Белка на песке

БЕЛКА НА ПЕСКЕ

Если ты уже умер, молчи об этом всю свою оставшуюся жизнь!

(Надпись в пустом колониальном склепе на окраине Дыр - Макази)

                1

   Большая серая крыса быстро продвигалась по канализационной трубе, перебирая тремя мокрыми лапками и слегка приподнимая хвост над поверхностью. Она очень хорошо знала весь маршрут своего путешествия, потому что родилась именно в этом большом замке под полом огромной кухни, в уютном мамином гнезде полного сухих газет и мягких перьев каких-то давно умерших птиц. Крыса никуда не торопилась, тщательно обнюхивая пространство и многочисленные шлейфы знакомых запахов, она шевелила носом и усами- антеннами…
Замкнутое пространство трубы обеспечивало полную безопасность и безмятежность, а где-то впереди, возле черной коробки с цветной этикеткой, лежал еще свежий позавчерашний кусочек белого хлеба, усыпанный тмином и какими-то вкусными семечками. Труба стала расширяться и откуда-то сверху появился лучевой червячок небольшого света. Серый крысиный зверек остановился и, шевеля ушами и усами, прислушался. Звуки человеческого голоса доносились откуда-то справа, отдаваясь громким эхом в чувствительных ушах. Она свернула к знакомой дренажной дырке трубы, выскочила на сухую доску, затем пробежала мимо четырех тонких труб для воды, обмотанных какими-то тряпками, мелькнула мимо забытого мотка медной проволоки, большого ржавого гвоздя и такого же ржавого наперстка и, наконец, выбежала на большой простор сумрачного подполья. Она остановилась напротив старой крысоловки, в которой до сих пор торчала ее оторванная нога, превратившись со временем в кусочек голой страшненькой косточки. С того рокового дня прошла уже целая крысиная вечность и много раз выключался свет наверху.
Впереди, где-то над ее головой, потрескивал камин и оттуда доходили переливы тепла и уюта. Пробежав целых пятьдесят семь метров, замковая крыса приблизилась к месту под камином и замерла, блаженствуя от теплых струй, ласкающих ее мокрую шерсть. Закрыв черные бусинковые глаза, она легла на живот и ощутила маленькое крысиное блаженство под полом большого человеческого жилья с гордым названием замок Лидс Бах. Ей конечно же не было известно название замка, ей это было ни к чему. Кто-то громко прошелся по полу стуча каблуками, взял несколько дров и бросил их в огонь, отчего стало еще теплей. Там наверху, что-то трещало и грело, там было сытно и умопомрачительно пахло любимым сыром и чем-то еще вкусным, и ароматным с человеческим обозначением –зефир! Вот это был деликатес, даже ее бабушке - крысе с белым пятном на боку и разорванным ухом, не снилась такая уникальная радость. Крыса знала, что придет ночь, в замке снова погаснут все огни и она обязательно поживиться на кухне, обязательно чем-то поживится, а пока…
- А пока, накрой мне ужин! – проскрипел старческий голос в кресле у камина. – Сегодня что-то прохладно, дров маловато, подбрось деревяшек в камин еще, не жалей, побольше… Принеси еще один плед и позови чертову Марту. Куда пропала эта толстая деревенская корова с двумя молочными сисищами? Любая настоящая корова позавидовала бы такой молочной станции, как у Марты. И скажи мне, что на ужин придумал мой новый повар, я хочу знать прямо сейчас, а? Отвечай же, Шлик, что ты молчишь? Уже вскипятили мне молоко? Который сейчас час? На улице, что, снова проклятый дождь…? Где-то сквозняк, я снова чувствую сквозняки проверь все окна, Шлик! – продолжал без остановки бурчать седой старик, подергивая головой.
- Барон, плед на правом подлокотнике вашего кресла под вашей рукой, Марте вы дали сегодня выходной, и она будет завтра утром, дрова уже подбросил, сейчас разгорится еще больше и будет еще теплей. Сейчас семь тридцать два по Мюнхену. На улице ливень, молоко готово… Ваш новый повар приготовил специально для вас мясо воббегонговой акулы, как советовал ваш личный доктор, это укрепит ваше здоровье и вашу иммунную систему. Ее привезли из Португалии с рыбных магазинов фрау Шубазу Матариш Кондэ. Окна все закрыты, и я подтверждаю, что на улице не просто дождь, а гроза и ливень, сквозняка нет и быть не может, это точно и проверено мною лично каждый вечер… – четко доложил еще не старый мужчина в идеально сидящем черном костюме и с каменным лицом без эмоций.
- Хватит болтать, Шлик! Что вы все знаете про мою иммунную систему? Наковыряли словечек у докторов, таких же прохвостов, как и все. И вообще, что это за манера запомнить пару десятков медицинских терминов и умничать всюду, используя эту чепуху, придуманную полоумными врачевателями и замысловатыми шизофреникам, для которых эти термины так же понятны, как квантовая физика, написанная на китайском языке в палате сумасшедшего дома над расколотым унитазом. Смешные людишки! Где логика? Лечить людей, ковыряться в медицинской теме всю сознательную жизнь и, в конце концов, умереть рано и без чьего-либо разрешения. Все врачи умирают, ни черта не понимая в своем личном здоровье, не то…, что в чужом. И снова я тебя спрашиваю, где же логика, Шлик? Ну, я понимаю врач, который уже прожил триста лет, или даже триста пятнадцать, я такому бы доктору доверил свое здоровье уверенно и безусловно, но они же, эти самые врачи, дохнут, как крысы в моем замке, курят и пьют, болеют сифилисом, заражаются всякой дрянью, кашляют и чихают в коридорах, ставят по субботам капельницы себе в задницы и продолжают рассказывать больным догмы дураков о здоровом образе жизни и долголетии…
… фу, какой водевиль…, какие идиоты! Мой личный доктор умеет лечить только мой насморк, а не мою подагру, мой простатит и еще целый проклятый набор всяких болячек, которые я подхватил за всю свою активную жизнь. Вот, когда у меня насморк, тут он профессор и мудрец с верхних храмов Тибета. При моей простуде он в состоянии прочитать мне лекцию, черт его подери… Так что не напоминай мне про моего личного врача он любит мои деньги больше, чем свою странную профессию. Ты сказал, что мой повар приготовил какую-то там дурацкую акулу с дурацким названием для моего здоровья? Шайзе урэ! Я акулье мясо никогда не ел и не собираюсь, пусть сам его и жрет, и пусть обязательно подавиться, я его вышвырну к чертовой матери обратно в его арабскую Францию, где у него все совсем не требьен… Просто какой-то заговор и вокруг меня одни негодяи. Укрой мои ноги вторым пледом, что ты стоишь, Шлик!? Передай на кухню этому французскому выдумщику, что я хочу обыкновенный омлет с беконом с тремя розовыми прожилками, свежий помидор без шкурки и чашку китайского чая из той особой железной коробки, что мне подарил хитролицый Пак, он знает какая именно коробка, и где ее взять. Да поживее, а акулу свою пусть сожрет сам и обязательно подавиться ее омерзительным мясом, тупица! – медленно проскрипел седой старик, не отрывая взгляда от разгоравшегося огня. - Ничего поручить нельзя, одни негодяи вокруг, гм…, ну ты не в счет, ты дисциплинированный и на своем месте все время…, ты не в счет, ты настоящий немец, не обижайся, мой верный Друг, ты не в их списке…
- Слушаюсь, Барон! – ответил Шлик и укрыв ноги старика уже собирался уходить, но барон прокашлялся и заговорил снова.
- В восемь часов придет специальный человек от Альтмана. Будь готов его встретить на центральном входе и проведешь прямо сюда. На улице ливень и гроза, наверняка его ноги будут мокрыми и в грязи, пусть вытрет о коврик, проследи за этим. Будет сразу видно, какого агента подошлет ко мне Альтман, хи-хи-хи…! К его приходу на маленьком столике должно стоять два бокала, две чашки кофе, мое кипяченое молоко и мой любимый «Бурбон».
- Слушаюсь, Барон, все будет сделано в точности, как вы сказали! – ответил слуга и быстро скрылся в соседних дверях.
- Вот и молодец, исполняй! - шепнул владелец замка в дальнюю пустоту каминного зала.
 Седой старик все также продолжал смотреть на бесформенные яркие ленты пламени в камине. Ему не было одиноко, потому что он мысленно разговаривал сам с собой, продолжая анализировать информацию, мучившую его уже четыре дня. Выпрямив ноги, он ощутил еще больше тепла и разлившуюся приятность в больных коленях. Внутри толстых верблюжьих носков он пошевелил большими пальцами и поморщился от очень неприятных ощущений, затем произошел двойной хруст-щелчок и стало намного легче. Барону стало по-настоящему спокойно и комфортно. Он не знал, что прямо под его ногами под полом, так же, как и он, наслаждалась теплом и старая трехногая крыса, лежащая на животе с уже сухим мехом. Крысе было замечательно и уютно, ее давно зажившая косточка оторванной задней ноги, наслаждалась теплом и перестала ныть.
