Ссора

В понедельник утром на входе в Институт меня встретил староста группы Стасик Шмелев и, расширив в пол-лица свои и без того большие глаза, зашептал страшным голосом, что у них в общаге случилось невозможное происшествие. До начала лекции Стасик успел рассказать только самое главное, но детали без проблем дорисовало мое воображение.  Это действительно был случай из ряда вон -  поссорились Чижи, два лепших неразлучных друга.

Гарик Житин и Митя Чижов выросли в одном дворе, учились в одной школе, поступили в один Институт, учились в одной группе (нашей) и жили в одной комнате в общежитии.
Гарик был плотный, низкого роста, с черными кучерявыми волосами «под Пушкина» и очень подвижный. Ходил он исключительно быстрым шагом, все время подгоняя своих спутников. На занятиях Гарик не мог сидеть спокойно, вертелся на месте и даже немного подпрыгивал, когда что-то писал. Скорость его речи приближалась к 200 словам в минуту, то есть была даже выше моей. Один преподаватель пошутил: «Житин, координаты Вашего местоположения точно определить невозможно,  их можно описать лишь  функцией вероятности».
Митя, наоборот, был долговязый, медленный, с прямыми вечно лохматыми русыми волосам. Прежде чем ответить на любой, даже элементарный вопрос, он поднимал к небу свое широкое добродушное лицо и, помаргивая подслеповатыми глазами,  думал.  Этим он просто изводил Гарика, который прыгал вокруг, готовый за него ответить, но молчал, потому что знал, что спрашивали не его.  Гарик был интеллигентом.
Несмотря на такие радикальные различия в характерах,  Гарика и Митю  многое объединяло. Например, для обоих самым главным в жизни была физика. Они могли часами решать интересные задачи, рассуждать о научных теориях и читать курьезные истории про сумасшедших ученых. Мне иногда казалось, что они и сами немного того...
Кличка «Чижи» возникла не сразу. Сначала их прозвали «Толстый и Тонкий», «Пат и Паташонок», «Тарапунька и Штепсель», потом было что-то еще, я не помню. Чижами их назвала наша англичанка, после того как однажды забыла у кого какая фамилия. Эта птичья кличка прижилась.
Дружба Чижей была крепкой, верной и навсегда.

И вот случилось невозможное. Чижи поссорились. Что послужило причиной так и осталось тайной за семью печатями. Выглядело это так. В субботу вечером из их комнаты сначала донесся грохот падающих предметов (зачем-то у них были две пудовые гири), а потом раздался скрежет передвигаемой мебели.  Ближайшие соседи заглянули на шум и были немедленно посланы на три буквы.  Они так растерялись от этого, что даже не успели ничего ответить. Чижи до этого никогда не ругались.  Другие соседи, заглянувшие  к Чижам, также были посланы куда подальше, но успели разглядеть, что комната теперь была перегорожена письменным столом, который обычно стоял у окна, по обе стороны от которого на своих кроватях сидели Чижи  и кидались  друг в друга оскорблениями. Каждый вежливо ждал своей очереди, давая другому высказаться полностью и кивнуть головой по окончании фразы. В воскресенье ситуация усугубилась. Днем Чижи где-то гуляли, но когда вечером вернулись в свою комнату, ссора возобновилась с новой силой. Теперь Чижи уже орали друг на друга. Фразы сыпались все более витиеватые. Из простых фраз типа «ты - такой-то» предложения переросли в сложноподчиненные, наполненные образными эпитетами и подкрепленные непечатными словами из великого и могучего русского языка.
У Чижей перебывала вся  группа. Ребята заходили по одному, по двое, пытались выяснить причину ссоры, но, получив свое «Пошел», ретировались.  Староста группы постановил, что послать на разборки надо меня. Я - единственная девочка в группе из 16 человек, украшение и гордость коллектива, «отличница, комсомолка, спортсменка», должна повлиять на Чижей самым благотворным образом. И уж если они и меня пошлют, тогда он, Стасик, с чистой совестью вызовет психушку.
 
