Казачья Сага, 14 - Горькая правда

Глава-14.
Василий Афанасьевич приехал из Иловли. Сели вечерять и он рассказал новость.
 Нонче я был в Иловле на почте. Так там гутарили, как какой-то казак с хутора Просвирина хоронил безродную молодую бабу. А старуха с другого хутора угадала в ней свою убегшую сноху и прямо в церкви в гробу била её палкой.
Ну, это Вася сущая брехня. И чаво только люди не придумают. Да нешто батюшка дозволит такое в церкви, - сказала жена.
Гриша побледнел. Он положил ложку, вылез из-за стола, прихрамывая, вышел из кухни и сел на скамейку около куреня. Сердце ему подсказывало, что это была Маша.
Домой, только домой! Пущай заберут меня в полицию, пущай посадят, но я завтра же пойду домой! – решил он.
Вася! Это чаво же Гриша так сменился с лица? – спросила жена.
Мне-то откуда знать! – с досадой ответил Василий Афанасьевич. Может у него живот схватило или там ишо чего. А Мотя приходила к нам?
Приходила. Посила Гришу сделать им кадушку под огурцы. Он обещал. А я ей показала лопату с пружинами, что мне сделал Гриша, а он засовестился.

Они долго гутарили межсобой?
Да не так, чтобы долго.
Ну и как ты приметила, приглянулась она ему?
Да вот она ему, не знаю, а он ей приглянулся. Говорила с её родителями. Они не против Гришу взять в зятья, если он захочет жениться на Моте.
- Вот ишо чего удумали. Губа у них не дура, взять такого парня в затья. Но мы ишо поглядим, пойдёт ли он.
- Вася, и какая тебе нонче кошка дорогу пробежала?
- Кошка, кошка! Иди спать, а я зараз приду.
Гриша не спал всю ночь. Утром, когда Василий Афанасьевич  поил лошадь, он подошёл к нему.
Василий Афанасьевич, я нонче ухожу домой.
- Я так и думал. Не расскажи я тебе, от других узнаешь. Земля слухом полнится. Ты нонче не уходи. Я завтра поеду в станицу и тебя отвезу. Только с Анной об этом не гутарь, а то она в зараз вдариться реветь. Ведь она тебе тут и невесту приглядела, самую, что ни есть лучшую на хуторе. Правда они не богатые, но ить не в богатстве счастье. Ты только не серчай, что я зараз про это гутарю. Она ить ничего не знает про твою Машу. А вот тебя дюжа полюбила, как родного сына. Она, как выдали мы дочку замуж, совсем было занемогла. Я уже думал помрёт и, останусь я один, как перст. А тут вот тебя Бог дал встретить. И она к жизни через тебя вернулась, куда и хворь подевалась. Она для тебя всё готова сделать, только чтобы ты не уходил от нас. Ты бы послухал, как она про тебя бабам похваляется, так тут не одна, а десять девок за тебя пойдут.

- Ну, ну, не серчай! Я чегой-то всё не об этом гутарю. Я вижу, что тебе и слухать-то тошно мою болтовню, да к чему я это всё. Вот ты уедешь, а нам тоскливо будет без тебя. Я и ума не приложу, как с ней быть. А тут по хутору разные брехни поползут. И чего только я за ночь не передумал. Вот она жизня-то какая, Гриша. Ты на гору, а чёрт тебя за ногу.  Ну ладно, пошли завтракать.
Гриша затосковал.  Мысли роем носились в его голове. Ему жаль было оставлять этих добрых людей, к которым он очень привык и полюбил. Но неудержимо тянуло домой.
- Душа моя чувствует, что это хоронили Машу, - думал он. Как теперь наши там живут? Уж больно много горя я им принёс. А может полиция про меня уже и забыла? Какой из меня, калеки агитатор. Вот мне бы выучиться машины делать, да грамоты у меня маловато.
К Ининым не раз прибегали хуторские бабы узнать про Машу. Мать уже устала рассказываь и подпёрла калитку палкой. Кто-то постучал. Она ставила в печку хлебное тесто и на стук не вышла. Райка запыхавшись вбежала в кухню.
- Маманя! К нам кто-то приехал!
- Ой, боже! Да кому ж это спозаранку спонадобилось!
Она быстро закрыла печку заслонкой и побежала к калитке. За ней устремились дети. У ворот стояла лошадь, запряжённая в бричку. Мать открыла калитку и ахнула: на баз зашёл её сын - Гришенька! Родной мой! Наконец-то ты вернулся домой, - обнимая его, сквозь слёзы говорила мать. Да нет-то у нас теперь родимой бабушки! Да не увидали её глазоньки перед смертью своего внучика!

