Райнер Мариа Рильке Вторая Дуинская элегия

Вторая элегия
Каждый ангел ужасен. И зная об этом,
увы! я всё-таки вас воспеваю, души смертоносные птицы.
Минули Тувии дни, когда путник лучистый,
в дорожной накидке и вовсе не страшный,
повстречался подростку у бедного дома
и, мальчик на мальчика, с юным глядел любопытством.
Нынче не то. Если грозный архангел
двинется в сторону нашу шагом своим из-за звёзд,
собственным сердцебиеньем мы тотчас же будем убиты.
Кто вы такие?

Удачная проба, баловни вы созиданья,
цепи холмов, озарённые солнцем вершины
всякого дела, Божьего сада крылатое семя,
света коленца, проходы, ступени, престолы,
символы неги, вместилища наших фантазий,
столпотворенье внезапно возникших восторгов
и вдруг – зеркала: красоту, излучённую вами
снова вбираете в собственный лик.
Ведь чувствуя, мы убываем.
Ах, мы выдыхаем себя безвозвратно
и от вспышки до вспышки всё слабее мы тлеем.
Если скажет нам кто-то: "Ты в крови у меня
и тобою наполнена эта комната, эта весна"…
что с того? Он ведь нас не удержит.
И в нём, и вокруг мы сходим на нет потихоньку.
А этих красивых кто возвратит нам?
Непрерывным свеченьем исходят их лица,
и вот уже нет их.
Словно над утренним полем роса,
испаряется наше от нас.
Словно жар от горячего блюда.
О улыбка, куда ты?
О взгляд – тёплый от сердца катящийся вал,
увы! вот во что переходим.
Не отдаёт ли пространство, в котором мы таем,
нами хоть чуть? Ангелы разве
только своё из вселенной назад извлекают
или порою и нашего естества зачерпнут?
И в суматохе погони за собственной сутью
не замечают, что мы в их черты замешались,
как входит размытость в лица беременных женщин.

Любящим дал бы я слово. Когда бы они захотели,
чудные вещи могли бы поведать ночной тишине.
Ведь похоже, что всё нас скрывает. Гляди – существуют деревья,
и зданья, в которых живём, пребывают в пространстве.
Лишь мы проносимся, словно воздушный поток.
Всё в этом мире готово нас замолчать,
будто мы тайный позор или тайная чья-то надежда.

Вас, о влюблённые, занятых только собою,
прошу я ответить. Осязая друг друга,
что вы о нас разузнали?
Правда, бывает, и я руки сплетаю свои
и лицом износившимся в них погружаюсь.
Тогда хоть немного себя ощущаю.
Кто же, однако, только из этого
вывод осмелится сделать, что он существует?
Но вы, возрастая в восторгах другого,
пока он, поверженный, вас о пощаде запросит:
вы, наливаясь в руках, словно гроздь винограда,
вы, иногда пропадая, когда вас другой пересилит,
вы расскажите о нас.
Знаю, вам только и надо -- коснуться друг друга.
Верите вы, будто ласка удержит,
не выдаст времени место, к которому вы прижимаетесь нежно,
верите, будто блаженство не кончится ваше –
вечность сулят вам объятья.
Но пережив первое взглядов скрещенье,
отстояв у окна в ожиданье,
рядом впервые однажды пройдя через сад,
влюблённые, вы ещё те же?
После того, как друг друга к губам подносили –
напиток к напитку –
вспомните, как моментально слабел пригубивший.

Не удивляла ли вас на аттических стелах
сдержанность жеста людского?
И любовь, и прощанье так легко на плечах их лежали
словно из иного, чем наши, были слеплены теста.
Вспомните руки, что покоились смирно,
в то время, как торсы полнились мощью..
Этим собою владевшие словно нам возвещали:
"Так вот касаться друг друга мы ещё можем.
Мнут и чеканят нас боги. Но то уже дело богов".

Отыщем и мы для себя посильную малую меру людскую,
узкую, нашу полоску земли плодородной
между скалой и потоком.
Ведь неуёмное сердце и у них
свои превышало пределы.
Но нам не дано его видеть
ни в образах смертных, его укрощавших
ни в изваяньях богов, ещё беспощадней
его усмирявших в себе.