Momento mori

    "ВЕСЬМА ГАДКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ"  ( 18+)


-  Господа, мы все здесь собрались, чтобы помянуть покойного.  Этот кусок дохлого мяса,  что лежит сейчас на столе, когда-то был моим мужем. Эти червячки, ползающие по его животу,  эта чернота  вокруг глаз,  этот восковой блеск кожи на лбу - это всё,  что осталось мне… это всё,  что достанется Вам… вместо того весёлого, умного и доброго человека,каким был мой супруг.
- Он был ребёнком (наивный и робкий ребёнок со светлой и нежной душой).
И не могу не сказать, господа,  что ни разу!  ни разу!  господа, я не плюнула, в эту душу... Я не осквернила Его... И, прощаясь с Ним, забираю с собой Самое…
 лучшее,  самое яркое в нашей  совместной жизни, и плачу внутренними слезами.
Добрая ему память...
( В этом месте она нарочито глубоко вздохнула и вытерла платочком сухой глаз; после чего спокойным и ровным голосом делового человека продолжила свою речь)
- Я любила его.
Я любила его целиком: от кончика носа до мизинца на его левой ноге.
Я готова была принести ему всю себя от жадного лона до кончика хвоста -
- А у мадам вдовы есть хвостик? - тут же спросил чей-то хихикающий
гаденький голосок.
Да! Да, господа! - вдруг оживился один молодой человек в цветастом галстуке, - я видел его!  Это очень пикантно...
Покажите! Покажите нам его!  - завизжала в восторге вся публика и
нетерпеливо застучала ножами и вилками по пустым тарелкам.
- Не знаю, господа, удобно ли? - немного смущаясь, проговорила хозяй­ка.
- Удобно!  Удобно!
- Чего же тут неудобного?! 
- Ну! 
показывайте же...
Лежа на столе, я чуть-чуть скосил прищуренный глаз и увидел,
что жена моя, мило улыбнувшись, отодвинула подальше мешавший ей стул и по­вернулась к гостям своей упругой и сексуальною попкой. Она принялась расстёгивать тугую чёрную юбку, которую я так любил задирать ей по вечерам,  когда мы оставались вдвоём. Однако, молния что-то не поддавалась, и тут же несколько мужчин из публики бросились ей помогать:
один из них долго возился с молнией,
другой - с крючочком, расположенным над ней,
третий же, плешивый и гадкий, просто гладил её по ягодицам, цокая языком - Ой!  ой! Какая красота, графинюшка,  что за формы!  Королева, ей-ей! королева!..
Наконец, юбка её была расстёгнута, и сразу три или четыре ладони приспустили На ней трусы,  а кто-то заботливо подзадрал розоватую блузку...
Действительно, в том магическом треугольнике,  что образуется в самом низу спины обольстительными полушариями, прямо над копчиком торчал маленький заячий хвостик... Шелковистый, пушистенький, очень ухоженный и очень симпатичный.
Больше всего меня удивило то, что на протяжении нашей многолетней супружеской жизни я никогда не замечал этого хвостика, хотя, как мне ка­залось, изучил каждый сантиметр кожи моей жены. И вот, теперь, когда всё стало совсем уже поздно - немым укором он торчал передо мной и вздрагивал нервной дрожью под ласковыми пальцами «нахала в цветастом галстуке», совершенно бесстыдно гладившего его ладонью при всей публике. 
Это было противно. 
Я был оскорблен и уже хотел, было встать и сказать ему всё,  что я о нём думаю. Да тут вспомнил,  что я уже умер – и только скрипнул зубами от бессилия.
При виде хвоста публика зааплодировала и закричала - Браво!!! Браво!!! Биссс-с!!!
Жена моя оглянулась к ним,  что бы лучше видеть их восторженную реакцию и, изобразив на лице пренеприятную для меня, показавшуюся мне, даже похотливой
улыбку, высунула свой остренький розовый язычок и завибрировала им между зубками. При этом она весьма игриво пови­ляла своим полуголым задом,
отчего хвостик запрыгал то вправо, то влево.Публика взревела в восторге.
Глаза моей супружницы горели,  как два уголька...
Это было кошмарно, Такое и в самом страшном сне не могло бы привидеться.
Но самое ужасное, Что становилось за гранью любого мыслимого и немыслимого извращения, То что я с ужасом почувствовал,  как начинаю возбуждаться:   
член мой налился, как спелая слива и торчал, уставившись прямо в потолок,
раздутый настолько,  что, казалось, тронь лишь его рукой – и он лопнет,
забрызгав всех кровью и спелой спермой. Положение моё было вдвойне неприлично,
Поскольку, я лежал на столе совершенно голый, уложенный в большую фарфоровую селё­дочницу, очевидно сделанную на заказ специально по моему росту.
Отвердевшая моя палка, торчащая как мне в этот момент казалось чуть ли не до потолка, могла быть замечена и совершенно неправильно истолкована.
Мне было ровным счётом плевать,  что обо мне подумают гости, однако я испытывал чувство большой неловкости за супругу.
- Всё,  что естественно - то прекрасно - прошепелявил старик с проти­воположного конца стола - Милочка, это так изыскано, артистично, просто великолепно! я невольно любуюсь Вами, Вы - ангел во плоти... 
Можно я Вас поцелую?..
Тут же какие-то гости еле держащегося на ногах дедулю   очень заботливо, под локотки подняли со стула, и повели к хозяйке.
Он долго шаркал и топтался, обходя послед­ний стул на пути к ней, наконец, терпеливые его провожатые обвели вокруг  и он оказался прямо перед голой попой моей жены.
- Доченька, как это красиво, - старик попробовал поднять руку, что бы погладить мраморную ягодицу моей супружницы.  Та вздрогнула, как общепитовский студень, но так и не дождалась обещанного прикосновения, поскольку руки
у старого ловеласа отказались слушаться и висели безвольными плетьми. Глаза у бедняги прослезились от бессилия, он заплакал.
Его начали успокаивать. 
Суетиться вокруг, шипеть и поддерживать Тогда он что-то зашептал одному из своих спутников, поддержи­вающих его; тот подставил своё волосатое ухо к самому беззубому рту, вни­мательно слушал и потом утвердительно кивнул, - Извините, господа, - зашамкал тогда дед, - извините, мне надо сделать одну милую медицинскую процедуру,  как знать, когда ещё доведётся побыть...
