Мой дед

    
                Мой дед
Мой дед, Кочубей Петр Потапович, родился в  1873 г. в Ставропольской
 Губернии в крестьянской семье.
Природа щедро наградила крестьянского сына статью и силой: рост его был  198 см, сила его без преувеличения была богатырская
 (попозже я приведу конкретные примеры ), кулак его был точно с мою голову (а моя голова по размеру всем бросалась в глаза). Такого богатыря не могли не заметить, и когда пришло время служить в армии его определили служить в лейб- гвардию.   Отбор туда был очень скрупулезным: кроме роста и осанки учитывались цвет волос и глаз, правильность черт лица, тембр голоса и т.п. Помню фотографию у деда: на фоне Зимнего дворца расположился взвод в котором служил дед. Стоят, сидят, лежат на траве с винтовками солдаты, а я никак не могу найти среди них деда, а я ведь узнаю его среди людей за километр? Дед показал на фотографии свое лицо и пояснил, что все вокруг него солдаты такого-же роста как и он, а он в строю был только восьмым , да еще во втором взводе. Когда в 1965 г. в Ленинград приехали мои родители, я показал маме место где фотографировался ее отец , когда служил здесь.
Дед рассказывал, что много раз видел вблизи царя Николая Второго, и несколько раз царь поздравлял солдат с праздником, когда они несли службу на постах.
Отслужив, дед вернулся домой, женился и когда премьер-министр Столыпин  стал проводить свою реформу по заселению восточной Сибири,   согласно которой всем давали земельный надел и безвозвратную ссуду на обзаведение, после долгих раздумий  решились ехать в неведомый край за лучшей долей. Почти два года добирались с обозом до Забайкалья. Дед с бабушкой были по сути своей хлеборобами и , по нынешнемувыражению, трудоголиками , поэтому у них дела пошли хорошо, а тут еще и дети стали подрастать и помогать.
Когда началась 1-я мировая война деда призвали в армию и отправили на  фронт.  Во время знаменитого Брусиловского прорыва он был контужен и попал в плен. В лагерь военнопленных в Германии свободно приходили немецкие фермеры и выбирали себе «рабочую скотину» для работы на ферме взамен ушедших в армию мужчин (практичные немцы не хотели даром кормить пленных, перекладывая это на фермеров, заодно поддерживая свое сельское хозяйство). Но фермеры тоже не хотели тратится, и экономили на всем, прежде всего на питании. Когда моего деда привезли на ферму, то место определили для жилья в свинарнике. Там же определили и пищу: вместе со свиньями. Начали его учить как ухаживать за скотиной, как работать лопатой, вилами. Это деда-то учить крестьянскому труду ?!Так как немцы не знали русского, а дед –немецкого, то обучение было методом показа. Посмотрев как немцы, аккуратно подцепив небольшой навильник сена, перенесли в коровник, дед взяв вилы поднял сразу всю копну и перебросил за один раз все сено. В общем дед взял все хозяйство в свои руки и быстро навел порядок ( вот я все говорю «дед, дед» а ведь это был мужчина в расцвете сил и никакой не дед).Изменилось и отношение к нему со стороны хозяев: кормить стали нормальной пищей, а потом и вообще посадили за стол, вместе со всеми, и место для ночлега определили в доме.
Когда закончилась война и пленных стали отпускать по домам, деда долго уговаривали остаться, но дед рвался только домой. Как уж он добирался домой через всю кипевшую гражданской войной страну, наверное достойно романа «Война и мир», но дед никогда не говорил об этом. Он вообще был молчуном, иногда за весь день мог проронить два-три слова.
Поздним зимним вечером, когда на дворе набирал крепость трескучий мороз, распахнулась дверь дома Кочубеев и в избу ввалился огромный, заросший многодневной щетиной мужик , в немецкой солдатской шинели и обутый в какие-то лохмотья втиснутые в резиновые калоши. Никто из детей , а только они были дома, не признали в нем отца.Все в селе давно считали его погибшим, кроме жены, которая верила что ее «Петро» вернется и в тот вечер была у знакомых на другом конце села, но что-то ее как толкнуло, и она полетела домой, с порога бросившись на шею своему «коханному «.
С окончанием гражданской войны жизнь потихоньку стала налаживаться и семейство стало прибавляться, но и старшие дети уже стали помощниками.Хозяйство, в которое вкладывали все силы члены большого семейства, стало расти и укрепляться: были три лошади, четыре коровы, телята,овцы, не говоря уже о птицах –как-то надо было кормить такую семью.
