о вечном празднике в Красной Аркадии

           О  ВЕЧНОМ  ПРАЗДНИКЕ  В «КРАСНОЙ  АРКАДИИ»
 
                (Читаем старые газеты и журналы)

     Сегодня, размышляя вместе с редакцией  «Российской газеты» о суровых и трагически непоправимых   уроках Февраля и Октября 1917  года, переворачивая с трепетом ветхие страницы  старых газет и журналов, я  снова и снова испытываю то  же   самое жуткое, нервное возбуждение, что  и  полвека назад. Это было  в далёком 1967 году в Газетном зале Исторической библиотеки, где  я собирал материал для своей первого  научно-популярного очерка «Быт и нравы эпохи НЭПа». Какая тогда перед глазами  разверзлась бездна. Какая жуткая обжигающая и захватывающая лава  страшной правды и гнусной лжи обрушилась на меня  со страниц ленинградских, московских и провинциальных газет! Мне тогда казалось, что только один я навсегда останусь носителем страшной правды. Святая наивность провинциального юноши! Сегодня я понимаю, что это  уже тогда было одним из моих заблуждений,  что не я один испытывал этот отчаянный ужас перед тотальным насилием, ложью и обманом, которым обильна наша отечественная  история. То же самое, почти физическую сердечную боль ощущал Александр Исаевич Солженицын, когда  читал для своего «Красного колеса» фильмокопии российских и советских  газет из Гуверовского института США. И кроме этой боли тревожной совести возникает самый насущный вопрос; как очистить нашу  историю от  огромных  напластований лжи,  и каким образом написать   заново свою историю. Ведь какой период  советской истории ни возьми – всюду ложь и обман. А с ними ещё и множество засекреченных документов закрытых фондов и запрещённых цензурой книг. Но правду секретностью не  утаишь. Не утаишь и то, как агентами Коминтерна вывозились  чемоданами  за рубеж  «из лавочки Ильича»  бриллианты Российской империи и  русских монархов, как продавались  на лондонских аукционах шедевры живописи и ваяния из коллекций Эрмитажа, Русского музея и Исторического музея. Не утаишь своих преступлений  перед своим народом, как ни старайся, ибо  тотальная, наглая ложь фонтанирует не только из прошлого, но ещё больше из настоящего  Ложь, обман и клевета СМИ  видны за версту всем – современникам и потомкам. Вот  беру в руки подлинный экземпляр газеты «На  страже» (орган Центрального и Московского  советов  ОСОАВИАХИМА) от 24 июня 1936 года, где на первой странице народ обсуждает проект Конституции СССР и  советское крестьянство обещает «превратить  каждый колхоз и совхоз  в крепость обороны». Здесь же заметка о счастливой жизни  советских пенсионеров, для кого «И СТАРОСТЬ –РАДОСТЬ», кто в золотых сталинских словах проекта Конституции видит великую заботу  нашего вождя о человеке, кому  маршал Советского Союза Блюхер  тёплые  телеграммы, а первый  маршал Советского Союза Клим Ворошилов прислал в подарок 1.000 рублей» Здесь же помещена фотография фотокора Мальмберга на которой изображена колонна едущих на  3-й колхозный Праздник Коня велосипедистов-колхозников из колхозов «Знамя Октября», «Новый труд» и «1 Мая», в голове которой  на велосипеде едет 65-летний  бородатый старик Пыряев Иван Захарович. Вот как  богато и весело жили советские хлеборобы через два с половиной  года после страшного Голодомора.1932-33 годов.  В Москве тоже весело. В столице, если верить газете «На страже», веселье и радость жизни совмещаются с массовым спортом. «День Конституции  - праздник физкультурников Москвы». Там  проходят военно-физкультурные соревнования, всесоюзная колхозная спартакиада. А на Московской швейной фабрике им. Клары Цеткин  в Молотовском районе   успешно прошёл спортивно-оборонный праздник совместно с Центральной высшей школой  рабоче-крестьянской милиции. А  «500 дворников Фрунзенского  района г. Москвы, сдающие нормы на значок «Готов к ПВХО» провели 22 июня (!) военизированный десятикилометровый поход  в противогазах,   от Зубовской площади до  сада имени Мандельштама Фрунзенского района. Первый поход дворников-осоавиахимовцев прошёл отлично. Не было ни одного отставшего, никто не снял противогаза  раньше времени» «ДВОРНИКИ В ПРОТИВОГАЗАХ».
