Мы держим рубежи зимы

Мы держим рубежи зимы
(О книге Евгения Антипова «Только рисунок», Серебряный Век, Санкт-Петербург, 2016)

 Ну, чем вы нас удивите? С таким вопросом, возможно даже неосознанным, открываем мы любую, непрочитанную ещё, книгу. Скажу сразу: в книге стихов Евгения Игоревича Антипова «Только рисунок» много удивительного, как удивителен и сам автор. Антипов един, как минимум в трёх лицах, он – поэт, художник, спортсмен (а также: публицист, преподаватель, Великий Магистр клуба XL, и так далее). Мне захотелось написать об его стихах.
 Зачем, вообще, писать о книге, ведь в ней уже всё написано? А зачем водят экскурсии по музеям, ведь в них всё показано? Думаю, что развёрнутые рецензии, статьи о книгах нужны, как и рассказ экскурсовода в музее. А какой мне интерес этим заниматься? Процитирую Антипова: «Но у каждого – душа./ А душа – потёмки.» И, если по одному из определений, поэзия есть зеркало души, то разве не увлекательно поблуждать в отражениях её тёмных закоулков? Так рецензенту приходится стать самым вдумчивым читателем, в чём-то даже психоаналитиком, пытаться видеть не только то, что в строчках, но и то, что за строчками; подобно кладоискателю отыскивать и обращать внимание малоискушённых на ценность и блеск сокровищ поэзии, на перлы словесности, порывы вдохновения автора.
 Книга содержит стихи 1980 – 2015 годов, в ней 126 страниц, обложка украшена репродукцией с картины автора «Суд Париса». На ней изображена обнажённая женщина с яблоком в руке в интерьере музея античных скульптур.(Соответствует ли название картины изображению и похожа ли натурщица на Афродиту? Об этом можно поговорить, но к содержанию книги напрямую это не относится.)
 На фронтисписе изображён мольберт с, приколотым к нему, рисунком Леонардо да Винчи, его знаменитым «Витрувианским человеком», символизирующим, в числе прочего, гармонию мира, единство материального и духовного начал.
 Книга состоит из трёх разделов: «Портретная галерея», «В холодной гамме» и «Только рисунок». Уже по названиям частей книги понятно, что автор представляет себя, в первую очередь, художником, а уже во вторую – поэтом.
 В этом, как мне кажется, проявляется, прорывающаяся сквозь толщу времени, первобытная логика развития культуры. Известно, что первыми попытками древних людей выразить себя были примитивные рисунки, давшие позднее начало иероглифической письменности.
 Стихотворение, открывающее книгу, называется «Гризайль». Для тех, кто не в теме, сообщаю, что гризайль – это не заяц-гриль, а живопись оттенками одного цвета, которая применяется, как правило, для отделки, украшения, интерьеров, имитирует лепнину. В этом стихе за рассуждениями о разных видах живописи виден поиск ответа на вопрос: как жить? Вопрос, можно сказать, экзистенциальный, а упоминание дивана заставляет даже вспомнить о романе «Обломов». Впрочем, это стихотворение – только картинка-надпись на ширме, за которой скрываются более интересные вещи. Заглянем за ширму.
 В разделе «Портретная галерея» можно обнаружить большое разнообразие тем, сюда помещены стихи о людях и событиях современности и глубокой древности.
«Поэму без героя» нельзя с уверенностью назвать сатирической, но люди искусства изображены в ней с весьма ядовитым сарказмом, который есть концентрированная ирония. Первая часть поэмы перекликается с известным стихом Б. Пастернака «Ночь»: «Не спи, не спи, художник…». А у Антипова:
                Ведь ты, художник, можешь
                и ужас и жасмин.
                Ты лишь не спи, художник.
                …Но он, художник, спит.
 Эта же тема, беспристрастного изображения творческих людей, стихопишущей братии,  продолжена в «Алмазном моём венце». Они «идеям искусства / служа беззаветно, / в дискуссиях глохли, / поскольку орали. / Вели себя плохо. / Порой аморально, / Бизоны! и пили, / цитируя Блока          < … > Отпетые дурни, / а в чём-то красавцы. / Вот в литературе / Их след не остался.» Упоминание Блока тут, конечно, неслучайно. Его, широко известное, стихотворение «Поэты» служило и служат «отмазкой», оправданием пьющим виршеплётам. Каждый из них может с некоторой даже гордостью заявить, что у него не просто, а «вселенский запой и мало ему конституций».
 Есть в этом разделе строчки о творчестве и без всякой иронии, а с глубокой                печалью:
                Нездешних томлений наследник,
                хранитель иных хромосом,
                восторженно делай последнее –
