Бухгалтер

1. Из истории училища

               Профессиональное училище (ПУ-11) в селе под названием Часы ***ского района ***ской области, было довольно-таки старым. Основано оно было в 1963 году, но здание, которое оно занимало, уходило своими корнями в 19 век. Это был самый настоящий купеческий дом: большие окна, кладка из непривычно малого кирпича, толстые стены. Правда сейчас, весь дом уже был в трещинах, краска облупилась и в окна дуло. Время наложило свой отпечаток на этот огромный дом, тем более, что там за последние сорок лет не проводилось ни одного капитального ремонта.  Местные рассказывали, что в доме этом раньше жил один зажиточный купец по фамилии Севастьянов. Была у него жена и две дочери-дурнушки. Севастьянов много занимался торговлей, ездил по окрестным деревням и селам с телегами, полными муки, мяса и пива. Уж больно люблю это пиво сам купец, от того и живот себе отрастил. В хозяйстве его трудилось много работников, и платил он исправно. Овцы и козы давали шерсть, из которой все местные бабы шили себе платки и шали. Жил он себе и богател играючи. Но вот наступил 1917 год, и когда по всей стране стали гнать богачей, то погнали и Севастьянова. Рассказывали, что когда красные ворвались в село, купец был дома: за столом чай пил с пряниками. Его выволокли во двор, а он сдуру схватился за вилы, торчавшие из стожка, и тут же был заколот штыками. Жену его и дочек куда-то потом увезли, да больше их в тех краях и не видели.
В период Гражданской войны здесь помещался пункт военного комиссариата, а после 1927 года и вплоть до 1962 года, здание это было отведено для сельского совета. А в следующем году в Часы приехал некто Засеченов Петр Николаевич, который и основал здесь будущее ПУ-11. Совет перешел в другое место. Поговаривали правда, что Засеченов проштрафился в своем колхозе, где до этого занимал место председателя. Откуда он прибыл – неизвестно, и многие считали, что он просто сбежал. Однако, это были всего лишь побочные слухи и мнения. На деле же Петр Николаевич оказался довольно-таки компанейским и деловым организатором. Имея в наличии определенный капитал, он быстро пустил его в оборот и, как показало время, не ошибся с выбранным направлением.
Вначале ПУ было ориентировано на подготовку специалистов в области механизации сельского хозяйства. Имея в своем распоряжении один трактор и два комбайна «Нива», училище тем самым привлекало под свои стены все больше и больше учеников. В большинстве своем это были молодые люди, которые по способностям и знаниям едва дотягивали до девятого класса средней школы. Им нравилась эта техника, и они были довольны тем, что учатся в местом ПУ, поскольку городские университеты и колледжи были им просто заказаны.
С каждым годом увеличивался объем финансирования ПУ-11 государством, и где-то ближе к 1976 году расширилась и сфера специализации: теперь вместе с трактористами и комбайнерами здесь стали готовить швей и поваров. А это значит, что в училище появилось много девушек, чего раньше, конечно, не было. А в 1979 году, за полгода до ухода из жизни Петра Николаевича, в ПУ-11 стали преподавать бухгалтерский учет.
Первым кто стал готовить бухгалтеров, стала преподаватель Ирина Сергеевна. Она была довольно строга и высокомерна, но при этом очень хорошо знала свое дело. Она проработала вплоть до 1991 года, а потом просто уехала из Часов. Советский Союз рухнул тогда как плохо сложенный карточный дом, хотя он рушился уже последние лет пять и этого нельзя было не замечать.
Засеченов умер так, что про тех говорят: сгорел на работе. Но сгорел он в буквальном смысле этого слова. Частенько садился Петр Николаевич за руль «Беларуса» и самолично ехал на пашню. Проверял как идет посевная, да и самому разок-другой пройтись по землице тракторным плугом лишним не будет. Хотел на себе ощутить дух настоящей работы, почувствовать его, сидя не в теплом и душном директорском кабинете, а в пропахшей бензином кабине трактора. И вот, однажды, возвращался он с поля. Правда, был там крайне недолго, просто крепко поругался с трактористом Ермоленко, любителем выпить. И гнал обратно чуть быстрее обычного, весь накрученный, с гулко бьющимся сердцем. Когда проезжал он в ворота, сорвало тормоза у его «Беларуса», и Засеченов на полной скорости влетел в гараж, тогда еще полупустой. Тяжелый взрыв разорвал окутывающую округу сонную тишину. Так и не стало тогда Петра Николаевича. Все работники училища и ученики провожали директора в последний путь. С тяжелым сердцем опускали его гроб в ту землю, которую он так любил.
А вскоре пришел новый директор, Синицын Владимир Никифорович, и все снова встало на свои места и прежнее горе забылось. Началась новая работа, новый период в жизни училища. А спустя примерно десять лет после Перестройки порог ПУ-11 переступил новый преподаватель бухгалтерского учета – Евгений Иванович Ворожцов. Именно с его появления в Часах и начинается наша история.

2.

А теперь представьте, пожалуйста, себе высокого и худого мужчину, лет тридцати пяти с короткими черными волосами и чуть бледным лицом. Одет он обычно бывает в темную куртку и брюки, и при ходьбе немного сутулится. В руке у него портфель из коричневой потрескавшейся кожи, а на носу очки с толстыми стеклами. Представили? Так вот это и есть Ворожцов, наш герой. Окончил он экономический факультет ***ского университета, потом в течении нескольких лет работал бухгалтером в СХПК им. Кирова в соседней области. Был одно время женат на учительнице русского языка, но затем, прожив пару лет в браке, развелся. Как оказалось, произошло это по банальной причине несходства характеров, но мало кто знал, что Ворожцов еще тогда подозревал Елену в измене. В какой-то момент он уже просто больше не мог находиться рядом с ней и решил все порвать. Он узнал, что в Часах требуется преподаватель бухучета, и прямо в тот же день, после окончания бракоразводного процесса, уехал.
Одна комнатка в стареньком общежитии без горячей воды. – вот что было предоставлено ему в качестве жилья. Самое главное есть стол для работы и аллея для прогулок в сосновом лесу, вот что подумал он в тот день, когда впервые оказался в Часах. Тем же вечером, оставив портфель в комнате и заперев дверь на ключ, он пошел прогуляться.
Сейчас в конце августа вечер наступал немного раньше, чем летом, и было уже довольно прохладно. Ворожцов решил пойти на ту самую аллею, что приметил еще днем, когда автобус вез его до вокзала.
Часы были окружены с одной стороны полями, а с другой - лесом. В основном это были типичные сосновые посадки: молодые и зрелые сосны стояли красивыми стройными рядами, словно солдаты, выстроившись в длинные шеренги. Кое-где разрастался кустарник и маленькие деревца. Здесь было почти темно и как-то по-особенному тихо.
Евгений бродил туда-обратно по аллее, слушая как под ботинками хрустят первые опавшие листья. Ему непременно нужно успокоиться. Да, это первое, что он должен был сделать. Самое главное, держать мысли и чувства в порядке. Здесь в Часах самое подходящее место для этого, в этом не может быть и доли сомнения. Даже время здесь тянется как-то необычно медленно, тягуче, словно сквозь воду или густую пелену холодного тумана. Он почувствовал это буквально с первых минут как очутился здесь.
Но что это, ведь уже совсем поздно, а он все ходит и ходит, и на мгновение ему даже показалось, что он уснул на ногах. Хватит уже на сегодня прогулок, пора возвращаться в свое общежитие. Скорее спать, постараться разгрузить отяжелевший мозг.
Ворожцов сунул руки в карманы, почувствовав неожиданный холод, и скоро зашагал по направлению к общежитию.
На самом выходе из леса он вдруг остановился, прислушался. Тишина. Осенний лес был погружен в спящую дрему: ни один лист на дереве не шелохнется. Однако, мгновение назад, он что-то явно слышал. Тихий, едва заметный шорох, а может быть и вздох за своей спиной.
Евгений обернулся. Аллея тонула в темноте. При всем своем желании он ни за что не смог бы ничего разглядеть. Тишина оставалась по-прежнему тишиной. Ему определенно нужно больше отдыхать, а то уже начинают мерещиться всякие звуки. Он повернулся и пошел в обратном направлении. Но еще какое-то время, пока Евгений не отошел достаточно далеко от леса, его не покидало ощущение, что чьи-то глаза настойчиво буравят его спину.

3.

Спустя несколько дней, 2-го сентября, Ворожцов провел свое первое занятие с учениками. Он вошел в класс довольно быстрой и уверенной походкой, хотя очки на его носу немного подрагивали. Евгений положил портфель на учительский стол и огляделся. Учеников было очень немного. За двумя партами сидело четверо. Один парень и три девушки. На вид всем не больше пятнадцати.
- Здравствуйте, - проговорил Ворожцов. – Я ваш новый преподаватель по бухгалтерскому учету.
Тут же послышались едкие смешки. Как он ни старался, но предательски дрожащий голос видимо выдал его волнение. Но Евгений сделал вид, что ничего этого не заметил. Он раскрыл портфель и вынул оттуда учительский журнал и ручку. Затем отодвинул чуть в сторону стул и сел на него. Стул тихонечко скрипнул.
- Надеюсь, вы принесли тетради, - продолжил он, глядя в журнал. – Потому как сейчас мы начнем проходить теорию. И нужно будет записать несколько основных определений.
- А зачем это нам? – нагло и главное, неожиданно, произнес парень.
Ворожцов почувствовал как к его лицу вдруг подступила кровь. Ему стало очень жарко, и он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
- Вы пришли сюда получать специальность, молодой человек. И теперь, будьте добры, учиться.
- А я все-таки не понял, - наигранно удивленно сказал парень, и обернулся к позади сидящим от него девушкам, которые тут же захихикали. – То в школе сидели – парились, а теперь что же, серия номер два? – Смех стал сильнее.
- Как вы разговариваете в присутствии преподавателя? – вскипел Ворожцов. Он был уже очень красным и стремительно потел. – Назовите свою фамилию!
- Вот еще! – парень откинул на затылок козырек красной кепки.
- Что? – Евгению показалось, будто стекла его очков вдруг запотели. Он шумно выдохнул и сказал: - Немедленно выйдите из класса. И я сегодня же поговорю с вашими родителями.
- А у меня их нет, так что, пожалуйста! – выпалил парень, поднялся и вышел, с шумом захлопнув дверь.
- Он, правда, сирота, - проговорила одна из девушек, блондинка. – Отца его никто не знает, а мать умерла лет десять назад.
- И что же, у вас здесь все такие обиженные сироты? – Ворожцов снял очки и принялся усердно протирать их носовым платком.
- Не нравится – уходите, мы вас сюда не звали, - медленно и как-то лениво проговорила другая девушка, черненькая. В ее полупьяных глазах читалось откровенное презрение и брезгливость.
- Я пришел к вам преподавать предмет, - Ворожцов вновь смотрел на девушек через очки. – И не вам мне указывать, что и как мне следует делать. Если не желаете учиться – воля ваша. Но в конце уже первого семестра будет экзамен. Все это ваши проблемы, не мои. Учтите это. – Он встал, подошел к доске и взял в правую руку мел.
- А если у вас будут проблемы?
Он не видел, кто именно сказал это, но догадывался, что это была та, черненькая. Не обращая внимания на эту злостную реплику, он объявил:
- Раздел первый. Теория бухгалтерского учета. Общая характеристика хозяйственного учета, – и стал все это записывать на доске.

4.

