И Esus...

   Белая мощная стена с арочными вратами, увенчанная золотыми крестами, являла собой границу встречи двух океанов людской жизни. В старой кожанке и потёртых джинсах Иваныч стоял, подняв голову вверх и крестился. Отпустив взгляд с позолоты в поднебесной, он посмотрел прямо перед собой. Сквозь ажурную ковку огромных створок, как на стереооткрытке вырисовалась выхоленная территория с газонами, клумбами и строем голубых елей. И ниже, словно придерживая всю эту красоту, чтобы она не сползла под гору, поперёк вытянулось здание с колокольней посередине. А выше крыши этого здания раскинут широченный простор до горизонта с видом на реку. Ещё пять лет назад ему были знакомы глубины тамошних вод. В рясе, наречённый при постриге Елисеем, четыре года как один день: с шести утра и до одиннадцати ночи расписана каждая минута послушания. Он вошёл в калитку, чтобы теперь мирянином пройти к источнику за водой. Его встретила знакомая. В то время она работала регентом в соседнем храме.
   — Здравствуйте! — узнала она Иваныча. — Видела Вас как-то здесь на службе среди певчих, но это было ещё недели две тому назад. Что же Вы не приходите больше петь?
   — Это рок…
   — Я Вас понимаю. Может, всё же поговорить с настоятелем?
   — Нет, спасибо! Я говорю: это рок из музыкального прошлого снова вернулся в моё настоящее. Тридцать лет я добросовестно с усердием посвятил себя Богу, и Он смилостивился надо мной, и вызволил из стен этой последней моей обители, чтобы в остаток сей жизни я мог снова вкусить радость творчества.
   — Вы где-то сейчас поёте?
   — Да, меня взяли в группу ребята из местного ресторанчика. Мы пробуем даже делать свои вещи, — Иваныч действительно имел счастливый вид, будто сразу всё давалось легко. Но это было тяжёлое начало репетиций собственных песен. Локомотив, разъеденный медными блямбами кабацкого репертуара и заляпанный карамельками, вытекшими из формочек любимых мелодий, надо было сдвигать. Тяжёлыми, бессонными, судорожными ломами. Подмасливать и сдвигать. Совсем недавно казалось, что костёр желаний почти испепелился. Но вот налетел, неведомо откуда взявшийся в этом затишье ветер надежды и, раззадоривая засыпающий пепел, озарил им теплившийся ещё очаг.
   — Ну, я рада за Вас. Даже если это хард-рок.

   Они распрощались. А Иванычу вспомнился только один эпизод, как однажды она, отлучившись от дрессировки хора, мимоходом, поправляя очки и орудуя кулаками и нотными тетрадями, скрученными в одну увесистую биту, поколотила работницу свечной лавки. А затем, как ни в чём не бывало, вернулась к дирижёрскому станку на клиросе.

   Проходя вдоль кованного ограждения, между основным зданием и книжной лавкой, он столкнулся с отцом Кирионом.
   — Джинсики не жмут? И что-то бородка никак не растёт?! — в который раз укорительно произнёс отец Кирион неизменную фразу, намекая, что надо бы возвращаться в монастырь. При этом они по старой привычке обнялись, как вся братия приветствует друг друга.
 
   Случилось так, что кто-то наклеветал на отца Елисея. За эти пять лет он думал, что никогда больше не приедет в эти края, хотя и нравилось ему тут, но как?! И тогда друзья сказали: «Усердно молись семь дней и на следующее утро тебе придёт откровение». И усердно молился семь дней и на утро восьмого дня он увидел образ сего монастыря. Собрал вещи и вечером этого же дня выехал.
 
   Жильё теперь он снимал у бабульки. Она жила одна в собственном маленьком домике, где была общая комната и две спаленки. Дочка с мужем уже давно жили отдельно, но периодически её проведывали. Одну из комнат она и сдавала Иванычу.
Когда он вернулся, дверь в дом была как обычно открыта. Иваныч услышал голоса. «Кто это там разговаривает, бабуля или телевизор?.. — стал прислушиваться он и прошёл в комнату. — А-а, это она с телевизором разговаривает!»

