Vita vulgaris. Жизнь обыкновенная. Часть VII

1. СОСКУЧИЛАСЬ

За время моего трёхлетнего отсутствия две маленькие группы, занимавшиеся обслуживанием университетской науки, разрослись до Научно-исследовательской части (в строгом соответствии с первым законом Паркинсона). Теперь НИЧ состояла из нашего патентного отдела, отдела научно-технической информации (ОНТИ), первого отдела, бухгалтерии, хозяйственной части и отдела внешних сношений. 

Неудивительно, что в день возвращения в родные пенаты я встретила много незнакомых лиц и не сразу нашла свой отдел, который переехал в другое крыло главного корпуса.

- Кто к нам пришёл! Милка! Привет! Насовсем? – эти возгласы я услышала, открыв дверь с табличкой «Патентно-лицензионный отдел НИЧ».

Куратор химфака Галка и делопроизводительница Парвина (вообще-то у неё было редкое имя Парвин, с ударением на первый слог, но звали мы её на русский лад) выскочили из-за столов, и мы обнялись, образовав классическую композицию «Три грации». Ну ладно, учитывая наши разнокалиберные фигуры, полуграции. 

- Девчонки! Привет! Насовсем, - так же телеграфно ответила я, потом поздоровалась с незнакомыми молодыми женщинами, с улыбкой наблюдавшими за нашим братанием.

- Вы переехали. Я вас даже не сразу нашла.

- Мы не только переехали, но и расширились, - сказала Галка. – Это наши новые девочки. Знакомься: Гуля Айташева, Надя Черкасова. Есть ещё одна новенькая – Люба Ким. Её сегодня нет.

- У Кимши дети заболели. У неё их двое, - вставила своё слово Парвина. – Так что, Милка, в нашем отделе только вы с Галкой отстаёте. Надюшку я не считаю – она ещё не замужем. 

Галя, обращаясь к новеньким, продолжила:

- А это наша старейшая сотрудница Мила Корен. Кроме шефЫ, конечно.

- Шефы?! Ты имеешь в виду Татьяну?

- Кого же ещё? Это Парвинка её так окрестила. По-моему, подходяще – шефА, - ответила Галя.

- Кстати, а где она? – спросила я.

- Так ить, у нас теперь отдельный кабинет! Мы же шефа! – не без ехидства пошутила Парвина.

- Ну эту каморку кабинетом трудно назвать, - возразила Галка, - но зато отдельная.

- А где? Я не заметила.

- Да напротив. Рядом с Башкасом.

- Кто такой? Почему не знаю?

- Башир Касымович Сагитов - новый начальник НИЧ. Бывший завлаб с химфака, - объяснила Парвина.

- Между прочим, молодой и красивый, - уточнила Галка.

Парвина подтвердила:

- Ага, красивый, - а потом добавила: - Только не очень хороший.

- С чего ты взяла!? - возмутилась Галя.

- У него глаза голубые.

- Ну и что?

- Сразу видно, Галка, что ты казашка только наполовину. У вас казахов человек с голубыми глазами – подозрительная, ненадёжная личность.

- А у вас?

- У татар самые хорошие глаза – это зелёные, а голубые тоже плохие.

- Тяжёлый случай, девчонки! У русских – голубые глаза самыми красивыми считаются.

- Вот именно поэтому, когда казахи хотят обидно про русского сказать, они его называют «коп кёз» - голубоглазый.

- Ну это совсем не обидно, - засмеялась я. – А по-другому дразнят?

- Дразнят, - вмешалась в разговор новенькая Гуля.

- Как?

- «Ак колак». Белоухий.

- Покажи-ка ушки, доча, - сказала Парвина.

Все повернулись в сторону Нади Черкасовой и рассмеялись. Она была обладательницей больших голубых глаз и ушей цвета тонкого высококачественного фарфора.

Парвина была моей ровесницей, но имела привычку всех сотрудниц младше себя называть «дочами» или «дочками».

- Да ну вас, девчонки! – наигранно-обиженно ответила Надя.

Я внимательно рассмотрела Надин «экстерьер» и сделала вывод, что она действительно более всего подходит на роль типичного представителя «обзываемого» этноса в лучшем его проявлении: высокая, статная с густыми тёмно-русыми волосами, крупными чертами лица и здоровой белой кожей, правда, без намёка на румянец. Одета она была опрятно, модно, но без экстравагантности. Вообще имела вид ухоженной, уверенной в себе папиной любимицы. «Офицерская дочка, разборчивая невеста»,  подумала я. И ведь угадала: отец её был отставным полковником, и замужем она ещё не была.   

Когда все отсмеялись, я обратилась к Парвине.

- Ты на самом деле считаешь, что ваш, как его? ...Башкас нехороший потому, что у него глаза голубые?

- Ой, Милка! Конечно, нет. Но он всё равно нехороший.

- А откуда ты знаешь? – спросила Галя.

- Ниоткуда. Чувствую. Вот увидите!

Парвинка была права - начальник НИЧ оказался не совсем хорошим, в чём я убедилась довольно скоро. А новенькие девчонки мне понравились, несмотря на то, что все три оказались химичками, то есть наверняка появились в отделе не по воле ТВ, а по просьбе или по настоятельной рекомендации Башкаса.


2. ДЯДЯ ДЖО, ЛЮБОВЬ И КАУНАС

Шефа встретила меня словами:

- О, Мила! Наконец-то! Я тебя заждались.

- А мне-то как надоело дома сидеть! 

- Как я тебя понимаю! Сына в садик устроила?

- Нет. Дома пока сидит.

- На бабушку оставила?

- На дедушку. Бабушка наша никак на пенсию не уйдёт.

- Её я тоже понимаю, - засмеялась Татьяна. – Ну, готовься. Работы как всегда много.

- Так отдел ведь разросся! Я к девчонкам заглянула, а там кроме Галки с Парвиной ещё три новеньких.

- Да, это я новые ставки выбила, - гордо заявила начальница. - Только все они химички и твоих физиков брать не хотят. Да, ещё механики последнее время зашевелились, мне же, сама знаешь, и без них работы хватает. 

- Механики? – удивилась я. – У них там и была всего-то пара заявок на «Механизм прокладки челнока» и ещё какую-то мелочь.

- А теперь у меня вот: сразу три заявки, - сказала ТВ и подала мне папки с завязками, на которых было написано: «Грузоподъёмное устройство», «Механические строительные леса» и «Манипулятор». - Сам дядя Джо в соавторах. Так что с этих заявок и начнёшь.

Дядей Джо в узком кругу сотрудников научно-исследовательской части называли Джолдасбеков Умирбек Арисланович - ректора КазГУ. Он был доктором технических наук, профессором, академиком Казахской академии наук, лауреатом Госпремии КазССР, орденоносцем и медаленосцем, обладателем множества почётных грамот. Слыл хорошим организатором и хозяйственником. Короче – был почти на вершине славы, власти и успеха. В восемьдесят первом году ему исполнилось всего 50 лет, поэтому у него было предостаточно времени на то, чтобы стать союзным академиком или даже первым, ну на худой конец, вторым секретарём ЦК компартии Казахстана.

Другой вопрос: а стремился ли он к этому? Не знаю, но думаю, что в планах такого молодого и амбициозного человека были непокорённые карьерные вершины: плох тот ректор, который не мечтает стать секретарём.    

Нрава дядя Джо был крутого, усугублённого властью. Его побаивались все, кроме молодой красавицы секретарши – темноволосой русской девушки с аппетитными формами и чувственными губами, которые она красила помадой цвета переспелой вишни. Они с шефой были «студийно одноплановыми», правда, только внешне – секретарша была намного более спокойной и уравновешенной, чем ТВ.   

ТВ заметно волновалась, когда её вызывали к ректору – а кто бы не волновался? В таких случаях она обычно обращалась ко мне.

- Мила, у тебя есть готовая ректорская заявка?

- Есть одна, но ещё справка о поиске не оформлена и акт экспертизы Трофим Яковлевич не подписал.

- Давай что есть, остальное потом на подпись отнесу.

Если же приходило авторское свидетельство, в котором дядя Джо был соавтором, шефа несла его ректору, не дожидаясь вызова, потому что знала – он будет очень доволен. 

***

До работы я дорвалась, как слепой до мыла (папина поговорка), то есть с большим энтузиазмом, тем более что соскучившиеся по мне физики и проснувшиеся механики тащили заявки одна за другой, реализуя залежавшийся запас. Пока «кусок не измылился» я ни на что вокруг внимания не обращала, и даже не заметила, что ТВЖ (так в отделе мы прозвали нашу начальницу, правда со временем первая буква фамилии отпала, и она стала просто ТВ)  вдруг как-то резко изменилась.

Раньше она удивляла всех своей энергичностью и неуёмностью, никогда не подмахивала бумаг, внимательно не ознакомившись с ними. Мы с ней часто пикировались из-за того, что она пыталась вносить свои правки в составленную мной формулу изобретения, а я отстаивала своё детище. А тут почти перестала заглядывать к нам в комнату, ставила свою подпись на готовых заявках не глядя, хлопотную работу по выставке в Индии полностью передала мне и Галке.

- Заболела что ли? – предположила Люба Ким.

- Скажешь тоже! Глазки блестят. Щёчки розовые. Да и настроение повышенное. Мне бы так заболеть! – не согласилась Парвина, которая страдала анемией и в периоды обострения ходила как сомнамбула и грызла мел, который ей приносили из школы сыновья.

- Тогда что с ней? Сдвиг по фазе? – не унималась Люба.

- Это, девочки, любовь. Острая стадия.

С Парвиной все согласились, потому, наверное, что подобный сдвиг по фазе хоть раз в жизни, но проходили. И только Надя хмыкнула:

- Бред какой-то.

- Ничё не бред! Вот влюбишься – и тоже голову потеряешь, - возразила я красавице Наде, хотя не была уверена, что потеряет.

Парвина оказалась права – у ТВ случился пресловутый служебный роман. Весьма бурный.

Помню, однажды я в коридоре столкнулась с начальником ОНТИ Стройкиным, который выскочил из кабинета шефы и в явном возбуждении буквально набросился на меня.

- Это безобразие! Полный бардак! Что с вашей Татьяной происходит?!

- А что? – вопросом на вопрос ответила я.

- Я к ней зашёл. По работе, между прочим. Не успел рот открыть, а она как заорёт: «У меня жизнь рушится, а вы тут со своей работой!».

- Да ладно, Валера, не кипятись. Может быть, она с мужем поссорилась. Такое бывает.

- Что значит: «такое бывает»!? Такого на работе быть не должно. Если у неё жизнь рушится, то я тут ни при чём.

- Ох, и зануда ты, Валера. Жениться тебе надо.

- Зачем?

- А чтобы построить семейную жизнь.   

- Зачем?

- Чтобы было чему рушиться.

- Да ну тебя, Милка! Вечно ты иронизируешь! А я серьёзно: если жизнь рушится – сиди дома, а на работе надо работать.