 Барон Лидс Бах смотрел на огонь и глубоко размышлял, понимая, что приход человека от Альтмана будет означать только одно: начало справедливому процессу, о котором забыли даже на небесах. Он поднял воспаленные глаза и стал рассматривать тени на камине. Они были причудливы и как обычно оживляли лица каменных химер по бокам. Зубы каменных чудовищ выпячивались в свете пламени и казалось, что они вот –вот внезапно оживут, выпрыгнут из боковых стоек большого камина и вцепятся Барону в горло. Но этого не происходило и не могло произойти. Искусный камин, созданный самим мастером Ульрихом Гельшраппе целых сто девяносто четыре года назад, был гордостью и достопримечательностью его старого замка. Толстые синеватые плитки, привезенные из мастерских Шлезвиг-Гольштейн, отражались ярким перламутровым цветом на стенах камина. Каждая плитка была произведением искусства, расписанная приятными эпизодами сельской жизни немецких крестьян прошлого, а головы двух химер с агрессивными мордами всегда умиляли взгляд барона, особенно когда языки огня переливались на их скулах и мощных жилистых шеях. Само каминное произведение имело фундамент под полом и специальные трубы для прохода нагретого воздуха под пол и в стороны стен. Поэтому зал всегда быстро набирал тепло и был любим местом барона для вечерних просиживаний с книгой. В этот дождливый вечер, когда на улице с небольшими промежутками блестела гроза и раздавался гром, а по верхним подоконникам барабанили дождевые капли, старику, укрытому пледом, было особенно комфортно и одновременно приятно одиноко.
 Небо кричало и ругалось, разбрызгивая свой молниеносный гнев и грозно бурча раскатами грома. Барон находился в большом каминном зале один со своими мыслями и своим старым телом. Его единственный сын пропал где-то очень далеко на чужих просторах при странных обстоятельствах, которые были ощутимы сердцем, но неизвестны. Сын оставил Барона в одиночестве до самого смертного конца, до последнего кислородного вдоха, когда жизнь уже будет не нужна и эстафета наследства окажется прерванной. Так ему казалось, и он продолжал нагнетать градусы беспокойства о сыне, которого нет. Барон Лидс Бах поймал себя на очень плохой мысли о собственной кончине раньше срока, установленного кем-то наверху, но затем, сжав свой костлявый правый кулак с пигментными пятнами на коже, отдал себе приказ дожить до справедливого часа и узнать все, что произошло с его наследником на самом деле. Вечное пламя, продолжая реакцию окисления, танцевало внутри камина, потрескивая толстыми чурками дров. В каждой обрезной деревяшке было ровно восемь дырочек, просверленных насквозь. Адам, садовник Барона, делал это специально с каждым деревянным бруском, чтобы кислородная тяга быстро обнимала деревянное полено и огонь разгорался намного быстрей.
 Слегка поежившись от старческих мурашек, пробежавших по спине, барон продолжил смотреть в камин обдумывая свою беседу с незнакомцем рекомендованным Альтманом. Он, как старый и умудренный опытом человек прекрасно понимал, что именно Альтман за последние тридцать лет ни разу не навредил ни ему, ни его семье. Поэтому, его советы старик выслушивал с вниманием, всегда удивляясь тому, как этот человек умел вычленять главное в любой создавшейся ситуации и подстроившись под логику, и проведя антилогику происходящего, оказываться на высоте в своих решениях. Альтман был ассом высочайшего уровня, иногда нанимаемый кем-то со стороны для решения головоломных загадок и вычурных задач. Но когда бы Барон не позвонил, он имел четкий ответ, сроки, встречу и полезные советы по различным ситуациям.
«Этого Альтмана мне послала сама судьба целую уйму лет назад, когда он решал проблему в Нью Йорке и мы столкнулись с ним по рекомендации детектива Майрона Капчински! Да, я очень хорошо помню тот день и его проницательное лицо настоящей ищейки. Он был похож на эту собаку, как ее…, да-да, добермана с такими острыми ушами и очень внимательными глазами, которая идет по следу и может перекусить руку с ножом или с пистолетом. Да, он мне показался похожим именно на добермана!» - вспоминал Барон. «Этот Альтман был рожден быть только сыщиком и больше никем на свете. В течение суток он нашел мой украденный чемодан и вернул все документы. Как он это сделал в столь юном двадцати пятилетнем возрасте? Какой-то дар идти по невидимому логическому следу!»
 Барон приподнял голову и прислушался, где-то внизу в коридорной галерее раздался громкий переливный звонок от дубовой входной двери. Он поднял глаза и посмотрел на часы, было ровно восемь часов вечера. «Пунктуально, ничего не скажешь, как будто поезд пришел по расписанию в Мюнхен несмотря на то, что идет ливень и к замку нужно добираться сорок минут от ближайшего автобана» - подумал старик и обернулся на столик, где уже стояла откупоренная бутылка «Бурбона» и два бокала. Кофе еще не принесли, а молоко было налито до самых краев высокого хрустального стакана.
Шлик быстро подошел к двери и, открыв небольшую медную щель, внимательно посмотрел в глаза незнакомцу. Позади мажордома молча стоял черный ротвейлер Хеннеси и внимательно нюхал воздух, готовый броситься в любую секунду по команде человека. Сквозь щель в сильном освещении ламп был виден мужчина в плаще с поднятым воротником и короткой прической. Он был три дня небрит и его глаза выдавали в нем здоровый хищный интерес. Гость был похож на каменную статую под дождем, от головы которой, совсем недавно отскакивали капли дождя.
- Добрый вечер, – сухим языком сказал он, - меня ждет Барон… Я от Альтмана, мне назначено на восемь вечера! – четко отрапортовал гость, сразу указывая на свое военное прошлое и продолжил внимательно смотреть в глаза мажордому сквозь узкую щель в массивной двери.
 Шлик повернулся к Хеннеси и сказал ему заметное тренированное слово- «Тишина!». Ротвейлер быстро облизнулся, немедленно выполнил команду и, отойдя в сторону к большому вазону с пальмой, сел на задние лапы, продолжая внимательно смотреть на закрытую дверь. Мажордом нажал по очереди на три замка и открыл входную дверь. Шлик сузил глаза и хотел в вежливой форме попросить незнакомца тщательно вытереть свои мокрые туфли, но не успев открыть рот, увидел, как вечерний гость быстро разулся и снял мокрый плащ. Носки у незнакомца были новенькие, цвета яркого бордо с тремя коричневыми поперечными полосками, несколько часов назад распечатанные, это было видно сразу по нетронутой фабричной канве над пальцами и свежим, не отполированным материалом на пятках.
- Вы можете не снимать обувь, а только тщательно вытереть ее! – сказал мажордом.
- Мне так удобней, да и мои грязные туфли я думаю не понравятся барону. Не стоит волноваться, мне так комфортней…
- Следуйте за мной! – сказал Шлик и улыбнулся своим мыслям.
 Мажордом шел впереди и для него было очень странным, что сзади на самом деле шел человек, но ни звука не было слышно. Он испытывал большое желание несколько раз обернуться и наконец, не выдержав, бросил взгляд назад.
- Не волнуйтесь, - быстро отреагировал незнакомец, - меня просто не слышно и это вводит ваши ощущения в настоящее заблуждение, а на самом деле я здесь, я у вас за спиной!
 А за спиной самого гостя тихо брел ротвейлер, уже успев обнюхать мокрые туфли нового человека и помня немецкую команду «Stille» (тишина). Барон все так же сидел в кресле. Он четко слышал шаги Шлика в галерее и больше ничьих шагов не было. «Странно!» - подумал он. «Где же человек Альтмана? Неужели отложили встречу?»
- Шлик, кто там приходил? Посыльный от фрау Кирцер или экстренный почтальон?
- Нет, Барон, это пришел человек, которого вы ждете! – четко отрапортовал внимательный Шлик поправив перчатку на левой руке.
- Человек…, и где же он? – спросил Барон не оборачиваясь.
- Я здесь! – ответил незнакомец.
 Барон протянул руку вперед, ее тут же подхватил мажордом и дал ему возможность опереться на свою крепкую ладонь. Он поднялся и повернулся лицом к незнакомцу, стоявшему в пяти метрах от него, продолжая по-старчески пыхтеть, он сделал семь шагов к четырехугольному дивану и молча сел по середине.
- Присаживайтесь напротив, я хочу видеть ваше лицо. Шлик, мои очки! Это хорошо, что вы пришли вовремя, Альтман никогда не подводил меня даже в мелочах и поверьте мне, я знаю ему цену, она очень высока. Если он порекомендовал мне именно вас, значит вы того стоите. Я пью «Бурбон», а что будет пить вы?
- Я всегда пью только воду, а так как на улице дождь, то я уже напился. Барон, я пришел по делу, а не угощаться дорогим кофе в вашем гостеприимном замке! – ответил незнакомец.
- Ха! Да вы аскет! Ну и замечательно, я сэкономлю дорогой бразильский кофе для себя. Шлик, вторую чашку кофе не надо нести. Я не спрашиваю, как вас зовут, для меня в данной ситуации, это не имеет никакого значения. Дружить с вами я не собираюсь, да и вам было бы не интересно со старым бароном обсуждать что-то современное. Между нами, большая временная пропасть, и чтобы ее заполнить нужно прожить двадцать лет под одной крышей и съесть много омлетов с беконом и с чесночной пудрой. Вы здесь по делу, значит будем говорить только о деле.