      Всё это могло бы вызвать у нас  лишь ироническую улыбку, если  бы мы при этом  не знали, какими жертвами обойдётся это веселье и спортивная эйфория.  Если бы мы не знали о жертвах, о том,  сколько  красноармейцев, по дури советского командования (того же самого Ворошилова),  погибнет в советско-финской войне, и сколько миллионов  красноармейцев будет убито, окружено и взято в плен за  первые шесть месяцев войны в 1941 году. Это надо умудриться и здорово постараться на радость врагу, чтобы потерять за полгода  почти весь первый набор РККА, допустить врага до Москвы и Волги, оставляя врагу свои новоявленные  «колхозы-крепости», готовые к труду и обороне. Читая сегодня  свежую прессу, убеждаешься в том, что Москва по своему расточительному образу жизни и весёлому бахвальству, вечному веселью  стоит на первом месте в мире. Это было отмечено  задолго до нас русскими писателями-мыслителями… И это в полной мере отраженно русской и советской журналистикой…  Москва давно, задолго до моего рождения,, стала городом закрытым и особенным. Это был особенный режимный город, город для избранных и для самых верных и лояльных во всех видах человеческой деятельности, особенно в области идеологии и политики. И здесь прав наш современный литературный критик Владимир Бондаренко, когда называет  Москву последнего десятилетия  социокультурной столицей Москвы, лежащей внутри МКАДа, в которой многочисленные структуры челяди обслуживают  ничтожную группу новых «хозяев жизни». 
      «Москва живёт всё же, шумит бумажными миллиардами, ВОРУЕТ, ЖРЁТ, НЕ ГЛЯДИТ В ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ, ни во что не верит и ОГОЛЯЕТСЯ ДУХОВНО. Жизнь шумного становища, ненужного и случайного» (писатель Иван ШМЕЛЁВ, 1922 год)
      Незадолго до этого безумного пира  победителей-насильников поэт Александр  Блок так расшифровывал в «Чуккокале» аббревиатуру  «РСФСР» –  разная сволочь фактически слопала Россию». Не знаю и не берусь утверждать,  что именно поэт Блок мог  сказать такую крамолу, или, что всё это   выдумал сам Корней Чуковский. Зато таким писателям  как  Иван Бунин и Иван Шмелёв верится сразу и во всём, о чём бы они ни писали. Верится даже    в «солнце мёртвых», которое  светило в те «окаянные дни» великого насилия и грабежа родной страны.  Славная была эпоха, требующая  кисти своего Босха, со своей безумной, изнасилованной Гретой  и своего Гойи, с его красными  «снами разума». В  большевистскую Москву, когда туда сбежало от гнева питерских рабочих советское правительство, действительно устремилась всякая «разная сволочь», социальные паразиты и деклассированные элементы, в том числе и люди творческих  и сомнительных профессий из Харькова, Киева, Одессы, Владикавказа, Крыма, Дона и Кубани. Все, кто не смог убежать от «красного террора» в эмиграцию, решил связать свою судьбу с новой властью, у которой было всё необходимое для  нормальной жизни в голодной стране –  хлеб с маслом. Все до одного начинающие  провинциальные, губернские  художники и писатели, как по мановению волшебной палочки,  вдруг поняли, что спасти их от голодной смерти может только покровительство новой власти. Все поняли, что именно от правящего режима  зависит их слава, почёт и деньги, что искусство должно   стать  оружием  новой идеологии, а иначе – пропадёшь. И неудивительно, что  творческая карьера многих советских деятелей культуры начинается  с кабинетов  высоких партийных начальников из разных «силовых ведомств» ВЧК-ОГПУ, РВС, агитбригад Политического управления РККА, а также с отдела печати РКП(б), агитотделов   Главполитпросвета  и  Наркомпроса, с общежития ВХУТЕМАСа и  «творческих общин» Пролеткульта.  