Глава 6. Молодильные яблоки

Какой же абсолютной и непроницаемой может быть тишина! Говорят же, что от тишины можно оглохнуть, но Рыцарь никогда не верил в это, а теперь, кажется, стал понимать. Каждое утро он выходил из башни с двумя ведрами и шел к ручью, клокотавшему над уснувшей поляной. Даже мороз был бессилен против жизненной силы ручейка, всегда казавшегося маленьким и вздорным. Все замерзло, даже Черное озеро, но говорливый ручей не прекращал движения, даря воду и жизнь обитателям леса.

Кого только не встречал Рыцарь, выходя поутру с ведром к ручейку: косули, барсуки, лисицы, нарастившие серебристый зимний мех – все приходили утолить жажду, и почти не обращали внимания друг на друга. Наступивший холод сделал их смирными. Рыцарь становился рядом и ждал, пока звери напьются, а те только тревожно прядали ушами в его сторону, но дела своего не прерывали.

Светало теперь поздно, только к полудню полностью разносило ночной сумрак, да иногда внезапно выглядывало солнце, ярко, до рези в глазах, освещая укутанный снегом лес. Было что-то завораживающе красивое в его беззвучном ледяном спокойствии, когда далекий хруст снега под чьей-то лапой разносился на километры. Если выйти утречком на башню, да прислушаться, то кажется, будто слышно все в мире – как ругаются красногрудые снегири из-за сморщенных ягодок рябины, как дышит зайчишка в укутанной мхом норке, как ворочается в своей берлоге медведь, которому снятся дурные сны на полный желудок.

Жизнь продолжалась, хоть и спряталась от посторонних глаз. Все так же буднично совершались невероятные таинства рождения и смерти, и притихший лес на самом деле был полон событий. Читая путаные следы на снегу, Рыцарь воскрешал в своей голове ночные погони и драмы, улыбаясь себе под нос – вот две лисицы кружили возле сарая, явно рассчитывая чем-нибудь полакомиться, а вот волк шел по следу зайца. Все было как всегда, и это было невероятным облегчением в мире, перевернувшемся с ног на голову.

Подмораживало, и он намотал шарф на все лицо, так что только глаза сверкали из глубины. Но звери на водопое привыкли к нему и уже не пугались пестрого огородного пугала, закутанного в тряпки, потому что знали, что он не обидит. Робко переступая копытцами, к ручью подошла маленькая лесная козочка, оскальзываясь на обледенелых выбоинах, и Рыцарь поневоле залюбовался ее грацией, симпатичной мордочкой и желтенькими пятнышками на боках – если бы можно было вычеркнуть из памяти тот самый день и просто жить, как раньше! Иногда он забывался, вот как сейчас, и снова чувствовал себя счастливым, но потом память возвращалась, и он снова видел падающий снег над рыночной площадью, и чувствовал запах крови. Василиса молчала, не желая бередить раны, и он молчал, но оба чувствовали, что их гнетет какая-то беда, будто в их теплой, уютной башне поселился призрак. Они старались занять себя, чтобы поменьше думать, благо с наступлением зимы хлопот значительно прибавилось, но вечера все равно пугали их своей праздностью.

Кстати, Рыцарь раньше и не замечал, как легко и просто им жилось – всего было в достатке, а теперь, чтобы раздобыть воды, приходилось одеваться, идти к ручью, иногда раскалывать лед ломом, а потом греть на плите холодную воду. Пока он шел от ручья к башне, вода успевала подернуться ледком, захрустеть в ведре. И он топил печь сырыми дровами, грел воду, а Василиса готовила, чтобы они могли позавтракать в молчании и пойти к Змею, которому приходилось особенно тяжело, ведь он еле-еле мог передвигаться в пределах своего двора, не говоря о том, чтобы пойти в лес принести дров.

Фактически, они с Василисой взяли на себя ведение Змеева хозяйства. Разумеется, убирался в берлоге он сам, и готовил себе сам, но вот принести воды, продуктов и наколоть дров приходилось им. А что делать, не бросать же его. Время от времени зеленый выбирался во двор, и выметал его по мере возможности, пока не начинал замерзать, но это случалось не так часто, как ему хотелось, поэтому он постоянно просил Рыцаря еще и снег перекидать, а то, неровен час, сараи рухнут!

Рыцарь не возражал, потому что суетливая забота Змея о собственном хозяйстве выдавала в нем живое существо, которое на что-то надеется и со дня на день ожидает потепления. Было бы кощунством разочаровывать его, и они молчали, в душе завидуя его неведению. Сегодня им предстояло много работы, поэтому Рыцарь загодя наточил свой любимый топор и выправил пилу.

- Заедем по дороге за сухостоем, чтобы два раза не ходить. Напилим сразу на месяц, пусть греется.

- Ему твой месяц, что неделя – дров жжет без меры.

Василиса была права: Змеюшко любил накочегарить в берлоге так, что даже тараканы потели. И искренне удивлялся, когда Василиса открывала окна настежь, чтобы хоть чуть-чуть подышать.

- Есть такое. Он не чувствует тепла, он же холоднокровный…

- Гундявый он и ворчливый. Стал хуже бабки старой.

Змей постоянно мерз, поэтому и топил про запас. Он ходил по дому, замотанный в какие-то платки, чихал и жаловался на сопли. Все разговоры его вертелись вокруг письма дочери. Василиса с Рыцарем уже наизусть его выучили, но им приходилось снова и снова терпеть эту пытку, запечатывая свои уста молчанием.

А в лесу было хорошо. Утро выдалось солнечное, и пройтись по морозцу было даже приятно. Рыцарь заприметил отличные сухостойные заросли неподалеку от берлоги, и сейчас они с Василисой направлялись туда, чтобы пополнить Змеевы запасы. Сивка радостно похрапывал, ему, казалось, только в удовольствие размяться с санями за спиной, приходилось даже натягивать поводья, чтобы он не бежал слишком резво.

Сухостой оказался отличным, они напилили и нарубили полные сани, даже Василиса осталась довольна. Вышагивая рядом с Сивкой, они, наконец, разговорились, как будто в башне им что-то мешало.

- Благость-то какая кругом! Иногда посмотрю и думаю – не все так уж плохо, и зимой можно жить!

- Жить всегда можно и нужно. Но, боюсь, Змей с тобой не согласится.

- Надо ему одежу сшить какую-нибудь, чтобы он хоть по двору ходил, а то кто его знает, сколько это еще продлится…

Горькая морщина перечеркнула лицо Рыцаря.
- Это навсегда, Василиса, надо привыкать.

- Кто тебе сказал такое? Или ты сам придумал? То, что снег выпал в день смерти Лии, еще не означает, что это навсегда. Это может быть совпадением.

- Я слышал в городе, люди шепчутся: зима будет длиться до тех пор, пока принцесса не вернется. А она не вернется, Василиса, она умерла.

Василиса помрачнела. Даже ее жизнелюбие и оптимизм порой давали трещину, она не могла до конца осознать, что ее девочки больше нет в живых. Как и Змей, она просто бессмысленно надеялась, и Рыцарь не настаивал на правде, ему было важнее их душевное спокойствие.

- А может, она все-таки вернется?

- Я много раз видел смерть, и ни один из мертвых не вернулся. Мой опыт, конечно, ограничен, но у меня есть только он. Надо жить, дорогая, в любом случае – Лия ушла в какой-то другой мир, а мы пока еще здесь, поэтому давай постараемся не раскисать. Каждый из нас рано или поздно пройдет этот путь, Лия просто опередила нас.

- Я понимаю все, что ты говоришь, но знаешь, почему-то не верю. Не могу поверить, что ее больше никогда не будет. Она должна была долго жить, она должна была стать королевой, она ведь особенная… Ты сам знаешь. Не может все вот так просто взять и кончиться!

- Василиса, мы не в романе. Только в литературе все заканчивается хорошо и логично, а в жизни истории часто обрываются на самом интересном месте, да так и остаются.

- Эххх, вы, реалисты хреновы…

Василиса безнадежно махнула рукой, обращаясь непонятно к кому. Сивка радостно заржал, чуя близкую остановку и пахучее сено, а Рыцарь только почесал затылок.
Теперь для того, чтобы открыть ворота снаружи, Змей приделал специальную веревочку, поднимавшую засов на калитке. Ради тепла пришлось поступиться безопасностью, и это его слегка нервировало, хоть Василиса и смеялась над его подозрительностью.

- Хотела бы я посмотреть на того, кто к тебе сунется с целью разбоя!

- Разбоя, не разбоя, а вот недосчитаюсь потом морковки в погребе! Белки, они, знаете ли, любят на дармовщинку пожрать!

- Ага, белки к тебе как раз через дверь заходят.

Змей обиженно поджимал губы, всем своим видом показывая, что Василиса недооценивает серьезность ситуации, а та только похохатывала. В действительности Змея даже белки не тревожили, потому что все его запасы были надежно припрятаны, и зимняя бескормица, мучившая обитателей леса, пока его не задела.

В берлоге было как всегда жарко натоплено, но Змей обмотался шерстяным платком и завязал его на спине крест-накрест.

