Сержант. Хроники О

                Все совпадения случайны.               
               

 Отец - командир

В городке «О» все про всех знают. На людских глазах происходят скандалы, примирения, служебные тяжбы и любовные интриги. Гарнизон, затерявшийся в глухой тайге, как трясина, многие пытались использовать его как переходный  мостик к вышестоящей должности, послужить тут год, два перебраться в город. Мало кому это удалось, разве что тем немногим, способным заглядывать в глазки начальству.
Были на моей памяти такие, которые, не прослужив года, обивали пороги окружных кадровиков, везя с собой из нашей Тмутаракани ведра полные грибов и ягод – это те, кому нечего больше везти. Вещевики везли обувь, меховые куртки, одним словом обмундирование; пищевики - коробками все, что можно покушать.
Остальные,  в силу своих моральных устоев, не позволяли себе поступать так. Такие и поныне здесь. Заматерели, замшели, привыкли, и не имеют иного желания, как дослужить поскорее до пенсии. А что будет дальше? Наивные они верят, что дальше будет настоящая жизнь, жизнь в большом городе с театрами, музеями, выставками. Как маленькие дети они забавляются нарисованными в их мыслях картинками, но умом понимают, что счастливой жизни в действительности не будет. Выигрышный билет выпадает немногим.


Как известно, утро начинается с рассвета. Городок «О» просыпается вяло, неохотно, тяжело отходя от ночных похождений. Звуки сирены, способные поднять даже мертвого, настойчиво врываются в каждую квартиру, напоминая о начале трудового дня. Дети стайками спешат в школу, мамы досматривают последние сны. Доблестные папы – офицеры расходятся по кабинетам, готовясь к предстоящему утреннему совещанию, втайне надеясь: нынче командир будет в добром расположении духа.
Командир вертолетного полка, он же начальник гарнизона - полковник Владимир Александрович Фомин мужчина средних лет, прямо скажем не видный, ни стати, ни осанки, ни твердости характера, лысоватый, полноватый, а вот глаза хорошие – голубые-голубые, и не столь важно, что эти глазки шаловливые раздевают всякую мало-мальски привлекательную женщину, пришедшую в штаб полка. А женщины все идут и идут, в маленьком городке «О» Фомин и царь и бог и отец родной, кто как не он должен выслушать пожалеть, посочувствовать, ведь замполит в прошлом. Надо отдать должное, он выслушает, пожалеет, а вот поможет или нет – это зависит от сговорчивости женщины. Командир очень не любит закомплексованых, гордых и умных, Женщина должна быть проще и тогда полковник Фомин к ней потянется. Не одна недотрога сломала шею в неравном поединке с ним, начальник гарнизона не любит, когда ему перечат. Ослушавшиеся наказываются больно и жестоко.