- Маманя успокойся! Дай я открою ворота. К нам гость приехал.
- Да как же это я! Ох, господи, от радости ничаво не вижу.
  Дети быстро распахнули ворота. Въехал незнакомый человек.
- Здорово живёте, Прасковья Степановна! – сказал, подходя к ней гость, - вот сына вам привёз.
- Ой, спасибо тебе, добрый человек, спасибо! Дай бог тебе здоровья! Презжай к куреню! Зараз и отец придёть. Он в саду возится.
- Тишка! Мигом поклич яво!
Дети наперегонки побежали в сад, а Райка к Фене с Захаром. За соседскими плетнями уже торчали белые платки. Бабы пристально глядели на баз Ининых и открыв ухо, улавливали доносившиеся оттуда слова. Нюрка Лопучиха, задрав подол, перепрыгивая через огурцы и помидоры, побежала к соседке. Соседка мыла порожки.
- Татьяна, а Татьяна! Ты видала? Гришку-то Инина привезли домой!
- Кто привёз? Полиция привезла?
- Да нет, по одёже видать почтарь.
- А яво чаво по почте что ли прислали?
- Да будя тебе Татьяна выкобениваться. Видать попросил почтаря, вот и привёз. Ох и выдумлять ты мастерица.
- А иде он столько лет пропадал?
- Ну откель мне знать? Он ить мне не докладывал.
- Да. Чуток Машу не застал. Вот беда то. А тётка Параня-то, поди рада радёшенька?
- Ну ещё бы не рада. Сколько лет, ни слуху, ни духу и как снег на голову свалился. Увидала яво и заголосила, ажник жуть меня взяла. Вот уж лиходею такой жизни не пожелаешь.
- А как он из себя справный будить?
- Тю ты! Да я ж чаво с ним ночевала что ли?
- Ну нехай трошки поживёт дома, а мы сбегаем к тётке Паране за чем-нибудь и на него поглядим.

Наконец-то, через громаду туч пробил луч солнца и обогрел курень Ининых. Все сидели за столом радостные и счастливые. Иван Михайлович благодарил Василия Афанасьевича за сына и не знал, чем его угостить. Дети жались к Грише, споря и отталкивая один другого. Дед глядел на него старческими поблёкшими глазами и был притихший. Мать с Феней хлопотали у стола, то и дело поглядывая на Гришу. Пообедали. Отец повёл гостя в сад, пошёл с ними и Захар. Дети убежали на улицу. Гриша сидел за столом.
- Гриша! Чаво ж ты так долго не подавал о себе весточку? Спросила мать, - мы уже 
- Маманя! – перебил её он, - ты видала Машу?
- Ой, Гриша! Мочи уже нету про это гутарить. Схоронили мы с отцом её. Вчерась было двенадцать дней, поминули. Жила она у нас месяц и померла в твоей коморке.
Гриша расстегнул ворот рубахи, холодный пот выступил на лице и руках. Душу его разрывала горечь, обида и тоска. Десять лет он её искал, надеялся, верил. Всегда она жила в его сердце, как самое любимое его сокровище. И вдруг такой удар. Он побледнел. Как жестоко обошлась со мной судьба, всю душу вынула из меня - думал он.
- Гриша! Тебе плохо? – спросила мать.
- Рассказывай маманя, рассказывай!

