На тропах славы. Часть I

Земля уже несколько дней ходила ходуном под ногами. А может только несколько часов? Во всяком случаи от этой встряски уже начинало тошнить. В блиндаже сидело десять человек. Четверо «стариков» и шесть новобранцев. Никто, кроме самих новобранцев, не знал, как их зовут. Они здесь только неделю и еще не заслужили право называться по именам. Вот месяц хотя бы проживут тогда другое дело, а пока «Первый, второй, третий, четвёртый, пятый, и шестой». Да, именно так их и звали «старики». Наверно новобранцы обижались. Но кто их спрашивает. "Стариков» же звали – Поль, Шарль, Феликс и Жакоб. Они уже давно здесь. Наверно слишком давно. Воздух в блиндаже был спертый, душный, намного хуже, чем в казарме, сюда просачивался еще и запах пороха, который щипал нос и вызывал тошноту, помещение уже давно не проветривалось. Немцы бомбили третий день к ряду, без остановки. Вдруг один из новобранцев, вскочил и помчался к двери

-Держи «второго» Шарль – кричит Поль из другого угла, ближнему из «стариков»

Шарль рывком хватает «второго» и швыряет его на пол, не дав ему даже открыть дверь. Новобранец вскакивает и снова кидается к двери. Шарль самый маленький из четверки, ему тяжело справиться с молодым парнем. Тут встает Жакоб, хватает «второго за шкирку и бросает на шконку. Жакоб самый старый в отделении, у него уже есть жена и хозяйство. Он из Нормандии. Наклонившись совсем близко к солдату Жакоб, говорит ему

-Боец, ты меня слышишь?

Боец ничего не слышит, он весь позеленел, нижняя губа, по-детски пухлая, трясётся, взгляд его серых глаз покрыт пеленой одурения, кожа стала восковой.

-«Второй» ты меня слышишь – еще раз спрашивает Жакоб, затем берет флягу с коньяком и протягивает солдату – будешь?

-Выпустите меня, пожалуйста – жалобно молит солдат.

Поль лежавший на верхней шконке, говорит

-Боже, да они совсем дети.

Тогда Жакоб размахивается и что есть сил, отвешивает солдату оплеуху. По-другому его не привести в чувство. «Второму» становиться чуть легче, хотя бы пелена с глаз спала. Жакоб поворачивается к остальным молодым солдатам

-Не смейте выходить, или я вас сам удавлю.

Они напуганные кивают. Земля гудит, «старики» рассыпались по углам, новобранцы, не опытные, как щенята сбились в кучу и лишь жалобно поскуливают в середине комнаты, у стенки. «Старики» знают, что если крыша обрушиться, угол, это единственное место, где можно остаться живым. Блиндаж дрожит, ночь ревёт и мечет молнии огня и металла на их позиции. Солдаты каждой косточкой своего тела ощущают, как крошатся их позиции. Вот особенно страшный взрыв. Соседний блиндаж с таким же отделением разорвало на куски.

-Хорошо, что у нас из бетона, а не эти «домики», которые сейчас повадились строить – говорит Поль.

Никто ему не отвечает.

-Может в карты – предлагает Поль. Он самый спокойный из всех.

-Давай – говорит Жакоб.

Раскладывают стол. Игра с самого начала не задаётся. То очередной взрыв опрокинет карты, то все инстинктивно упадут на пол, после удара артиллерии и забывают, кто должен сдавать и делать ход. Короче, забросив это гиблое дело, все возвращаются в свои углы.

-Если сейчас не переведут на заградительный, то нам крышка – говорит Феликса из самого дальнего угла.

Это правда, если огонь не направят на задние позиции, это значит что еще один день без провианта а днем как рассветет, начнут бить минометы. Эти сволочи пострашнее тяжелых будут, от них осколков больше. Но пока огонь продолжается по их позициям.

-Как думаете, кто-нибудь выжил – спрашивает «первый».

-А кто тебе сказал боец, что мы выжили, бьют пока по нам – ответил ему Шарль. Он хуже всех относиться к рекрутам, он считает, что от них больше проблем, чем пользы. В принципе он прав.

Вдруг снова раздаётся крик Поля

-Держи «второго» Шарль.

Этому «второму» хуже всех. Жакоб реагирует раньше Шарля. Он следил за ним. Схватив «второго» за шкирку как котенка, он срывает с него ремень и подтяжки, связывает солдата и бросает на пол, перед этим нанеся еще одну профилактическую оплеуху, своими огромными крестьянскими ручищами.

