Глава 68. Возвращение

 Он хо­дит по ком­на­те, ме­чет­ся в собс­твен­ном до­ме, став­шем те­перь опос­ты­лев­шей ла­чугой, слов­но заг­нанный зверь. Ему бы ра­довать­ся, что он не спит, ли­шен та­кого удо­воль­ствия и каж­дую се­кун­ду жиз­ни мо­жет ис­поль­зо­вать на по­иск воз­можнос­ти вы­тащить лю­бимую пси­хопат­ку из пос­ты­лого царс­тва те­ней. Но он не рад. Он ус­тал. Ка­жет­ся, на не­го на­вали­лась ве­ковая ус­та­лость, скоп­ленная за трис­та лет Ть­мы. Она не да­ет есть, не да­ет рас­сла­бить­ся, не поз­во­ля­ет да­же ды­шать. В гру­ди мо­гиль­ной тя­жестью зас­ты­ла боль, кам­нем ле­жащая на сер­дце.

       Каж­дый раз, приб­ли­жа­ясь к кро­вати, он бо­рет­ся с же­лани­ем рас­тро­щить ее в щеп­ки, раз­ва­лить ком­на­ту. В этой ком­на­те все так же, как ког­да здесь бы­ла она: ее ду­хи на прик­ро­ват­ной тум­бочке, ста­кан, из ко­торо­го она, про­сыпа­ясь иног­да от жаж­ды, пи­ла во­ду, ее белье в ниж­нем ящи­ке шка­фа, шуб­ки, хра­нящие за­пах ее си­гарет, аро­мат ее те­ла, раз­ли­ва­ющий­ся по все­му до­му не­умо­лимо прес­ле­ду­ет его.

       Он хра­нит каж­дую ме­лочь, хоть сколь­ко-ни­будь на­поми­на­ющую ему о Кру­эл­ле, да­же ее губ­ную по­маду уже с раз­мягчен­ным ка­ран­да­шом, да­же сал­фетку, о ко­торой она вы­тира­ла за­ляпан­ные мо­рожен­ным гу­бы. Все до ка­залось бы, аб­сур­дных ме­лочей. Он хра­нит все.

       Ан­тиквар­ная лав­ка зак­ры­та уже нес­коль­ко не­дель, все это вре­мя к ней да­же ник­то не сме­ет приб­ли­зить­ся, по­тому что ко­вар­ный хо­зя­ин пос­та­вил за­щиту и, сто­ит лишь при­кос­нуть­ся к двер­ной руч­ке, как тут же от­ле­тишь до са­мой го­род­ской чер­ты ма­гичес­ким раз­ря­дом. Эк­спо­наты пок­ры­лись пылью, то­вар за­лежал­ся в зак­ро­мах. Биб­ли­оте­ка те­перь – его прис­та­нище, он хо­дит ту­да, как на ра­боту, вся­кий раз от­го­няя из па­мяти об­раз ми­лой Белль с ее уди­витель­ны­ми, ис­кря­щими­ся доб­ро­той и лю­бовью гла­зами, с ее гу­бами, по­хожи­ми на ле­пес­тки роз. Этой де­воч­ки то­же нет, он по­терял ее. При­ходя в ее быв­шую вот­чи­ну, он бе­рет кни­ги, са­мые раз­ные, всег­да древ­ние, и пе­речи­тыва­ет сно­ва и сно­ва, иног­да до­тем­на. Но не на­ходит ни еди­ного от­ве­та, ни од­ной под­сказ­ки, как выз­во­лить Кру­эл­лу из мрач­но­го царс­тва умер­ших, ес­ли она доб­ро­воль­но, живь­ем очу­тилась там. Ми­фы о Пер­се­фоне не ра­бота­ют, из Кру­эл­лы пло­хая Пер­се­фона, ни­каких под­ска­зок нет. От­кры­вать пор­тал сно­ва – зна­чит, гро­зить не толь­ко са­мому по­пасть сно­ва в ла­пы к смер­ти и ее по­вели­телю, но и об­речь на это весь го­род, ко­торый он соз­дал и не­од­нократ­но за­щищал все эти го­ды, как свою вот­чи­ну, свое ко­ролевс­тво.

