Книга Верескового Тумана. II

ЛЕТУЧИЙ  ШОТЛАНДЕЦ

Поэма-триллер.


“ — Вот он! — закричал Вий
и уставил на него железный палец”.
Гоголь.


I
Шотландия, знаем – край гор и озёр,
Русалки и тролли там есть до сих пор,
Там козням лежат вопреки Пентагона
Владения Ордена Сердца Дракона.

Магистр, естественно, в нём всех главнее,
И как управлять, ему, ясно, виднее,
Но служит ему, средь других, Сенешаль,
Который… сравнить, как в футболе – вратарь.

Ещё хороша там на диво погода,
И бродит отвязного пропасть народа,
Которым не худо известными стать.
У нас, кстати, есть, про кого рассказать.


По данной причине вниманья достоин
Раннар фон де Блэк по прозванию Торин.
В округе наломано дров им немало,
Овец по полям разгонял он удало,
Волынку и саблю таскает с собой —
Короче шотландский народный герой.

Однажды Раннар был в Крестовом походе,
И даже командовал чем-то там вроде,
В атаку под пальмами вёл эскадрон,
На знамени бился крылатый дракон,

По всей Палестине пылали станицы,
Конями давились домашние птицы,
И ветер кружил белый пух из подушек,
И пела труба громче грохота пушек,

И солнце садилось в кровавой заре,
Картошку под утро пекли на костре,
Вдоль Мёртвого моря метались тачанки,
Коптили в барханах подбитые танки,
Врывались в столицы, сметая препоны,
На Запад со скарбом текли эшелоны...

 II
Однако с тех пор времена изменились,
Закончились битвы, трофеи сносились,
А Торин за службу надел получил,
И старую ферму, в которой и жил,

Гвоздём на доске начертав: “КАМЕЛОТ”
И пледом стянувши свой впалый живот,
Сочтя, что менять ничего тут не стоит:
Приедет Магистр и сам всё устроит,
Поскольку Раннар ведь Магистру вассал,
И пусть о комфорте печётся тот сам.

Вот как-то валяется Торин на лавке,
Сапог починяя посредством булавки,
И пива бидон притащив из сеней,
А также фонарик, чтоб было видней,

Как вдруг прямо сверху свалилось такое,
С радаром, пропеллером, очень большое,
Здоровая штука, размером с корабль...
Короче, на Торина сел дирижабль!

Естественно, всякое в жизни бывает,
Случается, даже коровы летают,
И тут возмущаться — убыток один:
Подумаешь — шишку набил “цеппелин”!


Но все же Раннар ощутил удивленье,
А если точней — что-то вроде волненья:
Он выбиться в лётчики с детства мечтал,
И с зонтиком как-то с сарая упал,

Ночами подчас ему снились полёты,
Но кто нынче пустит шотландца в пилоты?
Ведь каждый желает быть жив и здоров,
В Европе лет сто уж няма дураков.

А здесь, как в кино, исключительный случай —
Пустой стратостат опустился из тучи,
И Торин немедля собрался лететь,
Но прежде решил агрегат осмотреть.

III
Он дверцу в боку отыскал у кабины
И в недра забрался летальной машины,
Где врозь управленья торчат рычаги
И кнопка с табличкой: “Нажать не моги!”

За клёпаной стенкой — салон с билльярдом,
Забыты на кресле игральные карты,
Окурок сигары дымит в хрустале,
Бокал и перчатка в углу на столе.

Затем зимний сад и опавшие розы,
В стеклянном сосуде растенье мимоза,
Повсюду ковры и дубовый паркет,
И дверь с вензелями ведёт в кабинет.

Здесь сейф, книжный шкаф и макет субмарины,
На стенах старинные маслом картины,
Звонок на шнурке, как в хорошем отеле,
Компьютер привязан к пудовой гантеле,
Чтоб, видно, трудней его было спереть,
И банка компота, пустая на треть.

А дальше пошли потолки с зеркалами,
Портрет Сенешаля в готической раме,
Направо каретный сарай и курзал,
И лестница вниз, верно прямо в подвал.