Все искали себе  покровительство видных всесильных чекистов и  могущественных партийных идеологов – Блюмкина, Петерса, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Луначарского, Крупскую, Нарбута, Штеренберга, Малевича и тех деятелей искусства, которые уже давно и успешно  обретались при большевистских вождях. Главным было – любыми путями закрепиться где-нибудь в любой должности, чтобы иметь паёк и крышу над головой, даже  в тёмном чулане, влиться  в «свой идейный, творческий коллектив», а дальше всё пойдёт хорошо. Потом можно  будет  даже  бороться друг с другом за «идеологическую чистоту своих рядов», и даже писать  друг на друга доносы,  и тем самым,  помогать чекистам в трудной  борьбе с неисчислимой контрой.  Многое зависело от социальной  активности  претендента  на роль платного  идеологического соловья, от его настырности, наглости  и беспринципности.  И, конечно же, от элементарного везения на нужных людей – например, по приезде в Москву вдруг  встретить на улице Маяковского, или Асеева, или Жарова, выразить им своё восхищение и страстное желание влиться в  творческий прайд, и таким образом устроить себе благополучную жизнь. Дальше уже зависело от умения выбирать для себя  беспроигрышный идеологический вектор
      В Поволжье только что прекратился голод и людоедство, но «красный террор» продолжается. По стране продолжают мародёрствовать вооружённые винтовками и пулемётами продотряды  и ЧОНовцы, изымая у крестьян «излишки хлеба» и семенное  зерно, а в Москве, по свидетельству Валентина Катаева и Михаила Булгакова,  « в коммерческих    магазинах висели  брёвна осетров, которые сочились жёлтым жиром. Восковые  поросята за стёклами  магазинов Охотного ряда». Что говорить, такие картины вдохновляют любого творца «патриотической нетленки» на написание проникновенных революционных произведений, злободневной и актуальной сатиры и юмора.  Особенно хорошо пишется  гражданская  и военная лирика  « под разбавленный чаем спирт и водку,   маринованные огурчики, валуи сырого засола, расстегайчики и  стерляжью уху по-царски». И тогда выходят в свет в московских издательствах книги чекистов-поэтов и писателей – «Голубые эшелоны», «Третья рота», «Улыбка чекиста», «Конармия», «Человек-фарш», и среди авторов этих книг не только одни  чекисты и их друзья по музе, но и даже  «товарищи с Украины»,  экс-петлюровцы – юморист Остап Вишня и детский писатель  Петро Панченко, как и Аркадий Гайдар,  сочинявших для  детей увлекательные байки о хороших красных и плохих петлюровцах и белых. И, конечно же, среди них  Владимир Сосюра, знаменитый  экс-петлюровец,  перешедший вместе со своим командиром атаманом Волохом на сторону  красных на  верную службу советской литературе. А с ними и Александр Довженко, тоже служивший у Петлюры, автор фильма «Щорс» и «классического» фильма «Земля» о сытых и наглых кулаках, убивающих на селе коммунистов и прячущих в голодное  время  хлеб от собственных детей и всего трудового народа. Спешили на поживу в Россию  даже те, кто жил далеко  за океаном, в США.  Так, проживающий в Пенсильвании,   Израиль  Юделевич   Кулик,  узнав о революции,  вместе с Троцким поспешил   в Россию и уже в октябре 1917 года руководил в Киеве ревкомом.  Через месяц он  стал наркомом иностранных дел Советской Украины, а в 20-е годы  работал консулом в Канаде. А в 1934 году,  бывший автор  социал-демократической газеты «Новый мир» и ярый украинский националист, при поддержке Лазаря Кагановича и Юрко Тютюнника,   возглавил Союз писателей Украины и стал наставлять на путь истинный молодых писателей. 