Прав он, конечно, – на работе надо работать, а Татьяна хоть и находилась в отделе в физическом смысле, но ментально витала в горних высях своей горько-сладкой тайной любви. Однако, в отличие от Стройкина, мы к роману начальницы относились с пониманием и сочувствием. Это у мужчин «первым делом - самолёты», а женщины в подавляющем большинстве вообще не склонны работу на первое место ставить.   

Благодаря этой любви мне даже кое-что перепало.

Как-то ТВ заглянула в нашу комнату, чего уже давно не делала.

- Мила, - сказала она, - челнок ведь твой?

- Да. По нему авторское пришло ещё до моего декрета.

- Так вот, Каунасский текстильный комбинат отчитался перед Госпланом о его внедрении.

- Это же здорово! Теперь и мы отчитаемся. Дядя Джо будет доволен - он там в соавторах.

- В том-то и дело! – вздохнула шефа. - Я пошла его обрадовать, а он велел мне лететь в Каунас за справкой о внедрении.

- И чё плохого, – вклинилась Галка, – на халяву в Каунас слетать?

- Да не могу я сейчас! Не до командировок мне!

Парвина, которая стояла за спиной ТВ, нарисовала в воздухе сердечко, скорчила умильную рожицу и одними губами произнесла: «Любо-о-о-вь!».

- Ну, давайте запрос в Каунас пошлём, - подавляя неуместную улыбку, предложила я, – а ректору скажите, что это дешевле обойдётся.

- Ты что! Причём тут «дешевле»! Это же его заявка! Так что собирайся в командировку в Вильнюс и Каунас. В Вильнюсе зайдёшь в университет, поинтересуешься, как у них патентная работа поставлена.

Когда шефа ушла, Надя спросила:

- А Вильнюс – это Литва или Латвия?

- Тёмная ты, доча, как пляжные очки! – наигранно возмутилась Парвина. – Даже я знаю, что Вильнюс – это Польша.

- Да ну тебя, Парвинка! – тоже наигранно обиделась Надя. – Просто я всегда путаю.

- Милка полетит в Литву, Надя, и я ей завидую, - сказала Люба Ким. – Считай, за границей побывает.

***

Удивительно, но я совершенно не помню, какое впечатление на меня произвёл «заграничный» Вильнюс. Ну, если не помню, значит, большого впечатления не произвёл. Правда, была я там, можно сказать, проездом и мало что видела.

Многоэтажная современной постройки гостиница, в которую меня поселили без проблем (не Москва, чай) мне понравилась. Впрочем, сравнивать было не с чем – в гостинице я жила впервые, но точно знала, что даже в нашем, алма-атинском, «Интуристе», где работала Ларка, не было буфета на каждом этаже, да ещё открытого круглые сутки. 

Обмен опытом с начальницей патентного отдела Вильнюсского университета длился недолго. Через десять минут общения мы пришли к обоюдному выводу, что у нас всё одинаково и всё хорошо: количество авторских свидетельств год от года неуклонно растёт, сопровождаемое опережающим ростом среднего количества соавторов на одно изобретение, и мелкотравчатым внедрением университетских передовых разработок.      

Единственным отличием было то, что у них заявки составлялись на литовском языке, а потом переводились на русский. Впрочем, это неудивительно: оказалось, что вообще вся документация в республике велась на литовском. Отметив командировку, я вернулась в гостиницу, чтобы поспать с дороги и на следующий день отправиться в Каунас.

В шесть утра я встала и направилась в буфет перекусить перед отъездом. Там, несмотря на ранний час, было человек пять или шесть невыспавшихся мужчин. Буфетчица тоже выглядела уставшей и даже суровой. К каждому клиенту она обращалась сначала по-литовски, а потом, обнаружив, что он не понимает, переходила на русский. Я хотела заказать чай и булочку, но когда подошла моя очередь, не дожидаясь, пока она поймёт, что я не местная, сказала:

- Кофе, пожалуйста.

- Чёрный, двойной, с лимоном? – спросила меня буфетчица.

Поскольку я не знала, что такое «двойной» - то ли это двойная порция, то ли кофе двойной крепости, а с лимоном не любила, я заказала чёрный, хотя предпочитала с молоком или сливками, но в перечне буфетчицы такого варианта не прозвучало.

Почему я передумала чай заказать? А потому, что кофе — это так по-европейски, и мне  захотелось показать, что я тоже в благородных напитках знают толк. Ох уж этот комплекс неполноценности!

Добравшись до Каунаса, я, устроившись в гостинице, решила не ехать сразу же на текстильный комбинат, а погулять по городу, который мне понравился уже из окна автобуса. 

Города, как и квартиры, могут быть уютными и неуютными. Уютным можно назвать жилище, габариты которого соразмерны человеческим. Богато или скромно убрана квартира – значения не имеет, а вот чистота и порядок обязательны.

Каунас, несомненно, был городом уютным. Неширокие кривые улочки, невысокие (не более двух- трёх этажей) дома в стиле от ренессанса и северного барокко до классицизма и модерна, маленькие магазинчики и кафе с чистыми окнами и витринами на первых этажах этих домов. Понравилась мне ровная, как стрела, пешеходная аллея с двумя рядами деревьев, разделённых цветочными шпалерами. Очаровала меня и величавая белоснежная ратуша с многоярусной башней. В общем, ни дать ни взять – «заграничная» Европа.

На комбинат, который оказался довольно далеко за городом, я поехала на следующий день.

На огромной площади располагалось множество производственных зданий, судя по их виду, построенных совсем недавно. В администрации комбината секретарша директора, узнав о цели моей командировки, по селектору вызвала Руту Радвиловну.

- Это наш патентовед, - пояснила секретарша.

Выдать нам справку о внедрении Рута Радвиловна согласилась не сразу. 

- Мы же отчитались перед Госпланом, - сказала она, - ещё в прошлом году.

– А мы хотим отчитаться перед нашим Министерством высшего и среднего специального образования, - ответила я. – Сами понимаете, это для университета большой плюс.

- Да-а-а, знаете ли, - почему-то замялась Рута, - мы поставили ваши челноки всего на двух станков. Два станки.

- Два станка, - помогла я Руте.

- Да, спасибо, поблагодарила она. – Это был эксперимент.

- Ну и отлично. Пусть на двух станках, но внедрили же, - не сдавалась я.

Каунасский патентовед посмотрела на меня с сожалением.

- Дело в том, что дело… как это по-русски – не поехало.

- Вы имеете в виду, что дело не пошло?

- Да-да, - согласно закивала Рута, - дело не пошло. Так.

- Но вы же отчитались перед Госпланом, - не унималась я.

 - Ну ладно, - сдалась несговорчивая женщина. – Мы дадим вам справку.

- Спасибо. Только вы в ней не указывайте, что использовали челнок всего на двух станках, - попросила я, а потом добавила: - И не беспокойтесь, мы на авторское вознаграждение претендовать не будем.

Рута Радвиловна расслабилась и спросила меня, не желаю ли я ознакомиться с их производством. Я с радостью согласилась, и не только потому, что выбила, наконец, справку, за которой и приехала в такую даль – мне действительно было интересно.

Рута провела меня по чистым и хорошо освещённым цехам гигантского размера: трепальному, прядильному, красильному и ткацкому. Ни капельки не преувеличивая, скажу: меня буквально заворожил процесс превращения свалянной овечьей шерсти в тонкие, приятные на ощупь разноцветные ткани.

В гостиницу я возвращалась в приподнятом настроении. Со мной случился приступ восхищения человеческим коллективным разумом. Сколько сотен, а, может быть, и тысяч изобретений понадобилось создать, чтобы сегодня за один день на каунасском комбинате могли соткать километры шерстяной ткани! Сколько догадок и озарений, проб и ошибок было на пути создания всех этих станков! А до машин? Кто-то же скрутил, конечно же, вручную, первую нить. Скорее всего, это было случайно. Интересно – как?   

Я представила себе наших далёких предков только что отобедавших вкусно зажаренным на костре мясом пойманного накануне большого и жирного кабана. Сытый и довольный вождь племени привычно вытирает жирные руки о шкуру козла, в которой ходит уже второй сезон. От долгой носки шерсть на этой шкуре свалялась в колтуны, но на животе, в тех местах, о которые вождь не раз вытирал руки, волокна скрутились в длинные и прочные «верёвочки». Сам вождь или кто-то другой догадался скрутить эти верёвочки в длинную шерстяную бечёвку и использовать её для прикручивания каменного топора к деревянному топорищу; потом женщины приспособились использовать эту первую нить для сшивания шкур. А затем был ещё кто-то, умудрившийся переплести эти нити так, что получилась «первоткань». А ведь мы до сих пор ходим в одежде, материал для которой выткан всё тем же первобытным способом! Всё-таки человек – непревзойдённое чудо природы!

Мне захотелось завершить этот день чем-то достойным моих возвышенных мыслей. Музей Чюрлёниса – вот что мне надо. Не заходя в гостиницу, я перекусила в столовке напротив и, выйдя на улицу, обратилась к пожилому сухонькому мужчине, прогуливающим свою такую же маленькую и сухонькую собачку:

- Будьте добры, вы не подскажете, где находится музей Чюрлёниса.

Мужчина недобро зыркнул на меня из-под седых и мохнатых бровей и сказал:

- Не понимаю, - а потом добавил: - Идите домой!

Возвышенное состояние моей воспарившей души вдруг растаяло лёгким облачком в вечернем небе. Пожилой литовец дал мне понять, что «здесь вам не рады».

Ни в Вильнюсе, ни в Каунасе я не ощущала, что местные жители испытывают ко мне братские чувства, однако все, с кем я сталкивалась, были тактичны и вежливы (иногда суховаты, но все же вежливы). Этот пожилой абориген был первым, кто так неприкрыто продемонстрировал своё неприятие русских. Он послужил той самой ложкой дёгтя, которая испортила бочку если не мёда, то сладкой, но более дешёвой патоки. «Ну и ладно, - подумала я, - больше ни у кого дорогу к Чюрлёнису спрашивать не буду. А если ко мне кто-нибудь обратится по-литовски – изображу, что я глухонемая… и заика к тому же».

Про глухонемого заику я не сама придумала, просто тогда мне вспомнился очень смешной анекдот на эту тему, отчего настроение моё поднялось до уровня, необходимого и достаточного для того, чтобы, по крайней мере, прошвырнуться по магазинам. Адрес музея я решила узнать в гостинице, и сходить туда перед отъездом.

Денег у меня осталось совсем немного, поэтому я решила сосредоточиться на детских товарах. В первом же небольшом магазинчике детской одежды мне ужасно понравилась утеплённая непромокаемая курточка ярко-оранжевого цвета с вышитым парусником на правом кармане. Ничего подобного в Алма-Ате и даже в Москве я не видела. Продавщица перехватила мой восхищённый взгляд и что-то произнесла по-литовски. Забыв, что собиралась объясняться языком жестов, я воскликнула:

- Какая красивая курточка!

