Коллапс. С. 65-73. Окончание

   Всю ночь они говорили. За окном было тихо. Лишь однажды что-то взметнулось – как оборвалось, и по стеклу пробежал жёлтый отблеск.
   – Он умер перед твоим появлением, – сказала она и повернула к нему лицо. – Утром мужчины вынесли его из подвала – под этим самым домом – и унесли на пустырь. Он забился в угол и лежал там, скорчившись. Он жил здесь, и не было ни дня, чтобы он не мучился и не забивался в этот дрянной угол.
   – О ком ты? – спросил он и тут же понял, что ему не следовало этого делать.
   – Нас было много таких. Ты видел меня.
   Её плечи были холодны. Её всю будто сковал холод.
   – Он говорил, ему впрыснули что-то в кровь. Спина – такая, знаешь... Как у насекомых.
   – И у него было бледное печальное лицо, как у тебя. Он рассказывал нам, как ему жилось прежде.

   – Они все поумирали. А он – за ними.

   Утром они стояли у северной границы посёлка. Он смотрел на дома, терявшиеся в рассветной дымке, и словно впервые видел то, что помнил с детства, долгие годы, до этого смутного, серого утреннего часа. С востока дул ветер, вода сонно плескалась у берега. С пристани доносилось гудение двигателей.
   – Рычаги проржавели, но всё на ходу.
   Наоин, сев на корточки, опустил ладони в воду.
   На пароме свистнули.
   – Отвязывай! – крикнул Ливерий. – Консервная банка. На ней нас везли сюда. Мы смотрели на берег и плакали, как дети.
   Наоин посмотрел на брата. Встав, вытер руки о штанину, постоял молча и вдруг с силой пнул камень, лежавший на ступени.
   – Не помню.
   К ним подошли Терп, Улак и ещё несколько человек. С ними были женщины. За плечами мелькнул беспокойный взгляд.
   Она не подходила, но он видел её и тогда, когда вода обступила их со всех сторон, полоска земли утончилась, и люди на берегу стали неразличимы.

   – Тебя простили, – шепнула она ему и закрыла глаза.

   – Я никогда не понимал их и никогда не пойму, – говорил Ливерий, усмехаясь. – Меня не волновало, что они там у себя прячут. И зачем им это нужно. Половина из них – больные люди. Умалишённые. Их ловили повсюду и рассовывали по лабораториям. Боялись их, как огня. Как эпидемии. Дескать, другие у них гены. Они вроде нелюди, хуже запятнанных.
   Ливерий разворачивал судно. Справа темнели скалы. Над водой стоял пар. Дик прятал ладони в рукава. Казалось, повсюду – только это. Сырой холод, туман, камни над водой. Ничего больше нет.
   – Я проведу нас с севера. Там старая пристань на косе. Туда заходят военные корабли.
   Дик кивнул. Ливерий скрылся на некоторое время в рубке.
   – Скоро прибудем, – сказал он, вернувшись. – Эта пристань приняла нас год назад. Со мной были двое охранников. Одного ты видел. Второй – Наоин. Пришли за сестрёнкой. Пришлось выводить всех.
   Он сплюнул за борт.
   – Они были в лагере – готовились в расход.
   – Жили на севере. В горах. На юге. Селились на окраинах городов. Сообщались как-то. Вербовали. Сестра моя попала к ним, как дура.

   – Чего им надо? Понять не могу. Иногда ходят и воют, как больные. Иногда идут в подвал и смотрят. Но я понял, кто они. Слушай меня: они неуроды, как те.
   Его лицо перекосилось. Он начал ходить по палубе взад и вперёд. Доски поскрипывали у него под ногами.
   – Вы знали?
   Ливерий бросил взгляд на него.
   – Лагерную шваль мы поразвесили. Вывели людей, посадили на гражданское судно. Купили флотских. Через три дня о нас будто забыли.
   Он остановился и, сложив руки на груди, посмотрел куда-то вверх. Дик слушал его, сидя на заржавленном ящике у ограждения. Берег осел. Показались холмы. Лента дороги уходила к маяку. Огней не было.
   – Она говорила, ты должен был появиться – первый из вернувшихся.