Евгений сидел в учительской и раздраженно смотрел в окно. Прямо напротив стояла береза, на нижней ветви которой расположилась пара ворон. Ветер сдувал последние листья, качая уже голые ветки, но вороны не улетали, а продолжали сидеть рядом друг с другом, словно пара влюбленных, для которых в мгновение близости не существует ничего кроме нежного тепла другого.
Он вдруг поймал себя на мысли, что думает о Елене. Но нет, он не должен позволять себе этого делать. Все это уже далеко в прошлом, прочь, прочь…
- Как они вас приняли? – раздался голос у него за спиной. Евгений от неожиданности резко обернулся. Перед ним стоял Николай Игоревич, директор. Пиджак слегка прикрывал его вывалившееся через ремень брюхо. Длинные усы переходили в короткую, уже начавшую седеть, бороду.
- Они ничего не писали, - Ворожцов поднялся и посмотрел прямо в глаза директору. – Парня я выставил за дверь, а девушки просто сидели и балабонили между собой все два урока. Не уверен, что они что-нибудь поняли из того, что я им рассказал.
- А вы не переживайте, - ободряюще кивнул директор. – И, знаете что, давайте-ка присядем, - и он указал Ворожцову на стул. Тот послушно занял свое место.
- Не хотите ли чаю? Или, может быть, кофе?
- Нет, спасибо. Пока не хочется.
- А я бы не отказался, - директор взглянул в окно. Вороны все еще сидели на ветке, хотя ветер заметно усилился и крупные капли дождя уже падали на их иссиня-черные перья. Затем он вновь посмотрел на Евгения.
- Знаете что, - продолжал он доверительным тоном. – Если вы хотите у нас работать, вы просто должны принимать все как есть. Мы вас не держим.
- Я понимаю, - начал Евгений. – Но терпеть такое отношение…
- У нас всегда были трудные дети, и мы все к этому уже привыкли. Пришлось привыкнуть. Кроме того, у нас очень много сирот и детей из малообеспеченных семей. Преподавать и работать с такими, конечно же, нелегко, но нам просто приходиться мириться. Они же, в конце концов, тоже люди, - и он развел руками.
- Конечно, возможно, вы правы. Просто у меня еще нервы стали сдавать в последнее время.
- Говорят, что вы недавно развелись с женой?
- Да, неприятное событие. Я не хотел бы сейчас об этом говорить.
- Понимаю. И извините, если что не так.
Директор немного помолчал, а потом добавил:
- А все-таки, скажите, вы же не намерены покидать нас прямо сейчас?
- Да нет, я думаю, что пока останусь, - Евгений посмотрел в окно. Ветка березы была пуста, дождь перешел в ливень и вороны исчезли. – Время покажет.

5.

А много лет назад (кажется, что с того времени прошла целая вечность), у него было Детство. И небо тогда казалось светлее, даже не смотря на нависшие тяжелые тучи, радуга была ярче, а солнце теплее. И все было намного проще, а будущая жизнь ограничивалась лишь сегодняшним счастливым днем.
- Женя, Женя! – кричала мама, которая тогда еще была жива, здорова и прекрасна как солнце или как сама жизнь. – Пора обедать!
Но мальчик ее не слышал. Он бойко нажимал на педали «Орленка» и тот нес его вниз с холма по дороге. Теплый июльский воздух с силой стремился ему навстречу, то и дело заставляя прикрывать глаза и мешая дышать, но ему было весело и здорово, а потому, он смеялся. Смеялся так, как можно только смеяться, когда тебе всего десять.
Вот на боковой дорожке показался Сергей. Он тоже был на своем велике. Целый столб пыли окутывал его с головы до ног. Он ехал куда быстрее Жени, явно намереваясь его обогнать.
Серый влетел на дорогу, будто стрела, и теперь они неслись вместе.
- Ха-ха! – выкрикнул Серый. – Маленький мальчик затеял большие гонки! – и тут же ударил Женю ногой. В том самом месте как раз началась песчаная почва. Женя не успел еще ничего понять, как вдруг руль вышибло у него из рук, и он полетел кувырком через голову.
Как добрался до дома – о том он не помнил. Его привел с собой насмерть перепуганный Сергей. Привел и оставил стоять у калитки перепачканного, всего в пыли, Женьку, с разбитого виска которого обильно текла кровь. Он действительно тогда ничего не помнил. Словно тот период, когда его ударила нога Серого, и он очутился вдруг перед калиткой своего дома, был начисто вырезан из его памяти. Мама еще спросила его тогда: что же с ним случилось, но он лишь отрицательно покачал головой, и не сказал ни слова. Но падение не прошло для него бесследно. Височная кость была почти пробита и Женька постепенно начал терять зрение на один глаз. Правда, выяснилось это не сразу, а спустя лишь два года. И вот так, можно сказать неожиданно для себя, он стал очкариком. В школе его поначалу частенько побивали, но только до шестого класса. Теряя зрение, он стал стремительно расти вверх, и вскоре стал уже выше всех своих одноклассников. Правда, он был довольно худым, но кто, скажите, стал бы непрестанно накидываться на высокого парня, пусть и худого в очках? Нападки продолжались, все верно. Но они все более напоминали жалкие попытки маленьких дворовых собачек лаять на здоровенных слонов. И в скором времени его оставили в покое.

6.

- И зачем ты это сделал? – спросила Ира Ифутина у севшего к ней за парту Дениса Рябова, по кличке Рябой. Он только что вернулся от учительского стола с маленькой ножовкой в руке, и теперь быстро засовывал ее в пакет. Козырек красной кепки прикрывал его темное и неумытое лицо.
- Посмотрим, что будет, - ответил Рябой и убрал пакет под парту. – Авось посмеемся.
- Да уж, посмеемся. Ну и шуточки у тебя! – проговорила с задней парты Лена Князева и пригладила рукой свое черные волосы. – Сплошной черный юмор.
- Ты же сама обещала ему проблемы, - повернулась к ней Ира.
- Ой-ой, а ты, значит, заступиться решила? Бухгалтер, милый мой бухгалтер! – пропела Лена и звонко рассмеялась.
Ира внезапно зарделась как помидор и уставилась в свою тетрадку.
- Делайте, что хотите, но без меня, - сказала она.
- Значит, влюбилась, - подвела итог Лена.
- Тише! Он, кажется, идет! – предупредительно шикнула на нее Катя Светлакова. Закончив красить ногти, она быстро убрала лак в сумочку.
Дверь открылась и вошел Ворожцов. Как всегда в неизменных очках и с портфелем в руке. Он поздоровался, услышав в ответ тишину, и прошел к столу.
Все, даже Рябой, не отрываясь смотрели на учителя. Только Ира, казалось, прилипла глазами к стулу, на который должен был сесть Ворожцов. Пока что он его отодвинул в сторону, и теперь смотрел на учеников.
- Ну, что же… Давайте сразу и начнем новую тему. Сейчас я все расскажу, а потом мы все вместе вспомним о чем говорили на прошлом уроке, - он повернулся к доске и взял мел. Портфель остался лежать нераскрытым, стул – отставленным в сторону.
- Не выспался, - шепнула Лена и тут же зажала рот, чтобы не засмеяться.
- Заработался, - добавила Катя, и они захихикали с ней на пару.
Ворожцов все это слышал, конечно, однако, видимо решил пропускать подобные реплики мимо ушей. До поры до времени.
- Записываем: Хозяйственные операции. Понятие о средствах и источниках, - и стал царапать мелом по доске.
Никто из учеников не достал тетрадей. Катя закручивала на пальце локоны, Рябой ковырял гвоздем парту, а Ира,  все так же напряженно, продолжала смотреть на учительский стул.
Евгений обернулся. Они смотрели на него как-то испытующе, словно бы ожидали чего-то. А этот Рябов, да он чуть ли не прыгал от восторга, - так сияло его лицо. Не иначе что-то такое замыслил, это уж точно. И ничего хорошего ждать от них не приходится. Будь, что будет. Он начал читать им лекцию, расхаживая перед доской, время от времени совершая руками неопределенные жесты. Сейчас он был в своей гавани, в так называемой «бухте бухгалтерии», и строго держался правильно выбранного им курса. Евгений даже на минуту позабыл про учеников, которые, вероятно, что-то замыслили. Сейчас он был даже не Ворожцовым, он был Бухгалтером.
Наконец, он закончил, неожиданно прервав свою речь и уставился на портфель, который он оставил лежать на столе, так и не открыв. А ведь с самого начала требовалось сделать кое-какие отметки в журнале, а он и забыл про это. Со вспотевшего лба его падали капли пота, но он не замечал этого. Евгений прошел к столу, открыл портфель, вынул журнал, и тяжело плюхнулся на стул. В тот же миг раздался треск, словно бы переломилась толстая ветка. Подпиленная Рябым ножка стула сделала свое дело: бухгалтер полетел на пол. Когда он распластался на спине, в его ушах все звучал и звучал торжествующий хохот.

7.

Когда Лене Симоновой (будущей Ворожцовой) исполнилось тринадцать лет, она по-настоящему сильно влюбилась. Виновником ее мечтаний и первых бессонных ночей стал Леонид Петровский – лучший певец и гитарист сельской школы. Ни одно мероприятие, ни один праздник не обходились без Петровского и его песен. Он был той искрой, что зажигает огонь в других душах. В том году он собирался закончить школу и, видимо, подаваться в бродячие артисты. Но подобные слухи распространяли лишь злые языки. Петровский действительно учился из рук вон плохо и последние лет пять его и держали-то в школе исключительно за его неординарный талант. Просто других таких не было. К слову сказать, он вообще не учился, а лишь отсиживал положенные часы. И на памяти преподавателей не было ни одного случая, чтобы хоть кто-то из них услышал хоть раз вразумительный ответ от Петровского. Обычно на уроке он вставал и молча, как пень, смотрел на учителя. Но когда Леонид выходил на сцену, держа в руке любимую свою гитару, - он преображался буквально, и более уже не напоминал того тупого истукана, которым был не более как пару минут назад на уроке. Он мог спеть и сыграть практически что угодно, и как сыграть! Внимание и слух зрителей разом переключались на волну его голоса и на неуловимые движения играющих пальцев. К тому же Леонид постоянно совершенствовал и самостоятельно изобретал все новые и очень эффектные способы игры. Уж в этом он был поистине талантлив, в этом его Бог наградил.
На одном из таких концертов (кажется, это было накануне праздника 8 Марта), его и увидела Лена. Красивый, дерзкий, - так подытожила она свои первые впечатления. Нечего было и говорить, что с тех пор он надолго завладел ее сердцем. Каждый день она все чаще пыталась вертеться у него на глазах, чтоб удостоиться хотя бы капельки его внимания. Но все было тщетно: Петровский ее в упор не видел, как бы та не старалась. Все дело было в том, что вокруг него постоянно собирались толпы других девчонок, которые то и дело просили его спеть что-нибудь новенькое. И на тот момент он уже успел выбрать себе королеву. Прекрасная Татьяна, - так думал он о своей избраннице. А Лена была не то чтобы некрасива, а как-то уж слишком проста и незаметна.
И как Петровский упорно не видел (а может, и не желал видеть) чувства Лены к нему, так и Лена в свою очередь не видела и не замечала того, как на нее смотрит тот высокий и тощий очкарик, которого, кажется, звали Женькой. Учился этот тип в параллельном с ней классе и был для Лены не более чем тенью, невидимо скользящей за ее спиной.  А вот что нашел в ней сам Женька – вот вопрос. Ведь Лена была, самой что ни на есть, обычной девчонкой, с косичками и розовым бантом, в школьном коричневом платье и белом фартуке, черных лаковых туфлях на маленьких ножках. А может, он увидел в ней что-то свое, родственное ему самому, быть может, созданное для него самой матерью-Природой. Подобные мысли были еще тогда неведомы ему, он понимал лишь то, что влюбился и точка. И никаких рассуждений.
Проходя мимо нее по коридору, Женька невольно замедлял шаг и отчаянно всматривался в ее глаза. Хотел, чтобы она увидела и все поняла. И он не прекращал этих своих робких попыток, хотя и знал, что Лена вовсю засматривается совсем на другого парня. И на кого? На этого вертихвоста Петровского! Вот это-то и бесило Женьку больше всего, и он уже тогда испытывал нечто схожее с ревностью, хотя и не отдавал в этом себе отчета.

