Silur

SILUR

by Nataniel York


Описание рассказа: Мужчина вылавливает странного сома и окунается в иной мир.


Глядя на эту неплодородную почву, которую он возделывал сначала один, а затем с
помощью сына, Вилл зажег сигарету и сказал:
- Мой отец обычно говорил мне, что Бог любит камни, мух, сорняки и бедных людей
превыше всего из всех Его созданий, и вот почему Он сотворил их так много.
- Но каждый год они как будто возвращаются.
- Да, думаю, возвращаются, - сказал Вилл. - Только так я могу это объяснить.
 
Стивен Кинг
 «Оно»
 * * *
Тучи грозовые застелили всю твердь.
Молнии, раздирая недра небесные, вьются над беспокойной водой подобно
змеям зияющим: они летят, обрушиваются на дубы великие – раздается рев и
треск, и растерзанное дерево падает в корне своем в темные воды.
* * *
Мужчина проснулся. Что-то кольнуло в сердце, словно внутрь зашел
тончайший шип.
Он вздрогнул.
Открылись затянутые красным туманом глаза и уставились в потолок.
Глаза цвета беспокойного моря.
Глубокий, полный усталости выдох наполнил и без того унылую темную
комнату печалью.
Воняет какой-то мертвечиной.
Мужчина с усердием растирает ладонями опухшее лицо, пока не замечает
красно-оранжевые язвы между пальцев, смахивающие на его собственные
веснушки, только больше. Он долго смотрит на них, широко раскрыв глаза,
сначала с настоящим любопытством, а потом, и глубоко задумавшись о чем-то
очень далеком.
С кряхтением, мужчина, наконец, поднимается в кровати и, какое-то время,
просто сидит, смотрит на желтую занавеску прямо перед собой. Голова просто
раскалывается, словно он разбил голову о палубу.
Даже не снял ботинки с джинсами, только рубашку. Он посмотрел на свои
черные, изрядно изношенные высокие кожаные ботинки, натянутые по
щиколотку. Ботинки пытались расшнуровать, но, похоже, бросили это
утомительное занятие на середине.
Он откидывает со лба прилипшие сальные волосы, разглаживает руками
свою короткую рыжую бороду, которая, как и у всех рыжеволосых, сначала
теряет насыщенность цвета, прежде чем отдаться седине. Нет, он еще не старый,
хотя из уголков глаз уже проросли тоненькие и длинные морщинки.
С хрустом в коленях, он встает с кровати. Оглянувшись, словно впервые
заметил свою грязноватую квартирку, утопающую в холостяцком хаосе, мужчина
начал взглядом выискивать на полу свою старую рубашку: красная, с широкими
черными полосами, она валялась за кроватью. Досталась она ему, когда он был в
море, на небольшом рыболовном судне. Кажется, это было лет десять назад: тогда
стоял невероятный для тех районов холод (особенно суровый в море), а буйные
порывы ветра поднимали высокие стремительные волны и раздували
прорезиненные плащи моряков. Кирк – его напарник, одолжил Чарли свою
запасную рубашку с теплым подкладом. Тем беспокойным серым утром они
сматывали вдвоем здоровые рыболовные сети в неудобных резиновых рукавицах
(в которых, на самом деле, только холоднее):
4
- Запомни ты, рыжая задница, - скалился Кирк, сгорбившись над сетью. – У
нас в Манчестере – людишки добрые. Они готовы отдать свою последнюю
запасную одежку брату - не то, что у вас, в вонючей Ирландии… или откуда ты
там. Вы там вообще в одежде ходите, или приходится отбирать шкуру у баранов?
Ой, я и забыл братан, у вас же там еще какие-то юбки есть.
Кирк был черным англичанином и уже лет десять как Чарли его не видел.
Он нашел рубашку и уже застегивает черные пуговицы. Она все еще пахнет
этой рыбой.
Чуть приоткрыв тяжелую занавеску, мужчина взглянул на закоулок в
плотном кольце домов, заливаемый сумерками. Хозяин маленького продуктового
магазинчика на углу открывает ставни на окнах.
Собрав с одинокой тумбочки все монеты и высыпав их в джинсы, мужчина
выходит из душной квартиры, нахлобучив на голову красную кепку.
* * *
Ветра не было, теплый воздух был неподвижен. Белые чайки уже устали
выкрикивать за весь день свои едкие обзывательства и теперь просто парили над
широкой рекой. Темнота входила в правление: темно-синие краски начали
прорастать из всех темных углов города и расползаться по округе. Солнце уже
опустилось в воду, но небо все еще слабо светилось, не желая отпускать
прошедший день и тепло.
Его дом находился в старом районе портового города на каменной
набережной, где, только и росли, впритык стоящие, двухэтажные серые
коробочки, со стандартно выполненным фасадом из лепнины и старыми
деревянными перегородками между стен. На первых этажах и в подвалах
(которые иногда затоплялись во время непогоды) впечатались многочисленные
бары, пабы, трактиры и клубы, которые впрочем, наверняка сейчас пустуют: еще
слишком рано для выпивки, особенно если это будний день. Красочные вывески
светились яркими разноцветными огнями вдоль дороги. Падая в реку, они
пятнами мутного цвета расползались по поверхности.
Фары проезжающих машин отбрасывали на стенах вытянутый силуэт
крепкого мужчины, уныло бредущего вдоль реки.
Спустя минут двадцать этих нескончаемых домов, изображавших то этот
архитектурный стиль, то другой, Чарли добрался до самого конца обустроенной
каменной набережной и, в общем, города. Он стоял на углу. Набережная здесь,
уже не мощеная камнем - в рытвинах, а здания нисколько не отдают
историческим налетом. Дальше, более-менее приличная дорога уже поворачивала
на север от реки, уходя вглубь суши.
Эта часть города нравилась Чарли. Этот вид, уже был ближе к правде: здесь
дома, улицы, районы, да и сами люди, не пытались из себя чего-то выдавливать.
Все предстояло таким, каким и являлось на самом деле: Практичным, простым, -
иногда даже сельским, со своей добродетелью и грязью.
Этот город всегда напоминал Чарли города Дикого Запада, только здесь,
главная жила и сердце - не железная дорога, а река. Широченная река.
5
Он повернул голову.
Противоположный берег скрыла туманная дымка, поддернутая оранжевым
светом утопающего солнца.
Пожалуй, самая широкая река, которую он видел.
Мужчина подошел к маленькому, кривовато построенному одноэтажному
зданию на перекрестке. Высокие окна до самой крыши изливали на тихую улицу
теплый свет. Вывеска на углу белыми длинными буквами гласила:
Бар
«Форт»
Приходи и выпей у нас пивка, приятель!
