Глава 64. Мама, довольно!

 Хо­лод­ная сталь глаз про­жига­ет нас­квозь. Кру­эл­ла Де Виль не бы­ла бы со­бой, не умей она по-нас­то­яще­му не­нави­деть. Она си­дит, де­монс­тра­тив­но-по­каза­тель­но рас­пра­вив пле­чи (о, ко­неч­но же, ей ни­ког­да не за­быть, как мать би­ла за су­тулость по этим са­мым пле­чам), и, глу­боко за­тяги­ва­ясь, ку­рит в по­толок.

       Наб­лю­дать за Мад­лен, вце­пив­шей­ся в стол и бо­ящей­ся под­нять взгляд, да­бы встре­тит­ся с хо­лод­ной про­жига­ющей нас­квозь сталью ее глаз, ор­газми­чес­ки при­ят­но. Мад­лен при­пол­зла сю­да без сво­его из­вечно­го три­ум­фа, го­речь ко­торо­го ее до­рогая до­чень­ка чувс­тво­вала ожо­гами бо­ли под ко­жей дол­гие го­ды сво­ей юнос­ти вза­пер­ти, нет. Те­перь это – не­удач­ни­ца, заб­лудшая ду­ша, го­рящая в аду и на­вер­ня­ка, кри­чащая так, что да­же Дь­явол ей со­чувс­тву­ет. Она си­дит на са­мом кра­юш­ке сту­ла, бо­ясь пос­мотреть Кру­эл­ле в гла­за, зная, что уто­нет в этом взгля­де, и ку­са­ет гу­бы до кро­ви. Нет­ро­нутый поч­ти ко­фе дав­но ос­тыл, ран­нее ут­ро сме­нилось при­ливом сол­нца, а они все так же си­дят втро­ем на кух­не вот уже нес­коль­ко ча­сов и мол­чат.

       Рум­пель­штиль­цхен. Кру­эл­ла пе­рево­дит взгляд с изу­чения ма­тери, ко­торая, ка­жет­ся, пос­та­рела и по­дур­не­ла, на не­го. Тем­ный здесь с то­го са­мого мо­мен­та, как она вош­ла в кух­ню, не по­кидал их ни на миг. Из­редка встав­ля­ет па­ру ни­чего не зна­чащих слов, об­ме­нива­ет­ся с ее ма­терью па­рой ни­чего не зна­чащих фраз, ска­зан­ных из чис­той веж­ли­вос­ти, ис­подлобья наб­лю­да­ет за нею, Кру­эл­лой Де Виль, ве­ро­ят­но, ожи­дая, ког­да же гря­нет гром.

       Гро­ма не бу­дет, зря на­де­ет­ся. Мать из­ло­мала паль­цы и ис­ку­сала гу­бы, ее шум­ное, боль­ное ды­хание вы­рыва­ет­ся нес­трой­ным ря­дом из гру­ди, Тем­ный ос­то­рож­но бро­са­ет один за дру­гим взгляд на Кру­эл­лу, пол­ный ил­лю­зий то­го, что все кон­тро­лиру­ет. Бед­ный Голд, он так и не по­нял за столь­ко лет, что ей уда­ет­ся то, что не да­но ни­кому - обыг­рать его. И что она всег­да, или прак­ти­чес­ки всег­да, его обыг­ры­ва­ет.

       Она его не­нави­дит. Да­же жгу­чая лю­бовь, ка­кую ис­пы­тыва­ет дол­гие го­ды, не ме­ша­ет этой не­навис­ти рас­све­тать, под­ни­мать­ся в гру­ди, в ду­ше и сер­дце. Она его до смер­ти, лю­то, до ко­лик в жи­воте не­нави­дит.

       Пер­вым по­рывом бы­ло орать, ко­лотить его в грудь, ис­ца­рапать ему ли­цо, ра­зор­вать на час­ти, ис­ку­сать, ис­пе­пелить взгля­дом, прев­ра­тить в ку­чу пеп­ла, ког­да уви­дела сто­ящую на по­роге их до­ма мать. Са­му Мад­лен же прос­то хо­телось прок­ли­нать – не­ус­танно, сно­ва и сно­ва пов­то­ряя прок­лятья, как ман­тру. Ру­ки дро­жали, она да­же не пы­талась скрыть это­го, ког­да дер­жа­ла нож, на­мазы­вая сэн­двич оре­ховой пас­той.

