Совпадение

- А что, собственно, случилось? - Спросила она.
- Представляешь?! Объявился какой-то сумасшедший художник, который мало того, что пишет картины в том же стиле, что придумал я!  Так у него ещё и фамилия почти такая же, только в место «а», «о».
- Бывают же такие совпадения! Но что тебя так разозлило? Почему он сумасшедший?
- Ты спрашиваешь? Мало того, что он украл мой стиль, так ещё и фамилию мою захотел опозорить. Сегодня в салоне ко мне подошел человек и сказал, что хочет купить мою картину «Девушка с зонтиком». Я сказал ему, что он, вероятно, имеет ввиду другую картину или другого художника, потому что я в этом году никаких девушек не выставлял. На что он ответил, что ошибки быть не может, ему определённо указали на меня, когда он спросил, кто тут Мане. Тут уж я сам удивился, и мы вместе пошли на то место где, по его словам, висела моя картина. Через мгновение мы подошли в нужный зал, и он указал на полотно. На холсте оказалась какая-то нелепая и отвратительная мазня, а под картиной красовалась подпись этого самозванца – «Claude Monet».
- Дорогой, ну мало ли фамилий похожих на твою. Наверняка это просто совпадение.
- Нет! Я уверен, что он специально всё это придумал и подстроил! Меня столько лет не выставляли. Комиссия всегда отклоняла мои картины. И вот, наконец-то, в первый раз за столько лет, и сразу две картины прошли отбор. А тут этот самозванец со своими зонтиками! Только приехал в Париж и уже выставляется!
- Присядь, успокойся. Я сбегаю к Пьеру в лавку за твоим любимым суфле и поставлю кофе. Только не беспокойся. Ты помнишь, что говорил доктор? – с укоризной сказала она и стала быстро собираться.
     Это был не первый раз, когда, казалось бы, мелкая проблема или недоразумение полностью выводили Мане из себя или погружали в отчаяние. Он очень не любил, когда что-то идет не по плану, не так, как он задумал. Часто он думал о том, что вся его творческая карьера идет не так как он хочет. Сколько он ни старается продвигать в массы идеи импрессионизма, это всё ещё остается слишком невостребованным и непонятным для публики. Такие мысли посещали Мане всё чаще, и он начинал чувствовать себя абсолютно беспомощным перед любой, даже самой простой проблемой.
     Через несколько минут Сюзанна выбежала на улицу. Был приятный, свежий, но теплый и сухой день. Сюзанна очень любила весну, правда здесь всё просыпалось намного позже, чем в её родном Марселе. На юге в это время уже падали лепестки с миндальных деревьев, а здесь только-только зацвела сирень. Но сирень в городе, среди соборов и особняков приобретала своё неподдельное очарование, особенно в сквере около Notre-Dame. Вид ярких и таких живых цветов, после холодной зимы, наполнял её радостью и надеждой, что в этом году её любимый Эди наконец-то добьется своего, его труд признают выдающимся, ведь он так старается и отдает делу всего себя.
     В этих мыслях прошел весь её недолгий путь. От их дома на Симон Дерёр было совсем недалеко до пересечения Лепик и Оршам, где находилась известная на весь Монмартр кондитерская. Как и обычно, в это полуденное время посетителей обслуживал сам хозяин. Он стоял за прилавком в своей белой куртке, с еле заметной красной буковой «P» и колпаке с множеством складок.
- Добро пожаловать, мадам.
- Бонжур. Мне, пожалуйста, как обычно, самого свежего апельсинового суфле.
- Сожалею мадам, но суфле больше нет. Мой помощник Морис заболел, а всё, что я успел сделать ранним утром, уже закончилось. Последние несколько штук купили четверо молодых людей буквально десять минут назад. Попробуйте профитроли или грильяж в шоколаде, они тоже очень вкусные.
     Сюзанна не знала, что делать, если она вернется домой без суфле, то сегодняшний день для Эдуарда будет окончательно испорчен. Только его любимые сладости могли поднять ему настроение, когда он так расстроен. В прошлый раз, когда все три его новые работы не были приняты жюри Салона, бедный Эди, кажется, несколько недель питался одним апельсиновым суфле и даже поправился так, что пришлось перешивать его любимы костюм. Но что-то подсказало девушке, что на этот раз всё будет в порядке, она взяла коробку профитролей, попрощалась и направилась домой.
     Перейдя порог квартиры, Сюзанна услышала доносившиеся из гостиной голоса, один из голосов точно принадлежал её мужу, остальные были ей не знакомы и, как показалось, незнакомцев было три или четыре человека.