Эта пара была красива. Перспективный офицер старший лейтенант, психолог Сашенька Куликов влюбился в сержанта медицинской службы Катеньку Воробьеву. То ли красота девичья его покорила, то ли ручки молоденькой медицинской сестры были слишком ласковыми, а может быть в своих робких планах, он пошел намного дальше. Сашенька долго и мучительно ждал наследника, но его брак оставался бездетным, и вот уже отчаявшись услышать детский звенящий голосок в своей ставшей постылой квартире, он встретил Катерину. Статную женщину с русой косой и телом мадонны, с телом созданным вынашивать и рожать, вынашивать и рождать.
Познакомились они как-то буднично и приземлено, на танцах в офицерском клубе. Катя любила и умела танцевать, да и чем собственно заниматься молодой женщине, которая не обременена заботами о доме, детях.
Сашенька в тот вечер попал в клуб впервые, ну не то чтобы впервые, заходил, бывало по делам. А вот так на танцы… В свои двадцать восемь он считал себя непроходимым стариком, умудренным опытом и годами скитаний по разным уголкам страны.
Итак, в тот вечер Сашенька пришел на танцы,  если уж быть совсем точной, шел он в клуб,  в  гарнизонную библиотеку – полистать подшивки  газет, посмотреть новые журналы.  На счастье его, или беду библиотека не работала. Заведующая сим заведением, жена начальника гарнизона Галина Ивановна Фомина установила свой особый график работы, в корне отличающийся от распорядка, висевшего на двери  клуба.
Таким образом, старший лейтенант Куликов оказался на танцах. Вечер был свободным – жена в отъезде, почему бы не понаблюдать, как веселится молодежь, подчиненные. Подперев плечом стену, он внимал кружению пар, танцы сменяли один другой. Когда Сашенька, глянув на часы, собрался уже уходить, к нему несмело подошло голубоглазое создание и пригласило старшего лейтенанта на танец. Не то чтобы Александр увидел Катерину впервые, не настолько был велик «О», встречались в штабе, в магазине. В ту же санчасть заходил Куликов по весне, рвать больной зуб. Но обратишь ли на такую милую девушку внимание, когда рядом пяток таких и все в длинных, мешковатых, белых халатах?
Танцевальный вечер заканчивался, а наш кавалер долго колебался: нужно ли провожать девушку до дома.
Как известно: все из ряда вон происходящие события дня минувшего становятся достоянием гласности в городке на следующий день.
Джентльменское начало победило страх, к тому же Сашенькина жена была в отъезде в отпуске, и как разумно решил про себя старлей: если и будут какие-то разговоры, то к приезду жены, через месяц,  все забудется и стихнет. Дорогу наш психолог выбирал самую неосвещенную, где-то позади гаражей, все же не хотелось становиться притчей во язытцах. Ночь была чудесной и девушка красивая, проходя мимо своего дома, Сашенька решился: - а была, не была. Последовало дежурное приглашение на кофе. Катюша то ли не догадывалась, что кавалер женат, то ли наивно верила в его порядочность – приглашение приняла. Но о какой порядочности может идти речь, кода ночь, двое, тихая, нежная музыка - Антонио Вентура, мягкий, уютный диван. Гаснет свет, губы ищут друг друга.
За первым визитом последовал второй, третий, восьмой, десятый. Пока не наступило отрезвление, что же дальше?
А дальше приезжала богом данная, родная и единственная. Как уже говорилось ранее, Сашенька очень хотел иметь детей, но встретить жену прямой фразой в лоб: « Милая я узнал и полюбил другую. Нам необходимо расстаться», – он, конечно, как всякий приличный человек не мог. И пошла сплошная ложь, встречи на чужих квартирах. Старший лейтенант выдумывал несуществующие наряды и командировки. Казалось, никто ничего не замечает. «О» молчал. Это лишь казалось.
Лучшая Катеринина подруга, с которой наивная душа поделилась своим счастьем, затаив за что-то обиду на медсестричку, не нашла ничего лучшего как посвятить в «историю любви» самых отъявленных сплетниц городка. Дошло до жены Куликова. Она слыла женщиной недоверчивой, прежде чем устраивать скандал, решила во всем убедиться своими глазами. Ломиться в квартиру, где обосновались возлюбленные, не стала: не ровен час, нарвешься на кого-нибудь другого, не один Сашенька так проводил свое неслужебное, а порой и служебное время.
Дом, где находилась злополучная квартира, располагался возле забора, защищавшего городок «О» от посягательств извне. И стоял несколько ниже уровня забора.
Куликова запаслась биноклем, прихватила для смелости подругу, которая и помогла ей влезть на эту чертову «китайскую стену» в аккурат перед окнами, где происходило действо.
Она увидела все. Вопросы были излишне.


В былые времена, именуемые "застоем", оскорбленные и обманутые своими мужьями женщины шли поплакаться в партком, к замполиту, в женсовет. Партком и женсоветы приказали долго жить, а замполит назывался теперь иначе – заместитель по работе с личным составом.  Помимо этого заместителя по РЛС оставался, конечно, еще командир. Прямо к Фомину идти Куликова не решилась. Отправилась к жене – Галине Ивановне, встречались с ней несколько раз в парикмахерской, под соседними фенами сидели. Да и кто поймет женщину лучше, чем женщина. Галина Ивановна выслушала жалобщицу внимательно, изредка перебивая ее печальный рассказ фразами:
- Ну, устроили, вот устроили. Полгородка шлюхами заселили. Ну, я ему покажу! Ты милая, не расстраивайся, примем меры, - обратилась уже к жене Куликова.
Ввечеру усталый и голодный полковник Фомин вернулся домой с аэродрома, вместо стола, сервированного к ужину, его ждала гневная тирада супруги:
   - Проституток со всего края собрал, ступить некуда. Женщины порядочные плачут. Для кого стараешься, гарем собираешь? Для себя? Опять за старое? Высели вех шлюх к чертовой матери!
Что еще говорила в тот вечер Галина Ивановна остается только догадываться. Вероятно, вспоминала прежние грехи мужа.
В маленьком городке ничего не скроешь, в «О» периодически то возникал, то стихал слух о внебрачной дочери Фомина. Кстати, сказать, если слух был достоверным, «шлюхи местные» - как их звала Галина Ивановна, к этому ребенку не имели никакого отношения. Девочка родилась и росла в нормальной офицерской семье, а вот отцом ее являлся Владимир Александрович.
Если были у начальника гарнизона грешки, отнюдь, не с девицами легкого поведения. Командир любил жен младших офицеров, то одна то другая длинноногая дива ждала по утрам его газика возле КПП, и Фомин отвозил очередную красотку на службу. Естественно, открывать все это перед своей второй половиной Фомин не собирался. Недовольно нахмурился:
   - Все хватит! Замолчи, Галина. Меры приму. Собирай на стол, целый день мотаюсь не жравши.