8.

Часы – довольно-таки большое село, но слухи в нем, как впрочем и в любой другой густо населенной местности, разносятся на удивление быстро. И если какая новость появлялась с утра, то к вечеру того же дня она обычно была разослана повсюду, причем в самых разнообразных вариантах. Самым распространенным слухом на тот день (19 октября) стало извести о том, что молодой бухгалтер избит учениками-студентами до полусмерти. Так вот всяком случае передавали беззубые старушонки с лавочки на лавочку, со двора на двор. При этом они так горестно и картинно охали, качая головами, точно высушенными тыквами. Еще один слух (самый нелепый) был о том, что бухгалтер скончался. Это была очень популярная версия, и она совершенно бесплатно перелетала из одного рта в другой. Да уж, жителям Часов теперь было что обсудить. Тем более что к этому имелись определенные основания. Факт был в том, что Ворожцова никто не видел вот уже вторые сутки. Но хозяйка общежития знала, что Евгений вернулся в тот день как обычно к вечеру после занятий, и теперь все это время отсиживается к себя в комнате. Знали и при этом горячо поддерживала самый нелепый слух. Так сказать, пробовала на вкус начинку сладкого пирога и не желала с ней расставаться.
Евгению было плевать на все эти слухи. Правда, плевать ему было и на все остальное. Он просто лежал и смотрел в потолок. Не чувствуя ни голода, ни жажды, он пребывал в каком-то странном оцепенении, и не хотел ничего, ровным счетом ничего. Мысли его блуждали беспорядочно, словно тени от деревьев на стенах. Он не ощущал течения времени и день был для него ночью, а ночь – днем.
Временами ему являлись образы, зачастую странные и ужасные: он видел себя падающим со стула на пол, видел злобную ухмылку Рябого. Но были и другие образы, такие, что ему невольно хотелось возвращаться к ним снова и снова. То были Ее глаза, большие глубокие глаза Елены. Она смотрела на него из темноты, стоя на какой-то тропе между деревьев, смотрели и грустно ему улыбалась. А потом он подходил к ней и брал ее за руку, и ладонь ее была очень мягкой и теплой, как рука матери, рука самого близкого человека.
В такие минуты у Евгения на глаза невольно наворачивались слезы, и он вдруг совершенно внезапно поймал себя на мысли, что хочет вернуться к ней. Да и не просто хочет, а жаждет этого. И это после развода, после всех своих нелепых и глупых предположений и убеждений в ее измене. Но таковыми они стали казаться ему только сейчас. Разве у него были когда-нибудь весомые доказательства? Только лишь подозрения и ничего больше. Да, он видел ее, когда она шла по улице с этим Петровским, ну и что с того? А то, что этого как раз и хватило, чтоб оборвать те невидимые нити, которые до этого так прочно связывали его и Елену. Но даже если что-то у них и было, сейчас он был готов простить ей все, абсолютно все. Ведь она по-прежнему еще оставалась для него последним близким человеком на всей земле, и он должен, просто обязан вернуть эту женщину!
В какой-то момент им вдруг овладел такой страстный порыв, что он поднялся, наскоро оделся и вышел из общежития. Стояла глубокая ночь. Во всех домах уже давно погасли огоньки света. Ворожцов незаметно покинул территорию общежития, и побрел по темной улице к сосновому лесу.

9.

На аллее было почти так же темно, как и в прошлый раз, да и тишина стояла такая же необыкновенная. Только холоднее было намного. Казалось, что вот-вот выпадет снег – таким ощутимым и явным был его запах.
Евгений ежился в своем пальтишке, подняв воротник, и глубоко засунув руки в рукава. Да, следовало бы одеться для такой прогулки немного потеплее, особенно если хочешь пройтись и подышать воздухом октябрьской ночью после полуночи. Ну ничего, сейчас он просто дойдет до конца аллеи и вернется обратно. На мгновение его вдруг словно пронзило внезапное чувство страха и неопределенности: а есть ли у этой аллеи конец? И если да, то куда он ведет? В тот раз он не прошел через всю аллею, да и сейчас не был особенно готов к этому. Но почему это он так встрепенулся? Что тут странного, в этой аллее?
Он мог бы сказать, что ничего странного здесь нет, но в тоже время он чувствовал что-то такое, чему он не смог бы дать определенного объяснения. К примеру, это вновь возникшее ощущение, что за ним наблюдают. Он пялил глаза в темноту, но ничего ровным счетом не видел. Быть может, на него так действует этот лес? Вполне возможно. Все здесь какое-то не такое…
Пройдя еще несколько шагов, он повернул назад. Свежий воздух приятно взбодрил его разгоряченный мозг и теперь Евгений смотрел на все несколько под другим углом. Срываться с места и искать Елену он уже не хотел. В первую очередь потому, что не желал выглядеть беглецом и трусом перед учениками, да и перед всем училищем тоже. Пусть они не думают, будто он слабак и так легко может уйти с поля боя. А то, что классная аудитория превратилась для него в настоящее поле боя, - в этом он уже и не сомневался. Он им еще покажет себя, проявит свою твердую руку. А что касается Лены… Он поедет к ней, когда начнутся зимние каникулы, т.е. сразу после нового года. Это решение показалось ему наиболее рациональным и верным. Окончательно утвердившись в нем, он почувствовал безмерное облегчение.
Перед тем как покинуть аллею, он вдруг особенно четко ощутил на себе чей-то взгляд, который в эти мгновенья уже не просто наблюдал, а буквально цеплялся за него.
Евгений обернулся, успев заметить что-то мелькнувшее далеко за деревьями. Что-то на мгновение появилось и исчезло, стоило ему посмотреть в ту сторону. Но это все ему не привиделось, это точно. Он действительно видел что-то. Неужели какой-то человек  ходит за ним по ночному лесу и наблюдает за ним? Но кому это может быть нужно? Да и зачем вообще это делать? Евгению вдруг стало очень холодно и он, более не раздумывая над такими вопросами, повернул к общежитию.
 
10.

Когда Женя Ворожцов впервые подарил Лене свои стихи, он ожидал какой угодно реакции, но только не того, что случилось. Произошло это спусти три месяца после того, как он влюбился в нее. Стихи он готовил уже целую неделю и все думал как подойти к девочке и отдать их ей. Думал и ничего не мог придумать. Но перебороть свою нерешительность можно было лишь одним способом: начать действовать. Он еще некоторое время колебался, поджидая удобного случая, а потом вдруг понял, что откладывать больше нельзя. Иначе он никогда уже этого не сделает.
В тот день Женя вышел в коридор, держа в руке тетрадный листок со стихами, и направился прямиком к Лене, которая стояла у окна и рассматривала играющих в футбол мальчишек. Но на этом поле для нее существовал лишь один человек – Петровский, и именно за ним она и наблюдала. У того, кстати, получалось управляться с мячом ничуть не хуже, чем с гитарой.
Лена, заслышав шаги за спиной, обернулась и так посмотрела на Женю, что тот мигом залился как маков цвет. Но все же сквозь подступившую дурноту и бешено колотящееся сердце, он сумел выдавить:
- Это тебе, Лена, от меня, – и подал ей листок. Она взяла у него стихи с видом полного безразличия и стала читать. А когда, наконец, прочитала, то посмотрела на него так, словно он подал ей змею, а не листок со стихами, и сказала:
- Ботаник! – а затем ударила его листок по щеке и пошла к лестнице.
Когда она исчезла из виду, Женя посмотрел вниз на пол и увидел измятый листок со своими стихами, валявшийся словно разбитое сердце у его ног. Да, это не стихи тогда валялись у его ног, это было его сердце.
С того момента Женя бросил писать и некоторое время ходил, словно прибитый. Но все дело в том, что он и не думал забывать о Лене. Напротив, он стал гораздо больше думать о том, что ему дальше делать и как добиться того, чтобы она его хотя бы выслушала для начала. Со стихами действительно вышло очень глупо. Не стоило вот так сразу признаваться в любви, этим он только ее спугнул. А следовало быть очень осторожным, особенно с такими нежными птичками, которые любят брать зернышки лишь из особых рук. И он снова принялся ждать.

11.

Подходящий момент наступил почти ровно через полгода. Многое произошло и изменилось за это время, но кое-что по-прежнему оставалось неизменным: влечение Лены к Петровскому и чувства Жени к Лене. Любовный треугольник между подростками был строго очерченным и имел острые углы. И каждый играл в нем свою значимую роль.
Случилось это на выпускном балу, когда Петровский в последний раз прощался со школой. Конечно же, на этот вечер допускались только выпускники, других учеников прямо перед самым началом выпроводили из школы. Некоторые тут же разошлись по домам, но были и те, кто остался в тенистом саду, совсем рядом со входом. Все словно бы ждали чего-то и усиленно перешептывались. Среди них были и Женька и Лена. Только вот стояли они в разных частях сада. Лена была с девочками, а Женя старательно избегал всяких компаний. Он не сводил глаз с Лены и, кажется, готов был простоять вот так у дерева целую вечность. Но когда сумерки стали гуще и появилась легкая прохлада, двери школы внезапно распахнулись и на улицу вывалилась толпа смеющихся ребят и девчонок. Следом за ними тут же послышались звуки гитары, и вскоре в дверях показался и сам Петровский. Одет он был в белую рубаху и брюки под широкий ремень, длинные черные волосы он связал в хвост на затылке. Все сердца, все взоры девчонок, притаившихся в саду, были прикованы к нему в этот самый момент. Он вышел и стал петь всеми любимую тогда армейскую песню «Я ухожу», и многие просто сходили с ума от этой слезоточивки. Петровский спустился вниз по ступенькам, мимо стоявших тут и там обнимающихся ребят и девчонок, и сел на скамейку под деревом. Первые робкие ранние девочки потихоньку стали подсаживаться к нему. Одна только Лена еще оставалась в стороне, нервно переступая с одной ноги на другую. Так продолжалось еще несколько минут, а потом вдруг с громким стуком распахнулось окно на втором этаже и оттуда грянула музыка, разом заглушившая и гитару и голос Петровского.
- Танцы! – крикнул кто-то и все начали расходиться на пары. Петровский положил гитару на скамейку и не успел сделать и пары шагов к площадке, как рядом с ним уже была девушка. Очевидно, это и есть та самая королева, его единственная избранница. Но наверняка мы этого знать не можем, да это и не имеет ровно никакого значения для нашего повествования. Главное то, что Петровский уже вовсю танцевал с этой девушкой, когда к нему, неожиданно выступив из темноты, подошла еще одна. она неподвижно стояла посреди площадки, а вокруг нее в вихре зажигательной музыки и заводного ритма, двигались молодые тела, мелькали руки и лица. Никто, даже сам Петровский, вначале ее не заметил: все были слишком заняты танцем, чтобы на что-то еще отвлекаться. Петровский танцевал от души: видимо, он совсем не переживал из-за того, что ему не дали допеть его песню и оборвали гитару. Он крутился волчком, приседая то и дело к земле, и все норовил ухватить за тонкую талию улыбающуюся ему красотку. И тут вдруг рядом с ними возникла эта девочка: в белом платье, с косичками, пытающаяся казаться выше и взрослее из-за своих высоких каблуков. Ей было ровно на три года меньше, чем всем этим танцующим выпускникам.
- Девочка, - задыхаясь, произнес Петровский, не переставая двигаться, - ты что, заблудилась? А то все места в партере уже заняты, - и он расхохотался. Следом за ним рассмеялась и его королева. Лена (а это была она), смотревшая до сих пор на Петровского как на Бога, ну или по крайне мере как на гения, стала вовсю заливаться краской. И вскоре, видимо более не в силах сдерживаться, она бросилась прочь с танцплощадки, и ноги сами понесли ее обратно к тенистому саду.
Когда она вновь оказалась под сенью рябин и яблонь, щеки ее уже были мокры от слез. Он всего лишь на какое-то мгновение не успела, а он еще и отшил ее словно какую-то несмышленую, глупенькую. А может, она такая и есть? Ничего не видя и не слыша, стояла она вдали от всех и то и дело утирала платком свои слезы. А музыка все гремела и гремела, парни и девушки вовсю танцевали, становилось темнее.
- Не плачь. Давай ты потанцуешь со мной? – раздался вдруг за ее спиной неожиданно знакомый голос. Она резко обернулась. Перед ней стоял никто иной как Ворожцов, тот самый, кого она однажды назвала ботаником и швырнула его стихи прямо ему в лицо. Какая же она была тогда дура, что так сделала! А он, получается, все это время думал о ней и, наверное, вовсю обижался. А что ему еще оставалось делать, если она так с ним поступила? И он был прав. Сердце Лены буквально металось. Но она уже знала, что следует делать. Правда, если бы на месте этого Ворожцова оказался вдруг кто-то другой, она поступила бы так же. Потому что ей в первую очередь нужно было забыться с кем-то, забыть о Петровском.
Поэтому, она крепко сжала протянутую руку Жени, и пошла за ним на площадку, где школьники, превратившись к тому времени в темные силуэты, все танцевали и танцевали.
С тех пор они и не разлучались, всегда стараясь держаться друг друга. Женя довольно часто заходил теперь в ее класс, что-то делал, в чем-то ей помогал, если вдруг возникали какие проблемы. Вообще, с того приснопамятного вечера он пребывал на вершине своего счастья, купался в нежно розовом шелке своей воплощенной мечты. Лелеял каждую минуту, проведенную рядом с Леной, а вот она… Да, чисто внешне Лена казалась счастливой или старалась казаться, но вот что творилось в ее душе, - об этом могла знать только она сама. Женя был очень добрым и милым, и Лена сразу же привязалась к нему. Но вот любила ли она его – еще тот вопрос. И если когда она оставалась одно в своей спальне (а на дворе уже была глубокая ночь), то кто мог знать, что вместо простого и добродушного лица Женьки, перед ее мысленным взором невольно вспыхивали красивые глаза Петровского. Жестокие и холодные, но она видела их вновь и вновь.

