Глава 65. Отчуждение

Ру­ка плот­но сжи­ма­ет нож, ко­выряя сте­ны, вы­цара­пывая на них по­нем­но­гу свое имя. Она не смот­рит на сте­ны, толь­ко се­бе на ко­лени, да­же не со­бира­ясь от­ки­дывать упав­шую на ще­ку прядь во­лос.

       Вспыш­ки ус­тавше­го, одур­ма­нен­но­го окон­ча­тель­ным бе­зуми­ем соз­на­ния не вы­зыва­ют со­вер­шенно ни­какой ре­ак­ции, кро­ме сла­бого по­качи­вания го­ловой.

      До­рогая ма­моч­ка, ле­жит, уку­тан­ная в ее объ­ятия, си­яя пус­ты­ми глаз­ни­цами, и она с ве­личай­шей лю­бовью, с вне­зап­но про­явив­шей­ся спо­соб­ностью лю­бить, лас­ка­ет ее ос­ты­ва­ющую ко­жу.
       Со­баки ла­ют, опо­вещая о сво­ем приб­ли­жении, и, под­няв гла­за, отор­вавшись от сво­ей жер­твы, она ви­дит Свон и ее воз­люблен­но­го пи­рата.

       Визг тор­мо­зов со­об­ща­ет о приб­ли­жении Рум­пель­штиль­цхе­на. О, толь­ко он мо­жет ез­дить так – столь же вкрад­чи­во, как и хо­дить, го­ворить, оку­тывать Ть­мой и лгать. Не вы­пус­кая из объ­ятий оле­денев­ший труп ма­тери, она мед­ленно по­вора­чива­ет­ся к не­му, счас­тли­во улы­ба­ясь.

       Го­лоса, сме­шав­ши­еся в ка­кой-то стран­ный кок­тей­ль, ко­торые не от­ли­чить один от дру­гого. Они о чем-то спра­шива­ют, шеп­чутся, да­же кри­чат. Ужас­ные лю­ди, ни­како­го вос­пи­тания. Кру­эл­ла прик­ла­дыва­ет па­лец к гу­бам: т-с-с-с! Нель­зя тре­вожить по­кой ее до­рогой ма­моч­ки. Она мо­жет бить за та­кое по ру­кам.

       Цеп­кие паль­цы, тро­нув­шие ее за пле­чо и до­маш­ний за­пах Рум­пе­левой ру­баш­ки, в ко­торую она с та­ким нас­лажде­ни­ем за­рыва­ет­ся, глу­боко втя­гивая ноз­дря­ми воз­дух.

       Его ру­ки, об­вившие ее по­чему-то все еще гу­дящую го­лову и вкрад­чи­вый, спо­кой­ный го­лос:
       - Моя до­рогая Кру­эл­ла. Я знал, что ты не спра­вишь­ся. Все бу­дет хо­рошо.

       Его слад­кий по­целуй пуль­си­ру­ющей на лбу жил­ки и ее до­воль­ный ки­вок и счас­тли­вая улыб­ка: «Ма­моч­ки нет, до­рогой, ви­дишь? Она опять уш­ла и мы бу­дем всег­да счас­тли­вы, прав­да?». Его обе­щание, сор­вавше­еся с губ по­целу­ем и звон­кий го­лос Спа­ситель­ни­цы у нее над ухом, бес­плод­ные по­пыт­ки по­нять, о чем она го­ворит и в ре­зуль­та­те – толь­ко чет­кое рас­позна­вание его от­ве­та: «Очень лег­ко не­нави­деть пси­хопат­ку и убий­цу, мисс Свон. Но лю­бить ее го­раз­до слож­нее».

       Его теп­лые паль­цы и лас­ко­вые ка­сания, ког­да она со ще­нячь­им вос­торгом заг­ля­дыва­ет ему в гла­за: пос­мотри, что я сде­лала, пос­мотри, как умею. Ви­дишь – я сно­ва по­беди­ла до­рогую ма­моч­ку, сно­ва! Мно­го­обе­ща­ющий взгляд, ко­торый, ка­жет­ся, да­рит столь­ко теп­ла и люб­ви, что в по­ру в них уто­нуть в от­вет на ее пре­дан­ные, страс­тные по­целуи.

       Си­рена ско­рой: о, док­то­ра хо­тят от­вести ма­моч­ку в морг. Ка­кая жа­лость. Она ведь не уви­дит, как те­ло раз­ла­га­ет­ся!