      На Украине, при Лазаре Кагановиче и Николае Скрыпнике, они во время голодомора помогали партии украинизировать местное население, а перебравшись в Москву,  вплотную занялись раскруткой  светлого образа большевика в советской культуре, а также романтизацией  революционного насилия и террора. Тема насилия и «красного террора» оказалась весьма востребованной большевистской элитой, особенно бравыми комиссарами и чекистами в чёрных кожаных тужурках. Большим успехом весной 1924 года в «Театре революции» пользовалась жуткая и каннибальская пьеса Всеволода Мейерхольда «Человек-масса» (экспрессионистская драма Эрнста Толлера). Режиссёр-новатор и основатель первого пролетарского,  экспериментального театра дополнил пьесу немецкого драматурга картинами и славных чекистских трудовых будней  эпохи «красного террора».  Он   не постыдился  показать на сцене театра одну из жутких сцен  расстрелов в подвалах ЧК «хорошеньких представительниц  белой  контры» –  гимназисток и молоденьких  барышень из «буржуйских семей» и даже романтизировать это насилие через так называемый «классовый гуманизм», через классическую «последнюю волю»  приговорённого к смерти узника.  В пьесе режиссера-новатора, приведённые в расстрельный подвал барышни  из дворянско-буржуйских и «классово-чуждых» семей просят своих конвоиров-палачей  разрешения потанцевать последний раз с ними перед смертью. И благородные чекисты понимают их желание – и вот  на сцене из палачей  и  жертв образуются  красивые пары. «Кто видел улыбку чекиста, тот её никогда не забудет» (поэт-чекист Эйдук).
       Сначала  они исполняют мелодичный вальс,  а потом в любовном неистовстве переходят на   разнузданный канкан.   И вот  почти готова атмосфера  для инфернального свального  греха, но раздаётся  трамвайный свисток  (или весёлый звон колокольчика, как  в романе  Захара Прилепина «Обитель»), и кавалеры-чекисты уже безжалостно  волокут за волосы к расстрельной стенке несчастных барышень из благородных семей, невзирая на их душераздирающие мольбы и стоны.  В действительности всё  было не так – об этом иногда  в хмельном чаду и «по секрету» рассказывали те  поэты и писатели, кто водил дружбу с чекистами и не раз  присутствовал при  ночных расстрелах  буржуйского элемента женского пола. (Павленко, Есенин, Багрицкий, Безыменский). В действительности, барышень вели на расстрел в душевую комнату, где они раздевались, снимали с себя украшения, а потом уже расстреливались. И вели они себя по-разному, в основном гордо и мужественно, и редко кто из них отчаянно кричал и просил о пощаде, как это было показано на сцене «Театра революции».
   Да, это была Москва, это был НЭП, и жилось тогда пролетарским, советским поэтам и прозаикам весьма сытно, весело, охотно и радостно. И это было на самом деле. Вечная весна и праздник жизни продолжался для многих советских писателей и после НЭПа. Здесь важно было знать о ком и о чём писать и  в какой тональности писать.   Для этого и было множество наставников и учителей при  многочисленных литобъединениях, издательствах и толстых журналах, домов культуры и заводских многотиражках. Такой системы подготовки писательских кадров не знала ни одна страна мира.  Даже сегодня жутко и страшно читать «Рабочую газету» за  1921-23 годы. Ещё четверть века назад об этом  нельзя было говорить, не оглядываясь.  Но  сегодня можно об этом говорить без оглядки  и писать, наплевав на внутреннего цензора.