Но все рухнуло с началом коллективизации: всех у кого было больше чем одна лошадь и одна корова, зачисляли в кулаки, все отбирали и выселяли.А куда выселять в Забайкалье, оно ведь само было местом ссылки еще со времен декабристов? Деда с семейством сослали в г.Нерчинск, где он устроился работать дворником. Повзрослевшие дети стали искать и для себя места в жизни и судьба разбросала их от Дальнего востока до Западной Сибири. Вместе с отцом остались и переехали  позже в шахтерский поселок Арбагар только младшие: Григорий, Ирина, Афанасий, Александр и Виктор. Аня, вместе с сестрой Катей осталась в Нерчинске и поступила на курсы медсестер. Дед с Григорием и Афанасием пошли в шахтеры, остальные-на подсобные работы. Виктор с детства был калекой :упал с лошади и сломал ногу, которая неправильно срослась и он сильно хромал, что не мешало ему быть заядлым охотником и рыбаком, а работал в механическом цехе. Дед в шахте был сначала коноводом, а потом конюхом в подземном конном дворе.
Весной 1941 г. призвали в армию Александра, а с началом войны и Афанасия (Григория по броне не призывали ). Афанасий почти сразу попал на фронт и в боях под Смоленском контуженным попал в плен и пробыл в плену до конца войны, но вел себя в плену достойно и после проверки работал до 1947г. шахтером в Караганде, где женился и приехал с женой Тамарой в Арбагар.
В 1943 г. наша семья-мама, сестра Тоня и я ( отец был в армии) переехали в Арбагар к деду с бабкой , там же жил и Виктор. В маленькой квартирке нам отдали маленькую комнатку,а в комнате побольше жили дед с бабкой и Виктор. Ирина и Григорий имели семьи и жили отдельно.
Всю войну Афанасий числился пропавшим без вести (а с ним немцы обращались совсем не так, как обращались с его отцом), но когда перестал отвечать на письма и Александр ( он лежал в госпитале), старики совсем пали духом, вернее это было видно по бабушке, а дед молчал, все держал в себе, но когда засыпал, так страшно стонал и иногда кричал, что я ,проснувшись от этих криков и стонов, боялся, и хотя прятал голову под подушку, не мог спать. Бабушка же жалела деда и не будила его, т.к. он очень уставал за день и если его будили ночью, мог уже и не уснуть до утра.
Как большинство сильных мужчин, дед, несмотря на суровую внешность и молчаливость, был очень добрым человеком, и так же молча помогал всем, кому эта помощь была нужна, часто без всяких просьб. В войну в шахте работали женщины (некому было) и подростки-ученики фабрично-заводского училища, которые от плохого питания еле таскали ноги. Уголь в шахте и на поверхности перевозили по рельсам в тяжелых (250 кг пустые) вагонетках, да грузили туда 350-450 кг угля. И если такая вагонетка сходила с рельс, то сил всех женщин не хватало, чтобы поставить ее обратно. И тогда, обливаясь слезами шли они к «Потапычу» за выручкой. Молча дед отодвигал женщин от вагонетки, поднатужившись поднимал с одного края вагонетку и ставил на рельсы, потом таким же способом ставил и с другой стороны.
Мне же пришлось убедиться в силе деда в необычной обстановке. У нас (я имею в виду нашу общую семью) было две коровы (одну мама привела за 100 км тайгой из того поселка где мы жили до войны и благодаря которой мы и выжили два года войны) и корова деда, был еще годовалый, но крепкий бычок, теленок и всех надо было кормить зимой сеном. Если сена дед с моей мамой, которая была на все руки мастерица, накосили достаточно, то привезти его за 5 км было не на чем. Но дед нашел выход: запряг в телегу бычка и потихоньку приучил его таскать телегу. Но была там одна заковыка : бычок ходил не в ярме, как положено и всегда запрягают быков, а в хомуте, как лошадь.Но бычок потихоньку тянул телегу с сеном и мы с дедом перевезли несколько копен сена. В очередной раз мы проезжали мимо заваленки, где сидели старики (ни сам дед, ни я тем более, не причисляли деда к старикам, и дед всегда уважительно здоровался с ними и разговаривал) и вот эти старики вдруг говорят деду, что нельзя одевать на быка хомут. Почему нельзя, не могли объяснить, просто нельзя и все. Дед сказал « спасибо « и мы поехали дальше.Отъехали мы недалеко, метров 500 и бык вдруг как взбесился-встал на дыбы, потом ударил задними ногами и опустив голову помчался так, что телега подскакивала на кочках чуть-ли не на метр. «Колька, прыгай « -закричал дед, но куда там прыгать, когда обочина дороги слилась в одну серую ленту и я еще крепче вцепился в телегу.Дед сам спрыгнул с телеги и забежав вперед, попытался остановить быка, но бык всей массой ударил его в бок и сбил с ног.Когда телега, подпрыгнув, переехала деда, я спрыгнул и с ужасом увидел как дед, с лицом залитым кровью, поднялся и бросился за быком, который кажется еще прибавил скорости.Забежав вперед быка дед попытался просто задержать его,но бык мчался как паровоз и тогда дед ударил его кулаком прямо в лоб. Наверное, если бы это сделали кувалдой, результат был бы не больше. Бык остановился и стал заваливаться на бок, выворачивая оглобли и задыхаясь в перекрученном хомуте. Смахивая рукой кровь, заливающую лицо, дед кинулся спасать быка, пытаясь освободить его от хомута. «Режь  супонь»-приказал мне дед, зная что у меня есть перочинный нож с обломанным, но очень острым лезвием, и я разрезал тонкий сыромятный ремешок, который стягивал половинки хомута. Освободившийся от хомута бык глубоко вдохнул воздух и открыл мутные глаза, но продолжал лежать на боку. Облегченно вздохнул и дед, который уже думал что убил быка.