Меры были приняты уже на следующий день. Катенька томилась перед кабинетом командира, пока Саша получал нагоняй.
   - В чем дело товарищ старший лейтенант? Вам плохо живется, плохо служится? У Вас какие-то проблемы? - полковник стукнул кулаком по столу. – А я Вам скажу, нет у Вас никаких проблем. Детей нет? У многих их нет. Можно усыновить, взять на воспитание, черт возьми! А может Вам служить не нравится? Так вот идите и служите, и чтобы я больше не слышал о Ваших похождениях. Ясно?
В ответ Куликов лишь смог промямлить:
   - Так точно, – развернулся и выбежал из кабинета.
С сержантом медицинской службы Воробьевой разговор был круче:
   - Тебя призвали служить, а не ****ством заниматься. У меня, такие как ты, под кабинетом простаивают, причем толпы, таких как ты. На любую работу согласны. Еще хоть одна жалоба на тебя – собирай шмотки в двадцать четыре часа. В двадцать четыре, ты поняла?
Катюша поняла. Перечить было бесполезно. Но молодость брала свое. Есть ли в двадцатилетней головке место страху? Присутствуют ли мысли о завтрашнем дне? А если и присутствуют, то мысли эти связаны с любимым. Влюбленные не прекратили свои отношения – перешли на нелегальное положение. Встречались тайно, ночами. Днем равнодушно проходили мимо друг друга, стараясь не выдать своих чувств нечаянным взглядом или жестом. Только шило в мешке не утаишь. Доброжелатели - друзья, соглядатаи сделали свое дело.
Приговор командира был беспощадным, он исполнил свою угрозу. Добрые руки сестрички Катюши лечат других недужных, повезло им. Сашеньку отправили за тридевять земель на каменный остров, где на сто верст одно море, а письма идут долго-долго.


Женщин у начальника гарнизона было немало. Многие почитали за честь его внимание и ласку. К тому же, находиться в фаворе было выгодно. И замужние и незамужние в особенности, делали все, чтобы попасть в число приближенных.
Жанна Азарова, не прилагала никаких подобных усилий, но на несколько месяцев оказалась в зените любви Фомина.
Как всякий мелкий мужчина Владимир Александрович обожал крупных женщин. Жанна являла собой неглупую особу средних лет (чуть за тридцать). Ее спина, спина породистой кобылицы, плавно переходила в длинную гибкую шею, заканчивающуюся гордо поставленной головой. При всем том, что она была дамой местной, выгодно отличалась от братии вольнонаемных, населяющих «О».  Жанна хоть и сходила один раз замуж, прижила пару детей, женщина была порядочная, в меру любила мужчин, они отвечали ей взаимностью. Жила Азарова в близлежащем селе, скотину не держала, предпочитая все свободное время отдавать чтению исторических романов. Год назад дама устроилась работать в воинскую часть, добираться до службы было далековато. Летом еще куда ни шло, но на носу - зима. Отбросив свою природную гордость, по совету добрых людей, женщина направила свои стопы к начальнику гарнизона. Командир, знакомый с Жанной понаслышке, а слышал всякое и хорошее и плохое, теперь увидел ее такую большую, жаркую и возжелал.
Жанна робко присела на краешек стула, начала излагать свою просьбу Фомину. В таких высоких кабинетах ей прежде не доводилось находиться; затмевали глаза большие звезды на погонах, поэтому хоть и готовилась к разговору заранее, первые фразы прозвучали бессвязно:
   - Понимаете скоро зима. Холодно будет. Квартиру бы мне, хоть какую здесь. Я согласна на любую, от которой все отказались.
Полковник, перебирающий на столе бумаги, решил немного покуражиться над женщиной, придать своей тщедушной персоне больше веса в Жанниных глазах.
   - Я сейчас занят, Вы разве не видели табличку на двери, ведь там ясно написано, когда у меня прием по личным вопросам.
   - Ну, хорошо, извините, зайду в другой день, - Жанна поднялась со стула, пересекла кабинет и вышла в коридор.


