Абазинский робинзон

Поздно вечером, когда уже сгустились июньские сумерки автобус приехал в Абазу. По просьбе пассажира – высокого худющего парня – водитель притормозил в указанном месте. Вот и дома!
- Господи, лысый, а исхудал-то как. Вас там не кормили что ли… - всплеснула руками мать при виде сына.
- Привет, ма! Ты за каникулы откормишь. Для этого и приехал. Молоко есть?
- Недавно подоила. Тепленькое еще, как ты любишь. Садись к столу, - засуетилась хозяйка. – Отец, смотри, какой скелет к нам пожаловал.
Отец вышел из горницы, оценивающе глянул на сына, обнял.
- Не спрашивай ни о чем. Расскажу потом, - шепнул ему Георгий.

А уже через два дня еще до рассвета вышли на реку. Тридцатисильный «Вихрь» толкал по высокой воде вверх по течению Абакана легкую дюральку. Вел отец. На его молчаливое приглашение сын отрицательно покачал головой. А раньше любил… Сладковатый, знакомый с детства дымок  мотора относило вниз по течению. Река дышала сыростью. Сын устроился на лавке поудобнее, поднял воротник бушлата, провожал взглядом знакомые берега.

После двух часов пути пристали к берегу в пологом месте. Долили в бак топливо.
- Будешь, - протянул отец портсигар с «Примой».
- Бросил.
- И то правильно. Так что там у тебя?
- Да сильно-то и рассказывать нечего. Сам знаешь, что там под Киевом было. Нас по тревоге подняли. Ну и вот.
- Помирать в тайгу собрался?
- Оживать.
- Ну и молодец.
- Мать успокой как-нибудь.
- Попробую.

И еще не один час стучал трудяга мотор, вез мужиков к белым горам. И не раз доливали смесь бензина с маслом. Наконец свернули в узкую протоку. Обычно по ней не ходили, но в паводок можно было немного подняться. Все же меньше пешком. Дошли до предела, отец направил лодку к затопленному берегу, мягко уткнулись. Сын выбрался, с усилием вытащил рюкзак, неловко взвалил его на плечи.
- Дойдешь?
- Доползу. Приезжай за мной через месяц. Ружье лежит где обычно?
- Где же еще. Ты поосторожнее. Клеща много.
- Лишь бы не медведя, - улыбнулся сын, отталкивая лодку.
Справился, но едва не упал, потеряв равновесие. Махнул на прощание рукой. Получил ободряющий кивок в ответ. Течение развернуло казанку. Затарахтел мотор. Знакомый сутуловатый силуэт скрылся за выступом скалы. Георгий огляделся. В восьми километрах выше по речке стояла дедовская заимка. Тропа хожена-перехожена, да только в другом состоянии. Сделал первые шаги по молодой траве. Ноги предательски дрожали. «Трудно поверить, что год назад я играючи выполнял двадцать пять подъемов переворотом», - подумал парень.

Впервые на заимке он побывал еще дошкольником. Знакомой тропой пробегал путь на одном дыхании. «Оказывается, восемь километров могут быть разной длины», - рассуждал путник, привалившись рюкзаком к кедру. Тропа петляла, иногда в обход скал приходилось штурмовать подъемы. Поднялся на очередной невысокий отрог и остановился. Сесть не решился. Опасался не подняться. Снизу доносился шум речушки, но стук сердца казался громче. Сосчитал пульс. Сто сорок ударов. «Хорошо, что прохладно. И без того спина мокрая, а было бы как в бане. И прошел-то всего ничего. Никогда эту горочку не замечал».

Отдохнув, двинулся вниз к речушке. Оранжевыми звездочками покрыли поляну цветы. «Привет, жарки!» Георгий увидел у тропы молодую черемшу. Повинуясь порыву, сбросил рюкзак, присел, перемещаясь гусиным шагом от травинки к травинке, вырывал стебли и ел душистые стебли. Без соли, без хлеба, если вырывал с корнем, то и его пережевывал с хрустом, не особенно заботясь о налипшей земле.

Минут через пятнадцать вернулся к тропе. Оглянулся на поляну, усмехнулся: «Вот потрудился, словно медведь сахан-далю драл! - озаботился. - Такими темпами и до вечера не дойду!» Встретил взгляд любопытного бурундучка, улыбнулся ему как старому другу:
- Дойду, не беспокойся.
Нашел подходящую палку, приспособил под посошок. Волоком дотащил рюкзак до колодины, спугнув с нее бурундука. Влез в лямки, и двинулся дальше на трех ногах. По пути сорвал несколько метелок сахан-дали на чай. На другой полянке нашел кандык. Ножом выворачивал луковицы. Набрал полный карман. Слегка сполоснул в речке и хрустел ими. Иногда и с песочком.