Продавщица без проблем перешла на русский язык:

- О да! Это шьёт наш кооператив «Азуолас» из импортной болоньи.

- А у вас есть такая же поменьше размером? Моему сыну всего три годика, а эта лет на пять, наверное.

- Нет, к сожалению, - сказала продавщица, - такая куртка всего одна.

- Ай, всё равно куплю! На вырост. Сколько она стоит?

- Сорок рублей, - сказала продавщица, глядя на меня почти заискивающе.

«Ни фига!» - подумала я про себя, потому что таких цен для детской одежды в Советском Союзе не было.

Продавщица как будто услышала моё восклицание и явно расстроилась, решив, что я передумаю.

- На кооперативный товар для детей государственных дотаций нет, - со вздохом сказала она.

Женщина зря волновалась: она не знала, что если мне что-то уж очень понравится (а это, к счастью для моего кошелька, бывает нечасто), я за ценой не постою. Курточку я купила практически на последние деньги.

На следующий день сходила в музей Чюрлёниса, и, вполне удовлетворённая  культурной программой, а также довольная покупкой, собой и жизнью вообще, вернулась в Вильнюс, откуда ночью вылетела в Москву.         

Подарок мой Антошке понравился – наверное, он на цвет среагировал. Хотя курточка была ему до самых пят, он заявил, что завтра пойдёт в ней гулять.

- Знаешь, сынок, ты в ней обязательно выйдешь гулять, когда пойдёт осенний дождик, - сказала я, - а пока жарко, курточка повисит в шкафу.

- А ещё тебе надо немного подрасти, - добавила бабушка.

С первым же осенним дождиком Антошка полез в шкаф за курточкой, заявив, что уже подрос. Спорить с сыном я не стала, завернув рукава куртки почти по локоть и подпоясав её ремешком, чтобы сделать полы покороче, выпустила его во двор. Выглядел Тошка забавно и одновременно солидно: этакий мужичок в армячке.

Кстати, носил он любимую куртку до тех пор, пока рукава не «подскочили» до середины предплечий, а полы еле-еле прикрывали зад. Где-то до семи лет.


3. ПРОБЛЕМЫ ДОМА, ПРОБЛЕМЫ НА РАБОТЕ

К сожалению, далеко не все мои подарки Антошка принимал с такой радостью. Помню однажды в ЦУМе я увидела импортную мягкую игрушку – длинноухого и длинноногого Пифа. Стоил он дорого - 16 рублей (неверное на заграничные игрушки в Советском Союзе тоже дотаций не было), но этот несуразный пёс так мне понравился, что я купила его без колебаний.

Пиф на Антошку ожидаемого мной впечатления не произвёл. Он молча взял его в охапку и выбежал во двор. Минут через пять в дверь постучались – это была соседская девочка Лена.

- Тётя Мила, а Тошка свою игрушку в яму выбросил!

- В какую яму?

- Ну которая перед подвальными окнами.

Я вышла во двор за несчастным Пифом, но в той яме, на которую мне указала Ленка, Пифа не обнаружила. Кто-то успел его оттуда вытащить и удалиться в неизвестном направлении. Антошку я нашла у гаражей и спросила:

- Зачем ты Пифа в яму выбросил?

- Не знаю, - коротко ответил он.

Я расстроилась: было жалко впустую потраченных денег; было досадно, что так понравившийся мне пёс сына совершенно не вдохновил; было противно, что кто-то (скорее всего взрослый человек) не постеснялся украсть детскую игрушку. Но больше всего расстроила меня неадекватная, на мой взгляд, реакция Антошки. Опять он ведёт себя не как все дети!

***

Проблемы на работе появились, когда шефа стала слишком часто задерживаться дома до полудня. Но даже это поначалу нас только забавляло. Обычно она звонила в отдел и говорила, что у неё поползли колготки, либо прорвало трубу, или она вернулась домой, потому что забыла выключить утюг. Девчонки каждое утро гадали, какую отмазку ТВ придумает на этот раз.

Однако Башкас почему-то стал часто вызывать её по утрам, чего раньше никогда не делал, и нам приходилось придумывать более веские причины отсутствия начальства на рабочем месте, чем порванные колготки.

Однажды, когда я соврала ему, что Татьяна Владимировна с утра собиралась съездить в университетскую типографию, он якобы удивлённо поднял брови и с ехидцей спросил:

- А что ей там нужно?

- Так мы же собираемся печатать буклеты для выставки в Индии. На ванютинские устройства для обработки семян.

- Почему я об этом ничего не знаю?

- О выставке? – спросила я, тоже изобразив удивление поднятием бровей.

- О буклетах!

Я хотела сказать Касымычу, что ТВ, вероятно, не видит смысла докладывать начальству обо всякой мелочи, но вовремя сообразила, что такой ответ ему не понравится.

- Наверное, Татьяна Владимировна хотела поставить вас в известность после того, как договорится. Или, если договориться не получится.

- Ладно, идите, - махнул рукой Башкас.

Я вернулась в отдел и спросила девчонок:

- Шефа появилась?

- Нет ещё, но скоро будут, - ответила Парвина. – Им нынче телемастера пришлось ждать. И они как всегда на такси едут.

- Пойду на улице шефу встречу. Предупрежу, что она в типографии была, а то не дай бог в коридоре с Башкасом столкнётся.

Я оказалась на улице как раз в тот момент, когда ТВ выходила из такси. Выслушав меня, она развернулась к уже отъезжающей машине и замахала руками. Таксист остановился.

- Я в типографию, - сказала она, захлопывая дверцу машины.

- Сил у меня больше нет шефу покрывать, - пожаловалась я, вернувшись в отдел.

- Что с ней происходит?! Раньше минут на пятнадцать, ну, в крайнем случае, на полчаса опаздывала, а теперь вообще к обеду заявляется. А Башкас как будто специально её подловить хочет! Он нам уже не верит.

- Не «как будто», а на самом деле. И не «уже не верит», а никогда не верил, - авторитетно заявила Парвина.

- Так какого чёрта он эту игру с нами затеял?! Вызвал бы её, да навтыкал за опоздания как следует! – возмутилась Надя.

- Э-э-э, девочки, я же говорила, что Касымыч нехороший. Сдаётся мне, что он шефу подсиживает.

- Ну ты сказа-а-а-ла! Подсиживают обычно подчинённые, а не начальники. Или ты думаешь, что Башкас совсем сбрендил, и на место шефы метит?

- Зачем же сбрендил? Может быть, у него на это место своя кандидатура имеется.

- Не знаю, девчонки. Татьяна с первого дня в отделе. Дядя Джо ей вроде бы доволен. Вчера она мне рассказывала, как он буквально расцвёл, когда узнал, что его механизм прокладки челнока в Каунасе внедрили.

- А, может, Касымыч не знает, что шефа у дяди Джо в фаворе! Вот и подкапывает.

- Чтобы Башкас чего-то не знал! – помотала головой Люба.

- Ну не вездесущий же он, в конце концов.

Как ни печально, Любино предположение насчёт «подкопа» оказалось небезосновательным. В один прекрасный день Башкас пригласил меня в кабинет и начал задавать вопросы, из которых стало ясно, что он точно под Татьяну копает.

В течение всей этой «доверительной» беседы он изящно подводил меня к тому, чтобы я шефу сдала.

- Скажите, на месте Татьяны Владимировны, ваш стиль руководства был бы таким же?

- Конечно, нет.

В красивых голубых глазах Башкаса промелькнула лукавая искорка, и он даже кивнул утвердительно: мол, ход ваших рассуждений мне нравится.

- А почему?

- Потому что я не Татьяна Владимировна.

- А что в её стиле вас не устраивает?

- Я не сказала, что меня что-то не устраивает. Просто все люди разные, и я бы на месте шеф… на месте начальницы была не столь темпераментной, - а потом добавила: -  Но не менее требовательной.

- Так вам её темперамент мешает?

- Если честно, иногда мешает, но без такого мощного темперамента она бы не добилась больших успехов.

- А вы считаете, что у вашего отдела большие успехи?

- Это не моё мнение. Так считает Айдар Бакирович. Я с ним согласна.

Пауза была совсем недолгой, но стало ясно, что выстрел был в десятку. Всё-таки  Касымыч оказался не вездесущим.

- Понятно. Видите ли, я здесь чуть больше полугода. Мне важно знать не только состояние дел в НИЧе, но и какова атмосфера в отделах. От этого многое зависит.

- Само собой.

- Ладно, вы свободны.

Разговор «между нами» я в подробностях передала девчонкам. И тут Галка созналась, что Башкас и с ней вёл приватную беседу.

- А что же ты молчал, как партизан? – спросила Надя.

- Потому что он меня предупредил, что эта беседа между нами.

- Ну, раз уж начала, колись дальше, доча, - сказала Парвина.

- Да не в чем мне колоться. Я приблизительно то же самое сказала, что и Милка.

- А конкретней?

- Ну что шефа действительно часто опаздывает, но это на работе не сказывается.

- Ладно, девочки, - уже примирительным тоном сказала Парвина, - насчёт опозданий действительно отпираться бессмысленно: об этом весь ректорат уже в курсе. Теперь-то вы видите, какой Башкас хитрющий? «Копкёз», короче.

С тех пор начальник НИЧ ни с кем из нас приватно не беседовал: видно понял, что мы шефу не сдадим. Пусть она не идеал руководителя, но несомненным  преимуществом шефы было то, что ей никогда не пришло бы в голову «изучать», а тем более «создавать атмосферу» в отделе методами Башкаса.               

Со временем шефа немного успокоилась и к работе вернулась. Опаздывать почти  перестала, но раза два в неделю уходила с работы на час-полтора раньше. Башкас её не тревожил, тем более что он сам нечасто до конца рабочего дня засиживался.

В отделе восстановилась полная гармония, которая, к сожалению, просуществовала недолго. У нас появилась новая сотрудница Ирина Кобылко, которую мы окрестили Кобылой, хотя она была весьма изящной молодой женщиной приятной наружности. За неимением места в нашей комнате, ТВ вынуждена была посадить её в своём кабинете. Довольно быстро мы поняли, что всевышний был на нашей стороне, потому что Кобыла обладала редким талантом: самую заурядную, практически неконфликтную ситуацию она умудрялась превращать в скандал. Как у неё это получалось, а главное – зачем, до сих пор понять не могу.

К сожалению, вернее, к счастью, помню только один случай. Галка принесла в отдел банку дефицитного растворимого кофе для общественного употребления. Ирина устроила немыслимый скандал из-за лишней ложки растворимого кофе, которую позволила себе Гуля. Переспорить или перекричать Кобылу не смог никто. Спасовала даже острая на язык Парвинка. В такой ситуации гораздо более эффективным, чем острый язык, оружием мог бы быть тупой предмет, но на тяжкие телесные, а тем более на убийство никто из нас не решился.

