ДОМ над Темзой. Главы 21, 22, 23, 24, 25

ГЛАВА 21.

Лондон. Ричмонд над Темзой.

В юго-западной части Лондона, над излучиной реки Темзы, возвышается Ричмонд-Хилл.
Ричмонд, в моём вольном переводе,  означает -  богатая(Rich), вершина(Maund),
Hill – холм. Итого: Богатая вершина холма!  Хотя, возможно Ричмонд, это имя  какого-нибудь боевитого вельможи или поместья.  Но, мне больше нравится первая версия – и поскольку никто не возражает, я так и буду обозначать это прелестное местечко и впредь.
- О, Ричмонд - Богатая вершина холма!
 
Велики дела твои, Господи! Бесконечна доброта твоя!  Перенёс ты меня из злачных и богопротивных  буераков, в райские кущи. Как только найду здесь церковь, поставлю там свечку и лоб разобью в благодарственных молитвах! (Это тем более ценно, что в Бога-то я не верю!)
Тогда, когда Лондон был ещё небольшим городом, Ричмонд над  Темзой не входил в городскую черту, а был сам по себе.  Богатой вершиной он стал называться, видимо, потому, что здесь в шестнадцатом веке появились охотничьи угодья короля Генриха VIII Тюдора. Для удовольствия  августейшей особы, на холм завезли оленей двух видов. А, чтобы всякий сброд не мог шастать меж дубов и огорчать короля - угодья обнесли каменной двухметровой стеной. Далее, к вершине, как тараканы к теплу и хлебным крошкам, потянулись  английская  знать и придворные. Понятно зачем. Ежедневно стараясь попасть пред светлые очи монарха, можно было надеяться на милости и щедроты в будущем. Так, по периметру каменной стены, стали возводиться  замки и дворцы средневековой знати. И, весь холм, с лугами, лесами, полями, и дивным видом, открывающимся с вершины холма на Темзу, стал райским уголком, не похожим ни на один из районов, как тогдашнего  Лондона, так и теперешнего. Для того, чтобы дивные
виды не испортили стихийной и плотной застройкой алчные буржуи - Ричмонд над Темзой, был объявлен неприкосновенным государственным достоянием, а  Ричмондский парк – национальным природным заповедником. Вот в такое невероятное местечко, сжалившись, занесла меня судьба.
Впрочем, очарование и прелесть этого места,  я смогла оценить не сразу.
Из-за одеревенения, постигшего меня в предыдущих мытарствах, до меня   стали плохо доходить сигналы из окружающего мира.  Душа моя, словно черепаха под панцирь, пряталась от опасностей чуждого мира. Понадобилось время,  чтобы душа, осторожно  выглядывая из-под панциря,  в очередной раз поверила  в то, что мир - прекрасен!    
У самого входа в Ричмонд-парк, стоит величественное здание из красного кирпича, с отделкой белым мрамором. Я, кое-как, перевела его название – Дом королевского креста и подвязки? Хи-хи?
Нет, не хи-хи. Оказалось – это дом инвалидов в Лондоне.
(А, королевская подвязка – это орден,  а не элемент дамского туалета, используемый хитрыми дамами, для соблазнения простодушных дженльменов).

С давних времён в Европе постоянно бушевали войны. Главными забияками были Великобритания, Испания, Франция и Германия. И это несмотря на то, что  правители этих стран, были повязаны родственными узами. В благородном семействе без конца производились шаги от любви до ненависти и обратно. Вследствие этого шараханья, битых и покалеченных в Европе, порой было больше, чем здоровых, и этих битых и покалеченных, надо было куда-то складывать. Так стали появляться дома для ветеранов и инвалидов бесчисленных войн.
В Париже, по  приказу Людовика XV в 1677году был построен роскошный Дом Инвалидов.  Я его видела – это красивейший комплекс на Марсовом поле, недалеко от Эйфелевой башни. В соборе парижского дома инвалидов, покоится прах Наполеона.