- Птенчиков высиживаешь? – поинтересовалась Василиса и тут же прикусила язык, боясь, что разговор сам собой перейдет на Лию. Любой разговор со Змеем в последнее время сводился на Лию, и это доставляло Василисе с Рыцарем немалые мучения. Проклятое письмо сделалось средоточием всех его помыслов, а так как ему было совершенно не с кем разговаривать, то Змей с нетерпением ждал прихода друзей, чтобы обрушить на них ворох своих домыслов и тайных смыслов, вычитанных им между строк.

Сегодня, например, он пространно, с применением околонаучной терминологии рассуждал о том,  как же был неправ Рыцарь, утверждая, что Бромбуардии не существует. Дымящийся чай с василисиными пирожками, по его разумению, как нельзя лучше подходили к обсуждению этого вопроса.

- А ведь как ты авторитетно утверждал, что чуть ли не своими глазами видел, что Бромбуардия не существует. Я едва не повелся. Надо же: видел, что она не существует – какова постановка вопроса! Если я начну утверждать, что видел, что Ландрия не существует, я буду абсолютно прав, потому что я не видел, что она существует, а раз я не видел, что она существует, значит, она не существует…

Рыцарь грыз чашку и метал глазами молнии, да такие, что обладай они хоть какой-то силой, Змей был бы убит на месте. Сидевшая напротив Василиса уже все ноги ему отдавила, опасаясь, что супругу не хватит выдержки.

- Слушай, Змей, надоел уже, хватит.

Змей изумленно воззрился на своих собеседников, в его голове не укладывалось, что хоть какой-то предмет в мире может быть интереснее его дочери и всего, что с ней связано.

- Ты мне лучше скажи, почему ты так кочегаришь? – Василиса вытерла пот со лба, но он тут же выступил вновь, украсив покрасневшее лицо блестящими бусинами. – Мы от тебя сейчас выйдем на мороз и простынем к чертям, что ты делать будешь, если мы свалимся?

- Так и скажите, что я вам в тягость. – Обиделся ящер.

- Идиот. Ты хотя бы о своем здоровье подумай – представь каково твоему организму жить в бане двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. У тебя инсульт будет.

Во взгляде Змея промелькнула недоверчивость, смешанная с тревогой. Василиса знала, что, стоит им уйти, как он кинется к своим медицинским справочникам, проверять услышанную информацию. И то хорошо – лишь бы отвлекся от Лии, на которой его нешуточно переклинило. Хоть бы занятие какое себе нашел, но как назло, наступившая зима заперла зеленого в четырех стенах, лишив даже тех скудных впечатлений, которые он мог бы получать, гуляя по лесу. Несчастье какое-то.

Каждый день Василиса оставляла его одного с каким-то смутным беспокойством, и Рыцарь это чувствовал, стараясь ободрить ее по дороге домой. Но сегодня он явно был не в духе, яростно хлестая веточкой ни в чем не повинные сугробы.

- Ты чего бесишься? Он теперь всегда такой будет, у ящеров память долгая…

- Память! А кто ему говорит забывать о дочери?! Но ведь жизнь на ней не закончилась, можно и еще о чем-нибудь поговорить!

- О чем?

- А о чем мы раньше разговаривали? Он книжки читал, мы их обсуждали, всегда находилось о чем поговорить, а теперь как заезженная пластинка! Замкнуло! Да и вообще: мне неприятно постоянно врать, мне плохо от этого! Я как вспомню Белый день, так ноги отнимаются, а мне приходится улыбаться и делать вид, что все хорошо. Лия умерла, пойми же наконец! Поймите вы все! Надо принять ее смерть и пережить ее, а не прятать голову в песок, подобно страусам!

Василиса даже испугалась, завертела головой, проверяя, далеко ли они отошли от берлоги.

- Не кричи! – она понизила голос, как будто зимний лес мог разнести ее слова куда не следует. – Я все понимаю, но Змею правду знать точно не надо. Давай засунем свои принципы куда-нибудь подальше и потерпим, глядишь, со временем он успокоится.

- Да с чего он успокоится? Я не удивлюсь, если завтра увижу его с чемоданом – поедет Бромбуадию искать!

- Никуда он не поедет, но пусть лучше думает, что его девочка жива и здорова, ему так легче жить. Неужели ты не понимаешь? Если он узнает, как все было на самом деле, то помрет на месте, или, еще хуже – лапы на себя наложит. Я бы тоже померла, если бы моего ребеночка вот так, как собаку подзаборную… - она всхлипнула, но Рыцарь в запале даже не заметил.

- И что же ты не померла? Ведь Лия для тебя дочь в равной степени, как и для Змея – вы оба ей не родители.

- Вот уж не думала, что ты такая скотина бесчувственная! – Василиса аж перестала плакать и подбоченилась. – А ну пошел домой! Рысью!

Сивка быстро-быстро затрусил от греха подальше, оставив Рыцаря одного пускать пузыри.

- Теперь я еще и скотина бесчувственная! Красота…



До самого вечера Василиса дулась, но делала это в своей манере – рот ее не закрывался ни на секунду. Рыцарь выслушал обвинения почти по всему уголовному кодексу, и самым обидным из них было то, что он, якобы, не переживает о смерти девочки и хочет поскорее забыть ее. На такое даже отвечать не хотелось, и теперь надулся он.

Василиса поняла, что хватила лишку, когда ее супруг сгорбился, тихонько поставил ведро на плиту и бочком вышел из кухни, бросив недоваренную похлебку для Лизки.

- Ты куда это? А козе кто варить будет? – никто не ответил.

Похлебку она, разумеется, доварила, и даже сама отнесла изумленной козе, привыкшей брать пищу строго из рук хозяина. Животное принюхалось, словно говоря: какая-то похлебка сегодня не такая… Василиса чуть ей по рогам не дала.

- Ешь давай, а то сейчас выплесну, будешь голодом сидеть! Ишь, какая стала барыня – морду воротит, вот пущу тебя на пельмени!

Но ситуацию это не исправило, надо было идти извиняться, а Василиса это ой как не любила! За окном выла вьюга, но казалось, как будто тысячи страшных, неведомых чудовищ скребутся в дверь, стучат в окно, зовут кого-то в тоске и злобе. Как неуютно вечерами сидеть одной в кухне, но ведь муж сейчас не спустится, он обиделся. Обычно Рыцарь не доводил конфликт до завершающей стадии, и все как-то обходилось, но теперь он явно дал понять, что просто так вечер не закончится. Еще с полчаса погремев посудой на кухне и внутренне понастраивавшись, она пошла наверх, просить прощения. Но стоило ей только взяться за перила, как раздался звук, от которого у нее ноги подкосились.

Кто-то стучал в дверь.

Василиса замерла на месте, не будучи в силах пошевелиться. Вероятность того, что Змей мог дойти до них, почти равнялась нулю, а все другие разумные существа с недавних пор внушали ей ужас.

Стук повторился, отчетливый и требовательный. Сверху показалось бледное лицо Рыцаря, он осторожно спустился, стараясь ступать тише, и приложил палец к губам. Впрочем, разыгрывать сцену под названием «никого нет дома» было бессмысленно – окна светятся, дым из трубы идет. Василиса, усилием воли стряхнув с себя липкий страх, последовала за мужем, на всякий случай прихватив по дороге кочергу.
- Кто там?

- Откройте пожалуйста! Это я, Мими Ферро… - далекий голос прошелестел за дверью, бесплотный и слабый. Рыцарь кинулся открывать, со всех ног.

- Мими! Как ты здесь оказалась! Ничего себе! Да ты замерзла!

Мими или не Мими, но какая-то бесформенная, замотанная в тряпки фигура, ввалилась с улицы, сразу же настудив в уютной кухне, как будто сама ночь, холодная и ветреная, ворвалась к ним, пригасив светильники. Василиса выдохнула и поставила кочергу на место.

- А ну-ка постой там, не двигайся! Сейчас я с тебя сниму мокрое, потом пройдешь, не то придется пол перемывать, а мне уже не шешнадцать лет.

Тряпичная куча замерла на пороге, красными, замерзшими руками пытаясь распутать многочисленные узлы на тряпках. Рыцарь помогал, и через пять минут из кокона показалась действительно Мими, серая от усталости. Василиса поставила воду на плиту и стала быстренько что-то резать, выкладывать в миски – одним словом, собирать на стол.

Освободившись от груды тряпок, баронесса Ферро окинула взглядом внутренность башни – тишина и покой навалились на нее тяжелым одеялом, пригибая плечи, и напоминая о том, как же она устала. Она сильно переменилась, исхудала и почернела, прежней веселой и розовощекой девчонки не было и в помине, и Рыцарь отметил это про себя с душевной болью. Он собрал тряпки и теперь аккуратно развешивал их на печке для просушки.
- Ты пешком, что ли?

- Пешком…

- С ума сошла! В наши-то дебри и без транспорта! Как ты вообще добралась?

Мими только невесело усмехнулась:
- Да мне теперь ничего не страшно, могу на копья грудью идти, и они сломаются. А тут у вас ничего такого нет, далековато да холодно.

Василиса сняла с печи горшок с кипятком и отнесла его куда-то. Послышался плеск воды, потом еще какие-то шорохи и стуки, и, наконец, хозяйка дома появилась, вытирая руки передником.