   Бабушка сидела смотрела Гордона и была настолько увлечена, что не видела, как прямо под телевизором на паласе жирно нагадил кот, прыгнувший сразу же в уютное ложе кресла. Увидев Иваныча, бабуля сразу переключилась на него:
   — Вот при коммунистах мы жили! Всё было прекрасно! Коммунисты —прекрасные были люди… Да-а, ничего не было, а из того что было, многое приходилось воровать. И мы воровали и были счастливы!
   — Но в партию тогда вступали, в основном, по необходимости, — сходу включился Иваныч, будто никуда и не уходил. — Или для продвижения по служебной лестнице и улучшения собственной жизни, или даже чтобы просто не выгнали с работы.
   — А меня звали в партию, а я не пошла. Я им так и сказала: «Я в вашу партию лжецов и лизожопов вступать не собираюсь! Подхалимничать не хочу и брехать не могу!»
   — Я вижу, бабуль, и котик ваш выразил своё отношение к политическим теледебатам?!
   — Ох-ох! Барсик, что такое?! Это впервые ты меня так подводишь! Ты ж всегда на улицу просился…
   — Дискуссия, видно, дюжа жаркая была, не перекричал…
Бабулька пошла за уборочным инвентарём.
   — Бабуль, а скажите: свинины полкилограмма чистой вырезки хватит, чтобы пожарить с картошкой?

   Бабуля, согнувшись с совком и веником у телевизора на полминуты призадумалась и промямлила:
   — Ну-у, смотря какой кусок будет… А ты что, снова уже уходишь?
   — Не, я попозже пойду. У нас сегодня, вроде бы, репетиция намечается.

   О, это гнетущее томление отложенности! Уже трижды по разным причинам не удавалось собраться, но ничего, большие паровозы не так быстро набирают скорость.

   Иваныч ушёл в свою комнату. Тесную, он называл её уютной и компактной. Прямо около двери, прижатая к стене стоит кровать. Она же служит и топчаном. У изголовья с другой стороны её подпирает стол. На столе иконы, магнитофон, фотография взрослого сына. Как-то Иваныч занимался дома на гитаре (сынишке было тогда всего пару лет). Из руки выскочил медиатор и закатился под диван. Чтобы его достать он отодвинул диван и там вместо розетки оказалось сквозное отверстие к соседям. В него чётко было слышно и даже немного видно. Его любимая жена Верочка надевала трусики и разговаривала с соседом:
   — Ну ты же мент!
   — Да ты знаешь каково мне жить?! — звучало с интонацией полупьяного урки. — Это же я их обоих тогда укокошил! Да, всё шито-крыто, но они мне снятся! Смотри, Верочка, не проболтайся никому, а то…

