Глава 5. Голос разума

      Наступившее состояние можно было бы назвать странным, если бы Вика могла говорить, но она не могла. Видимо, удар пришелся в то самое место, где расположено поле Брока, отвечающее за речь (или оно называется поле Вернике?). Так или иначе, случилось то, чего опасался Дон — ей погасили разум. Правда, он погас не так, как она ожидала, видеть и слышать ей удавалось, но управлять своим телом она не могла, превратившись в крошечный съежившийся сегмент собственного мозга без голоса. Ее полоснуло сочувствие к Дону — он так же чувствует себя, когда она не дает ему руль?
      Антон поднял ее и бережно усадил на стул за столиком, заняв место напротив, с улицы это выглядело свиданием двух самых обыкновенных людей в самом обыкновенном кафе. Официант остался стоять у Антона за спиной с подносом в руке, остальные посетители кафе молча наблюдали со своих мест за их столиком с непроницаемыми выражениями лиц.
      Ее собственное тело помотало головой (это ощутилось как размытие четкости, неприятное ощущение), окружающая картинка продолжала оставаться черно-белой.
      — Не знал, что ты такой дурак, — насмешливо сказал Антон, глядя ей в лицо. — Думал повозиться, чтобы тебя достать, а ты поддался на провокацию. Но это хорошо, я против насилия, тем более по отношению к тебе.
      — Охренеть как гуманно, — услышала Вика свой странный голос. — Ты понимаешь, что сейчас при свидетелях роешь себе могилу?
      — А, — легкомысленно отмахнулся Антон, оглянувшись по сторонам. — Тут все свои, как ты видишь, доносить некому. А насчет могилы… Одно дело — перебрать все разрешенные болиды из списка, другое дело — вообще все. Численность людей подползает к семи миллиардам, так что, если мы не найдем общего языка, твои следы обнаружат… ну, скажем, лет через пятнадцать. Тысяч.
      — У тебя получилось быстрее.
      — Я готовился. Был, впрочем, маленький шанс, что не сработало, доказательства пришлось поискать, но в целом игра стоила свеч.
      — Зачем?
      — Хотел поговорить с тобой в спокойной обстановке, как раньше. Поэтому и болид тебе выбрал… дружественный. Понадеялся на предустановленную симпатию тел.
      — Что ты сделал с машиной перебросок?
      — Немного поправил настройки, — возразил Антон. — И вуаля — ты у нас в болиде, о котором в базе нет информации, и никогда не будет.
      — Сволочь, — коротко ответил Дон.
      — Грубо, — заметил тот. — Мог бы сказать «спасибо», что я не послал тебя в какого-нибудь онкологического смертника, иначе вместо стейков ты бы сейчас орал в ожидании наркотиков, и, кстати, был бы на порядок сговорчивее и покладистее.
      За столом воцарилось молчание, во время которого Вика разглядывала Антона так пристально, как могла это сделать в убогом монохромном восприятии. Щетина у него щеках… Антон всю жизнь ненавидел такую, и вдруг отпустил, костюмы не любил, предпочитал пиджаки и брюки разного цвета, называл это английским стилем, а тут вырядился как на похороны. Как она могла ничего не заподозрить с самого начала?
      — И о чем ты собрался со мной сговариваться? — спросил Дон.
      — Голос разума, — кивнул Антон. — Я в тебя верил. Давай вернемся к нашим баранам. Не знаю, что именно ты и твои ребята нарыли, но предполагаю, что наши демарши здесь уже не тайна. Так?
      — Более чем, — подтвердил Дон.
      — Ну вот, — Антон покрутил в руках ложечку, болтавшуюся без дела в горчичнице. — Поэтому есть два выхода из ситуации. Первый — это убедить комиссию, что результаты недостоверны и требуют дополнительной проверки, взять время на новое расследование и признать ошибку. Тебе, учитывая все твои заслуги, поверят даже на слово.
      Он осторожно бросил взгляд на Вику, но Дон, который управлял ее телом, никак не отреагировал.
      — Второй выход? — ровно спросил он.
      — Второй… — Антон вздохнул. — Война.
      — Ты в своем уме?
      — Звучит забавно, учитывая некоторые особенности нашего бытия в этих телах. Будем считать, что в своем, мой болид на некоторое время лишен доступа к нему, твой тоже.
      Антон, или то, что было Антоном, подцепил ложечкой горчицу из баночки, зачем-то понюхал ее и улыбнулся.
      — Если быть откровенным, — задумчиво произнес он, — я никогда не понимал твоей позиции. Будь ты малолеткой или каким-нибудь зеленым пилотом только со школьной скамьи, где голову набивают лозунгами и правилами, это куда ни шло. Но ты человек взрослый, должен был прийти к таким же выводам, как и я, и многие другие, но почему-то не пришел. Объяснишь, почему?
      — Объяснить, почему бесчинствовать на чужой территории — преступление? Серьезно?
      — Серьезно, — не принял шутки Антон. — Отвлекись от идеологии раз в жизни. Вот смотри, когда у одного голодный обморок, а второй сидит на буханке хлеба — это честно?
      — Идиотский пример.
      — Нет, это точный пример. Причем не просто сидит, а пока ты жуешь засохший клейстер, он катает из хлеба шарики и кидает их в корзину с мусором. Улавливаешь аналогию?
      Он лизнул горчицу языком и причмокнул с явным удовольствием, словно та была нектаром божественного происхождения.
      — Им доступен такой спектр восприятия, о котором мы мечтали всю жизнь, наши фантасты писали книги о таком мире, и мы с тобой в детстве зачитывались ими, бредили, хотели найти, поделиться со всеми. И мы его нашли, Дон! И что? Связали себе руки и ноги, и даже заткнули глаза и уши. Ради чего?
      Антон бросил на стол телефон, в котором Вика узнала свой, унесенный мальчишкой с остановки, и это не вызвало у нее никакого удивления. В телефоне осталась открытой социальная сеть, которой она пользовалась.
      — «Целый день спал», «никак не находится нужный кусочек видео для клипа», «бгг, я даже в состоянии составлять план действий», «красные туфли к этому платью не подойдут, ы-ы-ы!», «я хочу умереть», — процитировал Антон выбранные наугад записи пользователей. — Бгг и ыыыы, понимаешь? А есть еще телегония, закон о кружевных трусах, топоте котов, битье женщин. И они видят мир цветным, а мы — черно-белым. Жуем клейстер, вместо того, чтобы сесть за стол и заказать стейк. Тебе не обидно?
      — Вы на стейке не остановитесь, — ответил Дон. — Вам же надо жрать в три горла и пить так, чтобы по швам трещало, желательно, за счет хозяев.
      — Это называется эволюцией, — хохотнул Антон. — Побеждает сильнейший.
      — Это называется геноцидом.
      — Ну-ну, полегче со словами, — вдруг разозлился тот. — Мы никого не убивали.
      — Кроме процента активности мозга у населения, — в голосе Дона было бесконечное отвращение. — Тебе перечислить ваши подвиги по пальцам, начиная с реформы образования?
      — Не надо, — Антон встал. — Я надеялся тебя переубедить. Ты выбрал не ту сторону, Дон, предавать своих ради чужих — это вне моего понимания. Подумай об этом, пока есть время.
      Ложечка со звоном упала обратно в горчичницу, разметав ошметки соуса по чистому столу.