О том времени взлета, взлета и падения Азарова расскажет, наверное, лучше, чем я.
Сидим с ней в ее двухкомнатной квартире, той, которой облагоденствовал ее Владимир Александрович. Жанна зябко кутается в халат, курит сигарету за сигаретой. За этот год она сильно сдала, похудела, постарела – ох нелегок титул фаворитки. Разговор наш не из приятных, вспоминать и переживать снова те дни Жаннке не доставляет удовольствия. Я тихо подталкиваю ее к нашей прервавшейся беседе:
   - Что же было дальше?
   - Что дальше было? Выбежала я из кабинета, злая. А он следом и секунды не прошло – догнал. С места в карьер предложил квартиру, да не одну, несколько на выбор. Даже машину вызвал, все дела отложил, поехал смотреть со мной. Одна была так себе, ты же знаешь какая сырость на первых этажах. Другая, хоть и трехкомнатная – на пятом, тоже не совсем хорошая. Остановила свой выбор на третей: второй этаж, чистенькая, солнечная, два балкона. Пока катались с командиром от дома к дому, уже вечереть стало, часов семь, наверное, было. А до села моего полтора часа идти, да и страшно – скоро темнеть начнет. Подруг в ту пору - еще не завела, а к сослуживцам не придешь, не попросишь: «Пустите Христа ради переночевать», неправильно поймут. Тут Владимир Александрович, видно поняв, о чем я думаю, предложил: «Жанночка, может, ко мне зайдем, посидим, поговорим. Да и ночь на дворе, как добираться-то до дому будешь, а у меня место для ночлега найдется, квартира большая». Я засомневалась: «А как Ваша жена на это посмотрит? ». Фомин ответил: «Ни о чем не беспокойся. Жена и дети в отпуске. Я сейчас один живу - холостякую». Квартира у него, конечно, прекрасная, нам такие и не снились. Посмотришь, как младшие офицеры вкалывают, пупки надрывают, а дома стены обшарпанные, да мебель старая, которую и мебелью назвать нельзя, развалилась вся от частых переездов. А сколько у Фомина книг! Вот бы тебя туда, Владка, начиталась бы от души, - Жанна опять отвлекается.
   - Ну, дальше, Жанна, дальше-то что? – я горю нетерпением.
   - Владимир Александрович сготовил ужин, да чего его готовить, когда холодильник под завязку набит. Вина сухого мне налил, сам уже несколько лет не употребляет. Телевизор включил. И как - будто невзначай спросил, как я отношусь к свободе в отношениях между мужчиной и женщиной. Как отношусь? Да нормально. Тогда он сказал: «Жанна, только ты не думай, что мое предложение – плата за новую квартиру, просто ты мне понравилась. Может, попробуем иногда быть вместе, а?» Да, конечно, это была плата, за услугу, чтобы он там не говорил. У меня двое мальчишек, жили черт знает как. Могла ли я отказать  Владимиру Александровичу? Не могу сказать, было ли мне приятно или неприятно с ним, я вообще о таких вещах старалась не думать. Для меня эта ночь стала работой. Обычная работа, согласно заключенному контракту. Вот и все. Люди потом много обо мне говорили, но близость с командиром произошла только один раз. Может потому, что вскоре приехала Галина Ивановна, а от ее бдительного ока ничего не скроешь. Хотя Фомина я тоже не понимала: он опекал меня, домой и на работу возил на своей «Волге» - сам же давал повод всем этим разговорам. А вот домогаться - не домогался. Помог перейти с гражданской должности на военную, где и зарплата больше и куча всяких разных льгот. Все у меня складывалось хорошо, будто только жить начала. Но страх возникал, что же потребует от меня полковник за все блага, которыми одарил. В то время я начала встречаться с Игорем. Больших надежд я на наши отношения не возлагала, но все-таки мужчина в доме: гвоздь, какой прибить, починить что-то. С Игорем спокойно было, не так одиноко. Командир попросил, а все просьбы его идут в форме приказа,  ни много, ни мало – прекратить «аморалку». Какую «аморалку», мы с Игорем взрослые люди, холостые. Вообще, стал Фомин как собака на сене: самому ему не нужна, а стоит кому-то подойти ко мне, просто поговорить, посмеяться, тут же начинает свою басню любимую про 24 часа,- Жанна закуривает десятую по счету сигарету, вздыхает. - И ведь выгонит, уволит. Его ничто не остановит. Куда я тогда? Жизнь пошла такая, нигде работники не нужны.
Что я могу ей сказать, как утешить…
Права она: уволит. И рассчитывать ей придется только на саму себя.