   – Вы у себя в городах кое-чего не знали. Да и к чему вам было? Мы с мужиками собрали приёмничек. Водрузили на водокачку. Ты её видел. Вышли на переговоры штабных. Слушали, пока батарея не померла.

   – Напрягли технарей – корабли в отлёте. Оставили пару – на всякий случай. Остальных кончили. Чтоб без паники. Без воплей. А кому вопить?
   – Звезда не отпустила.

   – В том, чтобы убить всех, в сущности, не было особой необходимости. Не очень-то мне и надо куда-то лететь. Везде – одно и то же.
   – Ионада сказал, это она нашептала. Понял?

   – Лет сто людей изводили под корень. Грамотно. Осталось тысяч десять. Никто не знал. Сотни две – на корабль. Звезда не отпустила... Не отпустила, понял? Анализировали, анализировали. Получилось: не отпущу. Корабли повырубились. Всё стало. Всё.

   – Кто узнаёт – не выдерживает. В Рамагоре один выскочил на улицу. Начал палить по прохожим.
   Дик словно бы слышал это когда-то – давным-давно. Знал – и только теперь вспомнил.
   – Навалились толпой. Часть полегла трупами. Добрались – порвали в клочья. Такие дела... Когда открывается обман – всегда такая потеха, друг.

   Ливерий поднял руку. Дик ответил ему тем же. Он стоял на каменных ступенях лестницы, поднимавшейся от причала к маяку. Они ничего не говорили друг другу. Ливерий лишь указал ему, куда идти. Не доходя до вершины холма, следовало сойти с лестницы и, пройдя по склону, спуститься к пристани. Там ждать корабля.
   На судне могло не быть людей, корабль мог и не появиться, однако путь к возвращению был отрезан.
   В мешке за спиной было немного еды. Две банки с овощами, хлеб. Она дала ему брезент, насыпала угля. Положила чью-то рубашку, изношенные – но целые – ботинки. Он не хотел брать.
   На ступенях лежала рама, обтянутая чёрной тканью. Была мысль вернуть её. Принесли перед отплытием – от старейшины.
   – Ионада велел отдать тебе, – сказал Наоин. – Он хочет, чтобы ты оставил это себе. До конца.

   Дик сидел на скамье и смотрел на море. Звезда уходила за горизонт. Вода казалась иссиня-чёрной. Подул ветер и принёс нестерпимый холод. Дик не помнил, чтобы было так холодно.
   Он посмотрел на восток и увидел два жёлтых огонька, остро заблестевших во мгле. Вскоре до него стали доноситься прерывистые гудки. Приближался корабль.
   Небо осветилось на западе. Ярко-красный шар, прочертив в воздухе волнистую линию, исчез высоко над землёй.

   За стеной тумана едва угадывались очертания берега. Берег. Ему почему-то захотелось вернуться, остаться там, словно что-то подсказывало: впереди ничего не будет.
   Будет это море, будут накатывать волны, тяжёлые, как свинец.

   Судно шло быстро и бесшумно. Туман развеялся, и на небе показалась звезда.
   Свет застыл неподвижной массой.

   Утром второго дня Дик поднялся на палубу, обошёл командный отсек и наблюдательный пост. На площадке – в углу – столы и несколько стульев.
   Дик подошёл к ограждению и перегнулся за борт.

   Утро, день и вечер были неотличимы. Солнце, повиснув низко над горизонтом, ползло вверх и, пройдя через зенит, стремительно падало в море.
   Четвёртый день. Предрассветные сумерки. Первые лучи опутывали туман тусклыми лентами.

   Он медленно поднялся с кровати и вышел из каюты.
   Тупая слабость. Муть в голове.
   Корабль шёл на северо-запад. Волны смещались перед несущейся массивной громадой. Пена кружилась у винтов. Вода была вязкой.
   Дик постоял у ограждения, опустился на доски и лёг у края.