Терпеть Кобылу нам пришлось около года. В августе она с восьмилетним сыном отдыхала в Анапе, там закрутила роман со спасателем местного пляжа, вернувшись домой, разошлась с мужем и отбыла на ПМЖ в Краснодарский край. Сына взяла с собой. По её словам, ребёнок ещё на отдыхе стал называть доблестного спасателя папой. Милый мальчик. Впрочем, он не виноват – скорее всего, эта фурия, мягко говоря, не сильно заботилась о том, чтобы настоящий отец у пацана пользовался авторитетом.   

Проводили мы Ирину с искренними слезами радости за неё, за себя и за её бывшего мужа.


4. СПАСИБО, МИЛКА!

Под Новый год к нам в комнату заглянул Бахыт Касымов – начальник хозчасти и профорг НИЧ. Основной чертой Бахыта была полная безотказность, гармонично сочетающаяся с не менее полной безответственностью. Если вы у него попросите новый стул взамен сломанного, он никогда не откажет, но и стула вы никогда не получите. В низовых подразделениях - где профоргом быть и хлопотно и не прибыльно - профоргом выбирают по принципу «только бы не меня». Так Бахыта и избрали, поэтому никаких подвигов на ниве общественной нагрузки от него никто не ожидал.

- Приветствую, девочки. Новый год скоро, - сказал Бахыт, широко улыбаясь.

- Очень точно подмечено, - съязвила Галка, правда совершенно беззлобно. – Может быть, ты собираешься нам новый шкаф по такому случаю подарить? А то, смотри, бумаги некуда складывать.

- Шкаф не обещаю, а вот стеллаж можно.

- Честно?

- Когда я вас обманывал?

- Вообще-то всегда, - сказала Надя.

На её реплику Бахыт прореагировал совершенно спокойно:

- Будет стеллаж. Но я к вам по делу. Новый год скоро.

- Слышали уже.

- Надо вечер устроить. Самодеятельность там всякая, анау-мынау. От вас два номера.

- Да запросто. Ты нам стеллаж – мы тебе номера, - сказала я.

Бахыт ушёл, а мы стали выяснять, кто что умеет. Надя сказала, что играет на пианино.

- А где ты здесь пианино видела? – поинтересовалась Люба. – Может быть, ты петь умеешь?

- Без аккомпанемента?

- У меня идея, доча, - сказала Парвина. – Мой Хакимыч на аккордеоне играет и тоже поёт – уже дуэт.

- А он согласится?

- Куды ж он денется.

- У меня тоже идея есть, - сказала я.

- Какая?

- «Пузырьковая», - ответила я.

- Какая, какая?!

- Ладно, девочки, потом скажу. Если получится.

Сначала я написала несколько дружеских шаржей на начальников, их замов и просто «примечательных» личностей наших подразделений. Каждый шарж должен был исполняться в виде этюда, причём по задумке ничего не подозревающий объект  выуживался из публики и вынужден был экспромтом принимать участие в сценке о себе.

Девчонкам задумка понравилась, только Люба заметила:

- А ты не боишься, что кто-то из них участвовать не захочет? Не каждый на сцену полезет.

- А где ты здесь сцену видела? Там же, где Надя пианино? Мне Бахыт сказал, что вечер планируется провести в вестибюле, - успокоила я Галю. - А вытащить объект из публики – это ваша задача. Надо будет постараться. Вы же все красавицы… Вот! Мы так и обыграем: типа такие умные красивые «барышни уже легли и просют» - ни один настоящий мужчина не устоит.

- Как это «легли»?! Не слишком ли? – засомневалась воспитанная в строгости Парвина.

- Да это Милка пошутила. Фильм «За двумя зайцами» не видела что ли?

- Не-а. Не видела.

- Ну ты тёмная как пляжные очки!

- Короче, девочки, над этим действительно надо поработать. Приглашение должно быть таким, что только мёртвый не согласится.

- А ещё, Милка, мне кажется, что Трофим Яковлевич может на твои стишки обидеться, - заметила осторожная Парвина.

- На что? – искренне удивилась я.

- Ну вот тут ты в конце пишешь: «а потом к столбу позора приколотит молотом, чтобы знал ты, что имеешь дело с Т.Я. Колотом». Уж больно на него похоже.   

Трофим Яковлевич Колот был отставным военным и уже много лет работал начальником Первого отдела. В обязанности этого отдела входило опечатывание всей множительной техники университета на большие праздники. Большие – не по значимости, а по количеству выходных дней. Делалось это с целью безопасности – не пишущих машинок и ротопринтов, конечно, а государства: чтобы провокаторы и диссиденты не имели возможности размножать запрещённую литературу или, не дай бог, напечатать листовки с провокационным содержанием.   

Второй обязанностью Первого отдела было сохранение государственной тайны. Вот почему на любые материалы, предназначенные для печати, будь то  научная статья, заметка о прошлогоднем снеге или визитная карточка, необходимо было подписывать акт экспертизы.

Материалы, предназначенные для печати, Колот никогда не читал, но акты экспертизы почти всегда подписывал. Делал это с достоинством: занеся авторучку над бумагой, держал долгую паузу, а потом строгим тоном задавал вопрос:

- Здесь действительно нет информации, запрещённой к печати?

«Ну, козе же понятно, что нет! А если я шпион, неужели сознаюсь, что военную тайну выдаю?!» - так, наверное, думал посетитель Первого отдела. Но не дай бог ему на эту тему пошутить: есть, мол, секретные сведения вот тут на пятой странице и здесь на шестнадцатой.         

Такие шутки не для Колота, поэтому все с готовностью отвечали:

- Конечно, Трофим Яковлевич, нет никаких запрещённых сведений!

Удовлетворённый ответом начальник согласно кивал и, помедлив ещё немного, ставил свою подпись на всех трёх экземплярах акта экспертизы.

Иногда, правда, Т.Я., заметив опечатку или неразвёрнутый ответ на вопросы акта, отправлял нерадивого сотрудника на доработку.

Парвинино замечание меня не смутило, а, наоборот, обрадовало.

- Так ведь я как раз и хотела, чтобы похоже было! Это же дружеский шарж, а не поздравление к юбилею!

- Ну, смотри! А то перестанет тебе акты подписывать – будешь знать!

- Не пикируйтесь, девочки, - встряла Надя. – Мне кажется, что если он юмора не поймёт, то, всё равно оценит: смотрите, мол, какой я принципиальный.

- Вот именно, - поддержала Гуля. – Ещё больше будет гордиться, что у него «муха не пролетит».

- А если поймёт? – не унималась Парвинка.

- Если поймёт, то уж точно не обидится, - подвела черту под дискуссией Галка.

В процессе обсуждения и репетиций я подумала, что наши дружеские шаржи для лучшего усвоения надо не подряд выдавать, а разбавить их другими номерами. Короче, меня растащило на сценарий полноценного капустника. Я пошла по отделам с девизом «Аллё, мы ищем таланты». Желающих петь и читать стихи оказалось немного, но зато у Бахыта в хозчасти нашёлся фокусник, а Римма Семёновна из бухгалтерии предложила номер со своей любимой собачкой, которая умела «петь». В сценарий я включила все номера, объединив их в одно целое связками в прозе и стихах. Предусмотрела и паузы для танцев.

В течение целой недели до праздника я напоминала Бахыту, что он обещал достать длинный шнур для микрофона.

- Для меня и выступающих нужна свобода передвижения! Простор для манёвра, так сказать. Белемеймын? (Понимаешь?).

Бахыт неизменно отвечал:

- Не волнуйся. Будет шнур.

Никакого шнура он, конечно, не принёс, и я сильно разозлилась.

- Ну и гад же этот Бахыт! Повесить его на этом шнуре мало!

- Так ить вешать-то не на чем! – резонно заметила Парвинка.

- А жаль! – сказала я. – Правда, если бы он шнур принёс, его бы вешать было не за что.

- Может, именно поэтому он шнур и не принёс? – предположила Галка.

- Ой, девчонки, вы меня окончательно запутали! Я уже совсем не понимаю, в каком случае надо Бахыта повесить! – подала голос молчаливая Гуля.

- В любом! – рассмеялась я.

- Только не на чем! – расхохоталась Надя.

Мы все долго не могли отхохотаться. Наконец Надя, вытирая слёзы, сказала:

- Всё, девчонки. Я больше не могу. Пусть Бахыт живёт.   

Несмотря на отсутствие длинного шнура, вечер удался. Дружеские шаржи мы держали в секрете не только от шаржируемых, но и от сотрудников других отделов, поэтому смеялись все от души. Даже Т.Я. Колот был своей «минутой славы» доволен – как мы и предполагали. Единственным проколом оказалась собачка Риммы Семёновны, которая, хучь убей, не хотела «петь». Испугалась, бедолага, шумной толпы! Пришлось мне плоско пошутить типа: «без премиальных хорошей работы ни от кого не ждите». Впрочем, и эта шутка прошла на ура.

Народ веселился, а я пахала: роль ведущей оказалась намного трудней, чем роль сценариста и режиссёра. Нам не удалось отрепетировать весь концерт, поэтому пока все танцевали, я, сверяясь со сценарием, готовила к выходу следующих выступающих, следила за сменой скудных декораций; да ещё в наших сценках играть приходилось. К концу вечера я почувствовала себя опустошённой, как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. Меня хватило только на то, чтобы заплетающимся языком поблагодарить девчонок за всё и попросить их убрать реквизит - разделить с ними радость успеха сил у меня не осталось.   

Ко мне подходили возбуждённые весельем сотрудники и наперебой благодарили за «шикарный вечер». Довольный Бахыт от имени профкома пожал мне руку.

- Спасибо, Мила! Я знал, что ты справишься!

Мне показалось, что он не только был доволен проведённым мероприятием, но и гордился собой, как будто сам назначил меня ответственной и не ошибся.

Шефа поймала меня уже на выходе из здания. 

- Мила! Подожди!

Я остановилась, а Татьяна подлетела ко мне со словами:

- Ты прелесть! Просто молодец! И девчонки молодцы! Я вами горжусь! Знаешь, что Башкас сказал? «Какая Мила талантливая! И вообще ваш отдел лучше всех!». Представляешь? А я ему сказала - других не держим! - при этом её большие тёмно-карие глаза светились распирающим её счастьем, а щёки горели бордовым румянцем.

Честно говоря, такого триумфа я не ожидала. Жалко только, что сама от  праздника удовольствия не получила.

Дома, уже засыпая, подумала: «Конечно, Милка, ты молодец. Возьми с полки пирожок. Только больше на такую авантюру не подписывайся, а то загнёшься».

***

Девятнадцатого января я принесла в отдел торт «Наполеон» домашнего приготовления, любительскую колбасу, сыр и бутылочку вина. В обед мы пригласили шефу, закрыли дверь на ключ и «потихонечку» отметили мой день рождения. Эта традиция существовала во всех отделах. О том, что в рабочее время распиваются спиртные напитки, начальство знало, но относилось к этому так же, как моя мама к моему курению.