       Пер­вым же­лани­ем бы­ло про­тара­нить эти два те­ла – жи­вое и мер­твое, вос­крес­шее на нес­коль­ко ча­сов, что­бы прий­ти к ней за про­щени­ем, за ис­купле­ни­ем, все до еди­ного пат­ро­на рас­тра­тить на них, а по­том лю­бовать­ся ре­зуль­та­тами сво­ей ра­боты, не вы­носить тру­пы, по­ка они не нач­нут гнить и по­ка смрад­ный за­пах не ста­нет слы­шан в мэ­рии Сто­риб­ру­ка.

       Но Кру­эл­ла не бы­ла бы со­бой, до­веряй она пер­вым по­рывам. О нет, до­рогая, ЛЮ­БИМАЯ ма­моч­ка ес­ли и на­учи­ла ее по-нас­то­яще­му че­му-то хо­роше­му, так это ждать. За­та­ив­шись, вы­жидать сво­его ча­са, са­мого удоб­но­го мо­мен­та для то­го, что­бы на­нес­ти удар. Чер­дак, где она то­милась дол­гие го­ды, был луч­шей тре­ниров­кой ее спо­соб­ности тер­петь и в кон­це кон­цов, она ста­ла у Де Виль-млад­шей срод­ни та­лан­ту.

       Ви­димо, ни Голд, ни дра­гоцен­ная Мад­лен так это­го и не по­няли, раз од­на еще не изъ­яви­ла же­лания уда­лить­ся, а вто­рой не ре­шил соп­ро­водить ее ту­да, от­ку­да при­вел.

       … Об­жи­га­юще-хо­лод­ная сталь глаз ис­пе­пеля­ет обо­их, дво­их оди­ноких бе­зум­цев, приг­ревших­ся на этой кух­не. Глуп­цы. Ее бе­зумие зат­мит лю­бого, но, ка­жет­ся, при­дет­ся и это объ­яс­нять на прак­ти­ке, сно­ва и сно­ва. Глу­пые, глу­пые лю­ди.

       Она пог­ру­жа­ет­ся в сла­дос­тные мыс­ли фи­наль­ной бит­вы, как иные ны­ря­ют в мор­ские вол­ны, то­нет в них, слов­но в мо­ре, как вдруг…

       Лег­чай­шее при­кос­но­вение к ко­же зас­тавля­ет ее вздрог­нуть и опом­нить­ся. Ну да. Они в до­ме Тем­но­го, на кух­не, пь­ют ко­фе. Дей­стви­тель­но. Ей не прис­ни­лось. Она смот­рит на ру­ку, что ос­то­рож­но тро­га­ет ее ла­донь – смот­рит стран­ным, по­терян­ным, ка­залось бы, пус­тым взгля­дом, буд­то бы не по­нима­ет, что про­ис­хо­дит, че­го от нее хо­тят. А мо­жет, прав­да, не по­нима­ет.

       Од­но ей из­вес­тно точ­но – в этот мо­мент, ког­да мать дот­ро­нулась до ее ла­дони и та мгно­вен­но дер­ну­лась, го­товая сжать­ся в ку­лак, но ос­та­нов­ленная в пос­леднюю се­кун­ду уси­ли­ем во­ли, она вся прев­ра­тилась в сонм за­пахов, ощу­щений и зву­ков. Она те­перь – как сто­роже­вой пес, ох­ра­ня­ющий свои вла­дения, как хищ­ник, го­товя­щий­ся к прыж­ку, что­бы рас­терзать на­мечен­ную, еще по­ка не за­метив­шую его жер­тву.

       Как ма­лень­кий ре­бенок, из пос­ледних сил от­ча­ян­но ста­ра­ющий­ся не зап­ла­кать, ког­да ему боль­но и страш­но.

       Кру­эл­ла Де Виль ра­зучи­лась да­же ды­шать.