   Проснувшись, он долго лежал без движения; взгляд его безразлично бродил из угла в угол, останавливаясь то на стенах, то на двери. И тут ему показалось, что на самом деле он ничего не может разглядеть, и всё вокруг стало непроницаемо и неразличимо. И его самого в этот момент словно бы не было. Было только пустое пространство. Стены каюты, кровать, потолок, пол, приоткрытая дверь, бледный свет, – всего этого не существовало. И тогда ему померещилось, что его самого нет. И не было никогда.

   Он открыл глаза и увидел окно над дверью. Блёклый свет под стеклом. «Грязь. Его бы протереть чем-нибудь», – подумал Дик. Он вытянул перед собой руку и закрыл ладонью окно, разглядывая тонкие полоски света, выскакивавшие из-под пальцев. Железные пол и потолок, покрытые инеем. Что здесь было не так? Чего он не видел раньше? Дик встал и, подойдя к двери, заглянул в окно. Выбеленные воздух и небо. Он вышел на палубу, засыпанную снегом. «Как в детстве», – подумалось ему.
   Он нагнулся и, взяв горсть, поднес её к лицу. Серебристая пересыпь – как песок. Он дунул на ладонь, и снег закружился пыльным облаком.

   За бортом был лёд. Дик замерзал. Ноги не слушались его, но он хотел спуститься и встать на этот блестящий синий лед, похожий на небо. Он прикоснулся к перилам и тут же отдёрнул руку, обжёгшись. Нужно отвести задвижку. Он спрятал ладони в рукава и, обхватив металлический стержень, потянул на себя. Задвижка скрипнула, стержень вылетел и упал в снег. Дик наклонился поднять его, но на снегу не осталось следов.
   Дик взялся за поручень и начал спускаться по лестнице. Руки вдруг соскользнули и он, сам того не заметив, оказался на льду. Он лежал на спине, видя над собой лиловое небо, подёрнутое морозной дымкой.
   Он знал, что сейчас закроет глаза, и всё кончится. Он провёл ладонью по шероховатому льду и подумал, что таким должен быть камень. А лёд всегда гладкий, ровный и гладкий.
   – Помоги мне, – послышалось где-то рядом.
   Голос звонкий и жалобный. Дик помнил его.
   Он перевернулся и, встав на колени, начал разбрасывать снег голыми руками. Что-то темнело во льду. Дик разбрасывал снег, расшвыривал его в разные стороны, словно стараясь отыскать кого-то, но белая пыль насыпалась вновь.
   Дик замер и прислушался.
   – Я здесь, – шепнул кто-то.
   – Я говорил тебе: мы увидимся.
   Он опустил онемевшую ладонь, затем убрал и увидел чьё-то лицо.
   – Это я, Дик, – сказали ему тихо.
   Дик нагнулся. Лицо ребёнка. Бледное, белое, как снег. Бескровные губы шевелились, глаза широко распахивались и тут же закрывались.
   – Кто ты? – спросил Дик.
   – Не знаю, – ответили ему.
   – Что тебе нужно?
   – Ты знаешь. Я это ты, – сказало лицо.
   Дик всмотрелся и узнал эти черты. Это он сам. Он, когда ему было девять.
   Он, когда луч, проникая в комнату, разбивался об зеркало.

   – Зачем ты здесь?
   – Зачем ты здесь? – повторило лицо.
   – Я ищу свой дом.
   Ребёнок закрыл глаза и больше не открывал их.
   – Кто ты? – вновь спросил Дик.
   – Игра, – ответили ему и умолкли.

   Он посмотрел вниз и вздрогнул. Лицо изменилось. Рот беззвучно смеялся. Во рту – пустота. Из глазниц выглядывал снег.

   Он поднялся и тотчас услышал хруст под ногами. Точно половицы скрипели – ломался лёд. Длинные трещины, ветвясь, уходили под белую пыль. Воздух оттаял. Небо потеплело, зайдясь радужными пятнами. Солнце выплывало из-за дымного марева. Дик скинул с себя тряпьё, снял куртку, и остался в полотняной рубашке.
   Лёд подломился под ним. Он проваливался в воду. Бежать. Нужно спасаться. Он бежал, перепрыгивая со льдины на льдину. Островки льда мельчали, и в скором времени пространство вокруг заполнила тёмная вода. Дик не понимал, куда ему плыть. Корабль исчез. Пар над водой нагрелся и начал жечь кожу. Небо вспыхнуло. Голубое сияние полилось в воздух. Ничего не было видно. Только звезда, разгораясь, вихрем вращалась над землёй.