       Спа­ситель­ни­ца, за­бира­ющая пис­то­лет, уже не так твер­до сжа­тый в ру­ке с за­вере­ни­ями, что все бу­дет хо­рошо, поч­ти что с про­поведью о на­деж­де. Ко­неч­но, до­рогая, с ней все бу­дет хо­рошо. До­рогой ма­мы нет, Тем­ный ря­дом – раз­ве мо­жет быть жизнь еще прек­раснее?

       Че­тыре креп­ких са­нита­ра, бе­рущие ее под ру­ку, слов­но бы приг­ла­шая по­тан­це­вать и гла­за Рум­пе­ля – ви­нова­тые, как у щен­ка, что нас­ле­дил в тап­ки.

       Ее кри­ки и жа­лобы на нес­пра­вед­ли­вость это­го ми­ра Ка­пита­ну Под­водке и сла­бые по­пыт­ки приг­ла­сить вы­пить вмес­те, по­ка пло­хие док­то­ра изо­лиру­ют ее от об­щес­тва.

       Зак­ры­тые двер­цы ка­талаж­ки, два во­лоса­тых бу­тер­бро­да-са­нита­ра, вык­ру­чива­ющие ей ру­ки при сла­бой по­пыт­ке от­крыть, ведь она от­прав­ле­на сю­да по ошиб­ке.

       На­дор­ванный, поч­ти про­пав­ший го­лос, ко­торый она прок­ри­чала, в бе­зус­пешных по­пыт­ках до­казать, что с ней обош­лись нес­пра­вед­ли­во, и она обя­затель­но по­жалу­ет­ся во все меж­ду­народ­ные ор­га­низа­ции на на­руше­ния прав че­лове­ка, ее лич­ных прав.

       Ру­ки с от­пе­чат­ка­ми ве­ревок, пле­нив­ших ее, ког­да ца­рапа­ла осо­бо наг­ло­му са­нита­ру ли­цо и би­ла ла­доня­ми в сла­бые, буд­то кар­тонные двер­цы ка­реты «Ско­рой по­мощи».

       Стран­но­го вра­ча, по­хоже­го боль­ше на аль­би­носа, чем на ме­дика, при­шед­ше­го на кри­ки буй­ной па­ци­ен­тки, ед­ва ее при­вез­ли и за­пер­ли в этой кро­хот­ной ком­на­те, пле­нен­ной удуш­ли­выми за­паха­ми.

       Боль.        Ле­карс­тва.        Злость.
       Рав­но­душие.


       В кон­це кон­цов, ее пог­ло­тило аб­со­лют­ное нап­ле­ватель­ское спо­кой­ствие. Чер­то­ву боль­нич­ную ба­лан­ду, что при­носил са­нитар триж­ды в день, она не ела. Раз­бив па­ру та­релок об го­лову са­нита­ров, вы­лив нес­коль­ко пор­ций пох­лебки пря­мо мед­сес­трам в во­лосы, в кон­це кон­цов, Кру­эл­ла пе­рес­та­ла ее тро­гать. Жизнь в ней под­держи­вали все это вре­мя (а сколь­ко вре­мени, кста­ти, прош­ло? Два дня, три? Не­деля? Ме­сяц? Боль­ше?) су­хари, гор­до име­ну­емые хле­бом, ко­торые она грыз­ла, что­бы не взвыть от го­лода, ес­ли уж бы­ло сов­сем нев­мо­готу тер­петь. Иног­да она слы­шит, как же­лудоч­ный сок бун­ту­ет внут­ри, разъ­едая стен­ки брен­но­го те­ла, сво­дя ки­шеч­ник в нап­ря­жен­ный в спаз­ме ко­мок.

       Пол­бу­тыл­ки во­ды в день и нес­коль­ко лом­ти­ков так на­зыва­емо­го хле­ба – и ее го­лова гу­дит, раз­ры­ва­ясь на час­ти, рас­ка­лыва­ясь, как орех. Вста­вать все слож­нее, при­ходит­ся зак­ры­вать гла­за по­ка при­вык­нешь к кру­жащей­ся вок­руг ком­на­те. Пе­ред­ви­гать­ся при­ходит­ся, дер­жась за стулья или хва­та­ясь нер­вны­ми ру­ками за сте­ны.

       Она по­беди­ла мать. И ее за­волок­ла и вов­се неп­рогляд­ная, чер­ная мгла, что страш­нее Ть­мы и ха­оса. Кру­эл­ла Де Виль до жу­ти быс­тро те­ряла ин­те­рес к жиз­ни.