Через несколько минут огонь как будто бы стал стихать, по крайней мере, им так стал казаться. Все внимательно вслушиваются.

-Точно, огонь перенесен на вторую линию, нас отрезают – говорит Поль – ну что Феликс, боши тебя услышали, может тогда, ты им скажешь, что бы вообще повернули к себе в Берлин.

Все смеются. Перенос огонь на вторую линию значит, что немцы пойдут в атаку прямо с утра. Рассчитывать на подкрепление нельзя, но для многих это лучше чем сидеть под бомбежкой неизвестно сколько. Бой будет коротким, наверняка от их батальона осталось не много. Уже не так трясет, не стоит такой гул как раньше, настроение стало получше. Единственно, что всех беспокоило так это то, что они уже два дня сосут корку хлеба, которые отбили от крыс, как началась бомбежка ни один взвод с провиантом так и не смог прорваться. Кстати еще совсем недавно крысы мучили их блиндаж, так что приходилось устраивать самые настоящие засады по ночам. Эти крысы, особенные, фронтовые, они огромные и наглые, недавно такая стайка смогла пожрать даже собаку. Как немцы начали стрелять, крысы разбежались, спасая жизни, умное животное крыса, но если человек так сделает, то трус и дезертир.

-Хорошо, что в этот раз обошлись по старинке – говорит Жакоб задумчиво глядя на выход блиндажа.

Его хорошо поняли, по старинке значит, не травят газами.

-Еще не хватало сидеть в противогазах, тут итак дышать нечем – отвечает Феликс.

-До рассвета уже не долго – говорит Поль.

Старики начинают проверять свои вещи и оружие перед боем. Глядя на них новобранцы пытаются делать тоже самое. Но видя как спокойно и деловито это делают «старики», хочется отправить это «подкрепление» домой. Все-таки Шарль прав, утверждая, что от них никакого толка. Руки у них трясутся, они по несколько раз проверяют винтовку, считают патроны, сбиваясь на втором или третьем. В конце концов, Шарль не выдерживает, выхватывает их ранцы и сам собирает их. После этого он отдает каждому солдату его амуницию и говорит:

-Не трогай больше, не копошись, бесишь.

Новобранцы снова сбиваются в кучу как щенята.

Сквозь дверь начинает просачиваться грязный, неприятный серый цвет. Свиста мин не слышно, только глухие взрывы «чемоданов» в тылу.

-Пора – говорит Жакоб

Все вставляют патроны в винтовки, примыкают штыки и выходят из блиндажа.
Окопы разрушены почти полностью. Отделение начинает осматриваться, налево, направо. Отовсюду начинают выходить серые шинели, и каски с гребнем. Их не много, не больше сотни от целого батальона. Вот показался капитан в своей новой фуражке.

-Бойцы стройся, изрядно нас немцы потрепали, но на вторых позициях хуже, там «чемоданы» кладут, так что будем стоять здесь до конца, отступать все равно некуда.

Окинув свои позиции взглядом, он продолжал своим спокойным безразличным ко всему тоном

-Майор погиб, так что я командир теперь, нас все равно не больше роты осталось, пулеметы приготовить, стрелять только по моей команде, передай дальше по цепочке.
Все стали передавать приказ дальше. Впереди из полосы тумана стали показываться очертания людей, а затем и стали видны остроконечные шлемы бошей. Они шли спокойно, не бежали, без суеты. Они были уверены, что в окопах никого больше нет.

-Пусть подойдут поближе – шёпотом говорит капитан, от удовольствия он даже облизывает губы.

Немцы подходят ближе, уже можно разглядеть их серо-зеленую форму.

-Огонь – кричит капитан.

Несколько оставшихся пулеметов затрещали и выкашивали бошей как коса колосья, будто спущенные с цепи, французы стреляли. Неожиданность позволила им стрелять прицельно. Немцы залегли опешившие от плотного огня. Стрельба, тем не менее, продолжался, патронов было в избытке, в расчёте на батальон. Пулеметчики стреляли по земле, немцам уже невозможно было зарыться или укрыться. Тот смерч огня и металла, которые они сеяли последние дни, уничтожил в полосе все укрытия.

-Гранаты – закричал капитан.