       Взгляд ма­тери по­рази­тель­но жиз­ненный для тру­па и – о, как пред­ска­зу­емо! – все еще все­ля­ет в Кру­эл­лу поч­ти что жи­вот­ный ужас. Эти ле­дяные го­лубые гла­за, поч­ти сов­сем как у нее, зас­тавля­ют сер­дце Кру­эл­лы, и без то­го ба­рах­та­юще­еся во Ть­ме, пре­ис­полнит­ся но­вой пор­ци­ей не­навис­ти. Не­нависть раз­ли­ва­ет­ся в кро­ви, вы­ража­ясь сту­ком в вис­ках, поч­ти ог­ненной болью в моз­гу, при­ливом ме­сяч­ных, ко­торые не да­ют по­коя уже поч­ти не­делю. Не­нависть вы­деля­ет­ся ядом с каж­дым ды­хани­ем, по­падая ма­тери на ли­цо и на ще­ки, за­пол­зая ей в рот.

       Мад­лен при­от­кры­ва­ет гу­бы, ед­ва удер­жи­вая стон, и звук ее го­лоса бь­ет Кру­эл­лу то­ком, разъ­еда­ет мозг где-то под кор­кой, из­нутри.

       - Прос­ти ме­ня, Кру­эл­ла. Прос­ти, де­воч­ка.

       Пять слов, толь­ко пять. Рас­тя­нув­ши­еся во вре­мени как пять­сот, и бь­ющие ис­крой, как це­лых пять ты­сяч. Пять слов, ко­торых Кру­эл­ла (ес­ли быть чес­тной) ни­ког­да не жда­ла. Пять чер­то­вых слов, ко­торые зас­тавля­ют ее оце­пенеть, пло­хо по­нимая, но яв­но пред­чувс­твуя, что бу­дет даль­ше.

       Ис­по­ведь? Хо­тела бы она ус­лы­шать ма­терин­скую ис­по­ведь? Нет, вряд ли. Бо­га в ду­ше Кру­эл­лы ни­ког­да не бы­ло, а Дь­яво­лом бы­ла она са­ма. Так к че­му длин­ные про­пове­ди и кра­сивые фра­зы, коль уж они прос­то не най­дут мес­та в ее ду­ше?

       Уни­жения? Хо­тела ли она хоть од­нажды уви­деть, как мать уни­жа­ет­ся, ста­новит­ся пе­ред нею на ко­лени, воз­можно, кри­чит? Она это ви­дела, с нес­кры­ва­емой ра­достью, с ка­ким-то поч­ти ор­газми­чес­ким чувс­твом, сво­дящем жи­вот в ту­гой ко­мок, наб­лю­дала за тем, как Мад­лен уми­ра­ет. Это бы­ло вер­хом ее уни­жения, ос­таль­но­го Кру­эл­ле бы­ло не нуж­но.

       И все же – она да­рит ей один единс­твен­ный, ко­рот­кий, но аб­со­лют­но це­ленап­равлен­ный взгляд – гла­за в гла­за. И да­же ла­донь ос­та­ет­ся под ма­терин­ской ла­донью, хоть и сжа­тая в ку­лак, не спе­шит вы­рывать­ся из тя­гос­тно­го пле­на. - Все, что я ког­да-ли­бо де­лала – из стрем­ле­ния за­щитить те­бя. Все, что я ког­да-ли­бо со­вер­ша­ла, я со­вер­ша­ла из-за люб­ви к те­бе, – вы­дыха­ет мать еди­ным по­рывом, и горь­ко ка­ча­ет го­ловой: - жаль, что ты ни­ког­да не по­нима­ла, что та­кое лю­бовь.

       Кру­эл­ла мол­чит. Не по­тому, что не зна­ет, что от­ве­тить. Сло­ва, бур­ным по­током го­товые из­лить­ся из нее, ко­мом зас­тре­ва­ют где-то в глот­ке, скре­жещут нё­бо, ан­гинным на­летом ос­та­ют­ся на язы­ке. Мать тя­нет к ней ру­ки, не­ук­лю­же об­ни­мая ху­дую спи­ну, пог­ла­живая су­тулые пле­чи, по­ка длин­ные тон­кие паль­цы, да­же пос­ле смер­ти до оду­ри во­ня­ющие со­бака­ми и си­гаре­тами, за­пол­за­ют в ее во­лосы, блуж­дая там, как в ле­су.

       Объ­ятие, слиш­ком ко­рот­кое для пер­во­го за всю жизнь Кру­эл­лы, и слиш­ком дол­гое для их боль­ных от­но­шений, за­кан­чи­ва­ет­ся, мать сно­ва пог­ру­жа­ет­ся в се­бя, от­ре­шен­но гля­дя в ок­но, и, мо­жет быть, счи­тая ми­нуты до от­бы­тия в ло­гово смер­ти, об­ратно.