- Ступай, вымойся с дороги, все легче станет, а я пока ужинать соберу.

Предложение было разумным, и Мими прошла в уютную маленькую комнату, выложенную коричневой плиткой, где Василиса приготовила ей горячую воду, чистые полотенца и смешной старый халат с потертостями на рукавах. Она подошла к мутному, запотевшему зеркалу и провела рукой по скользкой поверхности, стирая капли – из глубины на нее глянула маска с застывшими чертами и глазами, таившими злобу. Мими вздрогнула и отвернулась, она еще не привыкла к себе такой.

Помывшись, она с усилием встала и вышла к ужину. Лечь бы сейчас, но на столе дымилась рассыпчатая картошечка с лучком, пахучий копченый окорок пускал слезу, да таинственно поблескивала коричневая бутылка толстого стекла.

- Бормотуха? – скосила глаза Мими, - Змей делал?

- Скажешь тоже, - поджала губы Василиса, - Змей никогда не умел хорошую настойку сделать, вечно у него все криво получалось. Это моя рябиновая наливочка, сейчас выпьем для тонуса.

- Исключительно для тонуса… - усмехнулась гостья, не без удовольствия наблюдая, как рубиновая влага наполняет стеклянную рюмку.

- Ну, за встречу! – Рыцарь произнес тост и первым осушил свою порцию. Мими пригубила осторожно и зажмурилась от удовольствия – наливочка была свежей, ароматной, как прогретый солнцем лес.

- Хороша! А мы однажды с Лией напились змеевым вином, тоже ничего была амврозия…
При упоминании о Лие кухня погрузилась в молчание: то ли недавняя ссора вспомнилась, то ли раны еще не зажили. Мими словно и не заметила, подкладывая себе на тарелку картошечку да мясо.

- Ты откуда к нам? Где пропадала? Помнится, последний раз, что мы виделись, ты собиралась догонять родителей, и как, догнала?

Мими кивнула, рот ее был набит. Прожевав, она показала взглядом на пустую рюмку, и Рыцарь поспешил ее наполнить.

- Догнала и перегнала… Беда им со мной: сбежали в Ландрию, но я их и там достала, не знаю уж, куда теперь побегут.

- Что-то случилось?

- Долго рассказывать. Если в двух словах, то я поступила на службу к королеве Вильгельмине, и вскорости после этого ее убили. Причем обвинение в убийстве постарались повесить на меня. Я-то сбежала, а как там папа с мамой – боюсь подумать.

Вилка зазвенела по столу. От неожиданности и ужаса Василиса разжала руки и прикрыла рот.

- Батюшки-светы, что творится! Светопреставление!

- Как? Ты хочешь сказать, что Вильгельмину Ландрскую убили??? – Рыцарь вскочил и кинулся к серванту, на котором лежала свернутая газета. – Вот: Ее Величество Вильгельмина скончалась на 88 году жизни, на трон взошел король Эльфрик…

- Что?! – Мими выхватила у него из рук газету и быстро пробежала глазами заголовок. – Это неслыханно! Они убили королеву ножом в спину, когда она была в своем кабинете, а ее сына Эльфрика отравили цианистым калием. Я была там и все видела! На троне в Каррадосе сидит самозванец!

- Этого не может быть…

- Еще как может! И я даже знаю, кто это сделал… - глаза баронессы загорелись мрачным огнем, да так, что Василиса с Рыцарем невольно отшатнулись. – В день смерти Вильгельмина отправила меня в порт, отнести письмо одному человеку, и я встретила там моряка, лицо которого показалось мне знакомым. Только потом я вспомнила, где видела его, но было уже слишком поздно…

- И где же?

- В Ферсанге, в лагере повстанцев, а это значит, что он шпион Орландо. И вот еще что я скажу – во дворце работал профессионал, он смог прорваться через охрану, а потом он нашел дом Эльфрика, который королева тщательно скрывала, и убил бедного принца. Я видела, как он выходил оттуда… О, этот человек отлично осведомлен и умеет убивать! С улицы такие не приходят. Орландо была выгодна смерть королевы, вернее, она была ему позарез необходима, и вуаля…

- Какой ужас… Но зачем ему было убивать Вильгельмину? Она царствовала не первый год, и тут вдруг…

- Вильгельмина готовилась к интервенции. – Мими сжала виски руками, - оххх, вы же не знаете…

Под аккомпанемент потрескивающей свечи она рассказывала им о том, что страна чудом избежала переворота, а они даже не знали, как реагировать. Рыцарь долго тер пальцами высокий лоб, размышляя об услышанном:
- Я даже не знаю, как сказать, боюсь, что ты расстроишься. Нет, я совсем не одобряю убийства, тем более пожилой женщины, и охотно верю, что она была великой королевой, но я рад, что вторжение не состоялось. – Мими выпучила глаза. – Понимаешь, Орландо или не Орландо, но это наше внутреннее дело. Флага Ландрии на Синей башне я бы не понял.

- Неужели ты не понимаешь, что все эти флаги – полное дерьмо. Лично для меня после смерти Лии вообще не существует флага!

Василиса посмотрела тяжелым взглядом на разбушевавшуюся гостью.

- И это ты говоришь рыцарю, который двадцать лет проливал кровь за малиновый флаг? Нет, девочка, люди разные, и не для всех слово родина – пустой звук.

Баронесса Ферро открыла было рот, но Рыцарь сам придавил начинающийся спор:
- Не стоит спорить, я понимаю, о чем она говорит. Возможно, она права, Василиса, - наш правитель хорошо начинал, но теперь погряз в грязи и крови, так что я бы тоже предпочел служить Вильгельмине.

При словах о крови и грязи Мими невольно вспомнила историю короля Валора. Может потому Лия и не стала королевой, что не годилась на эту должность?

- Знаете, Вильгельмина мне сказала кое-что… - Мими не была уверена, что хочет это рассказывать, но совет Рыцаря ей был очень нужен. – Она говорила, что у них в Ландрии есть предание, согласно которому последняя в роду Ландеррасов должна стать великой королевой и объединить три короны, но для этого ей придется три раза умереть. Лия умерла только два, но у нее и правда есть право на три короны. Я понимаю, как это звучит, но там где два раза, там и третий, вы не находите?

- Подожди, подожди… Ты это о чем? Ни один человек не может умереть три раза, даже два и то никак.

- В самом деле? Принцесса Лия один раз умерла в годовалом возрасте, и ее даже похоронили, чтобы она воскресла в фамильном склепе, а потом она умерла во второй раз… - баронесса Ферро схватила рюмку и залпом выпила, отгоняя от себя страшные воспоминания.

- Но она ведь не умирала в первый раз, ее просто считали умершей.

- Да какая разница! Для всего мира она умерла. И теперь умерла, но это второй раз, понимаете? Чтобы был третий, она должна вернуться… - глаза ее заблестели от наливочки и возбуждения.
Василиса укусила себя за кулак и прищурилась:
- А в этом что-то есть: Змей ведь ждет, что она вернется, помнишь? Она ему письмо с того света прислала…

- Что? Какое письмо? Как прислала?

Рыцарь рассказал ей о «бегстве в Бромбуардию», и о том, что Змей теперь ждет потепления, чтобы тоже поехать в неведомые страны. Невероятная история с банальным объяснением произвела на нее жуткое впечатление: ей почти физически показалось, что в ее свежую рану засунули кинжал и поворачивают его.

- Опять он… Я убью этого гада, я его уничтожу, клянусь всем, что только существует на свете!

- Успокойся, не произноси таких слов даже в шутку. – Рыцарь погладил Мими по руке, - мы слишком слепы, чтобы судить себе подобных. Понимаешь, до этого письма Змей почти помирал, а тут воспрял духом и забегал, как молодой. Так что письмо это скорее во благо, чем наоборот.

- Да неужели? А была бы надобность в нем, если бы Лия была жива?

Рыцарь тяжело вздохнул.

- Так вот: я отомщу за ее смерть, за смерть Вильгельмины, за смерть бедного Эльфрика, за смерть Ибрагима и Зои, за те тысячи смертей, которые мы не видим, но они происходят каждый день. Орландо заслужил мщение, и даже я со своим скудным умишком это понимаю, так что не пытайтесь читать мне мораль!

Свеча в медном подсвечнике уже наполовину сгорела. Даже угли в печи и те попритухли, пока за столом шел разговор. Наступил такой момент, когда все присутствующие внезапно осознали, что устали, и что пора спать. Василиса поднялась, тяжело опираясь ладонями о стол:
- Я тебе, конечно, не указ, но попомни мое слово: месть еще никого до добра не доводила. Вы девки молодые, жили бы да радовались – нет, одной власть, второй месть, и что получилось? Одну уже похоронили, а второй все не имется, ох, молодежь, молодежь…

Она сощурилась прозрачными глазами, окруженными сетью мелких морщинок, куда-то в темноту.

– Спать пора, хватит уже полуночничать. Утро вечера мудренее. Я тебе постелю в гостевой комнате, там Лия спала, тебе удобно будет. Выспишься, отдохнешь, подумаешь немного, а то собралась мстить, а на лице – одни глазюки, и те слипаются. Пойдем, провожу тебя, а то у нас одна не разберешься.