- тут он замер, не докончив фразы, и тупо уставился на представленный ему хвост. 
Мужчина же, на чьё плечо опирался несчастный старец, с деловым видом
начал отстёгивать пуговицы на его брюках.
Наконец  расстегнув ширинку и пролезши пальцами под грязные голубые кальсоны,
он достал изнутри длинный висячий шланг его одряхлевшей плоти и, массируя его теми движениями, которыми обрабатывает сосок коровьего вымени грубая деревенская доярка, принялся доить старика, бессмысленно пялящегося на восхитивший его предмет.
Гости, молча и сосредоточенно следили за этими действиями...
Спустя какое-то время доильщик взял со стола пустой гранёный стакан
и приставил его снизу в качестве посуды; другая его рука продолжала сильные вытягивающие движения, которые наконец возымели своё действие: дедуля ойкнул
и слабенько помочился.
Я, кажется, кончил,- блаженно прошептал он и, вновь прослезившись,
уткнулся носом в задницу моей жены.
Ну,  довольно,  довольно,- схватили под руки его провожатые и отволокли впечатлительного старика назад в его кресло.
Интерес их и заботли­вость,  как-то разом исчезли;
они даже забыли вложить назад торчащий из ширинки предмет
и теперь он жалко свисал поверх небрежно натянутых мятых брюк.
Впрочем,  старик на это не сетовал, а тут же уснул, очевидно не вынеся столь сильного переживания.
В комнате между тем возникла странная пауза:  все гости молча сидели вокруг обеденного стола, а моя жена – облокотившись на спинку стула расположилась к ним полуголою задницей, над которой как-то совсем уже не так весело дрожал испуганный заячий хвост.
Кто-то нарочито кашлянул, и она тоже почувст­вовала неловкость и, распрямившись, рассеянно огляделась вокруг.
Так и не найдя ни в ком поддержки, она принялась смущенно натягивать назад мою любимую юбку и заправляться ... Делала она это суетливо, натянуто улыбаясь, а под конец совсем сконфузилась... пауза же, между тем, всё тянулась и тянулась... Наконец, супруга моя слегка оправилась от неловкости
и покашляв пару раз в кулачек,  взяла, бокал в руки:
"Так о чём я?... На чём я остановилась?" - она явно ждала, помощи окружающих.
На кончике хвоста, сударыня,- подсказал чей-то гадливенький голосок
Ах, да... На, кончике хвоста, - и она потёрла лоб, припоминая свою незавершённую речь. Перед ней лежал листок исписанный корявым почерком с размытыми пят­нами не то от слёз, не то от рыбы. Она поводила по тексту дрожащим пальцем, отыскивая нужное место, и с облегчением вздохнула,
очевидно найдя его: 
-"Ну, да.. На кончике хвоста...
Я отдавалась ему вся без остатка,"-
продолжала она свою поминальную речь;
и все присутствующие, изобразив на лицах маски сочувственного понимания, внимательно её слушали, будто ничего такого странного и не происходило.
"И если бы Вы знали, господа!  какие экстазы и оргазмы родил он в моей душе.
Он:   лепил меня,  как глину. Он сделал из меня Женщину с Большой Буквы.
И если бы не этот его каждодневный, безудержный труд, Вы бы не видели меня сегодня такой,  какая я есть. 
Вы не пришли бы разделить горе безутешной вдовы, не будь она так красива и образована,как теперь. Он дал мне культуру и знание. Он сделал из меня интеллегентку.. . 0н любил меня... И, благодаря ему, я сумела таки привлечь к себе столь высоких, умных и сильных людей... " - 0на оторвала взгляд от текста – "Часто,"  - сказала она вслух, но как бы про себя, - "глядя на него, спящего,  я думала, боже! Что будет, если он вдруг заболеет или умрёт?
Что будет тогда со мной? Мне становилось так страшно тогда... И я мечтала, 
как хорошо было бы погибнуть нам вдруг вместе в какой-нибудь автомобильной катастрофе, что бы смерть была мгновенной и лёгкой.  Потому что я не могла  тогда себе представить и секунды, что прожила бы я без него... " - Тут супруга моя    перевернула страницу и, отпив воды из стоявшего рядом стакана, продолжила уже по тексту - "Покойный любил Вас, господа, он любил Вас не меньше меня, а потому, как обращался с Вами - он любил Вас больше, и всегда очень высоко ценил Ваше достойное внимание..."
(чего она врёт-то:  терпеть их всех не мог, хотя кое в чём она права - любезничал я с ними слишком) - "Он жил с   Вами,  и всегда думал о Вас,
его друзьях." (Господи, да какие они мне друзья!.. но ведь могла она так думать: зачем я приглашал их домой? Зачем улыбался их мерзким рожам, мгновенно меняясь в лице при их появлении? Если бы я был так же ласков и предупредителен с нею, как с ними тогда! Почему, презирая всю эту публику, я терпел и оберегал её?)
- "Он редко улыбался..."  -  (Я улыбнулся во все свои зубы; благо, их мне перед смертью почистили) -  "...но если бы Вы знали, какая добрая у него была улыбка!..  " (Я скривил кислую рожу. По счастью, моего кривлянья никто не замечал) - "...краешки губ у него поднимались вверх – и на щеках появлялись такие милые ямочки, вот здесь у краешков век разбегались маленькие морщинки, а глаза оставались грустными. Он смотрел на меня, улыбаясь, и гладил по головке... рука у него была маленькая, шершавая, всегда тёплая; он проводил пальцем по моему лбу, по бровям, по носу, потом - за ушком, по шее, вот здесь," - и она показала где; все внимательно посмотрели... - "а я показывала ему язык, свернув его в трубочку, вот так:  "мэээ-э"..." - Снова возникла пауза… Сколько она продолжалась, сообразить было трудно. Все видно предались своим светлейшим воспоминаниям о покойном. Только молодой человек в пёстром галстуке тупо и угрюмо смотрел в свою тарелку: он явно думал о чём-то таком, 
что не под силу было пережевать его мозгам; морщил бугристый лоб и сжимал пухлые губы. Очевидно,  так и не излив на своё блюдо мучившей его тоски, он начал водить вилкой по краю тарелки, отчего тишину начал резать противный дребезжащий и мерзостный звук...
Все очнулись.
- "По-моему, он поморщился, - заметил один из гостей своему соседу, показав кончиком столового ножа на мой нос. "
- "Чепуха,  он уже подох... Господи,  прими его душу... Всё же покойник был большой растяпа..."
