Станционный роман Глава 4

               
Лёня  примерял платок на шее. Красовался перед зеркалом и  выпячивал грудь. Егор стоял  у двери  не замеченным и из последних сил  не смеялся. Весна с запахом  зазеленевшей травы  в степи неумолимо толкала Лёню к цветному  платку на шее. Он выгибал её, тянул  до потолка и Егор расхохотался.

- Чего ржёшь, Надька требует.
 
Лёня был смущён, теребил платок, а   Егор старался придать своему  лицу равнодушное  выражение.

- Я просто тихо  улыбаюсь и радуюсь  за тебя, Лёня.

- Не улыбаешься, а ржёшь.

- Нет созерцаю.

Леня бычился на него.  Цветной платок  в горошек, отливал ещё утюгом, а выглаженные концы его  обрамляли  Лёнины  покатые плечи.
 
- Казаки Терские  гордились бы тобою, Лёня.

Егор представлял Надьку,  Лёню красивого в клубе, но высеченное ветром лицо его с платком на шее казалось ему еще смешнее. Он  терпел, сжимал рот от подступающего хохота  и смотрел в угол столовой, где добрый Ленин,  хитро улыбаясь им,  как будто говорил  насмешливо: - «Смутьяните, товарищи».

- Не гордились, а Айгулька  басурманка у тебя.

Егор залился краской.  Этого он от Лёни не ожидал. Друг, земляк, хутора рядом и тут такое. Мама, вокзал, леденящий ветер, слова её   как ушат на раскалённую голову: -   « Смотри, Егор, не привези мне басурманку». Впервые он ненавидел Лёню.
 
- Она, Лёня, человек.

 Лёня хлопал глазами, ему было трудно после своих слов, но Егор этого не замечал.

- У неё, Лёня,  мать русская. Она очень хорошая, очень  и мне плевать, как обо мне подумают дома. Плевать.

Лёня сорвал с себя платок, ухнул им об пол и ногой зафутболил к Ленину в угол. Они молчали, пыхтели, глядели угрюмо друг на друга, а затем разошлись по углам   как петухи, исподволь следя друг за другом.  Ленин в углу угрюмо смотрел на них обоих, Лёня теребил подшивку  газет, а  Егор  смотрел в окно.
Там в степи весна брала своё, но в душе у него  было пусто. Басурманка.  Вспомнилась Настя, Васька Пух, верба и луна. Сейчас  было хуже.  Ему хотелось съязвить, напомнить Лёне, что Надька безоговорочно владеет им,  а эксклюзивный   гопак его постыдно выдворен ею  в угол.

 - Егор, я виноват.

 В степи за окном посветлело.
 
- Правда, сдуру я ляпнул, Айгуль хорошая у тебя.
 
Они обнялись до хруста костей.
 
- Не могу я её забыть, Лёня. Это не Настя, это ….

Егор хотел сказать большое, но слов  для этого большого не хватало. Школа, Настя, далёкий Кавказ отсекались памятью, а Айгуль, как что-то большое и радостное надвигалась.  С нею он не робел, не пялился на её женские прелести, с нею он говорил. И от этого в душе его поселялся рай стабильный  и на далёкую перспективу.


А весна стремительно брала своё,  и запах её в степи будоражил Егора. Насыщенный им воздух разгуливал по степи, и только креозот злым гением  у скопления пропитанных им шпал затмевал аромат степных растений. 

  Даже летучка с весной преобразилась. Зинка поменяла шторы на окнах,  чисто с хлоркой вымыла полы и расставила цветы на  подоконниках.  Шумела на всех, особенно на Жолдаса, когда энта  дэтина  сбивала  их  в коридоре на пол . Жолдас с психу приносил  ей  из степи новых. Приносил много и запах от них  будил всех по утрам,  хлеще  будильника.

Но ночи были ещё холодными, а  днями стало  припекать,  и  Егор  радовался  этому. Слава богу, холод ушёл, ветер стих,  и он с облечением заключил, что зиму  он пережил. Он выставлял себя на солнце и  грел  своё задубевшее тело, как в детстве на крыльце  после стылых зимних морозов.

