Наваждение

1.

      — Знаешь, — сказала Магда, — у нас новый сосед. Снял дом, тот, что с зелеными ставнями. Ума не приложу, как люди находят эту дыру на карте. Разве что от полиции скрываться, больше здесь делать нечего.
      — Мы не скрываемся, — резонно заметил Калле. — Нам и здесь хорошо. Другим тоже.
      Магда не ответила, продолжала жарить мясо, бросая его на сковородку с маслом. Калле стянул пропахший рыбой свитер и бросил его в корзину с грязным бельем, посмотрел на заросший щетиной подбородок — две недели в море. Он вымыл руки, плеснул водою в лицо и вернулся к столу.
      — Я неплохо заработал, — довольно сказал он. — Сможем купить новую мебель в гостиную.
      — И пианино, — Магда выложила мясо на тарелки, переставила их на стол, и вернулась к разделочной доске, на которой глянцевыми боками горели помидоры. — Ты обещал перед свадьбой. Я когда-то неплохо играла.
      Калле хмыкнул, глядя на красные руки жены, но ничего не сказал. Если ей хочется пианино, он купит. Жалко, что ли? Они не бедные.
      — А кто наш сосед? — спросил просто так, чтобы занять чем-то паузу, повисшую в воздухе, и не потянуться раньше времени за водкой. — Молодой?
      — Не знаю, — Магда пожала плечами, словно передернула ими от холода. — Ездит на велосипеде мимо нас дважды в день. Наверное, молодой.
      — Да уж конечно, — Калле представил себя трясущимся по ухабам на утлой машинке верхом, картина вышла комичной. — Должно быть, студент или учитель.
      На стол опустилась объемная миска с салатом, Магда сняла передник и села напротив. Калле от души пожалел жену — две недели одна, поговорить здесь толком и не с кем. Когда они поженились, Магда была первой красавицей, а он самым сильным парнем в городе. Сколько времени прошло с тех пор?
      — Калле, давай уедем? — вдруг быстрым шепотом сказала она, поднимая на него глаза. — Куда угодно.
      Он опешил — только его работа начала приносить стабильный доход, только дом отремонтировали (правда, мебель не купили, но ведь купят?), и пожалуйста.
      — Что это с тобой? — он потянулся к ее подбородку и приподнял его вверх, заглядывая ей в лицо. — Обидел кто-нибудь?
      — Нет, — Магда отодвинулась от его руки, взяла вилку и наклонилась к салату на тарелке. — Просто скучно. Здесь совсем нечего делать, когда тебя нет. Я смотрю целыми днями в окно, а там ничего не происходит. Разве что дождь пойдет.
      — Это лучше, чем если бы у нас под окнами бастовали арабы или студенты, — резонно заметил он. — Ничего хорошего нет в том, что тебе в окно в любой момент могут бомбу бросить. В других местах плюнуть некуда от этих беженцев, а к нам они не поедут. У нас город маленький, слава богу. И как видишь, люди сюда все-таки приезжают, сама сказала.
      Он налил водки себе и ей, сунул ей рюмку в пальцы и подтолкнул ко рту. Магда выпила, щеки ее порозовели. Она зачем-то встала, обошла стол и навалилась грудью ему на спину, так что он через рубашку почувствовал ее возбуждение. Руки ее скользнули ему под рубашку.
      — Соскучилась? — Калле довольно похлопал ее по плечу, мельком заметив за окном велосипед и его водителя в серой шапке: дорога под окном была неровной, и он привстал на педалях. — Вот поужинаем и...
      — Возьми меня, — жарко сказала Магда ему на ухо. — Прямо сейчас.


2.