И мать с Феней рассказали всё, что знали о Маше. Гриша очень внимательно слушал. Лицо его то краснело, то бледнело. Мать побежала в курень, принесла железную коробочку, достала оттуда беленький мешочек с простой цепочкой, развязала его и положила перед Гришей. Он увидел в нём два кольца.
- Это чьи кольца, маманя?
- Это твоё и Машино. Она перед смертью пересказала тебе передать. Всю жизнь собирала на них деньги по копеечке.
Гриша бережно положил кольца на ладонь, пристально поглядел на них и закрыл лицо руками, беззвучно зарыдал. Плечи его вздрагивали. Мать с Феней окончательно растерялись и залились слезами.
- Гришенька! Родненький сыночек мой, не суши так дюже своё сердце! Машу уже не возвернёшь. Бог прибрал её, великомученицу и душеньку её за муки в рай спустил.
Гриша вытер слёзы и резко встал со скамьи.
- Я, маманя, пойду в свою коморку.
- Иди, иди сыночек, там всё прибрано.
Мужчины шли из сада. Феня увидела их в окно.
- Маманя! Давай скорей холодной водой умываться, а то все идут сюды. Батяня опять заругаить.
Отец радостно и возбуждённо разговаривал с гостем. Вошли в кухню.
- Параня! Василий Афанасьевич зараз уезжаить. Он должон ишо заехать в станицу. Ты собери яму гостинцев.
- Ничего не надо, у нас всё есть. Вот за яблоки и груши благодарствую. Я такого сада ишо в жизни не видал.
- Вот и приезжай осенью за саженцами. Какие надо, такие и возьмёшь.
- Обязательно приедем с женой.
- А иде Гриша? – спросил отец.
- Зараз я яво покличу. Он пошёл в свою коморку, сказала Феня.

Гриша лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку.
Гриша, а Гриша! Василий Афанасьевич уезжаить. Ты пойдёшь его провожать?
- Пойду, пойду!
Василий Афанасьевич посмотрел подошедшему к ним Гришу и всё понял.
- Значит, это была его Марья. Вона как его перевернуло-то. Ни одна болезнь так в одночасье не скрутит, как это горе. Как в раз закуршивил-то. Глаза посоловели, кубыть месяц хворал. Ну, Гриша, прощевай, - сказал он. Мы вот тут с Иваном Михайловичем и Прасковьей Семёновной так порешили: вот ты трошки отдохнёшь с дороги, видать я тебя сильно растряс в бричке, и вы к нам приедите. Выезд у вас хороший, любо дорого посмотреть. С такими рессорами, как в люльке покатите. А мы завсегда рады вам. Вот только не хворай. Ну, ты сам знаешь, как Анна Ивановна по тебе будет тосковать.