       Все бес­по­лез­но, все впус­тую. Все тлен. Сколь­ко раз он те­рял ее – не сос­чи­тать. Всег­да по сво­ей глу­пос­ти, под­давшись стра­ху или не уве­рен­ности в том, что мо­жет лю­бить и быть лю­бим, по сво­ей гор­де­ливой спе­си, по рев­ности, из-за глу­пого вы­соко­мерия. Мил­ли­оны слов так и ос­та­лись нес­ка­зан­ны­ми, ты­сячи эмо­ций – не вы­ражен­ны­ми, мил­ли­ар­ды чувств – скры­тыми в сер­дце. Он ду­мал, что у них еще есть вре­мя, тог­да как вре­мя не­умо­лимо уте­кало от них, как пе­сок сквозь паль­цы. Кру­эл­ла по­жер­тво­вала со­бой, по­тому что хо­тела, что­бы он жил. Кру­эл­ла ус­ко­рила ко­нец.

       Вряд ли су­щес­тво­вание без нее мож­но наз­вать жизнью, нет, оно ни сколь­ко не по­ходит да­же на блед­ное ее по­добие, да­же на сла­бую ко­пию. Дни, тем­ные, как пас­мурный ве­чер, но­чи, чер­ные, слов­но без­дна, каж­дое без­ра­дос­тное ут­ро, ког­да он по­кида­ет хо­лод­ную пус­тую пос­тель, поч­ти сов­сем не смя­тую за ночь – все это по­хоже, ско­рее, на ме­тания, не­жели на жизнь. Во вся­ком слу­чае, да­же зак­ля­тому вра­гу Голд бы та­кой жиз­ни не по­желал. Да­же са­мый страш­ный враг не вряд ли зас­лу­жил ис­пы­тать та­кие смер­тель­ные, страш­ные му­ки, на ко­торые он об­рек се­бя и – что са­мое страш­ное – Кру­эл­лу.

       Он бь­ет­ся и бь­ет­ся над глав­ной за­гад­кой, ко­торая ка­жет­ся прос­то не­раз­ре­шимой. Впер­вые Голд чувс­тву­ет се­бя та­ким бес­по­мощ­ным. Впер­вые со­вер­шенно не зна­ет, что де­лать даль­ше. Ес­ли бы его сей­час толь­ко мог­ла уви­деть Кру­эл­ла, она ска­зала бы неп­ре­мен­но, что он раз­мяк. На­вер­ня­ка кри­чала бы, что ему нуж­но соб­рать­ся и, воз­можно да­же, би­ла бы по ще­кам и да­вала ту­маки. Как бы он же­лал это­го – лю­бого про­яв­ле­ния ее при­сутс­твия ря­дом, лю­бого на­мека. Но их не бы­ло. Чер­ная тря­сина за­соса­ла лю­бимую жен­щи­ну, та­кую яр­кую, не­обыч­ную, та­кую бе­зум­ную и та­кую от­ча­ян­но храб­рую и те­перь да­же по зем­ле хо­дить боль­но – каж­дый раз, де­лая шаг, Рум­пель пом­нит, что где-то там под зем­лей, в са­мых ее нед­рах, все еще есть она. И, на­вер­ня­ка, ей там сов­сем не ве­село. Еще не по­нят­но, ко­му из них ху­же.