       Кру­эл­ла тя­нет­ся паль­ца­ми к ли­цу Мад­лен, ос­тавля­ет от­пе­чат­ки на ще­ках, по­доб­но ма­тери, впол­за­ет в ее во­лосы, соб­ранные ту­гим, тол­стым уз­лом на за­тыл­ке, сос­ре­дото­чен­но лас­ка­ет ос­трые ску­лы, тро­га­ет шею, рас­ка­тывая под паль­ца­ми ро­дин­ки. Про­бу­ет мать на вкус, ос­то­рож­но при­пав гу­бами к са­мому краю губ, гла­дит ла­дони, за­мер­шие на пол­пу­ти к но­вым объ­яти­ям, а за­тем, по­ка Мад­лен еще не ус­пе­ла ни­чего сде­лать в от­вет, при­жима­ют­ся ко лбу, не­ук­лю­же лас­кая и его.

       От­крыв гла­за, Мад­лен ло­вит удив­ленный, поч­ти не­зем­ной взгляд до­чери, изоб­ра­жая блед­ное по­добие улыб­ки на гу­бах – ви­димо, все, на что сей­час спо­соб­на, - и, всхлип­нув тя­гос­тным вздо­хом, в ко­тором од­новре­мен­но слы­шит­ся и ра­дость ос­во­бож­де­ния, шеп­чет по сло­гам:

       - Кру-эл-ла. Моя до­рогая де­воч­ка.

       Она вста­ет, по­тянув мать за со­бой с ка­кой-то бла­жен­ной поч­ти ан­гель­ской улыб­кой шеп­ча:

       - Пой­дем, ма­моч­ка. Я хо­чу по­казать те­бе го­род. Я хо­чу по­казать те­бе мир, в ко­тором жи­ву.
       - Да, да! – ожив­ленно, го­рячо шеп­чет мать, раз­мякшая от не­ожи­дан­ной лас­ки, и Кру­эл­ла ос­та­нав­ли­ва­ет Тем­но­го, ка­чая го­ловой:
       - Нет, я са­ма. Мы с ма­моч­кой спра­вим­ся. Прав­да, ма­ма?
       За­ис­ки­ва­ющий взгляд сно­ва ищет глаз ма­тери и от­ве­том слу­жит сно­ва жар­кое, счас­тли­вое: «Да, Кру­эл­ла. Да, моя де­воч­ка, ко­неч­но!»
       Она уво­дит мать из это­го до­ма, по­даль­ше от Рум­пе­ля, ото всех, лас­кой вы­мани­ва­ет ее на ули­цу, идя чуть впе­реди, бук­валь­но на пол­ша­га, и ни на миг не вы­пус­кая паль­цы Мад­лен из сво­их. Ощу­щение взгля­да Тем­но­го, смот­ря­щего им вслед, под­сте­гива­ет при­жать­ся к ма­тери еще силь­нее, стать с ней еще бли­же – поч­ти еди­ным це­лым.

       Она от­кры­ва­ет дверь «Зим­ме­ра», приг­ла­шая мать при­со­еди­нить­ся, и про­тес­ту­юще ка­ча­ет го­ловой, не пе­рес­та­вая улы­бать­ся, как са­мый счас­тли­вый че­ловек в ми­ре:

       - Нет-нет, ма­моч­ка, будь со мной ря­дом. По­жалуй­ста. Ты же мне не от­ка­жешь? – ан­гель­ский взгляд и лег­чай­ший взмах рес­ни­цами не да­ет шан­са от­ка­зать­ся и Мад­лен воз­вра­ща­ет улыб­ку, сно­ва и сно­ва пов­то­ряя:
       - Хо­рошо, до­чень­ка.

       Она вклю­ча­ет маг­ни­толу и зву­ки джа­за на­пол­ня­ют са­лон, вол­на­ми бь­ют­ся в ди­нами­ках, ус­лаждая слух. Од­на ру­ка по­ложе­на на руль, дру­гая все еще дер­жит ру­ку ма­тери, пе­реби­ра­ет паль­ца­ми паль­цы на ма­терин­ских ко­ленях.
       Мад­лен не про­тес­ту­ет, на­обо­рот, воз­вра­ща­ет лас­ку, без от­ры­ва смот­ря на свою Кру­эл­лу, на свою до­рогую де­воч­ку, сквозь пе­лену сто­ящих в гла­зах слез пы­та­ясь воб­рать в се­бя и за­пом­нить каж­дую ее чер­точку.