12.

Отопление в ПУ-11 не было централизованным. И когда наступило холодное время года, приходилось включать большие электрические плиты, расположенные вдоль стен в каждом кабинете и коридоре. Включались они через маленький рубильник, который был вмонтирован в металлическую коробку, висевшую на стене. Один поворот рычажка – и можно было подать тепло. Все довольно легко и просто. Только накладно: такие плиты забирали слишком много энергии, что сильно било по карману местному руководству. И вот в чем вся соль. Здание очень быстро остывало после летней жары, и когда сентябрь подходил к отцу и уже начинались первые заморозки, в кабинетах с каждым днем становилось все холоднее. Но директор не спешил распоряжаться насчет тепла. Слишком рано пришлось бы начинать трясти кошельком, и он решил подождать. Отопительный сезон в районе обычно начинался с 15-го октября, и эта дата директора вполне устраивала. Ученики приходили теперь на занятия в теплых куртках, да так и сидели одетые. И отпускали их пораньше с занятий.
В один из дней Ворожцов, войдя в класс, сразу почуял запах – резкий и специфический. Он медленно прошел к своему месту, все еще сомневаясь: действительно ли пахнет водкой или ему всего лишь показалось? А потом он посмотрел на учеников. Лицо Рябого было красным, он глядел на Ворожцова тупым и совершенно не видящим взором. Евгений заметил, что лица красны и у девчонок, особенно у Князевой и Светлаковой. Он тут же понял в чем дело: ученики решили «подогреться» в связи со сложившейся необходимостью. Сам он довольно сильно мерз в своем пальто и отчасти понимал их. Не собирался устраивать скандала, а потому, не сделал им даже простого выговора, и как обычно провел урок. Пусть делают, что хотят, только бы снова не перегнули палку. Но сейчас был как раз именно такой случай, а он опять решил оставить все в стороне.
Событие, заслуживающее некоторого внимания, произошло именно в тот самый день, когда включили отопление. В учительской было тепло, даже жарко, Евгений сидел и молча заполнял журнал. Ночью был сильный заморозок: температура упала до семи градусов. Повсюду лежал иней, а лужи были подернуты твердой коркой льда. И как хорошо было очутиться в долгожданном тепле после долгой прогулки по утреннему холоду. Рядом с ним сидели и другие преподаватели: по агрономии, основам с/х производства. Некоторые женщины оживленно болтали. Когда прозвенел звонок Евгений взял свой портфель, сунул в него журнал и пошел в класс информатики и бухучета.
В коридоре было немногим прохладнее, но все же не так как прежде. Может быть, они станут теперь получше заниматься или хотя бы станут просто спокойно сидеть? – подумалось ему, когда он открывал дверь. Так с легкой улыбкой он и вошел в класс. Да так и остался стоять на пороге. Улыбки как не бывало. Все радостное настроение мигом куда-то ушло, а сам Ворожцов выглядел так, будто увидел какого-то призрака.
Вся четверка учеников сидела на своих местах, одетые как и прежде в свои теплые куртки. Рябой так даже натянул на глаза свою зимнюю вязаную шапочку. В классе царил настоящий холод. Ворожцову вначале вообще показалось, что он просто вошел не в ту дверь и теперь оказался на улице. И неудивительно, потому как все окна и форточки были распахнуты настежь, и в них яростно задувал ледяной ветер. Он задрожал от пробравшего его до костей озноба, и тут же дотронулся рукой до ближайшей к нему электрической батареи. Она была холодна как лед.
- Вы что же, не хотите учиться? – громко вопросил он.
- Да ты не кипятись, - донесся с задней парты голос Лены Князевой. – Давай начинай свой урок. У нас тут очень свежий и чистый воздух. А материал на свежем воздухе, как известно, гораздо лучше усваивается. Правда?
- Правда, правда! – заговорили все, а Рябой вдруг сильно чихнул, выдохнув большое белое облачко пара.
- Ну, это уже ни в какие ворота не лезет, - проговорил Евгений и вышел тут же из класса, захлопнув за собой дверь. Он прошел в конец коридора к тому месту, где на стене висела металлическая коробка с рубильником. Маленький рычажок был повернут вниз, в сторону отключения. Он взялся за него и повернул вверх.

13.

Спустя две недели после описываемых событий в группу Ворожцова пришел новый ученик. Это был невысокий худощавый парень по имени Вадим Пономарев. Появившись с некоторым опозданием, он надеялся вскоре догнать курс и влиться в учебу. Девять классов средней школы он окончил твердым хорошистом, и не собирался нарушать своего правила учиться на «четверки» и здесь в училище. Его мать, Раиса Ивановна, работала воспитателем в детском саду. А вот отец… Вадим помнил его довольно смутно, родители развелись, когда ему не исполнилось еще и пяти лет. Сергей Пономарев тогда уехал из Часов, кажется, в сразу в столицу, и больше уже здесь не появлялся. Никогда не звонил и не писал писем. Мать очень редко говорила об отце, предпочитала больше отмалчиваться, а Вадим и не спрашивал. Он уже давно привык чувствовать, что у него нет отца, привык быть один. И может быть, именно этот недостаток отцовского воспитания отразился на слабохарактерном Вадиме. Возможно, что именно это явилось причиной того несчастья, что произошло в стенах этого училища, которого, как показывала история и время, не раз уже коснулась длань смерти.
У него был только один друг, Петя Цветков, да и то только до пятого класса. До этого они крепко дружили: вместе ходили на рыбалку, купались в теплом пруду, гоняли на велосипедах, читали книги и даже боролись по-дружески. Но все это было лишь до определенного времени. До того момента как у Цветкова появился мотоцикл и новые друзья. Он больше уже не заходил к Вадиму как прежде, когда тот собирался пойти порыбачить или же ремонтировал свой велосипед. А когда Вадим шел к Цветкову, то видел Петьку, восседавшего верхом на «Восходе», а с ним и еще двух парней. В который раз они, видимо, ехали погонять ветер в поле, а может заодно и попугать местных девчонок. Вадим с его пресловутым и не модным великом сразу же остался в стороне, не у дел. Тогда он действительно потерял Петю как друга и даже больше уже не разговаривал с ним. Какое-то время он и правда очень переживал, а потом взял и плюнул. И одному ему было не так уж и плохо, если подумать. Друзей Вадим так больше и не завел. Не надеялся найти их и здесь, в училище. И шел он туда разве что по необходимости: надо было где-то учиться, а ехать в город он не хотел, да у него не было и денег для учебы «где-то повыше».
Когда Вадим впервые вошел в класс, там стояла абсолютно непроницаемая тишина, хотя Рябой, Ифутина, Князева и Светлакова сидели как обычно на своих местах. Он уселся за пустую переднюю парту и стал доставать из своей сумки тетради. Ему были знакомы все, особенно Рябой, и он не имел никакого желания разговаривать с ними.
- Пономарь, ты что, с нами теперь учиться будешь? – вдруг неожиданно громко нарушил молчание Рябой. В голосе его слышалась неприкрытая издевка. – И как ты себе это представляешь?
Вадим молчал. И тут Рябой толкнул свою парту вперед, ударив по спинке стула, за которым сидел Вадим. Того сильно отбросило в сторону, но он сумел-таки удержаться на стуле.
- Ты что делаешь? Хватит! – подала голос Ира Ифутина, сидевшая рядом с Рябым. Наклонилась, стала поднимать с пола тетради и ручки. Положив все это на парту, добавила: - Ему же больно.
- А мне? – вскричал Рябой и, сдернув со своей головы шапку, бросил ее на пол. Встал и начал топтать ее ногами. – А мне не больно?
- Идиот несчастный, - вымолвила Ира и отвернулась. Закончив с шапкой, Рябой снова повернулся к Вадиму. Тот сидел, все так же не двигаясь, все еще держа в руках сумку. Лицо его стремительно наливалось краской.
- Думаешь отмолчаться? Нет, паря, с нами такой номер у тебя не пройдет. Забыл, видно, как я учил тебя в школе? – с этими словами он вышел на середину класса и остановился прямо перед Вадимом.
- Денис, не надо, - это был голос Лены Князевой. – Я тебя очень прошу.
Но он ее словно не слышал. В этот момент Рябой видел перед собой только Вадима и никого больше.
- А ну, встал и пошел плясать джигу! – заорал он, будто заправский разъяренный командир перед новичком-новобранцем.
И в этот самый момент открылась дверь, и в класс вошел Ворожцов, как всегда в своих очках и с портфелем в руке.
- Что тут у вас происходит? – начал он и тут же осекся, потому что увиденное напрочь лишило его дара речи.
А произошло в ту минуту следующее. Вадим, подняв свою сумку с учебниками, швырнул ее прямо в лицо Рябому, а затем, вдруг подскочил и навалился на него всем своим весом, увлекая за собой на пол. В один миг они превратились в бесформенную кучу дерущихся и кричавших на разные лады подростков. Рябой, правда, дрался намного отчаянней, и тут же Вадим начал ему поддаваться и визжать как резаный поросенок. Они были словно в настоящем тумане от этого густого облака меловой пыли. Не сразу Евгений опомнился, бросил портфель и стал разнимать мальчишек.

14.