 Барон кашлянул и посмотрел в глаза гостю. Тот сидел в дисциплинированной позе напротив, немного вытянув ноги вперед и положив руки на колени. Он был сосредоточен и готов слушать и слышать, анализировать и запоминать.
- Гхм- гхм! Я вижу вы не из разговорчивых, это мне нравиться! Итак…, - сказал Барон задумчиво, пригубил серебряную рюмку с бурбоном, а затем запил горячим крепким кофе с молоком...
                2
    Гость рассматривал старика внимательно. Он был предупрежден, что у барона скверный характер и его нормальное состояние- это бурчать и быть недовольным практически всем вокруг, отдавать приказы и высказывать вслух все, о чем он думает. Это было забавным, выслушивать образ мышления человека, который прожил больше восьмидесяти лет и видел жизнь в различных ее проявлениях. Гость знал аксиому, что любое общение с новым человеком никогда не остается без последствий. Старик его интересовал, потому что в первую очередь запахло большой и хорошо оплачиваемой работой. Человек от Альтмана никогда не был в таком жилом помещении, как этот старый замок, тем более, когда в нем еще жил хозяин- настоящий реликтовый немецкий барон с именем, историей, гербом и традициями. Это все было интересно до глубины восприятия…
 Проходя каминный зал, гость заметил широкие полки с книгами, стоящими как вертикальные кирпичи до самого потолка, сверкая обложками из кожи, толщиной бумажных обрамлений ручной работы и сделанные на совесть, добротно и качественно, различными типографиями разных эпох. Старый замок был забит книгами, собранными за 110 000 дней теми, кто проживал здесь свои жизни от начала и до конца. Пройдя мимо массивных полок, он выхватил взглядом редкие названия обложек. Там стояла «Алмазная Сутра» об основах Буддизма с датой на нижнем краю обложки 15 число 4-й Луны года Сяньтун, была там массивная книга «Пастырь» Гермы, «Послание Варнавы» и даже древний словарь «Гиэз» - святого языка Абиссинии. Такие издания собирались не одно десятилетие и стоили немалых денег. Незнакомец, удобно сидевший на черном диване «каре» с пуговицами из слоновой кости, думал о том, сколько людей живет без крыши над головой, а сколько в замках, где расстояния от кухни до цветочной оранжереи мерялось двумя сотнями метров галерей и коридоров. Но отбросив свое любопытство и совсем не уместное размышление о справедливости, которой нет и не должно быть по великому замыслу, он продолжал молчать и впитывать в себя детали информации.
 Старик был дряхл, подкашливал как туберкулезный больной, плохо передвигался и имел рядом крепкого Шлика на подхвате и для всех поручений. Плед был новеньким, шотландским, с хорошо узнаваемой знаменитой расцветкой клана МакКартни. Пигментные пятна барона напоминали брызги манной каши, на висках, на лбу и на костистых жилистых руках, крепко держащих серебряную рюмку с бурбоном. Взгляд гостя быстро перешел на камин, на это фундаментальное творение какого-то старинного мастера, где лица Химер были загадочны и агрессивны, и выставлены так, чтобы языки пламени прибавляли таинственности и живого реализма в каменных изгибах клыков, базедовых глаз и острых ушей. Мастер видел картину своих творений, освещенных светом огня, и лепил чудовищ для будущих поколений замка.
Барон всегда бурчал при виде любого нового человека. Это была его продуманная привычка, отработанная за долгие годы его жизни на земле в составе разношёрстного общества негодяев и людей с умыслом, которые хотели его денег, земель, банковских счетов и закрытых африканских проектов обогащения семьи Лидс Бах. Пока барон ворчал и анализировал вслух все, что приходило ему в голову, он делал еще одно дело, он внимательно рассматривал гостя, сравнивая характеристику Альтмана и анализируя возможности пути достижения своей последней цели перед скорой смертью. Незнакомец был аккуратно небрит, и, хотя эта фраза может показаться причудливой для многих, такое состояние небритости присутствует у тех мужчин, у кого борода растет густо, а не островками и впечатляет своей целостностью, придавая подбородку, скулам и челюсти эффект монолита. Незнакомец был покрыт равномерно густой краской волос и со стороны казалось, что он аккуратен и мужественен с совершенным акцентом на маскулинность. Глаза были сосредоточены и внимательны, посажены близко друг к другу, как у скрытого и молчаливого хищника в засаде. Его фигура сразу же кричала о постоянных занятиях спортом, а руки были крепкими и под контролем головного мозга. Старый барон хорошо знал, что, когда собеседник насилует пальцами лежащую ручку на столе, переставляет стакан, теребит салфетку, трогает нос, неосознанно ковыряет ноздри с выдыханием воздуха, поправляет волосы на затылке, часто чешет ухо и еще триста примеров хаотичных бесконтрольных движений от подсознания, это значит, что собеседник не совсем сосредоточенный человек, и совсем не тот, за кого себя выдает в этом мире или хочет казаться. Барон разглядел чистые новенькие носки, отметил про себя жест незнакомца с оставленными в холле туфлями, его молчаливость и вообще, гость ему понравился на атомном уровне восприятия. Внутренним чутьем барон понимал, что Альтман никогда не посоветует ему пустой экземпляр человека, а даст лучшего из своих «парней», умеющего выполнять широкий спектр работ вдали от родной базы. Такой «парень» сидел напротив барона и внимательно смотрел ему в глаза, ожидая текста.
- Какой хороший «Бурбон», напоминает мне дни моей молодости…, именно тогда я полюбил этот напиток за тепло и хорошее настроение. Да…, это было время, не то что сейчас…, на закате даже Солнца не видно, одни седые воспоминания. Вы уверены, что не хотите «Бурбона»?
- Спасибо, я совсем не пью алкоголь, Барон, он мешает в работе! – коротко ответил гость.
- Альтман умница, находит правильный персонал для работы. Сколько его знаю, столько им восхищаюсь! – сказал старик и опрокинул в себя рюмку. - Не человек, а уникальный продукт умных родителей и правильных учителей. Как это важно встретить на своем пути мудрых учителей или даже хватит одного, кто рано и качественно объяснит из какого дерьма создан этот мирок. Мне вот не повезло, мои учителя были мои ошибки, а преподаватель математики в Университете так и проиграл мне в споре шестидесятилетней давности. Я сказал ему, что ни разу в моей жизни мне лично не пригодиться Бином Ньютона. Так и случилось, я обошелся без Исаака Ньютона и его загадочно-шизоидных цифр всю свою жизнь. Да…, были времена… Я хочу вам сказать, молодой человек, что все, что вы услышите сейчас из моих уст, не должно выйти за периметр этого замка, потому что информация касается моей фамилии и я не хотел бы, чтобы бездарная бульварная пресса в Мюнхене теребила мое имя и мою жизнь и еще и подзаработала на этом немало денег.
- Держать рот на замке- это строгий принцип моего существования. Когда я родился, то не орал как все младенцы, а молча улыбался, выплевывая околоплодные воды в лицо акушеров. Так мне рассказывала моя мама, а она знала, что говорит! – ответил гость.
- Ого, я вижу, что вы подготовлены замечательно! – удивился ответу барон и поправил плед. – У меня есть взрослый сын. Полтора месяца назад он отправился в Россию делать бизнес и там исчез. Ни писем, ни звонков, ничего. Как отец, я конечно же волнуюсь и переживаю. Моим догадкам и фантазиям нет предела. Партнеров в России нет, узнать хоть что-нибудь возможности тоже нет. Я описал ситуацию Альтману, он думал сутки и порекомендовал вас. Я хочу, чтобы вы отправились туда, в Россию, и нашли моего сына. Копия его паспорта, фотографии, распечатка последних трех звонков по телефону, деловые бумаги, переписка с некими русскими, адреса их офисов, какие-то телефонные номера, все это в конверте. Там же для вас кредитная карта с кодом. В средствах не экономьте, мне нужен мой сын живой…, или мертвый, а не сэкономленные деньги на его поиски. Я так сказал, потому что мой мальчик вырос в дисциплине и не звонит уже целый месяц, это не его стиль, если бы была возможность он бы сразу меня набрал и успокоил. Я полагаю, что произошло что-то ужасное, поэтому допускаю мысль о его смерти. Когда вы закончите свою работу, вас ждет вознаграждение в пятьсот тысяч долларов. О! Ничего не говорите! Это сущие пустяки для моей семьи, которая существует в единственном моем лице. Эти деньги я перевел на ваше имя, на ваш новый счет. Единственный человек в мире, который может их получить, это вы. Номер счета в сейфе у Альтмана, это на тот случай, если к вашему возвращению моя болезнь отправит меня подальше от этого мира. Теперь вы хотите спросить меня, почему такая сумма?
- Я не хочу вас об этом спрашивать Деньги в данном случае, это второстепенный материал поддержки и расширений моих возможностей за рубежом, а также основания уровня моих рисков в непредвиденных обстоятельствах. Более того, в скорость своей работы я смогу включить наглый или тихий подкуп разных людей! – быстро перебил барона гость и безразлично посмотрел ему в глаза. – Ваш сын -это ваша кровь, ваше наследие, никакие деньги не сравняться с его здоровьем, его теплыми словами для отца у этого камина. Задачу понял! - сказал незнакомец и взял в руки большой желтый пакет с синей резинкой наискосок. – Вся информация от меня в процессе поиска будет поступать геру Альтману, он будет докладывать вам лично. Всего хорошего, Барон!