       Он от­кры­ва­ет се­год­ня гла­за, тя­жело взды­хая. Еще од­на бес­сонная ночь, ко­торая не при­нес­ла ни­како­го удо­воль­ствия. Рез­кий аро­мат ее ду­хов уже по­нем­но­гу вы­вет­ри­ва­ет­ся из ком­на­ты, он каж­дое ут­ро рас­пы­ля­ет нем­но­го пар­фю­ма из бу­тылоч­ки, ос­тавшей­ся у зер­ка­ла, вды­хая этот стран­ный, толь­ко од­ной ей иду­щий за­пах, как мно­гие вды­ха­ют кис­ло­род, за­рыва­ясь в не­го ли­цом, за­капы­ва­ясь в вос­по­мина­ния. Се­год­ня – не ис­клю­чение. От не­го пах­нет ее ду­хами, а, впро­чем, пле­вать, они – единс­твен­ная связь с ней, единс­твен­ное по-нас­то­яще­му до­рогое на­поми­нание.

       На ули­це тем­но, сол­нца се­год­ня, оче­вид­но, не бу­дет, свин­цо­вые ту­чи за­волок­ли не­бо, сгус­ти­лись плот­ным по­лот­ном над су­хой, обез­во­жен­ной зем­лей. Голд бе­рет зон­тик, на­дева­ет паль­то, жму­рясь, как от яр­ко­го сол­нца, ког­да сно­ва ви­дит ви­сящие в ряд шуб­ки, столь лю­бимые Кру­эл­лой. Как он не уго­вари­вал се­бя ос­та­новить­ся, соб­лазн ока­зал­ся слиш­ком ве­лик. Сняв с край­ней ве­шал­ки ман­то, он под­но­сит его к ли­цу, за­рыва­ясь но­сом в мех, и шум­но вды­ха­ет хра­нящий­ся в нем за­пах. Нем­но­го джи­на, нем­но­го со­бак, нем­но­го си­гарет, нем­но­го пар­фю­ма и сов­сем чуть-чуть ду­хов – все это об­ра­зу­ет уди­витель­ный, стран­ный, лишь од­ной ей иду­щий аро­мат. Аро­мат Кру­эл­лы Де Виль, та­кой же бе­зум­ный и ори­гиналь­ный, как и она. Ме­лочи – вот и все, что ему ос­та­лось. Ме­лочи, ко­торые так силь­но ра­нят. Ме­лочи, от ко­торых сер­дце еще силь­нее бо­лит.

       Отор­вать­ся от это­го за­паха так же тя­жело, как нар­ко­ману за­вязать. Поч­ти не­чело­вечес­ким уси­ли­ем, Голд от­прав­ля­ет ман­то об­ратно в шкаф, быс­тро зас­тегнув паль­то на все пу­гови­цы, вы­ходит из до­му, ог­ля­дыва­ясь, слов­но вор.

       Он зна­ет до­рогу к сы­ну как свои пять паль­цев – каж­дый ка­мешек и каж­дая пы­лин­ка от до­ма до клад­би­ща зна­комы ему луч­ше, чем все дру­гое. Как и всег­да, он идет сю­да один – ни­кого не встре­тив по до­роге. Лю­ди не­нави­дят клад­би­ща. Они зас­тавля­ют окон­ча­тель­но по­верить, что близ­ких нет ря­дом. Они зас­тавля­ют про­иг­рать.

       Он идет спо­кой­но, ни­куда не то­ропясь. Ему бы при­жать сы­на к гру­ди, ска­зать ему, что все хо­рошо, рас­ска­зать, что он ря­дом и как жи­лось ему все эти го­ды, но – увы, те­перь он об­ре­чен лишь си­деть на краю мо­гиль­ной пли­ты, сме­тая ред­кие пы­лин­ки с тя­жело­го над­гро­бия. Нил лю­бил жи­вые цве­ты и его отец при­носит ему ка­мелии – единс­твен­но воз­можный спо­соб приз­нать­ся в от­цов­ской люб­ви.

       По ме­ре приб­ли­жения к клад­би­щу креп­ча­ет ве­тер – как всег­да, ког­да Тем­ный ищет у­еди­нения с сы­ном. Ни­ког­да не да­ет по­быть ему на­еди­не с Бе­ем, всег­да со­путс­тву­ет, под­гля­дыва­ет, лю­бопыт­ни­ча­ет.