       А во время голодомора 1932-33 года жить им, совписам и литпсам,  станет ещё   «лучше и веселей», особенно лауреатам Сталинской, а позже, (во второй половине века)  и  обладателям Ленинской премии по литературе и кинематографии. Таким идеологическим приспособленцам и  пролетарским бахарям-врунам,  как «красный барин» Алексей Толстой и  ненавистник трудового крестьянства  Александр Довженко (к/ф. «Земля», 1930 г). Сначала «инженеров человеческих душ» привечал и подкармливал Максим Горький, Троцкий и Ленин. А позже,  ещё не великий, но уже могущественный Сталин  их обеспечит во время коллективизации и раскулачивания  подмосковными дачами и домами отдыха, здравницами   и курортами в Пятигорске, в Сочи и в Крыму, где когда-то  во времена Бела Куна  потоками лилась русская кровь и светило «Солнце мёртвых»…
      Всё это ПРАВДА, горькая и беспощадная. Всё это было, и всё это продолжается. Вечная весна и вечный праздник негодяев и душегубов продолжается. Читаешь и перечитываешь «толстые» литературные  журналы России, эти журналы «обречённых властителей дум»  и лишний раз убеждаешься в том, что отечественную историю надо писать заново, предварительно очистив  её  тёмные, тайные, зловонные   чуланы и «авгиевы конюшни» от наслоений лжи, лицемерия  и  фарисейства. И вспоминается при этом та  прежняя пролетарская, пафосная, рабочая прямота поэта Бориса Чичибабина в адрес родных сукиных детей от   большевистской идеологии,  в  недрах которой проросли, по меткому выражению Геннадия Зюганова,   антигерои  нашего времени –  «юные хищники, демократы-гадёныши»:
               
                Я грех свячу тоской.
                Мне жалко негодяев,
                Как Алексей Толстой
                И Валентин Катаев.
                ……………………………..
                Их сок ушёл в песок,
                Чтоб к веку приспособясь,
                За лакомый кусок
                Отдать талант и совесть.
     Читаешь дневники писателей-современников и понимаешь,  что литература и искусство являются незаменимым  придатком идеологии и пропаганды только в тоталитарных государствах, которыми в ХХ веке являлись  СССР и германский третий Рейх. Именно там возник  безумный культ личности, государственный террор и насилие а с ними и «человек-масса», массовый человек, жертва и  манкурт  Евразийского  человейника.
      Но как тогда, в ХХ веке,   так и сегодня, наши прежние советские и  новые, буржуазные  люди, разделяются на два неизменных, социально-психологических типа. На тех, кто может спокойно, на глазах умирающего от голода ребёнка, глотать ложками чёрную, паюсную  икру и  лопать под шампанское  «осетрину первой свежести».  И на тех, кто категорически  не станет этого делать по соображениям нравственности и социальной справедливости.  Сегодня. Как и вчера, российские граждане  разделяются  на тех, для кого нет жизни лучшей, чем на этом свете, и на тех, для кого настоящая, райская  жизнь наступает только после их  смерти. И мне их безумно жаль, обманутых, ограбленных, проклятых и убитых.
      
        Как и тогда, так и сегодня в нашем обществе обретаются на любой вкус  разного вида патриоты – либералы, государственники, монархисты и коммунисты, левые и правые, центристы и умеренные. В последнее время  заметно увеличилось число «умеренных и центристов». А также  число советско-православных патриотов-державников и имперцев, которым безумно хочется быть востребованными путинским режимом. Им всегда хотелось, и сейчас хочется, всегда быть в глазах обывателя идеально «правильными, настоящими патриотами». Им  хочется,  по праву старших,     поучать эту правящую  власть,  как ей правильно  любить свой народ,  и одновременно с   этими поучениями  эту власть ненароком не обидеть.  И это стремление быть при власти и влиять на власть, в духе  ветхозаветных пророков и учителей нравственности,  делает наших ультра ортодоксальных патриотов   в глазах молодого поколения  какими-то  противоречивыми, странными  нелепыми и смешными. Они знают, какой  именно должна стать будущая Россия, но все до одного  живут ожиданием массового, всенародного  и жертвенного гражданского подвига. Они знают, что Русский мир нужно обязательно  вписать (желательно без войн и революций)  в глобальный социум, но  не могут придумать новой идеологии будущего, чтобы ею  мог жить спасённый  обновлённый Русский мир. Они упрямо пытаются   возродить советский патриотизм через пропаганду военных подвигов отцов и дедов, избегая при этом говорить о русской боли, о жестокой  правде, о своих военных  поражениях и  безвозвратных потерях.  Своё нежелание говорить  всю правду о войне, о напрасных утратах и муках совести, они объясняют, тем, что такая беспощадная, в духе писателя-фронтовика Виктора Астафьева, правда значительно снизит боевой дух нашего юношества. Это, во-первых, а во-вторых, постоянная героизация  жертвенного патриотизма  наших предков и бодрая героика войны, по мнению наших «умеренных, настоящих» патриотов,  сохраняет  здоровье нашей нервной  системы и позволяет молодым бодро   и уверенно смотреть  в будущее: «мы, как и наши славные предки, – непобедимы!».