Татьяна Владимировна произнесла хвалебный тост, отметив не только мои успехи в работе, но и «бесценный вклад в организацию и проведение незабываемого новогоднего вечера».

- Все ждут, что восьмое марта мы отметим не хуже, - завершила своё поздравление шефа.

- Ну, Милка, ты и влипла! – засмеялась Парвинка. – Теперь не отвертишься.

- За что боролась – на то и напоролась, - поддакнула Надя.

- Надо подумать, - ответила я.

- А говорила, что ни в жисть больше за такое не возьмешься, - удивилась Галя.

- Мне интересно.

- Ну тады ой! – подвела итог Парвина.


5. НА РАБОТЕ ЖИЗНЬ ТОЛЬКО ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Постепенно жизнь в НИЧ вошла в обычную колею: рутинные будни и маленькие праздники.

Во всех отделах было заведено отмечать не только государственные праздники, но и дни рождения и иные семейные торжества типа бракосочетания или рождения ребёнка. Популярны были и отвальные (уход в обычный или декретный отпуск, а также увольнение). Вновь принятые на работу обязательно проставлялись. В нашем отделе не переводились тортики, которые приносили изобретатели в благодарность за полученные авторские свидетельства. Мы их называли «авторскими».

Обедать сотрудники в столовую ходили редко – предпочитали питаться домашним, то есть каждый приносил, что мог, и съедали всё это за общим столом. Не самая здоровая пища всухомятку, но в любом случае это было безопаснее, чем сомнительное варево, которым кормили в столовке. Исключение составляли неженатые мужчины, которым некому было собрать «тормозок».

В университетскую столовую, которая находилась в полуподвале, я спустилась всего однажды. Вид большого тёмного помещения с грязным кафельным полом и квадратными колоннами, выкрашенными ядовито-зелёной краской, мог отбить самый зверский аппетит, однако, люди, сидящие за неопрятными пластиковыми столами на металлических растопырках, всё-таки что-то жевали. Правда выражение их лиц было настолько обречённо-меланхолическим, что я вспомнила «маложизнерадостных тараканов» тёти Лизы, отравленных дихлофосом.

День был не рыбный (то есть не четверг, когда по всей стране с целью экономии мяса в столовых подавали только блюда из рыбы), поэтому я ожидала каких-нибудь хоть «полумясных» котлет или рагу с макаронами, однако на раздаче только один большой прямоугольный судок был заполнен чем-то похожим на мясо.

- Это что? – спросила я раздатчицу.

- Бараньи почки, - ответила она.

- А баранье мясо у вас есть?

- Нет, - недовольно отрезала раздатчица. 

- Интересно, куда девались бараны, у которых изъяли почки для нашей столовки?    

Раздатчица ничего не ответила, а я почки брать не решилась и ограничилась чаем с коржиком.

В отделе я поделилась своими впечатлениями о столовке и задала девчонкам вопрос:

- Кто знает, сколько в среднем весит баран?

- Живой, - спросила Парвина.

- Нет, туша.

- Если баран старый и жирный – сорок, а то и сорок пять килограмм - сказала Гуля. – Молодой барашек – двадцать пять, не больше.

- А баранья почка?

- Тебе-то зачем? – поинтересовалась Галка.

- Хочу одну задачку решить. Так сколько?

- Ну не знаю. Грамм сто, наверное, - предположила Гуля.

Я взяла бумажку и посчитала, сколько баранов нужно забить, чтобы получить, скажем, 5 килограммов почек. Вышло 25 баранов. Если это сорокакилограммовые бараны, то их общий вес будет: 40 х 25 = 1000 килограмм.

- Вот, девочки, я подсчитала: чтобы нашей столовой получить 5 кило почек, нужно  забить как минимум 25 взрослых баранов, общим весом в районе тонны. Вопрос: куда делась тонна мяса, если в магазинах бараниной и не пахнет?

Правильный ответ дала Надя. Она сказала:

- Куда-куда. Куда надо, туда и делась!

- Вот именно, - вздохнула я. – Могли бы хоть одного барашка в нашу столовку завезти.

- А с чего ты решила, что не завезли? Только до тебя не дошло, - успокоила меня Галя.

- «Мы в очереди первыми стояли, а те, что сзади нас, уже едят», - пропела Надя. – Не печалься, Милка, в мае у меня день рождения, я вас всех вкусными пельменями накормлю.

Весной этого же года мы переехали в новый шестнадцатиэтажный главный корпус, построенный на большой территории, отведённой для университетского городка на юге столицы.

Наш отдел расположился на тринадцатом этаже в трёх просторных и светлых комнатах с новой мебелью и встроенными книжными шкафами.   

Новоселье мы отметили не только скромно на работе, но с размахом на даче у Парвинки, где мы расположились под цветущими яблонями. Её обаятельный муж Рустам Хакимыч развлекал нас русскими и татарскими песнями под баян и анекдотами про милицию, в которой он служил инструктором по самбо.

От свежего горного воздуха, столичной водки под сытный плов, жирную баранину для которого мы купили на базаре, и раздольных народных песен мы все, включая шефу,  впали в сентиментальное настроение, а по-простому – рассиропились. Я вообще впала в эйфорическое состояние, и мне хотелось, чтобы этот день не кончался.

- Хакимыч, ты прелесть! А тебе, Парвинка, я завидую, - сказала Надя. – Где ты такое золото откопала?

Довольная Парвинка прижалась к своему ненаглядному.

- Места надо знать, доча.

- Девчонки, как же я вас всех люблю! – возвестила багрянощёкая шефа и обняла Парвину, с которой часто бывала в контрах.

Парвинка неожиданный порыв нежности начальницы приняла благосклонно, но всё-таки без комментария не обошлась:

- Вот что делает хорошая еда и свежая водка.

- А я не знала, что водка бывает несвежей, – удивилась Люба.

- Н-у-у, ты, Люба, как будто с другой планеты, - протянула Галка. – Это анекдот такой про свежую водку.

- С другой планеты твой Саша Резанов, - возразила Парвина.

- Кто такой, почему не знаю? – поинтересовалась Надя.

- Может, и не знаешь, - сказала Парвина. - Это бывший Милкин изобретатель, когда она ещё на кафедре биофизики работала. Он хотел мавзолей взорвать. В общем, свихнулся бедняга, даже в психушке лежал.

- И что? Он до сих пор работает?

- Насчёт работает – не знаю, но зарплату ему Ванюшин платит, - сказала я. – Он Сашку пожалел, ведь тот был толковым технарём и свихнулся-то на изобретательской почве.

- Ага, - подхватила Галка. – Резанов как-то к Милке по старой памяти пришёл со своим изобретением, а она его мне спихнула.

- А что он изобрёл?

- Способ контактов с инопланетянами путём использования жестов и мимики.

- Ну, Галя, извини, ты же биофизиков курируешь, - попыталась оправдаться я. -  А потом мы ведь вместе его уговорили, что такой способ не является техническим решением, и посоветовали обратиться в комитет по защите авторских прав.

- И чё? Он больше не появлялся? – спросила Надя.

- Тьфу-тьфу! Пока нет, - ответила Галка.

***

Саша больше не приходил, зато ко мне однажды явился ещё один «инопланетянин» на этот раз с физфака. Он принёс заявку на шлем с соленоидом, позволяющий взлетать и свободно парить в воздухе. Эркен, так звали воздухоплавателя, показал мне чертёж соленоида, сердечник которого был не цилиндрическим, а имен форму усечённого конуса.

- И как же этот соленоид позволит тебе взлететь, - спросила я, изобразив на лице крайнюю степень заинтересованности.

- Очень просто! – ответил Эркен. – Конусообразный сердечник при подаче питания будет двигаться и создавать подъёмную силу. 

Выслушав этот бред, я сказала:

- Знаешь, Эркен, похоже, что твоё изобретение пионерское. Такого способа летать до тебя никто не предлагал. Но пока устройство на бумаге, у меня есть сомнения насчёт его работоспособности, поэтому давай договоримся так: ты делаешь опытный образец, испытываешь его у себя в лаборатории, а потом прилетаешь к нам на тринадцатый этаж и приземляешься на балкон. Как только прилетишь, я сразу же заявку и оформлю.

Эркен ушёл, обещая прилететь не позже, чем через месяц. Я надеялась, что мне удалось легко отделаться, но ровно через месяц… нет, Эркен не прилетел, он появился в отделе традиционным путём: через дверь. И не отрываясь от пола. Честно говоря, я немного испугалась, потому что на курсах нам рассказывали, что в мире было несколько случаев, когда взбешённые отказом изобретатели вечных двигателей и подобных устройств убивали экспертов патентных ведомств.

Взяв себя в руки, я с натянуто-приветливой улыбкой поздоровалась с бедолагой.

- Здравствуй, Эркен, как опытный образец?    

Эркен неопределённо махнул рукой.

- Пока не получается? – сочувственно спросила я.

- Дело не в этом!

- А в чём?

- Я понял, что для того, чтобы взлететь, никакого устройства не надо!

- Как же без соленоида? – обиделась я за отвергнутое пионерское техническое решение.

- Очень просто. Надо сконцентрироваться так, чтобы поток мысленной энергии не рассеивался в пространстве, а мощным пучком уходил вверх.

- А может лучше вниз, тогда по принципу реактивного двигателя и взлетишь, – предложила я. – Только запатентовать твою идею не получится.

- Почему?! – возмутился Эркен.

- Потому что если нет устройства – нет и изобретения. Это скорее открытие. Знаешь, советую тебе, если всё получится, статью написать. Так ты свой приоритет тоже защитишь.

То, что в Советском Союзе (единственной стране в мире) можно было подать заявку и на открытие, я от Эркена скрыла, ведь в таком случае я бы от него никогда не отделалась.   

Когда дверь за левитатором закрылась, все девчонки прыснули со смеху.

- Не смейтесь над больным человеком, - сказала я и нервно захихикала.


6. СОЧНЫЕ ПЕЛЬМЕШКИ

В конце мая Надя, как и обещала, принесла на свой день рождения большую кастрюлю готовых пельменей в бульоне и две бутылки домашнего вина. В обед мы согрели пельмени на плитке, пригласили шефу и сели за стол, глотая слюнки: уж очень вкусным был запах из кастрюли.

Обед нам понравился, а Парвина восторгалась пельмешками больше всех.   

- Ну, доча, спасибо! Такие сочные пельмени! Такие вкусные!

Когда мы уже принялись за чай с «авторским тортиком», Надя, обращаясь к Парвине, сказала:

- А знаешь, почему пельмени такие сочные?

- Почему?

- Потому что я в фарш свининки добавила, - с игривым вызовом ответила Надя.

Парвина ничего не сказала, но неожиданно побледнела и спала с лица. Вид у бедной оскоромившейся татарки был такой несчастный, что я подумала: «Сейчас побежит от свининки избавляться». Однако Парвина, к чести её будь сказано, из-за стола не вышла, только вокруг рта у неё появились «водяные» пузыри как от ожогов, и больше ничего она в рот не взяла.