Мужчина толкнул ручку красной тяжелой двери и вошел внутрь.
Над головой прозвенел радостный колокольчик. Бар был совсем маленький и
тесный, и от силы, там могла бы разместиться только небольшая компания
работяг, решивших выпить после работы кружечку-другую темного. Они
впрочем, и были основным источником дохода этого не особо популярного
местечка, похожего скорее на обитый сосновыми панелями коробок спичек, чем
на привычный бар. До блеска наполированная стойка с тремя высокими
крутящимися стульями вытянулась слева от входа. На ней стояла только пустая
стеклянная бутылка пива с красной этикеткой, призывающая вас насладится
«уникальным ароматом и незабываемым вкусом». Лампочки над баром слепили
глаза, оставляя, впрочем, дальние углы помещения темными. Неуместные
лосиные рога висели на противоположной стене (наверняка подарок какого-
нибудь местного ценителя прекрасного, любителя пристрелить кого-нибудь в
лесу).
Высокий и немного костлявый бармен, с очень редкими светлыми волосами,
тонкими как пушок и зачесанными так, что бы скрыть лысину огромных
размеров, стоял за стойкой в старомодной черной жилетке и белой рубашке и
смахивал на ветерана-официанта в пижонском ресторане. Наверное, это его
впалые щеки, делали его таким высокомерным на вид. На удивление, он не
занимался тем, чем обычно занимаются все бармены на досуге – протирают
чистые стаканы или трут до бесконечности свои стойки: этот же - читал газету и
не посмотрел на посетителя когда тот зашел.
Чарли сел за один из кожаных стульев, сложил локти на стойку и уставился
на руки, изучая странные покраснения между пальцев.
Старомодные часы на стене все стучали своими стрелками (особенно
громкими в тишине), а он так он и смотрел на свои пальцы в задумчивости, пока
последние лучи солнца, пройдя насквозь окон, не коснулись закоптевшего
потолка бара, затмив все многочисленные огоньки над стойкой.
Чарли повернул голову и посмотрел на реку за окном, текущую размеренно и
неумолимо. Текущую к морю.
В углу оконной рамы, на откосе, освещенная лучами солнца, плелась
мохнатым пауком идеальная ловушка. Паук поспешно покинул конструкцию в
расстроенных чувствах - его гениальное изобретение обнаружено.
6
Наконец, Чарли коротко кивнул бармену, который так и не свел глаз с газеты
и пододвинув к себе пустую бутылку, начал выливать из себя жидкость прямо в
узкое горлышко.
Бармен начал поглядывать на Чарли из-за края газеты своими водянистыми
глазами. Он наблюдал за неопрятным мужчиной с рыжей бородой с каким-то
сожалением, то и дело являя мимолетные эмоции на лице.
Когда желудок был освобожден, а бутылка наполнена до краев светлым,
игристым пивом, бармен вежливо улыбнулся Чарли и, захлопнув бутылку
крышкой, привычным движением спрятал ее за барную стойку.
Затем он снова уставился на Чарли с сочувствующим видом.
Хмурый рыжий мужчина пожимает плечами в ответ.
- Давай в этот раз, за мой счет, Джимми… – выдавливает из себя бармен
после долгой паузы.
Он изучает лицо рыжеволосого мужчины, уставившегося куда-то в пустоту
перед собой.
Надолго настает удивительная тишина.
Наконец, Чарли, коротко кивнув бармену, снова развернувшему свою газету,
встал со скрипучего стула и молча вышел на улицу.
* * *
Мужчина оставил все еще горячий асфальт города и, перейдя по диагонали
пустынную улицу, вышел на широкую, видную издалека, тропинку, которая
продолжала бежать параллельно реке.
Справа, врезаясь в воду, находилась водопроводная станция, огороженная
территория которой, огромными знаками типа «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА» или «СТОЙ
ГДЕ СТОИШЬ» отпугивала городских бомжей. Как будто там не воду качали, а
проводили какие-то секретные эксперименты.
Тропа вела к старой пристани через своеобразный парк, среди раскидистых
кустов цветущего в эту пору шиповника, надежно укрытого от палящего солнца
мягкими тенями высоких дубов с окладистой листвой. А была так усердно
протоптана, потому что старая пристань в летний жаркий день была
излюбленным местом купания для местных мальчишек.
Чувствовался этот насыщенный, плотный приторный аромат цветущих
бутонов.
Земля здесь чуть поднималась, пучилась и дальше шла невысокими холмами
обросшими деревьями. Солнце радостно окрашивало теплыми красками и без
того нарядные кроны деревьев.
По небольшому травянистому склону, он спустился берегу.
Рыхлая земля, с удивительно твердыми кочками цепкой травы, уступила
место мелкому песку. Выброшенный слабыми волнами, песок занял только пару
метров не особо широкого в этом месте берега. В темной воде, можно было
разглядеть гладкую гальку, а так же и камни известняка покрупнее.
Невдалеке, на отшибе, стояла одинокая палатка, обтянутая брезентом
коричневого, как дорожная пыль, цвета. Она, словно в чем-то провинившийся
7
поселенец радостного городка, стояла в одиночестве на изолированном берегу,
как прокаженная. Возможно, тому причиной – тухлый запах, уже издалека
стелющийся по берегу.
Раздвинув полог, мужчина вошел в эту душную палатку, освещаемую
единственным маленьким, затянутым мутным пластиком, окошком над входом.
Глаза отказались видеть во внезапном сумраке, а нос не сразу понял, как себя
вести, когда в ноздри забился невероятно резкий запах рыбы. Этот запах, с
годами настолько въелся во все вещи внутри, что уже было не обязательно
наличие самой рыбы.
Прямо перед входом, стоял накрытый газетами засаленный дубовый стол, со
всякой причитающейся для торговли хламом. Не считая действительно мусора,
там были и дисковые весы, и измазанные школьные тетрадки для учета важной
бухгалтерии, и стопка бумажных пакетов и старых газет для упаковки товара, и,
конечно, самодельные пружинные весы для взвешивания крупных рыбин. Слева
от стола, впритык к стене, стоял когда-то белый холодильник, наполненный
битым льдом (хотя, он больше напоминал огромное корыто для переросших
свиней). Справа же от стола, узкий проход вел к самодельной кладовке,
спрятавшейся в дальнем углу палатки: там валялись в беспорядке ржавые ведра с
какой-то противной засохшей массой внутри, там же находился и самодельный
шкаф, кривовато сколоченный из старой фанеры. На полках стояли
разнообразные баночки от майонеза, готовых каш, с наполнением, не особо
внушающего доверия; коробочки с прикормом; покоились какие-то
подозрительные свертки; и множество рыболовных приспособлений (включая
поплавки, крючки всех возможных спектров, лески, и прочие важные мелочи,
заполнившие весь шкаф). Прислонившись к боковой стенке шкафа, стояли удочки
самых разных видов и размеров. Так же, в ужасном состоянии. От такого
разнообразия, вся самобытная кладовка, просто походила на хаотичную гору
хлама.
