Пробуждение Увертюрина

Паша Увертюрин любил поспать. Он частенько боролся со сном, но обычно эту борьбу жестоко проигрывал. И просыпался всегда с большим трудом. Ещё он имел привычку, прежде чем расцепить веки, соображать, где он в настоящий момент находится. Вот и сейчас он выныривал из сна, будто из тёмного омута. И челюсть была будто деревянная.
«Сейчас открою глаза и… и… - и ничего не мог себе представить. – Под боком никого нет… Странно… Где же это я так, чтобы под боком никого? – забеспокоился Паша. – Значит, не дома, не на даче и вообще не в России… И почему онемела челюсть? Где же я?
Может быть в Дели? Ночью на Лоди окружили таксисты-скутеристы, кричали:
- Гашиш! Виски! Индийский девочка! – тянули за рукава в свои убогие кибитки… Спасибо, подоспел полицейский с бамбуковой палкой и отбил его. Заодно и Увертюрину заехал в челюсть. Б-бляститель порядка!... Извиняется, а по хитрой роже видно, что жутко доволен. Потом появилась Уша и увела Пашу лечиться. Индийскими народными средствами. И показала Увертюрину такую Кама Сутру, что у него челюсть отвисла и перестала болеть. А сейчас вот болит… Значит, это не Дели.
Это Малайзия, Малэйша. Пуалу Пенанг. Яхта Надии. Бросили концы в воду и устроили ночные купания. Без купальников – море-то тёплое… Карабкался на борт, кто-то дёрнул за конец, соскользнула рука, ударился подбородком.
- Б-бленда Мед! – выругался зубной пастой Увертюрин.
Впрочем, это не яхта. Там либо дизель стучал, либо храпел капитан. Такая была у них двухсменная вахта. А тут тихо.
- Может быть, я помер? – испугался Паша, но сразу же успокоился. – Раз челюсть болит, значит, я ещё здесь… А где здесь? В Шанхае?
За ужином Цзин Ляолян звонко смеялась, когда он называл её Дзинь-ля-ля. И учила есть палочками сладкую рыбу и сладкие грибы. Вот зубы-то и схватило… Блин-ля-ля, б-блюдо китайское!...
Пожалуй, и не Шанхай – там сильно пахло специями. Тогда Мельбурн?
Паб, пиво, Джуди, «Тойота», ночные гонки… И всё не так, как у людей: руль справа, а помеха прёт слева. Лучше бы наоборот. Для них бы самих… И для моей челюсти… Б-бледный б-блюз, медный флюс, - продолжал барахтаться в неизвестности Увертюрин, но веки не разжимал. – Или Чили?
Сантьяго. Ночью подошли трое лохматых и предложили на трёх языках любовь и дружбу. А потом дали по зубам и отобрали бумажник. А в сторонке стоял полицейский и ухмылялся… У-у, б-бляха на б-брюхе!... Где же была Челита?... Челита, Челита, вся челюсть разбита…»
- Го-луб-чи-и-ик! – серебряным колокольчиком прозвенело над ухом Увертюрина, и он разжал веки. Ему улыбалась женщина в белом. – Укольчик уже подействовал. Сейчас выдернем зубик!
Упругая нога счастья пнула Пашу под зад.
- Я дома!... В Питере!... – просиял Увертюрин. И радостно разинул рот навстречу зубодёрным клещам.