Несколько раз останавливался, отдыхал. На одном из привалов перекусил. Черный хлеб с салом, пара картофелин, все та же черемша, кружка воды из ручья. Уже не от голода, а по наитию Георгий отвлекся от пути. Увидел возле старого пня огромный муравейник. Оставил рюкзак на пне, посохом разворошил домик рыжих тружеников, и, не обращая внимания на больные укусы, выхватывал белых личинок из копошащейся массы встревоженных хозяев. Съедал иногда вместе с муравьями.
- Не обижайтесь, ребята, - сказал он им, стряхивая насекомых с рук, - мне надо.
Перед тем как снова отправиться к цели глянул в небо. Вспомнил, как весной и по осени над долиной тянулись на юг журавлиные клинья. Пришли на ум слова печальной песни. Отогнал их: «Не будет в этом строю места для меня!»

Горы уже стряхивали вечернее золото с вершин в подступающую ночь, когда Георгий добрался до заимки. Избушка из лиственных бревен служила не первому поколению таежников. Она никогда не закрывалась, всегда был под навесом запас дров, а в домике лучина на растопку, и на полке в недоступном для грызунов месте нехитрые припасы: мука, крупа, соль. Стемнело быстро, но уже затрещала в печке растопка, огонь перебросился с тоненьких щепок на дрова, закипела смола на сучке. Вспыхнула синим пламенем. Георгий прикрыл дверцу: «Порядок». Избушка-невеличка прогревалась быстро.
- Дошел! – констатировал он. И замолчал, наткнувшись на знакомый с малолетства взгляд. Иконка здесь была всегда. Простенькая. Георгий зажег свечку, поднес к лику. В неровном пламени показалось, что всегда суровое изображение улыбнулось ему. Поспешно опустил свечку на стол. Улыбка вроде бы, а не по себе стало парню.

Ласка ласке рознь. Вроде бы по-доброму говорила ему женщина из врачебной комиссии.
- …подлечим, и не надо ни о чем беспокоиться. Идите пока в палату.
Он вышел из кабинета, но вдруг отчаянно сильно захотелось домой. Без стука открыл  и услышал тот же голос.
- … месяца два. Мы сделали все, что могли, но мы не боги, а чудес не бывает.
- Извините, это снова я. А можно съездить на долечивание домой? Там и стены помогают, и мать уже почти год не видел.
- Домой? А почему бы на самом деле не поехать. Только вот слабоваты вы для путешествий.
- Да какая разница, лежать на полке вагона или на кровати в госпитале?
- Идите в канцелярию, выписывайте требование на билет. Если доплатите, то можно и самолетом.

И вот он здесь. «Улыбнулся ему чудотворец, или мерещится? А насчет двух месяцев она погорячилась, - подумал Георгий, подкидывая поленья. Прилег и мгновенно уснул. Усталость может быть и снотворным и наоборот, не давать спать.

Два дня он пополнял запасы дров. Не каждый, кто останавливался на ночлег, это делал. Но в ста шагах повалила буря кедр. Георгий пилил его на чурки, скатывал их по склону, колол и укладывал поленья. На второй день отвлекся, не сдержался, сбегал на речку с удочкой. Речушка бурлила, с грохотом билась о скалу, сворачивала в сторону, обещая, что в следующий раз пробьется напрямую. Здесь обычно хорошо брал хариус. Но не в этот раз. Две поклевки рыбак прозевал, на третий изловчился. Рыбка закончила недолгий полет в ладони рыбака.
Георгий не раз видел, как некоторые чалдоны готовят сугудай, но сам не пробовал, предпочитал малосол, но покруче. А тут, не задумываясь, выпотрошил рыбешку на камушке, выдавил большим пальцем кровь из-под хребта, порезал на кусочки, присолил. Вытащил из кармана луковицу, тоже порезал на колечки. Обычно рыбе давали полежать минут пятнадцать. Некогда! Умял все с черной черствой чернушкой. Вкусно.