Я поискала глазами Чижей. Они, как обычно,  сидели на первом ряду, но в разных концах аудитории. В обеденный перерыв я не без трепета пришла в общежитие. На третьем этаже собралась вся наша группа и сочувствующие. Все с интересом ждали, что будет. Я подошла к двери и застыла. Чижи орали такое, что мне стало жутко.
- Лен, ты не бойся. Если что мы тут, рядом. Ты дверь плотно не закрывай. – Стасик тронул меня за плечо.
Я вошла в комнату. Чижи резко повернулись в мою сторону, открыли рот и... все. Они молчали, я молчала, за дверью прислушивались.  Наконец, я, по своему обыкновению, ляпнула первое, что пришло в голову.
- Привет. Вы матанализ сделали? У меня там одна задачка не получается.
Чижи молчали. Домашнее задание по матанализу все сдали на прошлой неделе. Это я промахнулось.  Было слышно, как Стасик глубоко вздохнул за дверью. Я начала с начала:
- Ладно. Мальчики, - я сделала драматическую паузу. - Вы орете так, что вас на улице слышно.  Может, вы сбавите децибелы? А лучше вообще, выключите звук.
- Это как? – спросил быстрый Гарик.
- Почему бы вам не перейти на эпистолярный жанр.
- Письма что ли друг другу писать? – Гарик удивился.
- Ну да, - я развела руками. – Пишите письма. А точнее записочки. Гарик пишет Мите, Митя пишет Гарику. Чернилами и бумагой я вас обеспечу. Культурно и интеллигентно. А главное – беззвучно.
Я достала из своего портфеля едва начатую общую тетрадь, вырвала оттуда чистые страницы и, разделив поровну, положила их на разные концы стола. Из  коробки новых японских фломастеров я достала  малоиспользуемые мной синий и черный цвета и великодушно присоединила их к тетрадным листам. Чижи проводили меня озадаченными взглядами. В общежитии настала тишина.

Стасик отловил меня на следующий день после занятий. Он потянул меня за рукав и скомандовал:
- Пойдем со мной.
- Куда?
- Посмотришь на современную интерпретацию эпистолярного жанра.
- Стасик, -  я заныла, - мне домой надо. Поздно уже.
- Ничего, мы быстро. – Стасик тащил меня в общежитие. – Студсовет это уже видел, теперь ты посмотри.
Когда мы вошли в Чижовскую комнату, там  собралось человек 10 из нашей группы. Они сидели кто где и тихо переговаривались. Стол уже стоял на месте, у окна, из чего я сделала вывод, что перемирие свершилось. Но когда я осмотрелась вокруг, то оторопела. Две стены, около которых стояли кровати Чижей, были исписаны постулатами, далекими от цензурных. Надписи были сделаны фломастерами: на одной стене черным цветом, на другой - синим. Буквы разных размеров и шрифтов скакали в бешенном танце.  Строки налезали одна на другую. Надписи пестрели восклицательными знаками и сопровождались картинками домашних животных, в основном свиней и козлов. В те времена еще не знали слова «графити», но, я думаю, примерно так начинался этот вид настенной живописи.
- Студсовет сказал, чтобы закрасили. Они придут с проверкой через два дня. Если не будет выполнено, то исключат из Института, - доложил Стасик и тут же добавил:
 – Кастелянша дала банку от краски, чтобы найти такой же цвет. Вот, - он протянул мне жестянку, обмазанную засохшей краской ядовито зеленого цвета, - Посмотри. Может, завтра в своем районе купишь. У нас в местных магазинах нет, уже ходили.
- А другой цвет нельзя? Краска куплена  давно, и вряд ли можно найти точно такой цвет.
- Нет, - отозвался Стасик, - Студсовет сказал, что все комнаты должны быть одного цвета.
Я положила банку в полиэтиленовый мешок и поехала домой. Назавтра, пропустив все утренние лекции, я объездила шесть хозяйственных магазинов. Такого цвета не было нигде и никогда. Продавцы пугались при виде банки, а главные администраторы брезгливо морщились. И где только завхоз общежитий достал эту противную краску?
Всю дорогу до Института и на протяжении двух семинаров,  меня занимал только один вопрос -  «Что делать?». Выгнать ребят из Института я считала верхом несправедливости. Только не их.