Под самой крышей палатки, в подсвеченной солнцем сонной пыли,
плавающей в воздухе как неосязаемый океан, натужно жужжали здоровенные
мухи.
За своеобразным прилавком сгорбился низенький старичок со странной
кепочкой (которая наверняка бы понравилась Конану Дойлу) на седых кучерявых
волосах. Она была не в состоянии удержать его бурную, выбивавшуюся со всех
сторон, растительность, и, по правде говоря, смогла только смущенно придавить
ее сверху. И, хотя внутри был невероятно душно, старичок был облачен в
огромное толстое пальто цвета самой палатки, словно придерживался
своеобразного дресс-кода серьезной компании. На лбу застыли капельки пота.
Даже на вид чувствовалось, какое же пальто было жаркое и тяжелое! Оно, в
буквальном смысле, просто придавило старика к земле. Конечно же, как и все
вокруг, оно было в сальных разводах.
Как только Чарли вошел внутрь, продавец впялился в него своими
маленькими глазенками, просверливая насквозь. Но вот уже через мгновение,
словно совсем потеряв интерес к посетителю, как к какому-нибудь скучному
экспонату, старик сгорбился над потрепанной тетрадкой, с таким потерянным
8
беспомощным лицом, словно он пытается прочитать древние нордические руны.
Такое лицо часто бывает у стариков, когда они пытаются освоить новый телефон
или садятся за компьютер, но больше напоминает, как будто у них резко
прихватило сердце: глаза, вышедшие из орбит, бешено вращаются вокруг в
поисках воздуха.
Чарли оторвал от чудаковатого продавца взгляд и, какое-то время, просто
смотрел на старые удочки, как будто что-то припоминая.
Нахмурившись, он опустил глаза на неприметный холщовый мешок,
лежащий на самой нижней полке фанерного шкафа.
Пытаясь не вступить в какое-нибудь ведро, или поскользнуться на луже
масла, он, шатаясь, прошел к кладовке. Достав изодранный в нескольких местах
мешок, Чарли вернулся тем же путем к прилавку, встав прямо напротив старика.
Тот, наконец, обратил на него должное внимание и даже быстро заглянул в
глаза - осторожно, словно смотрел в глаза сторожевой собаки.
Рыжеволосый порылся в джинсах и вытащил все монеты из карманов.
Собрав, он протянул пригоршню продавцу, который сразу протянул тощую руку
в дырявой и липкой льняной перчатке. Получив свои монеты, старик тщательно
пересчитал их. Пробубнив себе что-то под нос, он достал из-под прилавка
маленькую, обклеенную прозрачным скотчем коробочку, и по одной, начал
складывать туда все монеты.
- Такс… - произнес он, спрятав, наконец, свое сокровище обратно и
задумчиво почесав бровь своей грязной перчаткой без пальцев. - Такс…
Старик развернулся к холодильнику и, не раздумывая, вытащил изо льда
еще довольно свежую рыбину. Это был сом. Он был не очень крупным и
тяжелым – как раз столько, сколько можно поднять. Кожа уже стала покрываться
тонкой корочкой льда.
Взвесив его на пружинных весах (руки заметно дрожали от веса рыбины),
продавец снял с крюка сома и снова повернулся к Чарли:
- Черт Эрни... – старик в растерянности взглянул на сурового рыжего
мужчину, смотревшего прямо ему в глаза. - Какой-то он нездоровый…
Он снова неуверенно перевел взгляд на сома, спокойно лежащего в руках,
как спящий ребеночек, и, как бы нехотя, протянул его на вытянутых руках.
Чарли так же осторожно принял сома, то ли боясь его разбить, то ли брезгуя
склизким телом. Он развернул свой мешок, и аккуратно уложив рыбу внутрь,
закинул мешок на плечо, а затем снова пробрался к удочкам в углу. Не выбирая,
он схватил первую попавшуюся под руку и, развернувшись, невозмутимо вышел
из палатки не попрощавшись.
* * *
Вдоль воды, бредя дальше по берегу, мужчина, наконец, добрался до старой
пристани, которой перестали пользоваться вот уже много лет назад, после
закрытия кирпичного завода.
9
Красные трубы, с любовью обожженные солнцем, до сих пор мрачно
выглядывают за верхушками дубов, растущих на высоком склоне позади
деревянного причала.
Кажется, когда-то давно, здесь произошла какая-то страшная авария или
происшествие, погубившее много рабочих. Хозяева не смогли оплатить ущерб и,
в конечном счете, - разорились. Распродали завод по частям.
Чего там только не было с тех времен: и кинотеатр, и автомойка, и
металлобаза. В первую очередь, конечно, понаехали сатанисты, и начали
устраивать здесь свои важные заседания и обряды, пока какого-то члена их клуба,
не придавило бетонной плитой. Потом, какая-то сомнительная организация с
запада рассматривала строительство каруселей и экстремальных горок на базе
бывшего завода, с безумной идеей, построить винтовую карусель вокруг самой
высокой кирпичной башни, и назвать аттракцион «сверло».
Но все что-то не ладилось и не клеилось. Предприниматели неизменно
бросали свой бизнес.
Однажды, кто-то построил на территории голубятню - хотел отправлять
поздравительные открытки соседним городам таким вот романтическим
способом («Смотрите мол, как мы можем»), но хищные местные чайки, каждой
весной оккупирующие заброшенную вентиляцию производственных цехов,
прорвали крышу и разорвали запертых голубей на куски. По крайней мере, такой
версии придерживаются местные власти. С тех пор, мрачные трубы завода,
словно артефакты другой эпохи, часовые - безмолвно несущие свое унылое
дежурство, приглядывая за сонной округой.
Впрочем сейчас, когда безоблачное голубое небо обхватило красные башни,
а солнце, отражаясь от реки, освещало на высоком склоне крону даже под
деревьями, трубы не выглядели столь мрачно, как скажем, в грозовых сумерках.
На пристани никого не было.
Берега здесь уже очень крутые, и река, словно протекая в каменном каньоне,
прорывала себе русло через известняк. Сухие доски стали практически белыми
под палящим солнцем многих лет. Они скрипели под тяжелыми ботинками
мужчины, пока тот шел по причалу. Солнце, отражаясь от воды, грело его
одежду. Расслоившиеся деревянные столбы – опоры причала, облепил темно-
зеленый мох, поднимающийся из прохладной воды, а через зияющие щели
деревянного настила, можно было разглядеть какие-то длинные, кучерявые
водоросли внизу, сплетенные слабым течением. Ветер у воды ощущался сильнее
– он приятно обдувал тело, не позволяя вспотеть.