       - Я люб­лю джаз, ма­ма, а ты? – поч­ти ве­село, прак­ти­чес­ки счас­тли­во, ще­бечет Кру­эл­ла, це­ле­ус­трем­ленно смот­ря в ок­но и – кра­еш­ком глаз – наб­лю­дая за ма­терью в зер­ка­ле.
       Мать ки­ва­ет.
       - Да, до­рогая, я то­же.

       Мад­лен пле­вать, ку­да они едут, она смот­рит не в ок­но, а на Кру­эл­лу, за­та­ив ды­хание и, ка­жет­ся, во­об­ще ра­зучив­шись ды­шать, ос­тавляя по­зади этот го­род, и да­же все го­ды их сов­мес­тной жиз­ни и друг с дру­гом борь­бы. Она смот­рит на Кру­эл­лу, смот­рит, как влюб­ленный на свою не­вес­ту, как кол­лекци­онер на вож­де­лен­ную кар­ти­ну, как мать на лю­бимое ди­тя.
       Как мать на ЛЮ­БИМОЕ ди­тя. Да.

       Кру­эл­ла ос­та­нав­ли­ва­ет­ся.

       - При­еха­ли, ма­моч­ка. Вы­ходи.

       Сей­час Мад­лен, на­конец, ад­ре­су­ет взгляд впе­ред, хму­рясь от то­го, что ви­дит. Об­рыв, за ко­торым толь­ко ог­ромная про­пасть, на­поми­на­ющая чер­ную пасть сви­репо­го пса, боль­ше ни­чего.

       - За­чем мы здесь, Кру­эл­ла? – спра­шива­ет она, от­ча­ян­но пы­та­ясь по­давить в го­лосе нот­ки неп­ри­ятия собс­твен­но­го ре­бен­ка, и раз­раста­юще­гося в один миг па­ничес­ко­го стра­ха, и от­ча­ян­ной, му­читель­ной ма­терин­ской люб­ви.

       - Я люб­лю здесь быть, ма­ма. Это мес­то по­мога­ет мне ду­мать.

       Кру­эл­ла вы­ходит из ма­шины, мать сле­дом. Мрач­ный пей­заж под­креп­лен над­ви­га­ющим­ся дож­дем. Мать смот­рит на нее, как смот­ре­ла всю до­рогу и еще нес­коль­ко се­кунд на­зад. Улы­ба­ясь, Кру­эл­ла под­хо­дит к ма­тери, рас­пахнув ру­ки, слов­но И­исус на крес­те, си­яя чис­ты­ми, поч­ти что ан­гель­ски­ми гла­зами, в ко­торых – вне­зап­но – от­ку­да-то по­яви­лось столь­ко уди­витель­ных чувств. Столь­ко люб­ви.

       - Иди ко мне, ма­моч­ка, об­ни­ми ме­ня. Об­ни­ми же, до­рогая – да­ря од­ну ос­ле­питель­но-си­ящую улыб­ку за дру­гой, го­ворит Кру­эл­ла. – А еще луч­ше – иди ко мне, ма­моч­ка. Я хо­чу те­бя об­нять.

       За­кусив гу­бу до кро­ви, Мад­лен де­ла­ет один шаг, за­тем вто­рой, тре­тий. Над ни­ми – об­рыв и про­пасть, чер­ная, как пасть са­мого сви­репо­го пса, за ни­ми – го­ды бес­ко­неч­ной бо­ли и уди­витель­ной, му­читель­ной люб­ви.

       Мать де­ла­ет пос­ледний шаг, уто­пая в объ­ять­ях до­чери, про­пах­ших джи­ном и си­гаре­тами, а еще – со­бака­ми и болью.

       Мед­ленно-мед­ленно, слов­но в валь­се, Кру­эл­ла при­жима­ет­ся к ней, под­но­сит ли­цо к уху и, пос­мотрев на нее поч­ти мла­ден­ческим не­вин­ным взгля­дом, шеп­чет:


      - Ма­ма, не плачь, это толь­ко си­ница.
      Ма­моч­ка, боль­но!
       Бь­ешь по ру­кам из-за глу­пень­кой пти­цы,
       Ма­ма, до­воль­но.