Из плюша на окнах висят занавески,
Изрядная бомба на внешней подвеске,
Скульптурой украшен коринфский портал,
Буфет с витражом шириною с вокзал,

Гараж и бассейн в отдельном отсеке,
Продолжил балкон интерьер дискотеки,
Мортира торчит через дырку в полу,
Кровать с балдахином за ширмой в углу,
На дизеле марка: “Завод Михельсона”,
И надпись по борту: “ПРИВЕТ ИЗ ХЕРСОНА!”

IV
Лоб Торин наморщил, задачку решая —
Зачем в дирижабле портрет Сенешаля?
А вдруг Сенешаль — это граф Цеппелин?
А может быть, Ганди? Святой Августин?

Стаханов? Гагарин? Азеф? Харе Кришна?
Да как бы греха тут какого не вышло:
Всплывёт, что казённую вещь уволок —
За кражу везде полагается срок.

На раме прочесть бы внизу разъясненье,
Чтоб сразу развеялось это сомненье,
Но Торин, как истый Магистров вассал,
Из грамоты только три буквы и знал.

Махнувши рукой, как с обрыва да в речку,
Иль задницей голой в горячую печку,
Так Торин уселся за гнутый штурвал,
А после запретную кнопку нажал.

V
Взлетел аппарат к облакам как-то сразу,
Пилот наш на газ надавил до отказа,
Потом осмотреться решил он вокруг,
Тем паче, что кончился первый испуг.

Ковыльные степи под дном “цеппелина”,
В лесах и болотах дорог паутина,
Изведав удары тайфунов и пург,
В излучине Дона стоит Эдинбург.

На том берегу, где деревни глухие —
Собор в Кентенбери и Айя-София,
За ними Чернигов, Казань, Порт-Саид,
Но Торин в ином направленьи летит.

Над пущей, где бродят медведи и орки,
Блестят купола на Владимирской горке,
Манчестера крыши темнеют вдали,
В Неаполь по морю плывут корабли,
Тирольские песни разносятся звонко —
Прикольно летать над родимой сторонкой!

VI
Особо когда есть запас высоты,
И можно не ждать, что заденешь кусты,
Но Торин ещё потянул за штурвал,
И точку на тракте внизу увидал.

Кольнуло сознанье его беспокойство:
А если объект тот опасного свойства?
Мы с вами позволим себе крупный план —
Возможно, со “стингером” то партизан?

Зенитный расчёт стережёт героин?
Ан нет — проповедник бродячий один!
С лицом просветлённым,
И прост, как “фольксваген”,
На ослике сереньком кто? Мистер Хаген.

Прищепкой зашпилен сюртук посерёдке,
Калоши, цилиндр, редингот и обмотки,
В кармане лорнет на коротком шнурке,
Брошюра о СПИДе и доллар в носке.

В зефирной волне дирижабль увидавши,
И сущность явленья превратно понявши,
Немедленно Хаген в смятенье пришёл,
Сочтя, что загадку природы нашёл.

А может, ему персонально знаменье?
Чудно и таинственно это явленье...
Навстречу крестьяне идут на покос,
И катит просёлком на ярмарку воз.

На нём два шотландца — Данила с Гаврошем,
Пьяны, в пиджаках и с баяном хорошим.
Их Хаген в свидетели зычно призвал,
И пальцем в зенит над собой указал,
При жесте таком ощутив вдохновенье,
А равно свово мессианства значенье.

VII
Гаврош, усмехнувшися, брыль поправляет:
”Та это нэ дыво! Цэ Торин летает.
Подобные вещи — не редкость у нас,
На спор — в стог соломы он врежется щас...
Снимать для кино — не набрать киноленты:
Не зря землю нашу зовут Вундерлендом.

Заявит иной: “Там живут белорусы”,
А кто-то божится — мордва и индусы.
Но если всерьёз, без теорий негодных —
Кругом государство шотландцев свободных!