Англия и Франция на протяжении долгой истории, воевали между собой, мирились, сбивались в союзы, но соперничали всегда. И, чтобы уесть французов, в 1916 году, английская королева Мария, во время первой мировой войны, решила создать английский дом инвалидов, не хуже парижского. Ей это удалось. На чудесном холме, вместо обветшалой гостиницы, выросло огромное и красивое здание. В плане оно представляло собой, правильный прямоугольник. Внутри прямоугольника, закрытый от посторонних взглядов, находился садик, с цветником и фонтаном.
Изувеченные первой мировой войной, туда стали поступать больные и раненые. Но, и после первой, и после второй, ветераны всех войн, имели право отдыхать и лечиться в этом богоугодном заведении.
Именно, в Дом королевского креста и подвязки, привезли меня из Великого пути, на излечение от  пассивного пьянства  и нервного недомогания. Как инвалид и ветеран невидимой войны, я не видела в этом ничего особенного.
К 2005 году, ветераны первой мировой войны, уже отправились в лучший мир. Из ветеранов второй мировой, в доме инвалидов, самым молодым, было уже   за восемьдесят.
Среди ветеранов, попадались интереснейшие люди.  Так, я встретила свою первую и последнюю в жизни любовь. Я подружилась со старым адмиралом Генри Эксоном.  Сидя возле фонтанчика в садике, мы веселили друг друга анекдотами и разными историями из своих жизней. Как сильно отличался этот дедуля от обитателей Сомерсета, Ессекса, да и от утончённых пустобрёхов моей юности из аристократических заповедников Петербурга, Парижа  и Лазурного Берега.
Восемнадцатилетним юношей Генри успел повоевать во второй мировой войне. В 1945 году получил тяжёлое ранение, но выжил. Когда закончилась  вторая мировая  война, Генри Эксон, был ещё молодым  человеком. Генри  окончил  два университета и стал сначала моряком, а потом учёным. Был на экваторе и в Антарктиде, бродил по джунглям Амазонки в Бразилии,  исследовал останки древнего Карфагена в Африке. Я, затаив дыхание, слушала его рассказы. А, он был рад, такому самозабвенному слушателю. Генри был замечательный  рассказчик.Он написал много книг,не только научных но,и книг художественных.
Существует расхожая истина, что любят ни за что, а  потому-что, пришло время. Я.думаю, что эта истина верна,для случаев, когда проявляется вечный зов великого закона продолжения рода. А,во всех остальных случаях, мы любим за что-то. Конечно, если у нас развито сердце. И, кто бы сказал мне в годы моей бурной молодости, что человеку, которого я впервые, по-настоящему, полюблю
будет восемьдесят лет!


ГЛАВА 22.

Смолоду, я плохо относилась к старикам, но,как воспитанная барышня, я не демонстрировала им свою,неприязнь. Чего нельзя было сказать о них.На балах, вырядившись в нафталиновые наряды, они сидели вдоль стен танцевальных залов, и собрав губы в оборочку, злобно смотрели на танцующих. Рассматривая сквозь лорнеты «эту ужасную молодёжь», они перемывали нам косточки и сплетничали, то шёпотом, а то и во весь голос. Я полагала, что ими двигала обыкновенная зависть. Им тоже хотелось вертеться, танцевать, флиртовать и влюбляться.
Но,не вертелось тело, а душа уже растратила способность влюбляться. Единственным действующим органом, оставался язык. Но, ведь язык, это инструмент и выразитель внутреннего мира. А внутренний мир большинства обитателей высшего света, был скуден, однообразен, и бездарен. Их головы часто  были также пусты, как была пуста их, внешне бурная, жизнь.
И, каково же было моё потрясение, когда, общаясь с Генри Эксоном, вполне полновесным стариком, я обнаружила в нём целую вселенную. Не было в мире таких вещей, о  которых  бы он не знал. Его оптимизму, жизнерадостности и смешливости – позавидовал бы молодой человек. Это был остроумный и ироничный философ. Внешне он походил на Дон Кихота, был высок, сухощав, носил усы и бородку клинышком. Его волосы, несмотря на возраст, были густые, и пышным белым облаком обрамляли его улыбчивое лицо. У него были необычные глаза, тёмноголубые, а при вечернем освещении, они казались чёрными. Отродясь я  никогда таких глаз не видела.  Порой мне казалось, что он похож, на моего небесного спасителя, из-за белоснежных волос и бороды, а может из-за невидимого света, который от него исходил. Мне так нравилось находиться в этом свете! Я,всё больше и больше привязывалась к Генри, и, однажды обнаружила, что не могу без него обходиться. Это открытие потрясло меня.