К концу рабочего дня пузыри, обметавшие губы Парвины исчезли. Удивительный всё-таки феномен самовнушение: желудок свиное мясо принял не только без возражения, но и с удовольствием, а вот мозг своё неприятие выразил весьма бурно.

Обескураженная Надя перед Парвиной повинилась, и та её простила.

- Ладно, доча, - сказала она, - проехали.

Атеистическое воспитание и проживание в «многонациональной семье советских народов» сыграло свою интегрирующую роль. Многие казахи, татары и евреи не отказывались от свиной колбасы и закусывали водку салом. А если кто и не ел свинины, то это рассматривалось как проявление вкусовых предпочтений, а не жёсткое религиозное табу. Парвина же родилась в Синьцзяньском районе Китая, куда в двадцатые годы её предки бежали от большевиков, устанавливавших Советскую власть в Туркестане. Скорее всего, она была воспитана в традициях ислама, но, поскольку никогда этого не афишировала, никто из нас не мог предвидеть такую острую реакцию сотрудницы на нехаляльную пищу.   

Всё-таки жизнь в национальных республиках имела свои нюансы. Казахстан в этом смысле был вообще уникальной территорией, носившей гордое имя


7. «ЛАБОРАТОРИЯ ДРУЖБЫ НАРОДОВ»

Наверное это официальное название употреблялось в газетах и по телевидению редко, а, может быть, я пропустила его мимо ушей, только впервые мне довелось услышать его от новенькой сотрудницы нашего отдела Жанадарик Жумадиловны – той самой, которой, как и моей сестре, дали имя в честь Жанны Д’Арк. Спокойная, уравновешенная, с негромким голосом и доброжелательной улыбкой она своим появлением не нарушила гармонию нашего коллектива.

Однажды у нас зашёл разговор о свадьбе между наполовину казахом (мать у него была русской) и кореянкой – тоже полукровкой: её отец имел примесь татарской крови.

- Вот это смесь! Не пойми чего, - сказала Надя.

- Так ведь Казахстан – лаборатория дружбы народов, - ответила Жанна. - А мы, значит, подопытные кролики.

Удивительно, но раньше я не задумывалась над тем, что идея дружбы народов может кем-то восприниматься так резко отрицательно.
 
Я вдруг осознала, как по-разному мы оцениваем то, что с нами происходит. Будучи представителем не только самого большого по численности этноса в Союзе, но и носителем языка межнационального общения, я не боялась, что могу лишиться своей идентичности. А вот коренных жителей Казахстана, которые составляли только 40% населения республики, перспектива раствориться в «семье народов» не радовала.

«Лаборатория дружбы» на территории Казахстана возникла не стихийно, а в результате продуманной политики советской власти. До революции благородная цель подружить народы многонационального государства в повестке дня не стояла. В царское время Семиречье считалось глухой окраиной империи. В дореволюционных справочниках эти места описывались так: «климат для здоровья губительный, место ссылки политических заключённых».   

В Советские времена традиция высылки неугодных во вновь образованную Казахскую ССР не только продолжилась, но и приобрела массовый характер. В тридцатые годы в гулаговские лагеря ссылали «врагов народа», их жён и детей. Корейцы в Казахстане появились в тридцать седьмом. Их выселили с Дальнего Востока – подальше от Кореи и Японии. Во время Отечественной войны национальный состав республики обогатился депортированными чеченцами, ингушами и немцами Поволжья.

Однако коммунистический идеал интернационализма также сыграл немалую роль в становлении современной Казахской ССР. В военные годы сюда было эвакуировано немало жителей европейской части Союза. Им помогали, осиротевших детей местные жители забирали в свои семьи.

А ещё советская власть (в рамках политики подъёма отсталых окраин) направляла в республику профессоров и преподавателей из Москвы и Ленинграда для работы во вновь открывающихся вузах, врачей для новых больниц и поликлиник, учителей, призванных ликвидировать почти поголовную неграмотность населения, инженеров и квалифицированных рабочих для открывающихся шахт и строящихся заводов и фабрик. В пятидесятые годы на целину ехали добровольцы из России, Украины, Белоруссии.

В результате этих тектонических сдвигов и сложилось население республики, состоящее из казахов, уйгуров, татар, дунган, а также русских, корейцев, евреев, украинцев, белорусов, чеченцев, ингушей, немцев и представителей ещё десятков других народностей.

В соответствии с теорией марксизма-ленинизма предполагалось, что в будущем произойдёт «полное слияние наций в результате их дальнейшего расцвета и постепенного, всё более тесного сближения во всех сферах жизни» (Энциклопедия марксизма. esperanto.mv.ru›wiki/Марксизм/Нация).

Так что  «дружбу народов» можно было рассматривать как необходимую предпосылку к всечеловеческому смешению.

Можно сказать, что предпосылка эта была создана – по крайней мере, в городах. Тесное сожительство в тесных хрущёвках, одна идеология, один (европейский) стиль одежды, одно для всех кино, одни книги и т.д.- все это способствовало сближению и взаимному проникновению культур. Особенно это было заметно в питании. Восточная и дальневосточная кухня: узбекский плов, татарские беляши, казахский бешбармак или дунганские манты, корейские очень острые солёности и фунчёза были в чести у всех жителей Алма-Аты независимо от национальной принадлежности. В нашей семье, например, баранина была на первом месте, свинину употребляли редко, в основном на праздники в виде сала к водке. Иногда, правда, папа жарил яичницу на сале, а бабушка к вареникам с картошкой подавала мелко нарезанные шкварки.

Однако, несмотря на «кулинарное смешение», никаких признаков, указывающих на стремление наций слиться в одну, не наблюдалось.   

Вообще, мне кажется, что слово «слияние» - либо большая ошибка основоположников марксизма, либо их большое лукавство. Честнее было бы сказать: поглощение одних  - более многочисленных, сильных, пассионарных, наконец, наций другими. Целые этносы, языки и культуры исчезли с лица Земли в кровавом и драматическом процессе становления наций. И сколько в современной истории малых (в смысле малочисленных и переставших себя воспроизводить) наций обречены на исчезновение. Здесь ключевое слово – «обречены», потому что не думаю, что существуют нации, мечтающие быть поглощёнными другими народами. Национальное самосознание не позволяет.    

Думаю, что коллективное желание сохранить себя как, если хотите, отдельный вид (не в биологическом, а в культурном смысле) homo sapiens и есть национальное самосознание.

Конечно, можно себе представить, что в о-о-очень далёком будущем на Земле останется один человеческий «культурный вид», скажем, homo homogenicus. Люди эти будут жить счастливо: без территориальных конфликтов и без межнациональных, а также  межконфессиональных войн. В музеях у них наряду с краснокнижными растениями и животными будут храниться артефакты исчезнувших этносов, языков и культур. Хорошо это или плохо? У каждого своё мнение. По мне, так лучше бы разнообразие культур и менталитетов сохранялось. Не люблю унификацию. 

Впрочем, как говорится, возможны варианты: человечество исчезнет раньше, чем успеет превратиться в гомогенную мировую нацию, либо сможет избежать взаимоуничтожения или мирного поглощения и останется "многоцветным", по крайней мере, в культурном плане, а потом уже исчезнет вместе с Землёй, или переселится на Марс и далее. Но это - тема для научных фантастов, а я вернусь в семидесятые годы прошлого века.

Казалось бы, что в Советском Союзе, и особенно в «лаборатории дружбы народов» должны были появиться ростки слияния, ведь было немало межнациональных браков. Однако даже в таких семьях дети неосознанно (в более раннем возрасте) или сознательно выбирали (и выбирают сейчас) свою национальную принадлежность, а не становились чем-то средним.

Приведу интересный пример, как складывалась национальная идентичность моего друга Эдика. Об этом он подробно написал в своих воспоминаниях:

«… моя русская идентичность в детстве периодически подвергалась испытаниям. В Алма-Ате мы жили в доме, который был заселен людьми самых разных социальных слоев, самых разных национальностей, с разным семейным положением (холостые, полные семьи с отцами, семьи из трех, а то и четырех поколений, разведенные, преобладали матери-одиночки). Этот Ноев ковчег собрал всех, чистых и нечистых, и расселял всех по своим нишам и разноклассным палубам. Кому-то достались верхние каюты из двух-трех комнат (роскошь того времени: отдельные квартиры), а кому-то нижние палубы (коммуналки). И только дети не знали различий. Мы целыми днями играли, одни ребята сменяли других. В нашем закрытом дворе игра объединяла всех. В совместных играх классовые, семейные и имущественные различия исчезали. Но до поры, до времени. Когда, играя, мы вдруг ссорились, мы тут же забывали, что все мы счастливые советские дети, и наружу выскакивали национальные различия в самых мракобесных проявлениях. Казахские дети становились «колбитами», еврейские – «жидами», немецкие – «фашистами» (это, конечно, я; в нашем доме из немцев жили только мама и я). Какая несправедливость: почему-то для русских не находилось обидных прозвищ. Какой безысходный империализм доминирующей нации! Приходилось изворачиваться, чтобы обидеть русского. Тут национальная парадигма не помогала, из нее приходилось выходить, искать другие пути отреагирования обид. (Примечание, написанное после разговора с М.: коп кёз (голубоглазый) и ак колак (белоухий) - так оскорбительно называли казахи русских. Но русские не понимали, что тут оскорбительного).

Когда меня называли фашистом, я не нападал на обидчиков, я дефензивно мямлил: «Я не фашист, я хороший немец, я наш немец». При постоянном повторении таких ситуаций (иногда в них участвовали и взрослые) немудрено было, что во время футбольного чемпионата мира в 1966 году я уже болел за немцев, за что и поплатился. Наш сосед по лестничному маршу, выходец из Грузии, очень даже взрослый человек, отец трех детей, (он любил играть в шахматы и научил меня этой игре) перед полуфинальной игрой между русской командой и командой ФРГ дразнил меня: «Ну, сегодня мы зададим твоим фашистам!». Конечно же, когда транслировалась эта полуфинальная игра, я уже был готов болеть за немцев, чем неприятно удивил своих друзей, которые сидели вместе со мной перед телевизором. Они косились на меня. На следующее утро, выходя из дома, я в подъезде столкнулся с соседом и не преминул съязвить: «Ну что, задали вы фашистам?» Ответом я получил оглушительную оплеуху. Это был самый сильный удар по моей русской идентичности. Он был подкреплен также реакцией в мой адрес, когда судья из Азербайджана в финальной игре команд ФРГ и Англии не засчитал гол в ворота англичан, что, в конечном счете, обернулось поражением для немцев. Наш двор, конечно же, единодушно болел за английскую команду. Многие видели ошибочность этого решения, но говорили: «Так вам (мне) и надо!» И как тут немцем не стать!