При всем том, что Фомин был неисправим бабником. Специалистом слыл первоклассным. За плечами полковника - боевые операции в Афганистане, довольно успешные, о чем свидетельствовали многочисленные награды. Летал он как Бог. Но и этот свой дар использовал для обольщения слабого пола.
Иной раз соберется толпа офицерских жен в краевой центр, лету до которого 20 минут, за штурвалом вертолета полковник. Загружаются на аэродроме, взлетают, и тут начинается самое увлекательное, особенно если на борту присутствует интересующая командира особа или красотка, впервые севшая на борт. Полковник закладывал резкие развороты и виражи, то приближался к земле, то взмывал в небо. После такого перелета дамы выползали из «стрекозы» зеленые.
Мог Фомин,  поднявшись с аэродрома подлететь к штабу полка и на несколько минут зависнуть на уровне окон третьего этажа, зрелище завораживающее.
Но в последнее время начальник гарнизона летал все реже и реже.  Затягивали отца-командира хозяйственные вопросы. Не было такой сферы, в которую бы он не вникал. Из всего старался получить выгоду, задолго до зарождения  рыночной экономики в стране успешно внедрял ее во вверенном ему гарнизоне.
Полковой замполит Егоров Николай Григорьевич дружил с Фоминым много лет. Были они одногодками и в «О» приехали почти одновременно. Галя Фомина тесно общалась с Ниной Егоровой, дети учились в одном классе, жили в одном доме, на одной площадке. В редкие выходные, выпадающие на долю отцов и мужей, выезжали отдыхать: на рыбалку, за грибами и ягодами в тайгу. В одну из совместных поездок на рыбалку замполит обмолвился: один родственник его жены работает в рыболовецкой артели не последним человеком. В небытие ушли те годы, когда вся продукция рыбсовхозов сдавалась государству, наступившая новая эпоха позволила рыбакам самим распродавать часть своей добычи.
   - Александрович, а что если нам рыбки в наш магазин прикупить? - предложил Николай Григорьевич, - Цена- то бросовая, а люди в нашей глухомани не видят ничего. Недавно был в магазине: ассортимент совсем скудный. И нужно всего вертушку отправить, а там распродадим рыбку – расплатимся с рыбаками.
Командир засомневался:
   - Николай, зачем нам лишняя головная боль? Рыба - товар скоропортящийся, а ну как не продадим?
   - Да мы возьмем маленькую партию для начала. Можно с офицерами на совещании поговорить, узнаем, стоит ли брать. В конце концов, в качестве пайка выдать людям можно.
   - Давай поговорим, - согласился Фомин.
Личный состав начинание поддержал, пайковой минтай у всех уже стоял поперек горла. Снарядив вертолет, вылетели в артель. Рыбаки народ нежадный, загрузили борт под завязку красной рыбой, крабами.
В гарнизоне деликатесный вертолет ждали с нетерпением, питали надежды, что командование исполнит свое обещание, и на паек люди получат невиданную здесь рыбу. Рыбу получили…
Приближенные. Большая часть товара была сдана в магазин, от нулей на ценниках в глазах рябило. Наши тощие желудки требовали рыбы, но еще более тощие кошельки не могли позволить себе такое удовольствие. Возмущение жителей «О» не имело предела.
Продукцию реализовали с трудом.
Но полковник Фомин не остался внакладе, хотя бы уже по тому, что сделал для себя вывод: торговля занятие выгодное. Появились у начальника гарнизона связи, в артель летал уже один, обходя, враз ставшего ненужным, Егорова. Сделав за осень несколько рейсов и сбыв товар в ближайшем городке через подставных лиц, командир полностью оправдал затраченные расходы. На прибыль приобрел автомобиль, видеотехнику.
Трудно сказать, затаил ли замполит Егоров обиду, на своего начальника и друга за то, что его обошли при дележе богатого куша, или был он человеком честным и не мог смотреть в глаза офицерам, которых в очередной раз обманули, и о которых по служебным обязанностям должен был проявлять заботу. При встрече Фомину высказал:
   - Не по совести ты поступил, Александрович, не ожидал я такого от тебя.
С тех пор их пути дороги разошлись. Руки друг другу при встрече не пожимают, семьями не встречаются. Только на совещаниях обмениваются короткими репликами, общаясь по долгу службы.