- Постойте…, а что это у вас за легкий славянский акцент, вы поляк или болгарин? – спросил старик, повернув голову к уходящему гостю.
- Я русский! – ответил он и вежливо наклонил голову в сторону Барона, выражая свое искреннее почтение его сединам и статусу в этом мире.
 Камин продолжал трещать, отдавая тепло стонущим коленям старого человека. Шлик ушел провожать гостя. Крыса лежала под полом и наслаждалась теплом человеческого очага. Химеры, все так же освещенные светом, молча и внимательно продолжали смотреть в глаза барона. На улице продолжался ливень, вымывающий землю от остатков разнообразной скверны.
- Шлик! – прохрипел барон, поставив чашку кофе на стол.
- Да, Барон!
- Где там Альтман? Он уже заждался, пригласи его ко мне!
- Сидит в верхней библиотеке, читает внимательно какую-то книгу! – ответил Шлик.
- Зови его сюда, принеси мне горячий кофе и ему. Да…, вот еще что, подсмотри какую книгу из моей библиотеки он читал и доложишь мне…, и еще, гм-гм, Альтман любит зефир и шотландский «Глэнфидик» большой выдержки лет тридцать- сорок, принеси сюда к нашему разговору.
- Слушаюсь, Барон!
Альтман спустился в каминный зал быстро. Его искусственно нарисованная улыбка с убедительным налетом искренности, направленная в лицо Барону, немного будоражила старика, потому что он хорошо знал с кем имеет дело. Быстро приблизившись к дивану, Альтман молча присел на скрипучую кожу с белыми пуговицами и продолжал хранить молчание из-за правильного воспитания. Он ожидал, когда заговорит старший по возрасту.
- Ну что, мой дорогой Фридрих, твой человек произвел на меня надежное впечатление. Я уверен, что в моем деле ты не подсунул бы мне какую-то пустышку, чтобы отделаться от моей семейной проблемы, все- таки речь идет о моем сыне, а не об арабской лошади перед скачками в Абу- Даби! - произнес старик, улыбнулся и выпил вторую рюмку «Бурбона».
- Я никогда бы не посмел вам подсунуть человека с 99% навыков, я прислал настоящего виртуоза и циркача. Ваш глаз внимателен, как всегда, уважаемый Барон. Это был настоящий профессионал с хорошей школой за плечами. По документам нашей организации - он призрак, работает как привидение, он есть, но его нет. Просто искать и выполнять задачи, это не его манера поведения, там все закручено на футуристический опыт его учителей. Он продукт редкой школы, и он у меня такой один, другие тоже где-то существуют, но я их пока не нашел, хотя ищу внимательно и просеиваю страну за страной.
 К барону подошел Шлик и нагнувшись прошептал ему на ухо:
- Он читал старое издание Шекспира «Сон в Летнюю Ночь» за 1912 год! – Шлик выпрямился и отошел в сторону ожидая новых приказов старика. Барон задумался.
- А что здесь странного? – спросил Альтман.
- Что вы имеете ввиду? – очнулся старик.
- Ваш слуга Шлик, шепнул вам на ухо, что я читал Шекспира старое издание 1912 года, а именно произведение «Сон в Летнюю ночь» и вы, барон, сразу же задумались. Что же здесь странного?
- Дорогой Фредерик, такое впечатление, что у вас слух, как у летучей мыши! – искренне возмутился такой неожиданности Барон.
- Нет, летучие мыши здесь не при чем, просто ваш слуга не закрыл свои губы рукой, когда шептал, а я читаю по губам, как по бумаге, это одно из моих обязательных умений.
- Ага! Вот оно что? Вы Альтман, просто бюро сюрпризов…
- Ну что вы Барон, я еще не Бюро, я продолжаю проходить личное обучение уже двадцать восьмой год после нашей первой встречи и чем дальше я ухожу в дебри скрытых знаний, тем больше понимаю, что мне учиться еще лет триста, а то и больше. Вы же понимаете, что знания - бесконечны, и это большая сила. Морихей Уэсиба учился до последнего дня своей жизни, а он для меня величайший пример мастерства, мудрости и терпения.
- Я не знаю, кто такой этот Морихей, но в вашем выборе не сомневаюсь. А знания, подкрепленные моими деньгами, это сила еще больше! – добавил барон и отбросил второй плед с колен. Ему наконец-то стало жарко.
- А специальные знания, подкрепленные вашими деньгами - это уже не сила, это невидимое решение всех задач и проблем. Это тихий боевой футуризм.
- Что вы имеете ввиду, Альтман?
- На этот вопрос я отвечаю вопросом: сколько человек, знает, что колибри воруют паутину у пауков и укрепляют ими свои гнезда?
- Кто? Колибри…, воруют паутину? Ха-ха-ха! Очень мало, и я в том числе не знаю этого! – ответил барон и приподнял брови от удивления.
- Украсть паутину у паука и не иметь с ним никаких дел и соприкосновений- это и есть боевой футуризм в нашей работе! – ответил Альтман и улыбнулся, глядя в лицо Барону.
- Но как же они, эти маленькие птички это делают? – спросил Барон, явно заинтересовавшись сравнением.
- Это знает ограниченный круг людей, в том числе и тот призрак, которого вы наняли на работу. Его работа будет нудной, аналитической, быстрой и результативной, по мелочам я вас беспокоить не буду. Я доложу вам лично, когда у нас будут реальные следы по поискам вашего сына Гюнтера.
- А как зовут этого вашего русского? – спросил Барон.
- Флюк!
- Какое странное и совсем не русское имя! – отметил Барон.
- Вы совершенно правы, это не имя, это его кодовое обозначение, которое значит – «Счастливая случайность».
Шлик стоял в стороне, ожидая приказов Барона и вольно или невольно слышал беседу. Он работал на семью Лидс Бах уже двадцать семь лет, но о том, что у барона есть какой-то сын, слышал впервые. Шлик задумался о происходящем.
Через полчаса Альтман вел машину по темному автобану. Четкие вкраплены «кошачьих глаз» в центре дороги и по бокам, надежно ориентировали любого водителя и заранее предупреждали о поворотах. Альтман анализировал весь разговор с бароном и понимал, как далеко зашла его болезнь. Прежде, чем отправиться к барону, Альтман посетил его личного врача- психиатра и заново осознал полезность старого барона в сложном деле. В конце концов, Альтман сделал окончательный вывод, что все прошло правильно и Флюк получил единственную и мощную мотивацию для исполнения будущей работы. Механизм тонкой работы был запущен. Альтман расслабил морщины над лбом и пересек черту небольшого городка Кляйн Вальдэ. До Мюнхена оставалось два часа езды по мокрому автобану. Он быстро принял решение выспаться и продолжить путь в Мюнхен завтра утром. Альтман припарковал машину возле Мотеля «Gold Bump» (Золотая Шишка) и направился к освещенной двери. Для передачи начальных данных в Москву, времени было предостаточно.
 
                3
  Утро диктовало свои законы для людей, а не наоборот. Миллионы вставали и чистили зубы, забирая немного воды у планеты, бросали внутрь себя традиционную яичницу, рассыпали на столах белый сахар и такую же соль, пили кефир, кофе, чай или сок и отправлялись до вечера в постоянное жесткое противостояние друг с другом. По логике бытия были и такие, кто никуда не бежал и не ел никакого утреннего куриного зародыша в желтке, а валялся в постели, курил, пил шампанское или смотрел цыганскую кинокомедию Кустурицы, наслаждаясь создавшимся бездельем и сладко- наплевательским отношением ко всему. Везло не всем, но если везло, то это было не каждый день и воспринималось как личная заслуга, а не как чья-то воля со стороны. Над вопросами с откровенно лежащими ответами красного цвета никто не задумывался, все заполняли транспортную систему страны, расставаясь с малыми деньгами, чтобы снова заработать малые деньги и снова с ними расставаться, часто, всегда и везде, дабы продлить себе существование. Какой все-таки тупой абсурд и круговорот малых денег в социуме, дабы заставить основную массу народа все время жить в нехватке, лимите и ограничении. Каждый был личной вселенной со своей невидимой орбитой и мыслями, а также с аппетитом и широкими желаниями разного толка. Утро поднимало всех, кто биологически спал, давая отдых позвоночнику и ногам после вчерашнего простаивания в человеческой очереди за успехом, чтобы потом снова устать от бессмысленной беготни и давать отдых позвоночнику и ногам, чтобы затем… Замкнутая схема работала безукоризненно, загнав большие миллионы живых людей в одну и ту же очередь за исполнением маленьких желаний – утро, завтрак, транспорт, работа, обед, работа, транспорт, дом, спать, утро, завтрак… А в промежутках - много слов, молчание, много слов и снова молчание.