     В гостиной за обеденным столом она увидела четырёх молодых людей и Эдуарда. Молодые люди оживленно беседовали о Салонной живописи и искусстве, а на столе между чашками стояла тарелка с апельсиновым суфле.
     Один из гостей заметил хозяйку, встал из-за стола и поздоровался :«Бонжур мадам!» Остальные последовали его примеру.
     Эдуард в спешке подал жене стул и представил гостей.
- Познакомься, дорогая – это Альфред, Федерик и Клод – тот самый молодой человек, с которым меня перепутали в Салоне сегодня утром.
После знакомства все сели обратно за стол, и на какое-то время повисло неловкое молчание. Первым заговорил Альфред.
 – Мадам, я как раз рассказывал, как мы с Федериком и Пьером еле уговорили нашего друга, наконец-то познакомится со своим кумиром, особенно после этого нелепого недоразумения в галерее. Простите Клода, он не всегда так молчалив, сегодня видимо от волнения перехватило дух. Видите ли, мы ещё со времен занятий в студии Глейра только и слышим от нашего друга о том, как восхитительны работы вашего мужа и как он хотел бы с ним познакомиться. Поэтому сегодня было решено затащить его сюда любой ценой.
- А где ваш четвертый друг? – спросила Сюзанна, вспомнив слова кондитера.
- Ах да, Пьер. Он тоже собирался пойти с нами, но, как бы вам сказать – ответил Альфред и немного замялся. Через мгновение он продолжил, наклонившись к столу и говоря, как бы немого шепотом. – Он немного сумасшедший. Когда мы шли из кондитерской, он увидел у кого-то в саду желтый рододендрон и начал прыгать и кричать от восторга, что эти цветы говорят с ним, что они просто жаждут, чтобы он их написал. Мы пытались уговорить его сделать это позже, но он немедленно побежал домой за мольбертом, палитрой и красками. Наверняка он сейчас там, если конечно его не выгнали хозяева сада.
- Ох! Какой чудной! Кажется, я видела его в том самом саду, когда возвращалась домой из кондитерской, – улыбаясь сказала Сюзанна, – Эдуард тоже иногда бывает странным.
     Пока Альфред рассказывал свою историю, гости и хозяева наслаждались суфле и свежезаваренным кофе. Когда суфле закончилось, была открыта коробка с профитролями, а мужчины заговорили о художественном салоне этого года.
- Все эти салонные завсегдатаи выставляют каждый год одно и тоже, – продолжил Эдуард. - Все эти рафинированные сюжеты с богинями и нимфами, искаженный псевдореализм.
- Мсье, но ведь это важно для продвижения искусства среди неподготовленных обывателей. Многие из них нынче принадлежат к весьма богатым семьям. Разве Вам не хочется немного заработать на своем таланте? – прервал его Альфред. – Подобные броскость и пафос привлекают покупателей и коллекционеров. Массы консервативны. Богатый человек хочет повесить картину в золоченой раме у себя в гостиной, над камином. Демонстрировать гостям Тесея с Минотавром или героев Иллиады. Пруды с кувшинками и туманные пейзажи совсем не подходят для этого.
- Да, но ведь в попытках сделать своё искусство общедоступным они сделали его антихудожественным! Пусть лучше ни одну из моих картин никогда не купят, но я не опущусь до такого примитивного уровня. – парировал Мане. – Искусство должно рождать и в художнике, и в наблюдателе тонкие ощущения, подчеркивать нюансы восприятия.
- Несомненно! – поддержал Базиль. - И у наших произведений есть поклонники. Нам надо держаться вместе и вскоре импрессионизм будет признан передовым направлением, а все эти распри из-за случайных пустяков абсолютно ни к чему. Чтобы окончательно подтвердить, что между нами нет более никаких обид, предлагаю завтра же отправиться на пленэр в Булонский лес.
- Отличная идея, - воскликнул Моне, а остальные художники бурно закивали, – давайте встретимся на южном берегу Мар Сен-Жам ровно в два часа.
     Все согласились с обозначенным временем, после чего гости распрощались с хозяевами и направились в студию, она же служила Моне, Ренуару и Базилю домом. Из четверых художников только Федерик и Альфред имели хоть какие-то средства к существованию. Альфред умудрялся время от времени продавать свои картины и жить на эти деньги, Федерику же повезло ещё больше. Несмотря на то, что он так и не стал врачом, отец исправно посылал ему достаточно средств чтобы прожить самому и помогать своим друзьям. Изредка Базиль даже покупал у Моне картины, чтобы тот смог иметь хоть какой-то заработок.
     Моне очень любил живопись и хотел писать, но он стыдился того, что часто не может заработать даже себе на еду, не говоря уже о том, чтобы снимать собственную студию или комнату. 