       На­дев оч­ки, что­бы скрыть пок­раснев­шие, да не от вет­ра гла­за, Рум­пель вхо­дит в клад­би­щен­скую ка­лит­ку, уве­рен­ны­ми, за­учен­ны­ми дви­жени­ями нап­равля­ясь к сы­ну. Скром­ная мо­гил­ка в са­мом даль­нем уг­лу клад­би­ща, с ма­лень­ким за­бором, пол­ная цве­тов в лю­бое вре­мя го­да – ког­да пло­хо с жи­выми, Голд при­носит ис­кусс­твен­ные. Пусть Бей ра­ду­ет­ся. Пусть ви­дит, что здесь есть отец, что бес­ко­неч­но по не­му ску­ча­ет.

       За­чем он при­шел те­перь? За ус­по­ко­ени­ем. За под­сказ­кой. Что­бы од­но­му толь­ко сы­ну рас­ска­зать, как ему тя­жело сей­час. Что­бы пла­кать, не пла­ча и стра­дать, по­ка ник­то не ви­дит. Те­перь мо­гилы две – здесь же, в не­кото­ром от­да­лении от Бея, по­ко­ит­ся ми­лая Белль. Мо не за­хотел и слу­шать ужас­но­го зя­тя, по­хоро­нил ее ря­дом с ма­терью. Ког­да поз­во­ля­ет си­ту­ация, Рум­пель при­ходит и ту­да, ос­тавляя цве­ты, столь же прек­расные, ка­кой бы­ла она са­ма.

       С каж­дым ша­гом он приб­ли­жа­ет­ся к сы­ну. Вда­ли уже вид­не­ет­ся ак­ку­рат­ная ог­ра­да и пер­вые в этом се­зоне цве­ты, лич­но вы­сажен­ные Гол­дом. Од­на­ко, Нил не один. Слег­ка при­щурив гла­за, он ви­дит си­дящую на ска­мей­ке Эм­му, оче­вид­но, те­ребя­щую в ру­ках ма­лень­кий но­совой пла­ток.

       - Мисс Свон.

       Не то, что­бы ее при­сутс­твие силь­но его уди­вило, ко­неч­но, он знал, что иног­да и она про­веды­ва­ет Ни­ла, ос­тавля­ет бу­кеты, си­дит на ла­воч­ке ря­дом с мо­гилой, на­вер­ня­ка вспо­миная прош­лое. Но по­чему она приш­ла те­перь, ког­да, ка­жет­ся, в их сов­мес­тной жиз­ни с пи­ратом нас­ту­пило аб­со­лют­ное, ни­чем не ом­ра­чен­ное счастье, под­креп­ленное удач­ным во­яжем в Под­земный мир? Это для не­го за­гад­ка.

       - При­вет, - Эм­ма встре­пену­лась и нем­но­го рас­те­рян­но смот­рит на не­го, приг­ла­шая сесть ря­дом. – Я прос­то ре­шила, что.. Я прос­то шла ми­мо и ре­шила зай­ти.
       - Яс­но – ки­ва­ет Голд, хо­тя оба зна­ют, что он нис­ко­леч­ко ей не по­верил. Вос­поль­зо­вав­шись не­лов­ким мол­ча­ни­ем, по­вис­шим меж­ду ни­ми, Рум­пель под­хо­дит к мо­гиле и, кос­нувшись ру­кой па­мят­ни­ка, спо­кой­но, аб­со­лют­но без эмо­ций, го­ворит:
       - Здравс­твуй, сы­нок.

       В ду­ше не уни­ма­ет­ся бу­ря, в сер­дце раз­го­ра­ет­ся боль от то­го, сколь­ко же он по­терял за всю свою жизнь. Всех, ко­го лю­бил. Всех, кто был ему до­рог. Всех заб­ра­ла Ть­ма. Вздох­нув и пос­мотрев еще раз на зас­тывшее имя на па­мят­ни­ке, Голд воз­вра­ща­ет­ся на свое мес­то, нем­но­го ссу­тулив­шись.