Хозяйка башни взяла свечу и пошла впереди Мими – наверх, по лестнице, закручивающейся широкой спиралью. Натертые воском деревянные ступени совершенно не скрипели и пахли чем-то родным, привычным: так же пахло в доме у Ирьи, и Мими искренне порадовалась, что уже темно, и Василиса не видит ее лица. Поднялись высоко, на третий этаж, где была светелка, раньше принадлежавшая Лие. Хоть она и нечасто ночевала вне дома, но комнату считала своей – там хранились ее рисунки, игрушки, какие-то мелкие вещи, безумно важные и нужные каждому ребенку. После всего случившегося, у Василисы не хватило духу их выбросить, она заботливо убирала там, протирала каждую мелочь, ставила на свое место, как будто все надеялась, что однажды ее девочка вернется. Благодаря ее заботе комната была живой, и Мими сразу же это ощутила: как только они вошли и окунулись в теплый воздух, атмосфера покоя и умиротворения укутала их плечи.

Василиса поставила свечу на тумбочку. В желтом круге показались смешные детские рисунки, висящие на стенах: Змей, Рыцарь на белом коне, Василиса с кастрюлями, Ирья с волшебной палочкой и сама Мими.

- Видишь, тут и твоя персона есть. Все как было, я ничего не меняла. – Она немного постояла, сложив руки на животе, - ну ладно, отдыхай, я тебе мешать не буду. Если душно станет – окно отвори, только ненадолго, а то все тепло выдует. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - эхом отозвалась Мими. И в такт скрипнувшей двери, казалось, вся башня пожелала ей добрых снов. Она присела на кровать и осмотрелась – комната была большой, почти четырехугольной, лишь одна ее стена была полукруглой, как и все помещения в башне. Стены были обиты беленьким ситцем в мелкий цветочек, на полу – пестрый домотканый половичок, на стене – круглое зеркало в деревянной раме, утыканной картинками, вырезанными из книжек. Мебель в комнате была самодельная, работы Рыцаря, но прочная и удобная: широкая приземистая кровать, письменный стол со стулом, да комод с множеством ящичков. Все простое и удобное, покрытое то самовязаной салфеткой, то чехлом из лоскутков, как всегда делают по деревням. На окне такие же ситцевые занавески, и горшки с цветами – комната дышала, она жила своей жизнью, и была рада гостям. Здесь чувствовалось присутствие Лии, как если бы Мими вдруг начала видеть мертвых и ощутила ее рядом. Да, мертвая принцесса, имевшая право на три короны, в сущности, была именно такой – любила простой деревенский быт и тишину, яркие звезды над башней и шелест осеннего леса.

Как странно и нелепо: вот был человек, и его уже нет, а главное, больше никогда не будет. Слово «никогда» воистину ужасное, с ним нельзя жить, человеческая психика не может выдержать нагрузки полной абсолютной определенности, ей нужна какая-то лазейка, отдушина, надежда. Права была королева Вильгельмина, когда дала надежду треснувшему сердцу, потому что иначе жить просто не стоило. Кто угодно может над ней смеяться, но Мими-то знает, чего стоит ее надежда.

В день, когда умерла Лия, сердце баронессы Ферро разбилось, как глиняный кувшин. Только теперь, когда безумная гонка осталась позади, когда ее окружила тишина, Мими вдруг ощутила глубину бездны, с которой ей предстоит жить: долгие, бесконечные дни и ночи, постоянный спектакль без зрителей, дела, в которых нет ни малейшего смысла. И самый ужасный ужас, как всегда, в мелочах: никому не будет дела до того, болит ли у нее голова, сделан ли маникюр и как она сегодня выглядит. Баронесса Ферро может научиться летать, облететь Луну и вернуться назад, но глаза, для которых все это делается, уже ее не видят. Невыносимая боль сжала ей горло и бросила ничком на кровать: зарывшись лицом в подушку, Мими беззвучно рыдала, желая захлебнуться своими слезами и навсегда исчезнуть из этого мира. Но минуты шли, слезы текли, а никто не подходил положить на затылок теплую ладонь, обнять и прошептать: «Ну чего ты…». Плакать было бесполезно.

Прошло еще немного времени, покуда она просто лежала, и старалась ни о чем не думать. Так начиналась ее взрослая жизнь, в которой она больше не ждала ни помощи, ни любви, ни утешения. Отныне и навсегда ей придется рассчитывать только на себя, и надеяться, что Вильгельмина не соврала. В душе стало пусто, но спокойно, как будто комната убаюкивала ее, потихоньку снимая боль, и сразу же навалилась усталость. Она с трудом поднялась, расправила кровать и задула свечу – комната сначала погрузилась во мрак, а потом осветилась голубоватым светом, загадочным и манящим, льющимся из незашторенного окна. Мими подошла к нему и выглянула наружу: метель улеглась, стало тихо. Покуда хватало глаз, простиралось снежное пространство, серебристое в лунном свете, а на небе по-прежнему не было ни одной звездочки.



Утро выдалось солнечное, яркое – ветер за ночь разнес облака, и чистое, голубое небо засверкало над лесом. Несмотря на горячие солнечные блики, прыгавшие по подушке, Василиса долго не могла заставить себя открыть глаза, сказывались вчерашняя усталость, и, чего греха таить, наливочка. Во рту как кот насрал, пальцы налились водой и стали похожи на сардельки – вытянув руки перед собой, она попыталась посжимать и поразжимать кулаки, но они плохо слушались.

Рядом зашевелился Рыцарь, такой же опухший и всклоченный. Надо вставать, а так не хочется вылезать из теплой постели, тащиться в холодную кухню, чтобы, как заведенной, растапливать печь, ждать, пока теплый воздух начнет циркулировать по комнате и можно будет снять шерстяную кофту. Как же хорошо было раньше: если теплый день, так и вовсе ничего не надо делать, а в холодный – сварила кофейку, вот и согрелась. Глубоко вдохнув, как перед прыжком в ледяную воду, Василиса откинула одеяло, и кожа ее сразу же покрылась мурашками от холода.

- Настыло за ночь-то…

- Ты каждое утро это говоришь, - улыбнулся Рыцарь, - как будто никак не привыкнешь.

- И то правда, не привыкну я, да и не хочу привыкать. Ежели б я проснулась двадцатилетней королевишной, то мигом бы привыкла, а к такому – увольте.

Рыцарь только посмеялся, для него Василиса и так была красивее любой двадцатилетней королевишны. Куда им, убогим вертихвосткам, до Василисы, которая и коня на скаку остановит и в горящую избу – как два пальца… Кстати, о конях – надо кормить животных, им невдомек, что тебе полежать приспичило. Он пружинисто соскочил с кровати, вызвав завистливый взгляд супруги, которая всегда вставала с трудом и большими моральными затратами, и резво выбежал в дверь.

- Вот и хорошо… - пробормотала Василиса, - хоть печку сам затопит, а то никаких сил нет бродить там по холоду.

Она закуталась в теплый халат и потащилась вниз, шаркая тапками по полу. У лестницы она остановилась и прислушалась – сверху не доносилось ни звука:
- Спит… Это хорошо, а то у меня на кухне еще конь не валялся.

Загремела железная посуда на кухне, а потом хлопнула входная дверь – Рыцарь ушел за водой. Василиса завела тесто для блинов и кинула на плиту сковородку: очень скоро кухня наполнилась ароматом хорошего деревенского завтрака. Горка румяных блинов, смазанных маслом, выросла на тарелке, да чайник зашипел, выплевывая кипяток – пора будить гостьюшку, а то заспалась.

Рыцарь принес воду и поставил греть – все готово, знай себе спускайся.

- Я пойду скотину покормлю, скоро вернусь, а ты буди девочку. Будем завтракать.
Василиса кивнула и пошла наверх, по теплой деревянной лестнице. Пахло блинами и новым днем, солнечным и хорошим, настроение у нее было отличное.

- И за что я люблю того рыцаря-я-я-яяя…. – мурлыкала она себе под нос. Квадраты окон освещали лестницу, падая на ноги яркими пятнами, и даже выцветшие цветочки на обоях выглядели празднично. – Утро кра-а-а-асит нежным светом….

Дверь в Лиину комнату была приоткрыта. Еще на лестнице Василиса заметила это обстоятельство и почесала в затылке – поди, проснулась уже, прихорашивается. Чтобы не выглядеть бесцеремонной, она потопталась на площадке, покряхтела и позвала:
- Доброе утро! Ты уже встала, а то завтракать пора, блины стынут?

Но ей никто не ответил.
Немного подождав, Василиса повторила свой вопрос, но реакции не последовало. Тогда она, предварительно постучав в косяк, распахнула дверь – постель была неумело заправлена, и в комнате никого не было.

- Эээээ… - Василиса прошлась по спальне, заглянула в шкаф, даже под кровать, но ничего не обнаружила – гостья исчезла. Тогда она постаралась вспомнить, видела ли ее сапоги возле печки, но не смогла. Все это было как-то удивительно, но факт оставался фактом – Мими в спальне отсутствовала, и надо было спускаться, потому что она, похоже, встала раньше хозяев.

Она уже почти спустилась в кухню, когда входная дверь снова хлопнула, и раскатисто зазвенел голос Рыцаря:
- Василиса!!! Роланд пропал!