В соседней деревне кузнец родил трактор,
На днях за горою взорвался реактор,
Король на турнире проткнул пароход,
Продали зулусам подземный завод,

А к Торину ветер занёс от Магистра
С утра дирижабль, что катает туристов,
Вот он и резвится, пока есть бензин:
Рулить “цеппелином” сумеет кретин.

Магистр с Сенешалем ужасно сердиты,
Сулят, будто Торину точно быть битым,
Однако тому всё одно нипочём,
Стучи хоть в макушку ему кирпичом!”

VIII
Затем, прояснивши для Хагена дело,
Арбою шотландцы вновь правят умело.
Проехали мост, миновали овраг...
Данила роняет напарнику так,

Задумчиво вытянув длинные ноги:
”А что за мужик там орал у дороги?
Мадьяр или немец. Одет как пижон.
Глядел больно косо... Как пить дать — шпион!”

Тележку по-быстрому взад развернули,
И Хагену локти арканом стянули,
С трудом переправились вброд через речку
И сдали в участок в ближайшем местечке.

Не вникнув, шериф его взял под арест,
Пресекши физически бурный протест,
А чтоб не бузил — вновь грозил навалять,
И, может быть, даже совсем расстрелять.

Потом Хаген месяц сидел в каталажке,
Вообще не кормили, забрали подтяжки,
И только когда караульных сменили,
Вернули осла и домой отпустили.

 IХ
А Торин, набравшийся лётной сноровкой,
Манёвр совершает над Новой Каховкой,
Однако усталость берёт уж своё,
Иль выпил случайно какое зельё?

Вернее всего, тянет в сон с непривычки,
Под веки теперь хоть засовывай спички.
Вот будет потеха — в полёте вздремнуть!
Ну, очень охота чуток прикорнуть...

В зрачках закачались приборные доски...
Вдруг слышит в наушниках арию Тоски,
И возглас контральто: ”Иду на таран!”
На Торина мчит трёхмоторный биплан!

С виденья подобного мёртвый подскочит,
Кошмар из таких, что не сказывать к ночи.
У Торина сон за мгновенье слетел,
Он пнуть машинально во что-то успел,
Повисла судьба на одном волоске...
И тут дирижабль сорвался в пике!

X
От Торина с вами мы вместе отстанем
И в тот самолёт-камикадзе заглянем.
Бесспорно, за дамой подсматривать стыдно,
Но как удержаться, когда любопытно?

И что там видать? Да лихая певичка —
Знакомая добрая наша — Синичка.
Кликуха крутая, под стать и персона:
На куртке заклёпок одних — полвагона.

Но вот интересно: потом оказалось —
Девица с тараном слегка обозналась,
И что промахнулась — ей вовсе не жаль:
Назначен был жертвой другой — Сенешаль!

Того б задушить с черепами банданой,
А также зарезать железной катаной,
Но можно ещё кислотою облить,
А если получится — в воздухе сбить.

Пускай полежал бы в больничной палате:
Зачем у него нос не в том шоколаде?
На рожу взглянуть — что портной в ателье,
А горд и заносчив, как дюк Ришелье!

XI
Чу! Снизу доносится звон от удара,
Как будто о камни разбили гитару.
Вот вам и расплата за лётную славу,
Когда та приходит за так, на халяву!

В пути стратостат снёс какое-то зданье,
Но нашим другое владеет вниманьем —
Что Торин, фортуны проехав изломы,
Застрял, как предсказано, в куче соломы.
Касательно нашего скромного мненья —
Ему подвалило большое везенье!

Амбар покосился, провалена крыша,
Сквозняк на гумне: урожай съели мыши,
Комбайн ржавеет у силосной башни,
Репейник цветёт на заброшенной пашне,

Над клевером сочным алеет Восток,
Штандарт в той же гамме венчает флагшток,
Колодец бездонный, как глаз палача,
Названье колхоза — “Завет Ильича”.

Из баньки разбитой, ошпарены, яры,
И в праведном гневе вылазят бояры.
Совсем не одеты, косматы и дики,
Передний с мечом, у других только пики.

Тяжба как-то шла о разделе именья,
С шотландцами вышло у них столкновенье,
А Торин теперь, в довершение бед,
Боярам нанёс дополнительный вред.