       Си­дя на жес­ткой боль­нич­ной кой­ке с нак­рахма­лен­ным до хрус­та бель­ем, она мед­ленно уми­рала в оди­ночес­тве, да­же не ду­мая о том, кто ос­тался по дру­гую сто­рону две­ри, на сво­боде. Ес­ли ей суж­де­но сдох­нуть здесь, как со­баке, она пе­режи­вет и это. И пусть те, кто от­пра­вил ее сю­да, до кон­ца сво­их дней му­ча­ют­ся уг­ры­зени­ями со­вес­ти.

       Од­на l в име­ни уже поч­ти до­писа­на, вы­чер­че­на от­ме­тиной на сте­не, оче­редь за вто­рой. Нож ца­рапа­ет хо­лод­ную сте­ну с про­тив­ным, рез­ким, зве­нящим ка­ким-то зву­ком, ко­торый в ушах Де Виль зву­чит сла­ще са­мой слад­кой му­зыки. Опух­шие от язв и све­жих ран, ис­ку­сан­ные в кровь гу­бы – од­но из на­поми­наний, по­чему она еще жи­ва. Она дол­жна жить до тех пор, по­ка не уви­дит, как они все сдох­нут, все, кто стал при­чиной ее не­навис­ти. Весь без ис­клю­чения мир.

       Ша­ги. Ус­лы­шав их, Де Виль за­мира­ет и по-со­бачьи втя­гива­ет но­сом воз­дух, вы­нюхи­вая. За­тем при­нима­ет­ся ко­вырять сте­ну еще ак­тивнее, со ско­ростью, ко­торой бы и сприн­тер по­зави­довал, и с яростью, ко­торой хва­тило бы на па­роч­ку мощ­ных прок­ля­тий.

       Лег­кий скрип две­ри не зас­та­вил Де Виль обер­нуть­ся, лишь под­стег­нул ко­вырять свое стран­ное имя даль­ше, ра­ботая паль­ца­ми все быс­трее, бук­валь­но взма­хивая ими. От­вра­титель­ный звук но­жа ста­новит­ся гром­че, спо­соб­ный свес­ти с ума то­го, кто по­ка еще его здесь не ли­шил­ся.

       Он при­шел не один, а с вра­чом, за­говор­чески скло­нив­ше­муся над ним и шеп­чу­щему, без сом­не­ния, ка­кая она не­ис­пра­вимая пси­хопат­ка и чер­то­ва дрянь. Кру­эл­ла не ос­та­нав­ли­ва­ет­ся ни на миг, не прек­ра­ща­ет сво­ей ра­боты, как за­веден­ная опас­ная иг­рушка раз­ри­совы­вая сте­ну дол­го­веч­ны­ми ри­сун­ка­ми, про­водит са­мым ос­три­ем, са­мым кра­ем но­жа по хо­лод­ной сте­не, вго­няя его так глу­боко, нас­коль­ко мо­жет.

       Он де­ла­ет шаг, по­том еще один, не уве­рен­ный и поч­ти не­весо­мый. Она пре­рыва­ет, на­конец, свою ра­боту, по­вора­чива­ясь ли­цом к две­ри, и кла­дя нож око­ло се­бя, нак­ры­ва­ет его ла­донью.

       - Ка­кого чер­та ты при­шел?

       Он с осуж­де­ни­ем смот­рит на док­то­ра (как его там, ка­жет­ся У­эйл, или что-то по­доб­ное?), на­вер­ня­ка на­пакос­тит ему за то, что дал ей нож, воз­можно да­же убь­ет, и по­делом. Од­на тварь унич­то­жит дру­гую. За­кон ка­пита­лиз­ма в дей­ствии.

       Он под­хо­дит бли­же, она не дви­га­ет­ся, но вни­матель­но смот­рит на не­го, со­щурив гла­за. Он пред­по­чита­ет сто­ять, смот­ря на нее все тем же вни­матель­ным взгля­дом, в ко­тором пря­чет­ся ску­лящий ще­нок. Впро­чем, Кру­эл­ла быс­тро ре­шила, что дол­го с ним раз­го­вари­вать – слиш­ком мно­го для не­го чес­ти, по­тому пе­рек­лю­ча­ет все свое вни­мание на при­та­ив­ше­гося хищ­ни­ка У­эй­ла.

       - О, док­то­рито, до­рогой! – на ла­тино­аме­рикан­ский ма­нер рас­певно зо­вет она. – Как вам мое по­веде­ние се­год­ня? Я дос­та­точ­но пло­хая де­воч­ка, м? – и озор­но под­ми­гива­ет в сво­ей обыч­ной, флир­ту­ющей ма­нере.