- Роланд?! Батюшки, а он-то куда делся?

- Что значит, «а он-то»?

- Так гостьюшка наша тоже испарилась, в спальне ее нет.

Не сговариваясь, они оба посмотрели на печку и поняли, что верхняя одежда и обувь Мими исчезла вместе с обладательницей.

- Мож, она покататься поехала? С утра размяться?
- На Роланде? – Белый конь Рыцаря уже многие годы жил в тепле и довольстве, он разжирел, обленился и отвык от седла. Он и раньше-то не был образцом доблести, а теперь и вовсе испортился, так что мысль о том, что Мими использовала его для прогулки, выглядела странно.

- Мда… Но наверху ее нет, а постель заправлена. Может она к Змею поехала? – Василиса испугалась, а ну как отчаянная гостья наболтает лишнего и разрушит хрупкую стену спасительной неправды?

Рыцарь нахмурился, а потом поднял палец:
- Следы! И как я раньше не посмотрел? – он вышел во двор. Натоптано было порядочно, но он знал, где его собственный след, а где – оставленный Мими. Стало ясно: она вышла утром из башни, немного постояла у двери, потом прошла к стайке, где оседлала Роланда, и уже верхом покинула башню. Следы вели в сторону старой тропы, выводившей из леса. Рыцарь прошел по ним до самого мостика и понял, что баронесса Ферро покинула Дремучий лес. Но почему так неожиданно? И почему на Роланде? Ответа он не нашел.



Роланда действительно взяла Мими. Мало того, сейчас она летела на нем с крейсерской скоростью – белый конь и сам не подозревал, что способен на такое. Он скакал с такой удалью и прытью, что лучшие кавалерийские рысаки бы не постыдились принять его в свою компанию, а сам думал: как получилось, что еще пару часов назад он сладко дремал в теплом стойле, переваривая вчерашний ужин, а теперь мчится неизвестно куда по холоду. Роланд опасливо скосил глаза к затылку, но не увидел ничего, кроме шерстяной варежки, сжимающей поводья – баронесса Ферро, которая, как оказалось, умеет отлично убеждать, молчала и только пихала его коленями в гладкие бока.

Почему Роланд дал себя оседлать и втянуть в явно нечистое дело? Эта девка пребольно пиналась, но он послушался ее не из-за пинков, а… сам не знал почему. Уж очень убедительно она на него посмотрела. Конь мысленно вздохнул и придумал объяснение, что конь настоящего рыцаря никогда не должен отказывать женщине.

Снег летел из-под копыт, ледяной воздух обжигал ноздри – куда они неслись? Похоже, что на пожар, потому что даже не остановились в Яблонивке, где Роланд любил хорошо покушать. Проскочив еще пару деревенек, они вылетели на Великий тракт и припустили в сторону Амаранты. В город! Тоже подойдет, там в трактирах неплохо кормят. Но когда и Амаранта осталась где-то сбоку, Роланд начал серьезно беспокоиться.

Он попробовал было сбавить шаг, но шпоры тут же ужалили его в бок, даже кровь выступила на белоснежной, шелковистой шерсти. От боли, но больше от ужаса, он припустил еще сильнее, уже совершенно не понимая, что происходит, и только послушно подчиняясь твердой руке, сжимавшей поводья. А рука рулила куда-то на юго-запад, туда, где заканчивалось жилье и начинались бесконечные пустоши, продуваемые ветрами. Что там можно делать? Там же нечего есть! Но экзистенциальные переживания коня нимало не волновали Мими, держащую курс в знакомые места. Туда, где только мертвые бродят по земле.

Весь день они скакали, и к вечеру в пределах видимости показалась долина Нарамана. Укрытая снегом, она казалась мирной и спящей, но Роланд вдруг захрапел и забился под седлом – Мими стоило больших усилий его успокоить. Сумрак уже спускался, оседая сиреневой мглой над горизонтом, и надо было спешить. Странно, но на сей раз Мими не чувствовала ни страха, ни священного трепета – она шла к мертвым как своя, они были ей ближе и понятнее живых. Немного постояв и полюбовавшись на тающее солнце, баронесса Ферро подтянула подпруги, взяла Роланда в повод и двинулась вперед. Ей немного не нравилась погода, снежные буравчики подозрительного вида крутились как волчки, и ветер становился все сильнее. Роланд упирался изо всех сил, он отдал бы все на свете, только бы не ходить туда, но Мими вела его недрогнувшей рукой, и выбора ему не оставалось.

Идти по снежному насту, твердому, как гранит, было нетрудно, но ветер крепчал, и бросал в лицо колючие, кусачие снежинки, которые, как осколки стекла, ранили кожу. Мими наклонила голову и упорно шла вперед, не думая и не оглядываясь, даже с некоторым нетерпением ожидая, когда же зажгутся по сторонам бледные огоньки. Солнце зашло, стало темно и совсем страшно, метель разыгралась еще сильнее.
Чистое безумие было идти в такую погоду, но теперь отступать было поздно – при всем желании Мими не могла бы определить, в какую сторону им нужно возвращаться. Колючая, черная ледяная мгла окружила их со всех сторон, завернув в буран, как в кокон, не давая увидеть ничего дальше своего носа. Никаких огоньков, никакого чужого присутствия, ничего не ощущала Мими, кроме холода и отчаяния. Да, наверное, ей суждено здесь сгинуть и самой стать блуждающим огоньком, но пока есть силы, она будет идти вперед.

Роланд жалобно скулил, но она не обращала ни малейшего внимания на причуды коня. Мими как будто выпала из жизни, забыла о том, что она человек и еще жива, голова ее была опущена, а ноги, казалось, двигаются сами, независимо от воли головы. Вьюга выла и стонала, в ее завываниях слышалась холодная злоба, сатанинский хохот – вся смерть в мире собралась сюда, в долину Нарамана, чтобы обрушиться на две жалкие фигурки.

Мими помнила, что от старого поваленного дерева начинаются владения мертвых, и их надо пересечь до захода солнца, если, разумеется, не желаешь к ним присоединиться.
- А я желаю. Я желаю! – бормотала она обледеневшими губами, - возьмите меня к себе, мне тут нечего делать…

Кто знает, может быть именно здесь, среди мертвецов Нарамана ее ждет мертвая принцесса, которая вернулась к своему войску, чтобы однажды вернуться вновь и дать решительный бой всем, кто сомневался, и кто не верил. Но как она не смотрела по сторонам, она не видела поваленного дерева – только снег кругом, занесло все. Вошли они уже или нет в заколдованную долину? С другой стороны чего об этом беспокоиться – знай себе иди, а уж мертвые не прозевают, вспыхнут огонечками издали, подойдут поближе, тут и конец тебе. И хорошо.

Но все-таки баронесса Ферро шла сюда не за тем, чтобы красиво убиться и заодно угробить белого коня: она хотела снова водрузить на склоне Мглистой знамя принцессы Лии, потому что как же она вернется, если про нее все забудут? Нет, она должна быть здесь, постоянно на устах, и тогда, однажды, ее тонкая фигура появится из предрассветного сумрака. Пусть Орландо знает, что мертвую принцессу нельзя убить, уж она за ценой не постоит.

Жаль, что они припозднились, да погода подкачала – по-хорошему, надо было свернуть в трактир и переждать там ночь, чтобы поутру спокойно добраться до Мглистой, зря она дернулась. Но теперь было поздно, оставалось только идти вперед, уповая на чудо и свое фантастическое везение. Впрочем, Мими совсем не была уверена, что идет вперед – она совершенно ничего не видела, и, в какой-то момент подняв голову, поняла, что не узнает местность. Серая мгла поглотила все, и только злобный вой ветра остался в мире: Уууууууууу!!!! Лицо ее обледенело, ног под собой она не чувствовала, да и пальцы рук давно потеряли способность двигаться. С усилием подняв к лицу руку, Мими обнаружила, что ладонь ее пуста – повод Роланда куда-то исчез, а вместе с поводом и белый конь. Она оглянулась, но ничего не увидела, и поняла, что кричать бесполезно.

- Что ж, пусть хоть тебе повезет…

Очередная неудача подхлестнула ее, она обозлилась и почувствовала железную решимость выбраться во что бы то ни стало. Даже зашагала быстрее от злости, но, к сожалению, хватило ее ненадолго: каждый шаг в промерзших ступнях отдавался адской болью, и силы покидали ее быстрее, чем она могла рассчитывать. Долгое напряжение незаметно превратилось в непомерную усталость, звавшую присесть и замереть, дав отдых измученному телу. Мими боролась, шла вперед, но в голове словно стучал чугунный молот, и ног своих она уже не чувствовала. Не чувствовала и слез, бежавших по лицу от отчаяния и бессилия:
- Все напрасно. Все было напрасно…

В первый раз в жизни Мими Ферро решила сдаться, прекратить борьбу – ведь нет никаких сил, а даже если бы были, то нет смысла. Что это она, в самом деле? Даже если она водрузит сотню флагов на вершину мира, Лия не станет от этого более живой. Есть вещи, которые невозможно поправить, и все силы мира не в состоянии ничего сделать.