- Помереть в расцвете лет, и при такой жене, не понимаю!..
- Говорят, она его чем-то отравила, - шепнуло где-то рядом испуганно шипящее контральто.
- Чушь!  абсолютная чушь!- на всю комнату возразил резкий тенор,
- вы только посмотрите,  как она его любила!..
- Да,  я любила его,- очнулась от задумчивого забытья моя жена
и тут же продолжила,
- А чего Вы так сидите с пустыми тарелками и не кушаете ничего. Я всю ночь готовила..
- Да,  да, господа! 
- К столу! 
- Давайте кушать,
- тут же поддержал вдову кто-то из наиболее проголодавшихся.
Публика зашумела,  задвигалась,  зазвенела посудой.  Хозяйка захлопотала у стола. С кухни принесли большую, керамическую суповницу, с торчащим из под крышки мельхиоровым половником. Суповница была украшена ма­ленькими лепными амурчиками и такими же  леповатыми розочками розовых и голубых тонов и с позолотой. 
Я всегда отдавал должное вкусу моей жены,  вещь эту я раньше не видел,
очевидно, она приобрела её специально к сегодняшнему ужину. Супруга  моя приподняла крышку, и, из под неё повалил густой пар. Она по­мешала половником содержимое, зачерпнув его,  сперва - понюхала и только потом поднесла к осторожно вытянутым губам.
- По-моему, перцу многовато, попробуйте,- она протянула половник «пёстрому галстуку»; тот слизнул с краю мутновато-белую жидкость и удовлетворённо кивнул:
- Отлично, Вы сделали в самый раз!
- А, по-моему, переперчила.
- Мясо пресное, так что вместе будет,  что нужно. 
- Ладно, теперь уж ничего не поправить,- она зачерпнула в суповнице горячий соус и занесла половник прямо над моей головой. Что-то липкое и обжигающее потекло по моему лбу, и дальше по затылку   по вискам,  за уши; жгучая струйка пробежала вниз: по горлу, по животу, ещё ниже...
В паху меня полили особенно обильно, отчего волосы слиплись, а гениталии оказались просто в луже этого мерзкого дерьма.
Обряд сей продолжался далее. Белая слизь залила меня всего, залепила мне глаза
и затекла в нос. Там где поливали, было горячо, а в остальных местах - зябко и липко; меня знобило...
...Лишь    сейчас я вдруг сообразил,  что весь обложен разнообразным гарниром.
Всяческая снедь лежала на мне и вокруг, в основном овощная: картошечка, морковочка, свеколка, разнообразного вида огурцы, жареные кабачки, множество всякой зелени (киндза, тархун, петрушка, укроп, лук и множество всякого, чему названия я как не знал, так и теперь не представляю);
были и ягоды, и фрукты: прежде всего это яблоки, но были и груши и, даже, плоды манго, киви и папайи, а так же варёные бананы, оттенявшиеся виноградом, солёной клубничкой и пьяною вишенкой; всё это было разложено по моим бокам, в изголовье, между ног, на груди  и на животе, повсюду
живописными кучками выглядело очень аппетитно.
- "Вы тушили его прямо с яблоками?" - полюбопытствовала какая-то дама.
- "Да, и с лавровым листом,- услышал я голос своей жены.
- "Как же он поместился в духовку?"- спросил ещё кто-то.
- "У всех свои маленькие секреты..."
- "А я, кажется, разгадал Ваш секрет: очевидно, он не тушёный, а копчёный, 
Вы коптили его на кухне над плитой,  На медленном огне, а потом он уже  сам доходил с овощами."
- "Не всё ли равно,  как... Главное,  что получился... "
- "А какой изящный цветочек у него на груди!  Это из морковки?" - встряла еще одна дама,- "Ну, как здорово!.. И смотрите,  смотрите – лебедь сделан из яичного белка; как игрушечный! Какой же  красивый!..  так и хочется его съесть."
Слыша все эти реплики,  я не мог рассмотреть говорящих, из-за соуса залившего мне глаза.  Голоса гостей раздавались со всех сторон, поскольку все присутствующие расселись вокруг меня.
Супруга моя говорила где-то почти над левым ухом,  очевидно расположившись поближе к двери на кухню, что бы удобно было туда бегать;
«пёстрый галстук» - над правым ухом,  вероятно устроившись за столом прямо напротив моей жены;  все остальные сидели вроде бли­же к ногам и туловищу.
В этот момент судьба мне подарила приятный сюрприз:  я почувствовал лёгкое прикосновение к моему лбу.  Это был нежный девичий пальчик: острый ноготок опустился к глазам, и пару раз проведя по ресницам, вызвал во мне не только волнующее ощущение, но к тому же дал мне возможность видеть.
- "Вкусный соус?"- полюбопытствовал мягкий баритон.
- "Вкусный,"- ответил приятный женский голос.
- "Позвольте попробовать с вашего пальчика?"- начал заигрывание баритон.
"Идите в "жопу"..."- ответил приятный женский голосок..
- "Вы знаете," - зашипел тут же где-то сбоку «сиплый хрип»,- "а хозяйка-то мила, очень мила... Уж можете мне поверить..."
- "Нет, Вы оцените сами, - грудь, попа, нога левая - сейчас видно хорошо.
Вы посмотрите, смотрите, да и вообще- тут такое намечается!"
- "Вы знаете, тут на эту ночку устраивается нехилый групповичок: финская банька, девочки, шампанское... жаль,  что у неё траур, непременно бы пригласили такую кобелицу отметить... Кстати и Вас с супругой приглашаю...
или с ещё с кем... приглашаю: Баня заказана с двенадцати, так что в одиннадцать надо отсюда мотать..."
Хоть я слегка и разлепил глаза, благодаря заботе обладательницы остреньких ноготков, но всё равно видел лишь силуэты говорящих. Зато слух мой необычайно обострился: при желании, из общего хора я мог теперь вычленить любой желаемый диалог.
-"...это старая народная традиция: покойника прежде чем хоронить надо семь раз пронести по мосту через реку."
-"Да у нас в городе стольких мостов нету."
- "Это как считать... А мосты через канализацию?!.
- "Никаких мостов!  Тут горячее остывает,  а они по каким-то мостам
собрались!.. Будем пить, и веселиться, и никаких мостов!.."