   – Проснись! – неслось к нему со всех сторон.
   Голосов было множество, и они окликали его.
   – Проснись!

   – Я звала тебя. Я вела тебя. Я была тобой.
   – Чего ты хочешь? Кто ты?
   – Я это ты. Но ты мне больше не нужен.

   Когда Дик проснулся, было утро.
   Он впервые почувствовал голод. Его тошнило. Он поднялся на палубу.
   Вечером судно зайдёт в Северную Гавань; он положился на работу систем, не открывал капитанский отсек, не регулировал курс. Автономный ход. Корабль мог сбиться.
   Отсек. Дверь закрыта.
   Засов приржавел к стенке.

   Ночь пришла внезапно. Словно кто-то закрыл солнце рукой. Спутники отбрасывали слабый свет на поверхность воды. Звёзды зажглись ярче.

   Поздней ночью Дик услышал какой-то звук: то ли вой, то ли свист. Он бродил вдоль кормы, пытаясь найти источник.
   Тени в воде. Они приближались к кораблю, но тут же, словно в испуге, отдалялись и пропадали надолго. К утру всё исчезло.

   Шестые сутки судно находилось в пути.
   Еды не осталось. Обойдя каюты, он не нашёл ничего. Заканчивалась вода.
   В грузовом отсеке – на одной из верхних полок – он обнаружил остатки чего-то. Пожевав, сплюнул, почувствовав во рту странную горечь, обжёгшую нёбо. В углу на полу нашлась корка хлеба.

   К концу дня вдали проступила линия берега.

   Корабль причалил. Дик знал, что должен сойти: другой остановки могло не быть.
   Пристань, огороженная сеткой, висевшей на высоких столбах, молчала. Турникеты у пропускников мерцали зелёным. Два огня – синий и красный – перемигивались на крыше. Антенны качались от ветра. Окна темнели в сумерках. Старое кирпичное здание.
   Кассовый автомат лежал, опрокинутый, у самого входа. За дверными стёклами – в глубине – что-то светилось. Дик хотел войти, но дверь была заперта.
   Он видел эти места. Шестой округ, северо-запад. Самая глушь. Здесь не было городов. Восточнее – Огненное кольцо. Зона испытательных полигонов.
   Его знобило. Корабль тихо отходил от берега.

   С обрыва, вдоль которого тянулась дорога, виднелись окраинные острова Северного континента.
   Порт, который он помнил.

   Дик шёл на север. Ему казалось, что там – за каменистой всхолмленной пустошью – будет посёлок. Он видел его с корабля – его дома и трубы в синей дымке. Он будет там скоро. На тележку, найденную под лестницей грузового отсека, он положил свои вещи, раму, бутылку со спиртом и железный канат. Колёса скрипели, подминая щебёнку. Ветер задувал с востока.

   Вечером он соорудил себе палатку и разжёг костер. Ночью его душил кашель, он так и не сомкнул глаз.
   Переливчатые сполохи тянулись от горизонта.
   Он шёл ещё три дня.

   Спущенная ткань свисала с края тележки. Рама стояла открытой, стенки удерживали её. На выцветшем, испещрённом трещинами холсте угадывались какие-то фигуры. Женщина в тёмном платье. Лица было почти не разглядеть, но сохранился взгляд. Он словно спрашивал о чём-то. На руках у женщины был ребёнок, однако время не сохранило его – остался лишь бледный силуэт. Чьи-то руки, простёртые над пустотой, тянулись вверх.
   Дик лежал на камнях, рядом с тележкой. Он не слышал ни надрывного ветра, ни тревожного гула со всех концов опустевшей земли, не видел, как по ночному небу с его созвездьями потекло пламя и стало светло, как днём.