А станция их приняла, танцы проходили без эксцессов,  Карпенко был спокоен, только Зинка всё ещё  пугала их страшными историями.  Лёня делал лицо  и нагонял  на него робость.
 
 - Вот так-то, умники, тут харю начистят и не спросят, эт вам не по десять копеек у первокурсников сшибать.

- Лёня, какой начистят, тута мы уже местные.
 
- Местные, а от общаги, как вы на пару  убегали.
 
- Мы отступали  при количественном несоответствии  сторон.
 
Вовка пафосно   откидывал в сторону руку, давая понять Лёне, что дело  их в том случае было правое и  единственно верное. Леня багровел от героического отступления и орал.

- Ни хрена себе отступали.  Песок от общежития  до летучки задним местом  всосали. Умники, стометровку так бы бегали.

 А Айгуль после первой встречи затаилась. Он звонил ей на квартиру, но мужской голос басом  напугал его.  Простаивал в темноте у её подъезда,  но  позвонить  в её обитую дерматином дверь  боялся. В один из дней  станция, как по волшебству освободилась. Только по краям, да в тупиках  сиротливо в небольших количествах стояли на путях вагоны. Трёхэтажное здание, где наверху за широкой панорамой обзорных стёкол находилась Айгуль,  тянуло Егора к себе. Он вглядывался вверх и кожей чувствовал на себе встречные из-за стекла взгляды. Он  робел, чувствовал себя как на витрине,  станция молчала и в динамиках громкоговорящей связи  стояла тишина.

- Здравствуй Егор.

 Ему показалось, что динамики взорвались. Это была Айгуль. Он подбежал, спотыкаясь к колонке громкой связи, молчал долго, робел и затем выдохнул на всю станцию.

- Айгуль, газета «Гудок» жду тебя сегодня там же.
 
Станция молчала, Айгуль тоже, затем  стальным голосом дежурной по станции прозвучало в динамиках  и эхом отдалось по всем тупикам станции.

- Прошу не засорять эфир посторонними разговорами. Станция работает.
 
Последние два слова сьелись смешком и Егор понял, что Айгуль дежурная по станции выручает.  Волна облегчения окатила его, Айгуль его помнит, отозвались вагонники по громкой связи и ехидно пожелали  ему  успеха. Дежурная их осадила.
 
- Вагонники, осматриваем  пятый путь.
 
- В поезде осмотрим.

- Так, так, товарищи вагонники.  Разбаловались вы у меня. Смотрим пятый путь и не дай бог вам,   сорвать  мне его отправление.

 Стало тихо и неуютно.  Он стоял один перед окнами, жар встречи угасал и ему казалось, что взгляды из окон его  раздевают. Показались вагонники, они  обстукивали пятый путь, разговаривали между собой и с ухмылкой щурились на него.
 
- Что джигит Кавказский  оробел? Айгулька у нас хорошая.  Смотри, а то …… .
 
 И  «а то ….»  заканчивалось хлёсткими  ударами  молотков  по колесным парам.


 Они гуляли тогда, было не так холодно, на Айгуль  была униформа и он засматривался на неё украдкой.  Айгуль сторонилась его долгих взглядов  и смущалась, а он торопился  запечатлеть  её лицо навеки. Но навеки не получалось  в летучке оно стёрлось   и  улетело    в бездну. Только голос её с акцентом « Да, Егор», когда она соглашалась, сопровождал его долго. 

  А первое по настоящему тёплое воскресное утро  наступило как обычно,  телефон   разрывался и умные  с Лёней собирались в поход. Поход был инициирован Вовкой с Сашкой лазить на скорость по столбам воздушной линии связи. Жолдас одобрительно хмыкал, поглядывал на Лёню и  цитировал классика.
 
-Давай,  Волчары, а то как мешки с га…м  на столбах болтаетесь.

 Лёня молчал, потому, как мешком с  га…м он был главным. Спор с умными не разгорался.  Они пытались раскрутить его на трояк, но Лёня молчал.
Телефон вновь накалялся, Надька с девчатами звонили и хотели все разом в степь, соревнование отменялось  и Вовка с Сашкой бегали в магазин скупаться, а Лёня орал, экономя деньги.

- Офигеть,  за коньяк  червонец, а потом зубами клацать.

