Химера

                С Борей Душминым я был знаком со школы. Но мы не дружили и не общались, так как Боря учился в седьмом классе, когда я только пришёл в первый. Я однако запомнил его нескладную угловатую и широкоплечую фигуру и торчащие в разные стороны каштановые вихры над довольно низким лбом с выпирающими надбровными дугами, как у неандертальца, и губастый слегка приоткрытый рот. Борины глаза всегда смотрели мимо тебя, хотя косоглазием он не страдал. Просто он, так казалось, думал не о тебе, даже если с тобой разговаривал, а чёрт знает о чём. Я, впрочем, в школе с ним и не говорил. Описанное впечатление получилось много позже, но смешалось с детскими воспоминаниями.

                По-настоящему я сошёлся с Борей в середине семидесятых, когда вернулся в Харьков из Изюма, где работал врачом по распределению после института. Боря к тому времени давно закончил мехмат Харьковского университета и работал в НИИ. Что он там делал - хоть убей не помню. У Бори образовалось интересное реноме. Все его считали знатоком религий. Надо сказать, что Борина мать – еврейка, отец русский. Несмотря на свою неандертальско-славянскую внешность, Боря считал себя евреем. Он, правда, крестился, но это не мешало ему отмечать и еврейские праздники. В церковь он ходил не особенно часто, но ходил и лично знал нескольких священников. Но не это важно. Если бы можно было ходить ещё и в мечеть и в какой-нибудь ашрам заодно, он бы и туда ходил. В Харькове семидесятых ему явно не хватало религиозного простора. У меня сложилось впечатление, что ему нравилась обстановка, пение и музыка, одним словом, театральный компонент, хотя вряд ли он отдавал себе в этом отчёт. Но Боря был не только зрителем. Он знал много подробностей службы, читал в церкви Апостол хорошо поставленным голосом и разбирался в богословии христианства, иудаизма, ислама, буддизма и уж не знаю каком ещё. Очень ему нравилась теософия. По-моему, он её любил именно за надежду с её помощью оправдать свои театральные замашки. Я теософию не люблю. Слишком вымученно смотрится это выведение среднего арифметического из всех религий. Я и религии не очень-то жалую, хотя в Бога верю. Только не вижу я Его ни в церквах ни где-бы то ни было ещё, где люди собираются на радения. Но это мои подробности, никого соглашаться с собой не призываю. Вспоминается один, очень уважаемый мной, священник, на службе которого я присутствовал. Что за служба – уже не помню. Помню только тщедушную его фигурку в чёрной рясе, когда он с энтузиазмом скакал по церкви, как мартышка в клетке, и непрерывно крестился. Ничего не могу поделать со своими разнузданными ассоциациями.

                Жениться Боря не спешил. Куда интересней выходило охмурять женщин экзотическим поведением. Заодно, Боря любил наставлять и поучать. За глаза его даже прозвали: «Вождь и Учитель». Некоторые простодушные дамы произвели Борю в духовные наставники. Почему-то запомнилась одна, напугавшая меня, Борина пассия. Звали её, кажется, Нора. А пугала она меня вот чем. Нора приняла иудаизм и сделалсь фанатичкой. Нрава она была агресивно-скандального, при этом довольно недалёкая и даже туповатая. В сочетании с изрядной энергией и фанатизмом, Нора вполне при других обстоятельствах и другой вере, могла сделаться комиссаром или следователем ЧК.