 Чёрт погулял…, какая тупая зависимая схема! Уже через пару месяцев этот режим входил в привычку, а через пару лет, а через десятки лет…, и другого образа жизни никто себе не представлял, подчиняясь мудрой чужой выдумке всеобщего подчинения. Но были и другие, кто мощно плевать хотел на общепринятую систему, они жили совсем другой жизнью, полной риска и противоречий. Эти другие и наверху, и внизу, сами того не осознавая, раскачивали всю систему подчинения даже не подозревая об этом. Они играли в неизвестность, потому что выросли в структуре антагонизма к самой системе, а неизвестность- это как знаменитый шлифованный дождями булыжник у дороги, на который визуально намекал художник Васнецов и указывал копьем унылый витязь на распутье. Там было два пути – легкая сытость или веселая и ранняя смерть. Умирать никто не желал, потому что надеялся на лучшее и жил ради любопытства к завтрашнему дню, обнимая следы невидимой удачи. Логика присутствовала для равновесия недоказанного зла и такого же недоказанного добра, где и первое, и второе, переплеталось в демагогии сторон и законах сверху, законах, которые не понимал никто, но все делали вид, что очень хорошо все понимают… 
   Старый подъезд на дальней окраине Москвы был похож на вымершее пространство, по которому сновали одинокие мухи в поисках чего-то сладкого и питательного, а за ними внимательно наблюдала толпа разрозненных пауков, сидящих по углам. Свежий, перемешанный запах прошедших утром живых существ еще витал в пространстве, создавая в голове признаки восприятия абсолютно чужой жизни. Лифт стоял на первом этаже, закончив свою утреннюю гимнастику, сняв всех жителей дома с верхних этажей и доставив на первый. Потолки подъезда были пропалены черными рисунками жженных спичек, на стенах были надписи зачатков юношеской ненависти к окружающей среде и уже повзрослевшей шизофрении, а из окна второго этажа подкрадывался переломленный пополам свет, дающий надежду на лучшую жизнь, где-то там, за облаками. Вокруг была тишина разноцветных закрытых дверей, закупоривших чужие существования, как временные соты. Дверь подъезда с двойным скрипом открылась и в нее вошли трое в одинаковой синей форме с надписью на груди – «Мосэнерго». Они подошли к лифту и прислушались. Старший монтер с видом реального начальника и стоявший впереди всех, нажал на кнопку лифта толстым пальцем с татуировкой буквы «М» и дверь сразу же отворилась с характерным лифтовым звучанием.
- Это правильно, что кабина на первом этаже, а не на девятом! – буркнул он, затем сделал шаг вперед и нюхнул остаточный запах человеческого присутствия в кабинке.  – Последней спустилась баба…, «Папиён»- женские духи, Франция, давно не выпускают, большая редкость, так пахла когда-то одна моя сладкая знакомая, которой уже нет! – сказал он скорей всего для себя, как факт и, развернувшись, пошел пешком вверх по лестнице.
- Давай поедем. Какого хера нам плестись на самый верх пешком? – бросил второй монтер помоложе и посмотрел с вопросительным лицом на бригадира.
- Засохни и шлепай быстро за мной, дятел курносый! Будешь клювом стучать по бетону, когда я тебе команду дам! – услышал он ответ.
 Третий молчал и нес под мышкой синий моток какого-то кабеля. У всех из карманов на груди торчали разноцветные ручки отверток, кусочки проводов и даже изолированные ручки пассатижей. На восьмом этаже бригадир остановился и прислушался. В соседней двери залаяла маленькая собака с надрывными нотами взрослой болонки. Поднявшись на последний девятый этаж и взглянув на закрытый замок люка выхода на крышу, третий спросил:
- Я открою?
- И побыстрей! – ответил Бригадир и надел прорезиненные перчатки полностью закрывшие татуированные пальцы. Второй по очереди нажал на четыре звонка всех дверей на площадке и стал ждать ответа. Никто не ответил. Это было утро на окраине Москвы. Через минуту начальник бригады монтеров бросил на пол возле электросчетчика кусачки, три мотка проволоки, отвертку и развернул газету с шурупами и всякими приспособлениями для работы настоящих электриков.
- Чердуха открыта, там пусто, второй подъезд на девятом этаже открыт, я проверил, – доложил третий.
- Это правильно, но ломиться туда, как ссыкливые тюлени, мы не будем, – снова буркнул первый и открыл створку электросчетчика, – видишь над дверью эту красную незаметную лампочку, дятел?
- Ну, вижу! – ответил молодой.
- Ты не нукай, личинка навозная! Звук «Ну» - всегда характеризует человека в его раздраженном состоянии, а мы здесь ювелиры, а не лошади Пржевальского, понял? Смотри и запоминай, новое поколение тупиц на грешной земле. Ученье свет, а не ученье вечная зона для тебя, карась. Этот огонек по наши души, дверь вскроешь и через три-четыре минуты здесь будут автоматы Калашникова и набор злых милиционеров с дубьем, которые будут тебя больно бить по ребрам и твоей прыщавой, тупой и очень молодой харе. Потом будут морить голодом и холодом в закрытом кирпичном ящике, три дня не давать спать, повторяя один и тот же вопрос – «С кем ты был?». И ты расскажешь все, сука дурная и безмозглая, с подробностями и энтузиазмом, с адресами и погремухами, еще и нарисуешь от себя такого, чего никогда не было, кудесник перепуганный…
- Понял! – снова ответил молодой с осторожностью и раболепием.
- Берем плоскогубцы и отключаем электричество во всех четырех счетчиках, именно в четырех, потому что наряд на ремонт у нас выписан сразу на четыре эти квартиры, а не на одну. Это продуманный верняк!
 Бригадир по очереди щелкнул изолированными плоскогубцами, и красная лампочка над обыкновенной дверью потухла. Затем он забрал моток кабеля и бросил его на пол, вытащил из кармана десять скомканных отрезков изоленты и аккуратно положил тяжелый молоток на бетонный пол напротив двери лифта.
– Ждем десять минут, если на пульте безразличные лохи, никто не приедет, если там правильные служаки, засекайте время. С учетом моего опыта даю 50 на 50. Всем глохнуть и поддакивать, курить и заниматься кабелем, все по схеме. Бригадир достал из кармана газетный кулек, в котором лежали пять окурков, пять обгорелых спичек и бросил их на пол возле стены. Отойдя в сторону и взглянув на картину жизни, он произнес:
- Чистая жизнь, никаких декораций, никакого театра, никаких муляжей. Ждем любопытных, веду тему только я, а вы работаете в поте лица и рожи сделайте озабоченными и попроще, трудяги. Пасть на замок…, монтеры херовы. Если поедет лифт, значит они полные идиоты, как ты, Дятел, и их государство кормит зря, если же придут пешком, мозг у них правильный и зарплату свою они отрабатывают на сто процентов, чем и опасны для нас! – добавил бригадир и посмотрел на простенькие часы «Полет».
 Прошло шесть минут, лифт спал внизу первого этажа, ступеньки хранили анти каблучную тишину.
- Ну че, начинаем? – спросил третий.
- Нет, не начинаем. Не суетись Кляп, слушай старших и в школу не надо будет ходить за двойками, - ответил Бригадир и уже в пятый раз посмотрел на часы. Мертвая тишина медленно и уныло продолжала молчать, выдавливая из ушей звуки, которых нет. Прошло девять минут.
- Кляп, что ты чувствуешь внутри своего сердца? – улыбнулся старший.
- Ни хрена я не чувствую! – ответил третий.
- Дятел, а у тебя какая-то чуйка есть? Пролетело что-то в твоем чугунном чайнике мимо мозгов или нет?
- Нет… – ответил молодой.
- А у меня есть чутье еще с 1962 года, когда мне десять лет исполнилось. Как я стал слышать себя, так и сейчас слышу.
- И что же ты слышишь? – с кривой улыбкой спросил Кляп.
- А слышу я, что к нам идут менты по лестнице! – шепнул бригадир и посмотрел на Кляпа и Дятла. – Работать всем, каскадеры херовы, сейчас увидите виртуозную интеллектуальную работу профессионала, плесень тупая.
Присев на корточки, он взял второй конец кабеля, вытащил небольшой перочинный ножик и стал медленно снимать изоляцию. Кляп подкурил сигарету и стал делать то же самое с другого конца кабеля. Молодой Дятел присел рядом.
- Я вам скажу, сколько раз с этим домом случались замыкания в электросети, один хрен новый кабель кусками меняли. Если бы я был начальником, я бы выделил кабель на весь дом и поменял бы один раз! – громко и весело заговорил бригадир на всю площадку. – Это же совершенно не продуктивно все время приезжать на вызов в одно и то же место по той же самой причине. Чем они там думают, а?
- Это точно! Я уверен, Петрович, что мы еще сюда не раз приедем, - сел на пол Кляп и поджал под себя ноги по-турецки.
 Бригадир, он же ложный Петрович, прислушался к быстрым шагам внизу на восьмом или седьмом этажах. Там кто-то притих и вслушивался в разговор на верху.
- Костя, снимай изоляционный слой, не повредив медный покров самой проволоки, она должна быть чистая, чтобы долго прослужила. У нас еще в соседнем доме проблема, приходить по два раза на одно и то же замыкание я не хочу. Делайте все на совесть и один раз, понятно вам, аглоеды?
- Понятно! – ответил Дятел и тоже закурил сигарету со страху.