Несколько – особой больших, с длинными руками – стали метать гранаты. Вдруг немцы вскочили, и стали быстро отступать, так они скорее выйдут из полосы огня. Капитан, сообразив это, выскочил из окопа

-Вперед солдаты, за мной

Солдаты повиновались. Всех охватывала смертельная усталость, въевшаяся в кости, но, тем не менее, они повиновались и побежали, подчиняясь тупому стадному инстинкту, слепому автоматизму обезумевшей от усталости машины. Голод, боль, тоска все чувства, которые их съедали совсем недавно, перестали их волновать. Длительный артиллерийский обстрел притупил все чувства. Скоро будет рукопашная, но никто ведь не готовился к ней, никто не точил штык. Хотя недавно пошла новая мода – драться саперной лопаткой. Ей можно не только бить снизу вверх нанося удары в челюсть, но и при достаточной остроте инструмента и силе бьющего, рассечь человека от ключицы до легкого. В конце концов, ей можно оглушить. Штыком неудобно, ибо он имеет привычку застревать в брюхе врага и что бы его вытащить придётся порядочно напрячь, опираясь ногой на грудь убиенного, а в этот момент тебя самого прирежут. Можно еще драться винтовкой как палкой, или снять штык и биться только им как кинжалом, но это неудобно тем, что если ты потеряешь винтовку, тебя бросят в гауптвахту. Жакоб предпочитал драться, комбинируя штык и приклад. Немецкие пулеметчики так и не осмелились открыть огонь. Французы уже поравнялись и даже смешались с бегущими немцами. Кому-то из преследователей даже удавалась сбить немца и добивать его прямо на том месте, где он упал.
Жакоб спрыгнул в окоп, и сразу же ударил одного пулеметчика прикладом, превратив его лицо в месиво. Второго он проткнул штыком в живот, на этот раз штык вышел плавно. Взяв свою последнюю гранату, он подбежал к блиндажу, сорвал чеку и кинул в распахнутую дверь, закрыл ее и навалился. Глухой взрыв и несколько стонов, дело сделано, один зачищен. Затем Жакоб вернулся к убитым пулеметчикам, забрал у них гранаты и побежал дальше. Немцы явно не ждали никого, это можно было понять хотя бы, потому что они так и не очистили проходы от ящиков. Из одного такого ящика выскочил немец, Жакоб кинулся на него, немец хотел выстрелить – «Дурак» подумал Жакоб «тут надо на встречу идти, а не стрелять». Что было сил, Жакоб прыгнул с вытянутым штыком вперед на немца, если бы он не допрыгнул, его бы убили, но Жакобу повезло, он проткнул немца. В этот раз штык не выходил из тела. «Надо запомнить это место, потом вернусь» не успел он так подумать, как послышалась немецкая речь за углом окопа. Он кинул туда связку гранат, которую отобрал у пулеметчиков. Взрыв, земля вздыбилась к вверху, стоны и речь затихла. Жакоб повернулся и увидел как на бруствере бош, взгромоздившись на француза бил его лопаткой. В этот раз Жакоб приложил все силы и вытащил винтовку из тела убитого. Подбежав к немцу сзади, он что было сил, ударил его прикладом по затылку, тот тут же рухнул. Жакоб посмотрел на лицо француза, которого немец бил только что, лицо не опознать, присмотревшись, он понял – это тот самый «второй». «Отмучился» подумал старый солдат. Жакоб спрыгнул обратно в окоп и поскользнулся о мясо. Лежа он поднял глаза и увидел, как Поль стоит, облокотившись о траверс

-Ты чего Поль – обратился к нему Жакоб

Затем схватил его за плечо, Поль плавно сполз на землю, от затылка почти ничего не осталось.

-Прости – это все что мог сказать Жакоб.

Ему вдруг стало так тяжело идти, он облокотился об траверс и вытер пот со лба. Тут прямо перед ним распластался капитан. Он споткнулся об распоротое брюхо одного боша.

-О, рядовой, а вы что стоите – спросил капитан, почему-то не вставая.

-Простите господин капитан.

Капитан вскочил, его глаза блестели, движения приобрели прыгучесть. Он видно сошел с ума.

-Ничего, отдохните, а я тут смотрите что добыл – непринужденно сказал капитан и с этими словами он показал на новенький пистолет «Маузер» - прелесть штука.