А я, посмотрев на грязное, залитое кровью лицо деда, напрямик, через огороды, помчался домой и увидев бабушку в огороде, крикнул: «Баба, там бык деда убил!» Подхватившаяся бабушка так помчалась впереди меня, что я догнал ее только около деда, где она уже бинтовала ему голову оторванной полоской своей нижней юбки. Примерно через час бык с помощью деда встал на дрожащие ноги и мы с бабушкой повели его домой, где он три дня отлеживался, ничего не ел и только пил воду. А дед, взяв в руки оглобли, покатил телегу домой.
На этом дед не успокоился и не отказался от идеи ездить на быке, запряженном в хомут. Он определил что быку хомут натер шею, т.к. внутренняя сторона хомута была подшита грубым шинельным сукном.Заменив сукно на мягкую байку дед устранил причину агрессии быка и дальше бык вел себя смирно, и даже слушался вожжей. Все сено мы с дедом вывезли и его хватило на всю зиму.
Бабушка, Ксения Никифоровна, родилась в 1877 г. в Ростовской губернии.Была настоящей хозяйкой дома и была главой семьи: никто не смел ее ослушаться, ее слово было законом для всех ( в том числе и для деда).Чаще всего ее можно было увидеть в огороде, где у нее все росло как на дрожжах.По трудолюбию она не уступала деду.Я не помню, чтобы она сидела ничего не делая. Зимой, когда не было огорода ,. пряла и вязала шерстяные носки и варежки, что- то шила и перешивала на старенькой машинке Зингер.
Условия работы на шахте были ужасными: было много воды, хотя насосы не останавливаясь откачивали ее на поверхность, вода была по колено, лилась на головы.Никаких душевых и комнат, где можно было переодеться в сухую одежду не было и люди в мокрой брезентовой одежде при морозе в 45 градусов шли 1,5-2 км до дома.  Одежда на морозе мгновенно замерзала и гремела как железо.Под этот жестяной звон  шли люди с черными лицами, на которых сверкали только белки глаз и зубы. Дома их уже ждали теплая вода и тазы, в которые они становились, а кто-нибудь из домочадцев поливал из ковшика на голову,смывая угольную пыль и превращая воду в тазике в чернила. Только после этого переодевались в сухую одежду и шли в баню, чтобы отмыться по настоящему, попарится. Если снаружи ,хоть и не полностью можно отмыться, то угольная пыль попавшая при дыхании в легкие оставалась там навсегда, покрывая черной штукатуркой всю поверхность легких как панцырем. Этот панцырь не давал свободно дышать, а если достигал определенной толщины, мог просто треснуть, сломаться вместе с кровеносными сосудами легких. Вот так умер дома Григорий Петрович Кочубей захлебнувшись своей кровью.Он проработал более сорока лет горным мастером в шахте. Шахта никому не прибавляла здоровья, не прибавила она и такому богатырю как Петр Потапович.После войны стал часто болеть,особенно донимали ноги, но он не жаловался, молчал как всегда.
10 декабря 1950 года Петра Потаповича Кочубей не стало.
Прощаясь на кладбище с мужем, бабушка спокойно сказала:-Ты не переживай, я скоро прийду к тебе.
В апреле 1951 г. бабушка сказала чтобы все дети собрались, она хочет поговорить с каждым. 22 апреля все приехали и собрались дома у Афанасия, где жила бабушка.Бабушка всем детям дала наказ жить дружно, помогать друг другу, не обижать жен, попрощалась и сказала что скоро умрет. Все стали её разубеждать, но она ушла в свою комнату, сказав что хочет спать, а утром оказалось что ночью она умерла, пережив мужа на 4 месяца и 10 дней,собрав своих детей на свои похороны, предварительно попрощавшись со всеми.
Не знаю больше такого прощания и ухода из жизни.