XII
Их главный, по имени странном Серпутий,
Коммуны бояр председатель по сути,
Размером со шкаф, за клинок всё хватаясь,
И тазиком спереди чуть прикрываясь,

Скребя в бороде, плюнув, вот как начал:
”Тебя на войне неоднажды встречал!
Доставил тогда нам немало хлопот,
И стукнул рапирой мне больно в живот!

Но вот появилась возможность сквитаться,
По полной программе с тобой разобраться,
Настала пора произвесть нам подсчёты,
Во, враз подвалило заплечной работы!

Сначала тебя мы утопим в сортире,
А после мишенью послужишь нам в тире,
Подключим к тебе электрический ток,
И в самом конце разотрём в порошок!

Что так всё и будет, гарантией жест:
Кладу на себе католический крест!
Облом нынче, парень, влетел ты по уши,
Куда отправляются грешные души!”

Попал в переплёт! Паровоз против вилки,
Иль, скажем, рогатка — прославленной “Шилки”!
Его одолеть им — как съесть апельсин,
Проблема, когда против шоблы один!
И Торину помощи ждать ниоткуда...
Однако бывает ли сказка без чуда?

XIII
С небес обвалилась вдруг девочка Фири,
Кольцо потянувши на счёте “четыре”,
Ведро опрокинув, задев коромысло,
За флаг зацепившись, на стропах повисла.

В чулке под коленкой застряла граната,
Прижат подбородком приклад автомата,
Плечо оттянула стальная “беретта”,
В карманах ещё целых три пистолета,

В зубах, чтоб сподручней, кинжал и нунчаки,
На пальцах кастеты, ужасные в драке,
Бочонок с напалмом распёр рюкзачок,
За лацканом скрыт полицейский значок,
И ампулы с ядом за пазухой в ряд,
На случай — придётся валить всех подряд!

Ушла на расправу примерно минута,
Потом, отстегнувши замки парашюта,
Сказала нимфетка, грызя карамель:
”Ты, стало быть, Торин? А я — Фириэль!

Английских купцов донимали заботы:
Топили пираты в морях пакетботы,
Разбойники грабили все поезда,
И не было им ни тюрьмы, ни суда.

Когда у Парламента вышло терпенье —
Создали СС — нашу Службу Спасенья.
Порядок чтоб был, существуют законы:
Я сторож тебе от Британской короны.

Едва в дирижабле ты вверх подлетел,
На Темзе народ, как один, обалдел,
И руку пожать рвался сам принц-консорт:
Твоя популярность теперь — первый сорт!

Вон лондонский “Таймс” аж пошёл на подлог,
С портретом твоим поместив некролог,
Читала я также ещё на заборе:
”ХОТИТЕ БАРДАК — ГОЛОСУЙТЕ ЗА ТОРИ!”

Любой, кто решится тебя хоть задеть,
Со мной будет дело не в шутку иметь:
Коль скоро известный теперь ты паритель,
Тебе полагается ангел-хранитель.
Разгром обеспечен любому врагу,
Отважеством полнись: СС начеку!”

XIV
Хотя дирижабль изрядно помялся,
Но в целом пригоден к работе остался.
Герой наш, опять запустивши динамо,
Набрал высоту и рулит прочь упрямо.

А временем тем на обширной поляне,
В усадьбе просторной, из тех, где дворяне
Любили без спешки поесть и кутнуть,
И стол спиритичный при свечках крутнуть,

“Плейбой” на тахте полистать до обеда,
С кондрашкой свалиться за покером в среду,
Короче, умели от пуза пожить...
Но чтоб не терять нам истории нить,

Мы всё описание виллы опустим,
И даже немного тумана напустим,
Однако отметим такую деталь —
В халате под тентом пил чай Сенешаль.

Над самой трубой “цеппелин” пролетает,
И кукишем Торин из люка махает.
Он с воплем: — “Верни аппарат, идиот!”
Сорвал со стены именной миномёт,

Забор уронив, пристегнул эполету,
Запряг лошадей в скоростную карету,
Затем неформальное слово загнул,
И только потом галифе натянул.