- "Одна знахарка с нашего хутора, это в моих родных краях, говорила,  что если съесть покойника целиком,  так чтоб ни одной косточки не осталось, то он непременно в тебе воскреснет, и его душа начнёт посещать съевшего его человека..."
- "Суеверие..."
- "Конечно суеверие".
- "А Вы попробуйте, попробуйте так целиком съесть, что бы потом и не вспоминалось!"
- "И думать об этом не собираюсь. Ем себе – и ем в приличном обществе, вместе со всеми, нисколько не выделяясь. У меня совесть чиста и не чешется!"
- "Господа,  а где свечи?" – громко спросила жена моя.
- "Какие свечи?"
- "Рождественские, я сложила их тут на серванте..."
- "Какой милый сервантик!..  Милочка, где Вы его брали?..."
- "В «мебельном», напротив полиции... Господа, ну помогите же мне,
не могу найти свечек, такие красные, длинные!!!"
- "А сколько, если не секрет, Вы за него заплатили?..."
- "Тогда, всё было дёшево,  я была ещё маленькой, ходила в детский садик напротив нашего дома, играла в салочки с ребятами и в картошку по вечерам... Он тогда стоил не то 86, Не то 87 монет, не помню точно,  спросите у мужа... Господа, ну, где же свечки!?..."
- "Надо же,  как подскочили цены!.."
- "У покойного в доме вечно ничего нельзя было найти,  такой бардак,
вещи исчезали сами собой..."
- "Может, он всё-таки тайно пил, так что мы этого не замечали? И тащил всё из дому?"
- "Что Вы! Нисколько! Это всё было от излишнего артистизма. Талантов он своих так и не смог ни в чём другом проявить, кроме как в богемной расхлябанности… А подавал большие надежды! Почти каждый день!"
- "Я!  Я, нашёл их!.. Вот свечи!!! Они лежали в прихожей у зеркала…"
- "Большое спасибо,"- моя жена благодарно пожала локоть пёстрому гал­стуку и,  взяв у него связку найденных им парафиновых палочек, обратилась
к гостям, - "Господа, Вы не откажитесь мне помочь?"."
- "Да, да!.. Конечно!.. Разумеется! Что нужно нам делать? - откликнулась публика.
- "Надо расставить свечи по покойнику, только давайте я покажу Вам
как,  чтобы вышло красиво."
- "Ах, душечка," - вздохнула какая-то восхищённая дама,- "чем Вы мне
нравитесь, так тем,  что всё у Вас всегда красиво...  Ведь подумать только,
другие и не помышляют о красоте, а Вы всегда всё так расставите, прирумяните, причешите, просто глаз радуется!.. Это у Вас, деточка, врождённое… это от генов, помяните моё слово: баловал какой-то граф с Вашею пробабкою!.."
- "Раком в телятнике..."- гыгыкнул из-за стола пьяный дебил. Пёстрый
галстук тут же раздув грудь угрожающе надвинулся на него.
- "Не надо, не надо, ребята!... Ради памяти мужа,"- тут  же вмешалась
между ними моя супруга. Нахал развалившийся на стуле отвёл в сторону
свои пустые глаза и даже сделал вид, как будто насвистывает. Гордый пестрый галстук медленно развернулся на каблуках с достоинством задрав подбородок и, сжав губы, отошёл в сторону.
- "Фу, молодой человек!  Здесь всё таки не свадьба и не вечиринка какая-нибудь,  что'б вытворять та,кие вещи. Стыдно,"- строго сказала восхищённая дама,- "и когда он успел так нажраться? Вроде и не пили ещё..."
- "Господа, оставим это,"-обратилась к восторженной несчастная вдова,-"давайте лучше украсим покойника,"- и она принялась пристраивать свечку между моих коленок - "берите свечи и расставляйте их по телу,  ставим в ряд; на пупок, на грудь и в солнечное сплетение,  вот тут и у пяток, целее - на плечи  локти и запястья...  А Вы" - протянула она две  свечки пёстрому галстуку,- "установите их на лбу.. а вторую, пожалуй...воткните ему в рот."
Пёстрый галстук тут же взялся за дело,  как и все присутствующие,  впрочем. Он довольно долго ковырял мне губу толстыми грубыми пальцами, пахнущими бензином и куриным помётом, пытаясь разжать мне челюсти, но я сопротивлялся изо всех сил. Наконец, он воспользовался вилкой и, протиснув её между моих зубов, повернул её, так, что заставил меня сдаться: в мой рот по  самое горло вошла жирная парафиновая палка.  Твёрдая пятерня стукнула, меня по челюсти снизу, отчего мои резцы впились в мякоть свечи чуть не раскусив её,.. Смеясь и переговариваясь гости прилаживали на   мне красные рождественские столбики. Кавалеры помогали дамам,  дамы кокетничали,  всем явно понравилось это анятие. Особенно расстарался пёстрый галстук: при­ладив мне вторую свечку на лбу, он взял у хозяйки ещё одну и украсил ей кончик моего носа; чем заслужил смех и рукоплескания женщин и злобно-завистливые взгляды мужчин.  Зрелище и впрямь должно быть было презабавное.
- "Ну,  всё,кажется кончились..."
- "Погодите, осталось две свечки. Куда их?"- спросила восторженная дама
и уже хотела воткнуть их мне подмышку. Но моя жена остановила её: "Нет,
нет, не трогайте!". Она только что приладила в моих ладонях два парафиновых столбика. Взяв у восторженной её свечки, она задумчиво окинула меня взглядом с ног до головы: "Их надо поставить симметрично - в глаза; они будут образовывать на голове крест,  а он так любил символику, - движением опытного хирурга она раздвинула мне веки и ловко всунула мне в оба зрачка по свечке.
- "Дайте мне какую-нибудь тряпку,- там,  в шкафу," - она показала рукой,-
"я, кажется, испачкалась о гарнир... Посмотрите на платье, ничего нет? нет?
а сзади?.. Тряпки не там...в нижнем ящике...Да,да,  вот эту давайте, 0на
как раз подойдёт... Спасибо. Нус, теперь зажжём свечи и посмотрим, что у нас получилось. У кого есть спички?"
- "У меня зажигалка."
- "Давайте её сюда. Какая она красивая, она пьезо ?"
- "Американская, купил во Флориде, вот так надо нажать..."
На мне зажгли свечи.
- "А теперь гасим свет."
Раздался щелчок выключателя... Гости стояли вокруг моего стола полу­кругом.