   Мент скатал пигарку в сухую дробь и щелбаном метко выстрелил ею в горшок с геранью. И ощутил себя снайпером. Иваныч немедленно отправился к соседу, но не успела открыться дверь, он получил несколько жесточайших ударов в лицо и целенаправленных по горлу. Веру, которая была так «не вера, а верочка», но которая всё же присутствовала в нём, он теперь воочию увидел в виде собственной крови, вырвавшейся наружу через жестокие разрывы тела. Она и привела его в храм, и отогрела. И заморозила на тридцать лет. Карьера вокалиста с раскуроченной глоткой была закончена. И когда сын чуть подрос, пришлось с ним объясняться почти по-взрослому:
   — Сынок, мы разошлись с твоей мамой. И я уезжаю в другой город. Прости.
   — Но, папа, я тебя очень люблю!
   — Я это вижу, сынок! Поэтому так даже будет лучше… Потом. Когда меня совсем не станет. Это как пса, ушедшего умирать из дома, оплакиваешь гораздо меньше, чем того, которого ты видишь, как с каждым днём он всё тяжелее дышит. Он смотрит на тебя вопросительными глазами и ищет в твоих надежду, а ты уже бессилен ему помочь. Потом он в комнате пытается перейти на другое место, и с неимоверным усилием перемещается всего на пару шагов, при этом задние лапы болтаются плетями. И наконец, через несколько дней, лёжа на боку с приоткрытым ртом, он умирает… Да, конечно у животных не рот, а пасть, и они не умирают, а сдыхают, но о своих любимых питомцах трудно говорить иначе. Они члены семьи. Иногда бывает, так не плачут о людях.
   Всё это уже в далёком прошлом. Недавно сын звонил, у него всё в порядке. Тоже музицирует, но как хобби.
   Передохнув, Иваныч помолился и прилёг на кровать, включив для эстетического насыщения немного «Лед Зеппелин», потом Оззи Осборна, затем «Дип пёрпл» и на закуску «Битлз». «Ах, хорошо-то как!» — беспрестанно радовался он, пока не задремал.
    За дверью снова послышались голоса. Это приехали бабулины дочка с мужем. Иногда они говорили громко:
   — Семён, пойди сюда!.. — звала Зоя мужа. — Ты всегда меня слышишь?
   — Зачем?
   — Иди сюда!
   — Я только присел…
   — Давай, давай!
   Делать нечего, Семён, кряхтя встаёт и идёт.
   — Понюхай, — говорит, — как Барсик пахнет.
   — Ты либо обалдела?! Отстань.
   — Нет, понюхай!
   Семён берёт его за уши и подтягивает к своему носу.
   — Ты, я вижу, совсем нюх потерял!
   — Да нет, чую — пахнет…
   — Я говорю, ты поаккуратнее с моим Барсиком! И не там нюхаешь, я ж ему морду шампунем не мылила! Ты копчик понюхай, он так сладенько «авокадкой» пахнет!..
   Через минуту:
   — Поцелуй Барсика… Да не туда, я ж там его не мыла!
   — Ну почему не могли конец хороший сделать? — негодовала бабуля, отрываясь от телеэкрана. — Ведь они так любят друг друга! Почему один из них умирает?
   — Умереть тоже надо вовремя. Иначе эти сяськи-масяськи перерастут в бытовуху, — чётко разъяснял зять.

   Иваныч поздоровался с гостями и вышел на улицу. Прохлада осени подогревалась тёплыми красками пятнистых крон деревьев и праздноцветием поздних цветов. Его новый друг Олег жил по соседству. Но несмотря на просторный дом, он практически всегда обитал в своём гараже. Тёплый гараж был приспособлен для полного цикла жизни. Здесь можно было зачинать, имелись чайник и электроплитка, стол для покера и других серьезных игр, компьютер… И даже яма под автомобилем была уже выкопана.
   — Иваныч, привет! — слоняясь около своих ворот Олег увидел друга.
   — Привет, Олег!
   — Ты, случаем, не в центр идёшь? А то я тоже туда иду.
   — Пойдём. Мне в магазин вначале надо заскочить. А потом, если звёзды сойдутся, на репетицию.
   — Местные? — улыбнулся Олег.
   — Ну, для начала, небесные, — вторил добродушной мимикой Иваныч.
   — Мне тоже в магазин надо. Идём.
   Они перешли через проезжую часть на ту сторону и прогулочным шагом по тротуару, слегка присыпанному медно-солнечной листвой, направились в центр.
   — Кстати, Иваныч, вчера не успели поговорить… Как тебе выступление залётных гастролёров? — поинтересовался Олег о вокально-инструментальном трио из соседнего района.
   — Процесс разучивания надо оставлять за кулисами… И…
   — Ты очень строг, — не дал договорить Олег, захлестнувшись эмоцией. — Это же самодеятельность…
   — Как говорил мой знакомый: «В музыке нельзя быть импотентом!»
   Мимо прошла девушка. Увлёкшись беседой, Олег не заметил её, но Иваныч высказался:
   — Эх, я бы нечаянно задел её плечом и, конечно же, великодушно извинился…
   — Иваныч, а ты же был когда-то женат… Долго вы прожили и почему разошлись?
   — Мы прожили всего три года. И я понял: что это не моё. Как говаривал великий Шопенгауэр: «Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности».
   — О, ко мне сегодня в «Одноклассниках» одна девушка добавилась в друзья. Возраст её, конечно, неизвестен. Но среди её друзей указано, что двое являются одноклассниками. Захожу к ним: одному — 47 лет, другой — 35. Во как!
Пред ними в попутном векторе заковыляли двое. От них раздавался шлейф сине-зелёного перегара. Когда мимо пронёсся чёрный «Гелендваген», дамочка сопроводила его томным взглядом и вдруг, обращаясь к шедшему рядом мужичку, вспомнила:
   — У нас «Волга» была. Помнишь? Машина зелёного цвета. Полуавтомат. А сичас «Занусси» — полный автомат, со всеми режимами стирки.
   Он хотел кивнуть ей в ответ, особенно на смачно произнесённое «Занусссси», но побоялся потерять и без того еле ловимое равновесие. Поэтому с небольшим промахом просто посмотрел на её подбородок.
   Обогнав эту парочку, Иваныч с Олегом видели, как впереди старик, осыпанный пеплом времени, опирался на палку и смотрел: навстречу ему шла молодая девушка… но с двумя палками… но бодрой походкой…

