Двое из-за бугра - 6

Глава 15

1

   Когда солнце на прощанье озарило пикообразные верхушки пихтача, урывисто пробурчал и остановился у ворот мотоцикл. Через минуту-вторую в дом вошел широкоплечий капитан в милицейской форме.
Он расцеловал Фешу в розовую щеку, мимоходом хлопнул Ивана Полуэктовича по плечу:
   - Привет, зятек!

   И подал пятерню гостям. Сначала Веревкину, заметив: «Настоящий Муромец!», потом – Селиверстову:
   - Краюхин, Николай Евлампьевич. Местный Анискин.
   После обрывочных разговоров гости и хозяева уселись за стол.
   Бык усиленно сопел. Во-первых, все окончательно срослось: Федор Краюхин тоже Евлампьевич. Во-вторых, участковый милиционер поздоровался с Веревкиным первым. Значит, считает его за главного. А это Быку само собой льстило…
Шпионы в ответ назвали себя уже известными читателю вымышленными именами.
 
   Сахарчук разлил самогонку по стаканам. Краюхин скривился, но ничего не сказал, только заметил:
   - Выходит, ночевать придется у вас. Спать буду, как всегда, в бане.
   - Чудной у меня братец, - пояснила Стеша, обращаясь к Василию и Петру. –    Любит перед сном сполоснуться. И заваливается на лежачок в предбаннике.
Николаю стало неловко, словно его выставили нагишом. Он прикоснулся к сестринскому локтю:
   - Ну, не конфузь перед народом доблестную милицию.
   - Че, ее конфузить? – запротестовал Сахарчук, - она сама, где надо, сконфузилась. А ты, шуряк, бля, Анискин, сидишь в своей дыре и доволен всем. Уехал бы обратно в Энск, в полковниках бы там ходил…
   - Ну, ладно. Давай еще по одной…

2

   В наружную дверь постучали.
   - Открыто! – крикнула за порог Стеша. – Заходи, дядя Ким!
   Шпионы переглянулись, как по команде. В горницу вошел еще один носач.
   Пришедшего бог носом по всему не обидел. Как говорится, нос на семерых рос, а одному достался. Правда, у этого нос был другой – выточенный по лекалу.
   - Скучно мне с моей Эльзой сидеть. Прослышал, что свежие люди к нам  пожаловали.
   - Герои! – указательно поднял палец вверх Николай. – Самолично узнал из прессы.
   - Мы тоже тут от радива не отходим! – приобщился к разговору дядя Ким.

   Он был в серой от работы футболке с голубой надписью «ЛДПР». Жилистый, но не сухопарый. Невысокий, но заметно выше Сахарчука. Почти все видимое тело дяди Кима было заполонили наколки. Вопросительный взгляд шпионов перехватил хозяин дома. Он обнял дядю Кима и львиным рыком доложил:
   - Лучший в мире сосед по фамилии Гукасян. Добрейшей души человек и любящий муж. Русский человек армянского происхождения. Всю сознательную и бессознательную жизнь прожил в Сибири. Начал, правда, с ведомства Николая. О чем говорят его шикарные мушки, то есть отметины на спине и груди…

   - Давай я сам расскажу, - перебил Сахарчука дядя Ким. – Когда еще жива была бабушка ихняя Пелагея Никодимовна, она одного меня и любила. У меня на спине от затылка до зада каменный крест выколот… Так бабушка всегда меня в пример этим охломонам ставила: «Все богоотступники, один Кимушка живет с самим Богом, цартвие ей небесное» …

   - Ладно, ты, Фрунзик Мкртчян, - давай за встречу, - Николай хлебосольным жестом перенаправил компанию в нужное русло.
   С хрумом ели жареную картошку прошлого года. Сладковатую от мороза, проникшего к весне в погреб. Закусывали хрусткой огородной зеленью, густо замешанной на сметане. Стеша выставила тарелку с жареным папоротником, напоминающим грибной аромат.
   - Япошки-то, к нам с долларами лезут за энтой штукой, - гаркнул Сахарчук, как будто находился среди слабослышащих. У нас такого добра до Москвы раком не переставишь…

   - Болтать-то не к чему, - шутливо ударила мужа Стеша большой деревянной ложкой по лысому месту.
   - Тьфу ты! – всполошился дядя Ким. – Эльза ж гостинец послала.
   Он полез за оставленным у порога полиэтиленовым пакетом и достал из него газетный сверток.
   - Мать твою! Ты чего ж сидишь и молчишь? – напал Сахарчук на дядю Кима.