Грозя кулаком с семихвостой нагайкой,
Пылит напрямик со своей таратайкой,
Понизу настичь норовя стратостат,
А если удастся — пойти в перехват.

Помазаны лаком колёсные спицы,
И стелются кони над рожью, как птицы,
И сам Сенешаль в орденах, при параде,
И “Хрена догонишь!” написано сзади,
Визжат на ухабах и гнутся рессоры —
Когда очень нужно — взлетишь без мотора!

Вот вся кавалькада с присвистом и гиком
Пропала за полем, в орешнике диком,
Причём сам собою включился форсаж,
И Торин ввинтил над каретой вираж,

И даже вверх брюхом промчался потрясно,
Но что было дальше — предстало неясно...
Незнанье — особая форма смиренья;
Оставив, как есть, перейдём к продолженью.

 XV
За трассой в Ростов, где развилка в Иран,
Стоит на песке цитадель — форт Саган.
К нему не спеша дирижабль подгребает,
И якорем с цепью за пушку цепляет.

Безмолвие полное слышно окрест:
Немного найдётся пустыннее мест,
Не стоит и браться, пожалуй, понять,
Что следует в этой глуши охранять.

Но Торина тянет явиться с ревизией,
Как если б он был не один, а с дивизией!
А сколько заплатит потом за лечение,
На новое в форте нарвясь приключение?

Ступени из камня ведут в каземат —
Подумай, вернёшься ли после назад.
Как в деле с Синичкой, не вышло бы лиха:
Уж больно вокруг подозрительно тихо...

XVI
Разбито отсутствие звуков трубой —
Так рыцарей кличут на праведный бой!
Ворота вразнос, и с очами в огне
Месье Эверар, да на белом слоне!

С двуручным мечом с позолотой на гарде,
Фуражка с высокой тульёй при кокарде,
Пришитый к кольчуге витой аксельбант,
По краю петлицы малиновый кант,
Колчан с пулемётом, патроны в бадье,
Глядит молодцом, как Жерар Депардье!

Он Торина живо за шкирку хватает,
Бердан со штыком между глаз наставляет,
Пока погодя по-ковбойски палить,
Шотландца решает вперёд допросить.

XVII
Но наш персонаж себе риск осознал,
И в обморок с этой причины упал.
Свалилась забота! А если помрёт?
Месье Эверар тащит марлю и йод,

Ушатом воды второпях поливает,
И водки стакан через верх наливает.
И вот результатом такого старанья
Имеется Торина речь в оправданье:

“С тобой, Эверар, мы бок о бок сражались,
В окопах у Хайфы соратники звались,
Едва не погибли от зноя и пыли,
А вот Сенешаль был начальником в тыле!

Другие на фронт, а он всё по балам,
По клубам ночным, дискотекам, пирам,
В ландо шансонетку катал по Ривьере,
А наши отряды считали потери,

Во время привала обрезком проводки
Вязали, где можно, гнилые подмётки,
Впритык экономили порох и пули,
Орудия с мулами вместе тянули,

Бросались в штыки на шипы огражденья,
На ланч ели вместе песок и варенье,
Впотьмах караулили вражью разведку,
Навесив на шлем маскировочну сетку,
И слыша, как в буше беснуется лев,
Сержанта пока к сожаленью не съев!”

Дальнейшая мысль — нестыковочка вышла:
Поскольку закон всё равно вроде дышла,
То Торина надо с почётом пустить,
А вот Сенешаля поймать и побить.

XVIII
Однако на лёгкое это решенье
Нашёл Эверар и своё возраженье,
Поверх головы для острастки стрельнув,
А после штыком не опасно кольнув:

“Не лги! Сенешаль был пилотом отважным,
В воздушном бою он участвовал дважды,
Иракский, был случай, подбил дельтаплан,
И кличку напомню его — Ураган!