Мужчина, добравшись до края причала, положил мешок к ногам и начал
разворачивать свою длинную удочку.
Когда все приготовления были закончены, он, поправив свою красную кепку,
взглянул вверх: и так он туда смотрел, подобно звезды нежданно высыпались на
небосвод не вовремя.
Солнце освещало его, и без того обожженное лицо, все в белых пятнах, часто
сопутствующих людям с особо бледной кожей. От слепящих лучей глаза
наполнились едкими слезами.
10
Мужчина, вдруг отбросив наваждение, нагнулся над мешком и, развернув,
вытащил крупную скользкую рыбу: длиннющие усы накрутились вокруг
неподвижной головы сома, огромные глаза и рот существа были закрыты.
Чувствовалось, с какой удивительной мощью этот сом может пропустить воду
через свои массивные жабры. Вроде бы обычный сом, какие изобилуют в
глубоких здешних водах, да и не самый крупный конечно, что ему попадался за
его долгую жизнь. Но какой-то он был другой - и не только из-за необычных
усов: на коже был удивительный окрас, странный для здешних вод: словно его
носитель был какого-то другого вида. Нет, не только сомов, а вообще всех
здешних рыб. Какого-нибудь потерянного вида, настолько редкого, что он
остался одним представителем. Окрас был темно-зеленого цвета на черной коже,
но если вглядеться - поверх, словно серебряными молниями, по всему телу
распространялись тонкие, переливающиеся линии-жилки. Он был действительно
важен… Действительно…
Чарли еле отвел от линий помутневший взгляд.
Он перевернул рыбу и взглянул на живот: здесь, уже на белой блестящей
коже, расползлись красно-оранжевые язвы. Из них выступал желтоватый гной.
Мужчина мог едва дышать.
Чарли свободной рукой открепил большой крючок от своей удочки и вытер
тыльной стороной ладони холодную испарину на лбу.
«Этого просто не может быть, нет, - отрицательно мотает головой. – Не
может».
Он с силой надавливает на свои глаза, словно хочет действительно выдавить,
и растирает их до красноты, до слез.
Коротко всхлипывает.
Тяжело накрывает липкой ладонью лицо, словно раскаиваясь в чем-то.
«Господи…»
Он перестает двигаться, вообще шевелиться, - впадает в какое-то
оцепенение…
Голова просто раскалывается.
Но вот, бешеные глаза внезапно открылись и уставились на сома в объятиях,
покоящегося как новорожденного.
Свободной рукой мужчина держал большой рыболовный крючок в склизком
кулаке, высоко подняв над головой. Он выдыхает весь воздух из легких, и с
усилием раскрыв трясущимися пальцами широченный рот сома, он засовывает
кулак внутрь…
* * *
Внутри сома было гораздо больше места, чем он мог себе представить.
Гораздо больше.
Рука окунулась в какой-то другой мир: темный, мрачный, холодный, и
невероятно влажный.
Туннель.
11
Влага внутри была, какая-то… мертвая, действительно непристойная на
ощупь. Мерзкая, извращенная. Внезапно ожившая, она зашевелилась как червь.
Как много червей, связанных хвостами, набитых в живот этой рыбы.
«Это внутренности» - подсказала мужчине его рука, ползущая среди них.
Он уже не видел глазами, - они закатились за орбиты - он пробирался внутри
ощущениями:
Низкий туннель со стенами странного цвета: словно тусклое золото, оно
было присыпанное жирной землей, которую так любят все черви. Стены мерцают
в темной синеве… Или это скорее грязная бронза, - вся в пятнах, словно
поднимается из глубин памяти в странном сиянии…
Ощущение вечной осени.
Воняет мертвечиной.
Густая слизь растягивалась со сводов и падала огромными каплями, угрожая
придавить его.
Токсичные ручьи разъедали его сапоги и прожигали резиновый плащ.
«Еще… дальше…еще» - прошептали сами губы.
Он шел дальше.
На влажных стенах застыли в причудливых рельефах огромные, невиданные
мерзкие существа, выполненные в мельчайших подробностях. Они были словно
выгрызены в поверхности. Высокое мастерство рисунков, невероятная выдержка
линий… Из них и лилось это рассеянное бронзовое свечение, распространяясь,
словно впитываясь, в своды туннеля. Но что это были за рисунки? Кто на них
изображен?
Какой-то шепот пролетел мимо, улетел дальше в туннель.
Чарли прислушался.
Какое-то зацикленное шелестение листьев… или топот маленьких ног.
У Чарли не было времени рассматривать рельефы подробнее. Надо идти
дальше.
Он повернул в темном коридоре, который, казалось, был самым просторным.
Наверняка главным. Здесь что-то и должно быть. Должно его ждать.
Слабое мерцание коридора вдруг ожило, усилилось.
Это свет! Там, дальше свет!
Но он осторожно продолжил подбираться ближе, боясь перейти на бег,
нашуметь в этом странном месте.
И вот, перед ним открылся во мраке огромный зал.
Белоснежные колонны неправильной формы, неестественно изогнутые в
дуги, взмывались из пола, очерчивая круг зала. В далеком его центре
поднималась бесформенная черная гора, похожая на огромный кожаный мешок.
Словно распятая, она подвешена на этих колоннах, растянута жилистыми
веревками, как будто приваренными к поверхности. Складки напряженной от
давления оболочки являли черную, переливающуюся желчь внутри, за тонкой
пленкой. При движении, она тускло мерцала, наполняя огромный зал
неопределенным, рассеянным светом. Луна, пойманная в сети грозовым облаком.
Повсюду, словно под безумную музыку непонятную людям, танцевали
огромные членистоногие, напоминавшие многоножек. Они были при параде:
12
тяжелая, до блеска начищенная броня, сегментами прикрепленная к их телу,
отливала холодной синевой. Они кружились парами, в общих потоках, или
поодиночке; то поднимаясь по стенам на сводчатый потолок, то снова спускаясь
вниз. Они водили оккультные хороводы вокруг центра зала. Их танец был похож
на приступ дрожи или припадок падучей болезни. Они извивались по колоннам,
забирались на черную гору, выползали из ее напряженных складок. Будто
муравейник в самом его сердце, где в скрытых от всего мира глазах могло
твориться что угодно. Топот их ног наполнял весь зал. Скрежетающая музыка
исходила из их раздвоенных ртов.
«Ко-Ча-Ктум-Ща»
«Ко-Ча-Ктум-Щу»
Чарли пошатнулся от всего этого вида и невыносимой вони…
Гниль… Это был пир.