Я немного лукавлю. Была еще одна предпосылка моего перехода в другую, не русскую, национальность: книги немецких писателей. Я многим, решающим в моем становлении, обязан книгам. Опять цитата, опять очень пафосно, но на бытовом уровне это выглядело так: где-то в третьем классе я записался в детскую библиотеку. Она была недалеко от нашего дома. Читал я беспрерывно, как в запое. Года через два мне уже не хватало выбора из тех книг, которые, рассортированные по возрастам, в переднем помещении выкладывали библиотекарши, две милые женщины. И, видя мою страсть к чтению и аккуратность в выполнении всех библиотечных правил, они разрешили мне вход в книгохранилище. Меня запустили в сокровищницу. Я ахнул перед этим богатством и не мог оторваться от лицезрения бесчисленных стеллажей. Библиотека хоть и была детской, но хранилось в ней неисчислимое количество книг из взрослого репертуара. Я часами проводил время, перелистывая всяческую литературу. Мне никто не мешал, меня никто не торопил. Я был один на один с моим богатством.

«Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам».

А. С. Пушкин. Скупой рыцарь. Т. 2 (1986). С.433

Там я открыл для себя немецкую литературу в многотомных изданиях, кое-что удалось даже одолеть своим незрелым умом. Главное впечатление: как обширен и глубок немецкий мир. Неужели и я часть этого мира?».


Хотя национальная идентичность Эдика рождалась непросто, яркие черты немецкого национального характера: добросовестное отношение к работе и стремление к порядку, он впитал с молоком матери. «Арбайт унд орднунг», короче.

Мне над своей русскостью работать не пришлось, несмотря на то, что мама с её упрямством была типичной украинкой, а бабушка Варвара вообще по-русски не говорила. Может быть, живи мы в Киеве, после распада Союза у меня могла бы возникнуть проблема определения своей национальной принадлежности.

Алёша считает себя русским (да он и есть русский), несмотря на то, что отец его украинец, а мать белоруска с большой примесью немецкой и польской кровей.

Сегодня в России постоянно возникают споры: кто такие русские (или, если шире – люди с русской идентичностью)? Европейцы или азиаты? Для большинства русских, особенно рождённых в европейской части России и всю свою жизнь проживших там, – мы, несомненно, европейцы. Для многих современных западных европейцев – мы непонятные «белые азиаты».(Заносчивые они всё-таки ребята! На всех, кто на них не похож смотрят свысока). Мне же, родившейся в Казахстане и большую часть жизни прожившей там, ближе всего такая точка зрения: русские – это восточно-европейская цивилизация с довольно глубоко укоренённым ордынским наследием, которое в чём-то роднит нас с культурами азиатских народов.   


8. ИЗ ЛИЧНОГО ОПЫТА

В традиционных обществах модели поведения передаются из поколения в поколение и модернизации хоть и поддаются, но с большим трудом.

Мне часто приходилось наблюдать, как городские казахи, хоть и посмеивались над аульскими, но традиции восточного гостеприимства соблюдали неукоснительно.

Помню, однажды утром я выглянула в окно и увидела кучерявую собачку кофейного цвета на длинных ножках. Пудель, наверное, подумала я. Только как-то странно бегает – как на ходулях. Лапы у неё, что ли парализованы?

Мне стало жалко несчастное животное, и я вышла во двор, где поняла причину собачкиного «недуга»: это был не пудель, а симпатичный ягнёнок!

У соседнего подъезда я увидела Калиму – молодую мать двух пацанов ровесников Антошки.

- Привет, Калима, не знаешь, чьё это симпатичное животное? – спросила я.

- Да наше! Родственники Мурата привезли.

- Так ты теперь с ним вместо собачки гуляешь?!

- Ага. Дома всю квартиру своим горохом засыпал, вот я его и выгнала, пока не зарезали.

-  Вы его резать собираетесь?!

- Резать. А что ещё?

- Жалко! Такой симпатичный.

- Жалко. Особенно детям. Но не могу же я дома кошару устроить.

- Мурат резать будет?

- Нет, что ты! Он не умеет – городской! Пусть родичи и режут.

- А они ещё у вас?

- Где же им быть? Вчера приехали и, наверняка, недели две ещё гостить будут. Если не больше. А я уже от них устала: целыми днями сидят чаи распивают. Хоть бы сходили куда, так из дому не выгонишь!

- Сама уходи, - посоветовала я.

- Ага, уйдёшь тут! Я же должна им чай разливать – уважение оказывать! Так весь отпуск и просижу дома.

Я Калиму пожалела и одновременно порадовалась, что у русских нет таких строгих правил оказания уважения.

Хотя сегодня, сравнивая русские традиции гостеприимства с западноевропейскими, я вижу, что мы всё-таки ближе к азиатам. Наша семья, например, каждое лето принимала близких и дальних родственников, которые приезжали в Алма-Ату за солнцем и фруктами. Галя с Володей из Ленинграда, потомки раскулаченной бабушкиной сестры из сибирского Тулуна, семья папиной троюродной сестры из забайкальской Читы навещали нас регулярно. Да и наша семья не стеснялась грузить собой не только родственников в Питере или свояков в Пярну, но и земляков в Москве. Бедные москвичи, вообще, не просыхали от родичей и знакомых, наезжающих в столицу за впечатлениями и дефицитом.

Однако отношение к власть предержащим у русских и казахов всё-таки разное. Меня, да и не только меня забавляло преклонение казахов перед любым начальством. 

Помню, как-то, наша Галя, казашка по отцу, опоздала на работу на два часа и с порога заявила:

- Сегодня я никакая. Работать не буду.

- Что с тобой? Заболела? – спросила Люба.

- Заболела, - ответила Галя. -  Два дня на свадьбе гуляла.

- Кто женился? – поинтересовалась Парвинка.

- Двоюродный племянник свекрови. Я объелась как удав – на месяц вперёд!

- А как насчёт этого? – спросила Надя, щёлкая себя по горлу.

- А ты как думаешь? Голова чугунная, во рту пересохло. Поставьте, девчонки, чай.

- Правильно мыслишь. Там в холодильнике ещё тортик остался, - сказала я.

- Не шути так, Милка! – застонала Галя. - Всё – я от тортиков-шмортиков отказываюсь! Навсегда!

- От чего это ты отказываешься? – спросила Мадина из ОНТИ, входя в комнату.

- О, Мадинка! Проходи. Торт будешь? – поинтересовалась Надя.

- Буду. Только с чаем.

- Тебе как налить? С уважением или без? – спросила я.

- С уважением, только по-русски, - ответила Мадина.

По казахской традиции чай пьют с молоком. Хозяйка, сидящая у самовара, сначала наливает столовую ложку молока или сливок, а потом уже чай, причём так, чтобы напитка в кесе было буквально на два глотка. (Кесе – это чашка без ручки, которую в русифицированном варианте называют «кесюшка»). Гости передают пустые кесюшки хозяйке, и она опять наливает чай до тех пор, пока все не напьются. По русской традиции напротив: если вы гостя уважаете, то чашку наполните до краёв. Кстати – и рюмку тоже.

Я поставила перед Мадиной полную чашку чая, внушительный кусок торта «Подарочный» и спросила:

- Ну что новенького? Кто сегодня победил?    

Почти каждый понедельник в ОНТИ состоялась «дуэль» между Бауржан Садыковной и Марьям Бекташевной.

- Сегодня безоговорочную победу одержала Марьям, - отрапортовала Мадина. – На юбилее её дяди присутствовал зампред исполкома города.

- А у Бауржан? – поинтересовалась Парвина.

- У неё на этой неделе вообще никаких торжеств не было. Только из Чимкента родственники приехали – целого барана привезли и ещё казы-мазы, чужук-мужук, анау-мынау. Она нас всех угощала.

- Ну это ещё вопрос: кто победил, - пошутила я. - Казы и чужук повкуснее зампреда будут.
(В скобках замечу: казы, чужук, жайя – деликатесы из конины. Кстати, очень вкусные. Анау-мынау – не деликатес, и на русский переводится как «то-сё» или «и прочее»).

- Э-э-э, Милка, ничего ты не понимаешь, –  возразила мне Парвинка. – Для казаха лучше быть голодным, но баскармой, чем сытым, но обыкновенным чабаном.

- Начальство голодным не бывает, - парировала Мадина.

- Эт-т-т верно, - согласилась Парвина.

В Синьцзяне, где родилась и провела детство Парвина, было много казахских и татарских поселений. Она нам рассказывала, что в их убогом, Аллахом забытом районе, где баскармой считался даже кладовщик, казахи продавали последние штаны, чтобы получить хоть какую-нибудь должность.

- Для чего такие жертвы? – удивилась Надя.

- Так ить «портфель» потом кормит! – ответила Парвина.

- А самое главное – тебя будут уважать только тогда, когда ты в кресло начальника сядешь, - подвела итог дискуссии Мадина.

Галя, которая, как мы думали, мирно спала, уронив голову на руки, открыла один глаз и внесла существенное уточнение:

- Для уважения необязательно самому баскармой быть. Главное, чтобы в твоём роду начальство водилось! И чем больше – тем лучше.    

И действительно: во время свадьбы, например, родители жениха и невесты соревнуются в том, с чьей стороны баскармы больше. Причём, ставки, как в покере, идут на повышение до тех пор, пока одна из сторон не проиграет. Скажем, со стороны жениха слово для приветствия предоставляется двоюродному брату дяди жениха - начальнику ЖЭКа, а со стороны невесты – помощнику второго секретаря райкома партии, который приходится внучатым племянником мужа сестры матери невесты. В ход идут и начальники паспортных столов или директора столовых. Большим уважением пользуются доценты и профессора, заведующие кафедрами и деканы факультетов. Более высоко, на уровне «королей», котируются председатели горисполкомов, директора заводов и шахт, ректора ведущих вузов республики, и первые секретари райкомов партии, а уж членкоры и особенно действительные члены академии, наряду с первыми секретарями городов и областей – это, несомненно, тузы.

Среди русских особого пиетета перед начальством я не наблюдала. Напротив, русские к «слугам народа» относились (да и сейчас относятся) с иронией, сарказмом и  недоверием, а зачастую и  просто враждебно.   

По мне, так и пиетет перед властью и враждебное к ней отношение – крайности. Где она та самая «золотая середина»?

Впрочем, в понимании, что такое власть, и что она даёт, у казахов с русскими много общего.    

Ещё до революции в Российской империи должности раздавались «на кормление» («Воеводой быть – не без мёда жить»). Начальник – это власть, а где власть, там и деньги. Сегодня кричат: караул, мол, коррупция! Однако любопытно то, что самый громкий крикун, доведись ему до власти добраться, тут же начинает карманы взятками набивать.

***
Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?

(Из басни Крылова «Зеркало и обезьяна»)
***

В советское время в Казахстане повсеместно было распространено кумовство. Причём пользовались этим «социальным лифтом» как русские, так и казахи. Вспомним Грибоедова: «Ну, как не порадеть родному человечку?».   
Вот и радели. Правда, у казахов, как у титульной нации в этом деле были преимущества. Например, когда я начинала работать в университете, там было всего два проректора (по научной и по учебной работе), а когда увольнялась, их было уже девять(!). И все титульные.