Потом, хотя числился он интендантом,
В песке откопали мы “тигр” с “фердинандом”,
Солярки из банки немного долили,
Немецкий добротный движок запустили,

Рванули со взводом своим вдоль бархана,
И вправду явив собой вид урагана,
Готовясь в тот день до последнего драться,
Погибнуть, но только никак не сдаваться,
Горой постоять там за принципы веры,
Такие ребята мы с ним — тамплиеры!

В пустыне безводной у Эль-Аламейна
Разбили мы войско Саддама Хусейна,
Когда солнца путь наклонился в закат,
Колонной вошли в легендарный Багдад!..”

Чихнул кто-то вежливо в нише у двери,
И оба туда невзначай посмотрели.
Стоит Фириэль, опираясь на щит,
А рядом в тележке шипит динамит...

XIX
Чертог получилось неслабо встряхнуть,
И Торин успел под шумок улизнуть,
И только от нервов зубами стучал,
В гондолу садясь, и на Фири ворчал,

В том смысле — могла и пораньше явиться!
Её дожидаясь, недолго убиться!
Уже наведён был в него пистолет...
На что получил беззаботный ответ:

“Бывает! Я тоже себе попеняла.
Я с Гринвичем местный будильник сверяла,
И времени раз оказалось в обрез,
Подвёз на “фантоме” нарком ВВС.

Он малый не промах, в отличном мундире,
Да кто не поможет красавице Фири?!
Пожуй от контузии лист зверобою,
В другой раз пораньше примчусь за тобою,
Ведро валерьянки поможет снять стресс —
Надёжеством знатна защита СС!”

XX
У чащи, где тигров гоняют сафари,
В замшелой избушке — волшебница Файри,
Средь мумий египетских, чучел и змей
Живёт здесь одна, ну совсем без друзей.

На брёвнах штурвал, акваланг и тельняшка:
По тёплому морю скучает, бедняжка,
Под притолкой травы, кореньев мешок,
За печкой сокровища целый горшок,

Сухой крокодил низко свешен на балке,
Шевелится джинн в палисандровой палке,
На коврике булькает толстый кальян,
У куклы под рюшами скрытый изъян,

Хрустальная сфера в ларце на полу,
Печать Соломона в Граале в углу,
Чулан привидений закрыт на задвижку,
А Файри листает секретную книжку,

На старофранцузском стихи напевает,
И пальцем по черепу ритм отбивает,
Бросает улыбку на зеркало вдруг,
И мелом обводит магический круг,
Решив, вероятно — пора приступать,
Над гостем своим начинать колдовать!

Да, кстати, вон Торин в плену чародейки,
Заклятьем прикован к садовой скамейке,
В таком положеньи почтительно ждёт
Теперь что за участь его здесь найдёт.

 XXI
Вот Файри от строчек глаза отрывает,
И замысел свой для него излагает.
Мы с вами, чуть-чуть отодвинув полог,
Послушаем тоже её монолог:

“Пора моим псам и охотой заняться —
Средь мхов и болот за тобой погоняться.
Надеешься, сразу тебя я убью?
А фиг! Превращу, для начала, в свинью!

И будешь ты мордой рыть корни под дубом,
А дёрн перепахивать загнутым зубом,
И с визгом спасаться от своры борзых,
Но если сбежишь, как из форта, от них,

Тебя переделаю в жабу, барана,
В медузу, гиену, в навершье тарана,
В ведро для помоев, но это потом —
Сперва будешь чёрным, как смоль, кабаном!

Нашла я отличное здесь руководство,
Как можно добиться полнейшего сходства,
Любого в момент обратить хоть во что —
В шакала, амёбу, башмак, решето,
И так изменить его облик и цвет —
Кошмаром предстанет ему белый свет!

Приспело проверить способность на деле,
А то заклинанья одни надоели,
Настал наконец знаменательный час:
Тебе предстоит воплощаться сейчас!”

XXII
Щетиной густой сплошь покрылось лицо,
В носу-пятачке засверкало кольцо,
Спиралью пружинною хвостик завился,
И Торин так хрюкнул, что сам удивился.

Тут Файри хватает коробочку ваксы,
Наотмашь пятная чернильные кляксы —
Герой наш по масти становится в точь,
Как крайне глухая безлунная ночь.