3

   Стеша освобождала из газеты и выкладывала в свободную посудину карасей, снятых недавно со сковородки. Лепехи размером больше, чем в ладонь, были еще теплые и отдавали свежей озерной тиной.
   - Да, - думал Селиверстов, выбирая косточки из душистого карася, - есть же такая замечательная профессия – разведчик. Только он один может по-настоящему познать жизнь.
   Ели, пили, закусывали, снова наливали, опять заедали самогонку каждый по   своему вкусу. За окном сгустились теплые сумерки.
   - Покурим, - предложил Николай.
   Мужики, за исключением Веревкина, встали, направились на крыльцо. Курящим там оказался только один дядя Ким. Он дымил «Примой». Николай с Селиверстовым пошли к ограде облегчиться…

   Веревкин поглаживал объемистый живот, при этом томно прикрывал веки, словно свернувшийся в истоме кот. 
   - Брат младший бывал в ваших краях?
   - Раза два. Когда к родителям в Энск заглядывал. У нас что ему делать? Раньше, Петя, здесь сплошь лагеря были. Сиблаг, значит. А в отдельных местах поселенья, лагпункты назывались… База зэковская была, а вокруг лесоповалы. Уж после Сталина стали вместо них совхозы да промхозы насаждать. Был раньше начальником  лагеря – стал директором леспромхоза. Был начальником режима – стал в совхозе парторгом. Зэков, что покруче, с Чулымы на Колыму отправили. Остальных распустили. Помнишь кино «Холодное лето пятьдесят третьего»? Это, считай, про наши края. В общем часть уехала домой, кто же откажется от Москвы или от Сочи? Часть в Энск перебралась – город большой, всякие дела можно ворочать. А кое-кого уже никто не ждал, а если ждал, то только – отомстить… Так вот: часть народу с тех пор здесь и живет. Кто что умел, тот то и делал… Кто лес валил, кто лес возил… Старики уж они все, пенсионеры. А некоторые померли… Дядю Кима, к примеру, возьми. По-малолетству два раза попадал в зону. А потом завязал. Два раза женился. Эльза у него вторая жена. Немка. Он в ней души не чает. А жизнь так и не удалась. Сын от первой жены Роман в начале девяностого кооператив организовал с друзьями. Да не поделили что-то. Его в ресторане «Таежном» у всех на глазах дружок убил… Второй сын был Женька, уже совместный с Эльзой. Тоже хороший парень, армию отслужил на Дальнем Востоке. А вот год как похоронили. Тот-то, романов убивец, из тюряги вышел и, видно, отомстил. Женьку в подъезде порезали. Все! Никаких улик, никаких доказательств. Николай оттого и не едет в Энск. Там у милиции и у бандитов все в одно схвачено… Долго эту петлю не развязать…

   Стеша замолчала. Дала понять, что больше она об этом говорить не желает. И о брате больше не проронила ни слова. Веревкин вышел на свежий воздух. Вокруг в лесных зарослях тренькали какие-то птицы.
   - Как называются? – спросил Веревкин Сахарчука.
   - Соловьи это, Петя! Привыкай, брат, к нашей фауне. Да и к флоре. – Добавил  Сахарчук зычно, но не сердито.