- Твоя жизнь превратится в сплошной кошмар! – вот что пообещал ему Рябой в тот день, напоследок. Вадим же дал себе слово держаться до тех пор, пока можно будет терпеть и держаться, а потом… Потому он, вероятно, снова не сможет сдержаться, и тогда дело уже не ограничится только подбитым глазом и размазанными по лицу кровавыми соплями.
А то, что подобные эксцессы теперь будут каждый день, - в этом он уже и не сомневался. Весь вопрос только был в том, сколько он выдержит и не сломается ли прежде времени. И что, в конце концов, мог он решить, когда ему было всего пятнадцать? У него не было товарища, который мог бы его поддержать. Он был один, терзаемый сомнениями и жестокими, неразрешимыми вопросами.
В тот день, кажется это было в начале ноября, Вадим пришел в училище первым: его класс был еще закрыт, а над дверью светилась красным лампочка сигнализации. Вадим походил некоторое время перед кабинетом, а потом вдруг услышал шаги за своей спиной. Он обернулся: из дальней части коридора к нему приближались двое. Одного он знал точно – это был Рябой, а вот другого, плотного и коренастого, одетого в черную куртку, он видел впервые. Шли они довольно быстро и явно не с самыми дружескими намерениями.
Вадим мог бы убежать – дверь к выходу находилась всего в нескольких шагах от него, но он остался стоять на месте. Перед глазами его поплыли черные полосы: ему действительно стало страшно.
- Здорово, Пономарь! – гаркнул Рябой и плюнул себе под ноги. Он и коренастый остановились на расстоянии вытянутой руки от Вадима. От них сильно разило пивом и дешевым куревом.
- А он опять молчит, Михей, - обратился Рябой к напарнику. – Придется научить его разговаривать, - и он стал засучивать засаленные рукава вязаного свитера. Вадим был уже готов к самому худшему, когда дверь распахнулась и появился Евгений. Закутанный в шарф, с большими очками на красном носу, он выглядел очень комично, но тем не менее Рябой тут же опустил поднятые руки и отступил на шаг. Вероятно, он помнил еще, как хилый на вид бухгалтер расправился с ним, когда он и Вадим сцепились тогда на полу класса. В тощем теле, оказывается, таилась недюжинная сила. И ему не хотелось еще раз ощутить на себе твердого кулака преподавателя.
Ворожцов задержался лишь на мгновение в коридоре, а прошел мимо учеников в учительскую. Рябой и Михей тут же куда-то исчезли, А Евгений, еще не дойдя до двери, обернулся к Вадиму.
- Что они хотели от тебя? – спросил он у парня.
- Не знаю, - ответил тот и отвел глаза в сторону.
- Опять достают, значит, - убежденным тоном проговорил Ворожцов. Немного помолчал, а затем добавил: - Слушай, ты после уроков не уходи, подожди пока я освобожусь, хорошо? А потом мы с тобой посидим и обо всем поговорим.
- О чем это нам с вами говорить?
- Да ты не бойся. Ты же сам утверждал, помнишь, что не совсем хорошо понял последнюю тему?
- Да, помню.
- Ну, вот я и подскажу, что да как. Договорились?
- Ладно, - нехотя произнес Вадим. – Договорились.

15.

- Ты, я вижу, неплохой парень, - сказал Евгений после того, как все ученики разошлись по домам  и они остались с Вадимом вдвоем. Тот сидел на передней парте и, не отрываясь, глядел на учителя.
- И еще я не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
- А почему вы так заинтересованы в этом? – удивился Вадим и слегка откинулся на спинку стула.
- Понимаешь, - Евгений поднялся и стал ходить взад-вперед у доски. – Когда я впервые пришел сюда, ваш класс принял меня не совсем радушно. Они открыто издевались, бросали в лицо вызывающие реплики, не занимались и даже ничего не писали. Они, по правде сказать, и сейчас так же делают, но я уже привык. Или правильнее будет сказать, просто научился не обращать внимания, научился отгораживаться от всего этого. Хотя временами так и хочется сорваться. Но я ведь преподаватель и просто не имею права на это. Поэтому, мне приходится подстраиваться под всех вас. Но за все эти месяцы большая часть учеников если и не стала уважать меня, то стала бояться, это уж точно. И, поэтому, они теперь меньше меня достают. с этим у них не получилось, а вот с тобой, - тут он остановился и посмотрел прямо в глаза Вадиму. – Я вижу, как они изводят тебя изо дня в день.
- Слушайте, перестаньте! Ничего этого нет! – внезапно вспылил Вадим.
- Рано или поздно может произойти что-то гораздо более серьезное, чем простые издевки.
- Что вы от меня хотите?
- Я просто хочу тебе помочь.
- Не нужно мне никакой помощи! Я и сам прекрасно справлюсь.
- Да? Ну, если ты так считаешь, - Евгений вновь заходил по классу. – Что я могу поделать? Твое право, ты уже вполне себе взрослый. Я чувствую, что просто не могу на тебя давить, да и в любом случае ты все равно ведь останешься при своем мнении, правда?
Немного помолчав, он добавил:
- Ладно, хорошо. Так что ты конкретно не понял по нашей с тобой последней теме?

16.

Спустя несколько дней Евгений вернулся домой чуть позже обычного. Прошел в свою комнату и сел, не раздеваясь, за стол. За окном гулял ветер, сухие ветви деревьев колыхались словно безжизненные черные пальцы. Было довольно холодно. Мороз пробрался и в его плохо отапливаемую комнату. Синоптики еще с утра обещали резкое похолодание, а к концу дня надо было ожидать сильный снегопад. Это было похоже на правду: с севера стремительно наползали темные облака, а в прозрачном воздухе уже вовсю порхали, будто бабочки, первые снежинки.
Евгений следил за ними какое-то время, а потом достал лист белой бумаги из ящика стола, и записал карандашом следующее:
«Ничто не дается в жизни просто так. Приходится проходить сквозь бури и невзгоды, чтобы достичь какой-то желанной цели. Продираться вперед сквозь колючие кусты и деревья, которые тащат тебя в разные стороны, не позволяя ступить и шагу. Иногда бывает страшно, особенно когда приходится жертвовать своей кровью и кровью любимого человека. Сегодня я потерял своего друга, совсем еще мальчишку, ему не было и шестнадцати. Но можно ли было назвать его другом? Ведь мы познакомились с ним всего лишь три нежели назад. Но думаю, что можно. Ведь за это короткое время мы с ним успели переговорить о многом, и в каком-то смысле даже помочь друг другу. И теперь только я виноват в том, что погиб этот мальчик. Звали его Вадимом. Он был хорошим парнем, а я не смог уберечь его, хоть это и было в моих силах. О, как же я виноват! Как безмерно и велико это горе! И как тяжело, должно быть, чувствует сейчас себя его мать. Это ужас, настоящий кошмар!».
Евгений еще писал, даже когда стало совершенно темно. Но он этого не заметил, его рука двигалась произвольно, а сердце стремилось вытеснить наружу все наболевшее. Слишком далек он был от того, чтобы чувствовать ход времени или даже просто подумать о себе самом. Из этого ступора его вырвал легкий стук в дверь. Евгений отложил листок в сторону и поднялся со стула.

17.

В училище не было настоящего спортзала по той простой причине, что не имелось для этого соответствующего помещения. Поэтому, занятия физкультурой проходили большей частью на улице или же, когда случалась холодная погода, здесь, в широком и длинном коридоре. В самом его конце стоял большой и обшарпанный теннисный стол. Поиграть в мячик на перемене, а то и вместо какого-нибудь урока, было излюбленным времяпрепровождением всей местной братии. Пацаны резались в теннис на больших и низких подачах, зачастую просто издеваясь над мячиком, запуливая его в темные углы коридора. Девчонки же обычно держа ракетки как сковородки, пытались изображать некое подобие большого тенниса, в свою очередь тоже ничуть не жалея многострадальный мячик. Да и сами преподаватели, когда выдавалась вдруг свободная минутка, не отказывались сыграть партию-другую друг с другом, а то и с учениками.
Позади стола находился кабинет обучения трактористов, а сбоку на стенах висели щиты с гимном России, с нарисованным на нем флагом, с разъяснением его символики. Сам флаг стоял в углу на небольшом постаменте.
Вадим тоже играл в теннис, но только потому, что его приглашали. Хотя ему обычно не хотелось идти, ведь очередная игра это снова тычки, подколы и взгляды, полные осуждения и откровенной злобы. Но он ничего не мог с собой поделать. Впервые взяв в руки ракетку, он уже не желал с ней расстаться, не смотря на издевательское отношение к нему других студентов. Он играл еще совсем мало, но уже делал стремительные успехи. И это, как ему показалось, очень не нравилось его потенциальным противникам.
В тот день Вадим решил остаться поиграть подольше: домой идти было просто неохота. До этого он обычно сразу же уходил после занятий, а тут подумал, что ничего страшного не случится, если он немного задержится. Оставив сумку с тетрадями на полу, Вадим принялся с увлечением следить за происходящей игрой.
Ольга Коновалова, девушка со второго курса, упорно отражала атаки Ступы, - длинноволосого парня, одетого в куртку с белым черепом на спине. Ступа яростно наседал, сопровождая свои удары едкими репликами. Ольга, в свою очередь, не оставаясь в долгу у него, так же то и дело вставляла в свою речь крепкое словцо. Им никто не мешал, ведь они были лучшими игроками. Среди тех, кто следил за игрой, были и Рябой с Михеем. Они стояли несколько в отдалении: настольный теннис Михею почти совсем не давался. Ольга и Ступа играли уже какое-то время без перерыва, когда вдруг Рябой не выдержал и крикнул:
- Ступа! Кончай! А то так проиграешь всю нашу водку.
- Сейчас, еще немного, - ответил ему Ступа и кое как отбил особенно удачный выпад Ольги. Она тут же в ответ накинула ему крученый и Ступа просто не смог взять эту подачу. Его ракетка прошла всего в паре сантиметров от летящего шарика.
- Партия! – громогласно объявила Ольга и стукнула ракеткой об стол.
- Дайте-ка мы сыграем, - засуетился Рябой, подошел и, вырвав ракетку из рук Ступы, встал на его место. Затем он повернулся и посмотрел на Вадима.
- Эй, Пономарь! Тебя долго ждать? Мне глаза твои напротив говорят, что ты не против, - пропел он. Кругом тут же захохотали. Вадим, не обращая внимания на насмешки, подошел к столу и взял ракетку у Ольги.
- Покажи ему экстра-класс, - шепнула она ему и отошла в сторону.
- Ну, давай, что у тебя там? – Рябой встал на изготовку, словно намереваясь не играть, а драться. Михей в это самое время схватил с постамента флаг, и с громким криком: Россия, вперед!. – начал махать им из стороны в сторону.
Вадим подкинул мячик и игра началась. Рябой играл так себе, все больше кривляясь и обещая Вадиму в случае победы последнего, свою лучшую награду – синяк под глазом. В итоге он не взял две последних подачи, оба раза ударив в сетку.
- Тьфу! – сплюнул он прямо на стол. – Ну-ка, Михей, ты сыграй!
Тот, положив, наконец, флаг на место, взял в руки ракетку.
- А, кстати, Пономарь, ты получил сегодня «степуху»?
- Получил, - ответил Вадим и приготовился подавать.
- Тогда плати налоги. Первый месяц Рябому, второй мне. В размере 100%.
- Да пошел ты, - сквозь зубы процедил Вадим и пустил мячик.
- Что? – остолбенел вдруг Михей. Не обращая никакого внимания на проскочивший мимо него шарик, он стоял и медленно наливался кровью. – Он нас послал! – повернулся Михей к Рябому.
- Нет, - уточнил тот. – Это тебя он послал, а не нас, - и ядовито оскалился.
Михей повернулся к Вадиму. Лицо его горело. Ракетка выпала из его пальцев, вдруг сжавшихся в кулак. Он прыгнул вперед, по пути сбив сетку, а заодно опрокинув и сам стол. Но Вадим уже бежал к выходу. Когда он оказался на улице, из учительской как раз выходил Ворожцов. Заметив Вадима и бегущих вслед ему Михея и Рябого, он попытался остановить их, но они быстро проскочили мимо и были уже далеко.
На выходе из училища располагалась большая площадка для тракторов и машин. А справа находился новый кирпичный гараж. Почему Вадим побежал тогда именно к гаражу, а не воротам – загадка. Может быть, ему просто помешал стоявший прямо на дороге трактор, а может и еще что-то. Но только он оказался у стены красного кирпича, как тут е увидел приблизившегося к нему Михея, и в первое мгновение даже не почувствовал боли от удара, просто ощутил один тупой толчок и больше ничего.
Широко раскрытыми глазами Вадим смотрел на короткий и острый нож, которым его ударил Михей. Нож яростно поблескивал, а с его лезвия капала темная кровь. Его кровь, Вадима. Вдруг голова его резко закружилась, его повело в сторону, и он упал, приложившись спиной о стену. Глаза его закрылись, и больше он ничего не видел и не слышал.
Когда Михей увидел дело рук своих, то мгновенно впал в какое-то ужасающее оцепенение. Он смотрел на неподвижное тело Вадима, и казалось, только еще начинал осознавать то, что сделал. Вдруг на его плечо легла рука Рябого и толкнула его вперед, к воротам. Они рванули с места и побежали.
Когда Евгений очутился у гаража, то увидел лежавшего на земле Вадима, из бока которого на черный асфальт сочилась темная струйка крови.
- Нет! – прошептал он и замотал головой во все стороны. – Только не это!
Он опустился на колени и слезы прорвались из его глаз бурным потоком, словно давно уже ждали своего выхода. Когда сбежались другие учителя, Евгений все еще стоял на коленях и все сжимал и сжимал уже начавшую холодеть руку мальчика.