Овчарки на привязи чешут за ухом,
Обед предвкушая подтянутым брюхом,
А Торин, похрюкав, корыто нашёл,
И весь в поглощение брюквы ушёл.

Да, жребий его предстает незавидным —
Такое и без комментариев видно...

Но в этот до плача трагичный момент
Фундамента треснул под траком цемент,
Упала стена: голова Фириэли
Торчит через люк из брони в БТРе!

Разрушены чары, и время смываться:
По кайфу кому поросёнком остаться?
Но Торин, решив быть разумнее впредь,
Забыл очень важное — ваксу стереть.

Залогу здоровья не придав значенья,
Опять поимеет себе огорченье,
Что снова докажет простой постулат:
Не вникни в детали, и будешь не рад.

XXIII
Но это позднее. Сейчас он летит,
И ветер в кабине щелями свистит.
Оставим пока ненадолго героя,
Чтоб ближе увидеть событье другое.

Но тут нам придётся смотреть, не дыша:
Так Ульрика-Саша собой хороша!

В венке васильковом у края дубравы,
Где пчёлы живут, эльфы, сказки и травы.
Стан хрупкий обтянут небеленым льном,
С руки кормит белку отборным зерном,

В котомке на завтрак миндаль и творог,
Пасётся поодаль ручной носорог,
И линия плеч в пасторальном изломе,
А взгляд — словно два изумруда в соломе...

Но мир и спокойствие тоже конечны,
Вот солнце, цветы и роса — это вечно.
Стряслось нечто страшное, верно — потоп:
Сквозь лес приближается мерный галоп.

Бежит во главе Сенешаль с миномётом,
Затем его кони широким намётом,
Последним, повергнувши зрителей в транс,
Задравши оглобли — пустой дилижанс!

Промчались, и вновь запорхали стрекозы,
В туманной дали засинели покосы,
Прилёг у тропинки опавший листок,
Загадочно хмыкнув, зевнул носорог.

XXIV
А как наш шотландец? Обрыдло скитаться,
Так хочется выпить, поесть, отоспаться,
С подружкой залезть на родной сеновал...
До судорог он от полётов устал!

По курсу меж сопок лежит городок,
Над вышкой охранною вьётся дымок,
И Торина дёрнуло здесь тормознуть,
Как будто нельзя где ещё отдохнуть,
Народ где по улицам не марширует,
И даже, похоже, слегка не воюет.

Печенье достав из разорванной пачки,
Он свой “цеппелин” привязал к водокачке,
Калитку в фанерном салуне толкнул,
Спросив кока-колы, за стойкой заснул.

Зашли два амбала — пожарный и мент,
И Торина вмиг закатали в брезент,
Поверх обкрутили ремнём сыромятным,
А Торин в брезенте скандалил невнятно.

Сначала несли, а потом поднимали,
Три лестницы было, раз десять роняли.
Припомнился снова домашний уют...
Тут, тряпку стащив, осмотреться дают.

XXV
Окрест разразилась гигантская стройка,
Бетонные сваи вбиваются бойко,
Нервюры на эллинг волочит тягач,
Из горна кузнечного воздух горяч.

В конце эстакады, где трон на консолях,
Стоит группа штатских в рабочих мозолях.
Решительны все, как матросы с “Варяга”,
Ушита хоругвь из варшавского стяга,
Кувалда, ружьё, лом, свисток, мегафон,
И зонтик с названьем таким — парасон.

На троне-то кто? Торин раз поглядел —
От блеска с сияньем тотчас окосел:
Из золота платье, подстрижена чёлка,
Поди обознайся — Арина Вечорка!

Затылок с досады сумев почесать,
Арине затем стал угрюмо внимать.
Аукнулась вот когда Файрина вакса —
За целость зубов не дадут и полбакса:

“Пошто у тебя не арийская внешность?!
За сколько продал москалям незалежность?!
Пора запереть вас в отдельный квартал,
А лучше всего — гэть назад в Сенегал!