Открыв в себе коммерческую жилку, полковник начал быстро окружать себя нужными и хваткими людьми. Одним из таких сотоварищей стал командир батальона Киманко, хитрый мужик, сам черт ему был не брат. Имел он море связей, слыл ловким и изворотливым. Два командира просто не могли не найти общий язык и не подружиться. Все «рыбные операции», какие, используя подчиненную ему крылатую технику, начинал Фомин, доводил до завершения подполковник Киманко. Возглавляя автомобильный парк
Василий Егорович мог бы стать самым богатым человеком  «О», если б не страсть к «огненной воде». Подполковник принадлежал к малым народностям севера. Один раз попробовав водку, чукча уже не мог остановиться. Всех своих высоких чинов Киманко добился в бытность горбачевского антиалкогольного закона. Кампания приказала долго жить, умерли водочные талоны, спиртной джин вырвался из бутылки.
Трудно обвинять Василия Егоровича в его пагубном пристрастии, скорее всего здесь имела место мягкотелость и безотказность. Пост Киманко был велик для маленького городка «О», людей с различными проблемами к нему шло много. Приходили не с пустыми руками, желая задобрить комбата, несли, несли, несли. По- первости пробовал отказываться – обижались. Со временем вошел во вкус, стал завсегдатаем разных сборищ, где вино лилось рекой, и на которые его порой даже не приглашали.
Выпить он мог много, единственным соперником в городке, равным ему по принятию «на грудь» являлась только детский врач Сидорова. Педиатром она была отличным, в помощи никому не отказывала ни днем, ни ночью, но как только входила в дом к больному, ее сразу предупреждали: в квартире спиртного нет, боясь, что ее визит не ограничится одним разом.
Вернемся к нашему герою. Все беды Киманко шли от пьянства. Недоброжелательное окружное командование не раз грозилось уволить из армии, если бы не заступничество Фомина, так бы и случилось. Но командиру был нужен трезвый партнер.
Общими усилиями с женой Василия Егоровича милейшей Марьей Васильевной, Фомин уговорил его лечь в госпиталь, дабы поправить здоровье и избавиться от дурных наклонностей.
Надежды Владимира Александровича оправдались: Васька вышел из госпиталя здоровый, веселый, полный энергии. За работу взялся с энтузиазмом, привел в порядок свое автомобильное хозяйство. Подчиненные не узнавали подполковника. На коммерческом фронте тоже наметилась золотая жила. Нашелся покупатель на горючее, авиационное топливо, проблем с этим в части не было. Топливо вывозили ночью – машинами. В дальнейшем недостачи списывали на «утечку» из бензохранилища. Шальные деньги не принесли радости. Киманко опять съехал с рельсов.
               
               
               
                И жизнь, и слезы, и работа


Денежное содержание младших офицеров в те годы было - слезы. А молодость брала свое. Хотелось хорошо одеться, обуться, поесть по-человечески. Для всего этого нужны были средства. Поэтому гарнизонные жены рады были вцепиться в любую, даже самую неквалифицированную работу. Вчерашние выпускницы институтов и техникумов работали няньками в детском саду, там же - дворниками. Имелась в городке даже дипломированная балерина Ольга Сергеевна Денисова, жена специалиста парашютно-десантной службы, устроившаяся ради приработка и прокорма своих троих детей, мыть полы в санчасть. Но это жены младших офицеров.
Властьимущие «О» пристраивали своих супруг на места хлебные и непыльные. Жена того же начальника гарнизона, окончившая курсы медицинских сестер, сидела в библиотеке - на неплохом окладе.