- "Мой бог, Иисус Мария!"- воскликнула,должно быть - восторженная,- "Какая красота! Как это необычно! Меня просто в дрожь бросило, какая мистика!"
- "Да, зрелище действительно необыкновенное,"- подтвердил мужской баритон,- "мне аж стало как-то не по себе..."
- "Я рада,  что Вам понравилось...  Я думаю, мой муж должен быть дово­лен,  то есть был бы доволен... Давайте помянем покойника!  Господа, напол­ните бокалы.
"Рубина"!   "Рубина"!  Все наливают только "Рубин"!"
- "Посмотрите на просвет,  видите, как пылает бокал?"
За разливанием вина все разом разговорились:
- "Я только сейчас заметила сколько здесь цветов..."
- "Покойник купил их все сам, перед тем,  как умереть."
- "Что ни говорите,  а был неплохой человек..."
- "Ну, это кому как; хотя, конечно, хороший был человек."
- "А давайте споём!.."
- "Давайте!"  - "Давайте!"
... и музыкальный баритон затянул: "Скачет, скачет..летувайче!" -  , и все дружно подхватили. Пели они обнявшись, раскачиваясь вместе у стола,  в основном народные песни, хотя жена моя спела ещё "Сердце,  тебе не хочется покоя", её поблагодарили,  спела она действительно проникновенно. Потом стали
спорить,  что петь дальше: один предлагал - " Отечество наше...",
другой - "Как красиво в лесу.." И, наконец спели "Жди меня..."
- "Хорошо поём!" - сказал над моим ухом пёстрый галстук, - "ну а теперь
давайте так же хорошо выпьем!"
 Уставши от пения,  все молча шпили, не то за помин моей души, не то чтоб просто промочить пересохшие глотки. Шпи­ли,  закусили разложенной вокруг меня картошкой.
~ "А покойник-то петь не любил," - прервал тишину нарушаемую только чавканьем и позвякиваньем приборов мужчина у моей правой коленки, - "далёк был от народа, да и не любил народ."
- "И деньги тратить не умел: то пропьёт, то проест, то прокурит, то вообще непонятно куда денет..."
- "Да на б*ей...!"
- "На каких б*ей!? Он был способен только онанировать, по пять минут в неделю, и то с обязательным суточным отдыхом..."
- "И   не так-то он много и зарабатывал..."
- "Ну, это Вы бросьте, получал он достаточно..."
- "Да ну! ленивый был, бестолковый...Всё мечтал о чём то, а так ничего и не сделал..."
- "Неладно так о мёртвом" - заступилась моя супруга и, поморщившись,
добавила,- "что было, то было..."
- "Да чего молчать то!.. Сколько раз я ему объяснял, нельзя так жить, нельзя!  умнее быть надо. Ведь деньги ж ему в руки сами лезли, со всех сторон валялись, только бери!.. Нет, об деньгах ему лень было думать,  сосредоточиться не мог...    А впрочем - хрен с ним, давайте лучше выпьем. Пусть земля ему будет пухом!.."
- "Пусть..."
- "Пусть..."
- "Хоть он ничего на этом свете и не сделал, так может на том сумеет..."
- "Почему ничего? Он же нашей хозяюшке ребёночка сделал!"
(Великий труд...)
- "У покойника же был ребёнок?"
- "Да?"
- "Да?"
- "Да почему же был? Он и остался," - удивилась моя жена,- "хотите, я Вам
его покажу?"
- "Хотим! Хотим!.."
Супруга, моя сходила в соседнюю комнату и привела ребёнка. Все присутствующие встали им навстречу.
- "Ой!  Какой миленький мальчик!"- завопила на всю квартиру восторженная
дама,- "или это девочка? Сколько ей лет? Уу-у!! Какая!..  Как зовут-то тебя!?.
Как?.. Не слышу, ну, громче!. .громче!... Стесняется...Дай тётенька, тебя
поцелует,"- и она вытянула толстые покрытые бородавками губы,-" у какой!
у какой!  Так это мальчик или девочка?.."
- "Не важно."
Восторженная гостья обхватила разукрашенными тяжёлыми украшениями руками пытавшуюся увернуться сиротку и смачно обслюнявила её три раза: в щёчку,  в другую щёчку, и в лобик.
- "Всё в отца!"- довольно заметил пёстрый галстук.
- "Итак, мальчик, или девочка? чего ты умеешь?" - спросил серьёзный му­зыкальный баритон.
- "У ребёнка большие способности, просто уникальные," - приступила к
объяснениям моя супруга,- "учит языки, геометрию Лобачевского, компьютерную графику и очень музыкальна, когда-нибудь мы купим пианино и он будет у нас играть... Шопена... непременно Шопена!..  Я так люблю Шопена..."-    и она попробовала намычать какой-то ноктюрн.
- "Какой способный ребёнок!  А что он у Вас знает по-иностранному? ну-ка,  скажи нам что-нибудь по не нашему!.".
- "Мама,"- испуганно сказало дитё и обняло свою мать.
- "Ах ты мое чадушко!  Сиротка моя,"-обхватила его растроганная вдова,-
- "ну, не плачь!.. Прочтёшь дяденьке стихотворение?"
- "Прочту,"- тут же оживилось чадо. Сразу же ему поставили табурет в
изголовье моей тарелки и, установив на него Моё Продолжение, приготовились
слушать. Дитё отнеслось к своей роли очень серьёзно: набрав   полную грудку воздуха, оно выкрикнуло черезвычайно громко и отчётливо,  с выражением:

"Я люблю свою машину!
Накачаю сильно шину! "..

После первого стихотворения последовало второе, потом - третье... Моему отпрыску явно понравилось быть в центре внимания, и декламация продолжалась и продолжалась...  Гости же быстро приустали, приуныли и слушали лишь из уважения к родителям.
- "Всё, хватит," - наконец, не выдержала мать,-"вот возьми конфетку и
пойди на улицу, погуляй..."
- "Не-ет,  я ещё прочту!  Я ещё много знаю:  "про лошадку"  и "про ослика в зоопарке"."
- "Нет,  нет,  дорогуша, не  сейчас.  Завтра, мы пойдём с тобой в кино,
или лучше поедем в деревню и ты посмотришь на настоящего живого козла,.."
- "Не хочу на козла, не хочу; я хочу остаться здесь с тобой."
- "Ты и останешься.  А теперь не мешай нам: мы папу хороним."