18.

Михея удалось поймать в тот же день ближе к вечеру: они с Рябым недалеко успели уйти. Их обнаружили в сосновом лесу в двух километрах от села. Потом его увезли в районный центр в милицейском «воронке», прямо на глазах обезумевших матерей, его и Вадима, а затем, спустя какое-то время, предали суду. Он был уже совершеннолетним и, поэтому, отвечал перед законом со всей строгостью. Дали ему порядочно. Рябой вернулся в училище присмиревший и даже какой-то прибитый. С того самого времени он больше никак не проявлял свой прежний дикий и необузданный нрав. Стал смирным, словно ягненок. Да и многие другие озорники и шалопаи, прежде буянившие, утихомирились вдруг на долгое время. Никто не шумел и не дрался. Произошла настоящая трагедия, и каждый знал и чувствовал это.

19.

Евгений услышал стук в дверь и тут же пришел в себя. Отложил листок в сторону, поднялся со стула.
- Войдите, - едва слышно произнес он, не узнавая своего собственного голоса.
Дверь приоткрылась и в комнату ворвался яркий свет из коридора. Тут же следом за этим показалась голова женщины. Вначале Евгений ее не узнал, но потом вспомнил: это была его соседка с первого этажа, Ольга Крашенникова. Смуглолицая женщина лет сорока, полгода тому назад схоронившая своего престарелого мужа. Работала она санитаркой в больнице, и в настоящее время жила одна. За все эти месяцы они разговаривали не более двух-трех раз, да и то о погоде только. Поэтому, он очень удивился тому, что она пришла.
- Можно, да? – осторожно спросила Ольга и ступила на порог. Голова ее была повязана белым платком, а на плечах висела заношенная черная фуфайка. – А вы чего в темноте сидите? – добавила она робко. Евгений молчал.
- А я вот пришла спросить у вас спичек, свои-то уж кончились, а в магазин идти поздно, закрыли. У вас не будет спичек?
Евгений все так же молча стоял посреди комнаты. Ольга вдруг замерла, словно увидев что-то, и вдруг ахнула, прижав руки к груди.
- Ой, да на вас же лица нет! – прошептала она. – Что это с вами, Евгений Иванович?
Ворожцов в то же самое мгновение пошатнулся, и как подкошенный рухнул на пол.

***

Евгений вышел из библиотеки, зажав подмышкой томик Пастернака. В который уж раз брал он несравненного «Доктора Живаго»? Он не помнил. Главное, что ему по-настоящему нравилась эта книга, и он готов был перечитывать ее вновь и вновь. Евгений остановился и с улыбкой поднял голову вверх, глядя на бегущие на запад белые облака. Он набрал полную грудь воздуха и выдохнул. А все-таки, как же хорошо жить! Когда тепло и радостно светит солнце, когда рядом есть любимая книга, а дома ждет лучшая в мире женщина с таким прекрасным именем – Елена! О, какое же это чудо – вновь коснуться любимых губ, прижаться к теплой груди, чувствуя, что где-то в глубине ее бьется такое же счастливое сердце, которое стало их общим, единым сердцем. Это и есть то счастье, ради которого стоит прожить эту бессюжетную жизнь, и покинуть ее, в конце концов, без сожалений и муки. Да, скорее, домой, домой!
Он неожиданно сорвался с места и чуть ли не бегом бросился вдоль главной улицы, огибающей площадь. Некоторые из прохожих, недовольно ворча, уступали ему с большой неохотой дорогу, другие, напротив, с легкой улыбкой провожали молодого человека интеллигентного вида, спешившего, скорее всего, на встречу к своей возлюбленной. Евгений перебежал через одну улицу, другую, миновал перекресток, и тут вдруг решил срезать путь. Он захотел пройти мимо городского парка. Если он пойдет сейчас этой дорогой, то окажется перед своим домом на целых десять минут быстрее. На целых десять минут раньше он увидит Елену! Вновь улыбаясь, он радостно поспешил этой дорогой.
В парке в эти часы было уже не так много народа. Правда, еще некоторые хозяйки прогуливали своих собачек, да тут и там бродили или же просто сидели на скамейках влюбленные парочки. Проходя мимо решетчатой ограды Евгений вдруг остановился, будто почувствовал что-то. Он обернулся. Мимом фонтана, выпускавшего вверх белоснежные струи и брызги, шли двое. Молодая женщина и уже начавший взрослеть мужчина. Ее он узнал сразу: такого чудесного темно-вишневого платья, наверное, не было ни у кого во всем городе. Ведь они вместе его выбирали…
А эти распущенные, словно льющиеся речные струи, волосы? Нет, зрение не могло его обмануть: он видел Елену. А рядом с ней, не может быть, это же тот самый! Еще ведь в школе дело было, на танцах… Петровский!
Евгений подошел к ограде, прислонился лицом к холодным прутьям, взявшись за них дрожащими руками. К тому времени они уже минули фонтан и теперь шли себе дальше, туда, где под деревьями было темнее. Все дальше и дальше, пока совсем не пропали из виду.
Наконец, Евгений оторвался от прутьев, и медленно переставляя ставшие тяжелыми ноги, двинулся по направлению к дому. В его сердце будто вонзили ледяную иглу. Голова шумела как после сильного удара по ней тяжелым пыльным мешком. Но его все же еще брали сомнения. А может быть это и не она? Быть может, все это ему лишь только показалось, мало ли бывает в городе похожих женщин! Да нет, он же ясно их видел, какие могут быть еще рассуждения.
Перед тем как открыть дверь, он еще какое-то время стоял на площадке своего этажа. Все слушал, не донесутся ли снизу шаги. Но нет, в доме все было спокойно и тихо. Потом он достал из кармана колюч и вошел в их общую с Еленой квартиру.
Она пришла домой спустя час. Он еще вышел ей навстречу, с горячим желанием посмотреть в ее большие глаза, в которых так трудно скрыть ложь. На его вопрос – где же она была, - Елена просто ответила, что она просидела пару часов у подруги. Тогда он ей почему-то поверил и больше никогда не поднимал этого вопроса. Ведь та правда, которую он знал, была очень смутной и неопределенной. Стараясь забыть обо всем, что случилось в тот день, он лег спать раньше обычного. Но как он ни пытался – не смог заснуть ни на минуту. А утром у него голова раскалывалась после всех мыслей и переживаний как после настоящего похмелья. И лишь под самое утро, положив на лоб тряпку, смоченную в холодной воде, он сумел-таки немного вздремнуть.

20.

Голова у него действительно страшно раскалывалась. Но почему он до сих пор не убрал эту тряпку со лба? От этого холода все равно нет полного облегчения. Поэтому, не в силах больше терпеть, он проговорил:
- Лена, ты не могла бы принести мне таблетку анальгина, а то у меня что-то с головой?
В ответ полная тишина. Значит, она еще не проснулась. Ладно, придется вставать самому. Евгений оперся на локти, попытался подняться, но внезапное сильнейшее головокружение бросило его обратно на постель. Он посмотрел вбок, но увидел, что та часть кровати, где должна была находиться Лена, совершенно пуста. Получается, что она встала раньше и..
Евгений посмотрел прямо перед собой. Прямо перед его кроватью стояла… Нет, кто угодно, но это была не его Лена. Какая-то женщина в платке и фуфайке, определенно ему знакомая. Правда, сейчас он не мог бы точно сказать, кто именно. Но что она делает здесь в его комнате в эти ранние предрассветные часы? Ведь в любую минуту может войти Лена и, увидев все это, она, конечно же, неправильно все себе истолкует и тогда…
- Евгений Иванович, - тихо проговорила женщина. – У вас жар. Я подогреваю вам чай на плитке, а где лежит анальгин я не знаю.
Ворожцов тупо смотрел на нее еще пару долгих мгновений, а потом его как будто вдруг прояснило: да это же Ольга, которая еще вчера поздним вечером приходила к нему за спичками. Но тогда получается, что ему все приснилось и поэтому, никакая Лена не придет. Здесь ее просто нет и быть не может. Но однако, какой же явственный у него был сон. А Евгений было подумал, будто заново переживает случившееся когда-то в прошлом.
- Оля, да ты бы не суетилась, - медленно, с натугой произнес он. – Иди, пожалуйста, к себе, ты и так поди здесь всю ночь просидела, не спала.
- Что вы, что вы! – заговорила она поспешно. – Вам нужна помощь. Как же я вас так брошу? Нет, нельзя. А на работу я потом позже схожу и просто возьму пару отгулов, и все. Так где у вас лежат эти таблетки?
Евгений, понимая, что спорить с ней просто бесполезно, наконец, сдался.
- В кухонном столе посмотрите, во втором ящике снизу.
- Хорошо, я поняла. Сейчас пойду принесу, да и чай поди уж согрелся, - и она вышла из комнаты.
Евгений снова закрыл глаза. В голове у него все мешалось: и прошлое и настоящее, а в теле была жуткая слабость, словно из него как из мешка, вытряхнули все содержимое. Ему нужно просто забыться на какое-то время, обязательно нужно, иначе в ближайшие сутки он просто не сможет встать на ноги и идти, поэтому, ему следует как можно быстрее восстановить свои силы.
Ольга принесла ему таблетку и чай. Она слегка поддерживала ему голову, пока он запивал лекарство. Поблагодарив ее, Евгений откинулся на подушку и тут же снова уснул.

***

Когда он проснулся, был уже вечер. За окном стало практически темно, но все же он заметил как с темного неба сыплются крупные хлопья снега. Похоже, начинается настоящая зима. Евгений почувствовал себя вполне отдохнувшим, а самое главное, его твердое решение было, наконец, принято.
И когда не следующее утро Ольга вошла в квартиру Ворожцова, неся в руках тарелку с горячей яичницей и чаем, то никакого Евгения она здесь не обнаружила. Постель его была не заправлена, вещи и бумаги были просто разбросаны по полу. На привычном месте в прихожей не висело его пальто, да и портфеля тоже не оказалось. По всей видимости, он ушел и, возможно, что навсегда. Вот какова была ее первая мысль. Но куда же ему было идти, ведь он еще так слаб и может вновь свалиться и потерять сознание? Ведь он даже дверь не закрыл, видимо, очень торопился уйти отсюда. Ох, горе ты мое, горе…
Ольга поставила сковороду и чайник на стол и принялась убираться в комнате Евгения.

21.