Мими слишком устала, всего, что ей пришлось пережить за неполные восемнадцать лет, хватило бы на дюжину человеческих жизней. И все, что могла, она сделала – не ее вина, что она не могла сделать большего. Перед ней возник какой-то снежный занос, и она пристроилась с подветренной стороны: там было тихо, и колючий ветер больше не выедал глаза холодом.

Белесый, потусторонний свет шел как будто из-под земли, можно было книги читать. Мими сняла зубами варежки и посмотрела на свои красные, распухшие руки, которые нестерпимо болели. Что это? Чье это? У нее были белые фарфоровые пальчики, которые изящно держали ручку кофейной чашки, игриво оттопырив мизинчик, а эти жуткие клешни больше напоминают вареных раков, чем часть человеческого тела. От боли и от жалости к себе Мими заплакала – тихо, беспомощно, не рассчитывая больше ни на что, просто заплакала, отдавая дань человеческой природе.

Она хорошо училась у Ирьи, и сейчас прекрасно понимала, что в этом заносе ее ожидает верная смерть. Вовсе не от нараманских мертвецов, а от холода, который подкрадется незаметно, ласково обнимет и убаюкает на веки вечные заблудившуюся душу. Чем дольше она сидела, тем тяжелее становилось тело, и уже было невозможно поднять его, заставить двигаться. Мими отмечала каждый момент, ясно понимая, что происходит, и к чему это ведет, но сил бороться почему-то не было, а ведь она всегда воевала до конца, верила в победу, и вот не может помочь даже сама себе.

- Кто-нибудь бы создал монумент: «Здесь, на этом самом месте, у Мими Ферро кончилась воля к жизни»… - она пробормотала эти слова и встрепенулась, внезапно осознав, что почти заснула. – Опа, я уже сплю, а ведь это смерть. Так быстро… Хотя мне грех жаловаться, смерть от холода – милосердная тетка, убивает нежно…

Немного покрутив головой, она отметила, что ее уже почти полностью занесло снегом, и даже как будто стало теплее. Это было обманчивое чувство, но оно же наливало свинцом ее веки, настойчиво напоминая о том, что она устала, не выспалась и торопиться некуда. Мими была начеку и держала глаза открытыми – кто знает, если не заснуть, то можно пересидеть метель. Она прислушивалась к вою ветра, и ей действительно казалось, что руки и ноги отогреваются, становятся мягкими и тяжелыми, как и веки. Стало тепло и уютно, гул метели куда-то исчез, и мягкий полумрак потихоньку рассеялся.



Утро… Мими открыла глаза и отметила, что из окна дует – видимо ночью был дождь. Вставать не хотелось, но мерзнуть под одеялом тоже не вариант, поэтому она набралась мужества и быстренько проскочила к окну, захлопнув створку на задвижку. Улица блестела новехонькими лужами, в которых плавали яркие желтые листья. Жена Паливца семенила мимо их дома с большой продуктовой сумкой – видимо, ходила на базар с утра пораньше. Стучало железо где-то во дворах, да грохотала повозка, подбитая медью.

Пора вставать. Мими посмотрела на свои руки – хорошенькие маленькие руки десятилетней девочки, и почему ей казалось, что они должны быть распухшими и страшными? Наверное, приснилось что-то. Она умылась наскоро и накинула халат, чтобы спуститься вниз, а потом подумала и натянула еще полосатые шерстяные носки, скомканные возле кровати. Лиина кровать была смята, но пуста, и только Лори располагалась на ней в свое удовольствие, глядя в пространство голубыми глазами.
Мими спустилась вниз, положив пальцы на теплые деревянные перила – это доставляло ей удовольствие. Почему-то абсолютно все в доме сегодня доставляло ей удовольствие: полосатые половички под ногами, цветастые занавески на окнах, всегдашний запах Ирьиных сушеных трав. Она спустилась вниз и пошла по комнате, как будто видела ее впервые после долгой разлуки, и непонятное, щемящее чувство заливало ее до краев, грозя хлынуть из глаз.

Свет пробивался через занавески и рассыпался на сотни уютных бликов. Утро было тихое, нежное и прозрачное, все куда-то вышли: и Ирья, и Лия, и даже Брынза. Но Мими чувствовала их, знала, что они здесь, что они скоро придут, и от этого на душе становилось так хорошо, что и словом не описать. Вот вчерашняя газета, уже свернутая в трубочку для растопки, вот миска Брынзы с недоеденной рыбой, раскрытая книга Ирьи с огрызком бумаги вместо закладки – тихое, но необъятное счастье охватило Мими, заполнив все ее существо. Она словно проснулась от кошмарного сна и убедилась в том, что все хорошо, все живы, и вдруг все погасло. Дикая боль, внезапная, резкая, скрутила тело и вырвала ее из блаженного забытья, а в сознание ворвался незнакомый голос:
- Проснись, черт тебя подери! Дура несчастная! Глаза разуй, идиотка, сдохнешь ведь!!!

Ошалелая Мими как будто вынырнула из проруби, хватая ртом воздух. Невероятным усилием открыв глаза, она сфокусировала зрение и увидела… белого коня. Увиденное настолько потрясло ее, что она предпочла снова закрыть глаза и прикинуться мертвой, но неприятный голос и не подумал исчезнуть – мало того, Мими почувствовала, что кто-то схватил ее за шкирку и тащит прочь из уютного заноса. Она снова приоткрыла глаз и опять увидела Роланда, который тряс ее за воротник, попутно брызгая слюной и кроя матом целый свет. Таких пленительных выражений она даже в лагере бандитов не слыхала!

И тут ей вспомнилось утро в доме Ирьи, откуда этот толстожопый матершинник ее только что выдернул! Как он мог! Ведь она уже была там, со всеми, и все наконец-то было хорошо!

- Козел! Гад! Сволочь белая! Какого черта тебе надо?!!

Роланд даже опешил от такого приема:
- Ты чего? Я тебе жизнь спас, а ты меня этаким-то словом…

- Да чтоб ты сдох! Я тебя просила меня спасать?! Нет? Так какого хрена ты приперся?! Скотина безрогая!!!

- На себя посмотри! Ишь, страдалица хренова, собралась тут ласты склеить! А нахрена тогда меня с собой притащила? Пошла бы себе да повесилась аккуратненько в сараюшке – и самой приятно, и людям не обременительно. Нет, нам надо красиво убиться, да еще в компании! Я тебе что такого сделал, что ты меня на верную смерть привела? Или я же для вас, грамотных, животное – у меня и души-то нет, куда уж мне жить хотеть! Нет, милочка, я сегодня помирать не собираюсь, и тебе не дам - раз уж у тебя своих мозгов нет, придется моими пользоваться.

- Да пошел ты!!! – Мими разрыдалась. Хрупкое видение осеннего утра разбилось о грубую действительность, и стало стремительно удаляться. Как она ни пыталась, она не могла удержать ускользающее впечатление покоя, полноты и счастья. И всем этим она была обязана вот этому красноречивому животному, надутому от злости, готовому, в свою очередь, послать ее по матушке. – Закрой рот, скотина, твое дело под седлом ходить, а не разговоры разговаривать!

Роланд тоже за словом в карман не полез. Орали они друг на друга до хрипоты, а когда кончили орать, то обнаружили, что метель утихла: бескрайняя гладь нараманской равнины простиралась до самого горизонта, над которым висела мячиком бледная луна.

И тут до Мими дошло, что конь-то говорящий! В запале схватки она как-то пропустила мимо сознания этот факт, и только теперь вопиющая неестественность ситуации возникла перед ее глазами. Она даже дар речи потеряла на какое-то время, уставившись на давно знакомую морду круглыми глазами – как будто увидела привидение.

- Что? – прочитал Роланд ее немой вопрос.

- Ты это… говорить умеешь?...

- Нет, блин, я чревовещатель-любитель… Раз говорю – значит, умею, что тут непонятного?

Он тоже выдохся и сел напротив, мотая головой, как будто пытаясь вытряхнуть из ушей все бранные слова, услышанные от Мими.

- И Рыцарь… знает? – просипела баронесса, не зная, что еще сказать.

- Конечно знает, он же мой хозяин. Я вообще-то могу говорить три раза в жизни, а не так, чтобы болтать без умолку. Это вот второй, а первый был вообще по глупости… Молодильным яблокам обрадовался…

- Ч-чему?

- Ой, да будто не знаешь – есть такая штука, молодильные яблочки, которые возвращают молодость и силу тому, кто их отведает. Слышала, небось, как дамочки всякое толкуют.

- Слышала. Но ведь это… сказки…

- Сама ты сказка, - усмехнулся конь, - вот как ты думаешь, сколько мне лет?

Мими постаралась напрячь извилины, хотя общее состояние у нее было, как после тяжелого удара по голове:
- Эээээ… ну ты хорошо выглядишь…

- Гы! Если я с Рыцарем еще в дальние походы ходил, за три моря? Так вот, милочка, мне уже тридцать два года – ни один конь столько не живет. По хорошему, мои косточки уже давно должны были гнить под яблонькой, а я бодрячком! Думаешь, это хорошая генетика, как любит повторять Змей? Но даже Змей уже подозрительно косится в мою сторону, ведь он не знает главного: я съел целый мешок молодильных яблок!