Ведь я всю жизнь ценила свою свободу, независимость и самодостаточность.
А, вскоре, меня постигло настоящее горе. Курс лечения у  Генри закончился, за ним приехали его сын и внук, и увезли его домой.
Я впала в глубочайшую тоску. По вечерам  я, как тень бродила по парку Ричмонд и, однажды, забрела в чудесный уголок. Он назывался  Пимброк  Лодж Гарденс. Среди невероятной толщины дубов, расстилались изумрудные лужайки, многочисленные цветники и розарии. В центре садов, находилось здание старинной английской архитектуры, бывший коттедж лордов Рассел. В садах было много деревьев четырёх-пятиметровой высоты, с глянцевыми,словно лакированными листьями. Эти  деревья были усыпаны цветами, размером с блюдце. Цветы были жёлтые, бордовые, сиреневые, розовые. Сады находились на вершине холма. Необычайной красоты вид открывался на долину, лежащую перед ним. Наверное, так выглядел библейский Эдем. Сказочное очарование Пимброка, размагнитило мою защиту Я зарыдала. Я – не проронившая ни слезинки на заполярной каторге.
Я - не горевавшая  на, не менее унизительной и мучительной, английской каторге.
Я -  с ухмылкой  перенёсшая потерю богатства и гражданских прав.
Сейчас, в Раю, глядя на далёкий закат - я плакала, плакала, плакала…
Нарыдавшись, я почувствовала облегчение. Когда совсем стемнело, слегка пошатываясь, с опухшим от слёз лицом,  я возвращалась в королевский дом Креста и Подвязки.  Выходя из парка через Ричмонд Гэйт, я увидела вдалеке знакомую высокую фигуру. Я не хотела, чтобы кто бы то ни было,  увидел меня, такую  зареванную и несчастную. Я вернулась в парк и уселась там под огромным  дубом.  Задрав голову, я стала смотреть на звёздное небо, и снова слёзы тихо покатились по моему лицу.
- Добрый вечер, сударыня! – вдруг услышала я у себя над головой - простите, если я нарушил Ваше уединение.
Это был Генри.
- Ничего страшного – сказала я, поднимаясь и пряча лицо - я закончила пересчитывать звёзды, и теперь свободна.
- И, как? Сошлось?
- Более, менее...
- Ну, раз в космосе всё в порядке, то можно перейти и к земным делам?
- Можно, - эхом ответила я.
- Каковы Ваши планы на будущее?- спросил Генри.
- Ах, Генри!- подумала я, - разве у щепки, которую, несёт безумный поток, могут быть планы?  Это у потока могли бы быть планы, если бы он не был таким стихийным!
- В Бога Вы, конечно, не верите?- улыбнулся Генри
- Конечно!
- Розалия, мне стало известно, что Вас  переводят в штатные сотрудники дома инвалидов.
Я ухмыльнулась и сказала:
- Поздравляю себя, с очередным повышением по британской карьерной лестнице для гастаарбайтеров. Теперь драить полы и стены, я буду на законных основаниях. Ура!
- Розалия, -  тихо сказал Генри – это не смешно, когда электронным микроскопом забивают гвозди. Для этих целей существует молоток.
Вы, образованная леди, знающая много языков, и я считаю большой глупостью, так разбазаривать,  богом  данный потенциал.
Я насторожилась и угрюмо произнесла:
- Вы растолкуйте это английским спецслужбам, а заодно и советскому НКВД...
- НКВД – давно не существует, а с английскими спецслужбами я потолковал.
- И, что?
- Для моей работы, мне нужен человек, владеющий языками, хорошо образованный и быстро соображающий. И, это вы, Розалия!
Я ухватилась за ветку дуба, чтобы не упасть.
В этот момент, абсолютного счастья, я готова была поверить в Бога, в мировую справедливость, и даже в светлое будущее всего человечества, которое теперь, видимо, очень скоро наступит с моей помощью.

ГЛАВА 23.