Тяжелый крюк случайно выскользнул из его ослабевшей потной руки и с
оглушающим стуком, непривычным для этого места, упал на пол, как удар
тяжелого молота.
Шелестящая музыка оборвалась.
Все внезапно замерло, все копошащиеся твари повернулись на странный
шум.
Они почувствовали что-то иное, что-то… свежее, но что же это такое…
ЖИВОЕ!
Бурлящая, горячая кровь. Стук сердца, раздающегося в зале как тиканье
часов. Теплое дыхание, обливающее черную броню как волны прилива.
Они, наконец, заметили его.
Членистоногие выставили свои длинные усы, как локаторы, и зашевелили
ими в воздухе. Они поймали все сокровенные вибрации его трепыхающегося в
лихорадке тела. Они даже уловили шелест его волос. И поняли... что они смогут
ощупать все его кусочки своими лапками, что они смогут перемолоть его своими
челюстями, ЕГО ВСЕГО!
А вот и десерт…
Жирные сколопендры на потолке отклеили свои тела, словно уставившись на
чужака. Замерли.
«Кущ-Ча-Коша?»
Мужчина по привычке пытался понять их вопросы, всматриваясь в их
челюсти.
Да тут и так все понятно - ему конец. Сейчас они кинутся.
Глубоко, полной грудью вдыхая и выдыхая затхлый воздух, который
невероятно опьянял голову, он слушал свое бешеное сердце на пределе
возможностей своих барабанных перепонок.
Он перевел дух.
«Кум-Ща-Кум?»
Он не хочет, что бы они смотрели на него, не хочет, что бы они что-то
спрашивали.
«Ком?»
Нужно действовать. Он, не сводя взгляда, поднимает с пола тяжелый крюк.
13
«Кум-Ща-Ктум»
«КТУМ-КТУМ!»
Их многочисленные челюсти открывались, а в них, открывались еще одни и
еще одни.
«ЩЩЩЩЩЩЩЩ»
Шум или скрежет, или щебетание…Что бы это ни было, оно подняло волосы
на голове Чарли дыбом, заморозило кровь в венах.
Больше и больше существ во мраке зала подхватывают этот возмущенный
скрежет челюстей. Они подняли свои тела и угрожающе бьют воздух своими
острыми отростками, трясут своими длинными хвостами высоко над своими
телами, как гремучие змеи. Стучат броней, бьют по ней лапками, принявшись
вдруг усердно начищать свои черные шлемы за секунды перед атакой. Прямо
рыцари круглого стола.
Весь зал завибрировал. Они стали медленно подползать к Чарли.
Ему хотелось броситься наутек из этого гнилостного места, отвернуться от
этих ужасающих отвратительных тварей и спасаться, но за место этому,
объединившееся напряжение, и страх, и отвращение, и паника его
парализованного тела, вырвались в сумасшедшем крике ужаса, перекрывшем все
мерзкое скрежетание зала.
Черные стены словно сотряслись от силы накатившей волны. Рокот
прокатился по сводам, сшибая с потолка мерзких тварей, как резкий порыв ветра.
Лапки в страхе поджимаются под склизкие тела, челюсти пригибаются к
земле и застывают в настоящем испуге.
Эта музыка здесь еще не звучала.
«ПОРА!»
Чарли, перехватив крюк как копье, вытянулся в струну, замахнувшись как
олимпийский атлет. Разбежавшись, он сильным броском метнул его над телами
оцепеневших от страха тварей, прямо в складки черной горы. Краем глаза он
увидел, как веревка бешено прошелестела у него над ухом, распрямляя свои
волны. Подобно гарпуну, крюк глубоко вонзился внутрь тугой оболочки, как игла
входит в воздушный шар, намертво зацепившись в плоть, надежно как якорь.
Бешеный крик снова вырвался из груди. На этот раз торжествующий, крик
пещерного человека. Крик победителя доисторических монстров.
Он рассмеялся им в их пасти.
Но вдруг, нижняя оболочка внутренностей с натугой лопнула, и волна черной
желчи хлынула из разорванной дыры. Она захлестнула ближние отряды черного
войска, посеяв панику в рядах. Она омыла вонючей желчью белые колонны,
накрыв половину солдат. И она неслась огромной волной через весь зал, как из
лопнувшего бассейна, неся смятение.
«Нужно уходить. Нужно уходить».
«НУЖНО БЕЖАТЬ!» - завопили мысли.
Придерживая свою мягкую морскую шляпу, он развернулся, и со всех ног
помчался назад по узкому коридору, развевая желтые полы своего плаща. Вся
храбрость вмиг покинула его тело, когда сзади, по пятам, за ним погнались
членистоногие чудища.
14
Он ворвался на их пир, он стучал своим мерзким сердцем по их стенам, он
покусился на их главное блюдо.
Мерзкий… Мерзкая… Тварь. Теперь он станет их главным блюдом…
«ЩЩЩЩЩ»
Он в панике бежал по темным коридорам, часто поворачивая, ныряя в другие
туннели, ходы, поднимаясь по лестницам, падая в глубокие, вязкие лужи. И
всюду он слышал их преследующий проклинающий шепот.
«КТУМ-КТУМ-ЩА»
…Он все бежал и бежал, не обращая внимания на задыхающееся сердце,
безуспешно пытаясь выбраться, найти свет.
Только спустя многие переходы, только когда уже не осталось сил бежать и
приходилось переводить дух, Чарли понял, что он напрочь забыл про свою,
наверное, единственную надежду – веревку, привязанную к крюку. Только она
помогла бы найти ему выход домой, вернуться... Теперь, он заблудился в темных
коридорах с ползучими тварями…
* * *
Силы, со временем (когда топот и злобное скрежетание позади, наконец,
потерялись в бездонном лабиринте), все же оставили его, и пришлось просто
волочить ноющие ноги.
От волн накатывающего страха, лижущего спину, мужчина все же снова
срывался с места и бежал, несколько раз падая от слабости. Он разбивал колени в
кровь. Так он понял, что поверхность под ногами изменилась: она так же осталась
холодной и сырой, но затвердела. Стены туннеля так же огрубели, превратились в
черный камень, из трещин которого, тоненькими ручейками стекала
пронзительно холодная вода. Он понял, что не сможет совладать с собой – и
быстро выпил пару глотков в трясущихся ладошках.
На пути стали попадаться мелкие острые камешки, а потом и самые
настоящие валуны, преграждающие путь. Он чувствовал себя словно внутри
раковины моллюска, кружащий по окружности и приближающийся к центру…
Каким-то странным образом, своды туннеля стали расширятся, возникали
слабые струйки встречного ветерка.