- "А где папа?"
Чадо сняли с табурета, и установили на полу рядом с моей головой, очевидно,  что бы ребёнок, со мной попращался.  Я так и ждал,  что  сейчас кто-нибудь скажет: " А теперь подай папе ручку на прощание"•••
- "Это мой папа?"- раздался над моим ухом родной детский голосок,  ( я чуть не расплакался от этой    наивности ) - "а почему его положили в тарелку?"
Все окаменели, будто никто раньше и не замечал странного моего положения.  Детский вопрос,по-видимому, поставил всех в тупик,   а  значит был крайне бестактным.
- "Сейчас тебе это трудно объяснить,"- попробовала замять неловкость моя жена,- "подрастёшь- всё поймёшь сама."
- "Мама,  а его зароют потом?"
- "Зароют,  сыночек, обязательно зароют."
- "Глубоко?"
- "Глубоко, доченька, очень глубоко,"- с этими словами мать ухватила
сиротку сзади за плечи и,  поцеловав в затылок,  вытолкнула за  дверь,
Он такая впечатлительная,- как бы извинилась она перед гостями,-"в такой тяжёлый момент не стоит травмировать ребенка".
Тут в приоткрытую дверь просунуло носик осиротевшее чадо и озорно, будто подсмотрело чужую неприличную и смешную тайну, прошептало, - "А на папе свечки горят, как на ёлочке зимой..."
- "Ну,  что за негодное создание,"- уже рассердилась хозяйка,- "кыш!свинюшка,  что я тебе сказала!"
Свинюшка обиженно хрюкнуло и медленно прикрыло дверь.
- "А теперь, гасим свет!!!"- неожиданно громко и радостно оповестил
пёстрый галстук.   (  странно, по-моему, это уже было, наверное мне это
когда-то снилось  ).
- "Сейчас будет самое красивое!"
- "Что?!, Что такое?!!"
Щелкнул выключатель,и люстра надо мной погасла. Все замерли в очередном оцепенении.  Тишину нарушало лишь потрескивание свежей и,  слившееся в одно,  общее  дыхание.  Комната, освещалась двадцатью семью расставленными по мне в ряды свечами. Парафиновые колышки увенчанные  дрожащими маслянистыми огоньками,  сливающимися в одно живое сведение вокруг меня; Рыжие прыгающие по стенам пятна и круглый нимб пересе­ченный множественными тенями люстры распластанный на потолке.. Золотисто-медные зайчики рассыпавшиеся по блестящим предметам..,Сервант с размноженным Зазеркальем хрусталем наполненный   грудою бликов      Похожий  на сказочный камин...Всё в этой картине говорило о Рождестве.
К моему изголовью подошла жена.. Она смотрела на меня широко раскрыты­ми, сверкающими глазами;  смотрела с тоскою и решительностью одновременно. Она уже потянулась было рукой к моему лбу, но не решилась и,  взяв стоящий тут же рядом бокал протянула его к пёстрому галстуку; тот тут же напол­нил его шампанским.
- "Прощай,"- прошептала она и опрокинула в рот золочёную вьюгу взлетающих пузырьков.  Хрусталь полетел вниз и, глухо стукнувшись о ковёр, не раз-
бился. Она стукнула по нему  носком туфли и тот, вертушкой пролетел между ног у    гостей, закатившись под шкаф; она же, громким фальцетным всхлипом захватив в грудную клетку весь спёртый воздух четырёх стен,  с такою силою дунула на свечи, пристроенные на моём лице,  что опрокинула их.  Пламя сдёрнуло с фитильков, расставленных по моей груди свечек, и нитки дыма сплелись надо мною, взлетая к потолку.
Все, как по команде бросились за ней дуть. Веселясь и помогая друг- другу,  толкаясь они дули старательно раздувая щёки, пыжась,  краснея и пыхтя. Жена же моя,  со сведённою челюстью, издала какой-то протяжный "ы-кающий" звук, не то плач, не то вой безысходности и отчаянья, и упала на плече пёстрому галстуку, обхватившему её сверху широкой уверенною рукой.
Последняя свеча на моём животе упрямо не сбрасывала жёлтенького язычка, и пёстрый галстук, придерживая мою супругу левой рукой, в то время пока она стонала ему подмышку, правой протянулся к дрожащему лепестку и сжал его между большим и указательным пальцами; - комната упала в темноту.
- "Дебилы,"- процедил он, и, сплюнув сквозь стиснутые зубы прямо на
покойного, погладил во тьме его супругу, проводя через тонкую ткань по
спине: вверх: вниз по рёбрам и позвоночнику, по бретелькам лифчика и т. д.
- "Ну, включите же кто-нибудь свет!.." -взвизжала хихикая какая-то дама.
- "Не-е-на-адо, нам и так хорошо!.."
- "Включите свет,  я Вам говорю,  хулиган!.."
- "Ой! ой! Что это вы!?!."
- "Ого!  Что это там у них?.."
- "А вот ещё один анекдот:  "Стоит Абрам на мосту и дрочит "ИКС". К нему подходит Исаак и говорит: "Послушай, Абрам,  а что это и трёшь член?",  а Абрам, отвечает: «Что же я,  должен стоять на мосту и    тереть мост?"
- "Гы-гы~га-гы!.."
Звук выключателя вернул комнату в нестерпимо яркий свет.  Моя жена отшатнулась от галстука и рассеянно шагнула к двери, словно  у неё кружилась голова и она теряла равновесие. Но тут же, она будто опомнилась и, повернувшись к гостям, тихо и по домашнему произнесла:"Что же Вы все стоите,  садитесь, будем кушать..."
Слова эти внесли оживление: шутя и переговариваясь, гости задвигали стульями вновь рассаживаясь вокруг меня.
- "Наверное всё уже давно остыло, холодным будет совсем невкусно...
Мы так долго возились с этими свечками, Вы кушайте,  кушайте... господа,
поухаживайте за дамами..."- жена моя схватилась рукой за лоб,  как при
сильной головной боли,- "Вы знаете, мне что-то нездоровится,  я, пожалуй,
пойду..."- и она, резко встав со своего места, быстрыми нервными шагами вЫшла в соседнюю комнату. Пёстрый галстук последовал за ней, даже не прикрыв
за собой  дверь, так и оставшуюся полуоткрытой.