     В мастерской было прохладно и как всегда приятно пахло красками. Пьер уже вернулся из чужого сада и дописывал свою работу, которая светилась желтым цветом так, как будто на ней был запечатлен не цветущий куст, а само солнце. На вошедших он не обратил никакого внимания, и только вопрос Федерика выдернул его из приятного, волшебного состояния.
- Пьер, зря ты не пошел с нами. Куст можно было написать и завтра, а вот побывать в гостях у Мане, может, уже и не удастся.
- И как прошла встреча? – возбужденно спросил Ренуар. – Честно сказать, я просто побоялся идти с вами, очень не люблю скандалы, они выводят меня из равновесия, после них я не могу писать. Для работы мне нужно абсолютное, медитативное спокойствие.
- Всё прошло замечательно – продолжил Клод. – Мане принял наши объяснения о том, что это просто недоразумение. Мы прекрасно пообщались и познакомились с его супругой. А завтра мы все отправимся на совместный пленэр. У тебя будет прекрасная возможность познакомиться с Мане не боясь скандалов.
     Ренуар, конечно же, согласился. Он так обрадовался предстоящей встрече, что, тотчас позабыв о своей работе, напомнил друзьям, что сегодня его очередь готовить ужин и, положив кисти и палитру, направился в угол мастерской, где хранились все их запасы: самые простые овощи и мешок фасоли.
     Утром Моне проснулся раньше всех, он был очень обрадован вчерашней встречей и думал только предстоящем пленэре. Он считал своих самых близких друзей: Ренуара, Базиля, Сислея талантливыми и интересными художниками и безгранично уважал их, но именно Мане всегда был для него своеобразной опорой, оплотом импрессионизма. Поэтому всё утро он мечтательно размышлял, на какие темы в первую очередь хочет поговорить с Мане.
     Позже, днем,  к двум часам четверо молодых людей добрались до оговоренного места. Лес находился на довольно приличном расстоянии от их района, а учитывая всё что необходимо было взять с собой: мольберты, карасик, кисти, холсты, добраться до него, не прибегая к услугам экипажа, было практически невозможно. Делить стоимость экипажа на четверых было уже не так разорительно, поэтому Моне, Базиль и Ренуар встретились с Сислеем ещё на Монмартре.
     Прибыв на место, друзья решили пока не начинать работу, а дождаться Мане. Всем было интересно, какой пейзаж и сюжет он выберет, к тому же им хотелось немного пообщаться о технике и материалах. День был на удивление жаркий, свежая весенняя зелень пестрела солнечными бликами, а на озеро невозможно было смотреть не щурясь, озерная рябь была покрыта серебристыми чешуйками света.
- Уже двадцать минут третьего, а Эдуарда ещё нет. Мы можем начать без него. Мне кажется, тут самое удачное место для натюрморта с озером. Не думаю, что он будет против, – сказал Моне и начал выбирать место для мольберта. Остальные последовали его примеру.
     К удивлению художников, Мане не приехал ни в три, ни в четыре. Весь день они провели в молчании, каждый не хотел отвлекать остальных и думал про себя о том, что же могло случится. Работа ни у кого не шла. Не сговариваясь, все они пришли к выводу, что скорее всего Мане просто посмеялся над ними. Когда ближе к пяти часам холсты были убраны, ни на одном из них не был завершен даже набросок.
     Моне думал о том, как часто не оправдываются ожидания. За утро он успел во всех деталях обдумать встречу, мысленно отрепетировал диалоги, даже записал в блокнот вопросы, которые он хочет задать новому другу. Всё это оказалось пустой тратой времени.
                ***
     В это время Мане лежал в постели у себя дома и жалел о случившемся досадном недоразумении. Утром ему неожиданно стало плохо. Он проснулся раньше обычного от мучительной боли в животе и начал ворочаться. Сюзанна тоже проснулась и спросила мужа:
- Эди, что случилось? Тебя что-то беспокоит?
- Видимо кондитер подсунул тебе несвежие профитроли, и я отравился, – еле слышно проговорил больной.
- Этого не может быть. Я их тоже ела и чувствую себя прекрасно. К тому же у Пьера всегда всё самое свежее. Исключено!
- Мало того, что ты всё время так восхищаешься этим булочником, так теперь ты его ещё защищаешь. Ты же помнишь, что мы так объелись пирожными, что пропустили ужин и вчера больше ничего не ели. От чего по-твоему у меня ещё болит живот?
- Дорогой, ты же сам знаешь, что в этой кондитерской лучшее суфле, ты его так любишь. Как же я могу не восхищаться человеком, который способен создавать такие божественно вкусные сладости и которые так обожает мой любимый! Пьер тоже художник, только кулинарный, мне кажется вам стоит познакомиться. Может, ты напишешь картину с прилавком, усыпанным круассанами, меренгами, муссами и макаронами?