                чернилами чиркай в листок!
 Сильно и выразительно написан «Моцарт и Сальери» об одиночестве гения-творца и равнодушии пошлой толпы. Использование в данном случае известных, классических образов придаёт произведению дополнительную глубину и выразительность.
 Есть здесь несколько стихов посвящённых спорту, спортивной юности автора, ностальгические воспоминания об этом периоде жизни:
                Где вы, лирики, где вы, логики,
                атлетический тонус тел.
                Где вы, девочки длинноногие,
                где ты, молодость наша, где?
И разочарование в спорте: «однажды, убегавшись до посинения, высказать грубость и пойти пешком».
 В «Последнем герое» частный случай гибели альпиниста во время восхождения представлен, как крушение в судьбе человека с активной жизненной позицией,  со своим нестандартным взглядом на мир, возвышающегося  над массой обывателей.
  Можно обнаружить в этом разделе книги интересную гражданскую лирику. Создавать подобные стихи непросто, но все крупные поэты, как известно, не могли оставаться в стороне от политической реальности своего времени. Антипову удаётся отражать события современности не газетно, не в лоб, а своеобразно и метафорично.
 Стихотворение «Пророк» как бы продолжает одноимённые стихи Пушкина и Лермонтова. Мне удалось узнать, что написано это стихотворение в противоречивые девяностые годы. И чувства оно вызывает противоречивые.
  Говорят, что мы живём, в наступившее после постмодерна, время постправды, поэтому многое на деле является не тем, чем кажется. Об этом в, посвящённых оппозиции, «Буревестниках»
 События последних лет, искусственно подготовленные и осуществлённые «цветные революции», в частности, события на Украине, подсказали автору тему фантасмагорического и гротескного «Майдана», в котором появляется основной революционер двадцатого века Лев Давидович Троцкий:
             Он – начальник по планете, ультра-левых рулевой,
             непокорный теоретик с непокрытой головой.
             Он акулам чистогана перед лицами бойцов
             с вышки Теотиукана яростным грозит концом.
В «Русской весне» автор обращается к «фрау Европе»: «те пирожки, что несли на Майдан, кушайте сами, мадам».
 Патриотическая тема, тема Родины, России, как приемнице России царской и России социалистической. Содержится в стихе «Мы держим рубежи – пока» :
             Мы держим рубежи зимы
             и никого – за нами.
             Возможно, никого. Но мы
             развёртываем знамя.
И в «Классических розах»: «…За тебя, Россия, тост. / Где ж ещё бессильны пули / перед венчиком из роз?»
 В небольшом стихотворении «Степенным шагом или в мыле» от имени самого Иисуса Христа с горечью даётся оценка многовековому процессу эволюции и деградации, уже в наше время, всего христианского мира:
                О человек, всё в этой жизни
                тебе – бери любой         
                фрейдизма постулат, доктрину
                свободы слова, нимб кумиров,
                Содома сад. (Но метод Рима –
                доверчивость и ложь).
                Совсем иным сей мир был создан.
                Но праздно рассуждать, И поздно…
 Появляются в «Портретной галерее» Антипова «Безумная Ксения», «Пуссен», «Сен-Симон». Привлекает внимание стихотворение «Шекспир» о загадке личности человека, писавшего под таким псевдонимом; загадке, которая тревожит шекспироведов уже несколько столетий и не разгадана до сих пор. Кто вы, господин Шекспир? Антипов даёт вариант ответа:
                С сочувствием вспомню о вас, теплокровных, нелепых.
               слагайте трактаты, трактуйте печальную повесть,
               Учите сонеты. Следов не ищите, я не был.
 Особой любовью автора пользуется эпоха античности, Древняя Греция и Римская Империя. Оттуда пришли: Фемистокл, Фидиппид, Гензерих, сказитель Гомер со своими героями Одиссеем и Телемахом, триста спартанцев и другие. Имена эти и стихи им посвящённые говорят о широте эрудиции автора и некотором его снобизме, пренебрежении простодушным читателем, который, возможно, не знает, кто такие Фемистокл, Фидиппид и Гензерих. Впрочем, это должно стимулировать любопытство подобного читателя, тем более, что при наличии Интернета его легко удовлетворить. Стихи написаны мастерски. Вот для примера отрывок из «Смерти легионера»:
                Завоеватели века,
                труженики от души,
                кто-нибудь драхмы на веки,
                эй. кто-нибудь, положи .