Повадились шляться сюда, будто в Ниццу!
Велю — автогеном заварят границу,
А сверху повесят амбарный замок,
Снаружи чтоб лазить никто к нам не смог.

Мы здесь не потерпим вселяких засранцев,
Гремит наш девиз:
”ГРАФСТВО КЕНТ — ДЛЯ ШОТЛАНДЦЕВ!”

Но сам ты, видать, из числа больно смелых:
Пытался буянить в пивнушке для белых!
Мы розгой по заду твому покочуем,
А раз уж ты негр, то после линчуем!”

С глубин подсознанья пришло опасенье:
А если не явится Служба Спасенья?
И, лапкой кошачьей по сердцу скребя,
На крюке монтажном повисла петля...

XXVI
От стука сапог содрогается пандус —
Идёт Фириэль в окруженьи коммандос!
Катушкой скрипит полевой телефон,
Бытовку подмял самоходный понтон,
Двустволки стрельбу штурмовик подавил,
Который у Фири с собой тоже был.

Как водится, дальше — посильная сдача.
Увы, с Фириэль не бывает иначе!
Но главный герой наш совсем загрустил,
У речки на пляж дирижабль посадил.

Вовсю одолела его ностальгия,
Подумалось: “Славно чинил сапоги я,
Закатывал клюкву осенней порой,
В волынку дудел... Как хочу я домой!..”

XXVII
Всплыла из протоки железная рубка,
Предвзято глядит перископная трубка,
Вот люк герметический с лязгом открыт,
И некто являет свой яростный вид!

Известно — царя узнают по походке.
А если Магистра? Того по подлодке!
Топорщится вбок адмиральский погон,
На алой рубахе пернатый дракон,

И меч-кладенец чуть пошире лопаты,
С чеканным узором миланские латы,
Застёжка начищенной медью горит,
С цепочками шпора при шаге звенит,
А хайер заплетен в две толстые косы,
Сам рыж и небрит — чистый Фриц Барбаросса!

Воскликнул он так, в трап заехав ногой:
”Уставился чё?! Кто тебе я такой?!
Мозгов у тебя — как горох по полену:
Зачем не вернул стратостат сюзерену?!

Вот щас разверну носовую турель —
Не выручит снова твоя Фириэль!..
А впрочем, мой крайне воинственный пыл,
Тебя рассмотревши, мгновенно остыл:

Вылазят таким, год проживши на свалке,
На куче дерьма иль в цементной мешалке!
Небось, налетался... Поедем со мной,
И впредь думай чаще своей головой.
А гнева мово, чёрт с тобою, не бойся.
Айда в Камелот... Только прежде умойся!”

 XXVIII
Данила с Гаврошем, распрягши возок,
Стругают в углу от граблей черенок,
Синичка, забравшись в индейский гамак,
Там песни поёт невпопад, просто так,
А Торин, нашедши шампанского бочку,
Уже предвкушает весёлую ночку.

Порвав на примочки турецкую шаль,
В вольтеровском кресле засел Сенешаль,
А Ульрику-Сашу, минуя порог,
Завёз прямо в залу её носорог.

Явилась в карденовском платье и Файри,
В тот вечер была она явно в ударе,
А в центре стола возвышался пирог,
Остаться голодным никто чтоб не смог.

Магистр, Эверар, друзья, слуги, гости,
Врагов только нет — те давно на погосте!
Шотландцев собралась несметная рать —
Пора Измаил снова приступом брать!

Прекрасные дамы, шуты, трубадуры,
Рисуют художники прямо с натуры,
Гудит на хорах величавый орган,
И мраморный плещет водою фонтан,
Под звуки волынки пошли каруселью...
Одно непонятно — где Служба Спасенья?

Пока веселились, роскошный пирог
Слизал одним махом ручной носорог!
Ужели без закуси пить, как в трактире?..
Тут падает дверь, и с батонами — Фири!

На этом истории нашей конец,
Который, известно ведь, делу венец:
Уже распечатали винную бочку...
Вот самое время поставить здесь точку.

1996

Фото: Алексей Ильин