Я сижу в библиотеке Британского Музея и перевожу с санскрита древний индийский манускрипт. Иногда я поднимаю глаза от старинного фолианта и рассматриваю громадный величественный зал библиотеки. Стены покрыты дубовыми панелями с резьбой. Мебель тоже дубовая, потемневшая от времени. Я, понимаю, как много видели эти стены. Например, здесь работал патриарх и прародитель коммунизма и социализма - Карл Маркс. Значит здесь, зарождались идеи Свободы, Равенства и Счастья для всех! Тут  сейчас сижу я, побитый молью, продукт воплощения в жизнь этих идей. Круг замкнулся. У себя в отечестве, я имела «счастье»,  почувствовать последствия  внедрения  в реальность, мечтаний и грёз, рождённых в горячечных мозгах келейно-кабинетных теоретиков-утопистов:  Гегеля, Маркса, Энгельса и Ленина со товарищи.
Призрак коммунизма, забродивший,  с их лёгкой руки по Европе, до смерти напугал страны с капиталистическим укладом экономики, и они очень невзлюбили
коммунистическую страну Советов. В ответ на это, страна Советов лихорадочно вооружалась, чтобы регулярно показывать кузькину мать, загнивающим, но строптивым и не желающим сдаваться  буржуям. Средств, которые оставались от военных хлопот у страны Советов, едва хватало на скудное существование его граждан. Но, Свобода, Равенство и Счастье вот-вот должны были наступить. Надо было только потерпеть. А, тех, кто терпеть не хотел, отправляли на стройки коммунизма, почему-то, обнесённые колючей проволокой.
Граждане Советского Союза, временно или по недосмотру остававшиеся на воле, любили устраивать крестный ход на 1 мая, и на 7ноября. В качестве хоругвей и икон, они носили портреты Маркса, Энгельса, Ленина и портреты вождей, находящихся в текущий момент у власти.
Маркс, Энгельс и Ленин, трудились и развивались здесь в Англии.
И,в разудалых лондонских пабах, вместе  с пивом, наливались вдохновением и пассионарностью.  Порой, отдыхая от праведных трудов в библиотеке, я рысью пробегала по залам Британского музея. Чего там только не было! Саркофаги египетских фараонов и отдельно мумии из них же. Этрусские вазы и изваяния из древней Эллады.  Древние манускрипты и фрагменты  древних  греческих храмов. Был даже сфинкс, притащенный англичанами
из  Египта. Чего там не было, так  это даже упоминания, о причисленных к лику святых в Советском Союзе,  Маркса и Ко.  Может надо порыскать в окрестных пабах?
Ведь, именно, в лондонских пабах, мистер Ульянов-Ленин любил устраивать съезды своей партии. Умница! Умел  сочетать приятное с полезным. Ладно, в другой раз. Сейчас мне надо спешить в Ричмонд. Там, в доме над Темзой, ждёт меня с переводами, мой Дон Кихот.
После того, как Генри Эксон, вырвал меня из лап спецслужб, жизнь моя в очередной раз сделала сальто. Сделав кувырок с головы на ноги, теперь я могу работать головой. И, я бесконечно горда тем,  что эта работа нужна Генри.
Генри Эксон происходит из старинного английского рода. В этот  род издавна входил цвет английской нации. Род был знаменит лордами и пэрами, генералами и адмиралами, финансовыми воротилами и мудрыми политиками, кардиналами, писателями и поэтами. Славный род Эксонов, активно участвовал в колониальной жизни Великобритании, и, как следствие, имел много имущественных накоплений в Лондоне и не только в Лондоне.  Эксоны  имели четыре старинных особняка и один трёхэтажный дворец на улице Ричмонд-хилл. А ещё, поместья в Нормандии и на Лазурном берегу Франции. Генри Эксон живёт во дворце  на улице Ричмонд-хилл. Эта улица венчает небольшой район, который называется Ричмонд над Темзой. Этот район так  потрясающе прекрасен, что требует отдельного описания.