Когда автобус остановился на станции города Ртищево, было уже семь часов вечера. Ворожцов вышел на площадку, обдуваемую со всех сторон ветром и заносимую снегом, и побрел вдоль по улице, освещенной тусклыми глазами призрачных фонарей. Шел он довольно медленно и, приглядевшись, можно было заметить, что его немного пошатывает, будто какого-то захудалого матроса, перебравшего со спиртным и решившего выйти прогуляться на палубу во время качки.
Но он был чист и свеж, как и тот самый снег, что лежал вокруг и летел в его открытое и бледное лицо. За время поездки его сильно укачало, и голова снова начинала кружиться.
Вот уже за его спиной остался перекресток, еще пара невзрачных в это время дня улиц. А когда совсем рядом с ним оказалась ограда парка, Евгений уже совершенно выбился из сил. Ему пришлось уцепиться рукой за холодный стальной прут решетки, чтобы совсем не упасть. Снег повалил еще гуще, но он, казалось, не замечал этого вовсе.  Только почувствовав, что начинает по-настоящему замерзать, он заставил себя двинуться дальше.
Войдя в знакомый подъезд, и кое-как отряхнув с себя налипший снег, он еще очень долго стоял, раздумывая, прислонившись спиной к бетонной стене. Вот сейчас, ну максимум через минуту, он войдет и увидит Ее. Но хотел ли он действительно ее видеть или же все это был тщательно продуманный план самообмана, когда он решил просто сбежать из Часов, чтобы не видеть больше этих глаз погибшего там мальчишки, его тела, лежащего у кирпичной стены нового гаража? Бежать от самого себя и вновь вернуться туда, где все началось когда-то. Но слишком поздно было уже что-то менять, он здесь, а потому, обратной дороги для него уже нет.
Евгений поднялся на второй этаж и постучал в дверь под номером «45», которая была ему так хорошо знакома. Последний раз он, кажется, был здесь в августе, всего лишь несколько месяцев назад. Совершенно, как ему казалось, ненужный и затянутый бракоразводный процесс, после которого он вернулся, чтобы наскоро собрать свои вещи и уйти. Заплаканные глаза Елены, мертвое, тягостное молчание. Она не умоляла его остаться, ни о чем не просила, а просто тихо сидела на стуле в прихожей. Ей нечего было сказать ему, да и ему, наверное, тоже. Он ушел, оставив свои ключи на столе, и закрывая тогда за собой дверь, словно отгораживая себя от Елены навеки.
Теперь он стучал в эту самую дверь, и никто не отзывался. За дверью, как ему казалось, стояла полная тишина. Так прошло несколько долгих минут. Наконец, когда Евгений собрался было уже уходить, послышался шум открываемой соседней двери. Он повернулся и увидел Софью Николаевну, соседку, невысокую женщину лет шестидесяти. Евгений часто видел ее, когда жил здесь раньше. Сварливая баба – так отзывался он о ней и никак иначе. Разговаривать с ней всегда было не просто трудно, но даже порой совершенно невозможно. Не давай собеседнику сказать ни слова, она всюду лезла, совала свой длинный нос в чужие дела. И пока не выговаривалась полностью, - не замолкала. Причем на любой предмет она имела свое, исключительное мнение, зная абсолютно все о делах соседей, но тайн, однако, никому просто так не рассказывала. Во всем она стремилась сорвать свой куш. Супруг ее, Иван Дмитриевич, убежал от нее еще лет тридцать назад, не вынеся е адского характера. С тех самых пор так и жила она одна и, похоже, что это ее нисколько не удручало.
- Явился, - проговорила Софья Николаевна и покачала головой в синем платке.
- Здравствуйте, вы не могли бы… - начал было Евгений, но она его тут же перебила.
- Как есть явился. Снежный человек. И поди без рубля в кармане? Ну что? Поцеловал дверь?
- Вы…
- Сначала разведутся, а потом назад прибегают. И ждут себе еще чего-то, какой-то компенсации, - тут Софья похлопала себя по карману халата и хитро подмигнула Ворожцову.
- Перестаньте, пожалуйста. Лучше скажите, где сейчас Лена. Я приехал с ней поговорить, а не с вами.
- Ой, какие мы злые! Боюсь-боюсь! – зацокала она языком. – Нечего тебе здесь стоять, уходи, поздно уже, - добавила Софья угрожающим тоном.
- Вы скажете мне, наконец, где она или…
- А зачем она тебе понадобилась? Вы же развелись вроде.
- Меня вовсе не интересует ваше мнение. Я вам сказал…
- А погоди-ка! – встрепенулась Софья Николаевна и стала медленно, будто змея, уползать обратно к себе в квартиру. – Ты лучше завтра приди, ага? Подумаешь хорошенько. На морозе-то оно всегда лучше думается, да и тебе полезно. А как придешь не пустой, так я и…
Она не ожидала, что он так быстро приблизится. Евгений в мгновение ока оказался рядом, ухватив одной рукой ручку двери, а другой крепко стиснув ее сухое плечо.
- Отпусти меня! – завопила она на весь подъезд. – Я сейчас милицию позову! Милиция! На помощь!
- Ты что орешь, ведьма? – прошипел Ворожцов сквозь зубы и еще сильнее сжал ей плечо. – Я приехал к своей жене и у меня совершенно нет никакого желания и времени иметь дело с такими как ты. Отвечай мне – где сейчас Лена? А то будет еще хуже и никакая милиция уже не поможет.
Софья Николаевна опять было завопила, но Евгений только усилил хватку. Она почувствовала, что у нее начинает кружиться голова от боли: еще одно мгновение и она просто грохнется в обморок прямо на пороге собственной квартиры. Тогда она поняла, что ей не остается ничего другого, кроме как сдаться и все рассказать. Ее методы просто уже не работали. Фактически это был ее первый провал, первое поражение.
- Скажу, скажу! – запричитала она, задыхаясь. – Отпусти только, идол! Скажу, где Лена!
Евгений расслабил руку, но совсем убирать ее пока не собирался.
- Ну, говори.
Софья Николаевна прижалась к дверному косяку и выдала:
- Уехала она. Через неделю после тебя. Собрала все свои вещички и на сторону подалась. Я еще спросила – куда, мол? А она мне и говорит, что к тебе, мол, в Часы. Соскучилась, видно, быстро, твоя голуба.
- Ко мне? – неподдельно удивился Евгений. – Но ведь она в Часах еще ни разу не появлялась.
Но тут вдруг ему вспомнилась та аллея, на которой гулял он, еще тогда, ночью, до первого снега. Дважды видел он какую-то странную тень, мелькавшую меж деревьев. Ему еще показалось, что кто-то следит за ним.
- Да откуда я знаю, была она у тебя или нет? Я тебе говорю – собрала вещички свои и ту-ту.
- Ладно, простите, - проговорил Евгений, повернулся и стал спускаться по лестнице вниз.
- Ты куда это? – как сквозь туман услышал он голос Софьи Николаевны. – Я пошутила ведь. Ночь на дворе, автобусы-то уже не ходят. Остался бы у меня, а? Драться-то, небось, не станешь? Не слышу. Идиот! Как есть круглый идиот!
Но Евгений уже выходил на улицу, где к тому времени разыгралась уже настоящая метель. Ветер выл и свистел на разные лады, взметая во все стороны вихри колючего снега. Дорога была почти что вся уже занесена, а кругом высились громадные сугробы. Их все наметало и наметало.
Он шел вперед, подчас проваливаясь по самое колено, а, зачастую, и падая. В какой-то момент с его головы сорвало ветром шапку (порыв ветра был просто ужасен), но он, кажется, даже этого не заметил. Шел, находя в сумрачном свете фонарей дорогу, все больше растворяясь во тьме, сливаясь с ее тенями и холодом.
 
22.