       Сно­ва мол­ча­ние. Эм­ма все еще уп­ря­мо смот­рит впе­ред, ку­сая гу­бы, де­ла­ет вид, что она здесь од­на. Бро­сив бег­лый взгляд на ее про­филь, Тем­ный спо­кой­но го­ворит:

       - Вас не дол­жно это бес­по­ко­ить, мисс Свон. Я вы­купил ва­шего ре­бен­ка у А­ида. Ес­ли за­хоти­те ро­дить ма­лень­кую пи­рат­ку, не сто­ит бес­по­ко­ить­ся о том, что она од­нажды уй­дет в мрач­ное царс­тво те­ней.

       Эм­ма по­вора­чива­ет го­лову, нес­коль­ко се­кунд мол­ча смот­ря на не­го и до кро­ви те­перь ку­сая гу­бы. Оче­вид­но, она за­была, как ды­шать и поп­росту не мо­жет по­верить, как та­кое воз­можно. Еще оче­вид­нее – от­ка­зыва­ет­ся ве­рить в то, что он дей­стви­тель­но сде­лал это ра­ди нее и что он не лжет.

       Ус­мехнув­шись, Рум­пель про­тяги­ва­ет ей тон­кую па­пирус­ную бу­магу, все это вре­мя хра­нящу­юся в кар­ма­не его паль­то. Схва­тив с ку­да боль­шим рве­ни­ем, чем на­мере­на бы­ла по­казать это, Эм­ма быс­тро ше­велит гу­бами, чи­тая и ка­ча­ет го­ловой, все еще не ве­ря в про­изо­шед­шее. Они сво­бод­ны.

       - По­чему ты это сде­лал?
       - По­тому что обе­щал.

       Он не смот­рит на нее, но ви­дит ее взгляд, пол­ный ка­кого-то ще­нячь­его вос­торга, изум­ле­ния, счастья и бла­годар­ности. Как ред­ко он ви­дит эти эмо­ции в гла­зах лю­дей, осо­бен­но – в ее гла­зах. Не то, что­бы он что-то от нее тре­бовал и все же – у Эм­мы Свон есть мно­гое, что­бы быть луч­ше лю­бого ге­роя. Но она выб­ра­ла их.

       - Я не та­кой монстр, как вы ду­ма­ете, мисс Свон, - соч­тя, что мол­ча­ние слиш­ком уж за­тяну­лось, про­дол­жа­ет Голд, - вы – мать мо­его вну­ка и мне вов­се не хо­телось бы, что­бы Ген­ри ви­дел пе­ред со­бой нес­час­тное, из­му­чен­ное су­щес­тво, ка­ким бы вы неп­ре­мен­но ста­ли, от­бе­ри у вас А­ид воз­можную дочь од­нажды. К то­му же, это – еще один шаг к мо­ей над ним по­беде.

       Она бла­годар­на и он чувс­тву­ет это. По­нима­ет это, ког­да ее ла­дош­ка, теп­лая и жи­вая, нак­ры­ва­ет его ла­донь, зас­тавляя улыб­нуть­ся. Взгля­нув на нее по­верх рес­ниц, она ка­ча­ет го­ловой:

       - И все же, глав­ная бит­ва еще впе­реди. Кру­эл­ла все еще в пле­ну.
       - Да. Но я при­думаю, как ее от­ту­да выз­во­лить. Я смо­гу.
       - Это был ее вы­бор, Голд. По­чему ты де­ла­ешь все это?