- Сюзи, хватит мечтать, лучше посмотри в шкафчике на кухне, не осталось ли там желудочного порошка, который мы покупали в прошлый раз.
- Это в тот раз, когда ты утверждал, что отравился на дне рождения Эмиля? Доктор тогда сказал, что это нервное расстройство. – Сюзанна вошла на кухню и продолжила разговор оттуда, рассматривая содержимое шкафчика, – Ты так сильно расстроился и разозлился из-за этого недоразумения в салоне, что в этот раз наверняка случилось то же самое, и профитроли тут ни при чем. Осталась последняя порция порошка. Ты сейчас выпьешь и подождешь приезда доктора?
- Не надо звать доктора, это очень дорого. Я выпью порошок, и когда станет легче, пойду в городскую больницу.
     Сюзанна остались на кухне готовить порошок, а Мане остался лежать в кровати, накрывшись с головой одеялом. В памяти всплыл тот вечер, о котором напомнила жена. Это было чуть больше месяца назад, второго апреля, в день рождения его друга Эмиля Золя. Обычно Золя собирал всех своих друзей и знакомых в кафе Гербуа. Хотя, собирал - это не совсем верно. Все просто знали, что в этом кафе каждый год второго апреля Эмиль Золя празднует свой день рождения. На праздник обычно приходили все друзья и знакомые Мане: Анри Фантен-Латур, Джейм Уистлер, Эдгар Дега, Камиль Писсаро и ещё множество художников, писателей и поэтов. Мане вспомнил, что видел там даже Моне, потому что один из его друзей – Ренуар- тоже был другом Золя. Подобная компания, конечно, в значительно меньшем составе, собиралась в кафе не реже раза в месяц. Это был своеобразный клуб, в котором был принято обсуждать и критиковать не только работы конкурентов, но и друзей, иногда это приводило к ссорам и размолвкам. В тот вечер произошел один из подобных казусов.
     В тот день в кафе собралось много народа, а Мане в очередной раз рассказывал историю создания работы Битва "Кирсэджа" и "Алабамы". Он очень любил эту картину и не только потому, что это одно из немногих его полотен с морским сюжетом, но и потому, что история её написания действительно необычна.
     Годом ранее, летом Мане отдыхал на море в Шербуре. И там ему посчастливилось стать свидетелем одной из битв гражданской войны, которой в то время были охвачены Соединенные штаты Америки. Это удивительно, но тут во Франции действительно произошло морское сражение между судами северян и южан. Корабли южных штатов охотились в океане на торговые суда северных штатов. Одним из таких кораблей был корабль под названием «Алабама». В порту Шербура он скрывался от корвета «Кирсэдж», пока судно находилось на ремонте его защищали международные законы, но все прекрасно понимали, что как только корабль покинет порт, начнется морское сражение. Люди, как в театр, съехались в город, чтобы увидеть события своими глазами. Когда «Алабама» покидал порт, вслед за ним в море устремились лодки и кораблики, заполненные художниками маринистами, журналистами и просто зеваками. С палубы одного из таких корабликов за зрелищем наблюдал и Мане. В море он успел сделать множество набросков, а уже по возвращении в Париж написал картину.
     Второй страстью Мане после живописи были путешествия. Он очень любил рассказывать о них и особенно он любил работы, написанные в путешествиях. После Бразилии художник давно никуда не выбирался, поэтому поездка в Шербур запомнилась ему ещё и тем, что это было первое за многие месяцы путешествие за пределы Парижа. Во время рассказа прибывали новые посетители, кто-то, кто уже слышал историю, присоединялся к другим компаниям, кто-то, наоборот, оставался послушать. Когда Мане закончил, он услышал голос Дюранти.
- Эдуард, я, конечно, понимаю, что Вы очень гордитесь этой картиной, потому что она так отличается от ваших прудиков и садиков, и история конечно же тоже интересная. Но давайте будем объективными, с художественной точки зрения её ценность невелика. Сравните её с работами Таннера или того его русского ученика, которого выставляли в Лувре.
- Вы говорите о Айвазовском? – подхватил Ренуар, – Я был просто поражен его работами.
- Да, именно. Он великолепен! У него живое море и полотна невероятных размеров, а не банальные сюжеты. И ему не приходится рассказывать истории, чтобы его работы заметили, – продолжил Дюранти.
- Луис, я нисколько не отрицаю мастерства Айвазовского, я сам долго был под впечатлением от той выставки. Я никогда не видел ничего подобного, даже у Таннера. Но у нас ведь совершенно разные стили. Я никогда не стану писать, как Айвазовский, а он не станет писать как я, потому что мы настоящие художники, каждый со своим неповторимым стилем. В отличии от тех, кто может только повторять, мы создаем, – ответил Мане.