                Позже сбегались черви,
                пробовали на зуб.
                Так и лежал ничейный,
                Ворон клевал слезу.

                Рыжеволосые девы
                – о, непристойность ног! –
                клали на мёртвое тело
                белых цветов венок.
Так писать о временах давно минувших можно только, если ощущаешь неразрывность потока времени, чувствуешь себя частью бесконечного исторического процесса, способен увидеть прошлое как настоящее, а его героев как современников. Читатель может убедиться в наличии у автора, кроме богатой эрудиции, незаурядного художественного воображения. Безупречный вкус и яркая образность в его стихах также присутствуют неизменно.
 Раздел «В холодной гамме» содержит, в основном, пейзажи, в том числе и пейзажи души. Заметно, что желание писать пейзажную лирику приходит к автору обычно осенью или в августе, в её предчувствии. Тема осени сливается с темой города. Подобные стихи вполне традиционны. Кто же не живописал осенний дождливый Петербург и то непреодолимое настроение элегической грусти, которое подобно наводнению до крыш заполняет город в это время? Впрочем, у Антипова это получается красиво и небанально. Например, такие строчки:
                И город последние листья истратил,
                и птицы порхают минорно.
                Блестит фонарями на мокром асфальте
                сей бледный, болезненный город.
Или такие:
                Ваш город забрызган до нитки.
                Из лужиц проклюнется вечер.
                Ну что, мои милые, крыть то вам нечем.
                И осень в ваш город проникнет.
                < … >
                Всё верно, дожди отрыдают.
                …Жуя карандаш, как поводья,
                пойду потихоньку. Лишь в спину проводит
                собака лицом сострадальным.
И эту собаку уже не забыть. Невольно вспоминаются лица животных с картин Филонова.
 Осени посвящено более трети стихов этого раздела, они появляются как бы даже против желания автора:
                Я не люблю тебя, унылый стих,
                рождённый на мгновение, а после…
                Прости меня, ненужный мой, прости,
                всё это – только осень, только осень.

                Обрывки. (Взгляд зелёного стекла;
                помада поцелуев, точно раны…)
                Нет, я не дам и грошика стихам,
                к тому же им, написанным так поздно.
Такое, осеннее, несколько депрессивное, настроение склоняет автора к философским раздумьям о времен вместе с античными мыслителями: «Чего ни напридумывают люди». И латинское изречение «Respice finem» появляется на одной из страниц.
 Есть здесь несколько стихотворений, которые условно можно назвать любовной лирикой. И любовь в них окрашена осенним минором:
                Желтеют листья. Прочно, день за днём.
                Не ты теперь мои ласкаешь кудри.
                Как мудро ты молчишь: у нас, у мудрых,
                Всё звонкое ещё произойдёт.
                < … >
                не плачь слезами, всё ещё случится
                когда-нибудь потом, когда-нибудь.
Тема прощания с былой любовью звучит в стихе «Усвоив то, что брода нет в огне» и продолжается в «(Верлене)»:
                Прохладней гладких виноградин,
                оставлен поцелуй и нам.
                Послушаем шаги, приятель,
                когда уходят имена.
                < … >
                Совсем легко, почти безбольно
                – как эти листья за окном –
                Уходят имена. И только,
                И – никого.
 Интересно и привлекает внимание стихотворение «Чего тебе ещё, художник?» В этом произведении автор обращается своему лирическому герою с речью, в которой характеризует его, как человека весьма талантливого, но тоскующего об упущенных в прошлом возможностях:
                А ты перед лицом планеты
                скорбишь и скорби нет прекрасней,
                чем перечень ничьих и недо –   
                реализованных фантазий.