Гости продолжали шуметь за столом, раскладывая на свои тарелки гарнир. Один молодой человек, особенно любопытный, жуя на ходу бутерброд, подошёл к двери и заглянул в соседнюю комнату...
- "Ну,  что они там делают?"- спросил его приятель, наливая себе бренди
у поблёкшего теперь серванта.
- "Трахаются,.."- небрежно ответил соглядатай и поймав недоверчивый
взгляд своего дружка, будто оправдываясь, жестом пригласил его к себе,
мол,  дескать, если не веришь, посмотри сам... Любитель бренди с бокалом
в руке вяло подошёл к жующему бутерброд и заглянул внутрь.  "Мм~мда! ..."-
- он прикрыл дверь, и укоризненно посмотрев на нахала с набитым pтом,
проследовал к столу: "Ну, как покойничек?.."- и он ткнул вилкой в уже
разваленный гостями гарнир.
- "А вот сейчас мы и попробуем!"  - С этими словами некий элегантный мужчина в чёрном костюме и чёрной бабочке взял в руки большой кухонный
нож:" Та-ак'с, господа, посмотрим,  что это тут нам приготовила хозяйке?.."
Ловкими профессиональными движениями "чёрная бабочка" разделал меня на куски.
Давайте ка свои тарелки,  я разложу Вам мясца,- и, помогая себе вил­
кой и столовым ножём, он раздавал меня гостям.
- "А мне со свечкою досталось поминальною,"- взвизгнул уже слышанный мною, противный девический фальцет.
- "Выбросьте её, а то не ровён час пропоносит...- Хоть под стол, всё
равно никто не заметит,"- прошипел её кавалер, - "и не кричите так гром­ко, с Вами просто стыдно ходить на культурные мероприятия."
- "Господа, мы же интИлегентные люди, а нам салфеток не оставили!.."
- "Надо спросить хозяйку..".
- "Не  стоит её беспокоить, лучше наполним бокалы и запьём её великолепную кухню. За покойника и его оригинальную судьбу!"
(В этом месте мне, малость, хотелось бы пошутить,  скажем,  сказать что-нибудь весёленькое или на худой конец, показать язык, .  но шутить было уже нечем: почти весь я был разложен по блюдам у гостей.  Теперь я представлял из себя лишь клочья мышечного мяса и органов нанизанные на кости,  да огрызок головы на голом позвоночнике.)
- "А нельзя мне положить кусочек печёнки?"
- "Пожалуйста, мадмуазель," - и, умело ковырнув ножём, мэтр в чёрной ба­
бочке лишил меня ещё одного куска плоти.
- "Соусом поливайте,  соус замечательный, без него совсем другой вкус."
- "А что это такое? Але, это из кишечника?.."
- "Чернослив,  сударыня!  Чернослив, его  добавили к овощам.  Пикантная
находка, неправда ли - фаршированный кишечник?!.."
- "Очевидно,  она перед смертью его неплохо накормила..."
Так весело переговариваясь, гости доели свой поминальный ужин. Уже к самому концу трапезы, когда вино было выпито, а стол завален объедками, из соседней комнаты вышел пёстрый галстук. Он попросил у распорядителя кусок лёгкого, поскольку, чистое мясо уже съели; и пристроившись в угол­ке принялся за еду,  держа навесу тарелку и прислушиваясь к продолжавшемуся разговору. Разглагольствовал какой-то щупленький господин с лысиной и в очках: "Кабанов можно любить по-разному. Можно прогуливать их по городу на верёвочке - это развлечение для старых: дев.  А можно отстреливать их из дробовика - это занятие достойное настоящего мужчины.  Я представляю себе мужчину, как первобытного охотника: забить дубиной буйвола, а потом его жрать!..жрать!.. жраа-ать, господа!".
- "Позвольте Вам не поверить, уважаемый,"- проглотив лёгкий кусочек, не выдержал и вмешался пёстрый галстук,  - "во-первых, кабана дробью не стреляют,  во-вторых,  самое прекрасное в мужчинах, это не грубая сила, а сильная нежность, слон проходящий через игольное ушко, если позволите мне такое сравнение..."
Лысенький в очках перекосился от этих слов, но от спора ушёл,  заявив громко и не без сарказма,- "не буду Вам возражать,  ведь Вы у нас большой знаток женщин и кабанов, ха.-ха...  Вдобавок я слишком объелся для подобных споров."
- "Да, наелись мы действительно на  славу," - поддержал его ещё кто-то, - "Надо же, такой щупленький, а оказался таким сытным."
Ковыряя в зубах и сонно переговариваясь, гости откинулись на спинки стульев. Кто-то икнул, отдыхал от тяжёлой работы челюстями; кто-то попер­хнулся, заглатывая последний кусок.
...В соседней комнате заиграло старое, дребезжащее фоно, очевидно, жена моя включила древнюю, оставшуюся ещё со времён её ученичества, запись полонеза Огинского. В такт ей скрипел и постукивал старенький катушечный магнитофон.
- "Что это? такая прекрасная музыка?.. это хозяйка играет?" - поинтересовалось  сразу несколько голосов.  Публика привстала  со  своих мест.
- "Господа,  давайте послушаем," - предложил молодой человек с фужером и бросил в бульон скомканную салфетку. Поскрипывая,  потягиваясь, жестами приглашая друг друга присоединяться, гости группами и поодиночке проходили в растворенный дверной проём.  Музыка лилась грустными, монотонными волнами, скучная и обыденная, ни о чём не рассказывая, ничего не предвещая. Публика медленным,  полным вну­треннего достоинства движением втягивалась в прямоугольник дверной щели, толпилась за ним в нерешительности и исчезала за краем косяка, переносясь в иное, полное яркого света, пространство.
В комнате осталось нас двое: я и тот самый дряхлый старец,  что так восхищался хвостиком моей супруги.  Некоторое время он безжизненно лежал в кресле установленном в моих ногах, но то ли отсутствие  голосов,  то ли заунывный полонез разбудили его.:  слабые  старческие веки приоткрылись, тусклые зрачки проявили некоторую осмысленность во взгляде• Он испугался.