       По­пыт­ка от­ве­та пре­сече­на од­ним гнев­ным взгля­дом Рум­пель­штиль­хе­на. По­дой­дя к пос­те­ли, он смот­рит на нее нес­коль­ко се­кунд, а за­тем про­тяги­ва­ет ру­ку, на­мере­ва­ясь взять ее за ру­ку. Кру­эл­ла фыр­чит, ка­чая го­ловой, и под­тя­гива­ет но­ги, как ре­бенок, что вот-вот по­лучит на­гоняй от ма­тери и пы­та­ет­ся за­щитить­ся, влезть в свой мни­мый до­мик. Нет, Тем­ный. Ты боль­ше не при­кос­нешь­ся.

       По­коле­бав­шись нес­коль­ко се­кунд, Голд все же де­ла­ет навс­тре­чу еще один шаг, те­перь уже об­жи­гая ее го­рячим ды­хани­ем.

       - Вон. По­шел вон. Не под­хо­ди – че­канит сло­ва, как мо­неты, Де Виль, вы­рывая схва­чен­ные бы­ло паль­цы из его су­хой го­рячей ла­дони.
       - Я знаю, Кру­эл­ла, ты ме­ня не­нави­дишь сей­час. Но те­бе нуж­на по­мощь и мы оба это зна­ем. Я толь­ко при­шел ска­зать те­бе, что я всег­да бу­ду ждать те­бя. И что для те­бя все еще не поз­дно, слы­шишь? Ес­ли я смог не уто­нуть во мгле за столь­ко лет вла­дения Тем­ной ма­ги­ей, ты то­же смо­жешь под­нять­ся.

       Она за­кати­ла гла­за. Черт по­бери, вы­соких фраз о на­деж­де и ве­ре в доб­ро она мог­ла ожи­дать от ко­го угод­но, толь­ко не от под­ло­го тем­но­го ма­га, ни один день ко­торо­го не про­ходит без зло­дей­ства. Да что он се­бе поз­во­ля­ет, уб­лю­доч­ный кар­лик?

       Она злоб­но со­пит, вы­пус­кая пар из ноз­дрей. На­копив­ша­яся ярость поч­ти уже го­това выр­вать­ся на­ружу, бу­рей сме­тая все на сво­ем пу­ти, нуж­на лишь ис­кра, од­на-единс­твен­ная ис­кра.

       И он да­ет ее, кон­чи­ками паль­цев ка­са­ясь ли­ца Кру­эл­лы, гла­дя ее впа­лые ще­ки и еще силь­нее ис­ху­дав­шее ли­цо. Прок­лятье! Где-то внут­ри, в об­ласти сер­дца, про­сыпа­ет­ся все та же ду­роч­ка, без­за­вет­но влюб­ленная, го­товая рас­пахнуть объ­ятья, сно­ва при­нять его, опять прос­тить. Кру­эл­ла сто­нет, бес­по­лез­но ста­ра­ясь отог­нать от се­бя эти мыс­ли, и, за­та­ив ды­хание, наб­лю­да­ет за дру­гой его сво­бод­ной ру­кой….

       Цеп­кие паль­цы хва­та­ют нож рань­ше, чем он ус­пе­ва­ет его заб­рать. Один удар, дру­гой, тре­тий, чет­вертый – рез­ко, мол­ни­енос­но.

       - Чер­тов скот, я те­бя не­нави­жу! Не­нави­жу, не­нави­жу те­бя!

       Он дол­жен от­пря­нуть, дол­жен что-ни­будь сде­лать для за­щиты. Ну же, Рум­пель, не будь тряп­кой, за­щищай­ся, до­рогой! Но он ни­чего не де­ла­ет, толь­ко во­пит от бо­ли си­реной, зак­ры­вая кро­вото­чащие ра­ны ру­кой.

       Она из­ви­ва­ет­ся зме­ей в креп­ких ру­ках по­дос­певших са­нита­ров, вон­за­ет­ся од­но­му из них, мо­лодень­ко­му и слад­ко­му, в паль­цы, ос­тавляя след сво­их зу­бов, виз­жит от ярос­ти, что ее все еще дер­жат здесь, что пы­та­ют­ся сло­мать, из­ме­нить, пе­реде­лать. Она бь­ет­ся в кон­вуль­си­ях, сту­ча го­ловой о жес­ткую по­душ­ку, в по­пыт­ках сбе­жать. Си­лы не­рав­ны, но она пы­та­ет­ся. И, пре­одо­левая кон­вуль­сив­ные су­доро­ги, зах­ле­быва­ясь горь­кой слю­ной, кри­чит:

       - Я- Кру­эл­ла Де Виль! Я не ме­ня­юсь!

