Амуры и зефиры армейского быта

С той поры, как я начал ощущать себя особой мужского  пола,  у меня появилось любопытство  к  противоположному.  В нашем маленьком дворе  жило три  пацана  и пять девчонок – две жили постоянно,  а трое  сменились в разное время.
До поры до  времени мы играли все вместе, но по мере  проявления половых признаков мы стали дистанцироваться друг от друга и вот настал момент, когда наше общение во дворе приобрело строго  определённый  характер.  Появились проявления симпатий и антипатии, понимание  серьёзной разницы между нами  и  изменение
норм  поведения. Мне  жизнь не предложила  долгого совместного проживания  в полной  семье – война, развод  родителей,  так что я воспитывался  мамой  и естественным порядком  обретал  способность переносить любовь к маме на любую другую женщину.  Девочки  всегда были  мне  интересны и несколько загадочны.
Они не так, как мальчишки,  реагировали на ситуацию,  многого боялись,  проявляли слабость и  беспомощность ,  рассчитывая  на помощь  со стороны.
Много говорить  о своём особом отношении к женщине не буду – скажу кратко – я благоговею перед этим чудом природы,  данном нам  Всевышним.
Женщины наделены  сильной интуицией,  врождённой нежностью и мгновенно  определяли   во  мне  обожателя,  поэтому были ко мне  более  благосклонны  и  доверительны.  Не  скажу,  что я  злоупотреблял  этим,  поскольку не сразу сделал  такое  открытие,  но всегда рассчитывал на благой исход.
Любовь пришла  ко мне  в школе  в выпускном классе и мне хотелось думать, что она обоюдна. Не прошло  и  года,  как  мои  надежды на взаимность начали таять, но  от своей  ведь никуда не денешься. Эта первая любовь  определила  все последующие восприятия слабого пола  на всю оставшуюся жизнь.
До ухода в Армию у меня было несколько увлечений,  два из  них могли  стать судьбоносными,  но первая любовь  пылала во мне  и оставила  от  этих  увлечений  только   приятные   воспоминания,  причём сама  обожаемая пассия
ничем  не подогревала  моей  любви к ней. С одной  из  судьбоносных  я продолжал переписку почти до конца службы, а служили тогда три года, и, лелея надежду, что 
Фортуна  будет ко мне  благосклонна,  и соединит  меня в конце концов с  первой любовью. Отсюда и  тактика  моего поведения в этом вопросе.
Оправдывал  я  себя тем, что, отвечая на расположение ко мне взаимностью, я всё-таки держал дистанцию ,   давая визави  понять, что рассчитывать на серьёзные отношения со мной не следует.  И, будучи  честным в такой позиции,  не покушался на женскую честь.
Для интима я выбирал таких женщин, которые ни на что не рассчитывали  и допускали  физическую близость по иным критериям,  нежели любовь и будущее замужество. Таким образом  я вёл себя в Фергане на первом году службы,  хотя там
 у меня была всего одна симпатия, к которой приходилось бегать за шесть километров,  да ещё по ночам и длилось наше общение недолго – два месяца. Там я был крепко связан учебными нагрузками, малым количеством личного времени  и не мог позволить  себе расслабиться.
В  Бузулуке  я уже был маленьким начальником,  периодами  полностью неподотчётным в своём времяпрепровождении  перед начальством, что было обусловлено спецификой моей должности.  Здесь у меня были пассии и одной, и другой категории – для флирта и интима.  Уже упоминаемая Люба Шепелева, оказалась уроженкой Оренбурга  и на летних каникулах частенько наезжала  домой, к родителям . И однажды, будучи в командировке в оренбургский госпиталь , мы поехали туда вдвоём, я остановился у двоюродной сестры, работавшей  главным экономистом  Отдела Культуры Оренбургского Обл.Исполкома, снабдившей меня контрамарками  в театр, представила возможность посетить с Любой несколько спектаклей. Люба за всю свою молодую жизнь не была в театре  столько  раз, сколько
посетила со мной.  Она  была очень  начитанной   девушкой, с ней  было  интересно и она  очень  быстро поняла, что мне от неё нужно и внутренне с этим смирилась,
 к тому же при  этом  оставалась незапятнанной  её  девичья  честь, не смотря на смелые иногда объятия и поцелуи. Она видела, что мне стоит сил сдерживать себя, но она определила  для нас  границы  дозволенного и была начеку.
Насилие  я для себя отмёл сразу, а женщины это чувствуют и очень за это уважают.

С Вадимом  Извозчиковым  - командиром взвода  Особого Отдела я сдружился крепко  и  мы частенько навещали  двух сестричек в особняке на окраине Бузулука  и были там всегда желанны. Они были из интеллигентной семьи, их дед,  белый офицер,  эмигрировал  во Францию, бросив семью, и они достаточно  помыкались в тяжёлые времена. Я был в затруднении  понять  их образ жизни, но они не занимались  проституцией  в современном  понимании ,  а отдавались  исключительно  из интереса   и  только при наличии  симпатии к партнёру, хотя приходить туда  с пустыми руками было не  принято.  Да и прямой  платой они не гнушались. Звали их  Гера и Панна,
но мне кажется, что это были не настоящие их имена. И не было  осуждающей атмосферы  вокруг них и  их времяпрепровождения. А легальное  их занятие – модистки – женщины шли к ним вереницей, а по определённым дням  в гости приходили  избранные. Не знаю,  что   особенного  разглядела  во мне  Гера, но симпатию свою  подчёркивала постоянно.
Было ещё два дома, где нас охотно принимали, но туда приходили  и  местные юноши,  там не было интима,  а были танцы, умеренные  пьянки  и  диссидентские разговоры.
Рядом с нашим городком находилась швейная фабрика,  где был  хороший клуб,  мы шефствовали над  их самодеятельностью  и  периодически ходили  друг к другу на танцевальные  вечера. В зимнее  время ребята для  перекура  спускались в их кочегарку и там  я познакомился с пожилым кочегаром Бредихиным, который в молодости  командовал  эскадроном  разведки у самого Чапаева. . В романе Фурманова он упоминается  под фамилией  Бредун.
Вот такие контрастные знакомства подарила  мне  Фортуна  на втором году службы..