Справедливости ради следует сказать, что разрастание штата сотрудников в госструктурах явление общечеловеческое (законы Паркинсона). Думаю, нашей спецификой было появление ненужных штатных единиц в основном для родственников, а родственные связи у азиатских народов очень крепкие и разветвлённые.            

Взять хотя бы нашу контору.   

Штат НИЧ постоянно разрастался, хотя объём работы явно не успевал за увеличением количества работников. Наш отдел не был исключением, и часто служил своеобразным отстойником для тех самых «своих», которых шефе спускали сверху или подсовывали сбоку, а её задачей было найти для них работу. Она и находила. Или не находила.

Так, у нас появилась девочка Аза – дочь замдекана журфака. ОКЖ – отдел красивых женщин пополнился ещё одной красавицей. 

Аза была девушкой воспитанной, с покладистым характером и очень романтичной: увлекалась поэзией и даже сама стишки писала, однако специальных знаний не имела, поэтому определили её в помощницы нашей делопроизводительницы Парвины, которая доверила ей вести журналы учёта входящей документации. Уже через день Парвина рвала на себе волосы: Аза наблукала в журнале так, что пришлось вырывать испорченные страницы. Оказалось, что девочка эта даже порядковые номера проставить не могла: после двадцать шестого, например, у неё шёл двадцать девятый. Парвина промучилась с ней неделю, а потом сказала:

- Всё, девчонки. Я сдаюсь! Иду к шефе: пусть она с Азой делает что хочет, только к журналам и картотеке я её на пушечный выстрел не подпущу.

- Не понимаю, вроде бы она не дура, а с такой простой работой справиться не может! – сказала Надя.

Аза, действительно, производила впечатление вполне нормальной девочки, и, если бы не её полная профессиональная непригодность, вполне бы в наш отдел вписалась. Я о ней даже Эдику рассказала. Друг мой задал неожиданный вопрос:

- Она высокая?

- Высокая. Метр восемьдесят – не меньше. Но причём тут её рост?

- А красивая?

- Ты это к чему?!

- Я, конечно, не уверен, но, похоже, что у вашей Азы генетическая проблема.  Лишняя  Х-хромосома. Вы её никогда не научите числа не путать. Удивительно, что она вообще высшее образование умудрилась получить.

- У неё папа на журфаке преподаёт, так что ничего удивительного.

Азу шефа уволила.

Честно говоря, мне её было жалко, но думаю, лучше бы родители бедной Азы подыскали ей работу по силам.

Был у нас и мальчик, но совсем недолго. Парвина категорически отказалась брать его в помощники, и Татьяне Владимировне пришлось работу для него изобрести.

- Будешь корректором, тем более что образование у тебя филологическое.

Однажды мальчик вычитывал мою заявку и исправил в ней «обкладки конденсатора» на «облатки». Я хотела выразить своё с ним несогласие Жанкиной шуткой: «не утрируй одно с другим» (в смысле: не путай обкладку с облаткой), но потом раздумала: вдруг шутку не поймёт. И правильно сделала, потому что мальчик, оказывается, был уверен, что слова «обкладка» вообще не существует. Мне пришлось его долго убеждать, что есть такое слово в русском языке. По-моему, мальчик мне всё-таки не поверил. Так весь в сомнениях и исчез, не оставив в моей памяти даже своего имени. Я уже думаю: «А был ли мальчик?».

Позже в отделе появилась молодая женщина по имени Неля. Она была невесткой министра высшего и среднего специального образования республики. Её приняли на пятом месяце беременности, чтобы она досидела до декретного отпуска. Несмотря на столь высокий  республиканский статус, Неля была проста в общении, не высокомерна, и вообще оказалась очень приятной женщиной с хорошим чувством юмора.

Как-то к нам заглянула незнакомая женщина. Одета она была во всё импортное и густо увешана золотом. Увидев Нелю, она воскликнула:

- О, Неля! Калын, как говорится, калай? (как дела?).

- Хорошо, - коротко ответила Неля и, повернувшись ко мне, прошептала:

- Я её не знаю. Кто это?

Я молча пожала плечами. На выручку пришла Гуля.

- Здравствуй, Данара. Заявку принесла?

- Да нет, - сказала Данара, широко улыбнувшись, и села на ближайший стул. - Я у вас тут посижу? Пришла к ректору, а у него совещание.

Данара оказалась «химичкой» – училась вместе с Гулей. Пока они вспоминали своих однокурсников, Неля наклонилась ко мне и сказала:

- Вспомнила! Она со своими предками у нас на свадьбе была. Её отец – министр чего-то. Кажется, нефтехимии.

Выяснив, кто из однокурсников в чём преуспел, Данара, обращаясь уже ко всем, громко сказала:

- Жалко, у вас вертушки нет, а то бы я по ней Джо позвонила – он бы меня сразу принял.

- А ты съезди к папе, позвони от него по вертушке. К тому времени как раз совещание закончится, и Джо тебя примет, - сказала Неля серьёзным тоном и без тени улыбки.

Мы все прыснули, а Данара то ли сделала вид, что подколки не поняла, то ли, действительно, до неё не дошло. Она посмотрела на золотые часы и с достоинством произнесла:

- Впрочем, думаю, что совещание уже закончилось. До свидания, девочки. Пока, Гуля. Увидимся.

Она ушла, забыв попрощаться персонально с Нелей. Неля не обиделась.    

За счёт «своих» распухал не только наш отдел.    

Помню, в ОНТИ появился Булат – сын декана журфака. Толстенький, кругленький и мягкий в обращении, он напомнил мне школьного приятеля Брима. Несмотря на жалобы Стройкина, что Булат лентяй, он нам нравился. Своего "высокого происхождения" не выпячивал, и не обижался, когда его по-свойски называли Булкиным. Когда я узнала, что он играет на гитаре, и попросила его сыграть на торжественном собрании, посвящённом Дню советской армии, он сначала удивился.

- Как это на собрании?

- Понимаешь, Булкин, доклады, речи, поздравление ветеранов – это всё хорошо, но как-то обычно, что ли. А мы разбавим эту преснятину песнями военных лет. У меня ещё один гитарист есть. Если у вас получится – представляешь, как здорово будет. Особенно ветеранов порадуем.

Булат согласился, и получилось действительно здорово.

Правда, однажды он меня удивил. Заглянув в отдел, попросил меня выйти на минутку.

- Мила, я с тобой хочу посоветоваться, - сказал он.

- Ну, давай, советуйся.

Булкин предложил мне присесть на подоконник в конце коридора.

- Так в чём проблема? - спросила я.

- У моего отца скоро день рождения, а я никак не могу придумать, что ему подарить.

- Ну, Булкин, не думаю, что я тебе в этом деле помощник. Мужчинам вообще трудно подарки подбирать. Своему мужу, например, я бы хорошую сорочку подарила. Если бы нашла. Но ты же не будешь отцу сорочку дарить. Это скорее женский подарок.

- Сорочку не буду.

- Знаешь, у меня есть подружка Соня – очень практичная женщина. Так она считает, что самый беспробойный вариант - французский коньяк. Даже если мужчина сам не пьёт, он всегда может перед друзьями такой бутылкой похвастаться. Сможешь достать?

- Смогу, конечно, - раздумчиво ответил Булат. – Только я в прошлом году отцу «Волгу» подарил.

Что тут сказать? Если Булкин хотел на меня впечатление произвести, то он произвёл. Правда, не то, на которое рассчитывал. Вероятно, он хотел своей крутизной похвастаться, и думал, что «Милка так и сядет». Однако, во-первых, я уже сидела, а, во-вторых, столь «изящная» форма, в которой он решил своё послание донести, показалась мне слишком надуманной.   

- Ну, Булкин, извини, - развела я руками, – ничем помочь не могу. «Волга» коньяку не товарищ. Даже французскому.

До сих пор недоумеваю: зачем Булату понадобилось именно передо мной хвост распускать. Может быть, я ему понравилась? Ну тогда он «пустил стрелу мимо».

Помню, Гуля тоже попыталась однажды поразить меня своим высоким статусом. Она пригласила меня к себе на чай. Показывая трёхкомнатную квартиру, в которой они жили с мужем и двумя детьми, подчеркнула, что эту квартиру им устроил свёкор.

- Молодец, - сказала я, но не догадалась спросить, где и кем он работает.

Тогда моя сотрудница сама уточнила, что свёкор работает в партаппарате ЦК.

- А-а-а-а, - сказала я.

Гуля усадила меня за стол лицом к серванту, забитому дефицитным хрусталём. Не дождавшись вопроса «Откуда такое богатство?», она обвела стеклянные полки широким жестом и сказала.

- А это всё подарки. Мы сами ничего не покупали.

Гуля, как же тебе хотелось, чтобы я пролила бальзам на твою душу, восхитившись свёкром и пресловутым хрусталём! Прости меня, пожалуйста, за мою вялую реакцию на хрусталь и партийный аппарат – честное слово, я не специально! Просто мне это всё "по фигу мороз".      

Этой «детской болезни крутизны» не избежала даже моя подружка Лара. Вот дословная цитата из её письма: « … настроение было скверным, и я решила отправиться на родину отца. В честь моего приезда наблюдалось поднятие государственного флага, резание барана и всеобщее ликование. Я чувствовала себя не то полной идиоткой, не то воплощением божества, сошедшего на землю. Я ни фига не поняла, потому что ликование было на государственном языке».

Меня не столько удивила гордость сельчан за своего земляка-академика и даже не их всеобщее ликование по поводу приезда его дочери, сколько реакция самой Ларки.

«Воплощение божества, сошедшего на землю» – это круто!

Несмотря на попытку иронизировать над наивными односельчанами отца (и даже над собой), Лара своим триумфом явно наслаждалась. Не думаю, что у Ларки было желание  напялить на голову лавровый венок, сплетённый не из своих заслуг. Скорее, это было чувство «нераздельности» со своим отцом. То же чувство испытывали и земляки её отца, для которых появление в роду баскармы непременно должно повышать в глазах окружающих их статус.    

Впрочем, все эти неуклюжие, я бы сказала, по-детски завуалированные, попытки подчеркнуть свою принадлежность к высшим слоям общества казались мне не более чем забавными. Только один случай заставил меня разозлиться.

Как-то я случайно встретила свою бывшую однокурсницу, работавшую  переводчицей в каком-то НИИ. Она рассказала мне, что её начальница (супруга «пятого помощника третьего секретаря райкома партии») посылала своих подчинённых в распределитель, где те отоваривались для неё дефицитными продуктами.

- Представляешь, - говорила мне однокурсница, - несёшь сервелат, а он так пахнет!       

Однако пора мне с высот рассуждений на этнокультурные темы спуститься на грешную землю, потому что

(Продолжение следует)