Richmond upon Thamse  (Ричмонд над Темзой), возвышается над всем Лондоном, как гора Арарат, над океаном. На самой высокой точке этого места, располагается парк Ричмонд. Его площадь 810 гектаров. Парк и спуск в город, соединяет чудесный бульвар, идущий параллельно спуску в долину.  По одну сторону бульвара стоят старинные дворцы, с  окнами, глядящими на солнце и на Темзу, и плотно прижатые  друг к другу. Бульвар, от лужаек, спускающихся к Темзе, отделяет невысокий узорный чугунный заборчик. Далее, сбегают к Темзе изумительной красоты террасовые сады. На первой террасе садов
расположен фонтан по имени Венера и три декоративных грота. На второй террасе
среди зелени, стоит огромная скульптура Бога реки Темзы. Неподалёку находится
большая теплица с тропическими растениями. Все эти прелестные сооружения стоят среди изумрудных лужаек, зеленеющих круглый год и цветников, которые обновляются в соответствии со временем года. Рядом с террасовыми садами и излучиной Темзы, находятся заливные луга, на которых пасутся …коровы! Да!  Могут себе позволить обитатели элитного Ричмонд Хилла, идиллический пейзанский вид, с коровками, птичками и козочками! В остальном Лондоне, дома строятся так свирепо плотно друг к другу, что им там также просторно, как селёдкам, утрамбованным в  бочку.
Во дворце Генри Эксона, расположенном на аристократическом бульваре, теперь я живу и работаю. Когда я впервые вошла во дворец Генри Эксона, я остро ощутила  де жа вю. Я, будто снова оказалась в своём большом петербургском доме на берегу Фонтанки.Те же высокие потолки с лепниной, хрустальные люстры, тиснённые обои, пушистые ковры на полу, и старинная мебель, точь-в точь, как в моих петербургских гостиных. Ничего удивительного в этом нет - российские аристократы, считали особым шиком и мебель и архитектуру и дизайн, ввозить из Франции, Италии и Англии. Только вид из окон здесь был другой. Высокие окна, с частым английским переплётом,смотрели на Темзу, на террасовые сады и на даль великого города. Где-то,  в этой дали, в верховьях Темзы, находится Виндзорский замок - Дом английских королей.Вечером с бульвара видно, как вдали поднимается с земли гирлянда огней. Это из аэропорта Хитроу,  взлетают один за другим  самолёты.
Да, многое изменилось со времён моей беспечной молодости. Мой дом на берегу Фонтанки в Петербурге, превратили в коммунальный муравейник. Там поселилось двадцать три семьи. Я, в полной мере, хлебнула и тюрьмы и сумы. До ареста, я жила в самых страшных трущобах Петрограда – Ленинграда. Бывшую княгиню, не брали ни на одну работу в большевистской России. Я, не умерла с голоду, давая частные уроки английского, французского, немецкого и испанского языков.
Из своего бывшего дома на Фонтанке, я чудом вынесла старинные книги. Я была почти счастлива, когда сидя в сыром подвале, при свете чадной коптилки,  переводила и читала книги на древнегреческом, арамейском и санскрите. По, необъяснимому  влечению, в детстве и юности я изучала древние мёртвые языки: древнегреческий, латинский, санскрит и арамейский. Сначала в своём пензенском имении, а потом в Петербурге. Родители любили меня и не противились моей, столь странной для девицы, страсти. Они даже нанимали мне прекрасных учителей, и покупали нужные для моих занятий книги. Вспоминая всё это, я начинаю верить в судьбу.


ГЛАВА 24.

К счастью и несчастью для Великобритании, род Эксонов имел продолжение.
У Генри Эксона было два сына: Джон Эксон и Стенли Эксон.  Джон Эксон  давно жил в Австралии и о нём мне, мало что, было  известно. Стенли Эксон жил в Лондоне, и у него было три сына.  О них можно поведать, как в русской сказке: – Старший умный был детина, средний сын и так и сяк, младший - вовсе был дурак. Звали его Уильям, а в просторечьи, Билл. В деловитом, толковом и рационально-целеустремлённом клане Эксонов, он был генетическим зигзагом и вывихом роскошного генеалогического древа Эксонов.  Жил Билл, в двухэтажном особняке, неподалёку от дворца Генри Эксона.  Чтобы попасть туда, нужно было скатиться вниз сквозь террасовые сады к набережной Темзы. Рядом с кирпичными ангарами  для каноэ,  стоял дом Стенли Эксона, в котором  в перерывах между авантюрами и происшествиями, проживал беспокойный отпрыск великого рода - Билл Эксон с родителями.  Родители Билла, постоянно находились в разъездах, и двадцатилетний Билл, в их  отсутствии, вытворял, всё, что хотел. А, хотел Билл очень многого, причём одновременно. Билл чувствовал себя хорошо, только, если находился в центре очага стихийного бедствия, который возникал везде, где бы Билл ни появлялся.
