Сеть Индры

Третью ночь подряд слушаю аудиокниги.
Утром пью белый пуэр.
Третий день читаю "Илиаду" и "Диалектику мифа" Лосева.
Вечерами отвечаю на письма,которые когда-то послал сам себе.
Вечерами сердце замыкается и не может познавать, уста умолкают и не могут говорить.
Нечто связывает все нити мироздания, но никто не видит его формы.
Это Нечто называют сеть Индры.

В древнем тексте "Авамсака сутра" Вселенная описывается как бесконечное переплетение струн или нитей, обретшее бытие по воле индуистского бога Индры.
В каждом сочленении этой бесконечной сети закреплен великолепно отполированный драгоценный камень с бесконечным числом граней, в каждой из которых отражаются все грани каждого другого камня в этой сети. Поскольку сама сеть, число камней и число граней бесконечны, то количество отражений тоже бесконечно. Когда любой камень в этой бесконечной сети тем или иным образом меняется, то меняются и все остальные камни в бесконечном мироздании.

История о сети Индры метафорически объясняет связи, которые мы порою наблюдаем между, как нам казалось, несвязанными событиями.
Однако, совсем недавно еще в прошлом году, я стоял в зеркальной мечети воздвигнутой над усыпальницей непрочной Фатимы в священном городе Кум.
Интерьер сооружения, созданный из бесконечного количества зеркал сложенных в бесконечные орнаменты и узоры, менялся стоило только изменить угол зрения или просто шевельнуть рукой или пальцем..
И там под зеркалами купола я понял, что сеть Индры - это не метафора и не поэтический образ, а живая реальность, с которой стоит считаться и которую невозможно игнорировать...

Пуэр надо разбавлять молоком. В большой цилиндрической чашке, так вкуснее - её опоясывают две золотых полоски.
Сверху, там где пьют, тонкая роспись романским орнаментом.
Поэтому всякий раз, когда подношу чашку ко рту, мои губы пробуют на вкус эти теплые крестики, ромбы, овалы и снежинки.

"Илиаде" почти три тысячи лет.
Стоит предположить что за прошедшее время запас наших метафор подошел к концу и способность обнаруживать тайное родство понятий истощилась. Сила и слабость этого утверждения коренится в нем самом, а поразительная строчка Данте ("Purgatorio",I,13) где он сравнивает небо Востока с восточным камнем, незамутненным камнем в чьем имени, по счастливой случайности, опять же скрыт Восток ("Dolce color d'oriental zaffiro"), по прежнему прекрасна.
Чего не скажешь о напыщенной и немощной грубости языка нашего времени.
Старый перстень из Кума с фирузой, который я впервые увидел в руке необычного даже для тех мест, старика перед входом в усыпальницу непорочной Фатимы, сейчас украшает средний палец моей правой руки.
ОН из серебра и на внутренней стороне стоит крохотное клеймо мастера, который создал его.
"Фарид" гласит на фарси арабская вязь, которую можно прочитать под сильным увеличением. Я сниму его потом, поздним вечером, перед сном.

Камень живой. Небесно-голубого цвета с тусклым восковым блеском.
Плиний пишет, что "каллаис - так он называет бирюзу на греческом - подобен сапфиру (или дантовскому "d'oriental zaffiro") по цвету,
но он более бледный и окраской больше напоминает воду около морского берега".
Все правда.

Наливаю себе ещё одну чашку чая. Пуэр настоялся, он стал шершавым на вкус.
В нем появились нежность и глубина.
Также нежны, продолговаты и шершавы побеги травы и молодая листва по весне.

В третьей книге "Риторики" Аристотель замечает, что всякая метафора возникает из ощущения сходства между различными вещами.
О том же пишет Милан Кундера в четвертой части "Бессмертия".
Но приходит к неутешительному выводу, что в обычном брутальном термине
больше пленительности и взрывной силы, нежели во всех метафорах, что были когда-либо им вымышлены.

По счастью не бывает скучной или неинтересной философии.
Даже гипертрофированный пессимизм Сиорана веселит; а трагическое мужество Декарта хранит внутри вселенную счастья и радости. Поэтому вослед за Кундерой к сухому аристотелевскому изложению отношусь с подозрением.

Александр Македонский еженощно клал под подушку "Илиаду" и кинжал.
Аристотель этому его не учил..
И это единственная черта, которая мне нравится в Македонце.
Все остальное, включая педарастию и параноидальное стремление уничтожить древнейшие цивилизации земли - отстой.

Человек во мне не дает мне ни мгновения передышки.
Оставаясь сообщником времени, словно любитель неразрешимых задач, использую энергию своих заблуждений для того, чтобы допить чай, дочитать "Диалектику мифа", выучить имена ангельских чинов, воспроизвести по памяти список кораблей и внимательно приглядеться к щиту Ахилла, для того чтобы снова увидеть, какой он - огромный, выпуклый и круглый. И как он сделан - из пяти сложенных медных листов и окован тройным ободом.