-  Это, безусловно, верно, только вот Айвазовский выставляется в Лувре, а Ваши работы не берут даже на салон. Все эти рассказы про неповторимость стиля просто оправдание неумения и небрежности, – рассмеялся Дюранти.
     Мане никак не мог понять, как можно ставить рядом совершенно разные работы в разных направлениях. «Это как сравнивать рассвет и закат и спорить о том, что красивее», - думал он. Всеми силами Мане пытался донести свою мысль до таких людей, как Дюранти. Часто он бывал слишком непримирим в спорах и это приводило к ссорам даже с друзьями. В последствии Мане об этом сильно жалел и иногда даже заболевал и проводил несколько дней в кровати.- Луис, хоть мы и друзья, но такие оскорбления, да ещё и на празднике, и в присутствии посторонних я терпеть не буду. Я вынужден вызвать Вас на дуэль! Выбирайте место и оружие!
- Прекрасно. Я рад, что эта традиция хоть и запрещена, но всё ещё существует, и что мужчины могут всё выяснить по-мужски. Револьверы! Ровно через неделю в Сен Жерменском лесу!
                ***
     Тут в комнату вошла Сюзанна с раствором порошка и прервала грёзы мужа.
- Эди, выпей лекарство и отдыхай. Я попробую отправить кого-нибудь из соседских мальчишек, предупредить твоих новых друзей, что ты не приедешь на пленэр.
- Спасибо. – Мане взял стакан – я только что вспоминал тот случай в кафе, о котором ты говорила. Как хорошо, что тогда никто никого не убил и не покалечил. Не представляю, что могло произойти, если бы Эмиль нас не помирил, и всё не отменилось.
- И ты конечно же помнишь, что после того вечера ты так переживал, что у тебя разболелся живот, и ты несколько дней пролежал дома, пока Золя не образумил вас обоих.
- Это было просто совпадение, – Мане выпил лекарство и отвернулся к стенке. – Разбуди меня через полчаса, надо успеть в больницу.
- Хорошо дорогой, отдыхай.
Через полчаса Эдуарду так и не стало лучше, и он стал собираться в больницу.
- Эди, зачем ходить в эту ужасную больницу для бедняков? Давай вызовем врача на дом. Подумаешь недельку придется по экономить. Обойдемся без профитролей и кофе.
- Если никто не купит моих картин на выставке, то нам придется экономить еще много на чем. Поэтому давай не будем сорить деньгами, и я схожу в обычную городскую клинику. Тем более до неё можно доехать на конке. Кстати, говорят, что в четвертом округе уже пустили паровые трамваи.
- Хорошо. Ты успеешь вернуться к обеду?
- Не думаю. Оставь мне обед в мастерской, я хочу продолжить работу сразу как вернусь.
     Мане вышел из дома и направился к остановке. Был рабочий день, все уже разъехались по делам, и он спокойно запрыгнул в притормозившую конку. Обычно по утрам и вечерам трамвай даже не останавливался на их остановке, люди набивались битком ещё на первой станции. Он вспомнил те времена, когда трамвай только появился, и люди часами стояли в очереди чтобы, просто прокатиться. Они с Сюзанной тоже несколько раз катались по первому маршруту. Было даже страшно в первый раз садиться, потому что красные вагончики бегали по рельсам очень быстро, намного быстрее, чем привычные повозки и экипажи. Но внутри это совершенно не чувствовалось, он больше обращал внимание на тесноту и толкотню.
     Пока он размышлял, трамвай уже доехал до больницы. Мане вышел и направился к входу.  В приемной как обычно было огромное количество больных людей. Все вокруг кашляли, чихали, хромали и ругались. Кто-то сидел или даже лежал на полу. По их виду было понятно, что это очень бедные люди. Хорошо, что я ещё не докатился до такого состояния, и у меня есть деньги хотя бы на нормальную одежду и еду, – подумал художник. Поначалу Мане растерялся среди всего этого хаоса, но потом заметил человека в белом халате и подошел к нему чтобы узнать, как попасть на прием.
- Мсье, добрый день. Я хочу попасть на осмотр к врачу, как я могу это сделать?
- Вы видите всех этих людей? – резко ответил врач, – Они тоже ждут приема. Просто ждите своей очереди, и вас примут. И вообще, почему Вы пришли сюда, в больницу для бедных? Судя по Вашем виду Вы можете себе позволить хорошего врача.
- Простите, но я не думал, что тут столько больных. Пожалуй, я пойду.
