Печеньки

Сначала на место детей с печеньем прибежали детки с печеньками.
Детский врач уже не ест печенье, нет, это доктор для деток кушает печеньки.
Потом молочные продукты превратились вдруг в молочку.
И вот, плотину, похоже, прорвало: родилась алкашка.
“С алкашкой пора заканчивать”, пишут в очень личных блогах.
И вправду, зачем с такой женщиной жить, сочувствуем мы. Но нет, мы прошляпили языковой прогресс, это не баба, это спиртное.

Ждем хлебку, макаронку, (кондитерка уже есть), кулинарку, сахарку, да чего там, пчелку, строительку, предохранялку и, вообще, интимку. Этот поток нечистот рискует столкнуться с фемининкой, со всеми этими докторками, модераторками и авторками.
-Кто вы, добрая докторка Зорге, алкашка или молочка?
-Кондитерка я, для конспиралки.

И вот тут уже придется придумывать несколько русских языков, один более или менее нормальный, а другой - говорилка.
В говорилке можно всё:
-вы здесь продавалка? Я тут вся в искалке замучилась, где тут у вас телефонка?
-Да вот смотрите, там, между компьютеркой и фоткой.
-Аа, ну спасибки.

Вся эта говноженилка чертовски обедняет язык, неужели не видно? Кроме суффикса “-ка” есть еще множество иных, часто красочнее и насыщеннее смыслами; это раньше в словах “печеньки”, “молочка” или “хороший мой человечек” проглядывало что-то личное, творческое и оригинальное, но сейчас эта выгребная яма грозит накрыть нас с головой и превратить нашу речь в квакающее болотко.

Пожалуй, я помню, как это начиналось. Еще в дофэйсбучную эпоху, когда московские барышни стали летать из Рашки и назад, просто так, для развлечения. Деньги у них были, но - без уверенности, что будут. Тут не просто инфантилизация, а напускная лёгкость бытия.
Этими алкашками и молочками мы скрываем что-то от себя, уходим в сторону, играем в.
Все рушится, но с печеньками не так страшно.