\ Кру­эл­ле семь и толь­ко что она свер­ну­ла си­нич­ке, при­летев­шей в кор­мушку, шею, а те­перь пе­реби­ра­ет паль­ца­ми опе­рение \


       Мать смот­рит на нее, ку­сая гу­бы, рас­ши­рен­ны­ми от ужа­са, бо­ли и не­выно­симой люб­ви, гла­зами, уди­витель­но яс­ным взгля­дом.

       Кру­эл­ла дер­жит ее за пле­чи, гла­дит спи­ну, не вы­пус­кая из объ­ятий ни на миг.


       Что же твой взгляд, по­тем­невший, тос­кли­вый,
       Жа­лит как буд­то?
       Я ни­ког­да не бы­вала счас­тли­вей
      Этой ми­нуты.

\ птич­ка ис­пуска­ет пос­леднее ды­хание, а шес­ти­лет­няя де­воч­ка, дер­жа­щая ее в сво­их цеп­ких ру­ках, звон­ко, за­лив­ча­то сме­ет­ся, ис­кря­щим­ся от счастья взгля­дом смот­ря на мир – и на Мад­лен \.

       Мать креп­ко, су­дорож­но сжи­ма­ет все еще про­тяну­тую ей ру­ку, нап­расно пы­та­ясь от­та­щить нес­час­тную, по­теряв­шу­юся в собс­твен­ной Ть­ме, Кру­эл­лу от про­пас­ти.

       Го­лос Кру­эл­лы ста­новит­ся зыч­нее, но и – хо­лод­ней. Паль­цы сла­бе­ют в пле­ну паль­цев Мад­лен, а ми­молет­ное ка­сание к ее ще­ке, на ко­торой, ка­жет­ся, зас­ты­ла сле­за, слиш­ком ко­рот­кое, что­бы ус­петь его за­дер­жать.


       Как по­яв­ля­ет­ся к бо­ли вле­ченье?
      Пти­цу сжи­маю.
      Ты го­вори­ла, что я ис­клю­ченье -
      Я это знаю.


\ Кру­эл­ле три го­да и сло­ва о том, что она осо­бен­ная, ее до­рогая, лю­бимая, осо­бен­ная, дра­гоцен­ная де­воч­ка, она слы­шит от ма­тери ча­ще, чем собс­твен­ное имя \

       Зу­бы Кру­эл­лы сце­пились в за­мок, она ка­ча­ет го­ловой, си­лясь отог­нать ка­кое-то ви­дение и зак­ры­ва­ет гла­за – лишь на ко­рот­кое мгно­венье, а по­том сно­ва чи­та­ет, от­че­кани­вая каж­дую строч­ку.


       В зер­ка­ле мут­ном - при­чес­кою-кляк­сой
       Свет­лые вол­ны.
      Ма­ма, уй­ми же со­бак! Я не плак­са -
       Пла­чу не­воль­но.


\ си­ница за­хоро­нена от­цом в са­ду, а Кру­эл­ла за­лива­ет­ся сле­зами го­ря и ра­зоча­рова­ния, по­тому что ей не да­ли на­иг­рать­ся тру­пом, кри­ча ма­тери под уг­ро­жа­ющее ры­чание со­бак о том, как силь­но ее не­нави­дит \

       По ли­цу про­бега­ет злая, три­ум­фаль­ная ух­мылка, ко­торой бы сам Дь­явол по­зави­довал. Хо­лод­ная сталь взгля­да ре­жет без но­жа.


      Знаю, ты слу­ша­ешь, стоя под дверью -
      Дол­гие го­ды...
      Ты опа­са­ешь­ся до­чери-зве­ря
       Злоб­ной по­роды.

\ Кру­эл­ле пят­надцать и мать го­нит со­сед­ско­го пар­нишку, ос­ме­лив­ше­гося приг­ла­сить кра­сивую доч­ку Де Ви­лей на сви­дание, при­казав дал­ма­тин­цам на­пасть, и зас­лу­жив тем са­мым окон­ча­тель­ное по­чет­ное зва­ние чок­ну­той \

       Мад­лен хо­чет смах­нуть на­катив­шу­юся вдруг сле­зу с ли­ца до­чери, но та лишь ка­ча­ет го­ловой, ук­ло­ня­ясь. В го­лосе за­мер­зли мил­ли­ар­ды ль­ди­нок, в гла­зах – жес­то­кий при­говор.


