После поездки

               
       Митрич — так звали нашего водителя с «ГАЗика» – был неплохой, безотказный работник. Ехал по первому знаку руководства. Куда, зачем и насколько — принимал, как обычное распоряжение судьбы.

       В семейной жизни человеку, надо сказать, не повезло. Не смог счастливо обзавестись семьей и в свои под пятьдесят  квартировал у родной матери. Был Митрич у нее единственным сыном. Родила  когда-то в зоне. Загремела туда по молодости, а еще больше по дурости, связавшись с плохой компанией… Но потом прозрела, работала ударно, сына дотянула до восьми классов да еще ждала, покуда он не закончит ПТУ.

       Парень рос незаметно, был робенький и нескладной, но мать любил безумно и, к его счастью, взаимно. Никого из родных на свете у них больше не было. Он привык к этому и ни в ком кроме матери не нуждался. Вырос, армию отслужил, помотался по свету и снова к себе в дом… Трудился на совесть и зарплата его будто бы не интересовала…

       А мамане уже набежало семь десятков. И стала она крепко прихварывать. Годы брали свое. Да и жизнь прошлая была не сахар.
       Тут как раз Митрича посылают в другой город на севере области. Какую-то чертовщину надо было оттуда доставить. На машине за триста километров — это сущий пустяк.
       — Че-то я не на шутку слегла, — сказала мать сыну, — ты там сильно не задерживайся!
       — Послезавтра, мам, как штык, буду дома.

       Поехал Митрич на два дня, а прокатался почти неделю. То колесо менять пришлось, то у грузчика печень схватило, потом полетело сцепление. На месте кладовщик некстати в запой ушел. А там выходные…

       Едет Митрич обратно, сердце не на месте. Все мысли о матери — дело святое, конечно ж.
       До своего города добрался поздно вечером. Машину груженую в гараж загнал. И домой скорей. К мамане, значит,  к своей…

       В подъезде лифт сволочной, а тут вовсе не работает. Митрич скоком, скоком и к себе на восьмой этаж. Отдышаться не может.
       Открыл дверь железную коридорную, общая такая на двух соседей когда-то была сварена… И обомлел.
       Видит: у входа в его квартиру крышка от гроба стоит, а на ней крест из черной ленты нашит.
       Митрич, как был в чем, так и упал на колени. Обхватил крышку руками, взвыл упавшим голосом.
       — У-у-у, мамка! Ма-а-мка  моя!

       Не помнит уж, сколько времени он копошился на полу, только видит, как дверь его квартиры медленно отворилась и оттуда высунулась голова матери.
       —  А я-то думаю, кто там, в коридоре шарашится? Ты че, приехал уже?
       Митрич хотел было подняться, да не смог. Обезножил вдруг. Мать кое-как его в квартиру затащила.

       Самое интересное, что потом Митрич почти полмесяца в больнице провалялся, пока на ноги не встал. Мать к нему с передачами бегала. У нее от этой беготни да от новых забот дело на поправку пошло.


       Теперь уж лет пять прошло с тех пор. Мать, как вспомнит, сдержаться не может, смеется. Митрич, наоборот, скисает сразу  от того конфуза.

       … А крышку-то ту несчастную сосед  поставил на ночь. Бабушка у них жила, много ей было, далеко за девяносто. Вот она-то как раз и померла.

       И ничего не поделаешь: жизнь!