      Дом с зелеными ставнями требовал ремонта давно, но владелец не жил в этих краях, и сдачей в аренду заведовала местная контора по недвижимости. Калле с любопытством посмотрел на велосипед, прислоненный к дереву у крыльца — колеса маленькие, словно девчоночий. Должно быть, его хозяин тоже мелковат. Себе он купил бы, будь у него такая надобность, совершенно другой — спортивный, с большим диаметром обода, с несколькими скоростями, с переключателем, точно такой, какой ему хотелось иметь в детстве. Но с тех пор много воды утекло, и о велосипеде он больше не мечтал.
      Он остановился, достал сигареты и неторопливо прикурил одну, поглядывая на окна, за которыми мелькала тень - по его подсчетам, тому было время выходить. Наконец дверь открылась, и новый хозяин дома запрыгал на крыльце, ища в карманах ключи, попутно извлекая из них всякую мелочь вроде автобусных билетов, плеера и пакетика с мармеладками. Маленький рюкзачок на его спине тоже подпрыгивал.
      В мешковатой куртке и шапке нельзя было точно сказать, сколько ему лет, но по сложению он выглядел подростком, да и движения у него были быстрыми и резкими.
      Наконец ключи нашлись, дверь закрылась, и велосипед снялся со своей стоянки, подпрыгивая и гремя звонком на руле. Калле понаблюдал за тем, как сосед перекидывает ногу через раму, налезает на сиденье, одновременно надавливая на педаль и балансируя второй ногой на земле. Это напомнило ему, как в школьные годы он наблюдал за соседской девчонкой с похожим велосипедом, и движение, которое она делала ягодицами, чтобы угнездиться в седле, всегда обтягивало ее задок тугой тканью, которую она оправляла быстрым движением руки. Он одернул себя — то девчонка, а то пялится на мужской зад, не дай бог подумает…
      — Привет, — быстро сказал Калле велосипедисту. — Я ваш сосед. Шел мимо, решил познакомиться.
      — О, — сказал тот, и это прозвучало как удивление и приветствие одновременно.
      В возникшей паузе Калле успел неловко затушить окурок о забор.
      — Маттсон, — он обошел велосипед и протянул соседу руку. — Калле Маттсон. А моя жена — Магда. Она вас видит иногда в окно. Наш дом сразу за поворотом, белый забор. Здесь мало приезжих.
      Тот поспешно отпустил руль, улыбнулся радостно и вложил свою руку в его ладонь.
      — Лукас.
      Костяшки пальцев у хозяина велосипеда были красными и острыми, пальцы тонкими и почему-то мокрыми, хотя понятно почему — дождь, велосипед ночевал под открытым небом, капли до сих пор висели на спицах, точно слезы.
      — У этого дома часто меняются жильцы, — добродушно сказал Калле. — Ремонта там немеряно нужно. Наверное, и крыша протекает. А вы надолго?
      — Скоро уезжаю.
      Калле отметил, что хотя слова сосед произносит легко и непринужденно, лицо его награждает каждое слово какой-то значимой гримасой, точно слова выражают не то, что должны, и его это сердит и смешит одновременно, и других он за такую реакцию не винит, а приглашает посмеяться вместе. Глаза Лукаса были изменчивого цвета, точно вода в заливе.
      — Если понадобится помощь на крыше — зовите, — Калле кивнул в сторону дома. — Одному на скате стоять опасно, кто-то должен страховать. Да вы, держу пари, никогда такими делами и не занимались. Я прав? Вы кем работаете?
      — Музыка, — сказал Лукас, выдыхая узорчатый пар.
      Калле подождал продолжения, но не дождался, и решил, что тот преподает музыку в гимназии, которая располагалась на другом конце города.
      — Моя жена любит музыку, — зачем-то сказал он. — Я даже обещал ей пианино.
      Лукас понимающе кивнул, шмыгнул покрасневшим носом. Шапка сидела у него на голове низко, почти до бровей закрывая лоб, тогда как сзади из-под плотной резинки на шею выступали смешные завитки. Шарфа он не носил даже в такой холод.
      — Если еще не уедете до той поры, как я куплю пианино, послушаете, как Магда играет. Вам понравится.
      — Конечно, — губы Лукаса сложились в очередную многозначительную улыбку, он извиняющим движением потянул на себя руку, и Калле неожиданно осознал, что все это время держал его ладонь в своей. — До свиданья.
      Он нажал на педали и покатил в сторону главной улицы.
      По дороге домой Калле поискал объяснение своему поступку и пришел к выводу, что сделал бы это для любого ребенка или женщины, для любого существа слабее себя, у которого замерзли руки, и ничего предосудительного в этом нет. Да и Лукас нисколько не обиделся. Но тянущее чувство от этого объяснения никуда не делось, только ушло в глубину и залегло там тенью, вместе с другими тенями, о которых не знала Магда. Но сейчас Калле даже это вполне устраивало.

3.