- Подождите, раз уж вы пришли сюда, я могу посмотреть Вас без очереди, за благотворительное пожертвование в 5 франков в пользу больницы. Как Вас зовут?
- Мане.
- Подождите, я посмотрю Вашу карточку.
- Я тут в первый раз. У меня нет карточки.
- Тогда мы сейчас её заведем, - Доктор направился к конторке, которая стояла около огромного шкафа со множеством папок. Он взял чистую картонку, сложил её пополам, что-то написал на корешке и, прихватив её с собой, сказал, – Пройдемте.
     Никаких отдельных кабинетов для осмотра тут не было, доктор просто завел Мане за ширму и усадил на койку. Было слышно, как на соседних койках тоже проводят осмотры. Вокруг доносились стоны и плач, как в полевом госпитале во время войны.
- Не обращайте внимания на шум, тут всегда так. На что жалуетесь?
- Всё утро у меня болит живот, видимо, съел что-то не свежее. Я выпил желудочного порошка, и мне стало легче. Со мной такое уже бывало Тогда доктор сказал, что это нервное расстройство, и прописал мне успокоительный отвар.
- Отвар вам помог?
- Не знаю, я пил и отвар, и желудочный порошок, хотя доктор мне его не прописывал.
     Доктор уложил Мане на кушетку. Немного прощупал ему живот, скорее для виду, чем из необходимости и сказал:
- Хорошо, раз сейчас уже ничего не болит, то скорее всего это действительно нервное. – доктор достал из кармана маленькую бумажку, что-то написал на ней и протянул Мане, - Вот вам рецепт на отвар мяты и желудочный порошок.
     Мане ещё не успел застегнуть рубашку, как доктор встал, отдёрнул занавеску и быстро зашагал к конторке. Он открыл шкаф, чтобы поставить карточку и крикнул догонявшему его художнику.
- Вот же Ваша карта! Вы приходили со своим больным животом в прошлом году! У Вас что, ещё и провалы в памяти? Чёрт, надо было сразу посмотреть! Обычно пациенты помнят, что уже были у нас.
     Мане увидел в руках врача две карточки, на одной было написано Мане, на другой Клод Моне.
- И тут он! – истерично вскрикнул художник, – Почему этот самозванец преследует меня? Так больше не может продолжаться! Куда бы я ни пошел, везде меня принимают за него!
     Вопль Мане был на столько резким и громким, что пациенты стали оглядываться на него. Лицо Мане покраснело, и он продолжал кричать, а доктор подозвал несколько своих коллег, чтобы те успокоили бунтаря. Медбратья  стали приближаться к Мане, и схватили его за руки.
- Вам нехорошо? Пойдемте мы сделаем вам успокоительный укол.
- Нет! Со мной всё нормально, это не моя карточка! Меня зовут Эдуард Мане, а этого самозванца Клод Моне! Это другой человек!
     Люди в халатах отпустили Мане, и он практически выбежал из больницы и прыгнул в уже отходящий трамвай. Всю дорогу он думал, что это уже перешло все границы, и что-то нужно срочно придумать. Только подходя к дому, он вспомнил, что так и не заплатил за прием обещанные пять франков.
     По виду мужа Сюзанна сразу поняла, что что-то случилось.
- Дорогой, что случилось? Что сказал доктор? Что-то серьезное?
- Представляешь! И там этот Моне! Даже в больнице он от меня не отстает! Да ещё и болеет моими болезнями! Это уже перебор. Я так больше не могу.
- Ты его там встретил?
- Нет. Наши карточки чуть не перепутали.
- Эди, мне кажется, ты предаешь этому слишком много значения. Чем больше ты будешь нервничать, тем чаще такие совпадения будут происходить, а тебе нельзя нервничать. Помнишь, что сказал доктор?
- Да помню я, помню, – раздраженно буркнул Мане, – И я это так не оставлю. Я сейчас же отправлюсь к нему и решу всё раз и на всегда. Как бы узнать, где он живет? Ты собиралась попросить кого-нибудь предупредить его о том, что я не поеду на пленэр. Какой у него адрес?
- Я пыталась оправить кого-нибудь из соседских мальчишек, но никто не знает, кто такой Клод Моне и где он живет.
- Ладно, попробую сам найти.
- Подожди, куда ты собрался? Не наделай глупостей, давай сначала всё обдумаем.
     Мане сначала ничего не ответил и уже собрался уйти, но потом вспомнил, что он собирался поработать, и что в мастерской его ждет оставленный ужин, а он чертовски голоден.