    Призывая молодёжь защищать до последней капли крови Российскую Федерацию,  они  не сделали ни одного предложения о том, как молодым поколения  избежать новой измены,  развала  и окончательного разграбления страны. Патриоты знают всё, что касается  трагических сторон  всей русской жизни. Они знают, что за реформой образования РФ стоят спецслужбы США, а российской экономикой управляет всемогущий Финансовый Интернационал, а  Правительство РФ во всём послушно Вашингтонскому обкому. но они упрямо не хотят  признавать, что Россия  свыше четверти века находится в «гибридной оккупации». и, соответственно,  не  могут знать методов и средств избавления от него, продолжая надеяться на  Путина-избавителя и его чекистскую  дружину. «Путин – хороший. Но ему не дают...»  – такое заклинание слышится во всех уголках  стремительно одичавшей империи. «За что?» – спрашивают наши люди,  у которых  страдания возведены в культ. А спрашивать надо: «Почему? И доколе?  И где наша  часть от добра наших предков?». Но эрзац-патриоты  и «мудрые пескари» вообще  боятся вести всякие разговоры о рентабельности и нерентабельности  власти,  умышленно забывая о самом главном  -  без строго  подсчёта  исторической и экономической рентабельности правящей  партии СВЕТЛОЕ  ЗАВТРА СЕГОДНЯ  ОБЯЗАТЕЛЬНО  СТАНЕТ ТЁМНЫМ  ВЧЕРА.
    Особенно странно  слышать сегодня  робкие обращения  постсоветских патриотов к лидеру страны, к этому бригадиру правящей  похоронной команды, чтобы тот наконец проявил (доколе терпеть?!) свою политическую волю и заставил  профессиональных могильщиков России, пока не поздно, реанимировать, оживить  и даже преобразить (сделать великой)  ограбленную и опозоренную покойницу.
     Эти патриоты всё знают, кто виноват, что делать и кого наказать. Они учат, как любить Родину и  как надо в неё верить, притом учат они патриотизму и гражданскому долгу не  само начальство, а тех. кто  им равен или слабее их. Это у них повелось ещё с советских времён, когда  человек с партийным билетом  всегда был выше и умнее  человека  беспартийного, а значит и  бесправного.

 Авторские примечания
 1. Толлер Эрнст (1893—1939), немецкий писатель, гуманист, поэт и драматург, один из лидеров экспрессионизма. В 1919 году был членом Баварской советской республики. С 1933 года в эмиграции. Автор пьес «Человек-масса»  («Masse-Mensch, 1921»)  и «Немецкий калека» (Der deutsche Hinkemann,1922), написанных им в тюрьме в Нидерщёненфельде, а также пьес «Разрушители машин», «Освобождённый Вотан», «Месть осмеянных любовников», «Гасить котлы!» (1930), «Пастор Халль (1939) и несколько  сборников стихов. Человек и революция, насилие и сопротивление насилию – главная тема  антивоенных и антифашистских драм Эрнста Толлера. Длительное пребывание в тюрьме плохо сказалось  на психическом здоровье  драматурга, его брат и сестра  находятся  в нацистском концлагере, и он бессилен им помочь.  Начиная с 1937 года, уже находясь в США, он всё сильнее впадает в депрессию, а 22 мая 1939 года  Толлер повесился ванной своего номера в нью-йоркском отеле «Майфлаеэр». См. «Поэзия – камертон нашего времени». И возможен ли сегодня поэтический  диалог эпох? И поймём ли мы сегодня это смертельное отчаяние Толлера?