А ещё я вижу как создатель украсил щит множеством изображений из золота, серебра, белого олова. Наверху полукругом раскинулось небо, по нему плывут золотое солнце, серебряный месяц и блестящие созвездия. Внизу изображена земля и жизнь людей, как она проходит на этой земле.

Посреди земли — два города. Один живет мирной жизнью: на его улицах происходит свадебное веселье,
на площади собрался народ,
Между горожанами на отесанных камнях сидят старейшины со скипетрами в руках,
они выслушивают просьбы и жалобы граждан и вершат суд.

Другой город обложили враги.
Навстречу им, сверкая щетиной копий, выходит войско защитников города.
Над воинами возвышаются две фигуры в золотых доспехах — это боги Арей и Афина предводительствуют войсками.
По рядам рыщут Вражда и свирепая Смерть.

За городами расстилается остальная Вселенная .
Землепашцы погоняют волов, запряженных в плуг, кругом чернеет вспаханная земля.
Наемные работники жнут золотую ниву, следом за ними идут дети — они собирают охапки сжатых колосьев и передают их вязальщикам снопов.
Между работниками стоит владелец поля. В стороне, под тенью дуба,
повара режут овец и жарят мясо на ужин жнецам, а женщины просевают белую муку, чтобы испечь хлеб.

За полем раскинулся виноградник — весь золотой, с черными гроздьями винограда, висящими в золотой листве.
Юноши и девушки несут плетеные корзины, доверху наполненные срезанным виноградом.
Мальчик с лирой в руках развлекает работников пением.
Еще есть стадо быков, золотых и серебряных. Оно идет к водопою.
За стадом идут пастухи со сворой собак.
Из камышей появляются два свирепых льва, они опрокидывают переднего быка, терзают его зубами и когтями.
Пастухи травят львов собаками, но собаки боятся подойти к хищникам и только лают издали, поджав хвосты.

Картину на щите - уже ближе к краю - замыкает веселый хоровод юношей и девушек. Слышен смех и песни.
У юношей через плечо висят золотые ножи на серебряных ремнях, девушки в легких одеждах, с венками на головах.
Щит окаймляет серебристо-белая полоса — река по имени Океан, обтекающая землю повсюду.

Борхес заметил, что самые славные подвиги меркнут, если они не воспеты в словах.
Но я встречал другое мнение - все произнесенные слова, метафоры, молитвы, тайны и проклятия никуда не исчезают.
Они продолжают порхать в пространстве магического универсума.
Кажется я прочел это у Демокрита. Поэтому при желании можно услышать все. Разговоры царей и шепот влюбленных,
песни сборщиков винограда и страшные крики дерущихся в Эфесе гладиаторов.
Но мы просто не хотим и поэтому не слышим.
Нам легче переносить собственные слёзы, чем потрясающее легкомыслие ангелов.
А ведь как просто заключить себя в звёздную палату молчания, извлекая из этого волшебные метафизические выгоды.
Однако смех небес слишком громок для нас и он заглушает любые звуки предназначеные людям.

Кажется нам уже поздно учиться этим погружениям в беспамятство?
Но разве стоит падать в обморок не под орган?
Ведь музыка только совсем недавно - начиная с Бетховена стала обращаться к людям
- до него она обращалась исключительно к Богу.

Возможно поэтому знаменитый Лао-цзы мечтал прожить незаметную и безымянную жизнь.
Как известно его постигло фиаско.
По малодушию он уступил просьбам своих друзей, и сочинил "Дао-дэ-цзин" - крохотную книжицу,
используя для её написания всего лишь пять тысяч иероглифов.
Но он, как никто другой, понимал, что когда вода течет вниз, она сама ничего не делает,
ибо стекать вниз — ее природное свойство.
Высший человек не совершенствует свои свойства, но люди не отворачиваются от него.
Вот и небо само по себе высоко,
земля сама по себе тверда,
солнце и луна сами по себе светлы.
Что же им надлежит совершенствовать?

И я думаю, что существует только два вида причинно-следственных связей.
Первый - естественный, он состоит из бесконечного множества случайностей.
Второй - магический, ограниченный и прозрачный,
где каждая деталь - будь то романский орнамент, книга, чай, снегопад за окном,
иероглиф или птица, клюющая желтое пшено на подоконнике - это предзнаменования.
Сегодняшним утром допустим только второй.
Первый можно оставить симулянтам от психологии, трусоватым реалистам,
неспособным отличить меланхолию от депрессии, а любовь от болезни....

На картинке сверху Щит Ахиллеса (реконструкция 2004 года)