Родители Билла нанимали для Билла штат прислуги. Неприятность заключалась в том, что прислуга редко выдерживала больше двух недель, и потом приходилось искать новую, которая, тоже разбегалась в разные стороны, через неделю-другую.
Однажды вечером, к нам во дворец Генри Эксона, пришли родители Билла. Они пребывали  в тяжёлом расстройстве. Завтра они уезжали в командировку, а очередная смена прислуги, находилась уже в точке кипения и вот-вот, как их предшественники, могла разбежаться в разные стороны.
Зная мою чугунную выносливость, родители Билла предложили мне последить, за  их  неукротимым отпрыском. Генри наотрез им отказал. Он сказал, что такие золотые мозги, как мои, на дороге не валяются, и отдавать их на поругание – это свинство,  по отношению к цивилизации.  Он предложил родителям Билла, обращаться за помощью, в разветвлённую сеть корпорации «Jmp to cleen» , «Jmp to cooc». Я знала об этой корпорации. Она опустошала население небогатых стран Евросоюза, перекачивая это население  в трудовые ниши и трудовые щели Великобритании, и других развитых стран, чтобы эти развитые страны развивались ещё быстрее. Но, родители Билла, ушли опечаленные. В сети их уже давно знали,  и никто не хотел к ним, ни Jmp cleen, ни  Jmp cooc.
Наутро родители Билла уехали, а я решила взять шефство над внуком, моего любимого Дон Кихота. Правда, чтобы не огорчать Генри, я решила делать это тайком. Генри я говорила, что иду в парк, для проветривания мозгов, а сама отправлялась к Биллу.
Незадолго до моего визита, хлопотливый Билл, решил построить мотоцикл-самолёт, на реактивной тяге. Он трудился над ним, целую неделю.
Детали, для своего детища он трудолюбиво собрал  на бывшем  военном полигоне. Горючее для старта, он сварил сам. Старт изделия произошёл в понедельник утром. После взрыва, изделие улетело в неизвестном направлении. Его пока не нашли. А, в доме, после старта вылетели все двери и окна, частично сорвало крышу, а стены стали чёрными, от покрывшей их копоти. Вслед за изделием, исчез деловитый отрок Билл, и тоже в неизвестном направлении. Затурканные родители Билла, срочно, наняли бригаду строителей из Прибалтики, и в доме теперь полным ходом шёл ремонт.

ГЛАВА 25.

В доме Стенли Эксона, когда я туда заявилась  -  через рваную дыру в крыше, накрапывал нудный британский дождик.  Несколько раз мимо меня, чуть не сбив  с ног, проскакал мужик с досками. Я прижалась к закопчённой стенке, но тут, со второго этажа, через растерзанное перекрытие, на меня рухнул другой мужик, крепко держась за мастерок и доску с цементным раствором. Весь раствор равномерно растёкся по нам обоим.
- Пардон, мадам, - галантно извинился мужик, и полез обратно на второй этаж.
Пока я соображала, что послать мужику вслед, какая-то сволочь, стала тихо вытаскивать у меня из-под ног доски.  Я  потеряла равновесие, и шлёпнулась в пыльную кучу старой штукатурки.
- Ну, это уж слишком! – подумала я, и ринулась к выходу. Но, входная дверь, сильно набухшая из-за дождя и ремонтных работ, никак не открывалась. Я собралась  выбираться из дома через дыру в крыше, когда под могучим ударом снаружи, входная дверь открылась, и на пороге появилась дородная дама с тяжёлыми сумками и большим рюкзаком за спиной.
Дама протянула мне руку и представилась:
 – Матильда Ивановна из Литвы - помощница по хозяйству.
Я, быстро размазала пыль и цемент по физиономии, пытаясь их стереть, и тоже представилась:
 – Розалия Ксенофонтовна. Княгиня из Магадана.