   Потом посидели за столом еще, выпили просто так, выпили на посошок – решили проводить дядю Кима до его калитки. Снова гурьбой вышли во двор.
   Ясное небо дырявилось множеством звезд. Они не только мерцали, но даже медленно приближались к Земле. Переполосовав небо с одного края до другого, наискосок прокатились два спутника.
   - Наши, - особо торжественно указал пальцем в небо Николай.
   - Да, наши, - подтвердил  слова Краюхина Пантера.
   Дышалось легко, будто не хвойный лес, а безоблачное небо окропляло озоном округу. Довели дядю Кима до дощатой калитки его двора. На прощанье крепко обняли старика. И направились домой спать.

Глава 16

1

   Селиверстов по обыкновению проснулся рано и был удивлен: Стеша из лейки уже поливала невысокие грядки, а Иван Полуэктович перетаскивал березовые чурбаки с улицы внутрь двора.
Заметив Селиверстова, Сахарчук первым делом отложил чурку в сторону:
   - Доброго утреца!
   - Здравствуйте! – поприветствовал хозяев гость и пригладил урезанные накануне усики.
   - Выспались, полуночники? – заулыбалась Стеша. – Вон Коля еще храпака дает – отсюда слыхать.

   Селиверстов на самом деле услышал из распахнутой двери предбанника раскатистый всхрап человека с неплохим здоровьем.
Василий решил пробежать по утреннему Чулыму – не каждый день выпадает возможность позволить себе тренировочный бег. Заодно не плохо бы и в натуре ознакомиться с расположением населенного пункта. Рванул он сначала в то место, где по его предположению должна находиться старая часть поселка, положившая начало остальному Чулыму.

Бежал Василий легко, как некастрированный кобель. Вчерашняя баня выгнала у него почти всю дрянь, которую он накопил в себе на мировых просторах. Вспомнил русскую пословицу, она хорошо укладывалась к этому случаю: «Нахватался, как собака блох».
   За излукой река пошла прямо на север. На берегу расположились разные постройки, образующие подобие нескольких рядов улиц. Редкие люди глядели на бегуна с любопытством. Если человек бегает, значит, ему плохо.

   Вдруг он услышал свое имя. Подумал: ослышался. Но вновь радостное:
   - Васька! Селиверстов, постой!
   Шпион повернул голову направо и увидел: из уходящего в лощину переулка поднимается Колька Тудегешев. Без рубахи, в обвислых спортивных штанах, босиком.
   Селиверстов остановился. И вовремя. Колька Тудегешев камнем упал ему на руки. Он что-то бормотал, тряс нечесаной головой и, вдруг с силой оторвавшись от Селиверстова, закричал так, что его голос покатился по глади Чулымы:
   - Баба мне сына родила! Добился я, Васька, своего! Теперь долго буду гулять. Мне никакая инспекция не указ!

   Было видно, что Колька от радости хлестал водку всю ночь. И теперь просто не знал, кому и как выказать свою радость.
   - Поздравляю, Коля! – только и проговорил Василий.
   Колька мутными глазами огляделся и вроде как никого не увидел перед собой. Наконец, снова уцепился за знакомое лицо дальнего гостя, вспомнил причину своей радости и побежал вдоль главной улицы. А над Чулымой перекатывался его голос:
   - Я его Васькой назову, мужики! Васькой Селиверстовым!

2

   Завтракали молча. Поскрипывал стул под Петром Веревкиным. Изредка Стеша вопрошала:
   - Ну, чево не едите?
   - Мы сегодня все при исполнении, - за всех ответил Николай.
   - Да ты, Коля, при исполнении все двадцать четыре часа, - заметила Стеша.
   - Се ля ви, - отшутился брательник.
   - Смотри-ка, - подумал Веревкин, - знает французский… Вот тебе и деревня!

   После завтрака Краюхин-мент уехал на станцию поддерживать правопорядок, а Сахарчук подался в контору леспромхоза, чтоб поддержать связь с остальным миром.
   - К обеду подходите, - трубным голосом архангела Гавриила наказал он своим гостям. – Там потолкуем. А пока сходите на Чулыму. Удочки мои можете взять… И ушел.