     Мастерская была его крепостью, там Мане укрывался от всех бед и неприятностей и полностью погружался в творческий процесс. Он никому не позволял тревожить себя во время работы, даже жене. Только там, наедине с собой и картинами, он чувствовал себя полностью свободным и уверенным. Иногда он приходил туда и просто сидел, погружаясь в размышления, так могло пройти несколько дней. За пределами убежища всё было на много сложнее, ему приходилось ходить по галереям и предлагать свои работы, вести беседы с художественными критиками и журналистами, посещать светские мероприятия. - Ты права. Наверняка вечером он будет в Гербуа со своими друзьями. Там я его и найду. А сейчас пойду работать в мастерскую.
                ***
     Моне и друзья к этому времени только вернулись в мастерскую. Сислей тоже решил поехать вместе с ними. Работать ни у кого не было желания, все просто молча раскладывали свои инструменты и мольберты.
- А я вам сразу говорил, что не стоит к нему идти, – начал Моне.
- Да, ты прав. Если кто-то талантливый художник, это еще не значит, что он приятный человек. А этот Мане оказался грубияном и обманщиком. Нормальный человек не стал бы устраивать такой скандал в салоне из-за пустяка, ещё и пропускать пленэр, – ответил Ренуар, – Давайте забудем на время эту тему. Федерик, ты говорил, что у тебя есть какая-то идея по поводу организации выставки.
- Я вам вот о чем говорил: если нас так не любят на этом салоне, то давайте устроим свой собственный салон - выставку картин, художников импрессионистов. Для начала надо собрать всех в Гербуа, чтобы понять, кто будет участвовать. Тогда мы сможем подобрать подходящую галерею, затем составим каталог, начнем заранее приглашать коллекционеров и друзей.
- Прости, но для начала надо понять, откуда мы возьмем деньги. Это всё будет стоить огромных денег. У нас таких нет, и мы никогда не сможем столько заработать,– ответил Моне.
- Деньги не проблема, я уже поговорил с отцом. Мне с огромным трудом удалось убедить его оплатить выставку. Я объяснил ему, что если мы откроем свою галерею, то наконец-то сможем заработать денег. С доходов от продажи картин мы возместим ему все затраты, и я наконец-то перестану сидеть у него на шее.
- А если выставка провалится? Что тогда будет? – ответил Моне.
- Я обещал отцу, что если мы не сможем возместить затраты, то я оставлю живопись, вернусь обратно в Монпелье и буду помогать ему в нашем семейном деле. Но об этом не стоит переживать, я уверен, что будет успех!
- Ты же понимаешь, что отец хоть и присылает тебе денег, но никогда не ободрял твоего увлечения живописью. Он согласился дать тебе денег на выставку, потому что уверен, что она провалится, и ты будешь вынужден вернуться домой.
- Да, я это понимаю, но уверен, что у нас всё получится.
- Отлично. Пойдемте прямо сейчас в кафе, поужинаем и расскажем всем о выставке. Я уверен, что все будут очень рады. Нам придется арендовать огромную галерею, если все захотят участвовать. Может, заранее установим какой-то лимит? Скажем, тридцать художников, с каждого по две работы, – вступил в разговор Ренуар.
- Насчет ужина я согласен, за весь день ни крошки не съел. А вот ограничений на выставке не будет - все, кто захотят, будут выставляться. Я не хочу устраивать отбор и соревнование, как на салоне. Единственное требование – работа должна быть в стиле импрессионизма.
     Друзья направились в кафе, по дороге обсуждая какие знают залы для проведения выставок и прочие детали. Нужно было ответить на множество вопросов.
     В кафе они сели за свой любимы столик. Было решено сначала поужинать, и дождаться всех завсегдатаев и только потом объявить новость. Застолье конечно не обошлось без выпивки и пока все жали заказанный луковый суп, в кафе вошел Мане, и, оглядевшись по сторонам, сразу направился к столу художников. Базиль заметил его и воскликнул, - Смотрите, кто идет!
     Все удивленно посмотрели в сторону Мане, который быстрым шагом направлялся к ним.
- Господа! – начал он, – Сначала я прошу извинить меня за то, что не явился на пленэр. У меня жутко разболелся живот, и я был вынужден отправиться в больницу. К сожалению, я не знаю ваших адресов, поэтому не смог никого предупредить.
- А мы были уверены, что это такая злая шутка, – ответил Моне, – Прошу, присаживайтесь к нам, у нас праздник! Мы собираемся организовать выставку, которая изменить будущее импрессионизма! Ваше участие нам очень важно, как самого авторитетного из нас.
- Нет, спасибо, я пришел не для этого. Я хочу решить все раз и навсегда. Сегодня в больнице мою карточку перепутали с Вашей, это уже переходит все границы. Мало мне выставок, так теперь еще и заболеть нельзя. Я вижу только один выход – дуэль. Пока мы оба живы, это безумие никогда не закончится.