Когда вечером я завалилась к Чижам, то крикнула с порога:
- Вашей гребанной краски нигде нет, но есть идея.
- Какая? – первым сориентировался Гарик.
- Плакаты!
- Какие такие плакаты? – опять Гарик.
- Обыкновенные плакаты, - я плюхнулась на стул и начала загибать пальцы. – Во-первых, плакаты по технике безопасности, во-вторых, учебные плакаты, в-третьих, плакаты к праздникам. Таблицу Менделеева, наконец, можно повесить. Никто же не говорил, что вы не имеете права использовать для самосовершенствования наглядные пособия. Эти пособия, может, вам жить помогают и, вообще, идти спокойно по дороге строителя коммунизма.
Я, довольная произнесенной речью, гордо откинулась на стуле и положила ногу на ногу. Чижи вытаращили на меня глаза.
- И где их взять, эти твои плакаты? – Гарик настороженно обвел глазами мои ноги.
- Да в любом книжном магазине. Хоть в том, который около станции. Я сегодня туда заходила. 20 копеек штука. На любой вкус, – я переложила ноги в обратном направлении. Гарик встрепенулся. Митя, наконец, тоже издал звук:
- А как?
- На клей.  Продается в том же магазине.
- А-а-а. – Чижи переглянулись.
- Все ребята, я поехала домой. Пока.

На следующий день, когда я зашла к ребятам после занятий, передо мной предстала картина маслом. Обе стены были оклеены цветными плакатами. На меня смотрели лица серьезных людей и вопрошали «А как ты сегодня работал?». Другие лица предупреждали «Если книг читать не будешь, скоро грамоту забудешь». Призыв «Не пей метилового спирта» скорей всего был написан человеком, который его уже попробовал, потому что в соответствии с законами грамматики надо было бы написать «Не пей метиловый спирт».  Кроваво-красный плакат сообщал: «Если тебе комсомолец имя – имя крепи делами своими». А соседний плакат с группой людей и Брежневым на первом плане демонстрировал, что «Единство партии и народа - нерушимо». Плакат «Не проверяй пальцем есть ли напряжение» вызвал у меня легкое недоумение, потому что нарисованный на нем человек слишком откровенно сунул пальцы в контакты рубильника.  Ну действительно, зачем же так. Можно было бы и тестером померять.  Плакат, на котором девушка в ужасе пыталась вытащить юбку, застрявшую  в тракторе гласил: «Под ремень попадешь – костей не соберешь», а ниже советовал: «Огради приводной ремень».  Особый интерес привлекла картинка «Вес и рост детей от рождения до двух лет», где в ряд по росту стояли голенькие веселые пупсы ростом от 50 до 85 см и весом от 3.2 до 12.5 кг. Я тогда не очень много понимала в детях, но мне почему-то казалось, что новорожденные и дети в возрасте нескольких месяцев  стоять на ножках еще не могут. Увидев все это, я растерялась.
- Ну как? – не без гордости спросили Чижи в лице Гарика.
- Ну вааще, - у меня не было слов.
- Главное, что комиссия студсовета осталась довольна, - сказал Гарик, а Митя удовлетворенно хмыкнул.
- Уж лучше бы вы периодическую таблицу химических элементов повторили четыре раза, - не удержалась я от критики.
- Не было в магазине, - отозвался Гарик. – Но нам даже показалось, что так веселее.
- Как же вы в этом всем жить будете? – я не могла успокоиться.
- Да с удовольствием, - рассмеялись ребята.
Тут я заметила, что сверху плакатов, кое-где виднелись какие-то странные галочки. Вспомнив, какие надписи закрывали плакаты, я поняла, что это были хвостики от и-краткого.
- А это что? – я показала на них.
- Это? - ребята задумались, потом Митя изрек:
- Это аутлаеры. Дисперсионные отклонения.
- Вы мне мозги не пудрите, я вам не из кулинарного техникума, - мне даже сделалось немного обидно. – Комиссия видела эти чудеса статистики?
- Нет, - ответил Гарик, – комиссия сказала, что все нормально.  Самое главное, что не видно следов нашей так называемой дискуссии.
- Самое главное, - сказала я, - что вы помирились. А стены эти абитура перекрасит следующим летом.

Прошло много лет. Мы с мужем присутствовали в Институте Общей Физики на защите диссертации Чижов.  Они защищались в один день, сделав  вместе уникальный эксперимент и разделив полученные результаты пополам. После их докладов выступил академик Раушенбах и сказал очень коротко: «Я давно не видел такой хорошей работы и таких хороших физиков». Зал зааплодировал. А я сидела и думала: «Видели бы Вы их комнату в общежитии, обклеенную идиотскими плакатами с торчащими сверху хвостиками от и-кратких».

4 Апреля 2017.