      — Нравится?
      Магда обошла вокруг пианино, потрогала лаковую крышку пальцем, робко подняв глаза на мужа.
      — Красивое. Наверное, мне не следовало… Я все забыла за это время.
      — Вспомнишь, — Калле устроился в кресле с газетой и пивом, — можешь сыграть на нем что-нибудь прямо сейчас. Оно твое и ничье больше.
      Магда кивнула, села на табурет и осторожно открыла крышку, коснулась блестящих клавиш, надавила одну из них — пианино издало низкий рокочущий звук. Калле представился медведь, который ворчит в своей берлоге от непонятных помех — тепло (другая клавиша, красивый звук), капель (еще одна, тонкий легкий перестук), первая трава (перебор нежных звуков).
      Калле вернулся мыслями к велосипеду и слову «музыка».
      Интересно, на чем играет Лукас? Если на пианино, то это должно быть красиво. Пальцы у него длинные, наверняка может исполнять эти сложные забористые штуки, которым аплодируют на концертах знатоки с цветами. Ему даже пошли бы эти черно-белые костюмы, в которых выступают пианисты, белые рубашки с кружевами и манжетами, и в конце он бы кланялся, тяжело дыша, убирая мокрые волосы со лба, как делал какой-то скрипач по телевизору после тяжелого концерта. Там красивая жизнь, аплодисменты, награды, а здесь — рыбная ловля. Рыбу любят все.
      Магда сыграла фрагмент какого-то произведения, который напоминал вальс, быстро сняла руки с клавиш и опустила их на колени, сжав в кулаки.
      — В чем дело? — удивился Калле.
      — Ни в чем, — Магда заправила в прическу упавшую прядь. — Я просто отвыкла. Нужно время, чтобы руки вспомнили. Говорят, голова может забыть, а руки — нет. Они ничего не забывают.
      Калле кашлянул, убрал газету и пересел поближе к инструменту.
      — Не думай о том, что тебя кто-то слышит, — предложил он. — Если ты хочешь играть — играй. А если пианино будет тебя расстраивать, мне придется его выбросить.
      Магда вытянулась перед инструментом, закусила губу. При первых звуках Калле вздрогнул. Ему показалось, что у них в гостиной ударила молния, а следом налетел ураган. Примерно так же, как перекатывались волны за бортом, носились руки Магды по клавишам. Она била, барабанила, терзала клавиши, со стороны это было похоже на припадок, если бы результатом этого припадка не была музыка, отдаленно знакомая Калле по урокам в школе. То ли для такого исполнения у Магды не хватало мастерства, то ли ее состояние было слишком взволнованным, но красивым ее исполнение не было, оно было уродливым, как рваная рана. Закончив, Магда сложила руки и уткнулась в них головой.
      — Не расстраивайся, — уверенно сказал Калле. — Ты обязательно должна играть. Хочешь, я попрошу нашего соседа послушать тебя, если он еще не уехал?
      Магда подняла голову и резко опустила крышку.
      — Нет. Пианино было глупостью. Нужно его вернуть. Я никогда не буду играть.
      — Что за бред?
      — Увези его, увези его совсем, чтобы я его больше не видела. Никогда.
      Она встала и ушла в спальню, хлопнув за собой дверью. Калле покряхтел, пересел к инструменту и открыл крышку. Сам он никогда не играл. Может быть, оно не настроено? Он нажал клавишу, и она отозвалась ему тоскливым стоном.

      Магда смотрела в потолок и курила его сигарету, пуская дым над собой струйкой. Калле сел рядом, погладил ее по ноге.
      — Что с тобой? — спросил он.
      — Ничего.
      Серая струйка дыма снова скользнула к потолку. Он снял с нее туфли, расстегнул блузку, она только зажмурилась, словно дым ел ей глаза. Никогда раньше он не видел Магду такой. Он стал привычно целовать ее шею, грудь, плечи, но все, что ей нравилось раньше, сейчас оставляло ее до странности равнодушной. Калле удвоил свои старания, но она вдруг поморщилась.
      — Тише, — вздрагивающим голосом сказала она. — Ты можешь делать это медленнее?
      Калле удивился — за все годы супружества он уяснил, что жене нравится быстрота и натиск, но подчинился, не желая расстраивать ее еще больше, день и без того вышел неудачным. Постепенно она расслабилась, стала отзываться на его ласку, и ему стоило большого труда не торопить события, двигаться в желаемом ей ритме, он даже нашел в этом своеобразную прелесть — лицо Магды разгладилось, рот стал ярким и горячим, как тогда в кухне, и он снова вспомнил, что когда-то она была первой красавицей.

      — Все хорошо? — осторожно спросил он.
      — Хорошо, — отозвалась она, по-прежнему не открывая глаз.
      Сигарета в ее руке, отведенной в сторону, продолжала дымить, сгорев до основания, другую руку Магда, не открывая глаз, запустила ему в волосы.
      — Все хорошо, хорошо, — повторяла она как заведенная, пытаясь накрутить прядь его волос на палец.
      Волосы были слишком короткими и прядь ускользала, но она не оставляла этих попыток, продолжала их, пока Калле не догадался в чем дело, и не скинул с себя ее руку, задыхаясь от бешенства и собственной догадки. Руки не забывают… Магда открыла глаза, перекатилась на живот, и, уткнувшись головой в подушку, заплакала.