- Ну вот, именно вот так надо снимать, молодец! – наставнически высказался Петрович.
 Сзади на лестнице послышались уже громкие шаги трех человек.
- Денек вам добрый! – первым сказал лейтенант в бронежилете и с пистолетом Макарова в крепкой руке. За его спиной стояли еще двое в бронежилетах и с короткоствольными автоматами Калашникова в руках.
- Оба-на! – сыграл дикое удивление Петрович. – Милиция! А что произошло, ребята? – спросил он по-свойски. – Здеся все тихо!
- Как это, что произошло? Обрыв сигнализации охраны квартиры! – ответил лейтенант, рассматривая на полу кабель, окурки, раскрытый настежь электрощит и форму бригады монтеров. – Вы кто?
- Как кто? «Мосэнерго» по вызову, вот наряд если надо! – ответил Петрович и протянул новенькую заполненную казенную бумажку с печатью и росписью лейтенанту в руки. Тот взял бумагу и внимательно прочитал.
- Долго будете здесь возиться еще? – спросил старший группы.
- Часа полтора, как минимум, нас этот участок уже задолбал, каждый месяц здесь обрывы старой проводки еще с советских времен, вот латаем потихоньку, - весело ответил Петрович.
- Ну латайте, латайте. Бог в помощь! По коням, парни! – сказал лейтенант и быстро пошел по ступенькам вниз. Когда звуки их шагов исчезли из возможностей восприятия ушами, бригадир с облегчением сказал:
 - Это правильно… Суета-шлюха для дураков, кто торопиться, всегда попадает на кукан, как илистый бубырек. В суете гражданского бытия нужно все делать равномерно, чтобы компас не сломался по житию. Поняли вы меня, огрызки мастеровые? У тебя чего, Дятел, ручки- трясучки? Наложил в штаны утреннюю жратву, чинарик ты обглоданный? Нервы не водкой надо укреплять, а чтением умных книг и духом святым, понял, да…, комсомолец!
- Понятно! – с уважением сказали оба в унисон, полностью осознавая свою несостоятельность в работе с бывалым человеком, предугадавшим приезд милиции.
- Дадим им пять минут не вернуться назад, уехать на ментовскую базу, забыть о нашем существовании и начинаем качественно работать! – тихо бросил старший и сняв обыкновенные перчатки, надел новенькие хирургические с мелкой сыпью талька между пальцев. Глянув на часы еще раз, он подошел к двери и медленно воткнул в первый замок фигурную отмычку. – Вся эта канитель, настоящий жизненный пример вам, как надо работать уверенно и чисто.
- Но они же наши рожи запомнили, мы нарисовались полностью! – возразил Кляп. – Нам розыска теперь не избежать.
- Ты по жизни в розыске - у чертей и вурдалаков. Мы на гастролях и это наша последняя работа здесь на ближайшие полгода. Твою рожу никто не фотографировал, твое имя никто не видел, паспорт не спрашивал, у них по триста вызовов за день, мозги закипают от тревожной жизни ментовской. Завтра на тебя даже словесный портрет ни составит никто, потому что у них семьи, дети, гребаные тещи, варенье из баклажанов, постоянная нехватка денег, жизнь от зарплаты до зарплаты, плюс начальник обыкновенная и обязательно жирная сволочь. Их сама страна поставила в такое положение, чтобы тебя ловили долго, понял? Это тебе не временна городовых, о которых ты ни хрена не знаешь. Им не до тебя и не до квартиры этого зажратого антиквара, который половину Москвы удавил своей паутиной. Ты заметил, дверь какая средненькая, а замков целых три штуки и все по индивидуальному покрою, как костюм для Министра Внутренних Дел, не замки, а произведения искусства. Маскируется сволочь под рядового инженера, а на самом деле сейчас пощупаем эту Матильду с сигнализацией. Опа- опа! Первый замок умер у меня в руках, и я очень разочарован, идем на второй… Здесь что-то новенькое с язычком на бочок, так…, английская схема, ничего сложного, - повторял шепотом Бригадир, медленно меняя направления своей отмычки и мягко нажимая то влево, то вправо.
 Повернув целых три раза…, замок хрустнул, как старый сухарь на подоконнике и замолчал.
 – И этот умер тихо, хотя работа оригинальная, особенно второй поворот вверх и внутрь. Теперь последний старый французский знакомый с правым сюрпризом и З-образным выступом! – Он подобрал другую отмычку, аккуратно вставил ее в прорезь нижнего замка и пошевелил влево. Затем, провернул ее четыре раза и нижний замок тоже произнес щелчок и затих.
- Все, лох карусельный, твои замки, оказались семечками для меня. Этот музыкальный этюд Вольфганг Амадей прошел быстро.
- Неужели все? Так быстро? Вот это работа! – восхитился Дятел.
- Не долби под руку, птица ты коммуняцкая, если сглазишь своим клювом поганым мои старания, будешь долго болеть и принимать лекарства. Усохни, христопродавец! – ответил Бригадир и медленно открыл дверь, выискивая тайные кнопки в наличниках.
 Заметив такую кнопку, он быстро прижал ее пальцем и вставил рядом с ней спичку, вдавив во внутрь.
– Подстраховалась старая сволочь. Умный… Это еще раз доказывает, что мы на правильном пути товарищи и пятилетний план Родины будет выполнен за три года нашими нечеловеческими усилиями и потерей нашего здоровья, потому что мы стахановцы и ленинцы, а не теневые антиквары в тихом золотом омуте. Мы будем пахать и гробить свое единственное здоровье, а эти кренделя навозные будут жрать икру и шоколадное масло на белом батоне, – зло прошептал себе под нос Бригадир и посмотрел на часы, – сейчас мы тебя пощупаем без вазелина, старый ты чмарухай! Дятел, сидишь здесь на наркозе тишины, Кляп за мной в закрома! – он открыл дверь настежь и бросил внимательный взгляд в небольшой коридор, внутри была тишина. Вдвоем они вошли в квартиру и быстро закрыли дверь. Бригадир свернул налево и посмотрел в открытые двери кухни и туалета, а в ванной его взгляд остановился на большой миске с остатками мяса на большой говяжьей лопатке.
- Моцарт, смотри сюда! – тревожно прошептал Кляп. Бригадир монтеров из «Мосэнерго» он же опытный вор рецидивист Моцарт, медленно повернул голову в сторону Кляпа. В центре большой комнаты стоял неожиданный черный ротвейлер с повернутой набок мощной головой. Он стоял тихо, как литая собачья статуя, внимательно разглядывая новые лица непрошенных гостей. Собака была непростая, правильно воспитанная и особо тренированная.
- Ты смотри…, меня не обманули, собака все- таки есть, а кто предупрежден, тот и вооружен. Ах ты ж, сволочь спецназовская! Не дергайся, а то она перегрызет тебе ноги раньше, чем пролает старая кукушка в часах. Мне сказали, что этот урод тренирован на перекусывание ног у чужих гастролеров. Хочешь стать инвалидом? – нагнетал жути Моцарт и криво улыбался, разглядывая ротвейлера. Я с этим сюрпризом сам разберусь, когда скажу, быстро откроешь балкон! – шепнул Бригадир ложного «Мосэнерго» и медленно сделал два шага в сторону собаки. Ротвейлер отреагировал мгновенно: пригнул голову, зарычал и оскалил клыки, прижав уши еще ближе к черепу и вздыбив шерсть на холке. Он не лаял, он дико рычал, готовый к нападению на чужих и к смертельной драке. Его черные глаза смотрели прямо в глаза Моцарту.
– Смотри, как он чешую оттопырил…, плохая собака, ученая, козлодоевская. Иди сюда, Тузик, я тебя чем-то угощу, - громко сказал Моцарт и вытащил из кармана какой-то темно-зеленый порошок.
 В этот момент собака бросилась на него и получила в нос и в глаза облако темно-зеленого горчичного порошка. Ротвейлер взвыл и стал кашлять, упал на ковер и стал кататься в разные стороны выделяя большое количество соплей и слюны, он скулил, испытывая жжение и боль. – Балкон, падла! - громко скомандовал Моцарт.
- Понял! – крикнул удивленный Кляп и открыл дверь настежь.
 Схватив собаку за переднюю и заднюю ноги, Моцарт швырнул ее на балкон, быстро закрыл дверь и надел ротвейлеру большой целлофановый пакет на голову, через три минуты все было кончено.
- Ну, Моцарт, ты даешь! – восхищенно сказал Кляп.
- Ничего я тебе не даю, кроме вечных уроков самой жизни. Освободил мир от еще одного злобного существа, мне зачтется! – ответил ложный Бригадир, подошел к дивану и запустив руку под днище у правого подлокотника вытащил толстый целлофановый пакет с американскими деньгами с портретом толстого длинноволосого мужика. – Скажи Дятлу пусть соберет в сумку все, что на полу у лифта до последнего винтика. Спички и пять окурков пусть оставит, я их вчера в пивбаре брал на «Водном Стадионе» специально для экспертных запутываний выпускников криминалистов. На их спецуру у нас найдутся методы покудрявей… Давай быстро, не зевай…
- Момент! – откликнулся Кляп и вышел из квартиры.