   Шпионы оказались не у дел. Слоняться по чужой квартире было не с руки. Решили сходить на речку. Там, вдали от постороннего уха и глаза, можно было вести секретные разговоры. Однако их попытки отчалить на Чулыму пресекла Стеша. Она, положив красивые пальчики на бедра и, играя васильковым взглядом, предложила:
   - У нас около бани три сотки земли недокопанной. Так вы, ребята, сковыряйте ее до ухода, пожалуйста!..

   За этими словами она выставила из сенника две штыковые лопаты. Металл на них блестел, как отполированный. Увидев удивление на лицах гостей. Стеша пояснила, что это нержавейка, и такую лопату за сто рублей вам в Энске принесет любой трудящийся с металлического завода.
   Земля, определенная под копку, была твердой и тощей – не то целина, не то давняя залежь. Слой дерна не достигал пяти сантиметров, дальше шла охряная глина с частым включением галечника.
   - Ниче! – определила Стеша, - Иван в это место опосля навозу нашурует. Землица и родить зачнет.

   Парни из иностранной разведки работали на совесть: сноровисто и в охотку – будто по заданию самого большого начальства.  Пантера лопату держал фасонно, свою дольку проходил ровными рядками. Каждый капок откидывал недалеко, аккуратно дробил его на мелкие кусочки. Бык работал лопатой, как заступом. Выхватывал, сопя, пласты поширше, потом гнул черен инструмента так, что тот натужно постанывал у шейки лопаты – готовый в любой момент обломиться в самом слабом месте деревяшки. Бросал Бык огромные кусмени земли высоко, они падали и рассыпались. А то, что казалось Быку крупняком, он добивал острой боковиной нержавейки – так радивые хозяйки сечкой рубят капусту под засол…

   За два часа шпионы с поручением Стеши справились на «отлично». Она напоила их прохладным молоком из погреба и отправила обоих на мужнино производство.

3

   - А я уже с областью переговорил, - доложил  Сахарчук. – Как про ваш приезд упомянул, Изуверов аж ногами засучил. Приеду, говорит, сам. Обещал завтра прибыть. Вот, мол, и все поперерешаем. Сдается мне: он революции испугался. Такие молодцы заявились – они тут многое могут попотрошить. Он про вас из газет и из телевиденья, видать, знает.

   - Завтра, так завтра – согласился Селиверстов.
   - Ну, конечно, - недовольно разрубил воздух Сахарчук, - бабе сверху всегда виднее… Хотя надо с вами посоветоваться сейчас. Вы, я понял, ребята знающие, бывалые, честные. Вот у меня к вам будет несколько каверзных вопросов…

   Сахарчук налил из графина воды и опрокинул в рот одним махом.
   - Горит со вчерашнего,  — признался он.
   Читатель может догадаться, что шпионы после утренней копки да после кринки свежего молока чувствовали себя на должной высоте. Конечно, так.  По крайней мере, лучше председателя СТК.
   - Ведь что получается… - выставил нос Сахарчук. – Группа каких-то лиц и организаций скупила почти все наши ваучеры. Потом у нас организуется акционерное общество открытого типа. Люди за ваучеры должны получить акции. А ваучеров-то почти уже  нет. Тут опять приходят те же люди, что скупили ваучеры, и предлагают за махонькую мзду выкупить имеющиеся акции… В результате почти все акции  оказываются где? На стороне! Я имею несколько штук своих, у Стеши – у жены три штучки. Короче, у нашинских осталось не больше  десяти процентов в общем чохе…

   Сахарчук прервал свое сообщение. Больно горячо тревожила его поднятая им тема. Со стороны это выглядело далеким и никчемным. Вроде детской забавы. Но в Сахарчуке все сотрясалось от внутреннего напора и возмущения. Покраснелые глаза снова смотрели навыкат. А соображение не давало покоя махонькому телу. Шпионам такой оборот  сильно не нравился…

