Глава 9. На весах

      — Есть такая теория, неподтвержденная, — врач села рядом с Доном и уставилась в одну точку перед собой, сцепив пальцы в замок на коленях. — Запертая часть личности, она ведь все еще продолжает оставаться владельцем тела. Тело — то, что было с ней всю жизнь, росло и развивалось вместе с ней, фактически — ее единственный и преданный друг, и они связаны куда тоньше, чем это представляет биология аборигенов. И вот представь, что телу угрожает опасность.
      Дон представил, попутно отметив, что женщина начала говорить ему «ты». Хорошо это или плохо, он пока не знал.
      — Не какая-то мифическая угроза, а вполне реальная, которая поражает тело постепенно. Тут важна именно постепенность, чтобы инкапсулированный участок мозга успел ее в полной мере осознать. Предельная эксплуатация инстинкта самосохранения или шантаж, тут кому как нравится. Перегородка тоже часть тела, и каждая ее клетка вместе со всеми будет кричать о помощи. Такой сигнал не подлежит игнору, он дойдет до получателя.
      — Заставить тело чувствовать боль нетрудно, — заметил Дон. — Тем более нарастающую постепенно. Получается, способ довольно легкий.
      — Не в этом дело, — врач покачала головой. — Как бы тебе объяснить…
      Она задумалась, потом взяла с полки бутылку с какой-то сухой декоративной веткой, и без жалости выбросила растение в ведро, развернув бутылку горизонтально перед собой. Бутылка была пыльной и старой.
      — Представь цилиндр, разделенный посередине перегородкой, — она провела рукой поперек бутылки, оставив на ее боку след. — В одной части есть воздух, во второй безвоздушное пространство. Боль только нагнетает давление в воздушной камере, для этого она и нужна, но перегородку она не подвинет. А вот любой малейший дефект в герметичности перегородки заставит воздух с той стороны воспользоваться отверстием и выбить ее со свистом. Но дефект может не получиться, мембрана выдержит, и части останутся изолированными, не считая одного момента — в безвоздушном отсеке к тому времени не останется ничего живого.
      — Дефект надо создать? — уточнил Дон, сделав вид, что не услышал последнюю часть фразы.
      — В этом и заключается петля Корбут, — она поставила бутылку на стол и некоторое время они вдвоем на нее смотрели, соприкасаясь плечами. — Со стороны запертого сознания его не создашь, та часть личности пассивна. Снаружи тела тоже, потому что просто не увидишь — как. Вот поэтому с катапультированным пилотом петля не делается, он должен быть внутри.
      Дон помолчал, переваривая услышанное.
      — Что может быть таким дефектом?
      — Никто не знает.
      Она встала и отошла к окну, села боком на подоконник, обхватив себя руками, словно ей было холодно. Дону даже показалось, что ее знобит, но окно она так и не закрыла.
      — Это решение пилот принимает в ту долю секунды, которая находится между окончательным отказом болида и вскрытием перегородки, если попытка сработает, — сказала она, не глядя на него. — А она может не сработать. Это не заряд заложить и взорвать дистанционно, тут биология, а если быть еще более честной — сплошное авось.
      — Кто-нибудь пробовал это сделать?
      — Петля Корбут запрещена среди пилотов, — без выражения повторила она. — И никогда не исполнялась. Я говорила об этом в самом начале. Все, что я изложила — чистая теория, не подтвержденная практикой.
      — Почему именно женский болид?
      — У женщин выше порог болевой чувствительности. Мужчина коллапсирует раньше.
      — Ясно, — Дон вытер ладони о джинсы. — Это еще не все?
      Последнее выражение было вопросом, но прозвучало почти утвердительно, и врач повернула голову в его сторону, посмотрела ему в глаза.
      — Я не зря спросила, насколько хорошо ты ее знал, — негромко сказала она. — Петля не игра, которую можно закончить на своих условиях. Ты не можешь быть уверен, что ударишь правильно, и поэтому, скорее всего, умрешь. Я не хочу поддерживать в тебе глупые иллюзии, мне нужно, чтобы ты оценил ситуацию адекватно.
      — Спасибо.
      Это прозвучало глупо, но ничего лучше Дон не придумал, и сразу же пожалел о сказанном — лицо женщины стало сердитым
      — Говорю, чтобы ты понял, что ценой своей жизни пытаешься спасти существо, которое не почти не знаешь. Возможно, ты принимаешь ее за то, чем она не является, тебе хочется так думать, и ты так думаешь. А что на самом деле? На мой вопрос «какая» ты перечислил факты, которые произошли за время вашего знакомства, но ты не ответил на него. Что ты успел понять за те несколько часов, что она тебя прятала? Какая она — умная, порядочная, смелая, честная? Или может быть ограниченная, глупая и лицемерная? Добрая, злая? Отвлекись на секунду от всех шаблонов, которые у тебя в голове, посмотри со стороны. Мы — это мы, они — это они. Смерть болида неприятный факт, но они действительно иногда умирают, даже без вины пилота. У тебя есть обстоятельства, которые снимают вину за случившееся, если все изложенное тобой — правда. Никто не осудит тебя за то, что ты не стал исполнять смертельный трюк ради человека, который встретился тебе случайно. Ты встретишь других людей, а жизнь одна, и ее жизнь не важнее твоей. Может быть, ты стоишь большего.
      Закончив эту фразу, женщина отвернулась и уткнулась виском в защитную решетку на раме. Со спины она выглядела не такой уж высокой, и даже скорее хрупкой, а в ее позе была какая-то обреченность.
      Дон некоторое время вдыхал запахи и слушал звуки улицы, хотя с той стороны окна был квадратный замкнутый двор, каких тут, оказывается, было немало, он успел их повидать на обратном пути из участка. Полная противоположность их образу жизни, эти дворы, грязные и мрачные.
      Город сумасшедших.
      Когда она снова повернулась к нему, он понял, что это был предоставленный ему шанс отказаться, и даже на секунду задумался, на что она ставила, и что ей хотелось бы услышать больше — что он согласен или что передумал. Для ученого последнее должно быть горькой потерей, добровольцы вроде него находятся не часто. Но она, по всей видимости, ученым себя не считала, потому что кивком головы предложила озвучить свое решение.
      — Наверное, я ошибаюсь, — ответил ей Дон. — Наверное, она не была хорошей или что там еще принято считать достоинствами. Может быть, она была глупой и слабой, и даже ограниченной, я не знаю. Не успел узнать. Но ведь ценность таких людей не в том, какие они сами, а какими рядом с ними становятся другие. И поэтому она особенная. Для меня. Я не знаю, что еще сказать. Я должен попытаться.
      Ему показалось, или в лице женщины выразилось облегчение, словно его слова сняли какой-то камень с ее души. Это продлилось всего секунду, потом обычная складка снова залегла у нее между бровей. Если бы не выражение сосредоточенности, ее можно было бы назвать красивой.
      — Ложись, — приказала она. — И закатай рукав.