 Моцарт быстро схватил резной стул, стал на него, пошарил по верхней полке серванта и нащупав суровую нитку, потащил ее к себе. Оттуда из специально приспособленной ниши вылез толстый холщовый мешочек, наполненный бриллиантами. Отделив его от нитки, он бросил его в глубокий карман на боку комбинезона.
- Все тихо, Дятел у лифта сидит и ждет! – сказал Кляп вернувшись в квартиру.
- Как сказал предатель государственной системы Горбачев –«… и это правильно, товарищи!», - улыбнулся Моцарт, - уходим!
- Как уже?
- А ты что ночевать здесь собрался? Кошелек его мы взяли, дело сделано, уходим быстро! – резко повторил Моцарт, бросил взгляд на голую девушку на картине, быстро вышел из квартиры и плотно закрыл дверь.
 Провернув несколько раз нижний замок, он вытащил фигурную отмычку и бросил ее в карман, затем внимательно осмотрел пространство между лифтом и счетчиком четырех квартир. На полу лежало пять обгорелых спичек и пять разных скомканных окурков от сигарет. Взглянув на часы, он произнес для себя фразу:
-  На три секунды хуже, чем всю жизнь…, старею, пора рога спиливать старому лосю, пора лично возглавить Пенсионный Фонд вместо товарищей из Госдумы! А теперь тихо уходим, коматозники!
Поднявшись наверх по небольшой железно- арматурной лестнице, они остановились. Выглянув из полуразбитого окна, Моцарт бросил быстрый и тщательный взгляд на пустую крышу обыкновенной девятиэтажки, покрытую вспухшими островками гудрона и еще черти чем. Крыша молчала фигурными проходами разноцветных голубей, криками высотных ворон и скачками воробьев. Все, кто умел летать от мух до птиц присутствовали на крыше, наслаждаясь отсутствием людей или целой их толпы. Моцарт сузил глаза и первым вышел из лифтовой надстройки, не обращая никакого внимания на соратников, идущих сзади.
- Сейчас нужно тихо дойти до второго подъезда и не попасть в ментовскую засаду! - произнес Моцарт и внимательно посмотрел в лица Дятла и Кляпа.
- Какую засаду? – испуганно переспросил Дятел.
- Да ты че, до сих пор в моем чутье сомневаешься? Думай головой, а не аппендицитом, птица не певчая долбанутая. Уход с рабочего места - это самый ответственный и важный момент. Если присел на учебу, то хавай все на лету, быстро и почти навсегда, понял?
- Понял! – ответил Дятел.
- Если не хочешь на нары, подойди поближе к краю и аккуратно взгляни вниз во двор, не стоит ли у подъезда ментовская машина? Кляп, а ты глянь с другого края крыши за лифтовой надстройкой. И оба не забывайте, что береженого сам Всевышний бережет. Давайте вперед, быстро, разбежались!
 Моцарт приблизился к спине Дятла, который трусливо смотрел вниз с крыши, стараясь за высокими тополями разглядеть двор и машины. Он протянул руку вперед и толкнул пацана. Тот махнул двумя руками, успел развернуть свое перекошенное лицо и посмотреть в глаза Моцарту, а затем отправился в свой единственный, первый и последний полет вниз. Его крик запрятался за парапетом и растворился между этажами. Моцарт быстро зашел за лифтовую надстройку на крыше и увидел Кляпа, который, не отрывая головы внимательно смотрел вниз.
- Ментов не вижу во дворе пусто…, – сказал он, услышав дыхание Моцарта за спиной.
- И это правильно, товарищи! – быстро ответил ложный бригадир «Мосэнерго» и сильно толкнул Кляпа в спину.
Тело быстро потеряло равновесие и ушло вниз, разрываемое диким криком восхищенной смерти. – Несчастный случай на производстве, обыкновенная формулировка для безразличных дураков, именно безразличных! - шепнул себе под нос Моцарт и исчез в окне лифтовой кабины второго подъезда.
  Этот девятиэтажный дом, выстроенный каким-то государственным Трестом еще в 1972 году с соблюдением ГОСТов, три раза был посещен самой смертью. Возле второго подъезда стояла толпа людей, которая с ужасом смотрела на лежащего человека в небольшой луже крови у головы. С другой стороны дома, тоже собрались люди, вокруг мертвого молодого парня, лежащего на земле и бессмысленно глядящего в небо, он упал на лавочку и его позвоночник распался на составляющие от мощного удара о спинку, крови не было, была геометрическая фигура, переломанная пополам, что привело всех смотрящих на тело в тихий ужас и дрожь. Кто-то нажимал кнопки мобильных телефонов, кто-то уже звонил в очень скорую и часто бессмысленную помощь, кто-то смотрел вверх на пустые балконы девятого и восьмого этажей, кто-то высказывал версию самоубийства, уверяя всех, что именно так все и произошло, кто-то думал о вечном, кто-то вообще не думал, потому что не умел думать с самого своего момента рождения… Но никто не заметил, как из второго подъезда вышел крепкий человек с черной кожаной сумкой и твидовом пиджаке, в черных очках и новеньких коричневых туфлях с аккуратно завязанными шнурками. Не обращая внимания на толпу и никуда не торопясь, он вышел на улицу, быстро поймал такси и усевшись на заднее сидение произнес фразу:
-  Уважаемый водитель, будьте любезны, на Ленинградский вокзал…, пожалуйста!
                4   
   Загородный клуб имел целевое направление- игру в теннис, хотя это была скорей всего ширма для определенных людей, тихо обсуждающих и решающих запутанные жизненные перекрестки и узлы. Теннис в клубе существовал на самом деле и ровно двадцать площадок принимали спортивную молодежь в коротких юбочках, белых шортах с дорогими ракетками и обязательным выпендрежом успешности. Молодость потела на кортах тренируя свои тела и громко восхищалась красивыми мячами, случайными попаданиями и различными звуками сопровождения игры. Туда приезжали несколько девушек абсолютно фанатичного спортивного вида, которые сопровождали каждый свой удар дикими криками сексуально-спортивного толка, которые не могли не нравиться всем присутствующим адреналинщикам. Они хорошо знали, что первенство такого экстазно- зазывного крика, при ударе ракеткой, принадлежит знаменитой чемпионке Марии Шараповой, но старались свой крик переиначить и перенаправить на себя в головах у молодых самцов. Шла усиленная работа над первостепенной задачей, - обращать на себя как можно больше внимания. Толстопузые мужики в юношеских шортах в обтяжку бросали фразы профессиональных игроков, давая глупые советы друг другу, как правильно играть в большой теннис. При этом они делали все понимающие лица профессионалов и били мяч все время мимо, либо по верхней кромке сетки, нахваливая себя вслух и тайком поглядывая на наблюдающих девушек.
 Автомобильная площадка перед клубом «Элефант» была заполнена очень дорогими машинами верхнего уровня машиностроения дисциплинированных наций. Английских «Бентли» было больше всего. К десяти часам утра они выстраивались разноцветными стройными рядами и смотрели друг на друга дорогими фарами и затупленными капотами. Это была уже не ярмарка тщеславия –это была необходимость заявить о себе в элитном клубе, который значился элитным в словарных определениях самих людей, но не в определениях Господа Всевышнего. Этот теннисный клуб считался одним из самых технически оснащенных по обслуживанию. Его два владельца, живущих в Гонконге уже много лет, постарались все самое лучшее элитарных клубов за рубежом перенести сюда на подмосковную землю для постоянных денежных брызг тех, кто витал в финансовых облаках, доил стада невидимых банковских коров и ощущал себя уже не человеком, а полубогом с разбинтованными липкими руками. Клуб был назван «Элефант», то есть, Слон, который к теннису не имеет никакого отношения и не имел никогда, потому что слон не мог прыгать и быстро махать хоботом с ракеткой, но названием своим олицетворял нечто стабильное, большое и надежное.
 Мячи стучали на всех кортах, соединяя секундные стрелки дорогих часов с ритмом мохнатой мячной резины. В очереди никто не стоял, потому что все игры были расписаны заранее, оплачены, согласованы и даже имели градацию специальных штрафов за неявку на игру, за опоздание и несоблюдение еще семи специальных условий. Чтобы стать членом клуба нужно было платить и уважать всех, кто тоже платит и не спеша прогуливается по чистым дорожкам между соснами, фонтанами, ресторанами и барами. Это была зона особой жизни среди тех, кто попал в эту же зону своими неповторимыми путями, отличными от всех других. Такими же, давно попавшими в лоно отдельно- поднебесного существования были и двое мужчин, сидевших в уютном углу за дубовым столом и ведущих свою очень тихую беседу. Один из них, не смотря на теплую погоду был одет в белый свитер с красной головой вышитого льва справа на груди, что придавало его виду дополнительную солидность и элитарность. Он был подстрижен под седой ежик и часто проводил по своей щетине рукой, укладывая не существующие длинные волосы и получая внутреннее удовольствие от щеточной щекотки. Это был давний рефлекс его подсознания и дань ушедшим временам другой эпохи.  Второй мужчина имел большой нос с горбинкой и в профиль напоминал настоящего жреца майя или инка. Можно было бы его тривиально сравнить с продавцом мандарин на ближайшем рынке, но все же он выглядел как ацтек, а не зазывающий продавец помидоров с блеском золотого зуба. Цвет его кожи соответствовал изобилию солнца в его личной жизни и жизни всех его генетических родственников, он был блестяще лыс и смотрел на мир совершенно черными глазами, излучающими понимание всего, что происходит вокруг последние пятьдесят лет.