- Эдуард, я боюсь, что смерть ничего не решит! Нас будут продолжать путать даже когда мы оба умрем.  – ответил Моне.
     Мане внезапно понял, что даже смерть не решит стоящих перед ним задач. Он не станет знаменитым художником, его картины не начнут раскупать ценители искусства, импрессионизм не распространится по миру, они с женой не купят себе красивый дом, его по-прежнему будут путать с Моне. Единственное что точно изменится, это то, что всё это перестанет иметь значение.
- Об этом я никогда не думал... Это ужасно! Наши картины будут висеть во всех знаменитых музеях мира, а люди будут думать, что это всё написал один человек! Что же теперь делать? – Мане задумался. Он представил, как через сто лет в галерее висят их работы, и люди спрашивают друг у друга: «Я не понял, как всё-таки зовут этого художника? Моне или Мане?»
- Думаю, один из нас должен поменять фамилию или взять псевдоним. – сказал Мане.
- Какая глупость! – ответил Моне, – Я буду писать только под своим именем и фамилией!
- Выбирайте, или дуэль или решаем, кто меняет фамилию!
- Ну и как мы это определим? Подкинем монету или будем вытягивать спички? – усмехнулся Моне.
- Почему бы и нет? Давайте подкинем монету, по крайней мере, в этом случае никто из нас сегодня не умрет.
     Моне, не собирался менять свою фамилию, но несколько рюмок выпитого коньяка побудили в нем желание продолжить эту игру, чтобы повеселить друзей. Он подумал, что вскоре комичность ситуации станет очевидной и конфликт прекратится сам собой.
- Согласен! Орёл! –сказал Моне.
- Решка ,– ответил Мане, – достал из кармана один франк и подкинул его.
     Монета со звоном полетела вверх, и все уставились на неё. И в том момент, когда она начала падать из-за спины собравшихся, появилась чья-то рука и поймала монету. Это был Эмиль Золя. Все обернулись на него, а он посмотрел на монету в ладони и начал говорить.
- Не делайте глупостей. Мало ли в мире людей с одинаковыми именами и фамилиями. Ну да, вам посчастливилось жить в одном городе, в одно время. Вы оба художники, да еще и пишите в одном направлении. Я уверен, что в будущем вас будут постоянно путать друг с другом. Но это не повод брать псевдонимы и тем более убивать друг друга. Вы оба мои друзья, и я призываю вас прямо сейчас помириться и закрыть эту тему раз и на всегда.
- Нет, я больше не могу это терпеть, – возразил Мане, – если всё останется как сейчас, то какое же это решение вопроса? В таком случае я настаиваю на дуэли!
- Тогда Вам придется сначала вызвать на дуэль меня, – ответил Золя.
     Мане уже пожалел, что пришел в кафе выяснять отношения, потому что он, конечно, не хотел ни с кем драться на дуэли или менять свою фамилию в случае проигрыша. Поэтому он был очень рад, что его друг Эмиль в очередной раз помог ему выпутаться из дурацкой ситуации, в которую Мане сам себя загнал, как в тот раз с Дюранти.
     В голове у него всплыли недавние мысли. Он думал: «Когда я умру, все мои проблемы конечно решаться, но я же хочу писать, а не забивать голову бесконечными трудностями!». Мане начал понимать, что сколько бы проблем он ни решил, пока он жив, всегда будет что-то, что будет его мучить. Так было всегда, он всегда находил повод для недовольства.
- Эмиль, Вы прекрасно понимаете, что на это я не пойду никогда. Для сохранения нашей дружбы я согласен закрыть этот вопрос сегодня раз и навсегда и больше никогда не возвращаться к нему.
     Художники радостно загалдели, а Моне разлил всем по бокалам коньяк и произнес
- За дружбу и искусство!
     Он тоже был очень рад, что хотя бы на время этот вопрос закрыт. Его самого нисколько не волновало, что их с Мане иногда принимают друг за друга, и он искренне не понимал, почему того это так беспокоит.
     После примирения Базиль и Моне объявили на всё кафе, что собираются открывать свою собственную выставку импрессионизма «АнтиСалон». За их столом собралось множество художников, споры и обсуждения продолжались до глубокой ночи.
С тех пор двух художников с похожими фамилиями ещё много раз путали и путают до сих пор. Многие даже не знают, что это два разных человека. И хотя Мане ещё много раз злился, что их принимают друг за друга, они больше никогда не поднимали эту тему. Есть вещи, которые лучше оставить такими как есть, и просто продолжать идти своей тропой. Как бы ни изменилась жизнь, в конце пути все проблемы решатся, а выдуманные задачи уже не будут иметь никакого значения.