                Сочувствия? С чего б, избранник?
                Тем – ни гроша, тебе – алтын.
                А ты забыл его истратить,
                а ты зарыл его, а ты…
 Имеется здесь стихотворение о Нью-Йорке, где этот город назван «Титаником мировой печали». А «Пейзаж с лошадью интересен не только двумя внутренними рифмами:
     хорошо               стоять ей на пригорке               – аж печёт! –
    корешок              какой-нибудь не горький             развлечёт
    эту жизнь,           которая проходит.                Вот ведь как.
    Не тужи,              лошадка, всё природе                на века.
 Но о нескольких стихах этого раздела скажу особо, не пожалею красивых слов. Они – летящие, как воздушный поцелуй, неуловимые, как душа поэзии, тают во рту, как пирожные безе. И кажется, что сочинил их некто «лёгкий как ангел, нездешний как снег». Вот, например, такие строки:
             листья весны или лебеди белые
             да уплывут оторвавшись от берега
                < … >
             стихотворенье как вечность прозрачное
             будто оно ни о чём
А вот это, возможно, лучшее в книге, привожу полностью:
                На целый миг застыть
                и не тревожить время.
                Остановить сюжет,
                увидеть мудрость в том,
                чтоб день благодарить
                за те стихотворенья,
                ещё которых нет,
                которым быть потом.

                Не подбирая слог,
                растратить вдохновенье –
                когда словам простор,
                когда слова легки…
                Так, глядя на восток,
                Букет цветов осенних
                беззвучные на стол
                роняет лепестки.

             …Совсем не надо букв.
                Всё просто оказалось.
                И холоден восток, и запад заалел…
                Не искушай судьбу,
                ведь что-нибудь осталось –
                не стих, так лепесток
                на письменном столе.
  «Только рисунок» – третья часть книги, и посвящена  она, в основном, творчеству и творцам: поэтам, художникам. И, предваряющий её, «Витрувианский человек» на рисунке символизирует, в данном случае, художника распятого на кресте своего призвания, пригвождённого и страдающего.    
 В небольшой поэме «Рондо» повторяется тема из первой части, тема неприглядности богемного образа жизни. Автор со знанием дела описывает один день из жизни богемного поэта во всех его непривлекательных подробностях. Как и Блок, Антипов в этой поэме подобного персонажа пытается оправдать чем-то высоким. С наступлением ночи, протрезвевший поэт, поглядывая на луну сочиняет нечто, чему жить-то всего две минуты.
  О глубинной, кровной и невозвратной связи автора и его произведения в стихе на странице 93:
                Он же стих, он до точки. И всё и замрёт.
                И закроются очи, и пальцами в почву.
                Я за пазухой нянчил зародыш. И вот:
                тридцать три механических тюкают в полночь.
 Об этом же, но иначе в «Рембо», а в «Благословении» дуализм блоковских «Поэтов» вновь появляется и у Антипова с фатальной предопределённостью:
             …Вам, кто склонялся над чашей хмельной, а затем
                в сердце вынашивал рифмы для лучшей из тем, –
                тем ,                кто вынашивал,
                день                будет краше вам:
                вашего слова над вами – и присно – тотем.
 Эта часть книги драматична, художник поставлен в ней судьбой перед выбором, можно сказать, роковым. Ярко и эмоционально об этом – в «Старой песенке», где появляется, любимый автором. образ розы, и звучат слова:
«будь ты эльф, будь ты сказочник, а выбирай –/ рисунок или цветок.» Та же тема в стихе «Не сдувал пыльцу с травинки». Драма художника становится похожа на любовный треугольник. Отдавая всю творческую энергию, эманацию души, лучшие её движения своим творениям, он всё же тоскует о живом цветке, благоухающем и тленном. Предлагается выбор между произведениями искусства и их прототипами в реальной жизни, между созданиями человека и творениями природы, между искусственным и естественным. (От себя добавлю, что счастлив тот, кому не пришлось выбирать, а удалось гармонично сочетать и то и другое.)
 Но в книге болезненный выбор сделан в пользу рисунка, как и было заявлено в заглавии:
          Мир несётся по долгой орбите,
          Мы несём свой папирус. Рискуем,
          констатируя жизнь в виде литер,
          мы оставим лишь почерк, рисунок.
               < … >
          остаётся рисунок событий
          незаметных, значительных. Сумма
          на папирусе и на орбите –
          обязательно. Только рисунок.
 Красива поэма «Летучие голландцы». В ней Лирический Герой представлен в разных ролях: юного самонадеянного Икара, безупречного, готового умереть за свой Рим, легионера, мудрого старика Рембрандта, сатира Марсия, полюбившего флейту, и призрачного Летучего Голландца. Автор обращается к последнему:
                На выбор: слава, суицид,
                Любовь и просто жизнь –
                но суетись, не суетись,
                а это миражи.