   А в это время у бабули за хлебосольным столом кроме детей, гостила ещё и её подруга-одноклассница. Повод остался неизвестен, но все четверо были заметно подобревшими.
   — Танюшка, — приговаривала бабуля, — бери, ешь раскладушку.
   — Крылышко что ли?
   — Да… Надо, говорю, злющей соседке в следующий раз жуков колорадских в огород ссыпать — она их тоже руками всё лето собирала. И ещё соседей подговорить…
   — А вот это уже биологическая война называется… Кх… кх, — прокашлял зять.
   — Твой кашель замахал. Начал… — тут Зоя имела ввиду уже не кашель, а Семёна целиком, — теперь действовать мне на нервную систему!
   — Зоя-тце, тебе надо срочно проверить нервную систему, потому что на неё действует любой мой шаг или слово, а теперь и кашель!
   — Жена твоя хорошая, — тётя Таня медленно двигала челюстями, и всё пыталась поймать правую руку Семёна. А он всё никак не мог подцепить вилкой салат. — Правда, вот только в садике работает, но это ничего. А моя дочь тоже очень хорошая, но она, падла, вся в моего бывшего!

   Тут тётя Таня запела: «Душа болит, а сердце плачет…» и при этом стала активно массировать свои груди. Если бы не вовремя забытые слова, то она б их растерзала.
   — Любишь ведь своего Колокольчика, а, Танюшка? — пускала слюни бабуля.
   — А он мне говорит: «Знаешь для скольких я не безразличен?!» А я ему: «А скольким людям ты был не безразличен, узнаем на похоронах!»
   — А ну-ка, не переводи разговор, сука брехливая! — любопытствовала бабуля.
   — Я вижу, я одна нормальная в этом периметре. Давайте за это выпьем! — и все радостно стукались и никуда не спешили.

   Не спеша и Иваныч с Олегом удалялись от своих домов.
   — А то, Иваныч, у меня был случай на свадьбе. Припарковали свою машину, ждём, когда за нами приедут. Перезваниваю невесте. Говорит: «Сейчас папу подкрасят, и он подъедет». Начали гадать, что значит «подкрасят»? Может, уже седина попёрла местами некрасивая или папа эпатажный какой — ирокез полинялый освежить надо?.. Приехал. Выходит. Обыкновенный коренастый таксист, сантиметровый русый ёжик на голове… В солнцезащитных очках. С заднего сиденья я внимательнейшим образом рассмотрел весь затылок с захватом височных частей, придраться не к чему — ни седины, ни хохломы крашенной. Оказалось, фингал замазывали!
   — А у нас, — делился своими историями Иваныч, — один духовой группешник умел играть только «Цыганочку». И вдруг им предложили подшабашить на похоронной процессии. Они согласились и, за неимением времени, естественно, её же и сыграли. Только медленно. Очень-очень медленно. Прокатило.
Магазин всегда рад любому покупателю.
   — Иваныч, ты заходи, а я курну по-быстрому.

   Было тихо. В тамбуре магазина стоял бомж. Тем редким людям, которые давали ему монетку, он кланялся с каким-то благоговением, схожим больше на китайское выражение учтивости.  Вписываясь в негромкие шорохи стеклянного тамбура, Иваныч вошёл и взглянул на заросшего человека: его лицо и руки имели грязно-смуглый цвет, но в глазах сияла искренняя радость, оживляя весь его мрачный силуэт. И уже почти прошёл мимо, как шедший навстречу верзила гаркнул на него: «Чего ты тут, поберушка грязная, толчёшься?! Ничего я тебе не дам! Ишь! Проваливай работать!» Последние звуки этого помойного рыка Иваныч слышал уже спиной. Ему так стало жалко бомжа, что он точно решил на обратном пути теперь не пройти мимо и положить в его кракелюровую ладонь несколько монет.