Потом я посмотрела на Матильду, ожидая реакции.  Бывалая  Матильда и ухом не повела, справедливо считая что, в далёком и неизвестном Магадане, может завестись всё что угодно.
Матильда Ивановна оказалась милейшим человеком. Тайными, лишь ей известными тропами, она провела меня,  в относительно спокойное, помещение в доме. Назначение этого помещения, было неясно. Можно было предположить, что оно когда-то было  кухней. В углу, словно только что вытряхнутое из самосвала, лежало огромной бесформенной кучей  кухонное имущество, вперемешку с продуктами питания. Матильда ловко вытащила из изобильного угла чайник и, нырнув под кучу, добыла оттуда пачку печенья. Затем она вытащила из рюкзака …примус! Я опешила. Я помнила этот прибор со времён гражданской войны и разрухи. А ещё - это был король коммунальных кухонь в послереволюционной России. Но здесь, в Лондоне и в 21 веке! Поняв моё удивление, Матильда произнесла с гордостью:
- Вот, раздобыла в антикварной лавке! А, что делать!? Ни электричества, ни газу, ни дров нету.  После взрыва, живём, как в каменном веке
Затем, вынув из рюкзака бутыль с керосином, и две жестяные кружки, Матильда разожгла примус и вскипятила чайник.  Усевшись на мешки с мукой и макаронами, мы стали пить чай. Хлопнув по мешку с мукой, на котором  сидела, я спросила у Матильды:
- Вы, что собираетесь здесь ресторан открывать, или будете пускать на постой гвардейский полк? – И, осмотревшись, утвердительно добавила:
– Гвардейский полк, с лошадьми вместе.
- А, это мне уже всё-равно, - отвечала Матильда – я ухожу отседова, к чёртовой матери!
Проговорив это, Матильда приникла к бутылке с коньяком и, облизнувшись, предложила мне выпить за наше с ней здоровье. Я отказалась. Матильда покачала головой и сказала:
- Розали! Если ты метишь на моё место, то без постоянной подпитки этим лечебным бальзамом,  ты  рехнёшься  в ближайшее же время.
Я не стала ломаться и  хлебнула целебного напитка прямо из горла. Закусив булками и гамбургерами, обнаруженными в окрестных коробках, мы с Матильдой затянули песню:
- По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…
Обнявшись, мы трудолюбиво выводили любимую русскую песню, когда из  пролома  в стене появился  румяный и улыбающийся отрок. На мой взгляд, одет он был странновато. На нём были вроде бы брюки, но штанины в этих брюках соединялись в районе чуть выше колен. Поэтому казалось, что на ноги отрок надел пиджак, а рукава в пиджаке, служили штанинами. Причёска тоже порождала странные ассоциации - она походила на ровную узкую грядку, идущую вдоль головы, точно по центру. Как выяснилось позже, это был последний писк в парикмахерской моде, а отрок в пиджакоподобных  штанах, и есть легендарный Билл Эксон. Однако блудный Билл, был не единственный, кто забежал к нам через пролом в стене. Вскоре  через пролом проследовала дама с большим псом и авоськой. Затем наискосок через нашу  «кухню», воровато прокрались двое биндюжников, и скрылись в проломе с противоположной стороны. Затем появилась влюблённая парочка. Не отлепляясь друг от друга, они проплыли мимо нас и скрылись в недрах дома.
- Это, что у вас тут, - спросила я у Матильды – Военная тропа? Проходной двор? Странноприимный дом?
- А, что такого?- Ответил мне  новый пришелец,  появившийся из пролома  Новый прохожий, наверное, был  каторжанин.  Половина головы у него была обрита, но зато вторая половина не стриглась никогда и волосы, спутанной гривой, спускались до пояса. В ушах  и в носу у него были вставлены кольца, куртка сверкала частыми заклёпками, а все доступные взору участки тела, были покрыты густой татуировкой. В руках каторжанин нёс бумажный стаканчик, в который он, по-свойски, налил нашего коньяка, выпил, занюхал мешком муки, что был подо мной и скрылся в выходном проломе.