Гриша слушал Василия Афанасьевича, как во сне. Он воспринимал лишь отдельные слова, не улавливая содержания речи. У него было одно желание: остаться одному со своими мыслями, со своим горем. Все остальные казались ему лишними и ненужными, а все разговоры - пустыми. В нём всегда нераздельно жили два чувства: огромная, всепоглощающая любовь к Маше и чувство вины перед ней. И вот теперь в тяжёлые минуты жизни эти два чувства предельно обострились. И надо было ему наедине с собой разобраться в них.
Мать с Феней бегали от кухни к бричке, укладывая гостинцы. Из брички доносился петушиный крик. В огромной плетёной сапетке-корзине, красовались краснобокие яблони и груши. На солнце отливало янтарём горчичное масло, налитое в трёхлитровую бутыль. Рядом стояла махотка с каймаком. Всё накрыли соломой. Здесь же, путаясь под ногами, гикая и шикая, бегали возбужденные приездом гостя, дети.
- Батяня! Можно нам дядю Васю проводить?- спросил Тишка.
- Можно, но только недалеко. Да сидите смирно, не балуйтесь! Они довольные, быстро забрались в бричку и улыбались, подталкивая друг друга.
Василий Афанасьевич со всеми попрощался, тронул лошадь и бричка загромыхала, поскрипывая колёсами.
Проводили гостя. Гриша молча ушёл в свою каморку, остальные пошли в кухню.
- Ну, чаво, Параня, полегчало на душе трошки? – улыбаясь сказал Иван Михайлович, - то ить совсем извелась.
Да, Ваня, и зараз сердце заходится на няво глядючи.
Ничаво, Параня, всё пройдёть. Это как хвороба, никуды от неё не денешься. Только не докучайте яво расспросами, да и сами не напоминайте о ней. Пущай потоскуить малость, ничаво уж не поделаешь.
Слава Богу, хуть к хорошим людям ишо попал, повезло яму-калеке. А то бы один, в песках совсем пропал.
- Это наши с маманей молитвы дошли до Бога, и он послал хорошего человека.
- Ладно. У нас тут свои дела. А ты Захар, пойдём со мной, трошки поможешь. Я там с арбой вожусь.
Василий Афанасьевич прокатил ребятишек до крайнего куреня, остановил лошадь. Они выскочили из брички и побежали домой, весело подпрыгивая и поднимая дорожную пыль.

Да, вон оно как всё обернулось, - думал Василий Афанасьевич, хлестнув вожжей лошадь, - ты загадываешь одно, а получается другое. Надо же этой Марье явиться и всё пошло кувырком. А Григорий видать в отца пошёл. Такой же башковитый и степенный. Ну да ведь не даром говориться, что яблочко от яблоньки недалеко катится. Да и мать тоже баба добрая, услужливая. И всё у них в семье-то тихо, ладно. Хозяйство видать крепкое. Тут один сад сколько доходу даёт. Да и всё это обиходить надо. Сколько силов требуется. Сказывал Иван Михайловия, что вся семья работает от зари до темна. Да и видно. Дети вона как обрадовались, что мы приехали, хуть отдохнут немного. Анна тоже гостинцам обрадуется. Да, обрадуется. Чего ж я теперь-то буду ей брехать. Это только мне кажется, что я ловко брешу, а брехню завсегда видно. Ведь у неё ноги длинные, не спрячешь, а Анна баба ушлая, всё понимает. Расскажу-ка я ей всё, как есть, а там глядишь, и они скоро приедут. Расскажу, а вот как ей рассказать поаккуратнее, чтобы не испужалась, а то зараз же вдарится в слёзы. И что это за вредное бабье отродье, чуть что, сразу реветь. Я их с измальства, этих бабьих слёз не терплю. Так за размышлениями он не заметил, как подъехал к своему куреню. Анна, как всегда, уже его ждала, увидала, раскрыла ворота. Он въехал на баз, поглядывая на неё.

- Ну, чего ж Гриша остался у родителей? – подходя к мужу, спокойным голосом спросила она. Муж даже раскрыл рот от удивления.
- Тебе чего ж, сорока на хвосте эту весть что-ли принесла?
- Да нет. Вы с Гришей сами мне всё рассказали.
- Это когда же?
- Да когда от меня хоронились за углами да всё шептались.
- Ох, и ушлая ты у меня баба. Но никак нельзя от тебя утаиться. Тебе бы только в полиции служить, ты бы в враз всё дознала.
- Зачем в полиции. Мне и дома тебя одного хватит. Ты ведь чего-нибудь, да выкаблучиваешь.
- Ну не серчай. Я это с тобой шутю. А зараз принимай гостинцы. Тут целую бричку наложили Гришины родители. Вот повечеряем, и я тебе всё расскажу про них.

Далее: Казачья Сага,15
http://www.proza.ru/2017/04/25/764