   - После этого собираются, значит, акционеры. Идет собрание. Приехали какие-то мужики, одна баба. То есть их девяносто процентов. Я да Юрка Загулин – у нас десять процентов. Ну, и кто и что, скажите, порешал? Выбрали правление, председателя. Назначили директором упомянутого мной Изуверова. Вот таким макаром я оказался временным наместником. При нем трудовой коллектив – это пшик, ничто, и совет этого коллектива практически вне закона. Ну, а я само по себе – только как порождение перестроечных времен. Мое место – оно у пилорамы, а пока я здесь. Леспромхоз на грани банкротства. Эти ребята из области к тому и ведут. Через банкротство они все наше добро заберут за бесценок… И как тут быть?

   - Банкротства не избежать? – на всякий случай поинтересовался Пантера.
   Он понимал чрезвычайную ущербность всего этого дела. Шпиона хорошо подготовили по части экономического положения внутри России.
   На маленьком примере леспромхоза он увидел клыки бандитского, мафиозного капитализма, который больше сотни лет назад пережила его любимая Родина.

   - Избежать банкротства? Ты што? – нос Сахарчука вплотную приблизился к лицу Селиверстова. – Исключено! Мы должны железной дороге, угольщикам, нефтебазе. Долги по зарплате, по налогам. Короче, ни верть, ни круть, а живи как-нибудь! Понял? У нас лес спиленный гниет на делянах. Вывезти не можем больше года. Солярки нет, трелевщикам заплатить нечем. Из последней цистерны Кольку Тудегешева обеспечиваем, чтоб народ возил со станции. Ведь докатились: люди пешком стали ходить… Одну бабу косолапый чуть не загрыз. А деваху из Энска прямо у Чулыма снасильничали…

   - А как дальше жить? – врезался в разговор Веревкин.
   - Вот и я спрашиваю: как? – признался Сахарчук.
   Пантера поправил усики молодого гусара:
   - Обанкротят вас. Тут же скупят по дешевке вместе с делянами и напиленным лесом. Вложат наворованные деньги в виде инвестиций. Наймут, кто понравится. И заработает леспромхоз снова. Как миленький.

   - Но это ж форменное грабительство! – заорал, потрясая тщедушным телом Сахарчук.
   Пантера (точнее: Селиверстов) попижонил своей мексиканской выходкой и изрек:
   - Каждый народ имеет собственное грабительство! Или я что-то путаю?

4

   Время от времени Веревкин нащупывал свой заветный пятак, упрятанный в задний карман брюк. Он проверил карман: нет ли в нем случайной дырочки. Потом проверил еще раз и окончательно убедился, что пятак никуда не денется. Веревкин с тех времен, когда он был настоящим Вилли Кросби, знал, что пятак он обязательно согнет, но погнет в роковой час. Для Веревкина тот час пока не настал…

Глава 17

1

   Областное начальство приехало на другой день к обеду. Прибыл действующий начальник леспромхоза Изуверов и еще кроме водителя двое сопровождающих мужчин. Один шел в ровесники шпионам, другой был немного постарше.
Пантера мельком ухватил лицо своего однолетки и вспомнил, что оно мелькало среди участников недавнего семинара телохранителей.

   Надо было снять напряженность, которая возникла при знакомстве во время встречи.
   С одной стороны Селиверстов и Веревкин были для Изуверова – никто, в лучшем случае потенциальная наемная рабсила. С другой стороны они в пределах края прославили, можно сказать, вознесли Чулымский леспромхоз и о нем, наверняка, теперь есть определенное мнение даже у самого губернатора.
Пантера с распростертыми руками бросился к парню из свиты Изуверова:

   - Как приятно встретить знакомого человека!
   Надо полагать, что «знакомый человек» уже доложил своему шефу, что в прибывшем к ним усатом автомеханике из Калуги живет прирожденный киллер и с ним надо держать ухо востро. Но это еще не все. Телесная глыба в виде Петра Веревкина, претендующего на роль машиниста-тракториста, это тоже какая-то необъяснимая личность, вызывающая беспокойство у любого предпринимателя, коммерсанта и бизнесмена. А если сложить вместе эти две субстанции воедино, то будет бомба похлеще знаменитого коктейля Молотова.