       Стран­ный воп­рос, еще бо­лее ди­кий от то­го, что зву­чит он из уст жен­щи­ны, на­рушив­шей все за­коны жиз­ни и смер­ти и по­бежав­шей за сво­им умер­шим лю­бов­ни­ком в гос­ти к мрач­но­му по­вели­телю смер­ти, ед­ва толь­ко его пре­дали сы­рой зем­ле. Пос­мотрев на нее так, буд­то она – са­мое глу­пое су­щес­тво в це­лой Все­лен­ной, Рум­пель все с тем же спо­кой­стви­ем от­ве­ча­ет:

       - Я уже го­ворил вам, мисс Свон. Очень лег­ко не­нави­деть Кру­эл­лу. Еще слож­нее ее лю­бить. Она пси­хопат­ка, но – она моя пси­хопат­ка. И я не зас­лу­жил этой жер­твы. Все лю­бимые мною лю­ди уми­рали ра­ди ме­ня. А я ни­чем не оп­равдал их смерть. Боль­ше та­кого не бу­дет.

       И не до­жида­ясь ее от­ве­та, он вста­ет, ухо­дя об­ратно. В пус­той оди­нокий дом.
       Спох­ва­тив­шись, Эм­ма зо­вет его:
       - Я на ма­шине. Мо­гу под­вести.
       Обер­нувшись, он мол­ча ка­ча­ет го­ловой, сно­ва ша­гая по тон­кой до­рож­ке, усы­пан­ной гра­ви­ем. На­чал­ся дождь.

       При­дя до­мой, он сни­ма­ет бо­тин­ки, к ко­торым при­лип­ла грязь и плащ, ве­щая его в ко­ридо­ре. Прой­дя на кух­ню, ста­вит чай­ник, дос­та­ет из бу­фета чаш­ки, по при­выч­ке, две и горь­ко улы­ба­ет­ся, по­нимая, что к его ча­епи­тию ник­то не при­со­еди­нит­ся.
       Са­хар рас­тво­ря­ет­ся в чаш­ке, кру­тясь в ки­пят­ке и осе­дая на дно. Ос­то­рож­но раз­ме­шав его лож­кой, Голд про­бу­ет его на вкус. Об­жи­га­ющий ки­пяток ще­кочет язык. Пле­вать. Все чувс­тва и эмо­ции как буд­то ат­ро­фиро­вались. Все внут­ри слов­но оне­мело.
       Над ча­ем он кол­до­вал не­дол­го и, ос­та­вив по­пыт­ки до­пить его, пле­тет­ся в спаль­ню с единс­твен­ным же­лани­ем бро­сит­ся на кро­вать и за­быть­ся. Не хо­чет­ся ни ду­мать, ни чувс­тво­вать, ни по­нимать. Да­же ды­шать не хо­чет­ся и то.

       Он вхо­дит в спаль­ню, где все это вре­мя, что Кру­эл­лы нет, бы­ли за­дер­ну­ты што­ры и рас­сте­лена кро­вать, и… за­мира­ет на по­роге. У ок­на, слег­ка сгор­бившись в сво­ей обыч­ной ма­нере и упе­рев од­ну ру­ку в бок, сто­ит она. Ку­рит, вы­пус­кая дым в от­кры­тую фор­точку.

       Он ос­то­рож­но сту­па­ет по ков­ру, под­хо­дя бли­же. Про­тяги­ва­ет ру­ку, страс­тно же­лая ее пот­ро­гать, но в пос­ледний мо­мент одер­ги­ва­ет, буд­то бы это лишь на­важ­де­ние. Или сон.

       - Кру­эл­ла!

       Она рез­ко раз­во­рачи­ва­ет­ся на каб­лу­ках, встре­ча­ясь с ним прон­зи­тель­ным, глу­боким взгля­дом. Улыб­нувшись лишь са­мыми кра­юш­ка­ми губ, ти­хо про­из­но­сит:

       - При­вет, до­рогой!
       - Как? Ты здесь? По­чему он от­пустил те­бя?