- Да ну…

- Ну да! Лет пятнадцать назад я уже стал дряхлеть, старость ко мне подступила – забывал многое, дремал на ходу, ноги побаливали. Рыцарь уже меня не запрягал, я просто так гулял себе по двору или стоял в стойле, готовился почить в бозе. Но тут случилось непредвиденное: из одной поездки в город Рыцарь приехал весь такой загадочный, тайком залез в сундук Василисы и снова уехал. Вернулся он с мешком яблок, по его словам – молодильных. Якобы какая-то ведьма настолько ему симпатизировала, что продала из-под полы всего-то за горшок золота такую редкость. Зря он это все сказал, конечно… Во-первых, золото было Василисино – у него самого отродясь ничего дороже портков в собственности не было. Во-вторых, про симпатии всякие вообще ни одной женщине говорить не стоит, а в третьих, Василиса как-то так перевернула в своей голове, что раз он купил ей молодильные яблоки, значит она старая и страшная. Короче, огреб он по первое число вместо благодарности – Василиса так орала, так орала… Вспомнить страшно.

Роланд немного передохнул, видимо, вспоминая в деталях, как орала Василиса.
- Вот… Яблоки эти она швырнула в кормушку – мол, впарили, тебе, дураку, китайскую подделку, ты и рад. А мне, дескать, понос совсем ни к чему! Ну я и съел. Я все ем.

Глядя на его круглые бока, нельзя было усомниться в справедливости сказанного.

- И тут представляешь: я еще последние яблочки дожевываю, они кисловатые такие, терпкие, и тут чувствую – что-то не так. Раньше я смотрел перед собой, и у меня все расплывалось перед глазами, а тут как будто резкость навели – все вижу, прямо до мелочей! Ноги не болят, зубы все на месте, и энергия такая, хоть сейчас в поход! Я как заржал, да как выбежал во двор – молодой красавец-скакун, так у Василисы с Рыцарем челюсти и попадали. А я бегаю, прыгаю и ору от радости: «Иго-го, я снова молод! Я прекрасен! Я все могу!!!» Как меня Василиса тогда не убила – до сих пор не понимаю.

- Я бы, наверное, убила…

- Вот-вот, она не знала, на ком зло сорвать! Рыцарь занялся прореживанием лысины, а я все бегал за ним и вопил от радости. Заодно и про свои три разговора ему поведал.

- И что он?

- Он смолчал, а Василиса завопила: «И ты заговорил только для того, чтобы рассказать мне, что яблоки были настоящие?! Убью!!!» - у Роланда очень смешно получалось передразнивать Василису, так что Мими даже заулыбалась. – Правда через несколько дней хозяин заговорил со мной сам: «Если  ты действительно можешь говорить только три раза, то я попрошу тебя впредь молчать. Ты должен говорить только тогда, когда от твоих слов зависит что-то очень важное, чья-нибудь жизнь, например». Я детально обдумал слова хозяина и счел, что он прав, поэтому я и молчал столько лет.

Мими вдруг ощутила, что сильно замерзла: промокшая одежда встала колом и начал тянуть тепло из тела.
- Ясно… А сейчас-то ты зачем заговорил?

- Как это? Не заговори я, ты бы тихо замерзла в своем сугробе, так что все правильно, хозяин бы это одобрил.

- Хозяин бы одобрил, а вот я – нет. Мне действительно лучше было бы замерзнуть, ты не знаешь, какой прекрасный сон я видела и как хотела остаться.

Конь радостно заглянул ей в глаза:
- Мне главное, чтобы хозяин одобрил, а на тебя плевать. Но ты это зря, я много смертей видел, и могу тебе точно сказать – она приходит сама, тогда, когда нужно. Если ты живешь, значит, на что-то еще сгодишься. Когда станешь не нужна – тебя выпилят, не сомневайся: ни одной лишней секунды на свете не задержишься. А коли тебе дали шанс, значит, твои дела еще впереди, и надо жить.

Как-то очень сюрреалистично звучали поучения от лошади в заснеженной ночной степи.

- Шанс… Мой шанс, первый, второй, он же третий и десятый лежит в могиле, Роланд, и я даже не знаю, где. Кому и зачем я теперь нужна? Мне некуда идти…

- Да ладно. Ты же куда-то направлялась, причем так резво, что у меня все бока изранены – вот туда и поехали. На месте разберемся. Да и вообще, вытри сопли! Ты баронесса Ферро или где? Если бы Лия тебя сейчас видела, она бы сильно разочаровалась.

Упоминание о Лие подействовало. Действительно, все получилось как-то глупо и по-детски: замерзнуть в степи из чистого упрямства не есть великая доблесть. Надо было вставать и идти. Роланд прав: можно все-таки добраться до Мглистой, начать действовать, а потом кривая куда-нибудь выведет. В конце концов у нее есть миссия, возложенная королевой Вильгельминой, и ее с Мими никто не снимал – фигурный ключ висел на веревочке вместе с куриным богом, напоминанием о несчастном Эльфрике.

- Ты прав. У меня есть дельце неоконченное, я не могу умереть, пока не выполню то, что должна. Только знаешь, - голос ее дрогнул, - ты не уходи, ладно? Понимаешь, я совсем одна, мне даже поговорить не с кем…

- Так я сейчас замолчу и не буду больше говорить до следующего пожарного случая.

- Я знаю, но ты ведь меня понимаешь, а значит, я смогу говорить с тобой, мне так будет легче. Пожалуйста…

Роланд подумал, пожевал мягкими губами:
- Ладно. Только вот что – хозяин у меня один, и это не ты. Дай мне слово, что как только представится возможность, ты вернешь меня хозяину.

- Обещаю. Но пока ты будешь со мной, хорошо? – И Мими заулыбалась. Роланд увидел, что несмотря на испытания, баронесса Ферро все-таки была настоящей красавицей. – Знаешь что, здесь недалеко должна быть гора Мглистая. Там, наверху есть сторожка, в которой мы жили, когда стояли лагерем в Нарамане – идем туда. Согреемся, поедим, а потом будем думать.

- Другое дело, - согласился конь. – Полезай в седло и говори, куда идти. Только помни – как я увижу хозяина, моя служба кончится.

Он замолчал, и Мими поняла, что то все, но теперь она знала, что не одна в огромном мире, и ей было легче. Она оглянулась по сторонам – стало светло и морозно: взошедшая луна ярко освещала заснеженную равнину. Вдалеке, слева, виднелись небольшие бугорки, занесенные снегом – это, наверняка, были могильные камни, указывающие путь. Получается, что они довольно сильно сбились с пути. Может, стоило вернуться и не рисковать? Мими прислушалась к себе – надо ехать.

- Роланд, хочу с тобой посоветоваться: про это место говорят нехорошее, якобы мертвые здесь шалят по ночам. Я сама ездила и видела их, как бледные, блуждающие огоньки – было очень страшно. А теперь я почему-то не чувствую ничего подобного. Как думаешь, стоит ехать или лучше вернемся в трактир?

Белый конь внимательно выслушал ее, тряхнул гривой и обозрел окрестности.
- Я тоже смотрю и ничего не вижу. Вернее, не чувствую какого-то чужого присутствия. А тогда они сразу чувствовались, как будто чьи-то глаза тебя рассматривают, злые, холодные. Страшно было до жути – только днем и можно было здесь ездить, ночью даже не суйся, а сейчас у меня такое ощущение, что здесь пусто, как будто все ушли. Странно как-то…

Роланд постоял, попринюхивался, шумно втягивая ноздрями холодный воздух, а потом вместо ответа шагнул вперед. Мими качнулась в седле и схватилась за луку, но конь нес ее аккуратно и бережно, спокойно ступая по снежному насту. Казалось, что он знает куда идти, потому что Мими не говорила ему, а он шел сам, держа курс на занесенные камни, за которыми вдалеке чернела Мглистая. Было удивительно тихо – природа, только что бушевавшая, лишилась сил и теперь молчала, подобно белому коню. Ни один шорох не прорезал белого безмолвия, только снег скрипел под копытами. Воздух не двигался, и огромное пространство между небом и землей казалось абсолютно пустым, покинутым. Мими никогда не видела мертвых, но сейчас она бы их почуяла, она была уверена – вот только некого было чуять. Правда это или нет, но мертвые ушли, оставив эту землю, по которой они пробирались навстречу брошенному лагерю.

За Могильниками им открылась Мглистая, нависавшая, как огромная черная тень. На фоне снега деревья казались угольно-черными, зловещими, но Мими была рада, что все покрыто белым ковром – потому что именно здесь, у подножия Мглистой, повстанцы впервые столкнулись с отрядом малиновых, и много их осталось здесь навсегда. Ей не хотелось бы сейчас смотреть на объеденные трупы бывших друзей – в очном лесу это действует угнетающе.

Когда они подошли к тропе, ведущей на вершину, Роланд с сомнением остановился, словно говоря, что лошадь такой подъем не одолеет. Мими спешилась и взяла его за повод, на всякий случай покрепче обернув его вокруг запястья.

