Тушёнка

                Солдаты, в путь, в путь, в путь,
                А для тебя, родная,
                Есть почта полевая.
                Прощай, труба зовет,
                Солдаты, в поход!
                (Михаил Дудин)

        Итак, поезд привёз нас, 140 новобранцев, из Хабаровска в Уссурийск. Дружно, разминая ноги и потягиваясь, повыходили мы из вагонов, вытащили на перрон мешки с сухпаем, огляделись с интересом по сторонам - Дальний Восток совсем не походил на тёплую Алма-Ату, он встретил нас холодным пронизывающим ветром и летящими колючими снежинками. Но, делать нечего, мы взвалили мешки с сухпаем на отдохнувшие за долгий путь плечи и за сопровождающими нас моряками отправились в свой пеший поход.

       Не пришлось полюбоваться и красотами Владивостока, окружным путём вокруг города нас повели старшины. Путь наш лежал к берегу Японского моря, к бухте Золотой Рог. Там нас ожидал катер, который должен был отвезти всех нас на остров Русский.

       А мы все с казахстанского юга, одеты неважно. За городом пурга метёт, вьюга, буран путь заносит. Старшины наши в бушлатах тёплых, а мы лысые и в гражданской одежде, болоньевые куртки и пальтишки на рыбьем меху, кому что в путь-дорогу из дома мамки дали. Ветер со снегом бьёт по нас, пронизывает одежду. Мы замёрзли как собаки, но деваться некуда – идём, сухпай тащим. А к вечеру и совсем замёрзли, стало совсем невмоготу идти, тяжело.

        Видим, на дороге стоит какая-то воинская часть. Старшины наши решили попроситься туда переночевать. Пошли они на КП, стали там договариваться.
        Естественно, на территорию воинской части нас не впустили. Но была там пара больших солдатских палаток. Каждая человек на сорок. Стояли палатки эти не внутри, а рядышком с воинской частью, просто на улице. Ну, просто в степи стояли палатки. Так вот вышел с части кто-то и сказал нашим морячкам:
- На территорию части заходить нельзя посторонним, а в палатки разрешаем.  В них можете зайти и переночевать. А больше мы вам предложить ничего не можем.
       Ясно, что они нас не ожидали. Старшины наши вернулись к нам и говорят:
- Ну, что есть. Все идём вперёд и заходим вот в эти палаточки.

        Мы, все 140 молодых пацанов-призывников, полезли в палатки. БОльшенькими оказались палаточки, серьёзными. В каждой посередине стоит печь-буржуйка и несколько лавочек. Никаких дров не наблюдается, топить печь нечем.

        Мы же пацаны молодые, быстренько все лавочки переломали и начали топить. Естественно и с улицы кое каких веток принесли. Холодно! Согреться надо же. Так вот и нагревали палатки и сами согревались.

       Раскалили мы буржуйки докрасна. Стало потеплее в палатках. Старшины команду отдают:
- Доставайте сухпай и кушайте. Много кушайте, завтра дальше пойдём. Нам ещё весь день идти. Столовых же для нас не предусмотрено. Что тащили, то и поедайте.

       Мы начали доставать тушёнку, ту советскую по граммов 400 в банках её было. Делали так. Ставили банку на печь. Банка разогревалась до такой степени, что вздувалась. Тогда снимали её с печи, пробивали в ней отверстие. Берёшь потом вскрытую банку, отламываешь от булки хороший хлебный ломоть, садишься в уголке и ешь ложкой горячую тушёнку с хлебом. Это было вкусно! Изумительного вкуса показалась нам горячая тушёнка с краюхой хлеба!

       Когда съедаешь порцию, то встаёшь и идёшь к печи. Там берёшь следующую банку. Много ели, пока не отогрелись. Мы были неограниченны в количестве поедаемой пищи. Кто две банки съел, а кто и три. Наш Сан Саныч, уже здесь здорово отличился. В поглощении банок с тушенкой он был лидером. Плотно наелись, чтобы завтра идти не останавливаясь.

       Не помню откуда у нас были ложки. Может они прилагались к сухому пайку, а может мы их из дома брали. Но хорошо помню, что горячую тушёнку ели все ложками.

       Вот так мы ночь скоротали. Поели, покемарили кто где прилёг. Утром пошли дальше. Идти предстояло весь следующий день, полностью мы огибали весь Владивосток. Далеко нас с поезда всё-таки высадили, километров за тридцать от берега.

       Шли мы не строевым шагом, а кто как мог. Болтали про то как дома хорошо, тепло и вообще здорово, поэтому не особенно спешно получалось. Старшины наши смотрели-смотрели на то как мы идём, потом остановили нас и говорят:
- Ну-ка самые большие, человек десять, становятся вперёд строя. Остальные за ними по росту выстраивайтесь.
      Построили они нас. Пошли мы дальше. Впереди своими огромными шагами шагали высоченные призывники, а задние, которые были небольшого роста и шаг у них соответственно был небольшим, чуть ли не вприпрыжку побежали.
      
       Вот так без отдыха и шли-шли-шли мы весь день, нигде не останавливались. Опять тащили свои мешки с сухпаем. И всё вспоминали, какой же вкусной была вчера тушёнка с печки, да с краюхой хлеба в придачу. Кто-то сказал даже, что вот когда вернусь домой, так же разогрею тушёнку на печке и с хлебом съем.
       И я тут себе зарок такой же дал:
- Когда вернусь со службы, куплю пару банок тушёнки, разогрею на печке и наемся как вчера было.

       К вечеру мы подошли к бухте Золотой Рог, там погрузились на катер, который и отвёз нас на остров Русский.

       Получается, что все три года службы я помнил о своей мечте поесть горячей тушёнки. Поэтому, когда я вернулся домой, дня через три пошёл в магазин за тушёнкой. Оказывается, купить её было сложновато, но нашёл всё-таки я в одном из магазинов такую же. Вернулся с нею домой, поставил банку на печку разогреваться. Хлеба нарезал. А когда банка разогрелась и вздулась, открыл её ножом, сел и съел.
Съел, сижу и смотрю на пустую банку – А НЕВКУСНО! Еда мне показалась обычной. Обыкновенное мясо, обыкновенный хлеб.

      Вот та тушёнка была вкуснее. Возможно, те экстремальные условия сделали её такой необыкновенно вкусной? Всё может быть.
 
      Вкусная была тушёнка та, которая кушалась взахлёб на земельном полу под завывание приморской пурги! Я и сейчас  через сорок лет хорошо помню её вкус.