                В твоём загадочном НИГДЕ
                реален  лишь полёт.
            …Лети Голландец, как летел             
                и каждому своё.
 В параллельных монологах «Гамлет и Офелия» изображена трагедия обречённости, фатальной обречённости жизни на смерть. Им невозможно даже дотронуться друг до друга и неотвратимо движение обоих к гибели. Так представляется, что стоят они по разным сторонам сцены, читают свои тексты по очереди: Гамлет, Офелия, Гамлет и так далее. Прощаются друг с другом и со зрителями. Использование автором классических героев, с уже известной судьбой, как уже было отмечено выше («Моцарт и Сальери») придаёт произведению дополнительную глубину и окраску, вызывает у читателя уже ранее испытанные эмоции, добавляя к ним новые:
                ГАМЛЕТ
                Трон ничей – не предполагал,
                на успех талант не менял.
                Что успех? – лишь театр, балаган.
                Вот и нет среди нас меня.
   Есть ещё заметное стихотворение «Парк» («Магистр Мистерий, о Парк»).В нём погоня за утраченным временем фантасмагорична.
 Завершают раздел и книгу несколько стихов как бы подводящих итоги прошедшего периода жизни автора: «Ждёт меня мой холидей день за днём», «С клеймом магическим и вечным», «Ну вот пересчитано с карандашом».
 Книга прочитана. Хочется как-то обобщить, определить её основную страсть, пафос, то яркое чувство, которому подчиняется всё содержание. Сделать это достаточно сложно по причине разнообразия тем, стиховых форм и поэтических приёмов, используемых автором, соседства сарказма, иронии, с тончайшим лиризмом. В результате приходится сделать вывод, что пафосом книги является само творчество, искусство, тот иероглиф, который останется на папирусе, камне, холсте, и отразит «любовь к небесам и земле», а также жизни, Родине, красоте, Санкт-Петербургу и так далее.
 Написав довольно много о содержании книги, скажу несколько слов и о форме, которая в стихах имеет значение не меньшее, а иногда и большее, чем содержание. С формой у Антипова всё в порядке, владеет он ею свободно, возможно, даже виртуозно. Можно уверенно написать о его стихах, что они не только зеркало души, но и лаборатория речи. Он может рифмовать и через одну строчку и  через четыре, может рифмовать и по два раза в середине строки, и дактиль у него получается, и хорей с паузами, и ассонансные рифмы, и анжамбеманы. Есть в книге и анаграммы из имени отчества и фамилии автора, а также два произведения, каждая строчка в которых является палиндромом. Например, вот несколько строчек из «Римского»: «оковы – в око!/ виват – с! оставив/ мокриц с цирком,/ идём к меди!/ метём росу, мусор метём!/ Рэм умер!». Конечно, труд автора по составлению палиндромов достоин уважения и даже удивления, но читать их для удовольствия проблематично.
 Ещё надо упомянуть, что Евгений Игоревич Антипов является учеником Виктора Александровича Сосноры и влияние творчества учителя можно заметить кое-где в текстах.
  Конечно, я в своём небольшом сочинении не смогла объять необъятное, написать обо всём, но это и не нужно. Пусть тот, кто возьмёт эту книгу в руки сам открывает её тайны, ищет то, что созвучно только его душе.
 Основной вывод после прочтения: книга очень интересная, написана мастерски с любовью и о любви, в широком смысле. Автор представляется в ней читателю уже не юношей бледным с поникшей розой в руке, а вполне зрелым поэтом, подводящим итог одного из периодов своей жизни. Рекомендую книгу всем любителям русской поэзии. Буду ждать новых книг.

Апрель 2017 год.    Светлана Хромичева.