Чарли куда-то выходил. Все-таки куда-то выходил!
Воздух становился теплее. Вонь гниения, стала потихоньку растворяться.
И вот, спустя какое-то бесконечное время, этого изнурительного
продвижения вслепую, мужчина сначала не поверил глазам, явившим чудо:
впереди забрезжила точка света. Наверное, он уже годы не видел света в этом
проклятом многокилометровом туннеле!
Он прислушался, как бы боясь снова попасть не туда, куда положено.
На мгновение застыл, опустив глаза вниз.
Звук… Словно волны приносит прилив!
Мельчайшие капельки воды словно осели на его бороде.
15
Что-то изменилось еще…
Чарли глубоко вдохнул теперь свежий, яркий поток воздуха.
Ему не показалось.
«Соленый…»
Он, по-знакомому остался во рту, как будто никогда его и не покидал.
Чарли не выдержал и сорвался с места, навстречу свету.
По пути, он поймал влажный туман своей бородой. Он с жадностью вдыхал
такие до боли знакомые для него запахи, внезапно нахлынувшие на него стеной, и
бежал, бежал!
Вот - рыжие пряди раздул сильный порыв встречного ветра.
Словно тяжелые капли воды образовались на складках его желтого плаща.
- Господи, как прекрасно! - закричал он на весь туннель.
Но эхо не последовало его призыву, отказываясь вести разговор без
собеседника -
Он вышел.
* * *
Ноги ворвались в холодный песок .
Мужчина остановился, как кол, вонзившийся в землю. Долго не мог
перевести дух, отдышаться. Он обхватил руками колени, согнулся напополам, но
не позволял себе отвести взгляд перед открывшимся светом, бешено вращая
глазами.
Чарли находился у старой пристани за городом. Вот он причал, вот река
перед ним, а сзади наверняка стоит разрушенный кирпичный завод, прямо как он
и заказывал…
Он оглянулся.
За спиной взмывали ввысь черные горы сырого камня, без единого дерева.
Две вершины высоко в небе окутывали густые туманы.
Мужчина опустил голову и озадаченно осмотрелся вокруг себя, - «Так
тихо…»
Вроде так же дует этот слабый ветер на берегу… только здешний - не летнее
спасительное дуновение, а ветер, пронизывающий до костей, не как в холодный
зимний месяц, а действительно добираясь до самих костей. Что-то словно
вытягивало всю энергию в жадную атмосверу.
Здесь так же течет эта река, только вода темнее. И сама река шире. Гораздо
шире. Как целый океан раскинулась впереди: огромный черный океан,
взирающий вглубь себя. Или море? Или океан?
Да и стоит он, не на узеньком берегу с полированными от времени
камешками, а на огромном побережье, которое обманывало глаза своими
масштабами – думаешь, стоишь вот-вот у воды, а до нее еще десятки метров
этого мокрого, сосущего песка!
Чарли посмотрел на ноги и, действительно, – он уже по щиколотку стоял в
леденящем песке. Похоже, здесь все пытается тебя куда-то засосать.
16
Он побыстрее вытащил сапоги, боясь почувствовать какое-нибудь движение
под ногами.
Странный горизонт в странных водах.
И вроде бы, стоит этот же причал… Только окаменевший - доски словно
вросли в белый камень.
И трава, растения – и они имелись здесь, на этом странном берегу: блеклые,
придавленные к почве чей-то тяжелой поступью, поломанные у корней. Какой-то
некромант так же не забыл и из них все высосать, всю жизнь из этой земли
вокруг, оставив лишь эти хрустящие косточки дожидаться своего прилива.
И камни если и были, - то не маленькая полированная галька. Это были
черные громадины диабаза, нервно лежащие каменными дикобразами.
И все утопало в густом тумане, как в еле видимой жидкости, в которой все
мариновалось.
Такое странное небо…
Оно, словно не разделяло мнения о дне или ночи, оно просто было мрачным:
серым, мрачным небом любого часа, без солнца, без резких теней, накрывая все
одним сплошным безразличным одеялом, пеленой. Свинец ведь не оставляет
никакой надежды на случайный солнечный луч.
Но и оно было странным: быстро творились дела, быстро менялось
настроение, пугая: вот, подняв голову, он увидел небо уже жутко почерневшим.
Как океан перед бурей, словно сейчас разрыдается. Не просто разразится
печальными слезами, а прольется стеной горькой желчи на голову. Хотя совсем
недавно было спокойно. Оно, словно бешено вращается над головой и издевается
над тобой с сумасшедшим смехом, пока ты опустил глаза; а стоит поднять, – и
оно снова застыло в напускной умиротворенности.
Огромные черные тучи клубятся у самого космоса.
В воздухе витали, словно снежинки, какие-то хлопья: бесконечно медленные,
они миллионами то устало спускались по воздуху, то снова поднимались вверх.
Возможно, они падали с неба, возможно, поднимались из земли.
Одно такое маленькое серое облачко, медленно опустилось на ладонь Чарли.
«Пепел…» - он растер странную снежинку на коже.
Все здесь было одновременно и тягучим, медленным, словно в плавающем
дегте, безразличным, и в то же время - нестабильным, буйным, опасным в гневе.
Чувствовалось напряжение в воздухе, готовое разразиться в любое мгновение, от
любой искры. Тогда, вся скрытые угрозы воды, все обиды камней, все проклятия
этой земли, выйдут на свободу и закружатся во внезапном огненном вихре мести.
Это ощущалось кончиками волос, дыбом вставших на коже. Выйдет эта злоба.
Чарли только сейчас ощутил эту притаившуюся атмосферу на своей шкуре, -
«Такая тишина бывает только перед бурей»
Глаза уловили что-то… мерцание. Недалеко от каменного причала - белое
свечение в окружающем тумане.
Он побрел к нему с шуршанием, словно мотылек, оставляя в мокром песке
свои следы.
«Это…»
17
Подойдя ближе, Чарли поднял голову. Туман словно рассеялся перед его
взглядом. Могучий хвост врастал в песок.
Огромная, четыре или пять метров в высоту и несколько метров в ширину,
стояла расписанная рельефами статуя. Ни из дерева, ни из камня, ни из металла, а
чего-то совсем иного – какой-то причудливый переливчатый сплав всего этого, по
цвету близкий все-таки к светлому. Когда-то.
«… Сом»
Действительно, огромный сом, странным образом поселившийся в
магической горной породе, местами поросшей мхом. Ярко зеленый, буйный мох,
крепко вцепившийся в свою жизнь, боролся с этим миром до конца. Наверное, он
брал силы в излучавших слабое свечение трещинах статуи. Они переливались на
коже, создавая окрас.