- Не волнуйся, я знаю путь. Здесь проходили даже старые крестьянские клячи, чего уж говорить про такого скакуна, как ты…

Роланд скривился, Мими хихикнула в воротник. Но нехитрая лесть подействовала, и белый конь храбро ринулся штурмовать подъем, который действительно надо было знать – были места, которые без Мими он бы нипочем не одолел, но вместе они справились, и через час, потные как из бани, стояли на вершине, глядя вниз и не веря, что осилили такую высоту.

Лагерь повстанцев был заброшен и разорен. Мими поняла, что без уборки тут не обойдешься, да и без похорон тоже. Но сейчас ей нужна была только сторожка, в которой они жили с Лией, чтобы развести огонь и немного согреться. Сторожка оказалась целой, но в ней обнаружились два трупа, которые пришлось вытащить на улицу. Сквозь открытую дверь туда намело снега, и баронесса Ферро, вздохнув, принялась работать лопатой - благо, кое-какой инвентарь сохранился в неприкосновенности. Промерзший очаг никак не желал загораться, только дымил почем зря – это было плохо, потому что другого укрытия Мими было не найти, а выжить в такой мороз на улице было под силу только Роланду.

Уставшая и грязная, она снова и снова чиркала кремнями, и наконец, одна искорка полыхнула и расцвела крохотным цветочком на еловой веточке. Осторожно, боясь спугнуть, Мими раздувала ее своим дыханием, пока та не превратилась в большой, алый мак и не принялась расползаться по промерзшим деревяшкам. Огонь – это жизнь, когда он заплясал в очаге, распространяя по комнате блаженное тепло, Мими даже не вспомнила о Василисиных пирожках в котомке, она повалилась на лавку и уснула как мертвая.



Утро пришло вместе с болью в руках и ногах и чувством разбитости. Подняв голову с лавки, Мими поняла, что надо все-таки что-нибудь подкладывать, иначе потом костей не соберешь. В избушке было жарко и невероятно грязно, да и сама она немногим отличалась от окружающей обстановки. Снаружи раздавался мерный храп – это Роланд спал, привалившись к теплой стенке. Звук его дыхания отрадно отозвался в ушах Мими, ей было намного легче, когда она понимала, что не одна.

Поднявшись, она немного прошлась по избушке и сама поразилась тому, как ей вчера удалось разжечь очаг, ибо дрова, которые она оставила перед ним, оттаяли и теперь практически плавали. Но в целом сторожка не пострадала, даже окно было целое, а значит – можно жить. И тут Мими ощутила зверский голод, она вспомнила, что уже сутки ничего не ела. В чересседельном мешке был большой запас пирожков, но мешок остался снаружи, возле Роланда. Черт! Черт! Черт! Придется идти на холод…
Она снова завернулась в тряпки и осторожно выглянула наружу. Первое, что бросилось ей в глаза – два вчерашних покойника, лежащих пятками наверх прямо перед дверью.

- Однако, я особо не заморачивалась вчера… - подумала Мими и перепрыгнула через них. Неприятно, конечно, но на улице мороз, ничего им не будет – могут и еще полежать. – Все равно мне некогда с вами сейчас возиться, уж простите, ребята.

У нее мелькнула мысль посмотреть им в лица, вдруг знакомые? Но потом она передумала, не хотелось портить себе аппетит. Роланд все так же дремал, намаявшись, и даже ухом не повел, когда Мими сняла с гвоздя сумку, показавшуюся непривычно тяжелой.

Надо натаять воды – и себе, и коню. Надо принести сена, которое в изобилии было запасено в лагере, надо поесть, умыться и прибраться. Дел невпроворот. Но сначала поесть. Мими вытряхнула мешок на стол и по нему со звонким цоканьем раскатились круглые ледышки пирожков. Вот и поела…

Она попробовала погрызть один – бесполезно, он был как камень. Тогда Мими вздохнула, отложила четыре штуки, а остальные снова покидала в мешок, так будет сохраннее, можно две недели их есть. Даже у зимы бывают свои преимущества.

Набрав в ведро снега, она поставила его на печку, и пошла наломать веток, чтобы сообразить веник, а заодно посмотреть, что осталось от лагеря. Печальная картина предстала ее глазам: в глубоком снегу угадывались очертания тел, так и застывших в тех позах, где застигла их смерть. Мими избегала смотреть им в лица, потому что тление и звери уже поработали над ними, а ей не хотелось по ночам мучиться кошмарами. Единственное, что ее порадовало – почти все их запасы остались в неприкосновенности, а значит, голодная и холодная смерть им с Роландом точно не грозила.

Мими принесла сена коню, налила воды, а сама кинула горсть крупы в котелок – пусть на завтрак будет каша с пирожком. В походных условиях это почти пир. Роланд с удовольствием жевал подмороженные стебли, философски поводя ушами.

- Ума не приложу, что делать с мертвецами. Надо их похоронить, но как это сделать? Все замерзло, я даже ямку в земле не продолблю, не говоря уже о том, что для них требуется огромная братская могила. – Она покосилась на двух жмуриков, все так же греющих пятки на блеклом утреннем солнце. – Может, расставить их тут по периметру для устрашения? Ежели кто сунется, то до конца жизни будет жидко какаться… Правда, есть вероятность, что и я тоже.

Идея показалась забавной, Мими даже похихикала, и синий глаз коня тоже потеплел. Но посмеявшись, она не стала ближе к решению проблемы, ей требовались какие-то радикальные меры, чтобы избавиться от нескольких десятков мертвецов. Взошло солнце, дымное и тусклое, осветив утес Мглистой своим красноватым светом. Как будто вспомнив что-то, Мими поставила рядом с Роландом жестяную кружку, и пошла вперед, туда, где Лия любила стоять, скрестив руки, и смотреть вниз.

Немного спустившись, она оказалась на том самом месте - солнце только-только показалось, и с горы открылся вид на мглистую, сумрачную равнину. Мими видела проклятое нараманское болото, где они чуть не утонули, а за ним  в туманной дымке – далекий Ферсанг. Как недавно и как давно все было! Сердце защемило, и она яростно прикусила губы, чтоб не заплакать, забывая о том, что вокруг все равно никого нет, и она может рыдать в полное свое удовольствие.

- Нет, я так просто не сдамся! Я не буду прятаться по углам, ожидая, когда же придет подходящий день, я всем объявлю, что борьба продолжается. Так-то, господин правитель, вы можете обезглавить сотню принцесс, но если среди них есть одна мертвая, то она обязательно вернется, чтобы отомстить за себя. Что бы нам сделать, Роланд?! – завопила Мими неожиданно, - Давай разожжем костер!!! Пусть все видят, что Нараман ожил!

Роланд с сомнением посмотрел на нее – слишком много у нее эмоций, надо как-то посдержаннее быть, что ли… Но Мими уже тащила на площадку дрова, складывая из них большой четырехугольник.

- И будет у нас пламя до небес! Такое, чтобы все увидели, и все вспомнили про принцессу Лию!

Бац! Она запнулась о вытянутую руку вчерашнего мертвеца.
- О! Вот и решение! Заодно и на дровах сэкономим.

Вот это выглядело совсем сомнительно. Для того, чтобы сжечь человеческое тело, тем более промерзшее до основания, температуры обычного костра явно маловато. Роланд поморщился, представляя себе размороженных жмуров, во множестве валяющихся вокруг, воняя горелым мясом. Но баронесса Ферро, не моргнув глазом, затащила двоих приятелей на костер, обложила ветками и чиркнула спичкой. Огонь хорошо принялся, и спустя недолгое время по лесу поплыла сокрушительная вонь, от которой даже у коня глаза заслезились. Ну вот что она делает! Невозможно их сжечь просто так, невозможно!

А Мими возилась с оглоблями, устанавливая их так, чтобы они напоминали корабельные сходни, интересно, для чего? Совсем с ума сошла…

Впрочем, Роланд мог думать все, что его душе угодно, а баронесса Ферро тем временем начертила палочкой какие-то знаки по четырем сторонам костра, потом отошла подальше и забормотала непонятные слова, звучавшие торжественно и угрожающе. Роланд прислушался, и понял, что гул костра как будто усилился стократ. Пламя взревело и взметнулось к небу гигантским факелом, как из доменной печи, а жар стал таким сильным, что они ощущали его даже стоя возле избушки.

- Вот так-то, друг мой, я же на ведьму училась. – Мими улыбалась, - таким макаром мы быстренько расчистим территорию, а заодно дадим понять всей стране, что борьба продолжается. Нравится тебе погребальный костер?

Да уж, его действительно было видно из Арпентера, Роланд только головой покачал, а Мими уже хлопала его по спине:
- Пойдем, поможешь мне остальных перетащить…



День и ночь горело пламя, очищая Мглистую от скверны. В огне сгорали не только тела людей, но и прошлые неудачи, ошибки, трагедии. Мими радовалась огню, и ждала, когда же последний мертвец исчезнет в ревущей пасти, чтобы навсегда забыть о том, что не сбылось. Ее костер был виден издалека, и множество слухов породил он среди народа – легкая тень принцессы Лии бродила по стране то тут, то там, возникая в виде легенд и анекдотов, сказок на ночь и песен о былых временах. А те, кто не верил в легенды, видя костер, точили косы и собирались в дорогу – маяк для всех, кто жаждал справедливости, был снова зажжен.