   Сухо сплёвывая залипший табак появился Олег, и они направились в глубь длинного супермаркета. Среди спокойного беспорядочного движения посетителей, приметились два парня-студента. Они сидели, облокотившись спинами на гигантскую стену. Из-под распахнутых курток валил жар. Один листал свою зачётку, приговаривая:
   — Хорошо! Хорошо… хорошо…
   Если смотреть только на его лицо, то запросто можно подумать, что к нему в руки попал мужской, очень мужской журнал.
При этом второй, отрываясь уже от страниц маленькой невзрачной чужой брошюрки и жадно заглядывая в глаза приятеля, решил подкрепить его успехи:
   — Отлично! Хорошо! Сексуально!

   Скупившись, пора было куда-то двигаться. И в этот момент позвонил телефон. Репетиция состоится.
   — Ну ладно, удачного вам риффоплётства, — Олег ободрительно поддержал Иваныча и распрощался.

   А в маленьком домике бабульки огласился новый тост, и пока за раскатами болтовни все «грели» в руках стопочки, Танюшка уже выпила. Тут опомнились остальные: «Девки, давайте уже пить!» Тётя Таня со словами: «Я уже выпила, но, чтобы вы мне поверили» (хотя никто и не сомневался!), потянулась за бутылкой и шустро, по самое «не балуй» налила себе ещё рюмку и усугубила её уже с остальными. И снова с лёгким отрывом вперёд.
   — Девки… Ну, Сёма, и ты… Сейчас, я вам скажу, даже маникюр делать опасно. СПИД гуляет по улицам, как эти… священные коты по Тайланду. Народу становится всё меньше и меньше. Презики подорожали, и молодёжь их совсем перестала покупать. Пора бы эти… наконечники уже бесплатно раздавать.
   — Так с ними будет народу ещё меньше в стране! — резюмировала Зоя.
   — Пусть лучше они не будут рождаться, чем вымирать…
   — О, Боже, какой мущщина! — загорланила вдруг Зоя, не осведомлённая: «А что такое слух?» И бабульки дружно подхватили: «Я хочу от тебя сына!»

   Вещь получилась, и практически, была готова. Это был утяжелённый риффовый блюз-рок. Не хватало лишь одного переходного аккорда. Без него было не то что пустовато, но хотелось чего-то божественного. Да что же это такое, неужели тот весь опыт, который был заперт в его голове и трепетно хранился все эти тридцать лет, действительно начал терять свойства? «Господи, — взмолился вслух Иваныч, — подскажи, дай озарение! Уже перепробовали, наверное, все варианты». И они стали снова и снова в поисках прекрасного гулять пальцами по грифам и клавишам… В ступор заходят постепенно, но вот озарение — это всегда яркая вспышка. Dm… и Esus… Вот он тот единственный!
   — Ребята, в этом месте мы берём «ре минор» и сразу за ним надо брать «ми сус»!
   — Да, Иваныч, действительно, красиво получается!
   — Господи, спасибо за «Esus»! — благодарил Иваныч. Этот аккорд был явно пропущен в песне вчерашнего трио (он хотел Олегу сказать и это), но он никак не мог предположить, что в его гармонии именно этот же аккорд мог так красиво вписаться.

   Окрылённый Иваныч уже по темноте шёл домой. За время репетиции успел пройти дождь, который смыл с улиц пыль и людей. По мокрым неровностям асфальта, прямо от подножия всех светящихся окон и фонарей, к его ногам, веером, протянулись гирлянды огоньков. Собственные тени появлялись то с одной стороны, то с другой, то троились, то резко чернели и потом плавно таяли. В окошке коридорчика горел свет. Бабулька уже отдыхала. В комнате был порядок, словно никто и не приезжал, только почему-то пахло спиртным, вместо «авокадки». Барсик сладко спал в кресле. А что требуется от домашнего кота, лишь бы не гадил где ни попадя, да ласков был, но тоже в меру.