Там, где у рыбы должны были располагаться глаза, зияла огромная сквозная
дыра, через всю голову таинственной статуи, и как через замочную скважину,
открывала взгляд на мрачное небо.
У сома были белые длиннющие усы – они доставали бы своими концами до
самой земли, если бы не ощущаемые только самой рыбой медленные, спокойные
потоки тихого ветра. Пятиметровые усы, словно в потоке теплого молока
развевались в воздухе, в абсолютной тишине побережья.
Они, заколдовав и успокоив взгляд, словно то-то рассказывали, куда-то
показывали.
Облачка пепла, застрявшие в воздухе около этих белоснежных громадин, и
сами засветились блеклым светом, как искры какого-то странного, наверное
синего костра.
Чарли было протянул руку, в безмолвном очаровании этой магии, хотел
прикоснуться к светящимся в сером сумраке мудрым белым змеям… но в
последний момент спрятал пальцы – что-то подсказало ему, что этого делать не
стоит…
Усы, то ли поймав другое течение ветра, то ли почувствовав близость
пришельца и смущаясь его, начали закручиваться вокруг широченного туловища
рыбы, ложась ровными рядами. Было видно, что связки белой ткани напряжены;
они стараются, прорывают воздух, словно в каком-то своем, замедленном
времени. Они туго сомкнулись, будто пытались раздавить рыбу, спрятаться в
складках отвердевшей кожи.
Чарли загипнотизировано наблюдал это умиротворяющее, медленное
закручивание, пока, наконец, тонкие окончания усов, самые сильные точки
свечения, не соприкоснулись.
Линии на теле внезапно проснулись, активизировались – они стали, то
переливаться, то ли действительно метаться по всей коже, как разряды
миниатюрных молний.
Он подошел совсем вплотную, почти впечатался лицом в статую. От зрелища
было не оторвать взгляд.
Чарли сосредоточился, пытался вычислить направления линий, пытался
выяснить, что они пытаются ему показать, что они имеют ввиду… О, их были
18
десятки…сотни…миллионы!
- Слишком много, слишком быстро! - он воскликнул вдруг, расстроившись.
И они, убегая от его глаз, заставляли пристальнее следить, быстрее скользить
глазами по переливчатой коже…
Он прислонил свои ладони к статуе, и словно сразу услышал легкий шепот
издалека, на незнакомом языке, бурлящий, гортанный. Он попытался постичь и
его.
Сом что-то рассказывал этими линиями… Что-то…
Линии скакали агрессивнее. Ярче. Чище. Ближе. Скачущие, они дотронулись
кончиков его пальцев на статуе, они пробовали его тело, как легкие
электрические разряды.
Пальцы заискрились белым огнем.
Шепот стал разборчивее. Разделился на отдельные слова.
Серебряные молнии пронзили его тело, припаяли руки к своей поверхности.
Мужчина не замечал, как линии захватили для своих рисунков его конечности:
они поднимались по нему все выше и выше, изрисовывая светящиеся картины на
его теле, а он все смотрел, всверлился глазами в статую, прилип.
Рисунки, рельефы оживали и принимались скакать по своему искривленному
миру, сражаться друг с другом, поглощать.
Линии…
Они расслаивались, распадались на частицы, связывались друг с другом в
замысловатые узлы. Они объединялись, перекрещивали друг друга, вели куда-то.
Они завораживали. Линии образовывали какие-то невиданные картины: как
какие-то причудливые рисунки, они, то изображали ужасный шторм,
перекатывающийся на спину огромного существа, шторм охвативший целые
океаны, то закручивались в водовороты невероятных размеров. Они кружили по
туловищу, поднимаясь то вверх, то вниз, поглощая зловещие острова, скрытые
туманом.
Чарли уже не нужно было смотреть на статую, что бы видеть эти
круговороты. Они были вокруг него, вокруг мира… и с каждым полным
оборотом, он видел все больше и больше деталей…
Молнии множились, делились. И теперь он успевал за ними…
Шепот издалека
Изнутри?
Он набирал голос с каждым оборотом невиданных картин, линий рельефов
на теле. Все закружилось с невероятной скоростью вокруг тела создания,
разогревая воздух, поднимая пыль, пепел и песок на побережье. Поднимая саму
воду. Это была река? Или море? Или океан? Да что бы ни было, теперь оно
принялось закручиваться в единый водоворот.
Шепот, вкраплялся в рельефы, сливался в кружащие картины, добавлял
новый смысл. Он говорил о чем-то утраченном. Утраченном тысячи лет назад.
19
Несмотря на его припаянные руки, его словно начало уносить от статуи,
поднимать в воздух, как бы вытягивать его в суставах. Он видел, что он уже
удаляется от причала, видел растянувшееся широченное побережье, но
одновременно, он оставался припаянным к камню. Он все чувствовал и все видел
в резком фокусе. Сом не удалялся… в привычном понимании. Его не закутывал
туман; дымка, уже приличного пространства, не размывала его очертаний, он
становился… еще понятнее. Он был, со всеми своими рельефами, со всеми
линиями; стоял на мощном хвосте, испещренный молниями, зарывшись в берег.
Он стоял прямо перед огромной статуей, нагревая ее своим дыханием… и
находился бесконечно далеко. Несомненно… И светился все ярче… И его
линии… его молнии... Они были ближе.
Гораздо ближе.
Мужчина все видел, но еще не все понимал, хотя кое-какие слова уже
звучали бесконечными отголосками в бездонном колодце.
Шепот.
Зияющая дыра наверху существа внезапно почернела, невероятно почернела
и из нее стала вылезать наружу сама ночь.
«Линии…
Быстрее, черт подери! Быстрее! Что же это…
Линии… шепот…
Я должен понять.
Слова…»
И он вдруг все увидел.
Но его безумный крик, сам, вырвавшийся из грудной клетки, слился с
невообразимым молотом грома.
И гром проревел…
И небо, наконец, раскрыв свою истинную суть, сбросив маску, разинуло
черную пасть и выплеснуло проклятый ливень.
И зашипела вода. Целые океаны злобы.
И принялись хлестать молнии.
Молнии теперь били непрерывно, неутомимо, беспощадно протыкая океан
острыми иглами. Возникли нити огня, как потоки солнечного электричества,
присоединились к ним: огненные змеи, подобно порывам солнечного ветра, они
хлестали своими хвостами по поверхности воды, развевались в воздухе, делились,
срастались, переплетались между собой и кружились, кружились, кружились...
Вспышки не давали мгле сомкнуться, но она напирала из зияющей дыры на
голове существа, словно вытекала из самого космоса. Она распространялась все
дальше под эффектное представление, густела и словно затвердевала над водой.