   Все это, конечно, были только размышления американского шпиона Кларка Лейсли, действовавшего сейчас под маской Василия Петровича Селиверстова.
   - Как это приятно встретить знакомого человека! – распростер руки Василий, а сам подумал: «Подкладывает же свинью жизнь…»
   Тот, что приехал с Изуверовым на черном «Ленд крузере», поперхнулся, но произнес вполне внятно:
   - Какие лица!

   Больше за время встречи он не произнес ни одного слова. Однако сказанные два слова успокоили Изуверова, который еще минуту назад полагал, что из-за угла выступит отряд бойцов и хозяин производства будет, как минимум, взят в заложники. Ситуация разрядилась, и Изуверов почувствовал себя, наконец, хозяином положения.

   - Ну, что? Пойдем в контору, – сказал он рыхлым, до тошноты измягшим голосом.
   Все потянулись гуськом на второй этаж. Последним шел прибывший с Изуверовым пожилой клыкастый мужчина с лицом цвета оцинковки. Он по-цыплячьи перебирал отекшие в машине ноги. Это был личный адвокат Изуверова. Потом он о себе доложил напыжисто: Яблонский, Альберт. Из дальнейшего разговора все узнали, что он к тому же просто Пахомыч.

   Изуверов сел по-барски там, где ему захотелось. Начал сдалека. Говорил недолго. О том, что его стратегическая цель – спасти леспромхоз. Завтра, мол, будет работа, будет и зарплата. Работа найдется всем. Лес нужен везде. Селиверстов и Веревкин зачисляются в штат леспромхоза.
   - Платил бы вам с удовольствием, но, к сожалению, не могу. Нечем. И не из чего. Вы люди грамотные… Терять не хочу вас.

   Голова Изуверова, насаженная, как у кобры, повернулась к прибывшим специалистам. Он желал поскорее узнать, какие у них козыри:
   - Ваши мнения, ребята?
   Пантера вкратце сообщил:
   - Нас бы надо принять на работу и направить в командировку в Энск… На специализацию. Мы место найдем сами. Голова, руки есть… А как положение выправится, мы мигом – сюда…
   - Во-во! – подхватил Сахарчук, - пусть они в городе временно покантуются.  Там есть где корм достать… Город все ж… Ну, а, как наладится дело, тут мы заново и встретимся.
   Изуверов будто ожидал от председателя СТК такого компромиссного подтверждения.
   - Ну, как, Пахомыч? – строго посмотрел он на Яблонского.
   - Закон не нарушен, - вразрыв произнес каждое слово  адвокат.
   И на его хрящеватом носу выступили капельки пота.
   - Тогда пиши! – приказал Изуверов Яблонскому. – Где ваши трудовые? – Это уже к Селиверстову и Веревкину.
   - А как без военкомата? – засомневался Пахомыч.
   - Ты че? – зыркнул опять Изуверов, - этот вопрос, как пять пальцев обойти…   Он достал из коричневого дипломата печать и передал  Яблонскому:
   - Ставь и расписывайся! Номер приказа будет один. Дома сочинишь его. Пиши: приняты, направлены… Ну, не тебя учить…

   Изуверов положил печать в дипломат, нащупал в карманчике пару визиток, подал одну Селиверстову, другую – Веревкину.
   - Ну, что? Скажу, что я встречей доволен. А ты, Сахарчук, пока будешь моим топ-менеджером!
   - Какой из меня поп, да еще и менеджер? Я же представитель народа.
   - Ну, уж испужался… Мне достаточно, что ты про дела хорошо докладываешь. Я правду люблю…

   Все учтиво промолчали. Знали: правду не любит никто.
Когда областное начальство уехало, Сахарчук сплюнул в сторону, где скрылся «Ленд крузер» и загибисто гаркнул:
   - Твою мать! Вот сегодня можно напиться! Айда ко мне!