       Зна­ешь прек­расно - чер­дачные сте­ны
      Ос­то­чер­те­ли.
       Бь­ем­ся в мол­ча­нии за пе­реме­ны -
       Дни и не­дели.

\ Кру­эл­ле сем­надцать и по­пыт­ка ос­ла­бить ре­жим за­кон­чи­лась смертью треть­его му­жа\

       Ос­трые пле­чи млад­шей Де Виль взле­та­ют в изум­ле­нии, нер­вно дер­нувшись от лег­чай­ше­го ка­сания паль­цев Мад­лен. Гу­бы дро­жат в боль­ной, но все той же по­бед­ной улыб­ке.


      Как те­бе нра­вит­ся пря­тать средь кру­жев
       Глав­ную тай­ну?
       Я, твоя де­воч­ка, де­мона ху­же,
       Ху­же На­гай­ны.

\ Кру­эл­ле сем­надцать и мать ру­ба­ет ее лю­бимые цве­ты, по­лучая в от­вет не­мое, но слиш­ком крас­но­речи­вое прок­лятье. Со­седи зна­ют, что у всех му­жей ле­ди Де Виль слу­чил­ся сер­дечный прис­туп, а са­ма из­вес­тная дрес­си­ров­щи­ца – бес­сердеч­ная дрянь \

       Од­на ру­ка Кру­эл­лы ло­жит­ся ма­тери на шею, пог­ла­живая ко­жу и про­дол­жая рас­ка­тывать в паль­цах ро­дин­ки, по­ка вто­рая при­выч­но упи­ра­ет­ся в бок.


       Ты ок­ру­жала тю­рем­ной за­ботой -
       Ть­ма раз­го­ралась.
       Все это вре­мя я в жаж­де сво­боды
       Сил на­бира­лась...


       \ Кру­эл­ле во­сем­надцать и она толь­ко что из­ре­зала се­бе паль­цы, и от­ча­ян­но кри­чит, что­бы ее от­пусти­ли тан­це­вать в клуб «Мюр­рей» \

       Ле­дяной, смер­тель­ной хват­кой паль­цы Кру­эл­лы сжи­ма­ют гор­ло ма­тери. Мад­лен за­дыха­ет­ся, уди­витель­но ре­аль­но чувс­твуя удушье, вы­пучив гла­за, но все еще не от­ры­ва­ет­ся от до­чери взгля­дом, пол­ным от­ча­ян­ной бо­ли и му­читель­ной люб­ви.
       Приб­ли­зив ли­цо к уху ма­тери сно­ва, Кру­эл­ла про­дол­жа­ет:

       Ма­моч­ка, ти­ше, кри­чать не по­может,
       Псы под­не­воль­ны.


       Мать и не ду­ма­ет кри­чать, лишь хо­чет по­силь­нее об­нять свою осо­бен­ную до­рогую де­воч­ку-монс­тра, при­жать ее к се­бе и, как всег­да, ста­рать­ся за­щитить от ми­ра, в ко­тором для ее хруп­кой пси­хики слиш­ком мно­го, так мно­го соб­лазнов, а еще – спро­сить, не­уже­ли же Кру­эл­ла са­ма на­писа­ла эти уди­витель­но-нер­вные, боль­ные, но ще­мяще прек­расные сти­хи, и це­ловать ее ру­ки, пок­ры­вать по­целу­ями ли­цо и во­лосы… но…
       Не ус­пе­ва­ет.

       Весь ком­плект пуль ле­тит впе­ред и вон­за­ет­ся в ее хруп­кое те­ло, и в пос­леднюю се­кун­ду сво­ей ко­рот­кой жиз­ни пос­ле вос­кре­шения, она чувс­тву­ет, как выр­ва­лась ру­ка Кру­эл­лы из ее рук, с ка­ким-то от­вра­щени­ем и лю­той не­навистью, и слы­шит ее хрип­лый, над­ко­лотый го­лос.


      Зна­ешь, лю­бовь твоя жгла мне под ко­жей.
       Ма­ма, до­воль­но.
 Редактировать часть

Примечания:
Стихотворение, использованное в главе - "Зарисовки. Юная Круэлла Де Виль" принадлежат восхитительному автору freuleinanna (https://ficbook.net/authors/835487), любезно согласившемуся предоставить мне его в качестве монолога Круэллы в этой главе.