Было уже около полуночи, когда в придорожное кафе под названием «24 часа» вошел незнакомец.
Бармен Климов и его жена, официантка Мария, сидели в это время за одним из столиков, пили черный дымящийся кофе и смотрели ночной канал по маленькому «Самсунгу».
В этот день, и особенно вечером, посетителей было очень мало. Да и кому, скажите на милость, хотелось покидать свое уютное гнездышко пусть даже и ради приятного вечера в неплохом круглосуточном кафе? Метель свирепствовала по-прежнему, и поди угадай, куда тебя занесет, если ты рискнешь выйти в такой час на улицу? Потому Климовы так и удивились, заметив входящего к ним обсыпанного снегом, высокого человека. Он был без шапки и выглядел, мягко говоря, странно. Скорее он даже показался им немного безумным. Незнакомец прошел через всю залу и уселся за столик в углу, погруженном в тень.
Бармен легонько кивнул своей жене и она, безошибочно распознав этот жест, быстро встала и тут же оказалась за стойкой. А сам Климов, вытерев пересохшие губы и достав из кармана блокнот с карандашом, направился прямиком к незнакомцу. Когда он приблизился достаточно близко, то увидел, что у незнакомца легонько подрагивают руки, а лицо, небритое по всей видимости уже несколько дней, посинело, должно быть, от холода. Тем не менее незнакомец продолжал сидеть, никоим образом не отреагировав на появление бармена. И было еще кое-что. Незнакомец непрестанно шептал себе под нос, словно разговаривал сам с собой.
Климов собрал всю свою волю в кулак, откашлялся и произнес стандартную фразу:
- Добрый вечер! Мы рады приветствовать вас в нашем уютном кафе в такой поздний час. Что вы желаете себе заказать?
В ответ - полное молчание.
Он подумал, что незнакомец его попросту не услышал, а потому, нечего и ждать от него ответа. Но к его удивлению незнакомец, пусть и не сразу, а все-таки ответил. Проговорил будто выплеснул все на одном дыхании.
- Будьте добры, принесите чего-нибудь горячего и рюмку водки. Я начисто продрог.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнул бармен и что-то записал в свой блокнот. – Подождите минутку.
А затем он поспешно повернулся и пошел к стойке. К слову сказать, Мария, получив определенный сигнал от мужа, сделала то, что от не и требовалось, а именно: оказавшись за барной стойкой, она бесшумно выдвинула ящик и извлекла оттуда револьвер системы «Наган», являющийся травматическим оружием и точной внешней копией упомянутой системы. Револьвер этот еще полгода назад приобрел ее муж, когда после одного неприятного случая ограбления их кафе возникла острая необходимость в обороне. Настоящий боевой ствол было не так-то просто найти, да и незаконное хранение могло обернуться серьезными последствиями. Но травматическое оружие можно было законно зарегистрировать в отделении милиции, что Климов не преминул и сделать. Правда после того случая, когда один вооруженный налетчик потребовал вытряхнуть всю кассу в его мешок, подобные вещи больше не повторялись, все было спокойно. Но нужно всегда быть начеку, мало ли что может еще произойти, особенно если к вам среди ночи заявляется незнакомец довольно-таки странного вида. Потому-то Мария и держала теперь травматический револьвер, схватившись за рукоять обеими руками, готовясь в любую минуту применить его в действие. Ведь ее Климов подошел так близко к этому незнакомцу. Но легкий вздох облегчения слетел с ее губ, когда она увидела, что ее муж, живой и невредимый, идет к ней, а незнакомец продолжает все так же неподвижно сидеть в своем углу.
- Заказал горячего и водки, - прошептал он ей на ухо муж и протянул блокнот. – Говорит, что замерз. Я думаю, что он не опасен. Ты иди-ка теперь лучше на кухню и принеси все, а я постою здесь. Да, и кстати, отдай мне револьвер.
Оружие мгновенно перекочевало из маленьких рук в большие, и бармен тотчас же принял самую строгую позу за стойкой, а его жена скрылась за боковой дверью. Рядом со столиком, за которым сидел странный незнакомец, стоял небольшой журнальный столик, на котором лежали самые разные газеты и журналы за последние несколько месяцев. Их время от времени читали некоторые из посетителей и тут же оставляли, но в основном, газеты лежали никем не тронутые и Климовым приходилось со временем попросту выбрасывать их в мусор. Так во всяком случае намеревался поступить наш бармен завтрашним утром: отнести всю стопку на свалку. И вот с каким же интересом он наблюдал теперь за тем, как незнакомец вдруг повернулся и взял самую верхнюю газету из стопки. Развернул и тут же стал ее внимательно читать.
- Где же эта растеряха Маша? Вечно она запаздывает, - подумал Климов, не отрывая прямого взгляда от незнакомца. – И ведь не уйдешь, не проверишь…
Посетитель тем временем взял другую газету, третью: по всей видимости они не представляли для него какого-то особого интереса и он их непрестанно откладывал в сторону. Но вот, наконец, он добрался до газеты, которая лежала в самом низу. Раскрыл ее по обыкновению и тут же замер, словно внезапно пораженный громом. Он как-то разом словно окаменел и взгляд его, до этого полудикий и странно блуждающий, нашел по всей вероятности что-то очень для него важное, чрезвычайно важное.
В тот же самый миг из кухни вышла Мария, неся в руках поднос с тарелкой горячего супа и небольшой графин водки с дополнительной закуской. Она многозначительно посмотрела на мужа и прошла к столику, за которым сидел незнакомец. Поставила перед ним поднос и сказала:
- Вот ваш заказ. После вам принесут счет. Приятного аппетита, - и тут же пошла назад к стойке. Незнакомец меж тем не обратил ровно никакого внимания на появившийся перед ним долгожданный горячий ужин. Он продолжал сосредоточенно рассматривать газету и, похоже, начисто позабыл об одолевавшем его голоде.
Климов то и дело озадаченно переглядывался с женой, но та в ответ только пожимала плечами. Револьвер бармен давно уже положил обратно в ящик стола, хотя сам ящик пока еще не задвинул: вдруг незнакомцу придет в голову блажь и он возьмет  прыгнет на них? Или же выкинет еще какую-нибудь другую штуку почище. Бармен прямо не знал, что и думать. Вместо со своей женой он продолжал смотреть на незнакомца и ждать, что же будет дальше.
Но все случилось за какую-то пару мгновений. Жена Климова так вдруг подпрыгнула от неожиданности, что разбудила спящие стаканы на полках, а сам бармен еще некоторое время оставался стоять с разинутым ртом. Дело в том, что незнакомец в один момент резким движением отбросил газету, которую так упорно и с таким вниманием читал, а затем, схватив графин с водкой, опрокинул половину содержимого себе внутрь; стремительно поднялся, вышел за дверь и тут же исчез в неизвестном направлении словно его и не было.
Какое-то время супруги не могли сказать друг другу ни слова, а потом, словно по команде, так же молча бросились к тому месту, где сидел незнакомец. Правда, Мария успела немного опередить мужа: газета оказалась в ее руках чуть раньше. Это было районное издание газеты «Вести» от 25 августа *** года. Она раскрыла ее на той странице, где читал незнакомец, и стала зачитывать вслух. Ошеломленный муж, стоял рядом и слушал ее с предельным вниманием.
- Страшная авария на мосту близ города Колышлей. Сегодня, 23 августа, на мосту через реку Хопер близ Колышлея, произошла страшная авария. Темно-синие «Жигули» - семерка на скорости примерно 120 км/ч, врезались в ограждение моста. Пробив ограждение, машина упала в воду. Прибывшие спасатели и наряд «скорой помощи» уже ничем не смогли помочь. В вытащенной на берег машине была обнаружена женщина, предположительно молодого возраста… Какой ужас! Кошмар! – прошептала Мария, прервав чтение.
- Не отвлекайся, пожалуйста! – добавил Климов, заглядывая в газету через плечо жены.
- Она была изуродована до неузнаваемости. Никаких документов при ней не оказалось, ничего обнаружено не было, кроме одной маленькой записки, закрепленной на приборном щитке. «Женя, я тебя люблю». Машина была со сбитыми номерами и в настоящее время проводится тщательное расследование по установлению факта личности погибшей и принадлежности данного транспортного средства.
Мария перестала читать. Она отдала мужу газету, а сама взяла верхний номер из стопки. Это были те же «Вести», но уже от 30 августа. На первой странице было написано:
- Факт личности, погибшей в ДТП на мосту через реку Хопер, так до сих пор и не установлен. Это просто какая-то загадка, милиция и поисковые службы в замешательстве. Нет абсолютно никаких свидетельств, что бы указывало на то, кто эта женщина. Анализ чернил и почерка на записке ничего не дал. Возможная версия аварии: водитель не справился с управлением. Но так же нельзя исключать и факт самоубийства.
- Три месяца, - услышала Мария за своей спиной голос мужа. Он стоял рядом, но говорил так, словно бы находился далеко-далеко, за плотной завесой осеннего тумана. – Прошло уже три месяца с этого происшествия. И посмотри, как он вскочил, прочитав все это. Даже не притронулся к супу.
- Зато он выпил водки за наш счет. Денег-то он не оставил, как видишь, - добавила Мария.
- Да Бог с ними, с деньгами-то. Если бы понадобилось, я бы заплатил больше и из собственного кармана. Дело не в этом.
- А в чем?
- Этот незнакомец…
- Ты думаешь, он что-нибудь знает?
- Я просто уверен в этом, - произнес Климов и обнял жену. А она, в свою очередь, крепко прижалась к нему всем телом.

23.

Когда незнакомец вышел из кафе (а это был именно Евгений, как вы уже могли догадаться), было уже около часа ночи. К этому времени метель уже поутихла, и большим затруднением являлось только преодоление наметенных сугробов. Но он все так же шел, вряд ли обращая хоть какое-то внимание на столько незначительное для него обстоятельство. Улица оставалась, как и прежде, такой же пустынной, и казалось порой, что он бредет по белоснежным барханам в неверном свете проглядывающей из-за облака луны.
Если до этого его мысли еще мешались, то сейчас они приняли некое строгое направление. Евгений теперь действительно знал, что именно он должен делать, куда идти и о чем думать. Даже не смотря на шокирующую новость так нежданно почерпнутую им из случайной газеты, Евгений понял все сразу и сделал соответствующие выводы для себя. Провел предельно точный анализ, как выразился в таком случае тот же бухгалтер. Статья в той газете не ложь и не фальсификация, он сразу смог разгадать то, над чем еще пока безрезультатно бились другие. Елена погибла. Невероятно, но это действительно случилось.
"Семерку" они купили где-то спустя четыре месяца после свадьбы и машина была оформлена именно на Елену. Она одна в их семье и имела права. Это было ужасно, просто ужасно, но тем не менее, он тут же уверовал в это. Она всю свою жизнь делала все только ради НЕГО, подумал он с горькой усмешкой. Жила с ним, делая вид, что любит, при этом вовсю изменяла с другим, а потом и погибла вместе с ним. Все только ради него. Чертовски смешно.
Остаток той ночи Евгений решил провести на вокзале, сидя в довольно душном и напрочь прокуренном зале ожидания. Странно, но ему там даже удалось немного вздремнуть. Похоже, что его окончательно измученный организм все же сумел найти уютную лазейку для долгожданного отдыха, и не преминул туда забраться. Вполне возможно, что тем самым он смог уберечь себя от удара или даже нервного помешательства. А ранним утром, как только открылась касса, он взял билет на рейсовый автобус. Евгений Ворожцов возвращался в Часы.

24.

Тишина, лишь только хруст снега под каблуками тревожит мирный сон ночного зимнего леса. Евгений уходил все дальше и дальше в лес, с трудом пробираясь в чернильной тьме. Он снова здесь, на аллее, а это означает, что у него сейчас только одно направление, одна дорога. Проходят минуты, часы, а он все так же идет и идет. Кажется, что этой аллее уже не будет конца, и черная стена вознесшихся до небес деревьев так и будет двигаться вместе с ним. Хотя бы один малейший просвет или хоть лишний звук, но нет, пока все по-прежнему безмолвно и тихо.
Поляна открылась перед ним неожиданно, да так, что он едва не упал. Евгений резко остановился, словно затормозив перед невидимой преградой. Широко раскрытыми глазами смотрел он вперед, не шевелясь, боясь даже втянуть в себя ледяной воздух. Поляна была довольно небольшой, деревья обступали ее по идеально ровному кругу, а в самом центре, выделяясь строгим контрастом на белом фоне, стояла закутанная в пальто фигура с распущенными волосами.
Казалось, что молчание будет длиться целую вечность, но это уже не имело ровно никакого значения. Евгений знал, что наконец, он пришел туда, куда нужно, и спешить ему теперь было незачем.
- Ты хорошо сделал, что пришел, - произнес вдруг женский голос. - Я знала, что рано или поздно ты сообразишь что к чему, и найдешь это место. Найдешь меня.
Ее голос лишь отдаленно напоминал голос той Елены, которую он знал прежде. Его звуки были подобны холодному и мертвому дыханию самой зимы, что сейчас окружила собой притихший, затаившийся лес. Но это ничуть ни смущало Евгения. С некоторых пор, кажется, он был уже готов практически ко всему.
- А я так хотела тебя увидеть, - продолжала она. - Правда, если ты заметил, я уже имела случай наблюдать за тобой, когда ты гулял по этой аллее еще прошлой осенью. Но тогда я видела тебя лишь издалека, а мне так хотелось поближе заглянуть вновь в твои глаза, коснуться рук и поцеловать губы.
С этими словами женщина приблизилась и взяла его за руку. Ее кисть была такой холодной, что Евгений тут же начал дрожать от пронизывающего его озноба.
- Я не понимаю, как такое возможно, - прошептал он, стуча зубами и глядя в ее бездонные темные глаза. - Но мне кажется, что я уже могу поверить.
- Еще как можешь, - сказала она. - При жизни я тебя не любила, что уж скрывать тут, но сейчас я постараюсь исправить эту оплошность. Ты ведь этого хочешь, Женя? Любить меня вечно.
- Да, Лена. Больше всего на свете, больше самой жизни, любить тебя.
Она просто не позволила ему договорить: ее губы отчаянно впились в его рот, и он оцепенел, одурманенный холодом.
Так они и стояли вдвоем на белоснежной поляне, сжимая друг друга в жадных объятьях. А ночной лес убаюкивал их, готовя им вечный, прекрасный сон.
Когда же вдали вдруг послышались чьи-то торопливые шаги, то хрупкое равновесие призрачного мира мира разом разрушилось. Женщина отпустила Евгения и он стал медленно оседать на снег. А она еще какое-то время все так же неподвижно стояла, глядя туда, откуда к ним двигался какой-то человек, а затем вдруг словно бы начала таять, рассеиваться словно туманная предутренняя дымка. А потом спустя пару минут она и вовсе исчезла, не оставив даже следов на свежем снегу.

Эпилог.

Евгений очнулся оттого, что его кто-то яростно тряс и бесцеремонно хлестал по щекам. Что же это такое? Ему только что снился удивительный и невероятно прекрасный сон, а тут его вырывают в страшную и жестокую реальность, да еще так грубо, словно бы он школьник какой, а не бухгалтер.
Он тут же открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо Ольги. Раскрасневшаяся, с выбившимися из-под платка волосами, она показалась ему удивительно милой, в этом ласковом подлунном свете. Как же он раньше не замечал ее красоты? Да просто не видел, вот что! Но почему же она стала вдруг растирать его руки и дуть на них, ведь это причиняет ему такую жуткую боль?
- Очнулись! - радостно воскликнула Оля, видя, что Евгений, наконец, открыл глаза и начал свободно дышать. - А я уж было подумала, что вы окончательно замерзли! - и она стала еще сильнее тереть его кисти о свои теплые шерстяные варежки.
- Милый вы мой, родной, - шептала она, целуя его онемевшие пальцы и согревая их своим дыханием. - Живой, живой! Сейчас! Подождите немного, сейчас! Я помогу вам до дому добраться! Сейчас! Что же это вы ночью по лесу одни бродите? Но теперь-то я вас никуда уже больше не отпущу. Сейчас, сейчас, милый вы мой! Еще немножечко, дорогой..