- Экономный ты наш, ты  за рупь Надьку сдашь.
 
 Егору не хотелось вступать в перепалку, особенно в этот день, когда с девчатами придёт Айгуль. Из-за этого он волновался,  порывался идти им навстречу, но  Зинка  приказала им ждать.

 - Вам сколько не дай вы всё сожрёте, да ещё с дому запросите, а мне нельзя.

Лёня смолк и деловито засовывал монтёрский пояс с когтями в нишу купе.
 
- Как нельзя, ты на двадцатку больше всех  получил.

- Спать меньше надо, я Жолдасу подсоблял, а вы в койках валялись.
 
- Подсоблял, деревня неумытая. Помогал Жалдас -паше по собственной инициативе.

- Не по собственной, а по производственной необходимости. Ты думаешь, Владимир Ильич,  что ночью на обрыве провода соединять  – халява.  Там  волки были, здоровые и глаза горят, а следующая ночь подсоблять ваша.   

Лёня пугал их волками, щипал Владимира Ильича  за зад и гоготал с Жолдасом на пару.
 
 Девчата ввалились в летучку шумно. Надька с Зинкой шушукались, а  Айгуль в жёлтом платье  со  свитером в руках впервые показалась ему чужой и неимоверно красивой. Она была смущена, не поднималась в вагон, а Егор оторопел. Он чувствовал свои  щёки, стоял столбом в двери и не мог с собой ничего поделать.

- Чего остолбенел, Егор.

Зинка толкала его, говорила ему в спину тихо, но ему казалось, что она кричит, а все остальные сзади слушают. Шикарное желтое платье было ей к лицу. Егор, привыкший к шали у неё на голове  медленно и неотвратимо  осознавал, что он ей не пара.  Даже Настя, из-за  которой он не спал ночами, разругался с другом детства  Щербиной,  не имела над ним такой  власти. Но Настя была далеко, до неё было две тысячи километров, а Айгуль была рядом.

 Она стояла внизу, напротив Егора, стройная как лань, с черными волосами, распущенными до плеч и молчала. В летучке  выделялся Жолдас, гремел басом, Зинка была  сзади и  дышала ему в спину. Остальные  шумели  в  столовой, где добрый  хитрый Ленин  как бы говорил всем: - «  Успокойтесь товарищи. Наше дело правое  и мы победим» 

Но, по всей видимости, побеждал Жолдас,  Вовка с Сашкой ныли, а Лёня злорадствовал. Коньяк, наверное,  у  умных отобрал, Волчара тряпочный.  Он представил огромного Жолдаса с вытянутой  бутылкой в руке и маленького Вовку подпрыгивающего за ней.

- Здравствуй, Егор! 

Толчок от Зинки в спину был такой силы, что Егор едва не вывалился из   дверного  проёма.
 
- Здравствуй, Айгуль!
 
 Он пытался найти ещё слова к своему приветствию, натужился, даже вспотел, но ступор не отпускал его.  Как в далёком детстве  в школе с дубками. Когда  они с Щербиной словно под гипнозом были отдубашены  Настей  цветами.  А в столовой шум нарастал.  Зинка убежала, и он понимал, что  дело там «серьёзное». Её хромая поступь прошелестела мимо всех купе  и стихла резко и грозно в столовой.

- Жолдас, шо случилося, детынка ты наша?

- Коньяк у  Владимира Ильича отобрал и сховал в степи, а где сховал не помнит.
 
Леня  старался вдавить в себя удручающие нотки.

 - Теперь только верблюда по следу пускать, а так  коньяку кирдык.
 
- Жолдас, ты опять за свое.  Ишь ты распустился. Хлопчики с дивчинами в степь собралися, воздуху глотнуть. Щас  я Карпенко звоню. Щас я тебэ сделаю гы-гы. 

Айгуль улыбалась, он тоже, оторопь прошла и ему стало легко, как впервые дни их встречи. Он помог подняться ей, пройти к столовой, где Жолдас тянул перед Зинкой  руки, тянул до потолка и сдавался. Зинка держала  позу, но уголки  рта  выдавали её и разъезжались в улыбке.

- Вот зараза ты, Жолдас,  убью и  не рассмеюся