                Боря ей объяснял еврейские обряды и прочие подробности иудейской веры. В конце концов она Борю бросила из-за его смутной религиозной ориентации и, к моему глубокому облегчению, умотала в Израиль. Незадолго перед её отъездом я случайно встретил её у общих знакомых и дёрнул меня чёрт задать ей вопрос о какой-то детали еврейской веры. Я вырос вне еврейской религиозной традиции, хотя дедушка и бабушка со стороны отца выполняли все обрядовые требования иудаизма. Умерли они ещё до моего рождения, а отец ни в какого бога не верил. Так вот, при моём совершенно невинном вопросе Нора вскинулись, как-будто я её кнутом огрел, и заорала, что я позор еврейского народа и вычеркнут из Книги Жизни. Имелось в виду, что я крестился. Я испугался не Книги Жизни, а того, что Нора мне в лицо вцепится. Она в этот момент выглядела куда страшней любой книги: хоть жизни, хоть смерти. Боря относился к Норе с тихим умилением. Ему  чрезвычайно нравилась её религиозная одержимость, а главное, что она без его объяснений шагу не могла ступить и приходилось ей всё растолковывать на пальцах.

                То же самое можно сказать и о других Бориных пассиях. Как правило, они звёзд с неба не хватали, заурядные, немудрящие тёлки. Боря забивал им голову разной ерундой религиозного, а также художественного содержания, были у него претензии и в этой сфере, и они производили на меня впечатление даже не попугаев, а говорящих кукол. Боря же красовался рядом в виде непререкаемого авторитета и требовал безоговорочного поклонения. Ну просто шах или султан. Надо сказать, что интеллектуальная гордыня и невероятное самомнение Бори маскировались мягкостью манер и мечтательным выражением лица. На эту удочку я и попался. Со временем картина прояснилась. Дело в том, что несмотря на прекрасную память и разнообразные интеллектуальные интересы, а также претензии на глубоко философский взгляд на мир, Боря, как ни странно, довольно примитивный в сущности человек. Что называется в просторечии «жлоб». Дошло до меня это далеко не сразу, а главное, я не мог себе представить, что такие капризы природы возможны. Оказывается, возможны. Осознав свой промах, я пошёл на попятный и в конце концов забежал. Как позже выяснилось, этим я нанёс Боре непроходящую обиду. Много позже мы снова встретились и, не так близко, как раньше, но всё же общаемся. Боря всё время подчёркивает свои дружеские ко мне чувства, но при этом психует, когда я не желаю выполнять его рекомендаций и вообще с ним не соглашаюсь. Я не люблю людей давящего типа, а Боря как раз таков. Он совершенно искренне убеждён, что только он знает как надо.

                Я нахожусь в тяжёлых раздумьях. Очень подмывает, и это после каждого разговора с Борей, послать его подальше. Но, во-первых, я уже напосылался до того, что сижу один и друзей у меня раз-два и обчёлся, во-вторых, я со временем начал яснее видеть некоторые вещи.
 
                Кое в чём мне Боря помог, хотя и не осознанно. Через него я вышел на людей, которые сделались смыслом моей жизни, он поддержал меня морально, когда впервые прочитал мои стихи. Они ему очень понравились и на тот момент это дало мне возможность выйти из внутреннего кризиса.
 
                Есть и ещё одно странное открытие, которое я сделал под старость. Практически все люди – химеры. Борьба Ормузда с Ариманом тому виной или капризы бездушной и безличной природы, но гармоничные личности фактически не встречаются. Иной раз, исчезающе редко, попадаются люди, настолько светоносные, что их внутренняя изначальная дисгармония тоже пронизана светом и выступает в виде своеобразной формы светильника. Но это исключительно редко. Несколько чаще, но тоже очень редко, встречаются люди, преодолевающие свой химеризм мучительным усилием. В конце концов он делается даже со стороны почти незаметен. В основном же люди – химеры, как горгульи Собора Парижской Богоматери, и к этому надо относиться с пониманием, ибо и сам таков. Естественно, насколько хватает терпения и терпимости. Притворство ничего не даёт.
 
                К тому же, люди, с которыми много лет так или иначе взаимодействуешь, становятся нитями, привязывающими к жизни. Смерть такого человека, независимо от твоего к нему отношения и данной ему тобой характеристики, отзывается болью, словно лопнула струна, идущая от сердца, и одиночество получает новый импульс.