Матильда, для  которой,  происходящее, видимо, было обыденным явлением, спокойно объяснила мне, что дом  всё-равно сквозной и беспризорный,  вот народ и шастает, где короче. Тут в соседнем костёле  колокол пробил полдень, и я заспешила домой.
Протискиваясь боком через пролом в стене, я извозилась в извёстке, и когда, наконец,  выбралась на улицу, я была страшна. Вся в муке, в цементе и извёстке,  крадучись за кустами,  я добралась до дома Генри. Там я пробралась через чёрный ход в комнату прислуги, где горничная Лиз, принесла мне чистую одежду. Отмывшись и переодевшись, я пошла к Генри. Там меня ждал сюрприз. На моём рабочем столе в кабинете у Генри, стоял никогда  не виданный мною прибор, похожий на большую чёрную блестящую книгу. За столом сидел молодой человек в очках, и что-то делал, с этой странной книгой. Потом выяснилось, что, эта книга называется компьютер - ноутбук, а молодой человек – это специалист по компьютерной технике.
После пережитого потрясения в доме Билла, я плохо соображала, а оттого, что это приключение, мне надо было скрывать от Генри, глаза у меня бегали, а рот я держала плотно закрытым, чтобы хмельной запах меня не выдал. Несмотря на мои усилия скрыть правду, (а, может, из-за них), Генри догадался, где меня носило всё утро, но ничего не сказал. Весь следующий месяц, я  осваивала работу на компьютере и постигала премудрости работы в сети Интернет. Но и это было не всё. Генри предложил мне … учиться писать …книги! Я, никак не могла с этим согласиться. Для меня Учёные и Писатели казались Богами, обитающими на Олимпе. И даже думать о том, чтобы прикоснуться к подножию  этого  Олимпа, было для меня  святотатством. Но, Генри сказал мне, что лишь начав что-либо делать, мы можем понять – кто мы на самом деле, что мы можем или не можем, что  умеем или не умеем, и как это соответствует тому, что мы сами о себе думаем.  Сама о себе, по поводу своих литературных способностей, я думала плохо. Я терпеть не могла писать письма, а писание дневников, считала  дурью престарелых девиц.  Но, чтобы не огорчать Генри, я решила попробовать себя, как писатель. Глубокой ночью, под одеялом с фонариком, я нацарапала  свой первый рассказ. Я, что-то наплела о похождениях весёлого и хитрого ёжика, по имени Вася. Прочитав  утром,  на свежую голову, свою  галиматью, я поняла, что моё мнение обо мне (плохое), было правильным и лавры Толстоевского мне не светят никогда. Нечего и надрываться.
Поэтому, я сказала Генри о том, что в обозе от меня будет больше пользы, и я счастлива помогать науке и культуре, в силу своих убогих возможностей. Генри не стал возражать,
но сказал:
- Посмотрим.

Освоив секретарскую работу,  я вводила в  компьютер,  то, что диктовал  мне Генри. Потом моя деятельность стала усложняться: на основании расшифрованных и переведённых мною древних манускриптов, я создавала статьи, и вводила их в компьютер. А, ещё позже, я смогла  создавать самостоятельные произведения, которые никак, нельзя было ожидать, от рабочей лошади, давно не знавшей ничего,  кроме грязной, тяжёлой и неблагодарной работы.
Я была счастлива. Я забыла про все свои страхи. По мнению Генри, я писала всё лучше и лучше. Вместе мы задумали создать большой труд о древних шумерах. Я училась переводить клинописные шумерские тексты, когда в очередной раз меня настиг закон ритма. Генри сильно заболел.  Дал о себе знать осколок снаряда, который носил в себе Генри Эксон с 1945 года. Его отвезли в Дом креста и Подвязки. Я поселилась в соседней палате, вместе с ноутбуком и старинными книгами. Генри спешил, и когда чувствовал себя хорошо, мы с ним работали над многотомным трудом,  о возникновении религий и цивилизаций на ближнем и среднем Востоке. Затем, по настоянию врачей, Генри отправляли, для укрепления здоровья в курортный городок на  побережье Англии,  который назывался Бат.
Я, должна была поехать вместе с ним, но помешало одно обстоятельство. Поздно ночью, меня вызвали в вестибюль дворца милосердия. Там меня ожидали родители Билла Эксона.