2

   На столе Стеши гостей ждала окрошка в ее исполнении и салат из огородной зелени. Сахарчук, взбудораженный недавней встречей с областным начальством и довольный ее исходом, разлил всем по полстакана самогона. Предупредил:
   - Только по разу. Мы, мать, - это уже к Стеше, - на озеро сходим, сетешку поставим или с бредешком полазим. Как, хлопцы?

   Хлопцам был один хрен. Во-первых, день для них сложился удачно. Во-вторых, на озеро любопытно посмотреть, тем более половить рыбу. Про сети они что-то слышали и видели их издалека – в Испании, в Таиланде, да и дома на своих водоемах. А про бредешок ничего сказать не могли. Поэтому Веревкин определенно заявил:

   - Лучше бредешком.
   Сахарчук выставил нос, пытался прищурить глаза, но это ему не удалось:
   - Я тоже люблю бредешок. Тут сразу: или есть, или нету. Только, хлопцы, ежели дядя Ким лодки не даст, будем в воде лазить своим пехом. Вода, знаете, какая…
   Дожевывая зелень, Веревкин ответил за двоих:
   - Можно и пехом.
   Хотя и не знал, кто и что должен делать с этим русским бредешком и как это – по воде пехом… Вроде Иисуса Христа?

   После трапезы Сахарчук сунул в зеленый рюкзак бредень и компания отправились к озеру. Озеро было небольшое, почти круглое, диаметром не больше трети километра. Шпионы еще не отвыкли от своего счета. Пантера прикинул расстояние до противоположного берега по-своему – около тысячи футов.
Там же около изгибистого берега, где кучерявился тальник, маячила в лодке фигура дяди Кима.

   - Выходит, надо раздеваться, – не на шутку разволновался Сахарчук. – Раз лодки нет, значит, лезем в жидкость.
   - Можно и в нее, - согласился Веревкин. – Трусы тоже снимать?
   - Оно бы надо было, чтоб не мочить. Но бабы кругом, опять же ребятешки. Им-то наш интерес ни к чему…
   - А я знаю: женщины любят смотреть на голых мужчин, - проурчал Веревкин.
Селиверстов усмехнулся:
   - Только на таких, как ты, Петро.
Сахарчука, как самого хилого в боевом строю, оставили на берегу. Теперь он в роли топ-менеджера давал шпионам ЦУ:
   - Ты, Вася, дуй вдоль берега. А ты, Петруха, поодаль. Смотри, чтобы вода до рта не доходила. Значит, поровнее и без шума. Пошли!

3

   Селиверстов шел, часто спотыкаясь. У берега было много донных камней, кое-где вода поднималась немного выше колен, доходила даже до пояса. Веревкину достался более трудный путь, то вода плескалась у его груди, а то вдруг он проваливался и вынужден был, не касаясь дна, плыть и грести правой рукой. Так с горем пополам прошли метров семьдесят.

   Сахарчук вышагивал по теплому песчанистому бережку, довольный, что все его указания выполняются четко и без возражений. Наконец, скомандовал:
   - Василий, стой! А ты, Петя, по кружку так, по кружочку обходи его и ко мне, ко мне… Вот так, ребята. И на берег. И на берег.

   Шпионы вытащили на песчано-гравелистую поверхность двадцатиметровой ширины бредень, в середине которого тянулась мотня, похожая на сплющенный рыбий пузырь. Улов должен находиться в мотне.

   Сахарчук подошел к ней первым. Потом враз подоспели Селиверстов с Веревкиным.
   - Одни камни, - разочарованно сглотнул слюну, Селиверстов.
   - Нет, рыба это, - разглядел Веревкин, - только дохлая.
   - Карась, заключил Сахарчук, - спал в иле.
   В это время одна рыбина тяжело взмахнула хвостом.
   - Так она живая, - наклонился Селиверстов.
   Выгребли из мотни все, что в ней было. В сторону  отбросили обкатанный временем серый камень, ухваченный бреднем. Рыбы оказалось почти полрюкзака.
   - Выжимайте трусы и одевайтесь! – приказал Сахарчук.