«Точно, у него котелок потек» подумал про себя Жакоб. Тут подбежали несколько солдат

-Это все господин капитан, позиция зачищена – отчитались они.

-Браво, бойцы, мы поработали на славу – капитан все еще улыбался дурацкой улыбкой.

Вся рота, точнее то, что от нее осталось начала выходить из окопов. Жакобу невыносимо сильно захотелось увидеть знакомое лицо, завидев Феликса, он побежал к нему.

-Ты жив – выдохнул Феликс – а то мы все разбрелись кто куда.

Когда идет бой, никто из них не видит перед собой ничего, не думает ни о чем, наверно, если бы в этот момент перед ними был сам черт или родной отец они бы и ему вспороли брюхо, не задумываясь. Каждая клеточка концентрировалась только на одном «Выжить».

-Поль погиб – сказал Жакоб и указал на то место где лежал их товарищ

Сжав скулы, Феликс кивнул. Если бы они могли, они отдали бы жизнь друг за друга, не задумываясь, но это не в их власти, а жизнь, тем не менее, неумолимо продолжается. Их жизнь, которую они страстно хотели жить. Феликс и Жакоб в задумчивости побрели. Мимо них двое солдат тащили немца, который отбивался, плакал и что-то лепетал на своем

-Что это он сделал – спросил Феликс

Солдаты в ярости даже не смогли ничего сказать, только указали на немецкий штык. Этот штык старого образца, с зазубринами. И Феликс и Жакоб знали, что будет с немцем. Ему отрежут уши этим штыком, и им же проколют глаза и упаси его Бог, если он не умрет от шока, ему запихают в глотку опилки или землю, и он задохнётся. Жакоб понимающе кивнул солдатам, и они утащили немца дальше. По мнению Жакоба они были правы, эти резные штыки оставляют страшные раны в теле и раненный еще долго, потом умирает покинутый всеми, даже санитарами, так как с самой первой минуты все выписали ему приговор. Это страшные муки, даже хуже чем от газа. Тут появился Шарль.

-За штык что ли ведут того немца – спросил он.

Ему утвердительно кивнули, они побрели дальше

-Сейчас бы поесть – говорит Шарль. С ним соглашаются, они действительно давно не ели. Еще с первого дня обстрела, «супники» почти все погибли. Остальные не решались подойти ближе, чем на сотню метров.

-Эти боши совсем нищие, у них ничего, даже хлеба нету – говорит Феликс, затем осматривается и продолжает – слушайте, а ведь это наши окопы, ну те из которых нас выбили неделю назад.

Жакоб недоверчиво покосился на друга, неужели тот бой был всего неделю назад!
-Слушай Феликс, тебе надо стать офицером, точно.

Феликс отмахнулся, он бедняк из Парижа ему все это безразлично.

Тут Жакоб увидел, как из воронки вздымается и опускается брюхо. Затем он услышал тихий хрип. Подойдя к воронке Жакоб, увидел четырех коней, трое убито, один, который сверху, еще жив. Это был жеребец, не мерин, наверно кто-то берег его, любил, хотел сделать племенным, молодой, вороной, красивый. Задняя часть была обожжена и изорвана шрапнелью его глаза похожие на яблоки только черные, безумно глядели не то на небо, не то на человека. В них четко читалось только одно – боль. Этих животных вообще не должно было быть так близко к передовой. Чей-то нелепый приказ, недопонимание, случайный снаряд и эти четыре красивых коня лежат теперь в этой воронке. Жакоб увидев коня, вспомнил свой дом в Нормандии. Там у него хозяйство, жена. У него тоже конь, только коричневый его зовут «Муанё», наверно кто-то решил, что это остроумно, назвать так коня. Наверно его уже реквизировало правительство, наверно он тоже где-то вот так вот, от Фландрии до Вогезов, лежит его конь. Сейчас конец августа, скоро собирать яблоки, из которых делают чудесный кальвадос, но теперь без «Муанё», жена не поспеет ничего собрать, она ведь одна. Как она будет тогда платить налоги, как она будет пережидать зиму. Жакобу стало очень тоскливо от этих мыслей, он снова вдруг почувствовал усталость. Жакоб хотел глотнуть коньяка, стукнул по фляжке, она пуста, когда он успел все выпить? Повернувшись к своим Жакоб сказал

-Это бесчеловечно вот так гнать животных на войну.

После этих слов Жакоб вскинул винтовку и добил несчастное животное.