20
Серость прошлого канула в лето. Тысячелетний Мрак – вот будущее этого
мира!
Воздух ревел, как цирковая каллиопа, как плавившийся от раскаленной
музыки орган.
Проклятия, проклятия…
Все двигалось очень быстро – секунды поглощали часы. Удары грома без
всяких передышек стучали воздушной наковальне, как молотки судей,
вершивших приговор.
Безумные, безумные речи…
Шипение ползучих тварей в узком, сыром туннеле.
Все кожи разрываются… пронзительные крики боли, проклятия.
Клацанье раздвоенных челюстей, усиленное эхом в тысячи раз,.
Шепот
…И живые кидаются в море.
Море ревет…
Ревет в муках рождения…
РЕВЕТ
Сотрясающий грохот.
И древние молитвы произносятся.
…И полетело время, несясь быстрее обезумевшего света. В хаосе бились в
конвульсиях часы, а может дни и ночи. И все только ускорялось, больше набирая
обороты: круговороты размываются в искаженные круги, белое марево. Горы
крошатся и оползнями скатываются в океаны. Из появившихся пустот
вываливаются огромные членистоногие черви. Они безумно царапают землю, в
панике пытаясь зарыться обратно, спрятаться. Треск коконов в густых туманах
вдалеке. Леса, полыхающие красными факелами в ночи. Болота, бурлящие гноем.
Из нагретой до кипятка воды, вылетают тысячи крылатых существ. С
пронзительным визгом они устремляются в небо.
Заклятия раздаются горделиво, как закон.
Мохнатые пауки, прячущиеся у ядра планеты, так же выползают на пир, и
плетут свои паутины в углах мира. Слепые чудища сражаются в воздухе,
раскинув невероятные крылья над волнами, словно не замечая происходящего,
21
сражаясь за тучную добычу. Рогатый кит зажат у одного в острых когтях.
Ужасные стенания отражаются от стен мира глухим эхом, и подводные вулканы
извергают огонь столбами до неба.
Звучат звуки, возмущающие саму природу.
Потоки воды с неба затопляют все земли – они льются нескончаемым
потоком как в греховном гневе, словно воды перевернулись. Рождаются самые
великие волны, что могут дать все океаны, моря, реки, внезапно схлестнувшись
воедино. Волны поднимаются выше всех гор и затопляют все, смывают всех
крылатых тварей в воздухе, всех чудищ. Весь мир.
И молнии, раздирая недра небесные, вьются над беспокойной водой подобно
змеям зияющим: они летят сквозь года, они разрывают время, они летят, они рвут
ткань мира, они летят летят они летят…летят…
Они летят…
* * *
Мужчина открыл глаза.
Стиснутый до боли кулак. Дрожащие ноги.
Он на секунду оторопел, нелепо ощущая себя престарелым маразматиком.
Он огляделся вокруг полной растерянности глазами.
Река. Причал.
Рыба в онемевшей руке безучастно свисала.
Сом…
Было такое ощущение, словно он секунду назад щелкнул своим ртом.
Порхнул своими огромными белыми глазами и потом…
«И потом… » - мужчина запнулся в мыслях.
Не мог вспомнить.
Он разозлился и всверлился глазами в рыбину, словно пытаясь ее расщепить,
что-то найти.
Он пристально смотрел на расслабленное тело, озадаченный до глубины
души.
Ощупывает хвост, разглаживает большими пальцами кожу, ничего не
понимая.
«Что…
Что-то…
Что не так? Что же?»
Мужчина всматривается в переливчатые линии на коже рыбы, словно
пытается там что-то разглядеть.
Его захлестывает непонятное чувство тревоги.
Внезапно, он полностью замирает.
- Уже мертвый? - только и выдохнул он, словно не произносил слов
тысячелетиями.
22
Чарли в полной растерянности, непонимающе уставился на существо,
освещаемое теплым солнцем.
Он долго стоял на причале с сомом, невозмутимо лежащим в его руках.
Он пристально изучал его. Странные эмоции врывались в его размышления:
то страх, то любопытство, то недоумение, то снова страх, какой-то старый,
застывший в янтаре страх…
«Что же…»
Он думал, стоял на старом причале, пытался что-то постичь.
Но все-таки, спустя пару минут, все странные, необъяснимые мысли, какие-
то нелепые догадки, сомнения, путаницы, наконец-то, вышли у него из головы,
как будто никогда там и не были.
Странное оцепенение прошло, и мужчина, поднял свою удочку.
Он выпрямился с оглушительным хрустом спины и посмотрел снова на
солнце, а потом он отпустил сома.
Расслабленное тело повисло на толстой леске, выходящей из его рта.
Неловко раскачиваясь в воздухе на натянутой струне, оно напоминало старый
маятник. Мощный хвост вытянулся на всю длину. Существо выглядело
непривычно длинным в таком виде, неестественным. Влажная кожа сома ярко
блестела в лучах солнца. С хвоста в темную воду падали капли.
С заметным скрипом прогнулась в крепких руках удочка и мужчина начал
медленно опускать сома к поверхности воды.
Холодный, но одновременно обжигающий пот выступил на лбу из маленьких
пор – каналов страха.
Вот, длинный хвост коснулся воды. Вот и уже все неподвижное тело скрыла
молча река, без брызгов и пузырьков.
Еще пару мгновений спустя и напряжение рук проходит.
Удочка, уже кричащая от опасного изгиба, вдруг внезапно распрямляется, а
натянутая леска ослабляется.
Мужчина полностью распрямляет спину и расслабляет онемевшие скулы,
расцепив сжатые как тиски зубы.
Лицо разглаживает глубокие морщины. Брови, хмуро нависшие над глазами,
поднимаются на свое привычное место…
* * *
Из темной воды вдруг всплыл на поверхность полосатый поплавок.
Подергавшись немного, он успокоился и вошел в такт течению реки.
Леску, как невесомую паутинку сдувает нежный, осторожный ветерок,
словно приглашает ее на танец.
Солнце нежно грело тягучую реку, а она отвечала взаимностью, посылая во
все стороны переливающиеся отражения света.
Воздух был полон насыщенными и возбужденными ароматами по-
настоящему жаркого, живого лета.
23
Несмолкаемый гул насекомых спрятался в обманчивой тишине, и огромные
стрекозы, подобно неповоротливым вертолетам (конечно же, только с виду),
пролетали над камышовыми зарослями неподалеку.
Прошло время, прежде чем мужчина подтянул леску и проверил наличие
извивающегося упитанного червя на крючке.
Затем, он, замахнувшись, со свистом забросил приманку как можно дальше в
реку и стал спокойно наблюдать за уносящимся по течению поплавком,
стараясь на этот раз, не выловить мертвого сома…