Друг

      — Ты больной, — прогудел кто-то в дверную щель, и он узнал голос соседа. — Больной ублюдок, открой дверь! Сейчас же! Или мы вызовем полицию!
      Дверь вздрогнула от ударов, но не поддалась, была хорошей, надежной железякой производства умельцев на брошенном заводе, пуленепробиваемой. Она стоила состояние, но он никогда не жалел денег на своё хобби. Свое настоящее хобби.
      — Видишь, как они за тебя переживают? — скривившись, сказал он в сторону кровати. — Это о чем-то говорит?
      — Говорит. Они переживают не за меня, а за тебя. Ты больной. Разговариваешь с воображаемым другом, забаррикадировался в подвале…
      — Не надо так говорить, — он покачал головой. — Я не люблю, когда ты говоришь «воображаемый».
      — А какой? — усмехнулся Друг. — Кроме тебя, меня никто не видит.
      — Не видит — потому что я не хочу, — резко ответил он.
      — Это называется «воображаемый».
      — Я могу тебя ударить. Я сломал тебе ноги.
      — Ты можешь меня даже трахнуть, — Друг потянулся за сигаретой. — Это не является доказательством. Объективная реальность существует тогда, когда у нее есть больше одного свидетеля, а меня видишь только ты.
      В словах Друга была правда, но она не отменяла того факта, что ему захотелось действительно его ударить — не за тон, а для того, чтобы убедиться, что его пальцам ответит упругая теплота. Он подавил в себе это желание, сел на кровать и закрыл лицо руками, чтобы скрыть свои мысли. Друг выпустил вверх струйку дыма и улыбнулся фигурам — кольца, сложившиеся в подобие обручальных. Дверь опять гулко ухнула, и однозначно взвизгнула циркулярная пила.
      — Они хотят ее разрезать, — зачем-то сказал он, как будто Другу было не все равно. — У них ничего не получится.
      — У тебя тоже ничего не получается, — безжалостно сказал тот. — Ни с живыми людьми, ни с женщинами. Вы стоите друг друга.
      — Воображаемый, — он потер лоб, потом глаза. — Неправда. Я не сумасшедший.
      — Повторяй это почаще, тогда не заметишь, как тебя свяжут и отвезут в психушку.
      — Я не хочу в психушку. Что мне сделать, чтобы они оставили нас в покое?
      Пила вгрызлась в дверь подвала, отскочила, воздух сотрясли ругательства и отдаленный вой полицейской сирены. Друг затушил сигарету о стену, провернул ее до сыпавшихся искр, и он зачем-то отметил, что обшарпанные стены хранят следы сотни таких подпалин. Или они существуют в его воображении? Как это проверить?
      — Я тебе скажу — как, — серьезно ответил Друг. — А ты сделаешь.
      Ладони Друга легли на его лицо и развернули его к себе, были они сухими и горячими, шершавыми на ощупь.
      — Впусти их, — приказал Друг. — Пока они думают, что ты тут не один, они будут ломиться к тебе. Когда убедятся, то уйдут.
      В его словах была логика.
      — А ты не исчезнешь? Даже если все они скажут, что тебя нет, ты меня не бросишь?
      — Куда же я денусь.
      Это его успокоило. Действительно, куда? Дверь продолжала содрогаться, и он ударил по ней ногой изнутри. На секунду воцарилась тишина. Он еще раз оглянулся на Друга и ободренный его кивком, повернул рукоять замка. Щелчок прозвучал в тишине как выстрел, и когда дверь открылась, первым в комнату ввалился полицейский с пистолетом, за спиной которого маячили сосед и хозяин дома, живший на другом конце города. На их лицах выразилось недоумение, и его это обрадовало. Друг был прав, сейчас они уйдут. Сейчас… Почему они не уходят?
      — Господи, — пробормотал полицейский. — Звоните в скорую, скажите, что здесь еще один человек. Он действительно больной ублюдок.