- " Люди, люди..?- еле  слышно прохрипел мой засидевшийся гость, -"помогите мне, пожалуйста..." - но, поняв,  что поддержки ждать не от кого,  он сразу изменился и, подтянувшись на руках в своём кресле, ущипнул меня за обглоданную пятку и рассмеялся беззубым ртом своей шутке,-"баловник!"-"тебя еще не доели, бедняга?"- отщипнув себе несколько мышечных волокон висевших на косточке,  он попробовал их разжевать своими кровоточащими дёснами, но оказался бессилен и был вынужден выплюнуть их, - " Вот уж не подозревал месье,  что Вы такая жёсткая натура, при жизни Вы мне таким не казались,» - старик на минуту прикрыл глаза...  очнулся он от громкого аккорда донёсшегося из-за двери, - "А! где играют?.. Как мило!..  Мило,  очень мило... Это графинюшка?.. Европианка!.. Да,  да, помню,  это она... Она ведь женщина, а это само по себе так прелестно... Эх, шалун," - и он успокоительно похлопал меня по бывшей голени,- "мы с тобой отличная пара, и эта красавица создана не для нас... Но хоть играет-то она для нас. Ты слышишь?"- и он задумался.. - "Всё не вечно под Луною,  даже сама Луна... Чем я лучше тебя? Я тоже скоро умру, только не уверен,  что буду выглядеть в гробу так же аппетитно,  как ты на, этом столе...  Но, останется музыка,  великая вещь, иногда мне даже кажется - вечная вещь...  И я должен слушать её, пока я жив.  Тебе, мой обглоданный  друг,  уже всё равно,- так что прости,  уж,  я покину тебя... Пусть мёртвые хоронят тебя... и меня…" - ухватившись коченеющими пальцами за край моего блюда, дед приподнялся и, хватаясь за все стоящие вокруг него предметы, развернулся в сторону заветного проёма. Затем, прижав к груди подбородок,  свесив обессиленные мертвеющие руки, он зашаркал к двери кратчайшей дорогой. Посреди комнаты старик остановился передохнуть, тяжело дыша, пробормотал себе что-то в нос и снова зашаркал шлёпанцами по ковру, У двери он опёрся одною рукою о косяк,  другой - нажал на рукоятку и, отворив путь, оглянулся ко мне и подмигнул, обнажив в улыбке пустые  дёсны.
Вдруг звуки музыки стали громче - дверь приотворилась и в комнату вошла  девочка совсем маленькая,  аккуратно зачёсанная,  в сарафанчике и сандальках ярко-красного цвета. Оглянувшись, нет ли кого здесь ещё,  она убе­дилась,  что мы одни, и,  осторожно прикрыв за собой белую створку, что бы не щёлкнул замок, на цыпочках подкралась к моему столу.
- "Бедняжка,  что они с тобой сделали," - прошептала она и провела кончи­ками пальцев по моим обглоданным и пустым рёбрам,- "Я спасу тебя." - Сказала она мне в обрезанное ухо необыкновенно серьёзно и решительно.
Хотя я уже был мёртв, но ничего не имел против того чтобы меня спасали..  Мне  даже  стало интересно, как это делается.  Признаться,  я уже ожидал что моя маленькая спасительница начнёт делать мне искусственное    дыхание или массаж грудной клетки. Предстоящее касание  при­косновение этих милых ладошек хотя и было совершенно бесполезно, но приятно волновало,  совсем как в детстве,  когда я целыми  днями млел, предвкушая первое своё свидание и первый поцелуй.
Но  девочка поступила совершенно иначе.  Сперва она убрала со  стола всю посуду,  сложив её в кучу в углу комнаты. Потом, приподняв пружинный матрац дивана,  она. вытащила из под него большую пуховую подушку и стёганое, шёлковое одеяло. Затем,  из под серванта, встав на четвереньки, она выдер­нула большого засаленного плюшевого медведя с оторванной головой,  погла­дила его по спине рукой и выбила из него ладошкой пыль.
Подтащив всё это богатство к моему столу, девочка принялась за моё обустройство:
Девчушка приподняла, остатки моего черепа  и подложила под него пушистую прохладную подушку.  Долго и тщательно она укрывала меня одеялом, так чтобы нигде под него не сквозило. И, наконец,  сунула мне под мышку -обезглавленного медведя: медвежонок издал довольный звук «Рррыы-ы", когда она его наклонила ко мне и доверчиво пристроился    прижатый к моему промасленному бочку. Обойдя со всех сторон стол, юное создание убедилось,  что всё устроено как надо и мне  действительно хорошо.  Тогда, встав в моём изголовии,  она сложила свои ладошки на  груди и произнесла довольно забавную молитву:                "Боженька, которого нет!.. Боженька, которого нет!.. Будь пожалуйста взаправду, и сделай так чтобы ему было хорошо там у тебя на небе. Прими душу раба, твоего и не наказывай его за то ,что он тебя не всегда слушался. И ещё  сделай так,  что'б я была с бабушкой,  а не  ходила в детский сад..  Аминь."
И она перекрестилась, потом перекрестила меня и медведя. -"Вот так,  сыночек,"- девочка обняла нас с "мишей" за остатки  шей, - "Твоя мама пришла,  всё тебе принесла.... Что'ж случилось с тобой, моё дитятко,  что же приключалось. Не бойся, красавчик ты мой, никому тебя в обиду не дам, не плач. моё дитятко, я с тобой,  я с тобою.. " - И она прижала мою голову к своей головке и зашевелила губами над самым моим ухом,  голос её был не громче тихого дыхания, - "Хочешь я тебе сказку рас скажу, хочешь? В некоем царстве,  в незнакомом государстве»..- она отки­нула голову,  что бы лучше посмотреть на меня, -" Не хочешь?.. А песенку спеть? спеть? колыбельную...  Ты уснёшь,  а завтра, проснёшься сильненький, здоровенький,  весёленький, и мы с тобой пойдём в луна-парк, покатаемся на качелях, на каруселях, на воздушных шарах, и я куплю тебе мороженое на палочке,  такое круглое , розовое,  ананасовое...   Хочешь?• -   Хочешь!  Ну,  тогда спи,  спи, мой малыш,  это всё завтра..."- и, обхватив меня креп­ко руками,  она прижалась ко мне щекой и тихонечко запела:

" Спи, моя крошка, усни,
В городе гаснут огни..."

Я блаженно вздохнул и слушал,  как из отдаления доносился до меня детский с придыханием голосок; как маятник настенных часов монотонно вторил ему:

"Баю-бай...баю-бай...баю-бай... баю-...   ."
 
и
стало тепло безмятежно, 
и я уснул...



смотрите в Гугле -      БЯКА . РУ - Сайт современного народного творчества