   Он был сейчас похож на крохотного Наполеона, разгромившего вражеское войско. Вот если б не этот выдающийся нос.
   Назад шли споро и со смешками. Увесистый рюкзак с рыбой и с бреднем нес на плече Веревкин. Он натужно посапывал, но исподлобья смотрел дружелюбно, изогнув свои рыжеватые бровки. На штанах шпионов выступили темные пятна – следы мокрых трусов.

   - Ниче, хлопцы. Нынче я вам хлебную баньку истоплю, с квасом… Попарю вас. А то когда еще в наши края вернетесь?..
   Шпионы думали каждый о своем, потому промолчали.

4

   К вечеру Сахарчук, как и обещал, снова натопил баню. Потом посидели за Стешиным застольем. Легли спать рано. В открытые окна проникало твиканье соловьев. Иногда комнату осветляли вспышки зарницы. Где-то стороной шла гроза, всполохи молний были слабо видны в гуще облаков, а звучанье грома не доносилось.

   Пантере снился родной город Вашингтон. Будто идет он по липовой аллее с Марией. Хочет ее обнять, а она вырывается от него. Начинается дождь. Пантера раскрывает зонтик и видит, что рядом с ним Соня Молоток.
Она словно наяву спрашивает:
   - Ты меня забыл, милый?

   
   Пантера просыпается и затаенно молчит. Напротив сопит Бык. Изредка посторонний свет освещает его безмятежное лицо и опущенную до пола руку…
Бык тоже видит свой сон. Захлебывая озерную воду, он тянет в воде что-то упругое, похожее на рыбацкий трал. Вот на черном коне по берегу гарцует янычар дядя Ким и заставляет всех валить в баню. Там с двумя распаренными вениками стоит Сахарчук и молотит всех по очереди на банном полке. С силой бьет по спине Веревкина, а Петру совсем не больно, даже приятно… И снова снится озеро, окаймленное изумрудной зеленью низкорослых деревьев…

   Когда гости еще видели свои сны, Сахарчук побежал к Кольке Тудегешеву. Он растряс парня в крохотных сенцах, где на деревянном топчане Колька отсыпался от укоров молодой жены и от крика новорожденного сына.
   - Значит, так. Если ты, паразит, с утра похмелишься, я тебе башку оторву. Понял? Часов в девять поедешь на станцию. Повезешь наших ребят. Понял?
   - Все понял, Иван Полуэктович! А как я? Я ни с тобой, ни с ними ребенка еще не обмыл. Это не по-нашему, не хорошо...
   - Даю слово: вечером и обмоем!

5

   Около девяти часов к дому подъехал Колька Тудегешев. Он выглядел задористо и свежо, будто само раннее солнышко. Поздоровались.
   - Как сына назвал? – спросил Селиверстов.
   - Как и обещал – Васькой. Тебя в крестные запишу. Будет красивым, как ты, а сильным, как Веревкин.

   Веревкину это польстило.
   - На крестины позову всех.
   - Лишь бы работа наладилась, - с надеждой влез в разговор Сахарчук.
   - Работа не волк, в лес не убежит – заверил его Колька Тудегешев.
   Обратную дорогу все больше молчали. У Кольки, видать, горели трубы, и он поехал на станцию только ради большого уважения к гостям. И взять баночки три пивца. А шпионы никак не могли придти в себя от нахлынувших на них в последние дни событий.

   На прощанье у двери неказистого здания, именуемого на полустанке вокзальным помещением, Колька протянул поочередно короткопалую ладошку:
   - Ну, пока, мужики! Век не забуду. Это из-за вас у меня мальчишка родился.
   Выискивая маленькие глаза Веревкина, бросил ему особо и с надеждой:
   - Следующего пацана назову Петькой! Честное пионерское!