       Са­нита­ры ко­па­ют­ся вок­руг нее, как му­равьи в му­равей­ни­ке, кро­вать жа­лоб­но скри­пит от на­пора разъ­ярен­но­го жен­ско­го и креп­ких муж­ских тел, в уши уль­траз­ву­ком сту­чит­ся ее собс­твен­ный крик.

       Укол.
       Ле­карс­тва.
       Боль.
       Аб­со­лют­ное, без­гра­нич­ное рав­но­душие.


       Вспыш­ки боль­но­го соз­на­ния сно­ва ка­лей­дос­ко­пом кру­тят пе­ред ней кар­тинки. Кру­эл­ла си­дит, за­мерев на кро­вати, как ста­туя, изу­ча­юще смот­ря на собс­твен­ные ру­ки, и без­различ­но про­вожая гла­зами бро­шен­ную на пол чай­ную лож­ку.


       Она ду­мала, ее ос­та­вят в по­кое. Ду­мала, при­дет еще боль­ше са­нита­ров и убь­ют ее по его при­казу. Но слу­чилось об­ратное.

       Она не зна­ет, сколь­ко прош­ло вре­мени, но в мрач­ную па­лату для осо­бо бе­зум­ных пси­хов за­ходит Тем­ный. Он дер­жит в ру­ках ее ман­то, на­киды­вая ей на пле­чи, те­перь слиш­ком боль­шое, что­бы она мог­ла его но­сить, он сжи­ма­ет ее паль­цы за миг до то­го, как она ус­пе­ва­ет уб­рать ру­ку, он ос­то­рож­но бе­рет ее под ло­коть и цеп­ко дер­жит, боль­ную, ша­та­ющу­юся, буд­то в стель­ку пь­яную, и вы­водит к две­ри, за ко­торой вид­ны сла­бые бли­ки ко­ридо­ра.

       - Пой­дем до­мой, Кру­эл­ла.

       Ей пле­вать. Она его слы­шит, но не слу­ша­ет и сло­ва, ска­зан­ные им, раз­би­ва­ют­ся о сте­ны ее глу­хоты. Он са­дит ее на пас­са­жир­ское си­денье ее собс­твен­но­го «Зим­ме­ра», она лишь мрач­но смот­рит в ок­но, ни­чего там не ви­дя, ни­чего не за­мечая, не же­лая ни за чем наб­лю­дать – раз­ве что яр­кий сол­нечный свет под­ска­зыва­ет ей, что ско­ро, на­вер­ное, ле­то.

       Он при­возит ее в свой дом, ко­торый она не мо­жет и не хо­чет наз­вать сво­им и де­ла­ет три бе­зус­пешных по­пыт­ки ее на­кор­мить. На чет­вертый раз сда­ет­ся, ос­тавляя на сто­ле чаш­ку не­допи­того чая и та­рел­ку су­па, за­пол­ненную слю­ной, ког­да она вып­ле­выва­ла еду об­ратно. Он ку­па­ет ее под ду­шем, ос­то­рож­но ка­са­ясь ру­ками ро­динок и ста­ратель­но об­хо­дя сле­ды уко­лов на шее и ве­ревок на ру­ках, а за­тем, на­кинув ха­лат, в ко­тором она сов­сем уто­па­ет, ве­дет в пос­тель, ук­ры­вая теп­лым оде­ялом. Он про­водит ру­кою по спи­не, жи­воту, ри­су­ет кру­ги на су­тулых пле­чах, ды­ша жар­ким ды­хани­ем ей в ухо и, за­лезая под ру­баш­ку, тро­га­ет су­хой, рав­но­душ­ный кли­тор, кон­чая с ка­ким-то жа­лоб­ным всхли­пом.

       Он ле­жит в пос­те­ли, креп­ко сжи­мая ее ру­ку, гла­дя су­хие без­жизнен­ные паль­цы, как ман­тру пов­то­ряя од­но, за­вет­ное: «Ес­ли ты ког­да-ни­будь ме­ня прос­тишь….».

       Ей все рав­но. Она по­вора­чива­ет­ся к не­му спи­ной, зак­ры­вая гла­за и про­вали­ва­ясь в тя­желый сон без кош­ма­ров, в один из тех, от ко­торых так слож­но оч­нуть­ся.

       До са­мого ут­ра.