 Эти двое сидели поодаль от всех и внимательно общались друг с другом, но все окружение вокруг хорошо знало, кто там заседает. Недалеко, за почти соседним столиком, сидел мужчина и пил черный пикколо, который давно уже не был горячим. Скорей всего это был его ритуал, подержать крохотную чашку кофе и смаковать уходящие в никуда секунды. Бармен постоянно анализировал состояние зоны отдыха, бросая быстрые взгляды в пространство. Он быстро поменял громкую музыку на бразильские гитарные блюзы, ненавязчиво и вальяжно звучащие в окружающую атмосферу, рисуя покой и удобство для беседы этих двоих. У бармена с мозгами и выучкой было все в порядке. В пространстве было немного людей, наслаждающихся покоем и умиротворенностью, уверенностью в ожидающем на стоянке «Бентли» в ключах от дома на столе и в белоснежности фартука повара. Официант стоял у стойки и внимательно смотрел на беседующих в углу, он знал, что в любой момент будет сигнал рукой и он подойдет и сделает все быстро, чисто и четко. Он помнил строгую инструкцию - подготовив заказ, нужно как можно быстрей поставить его на стол и быстро удалиться прочь, не мешая разговаривать этим людям и не раздражать их. Пепельницы на столе не было, оба собеседника не курили.
- Итак! Как я тебе и обещал мое сегодняшнее утро было мудренее, чем наш с тобой вчерашний вечерний разговор. Если тебя, дорогой, все еще интересует мое мнение по этому плохому человеку, то я тебе скажу следующее. Мой стиль ты знаешь: сказав «А», я никогда не скажу необдуманное «Б», а буду стоять на своем, мое мнение я обозначу один раз, и ты передашь его людям дальше, которые и решат, что делать с буквой «Б» как себя вести и вообще это уже не мой фильм и чужой сценарий. Итак, я всегда осторожно давал оценку людям, которые быстро, ни с того ни с сего, разбогатели и очень громко проявились на горизонте, имеют небольшой жизненный возраст и позволяют себе выходки плохо воспитанных алкогольных глупырей недавнего прошлого. Ты же знаешь, что везение и сундуки с бриллиантами на голову могут свалиться только Графу Монте-Кристо и то, только после многих лет страданий в казематах и случайной встрече с аббатом Фариа. Скажи, Халиф, сколько португальских католических аббатов Фариа ты встретил в своей жизни и получил наследство в каменьях и золоте от их необычайной щедрости?
- Ни одного!
- Ты представляешь, дорогой, я так и предполагал. Естественно, что ни одного, это же абсурд. Это, Халиф, дает нам информацию, что новый щегол не получал никакого наследства и его рассказ о первоначальной капитале, полученном от дяди из Австралии, является наглой отвратительной ложью, и вообще, это был весьма глупый ход для наших проверочных ушей. И слава Богу, что он настолько глуп.
- Мои золотопогонники копают историю его богатства и все дороги ведут в Салехард, - вставил Халиф.
- В Салехард? По-моему, это где-то далеко.
- Это Ямало-Ненецкий автономный округ.
- Ух-ты! Там керосин, нефть и остальные горюче-смазочные удовольствия. Молодцы твои служаки, они давно доказали свою состоятельность тем более, что мы не ставили им задачу объяснить нам эффект Прандтля- Глоерта, а просто капнуть поглубже в гнилой человеческой требухе. Они там копаются всю жизнь, это их хлеб с майонезом без рыбьей икры, копаться в мозгах плохих людей. Скажи мне, Халиф, что может быть в голове у человека, если он вслух заставляет свою девушку снять трусы и греть ему сидение? Я могу допустить, что у него могут быть тихие отношения с этой девицей и они вытворяют друг с другом то, что не описано даже в девяносто третьем томе Камасутры, но он совершил главную ошибку быдла – он вел себя громко, обращая внимание почтенных людей на себя. Уважаемые люди пожаловались, им такие сафокации в клубе не нужны, это абсурд и большое нарушение тонкой нравственности, не так ли? А сенатор вообще был с женой, она была очень возмущена наличием такой выходки в меню закрытого клуба. Теряем лицо, ресницы, золотые родинки и пудру!
- Наказать?
- Конечно наказать. Но только после того, как твои уважаемые милиционеры выдадут информацию на его изначальные капиталы. Я хотел бы бросить карту на его золотые поля, что, откуда и почем, ну ты меня понимаешь. Ты знаешь не хуже меня, Халиф, что большие деньги, это тяжелое испытание свыше, за которое и строго спроситься. Этот новичок- яркий представитель дурачья, которому было дадено это испытание, а из него пошел теплый навоз наружу, тот самый навоз, который лежал долгие годы и томился в гнилом соусе, ожидая выхода в свет. Иногда, когда я спускаюсь в метро и смотрю на людей, я вижу много достойных одухотворенных и изможденных тупой работой лиц, которые заслужили быть богатыми куда больше, чем этот инфузорий. Меня рвут мысли о справедливости, и я обращаюсь к Богу. Будь любезен, отдай приказ, чтобы всех, кто был с этим глупым человеком в тот вечер за одним столом, эту несчастную девицу и его самого, на ракетный выстрел не подпускали в наши заведения. В очень черный список этого плохого человека, пусть с его имени Казимир Малевич напишет еще одну копеечную туфту.
- Уже отдал, их фото в базе, его тоже, все предупреждены! – ответил Халиф.
- Умница, мне всегда не нравились отголоски 90-х годов, когда каждый таракан мечтал стать драконом, это было смешно и забавно наблюдать за выходом теплого навоза наружу из крепких тел, обильно заполняющих кладбища наших городов. Спасибо тебе за оперативность и за то, что умеешь мыслить вперед, как в шахматах.
- Я чувствую и свою вину в этом инциденте.
- Халиф тебя не было, ты был в Будапеште и решал вопрос с хитрыми мадьярами грузинского происхождения. Твоей вины в случившемся нет. Что ты решил с теми двумя охранниками, которые не отреагировали вовремя и дали слабину перед угрозами этого глупого человека?
- Они уже безработные! – быстро ответил собеседник.
- А тот парень маленького роста, который врезал в челюсть навознику, что с ним? Такие кадры надо беречь. Не каждый человек полезет на понтующего члена закрытого клуба на людях, это еще во времена СССР было в большой цене. Тем более, что он не Тайсон и не Бэтмэн, а обыкновенный среднестатистический малыш.
- Он работает официантом, в соседнем баре, вот его фото, Борис Аркадьевич, - ответил Халиф и достал фото из синей папки.
- Ага, яркий представитель лесной жизни. Близко посаженные глаза, квадратная челюсть, жевательный аппарат развит больше, чем лобные доли, шея короткая, устойчивая, губ почти нет, одна маленькая полоска, нос набок, шрамы под бровями, светлые глаза садиста, понятно все с одного взгляда. Нет, нам такие в работу не нужны, нам нужны люди с мозгами, а не с кулаками. Как ты заметил, все кулаки уже давно заменили на пистолеты. Но парень молодец, скажи ему об этом, обозначь его полномочия в любое время выступить на защиту интересов клиентуры. Дай премию…, щедрую, пусть понимает, что он в почете за поступок, словом…, выдай поощрение, как в Кантемировской дивизии перед всеми, перед строем всего персонала. Он у нас, как Александр Матросов, результаты без крышного мужества обязательно нужно лелеять.
- Все понял, Борис Аркадьевич, все сделаю прямо сейчас…
- Стоп! А спешить не надо, спешить никогда не надо. Отметишь его через пару дней, неожиданно, соберешь персонал, красиво скажешь мудрое слово, вручишь премию, как Нобелевскую, как стальную Сталинскую, еще и музычку подходящую, подними статус человека при всех, чтобы знали, чтобы верили, чтобы обожали работодателей, усек? С официантов его сними, лицо у него не официантское, замени на журнального плэйбоя с масляной рожей, пусть дамы порадуются и пощупают новое мясо. А этому Булю подбери что-то получше, чтобы мог себя применить на поприще. Ну к примеру, поставь его на учет разгрузки дорогих напитков и проинструктируй правильно. Если одна бутылка дорогого пива уйдет налево, пусть доложит. Открой парню будущее…
- Все понял, будет сделано! – ответил Халиф и поднял руку.
 Через пять секунд у стола был человек в белоснежном переднике.
- Все, как вчера, накроешь на улице в нашей беседке, – произнес Борис Аркадьевич.
- Будет исполнено! – быстро ответил официант и так же прытко исчез.
- Борис Аркадьевич, я посоветоваться хотел по насущному вопросу!
- Валяй, дорогой! – ответил седой ежик и провел по голове ладонью.
- Цветочный рынок не отдают просто так, там толпа неруси, готовы кровь проливать, но не отдадут. Может нанять ультрас или белых скинов- отморозков и устроить гвардейский налет на теплицу запахов? Позвольте задать ленинский вопрос…
 



Уважаемый читатель ! Продолжение на авторском сате!