Сила воли

Маленькая, невесомая фарфоровая чашка выскользнула из пальцев и медленно, в растянутом на века предательски затянутом мгновении, направилась к полу. Она разбилась. Разлетелась на крохотные мириады кусочков, которые уже, казалось, не собрать даже с помощью универсального материализатора, если бы он был. На плечо легла тяжелая грубая мужская рука:

- Ничего, ничего… - раздался грубый голос человека, проведшего полжизни в марсианских шахтах по добыче ребилия, столь ценного и столь быстро отбирающего здоровье, что дожить до пенсии могли немногие.
- Я такая слабая… - проговорила Селин.
- Ничего, сказал он. Я попробую склеить. Попрошу мистера Сэвиджа использовать его материализатор. Все получится, не сомневайся! – проговорил он притворно бодрым голосом, собирая осколки.

Она была слаба. Третье поколение марсианских переселенцев страдало от странной болезни. Она вмешивалась в хромосомы, ломала что-то такое в белковом обмене, от чего мышцы переставали слушаться, человек становился все слабее и слабее, а шансы дожить до тридцати оставались несбыточной мечтой. И это в тридцать втором веке, когда длительность человеческой жизни уже достигала даже без трансплантаций искусственно выращенных органов, двухсот лет. На Марсе жили переселенцы. Маленькая колония из трех тысяч человек добывала ребилий, ценный материал для Земли и в целом все было неплохо. Только раз на тысячу человек случался сбой в организме, который невозможно было установить до рождения и… Постепенное угасание.

Для Джека Селин было отрадой жизни. Жена погибла под обвалом шахты, друзей особо не было. Вместе они вели достаточно скромную по причине бедности, жизнь, но он не отчаивался. Всегда сохраняя оптимизм по жизни, Джек хотел только одного, чтобы дочь была рядом, чтобы глаза, цвета бирюзы, глаза матери, смотрели на него. Она была радостью жизни,смыслом,всем. Ради дочери он каждый день отправлялся в шахту, каждый день был готов оплачивать астрономические счета, хотя медицина не могла сделать ничего существенного. И мог только наблюдать со стороны, как дочь становится слабее с каждым днем. Она не могла ходить. Позвоночник до неузнаваемости искривился. Сложенная буквально пополам, имела ручки не способные поднять ничего тяжелее чашки чая.

И, вместе с тем, именно она была смыслом жизни Джека. Приходя после двенадцатичасовой смены на работе, он, даже не раздевшись, не стряхнув  с себя пыль марсианской ржавой тоски, мог подойти к ней, положить тяжелую, седую голову на колени, почувствовать легкие, практически невесомые поглаживания. Он знал, что в такие моменты способен свернуть горы, пробуриться сквозь все скалы Марса, сделать невозможное возможным.

Стоило только силам оставить крупное тело. Когда в этом грубом суровом шахтере с мозолистыми руками, с лицом, испещренном песчаными марсианскими бурями, с загаром, выдубившим кожу так, что она могла бы сгодиться на пару хороших старательских сапог, что-то ослабевало – она была его силой воли. В слабом, искореженном болезнью теле, был тот самый неисчерпаемый источник воли и стремления к жизни, которыми она щедро делилась с ним…

- Я попробую. – Снова проговорил он, немного сбивчиво. – Мне пора.

Пора было идти в шахту. Он собрался, оставил в пределах досягаемости Селин необходимые вещи. И вышел, предварительно прихватив осколки чашки. В этот день было особенно тяжело. Они пробивались через крепкую породу. Все мысли Джека в такие моменты уходили в работу. О чашке он даже и не вспомнил. Когда спохватился, было уже поздно беспокоить босса и он решил, что все можно сделать завтра. Прихватив на дневную выручку сладостей в ближайшей лавке, он пошел домой. Скоро дочке тридцать лет. Нужно ее порадовать. Счета, конечно, выросли, но мистер Сэвидж обещал поспособствовать. Может, что и получится.  С такими мыслями он открыл дверь.

- Селин! – позвал он бодрым голосом – Дочка!


В ответ он услышал тихий плачь… Он прошел на кухню, посмотрел, как на полу лежали осколки тарелок вперемежку, с тем, что казалось, было обедом.

Заплаканная Селин не поднимала глаз:

- Я... Я хотело приготовить обед... Я не удержала...

- Ну, успокойся. - он обнял ее, поглаживая по спине. Постепенно она затихла в сильных объятиях. Он взял дочь на руки, перенес на кровать, вколол успокоительное и оставил отдыхать. Затем привел в порядок кухню, сделал обед, справился с остальными делами по хозяйству и пошел будить Селин. Вскоре они уже ели. Она использовала маленькую, практически невесомую вилку и остальные приборы не могли весить больше разумного. За столом они обсуждали соседей, погоду на Марсе и работу отца. Селин не могла проглотить большие куски и иногда запрокидывала голову набок, чтобы особо большой комочек мог проскочить в ее тельце, насытив немного и дав чуток энергии, дожить до завтра.

Потом они смотрели комедийное шоу по головизору и вскоре пора было спать. Так проходил день за днем. Друзей у них почти не было, а те немногие, что имелись, навещали крайне редко. На утро отец вновь пошел на работу, внутренне борясь со страхом, что вернувшись однажды, больше не найдет причины жить. Так и получилось. Именно этим вечером в конце дня, ему больше никто не пытался приготовить обед. Лишь тишина встретила на пороге. И к своему стыду он ощутил облегчение и какую-то радость. За Селин....

На Марсе хоронят как можно глубже, чтобы песчаные бури не смогли разрыть могилу, не нарушили покоя усопших. На поверхности оставляют лишь массивную плиту из очень тяжелого металла, все из-за того же ветра. Грубые жесткие пальцы  бережно положили в особый контейнер, прикрепленный к надгробью, восстановленную в материализаторе фарфоровую чашку…