       Она де­ла­ет шаг навс­тре­чу и бук­валь­но па­да­ет в его объ­ятья. Толь­ко те­перь сняв пер­чатки, про­водит од­ной ру­кой по его ще­ке, по­том лас­ка­ет паль­ца­ми су­хие гу­бы. Все это вре­мя не от­ры­ва­ясь, смот­рит ему в гла­за.

       - Это сей­час не име­ет ни­како­го зна­чения. Я вер­ну­лась. Я с то­бой. Это глав­ное, до­рогой.

       О да. Это не прос­то глав­ное. Это – единс­твен­но цен­ное в жиз­ни, единс­твен­но вер­ное. Единс­твен­но пра­виль­ное и зна­чимое. Все ос­таль­ное – ерун­да.

       Об­хва­тив ру­ками ее тон­кую, ка­жет­ся, еще боль­ше ис­ху­дав­шую за это вре­мя та­лию, Рум­пель при­жима­ет ее поб­ли­же к се­бе и по­да­ет­ся гу­бами впе­ред. Най­дя ее гу­бы, нак­ры­ва­ет их сво­ими со всей от­ку­да-то взяв­шей­ся стре­митель­ной, ще­мящей неж­ностью.

       Отор­вавшись от не­го лишь на мгно­вение, она сни­ма­ет платье и по­вора­чива­ет­ся спи­ной, ожи­дая, по­ка он сни­мет с нее бюс­тгаль­тер. Не­пос­лушные ма­лень­кие крюч­ки быс­тро под­да­лись взвол­но­ван­ным паль­цам и Рум­пель го­рячи­ми ла­доня­ми нак­ры­ва­ет об­на­жен­ную грудь, рас­ка­тывая теп­лые сос­ки. От­ки­нув­шись на­зад и под­ста­вив шею под град его по­целу­ев, Кру­эл­ла до­воль­но сто­нет.

       … Они ле­жат в пос­те­ли, слу­шая уже ус­по­ко­ив­ше­еся мир­ное и ти­хое ды­хание друг дру­га. Од­на ру­ка Тем­но­го под­ло­жена под го­лову вмес­то по­душ­ки, вто­рая нак­ры­ва­ет мяг­кую грудь Кру­эл­лы, вре­мена­ми пог­ла­живая ее. По­вер­нув го­лову на­бок, он лю­бу­ет­ся ее про­филем, ос­тавляя на шее го­рячий след от ды­хания.

       Ему, воз­можно, сто­ит мно­гое ска­зать ей, но она все зна­ет са­ма. Без слов. На го­род опус­ка­ет­ся ве­чер, за­тяги­вая в су­мер­ки все вок­руг. Еще один день под­хо­дит к кон­цу и это пер­вый пос­ле столь дол­го­го вре­мени день, ко­торый он про­вожа­ет не один. Сей­час нич­то не важ­но – ни как А­ид от­пустил ее из сво­его пле­на, ни что бу­дет даль­ше. Важ­но лишь то, что она ря­дом, а он слу­ша­ет ее ды­хание, ды­шит ее аро­матом и за­пахом ее во­лос, смот­рит на то, как взды­ма­ет­ся на вздо­хе ее грудь и вре­мя от вре­мени ка­са­ет­ся ма­лень­ких ро­динок на ее слег­ка су­тулой спи­не. Боль­ше ни­чего. Ни­чего важ­нее это­го нет, ни­ког­да не бы­ло и быть не мо­жет.

       Зак­ры­вая гла­за, Рум­пель поч­ти уже го­тов пог­ру­зить­ся в свое по­добие сна, в дре­му, впер­вые за дол­гие дни слад­кую, по­тому что она ря­дом.

       - Он ска­зал, что я раз­мякла. Что моя лю­бовь к те­бе уби­ва­ет ме­ня, до­рогой – вдруг сов­сем ти­хо, буд­то бы не к не­му об­ра­ща­ясь, про­из­но­сит Кру­эл­ла.

       И, пос­мотрев на нее, он по­нима­ет, что ей это сов­сем-сов­сем не нра­вит­ся.