Вечером Георгий пек лепешки, прикидывая, что надо было молодой ревень приберечь на пирог, а не съедать его едва ли не на корню. Ну, задним умом все мы гениальны. В следующий раз. Стоять у плиты занятие вроде бы не мужское, но в условиях, когда рядом няни нет, оно даже интересное. Он переворачивал в чугунной сковородке последнюю лепешку, когда за дверью гавкнула собака.
«Кто-то в гости на запах хлеба», - подумал хозяин, и все же глянул на стену, где в изголовье повесил старенькую двустволку. Чужие здесь не ходят, но мало ли!
- С добрым вечерком. Не помешаю, мил-человек? – почти не сгибаясь, вошел в низенькую дверь старичок.
- Дядя Саня, как же ты можешь помешать! Милости прошу! – Георгий обрадовался знакомому охотнику. Ровесник деда. Они вместе прошли от Москвы до Берлина. Только вот деда нет уже десять лет, а старый хакас еще бодр, на ногу легок, да и на глаз не жалуется. Дичь хоть и поменьше фрица, а бьет ее без промаха. Правда, уже не сезон… Да и заимка его ниже по течению.
- А я тут мимо шел, дай, думаю, загляну, - бесхитростно приговаривал старичок, - угощу внучонка друга чем-нибудь. Он прицельно глянул на гору лепешек, – да и сам угощусь. Мне отец твой сказал, что ты с учебы вернулся…
Дед ловко развязал узел вещмешка, вытащил из него несколько кульков.
- Не в крюк было ко мне бежать? – поинтересовался Георгий.
- Для бешеной собаки сто верст, сам знаешь, одно удовольствие пробежать. Вот тебе маралятина вяленая. Забыл, паря, вкус-то? Вот от бабки курт из овечьего молока. Вот медок. Это прошлого года, молодой попозже попробуешь. Дома, когда вернешься. Я этим летом пока не качал. Это… - он аккуратно поставил на стол три полулитровых бутылки, - пантакрин, настойка из маральего корня и облепиховое масло.
- Ты, дядя Саня, как Дед Мороз! Спасибо за гостинцы.
- Спасибо не булькает, - засмеялся гость. – Чаек-то есть?
- Конечно. Со смородиновым листом и брусничником. С лепешками самое то.
Не спеша чаевничали. Георгий рассказывал об учебе, интересовался новостями, поговорили об охоте и рыбалке. Ближе к полуночи решили укладываться. Дед мелко перекрестился на икону.
- Ты, смотрю, не молишься и не крестишься.
- Я и помолился бы, дядя Саня, да слов не знаю.
- И не надо их знать. Просто сядь напротив и поговори. Слова сами придут. Да помни, что зовут тебя не Жоркой, не Гогой, а Георгием. Как моего друга и твоего деда звали. А Георгий – это победитель.
- Я читал, что в переводе – земледелец.
- В книжках тоже ошибаются. А Георгиевские кресты давали за что? За победу.

Утром старик обнял на прощание хозяина, свистнул свою лайку.
- Пальма! Пошли, - улыбнулся на прощанье, подмигнул узким глазом, - держись, паря, давай.
- Даю, держусь, - шепнул вслед шустрому деду Георгий.

И полетели деньки. Спросить его что делал тогда-то или тогда-то. Не ответил бы. Ловил рыбу, солил ее и вялил. Солил папоротник и ел его килограммами. Подстрелил на галечнике глухаря. Опять рыбачил. Пилил дрова. Затыкал мхом пазы в углу дома. Выкапывал какие-то корни, отваривал их. Пил терпкий настой. По утрам принимал зелье из дедовских бутылок. Завтракал. Жил.
Однажды он заметил, что без одышки и без остановок одолел несколько километров, когда ходил к солончаку. Вернувшись, принял упор лежа возле порога в домик и несколько раз уверенно отжался.
Вечером он поставил свечку перед иконой. Прокашлялся:
- Я, конечно, комсомолец… но это же не большой грех. И сильно хочется жить. Я у родителей один. Хотел им внуков и внучку подарить. Это тоже не грех.

Пламя свечи качнулось. И Георгию показалось, что старец согласно кивнул в ответ. Георгий продолжил разговор уже увереннее. Он понимал, что если его слышат – хорошо. А если не слышат – ничего плохого.
- Осенью вернусь в училище и учиться буду нормально. Мне много не надо. Только здоровье. И все.
И снова колыхнулось пламя.

Ночью Георгию снилось недалекое прошлое. Как их везли на армейском Урале, как  они устанавливали помпу. Как мешал дышать респиратор с детским названием «Лепесток». Как приехавший армейский капитан материл их руководителя. А потом приснилось, что он разговаривает с соседкой. Она весело смеется. И конопушки у нее на носу такие милые.
Проснулся. Подумал: «Надо будет соседку рыбой угостить. Она через два года школу оканчивает. А я училище. Быстро растет молодежь!» - Повернулся на другой бок и спал уже без сновидений.

В назначенный день он рано утром сидел на стрелке речки с Абаканом. Только к обеду издалека услышал знакомое татаканье мотора. Заскочил в воду, подтянул лодку вместе с отцом на галечный берег. Посидели.
 - Будешь, - снова протянул ему отец сигареты.
- Не буду.
- А я покурю. Ты пока топливо подлей.

Отец с удовлетворением смотрел, как загоревший сын пусть и без прежней сноровки, но уже уверенно поднимет бак и заливает горючее. Как играют у него под кожей мышцы. Как ловко он укладывает в лодку рюкзак и мешки с чем-то. Что-то рассказывает… Отец отвернулся. Поморгал, дым у сигарет едкий, щиплет глаза.
- …а потом хариус пошел. Я его и насолил и навялил. Тайменя взял. Дров заготовил, а то мало совсем оставалось. Я назад на моторе, ага?

В конце августа Георгий постучал в дверь знакомого кабинета.
- Здравствуйте. Я вам гостинцы из Сибири привез. Рыбу сам ловил. В Москве такой нет.
- Ты тот мальчик, который поехал семью навестить? – ахнула докторша. – Из Киевского училища.
- Тот самый.
- Не может быть! Это же чудо какое-то...


В этой истории выдумано все. Кроме имени главного героя, времени и мест, где все произошло. Георгий сдержал слово. Его родители успели понянчиться с двумя сыновьями и внучкой. Мать соседской девочки тоже.