Вообще, проблема трудоустройства являлась актуальной не только для «О». Сколько красивых, умных с красными и иными дипломами и с редкими специальностями (у одной в дипломе было написано «Криогенная техника») стали вынужденными домохозяйками, бесплатными приложениями к супругам. Их иначе и не называли как жена старшего лейтенанта Куликова, супруга  доктора Жданова. 
Короче, совершенно согласна с классиком, но немного перефразирую его: кто сказал, что трудно устроиться на работу? Лично я,  пыталась это сделать много раз.
На фоне всеобщей безработицы сегодня проблема трудоустройства в военных городках может показаться мелкой, несущественной. Как же, вся страна баклуши бьет! Увы, в масштабах государства безработица существует от силы десяток лет.
В армейской среде найти женщине какое-нибудь дело, я уж не говорю, чтобы приятное для сердца и ума, а просто, себя занять – практически невозможно. Помимо нашей «несокрушимой и легендарной»  всегда существовала параллельно вторая армия - дипломированных домохозяек, навсегда потерянных для общества специалистов.
Итак, я безуспешно пыталась устроиться на работу.
Происходило это задолго, как мы поселились в «О». Но о моих хождениях по мукам рассказать стоит, они типичны для всех военных городков.


Помню, в первом нашем гарнизоне, для устройства на работу уборщицей при штабе или в школе необходимо было заручиться рекомендацией женсовета. Своего рода характеристикой, в которой отражались моральная устойчивость и политическая грамотность соискательницы на вакантную должность.
Шел 89 год, сынок мой Тимоша подрос настолько, что не испытывал постоянной необходимости во мне. Домашнее хозяйство могло свести с ума любого, таким образом, я созрела для поиска вакантного места. Обратилась для начала к мужу, но того, по-моему, полностью устраивал наш налаженный быт, сказал, как отрезал:
   - Сиди дома, занимайся ребенком. Нет в части места.
Дома не сиделось. Как-то вечером в гости забежала подруга Верочка Иванова, человек легкий, общительный, имеющий массу полезных и бесполезных знакомств. Веруня работала в штабе дивизии, секретарем, а, кроме того, тащила огромный воз общественных нагрузок, являлась председателем женсовета. Должность у Ивановой была гражданской – не слишком хлебной, но при муже – летчике первого класса, ее меньше всего интересовал денежный вопрос.
   - Владка, я работу тебе нашла, - радостно сообщила визитерша, вваливаясь на кухню.
   - Вот это да! Где? – я резко отставила бокал с недопитым чаем.
   - У нас в дивизии, и даже должность военная.
На меня напал страх, еще бы – столько лет сидеть дома!
   - А что я должна буду делать? Я сумею?
   - Надеюсь.  В общем так, приходи завтра, только с утра, пока все на месте в штаб. Зайдешь прямо в кабинет, где я сижу. Вместе сходим к инженеру дивизии. Только глянец наведи. Совсем замшела сидя дома.
Утром в девять я как штык у Верки в штабе. Подошел в кабинет инженер, обаятельный мужчина средних лет, начал без предисловия:
   - Вы где-то учились?
   - В университете. Четыре курса, факультет технический.
   - Прекрасно! Значит,  имеете представление о деталях машин?
   - Ну, в общих чертах. В пределах учебника.
   - Да, конечно, практика нужна.
Видя мое смущение, он успокаивает:
   - Вы мне подходите, работа не сложная – начальником склада. Знаете, что мы сейчас сделаем? Вы сходите к заместителю начальника штаба дивизии, пусть он по штатному расписанию уточнит, как называется Ваша должность. У них вечная путаница с этими делами. И будем Вас оформлять.
   - Уже? – Я опять теряюсь.
   - О, это не так быстро, как Вы думаете! Сколько еще документов нужно собрать, комиссию пройти в военкомате. Пока все устроится, недели две пройдет. У меня - все, идите к заместителю начальника штаба.
Иду по коридору, довольная, счастливая, мысленно примеряю военную форму. Мой добрый ангел Верочка бесконечно и восторженно повторяет:
   - Вот видишь! Вот видишь! Все устроилось.
Вхож в кабинет… И полный контраст с предыдущим милым собеседником – напыщенный толстый индюк. Нехотя отрывает взгляд от бумаг:
   - Ну что еще! В чем дело?
   - Я от инженера, по поводу устройства на военную службу, - объясняю ситуацию.
   - Этому инженеру только бы кого-то брать. Кто Ваш муж?
Так все ясно. Нечаянная радость меркнет.
   - В каком смысле? - задаю глупый вопрос.
   - Кто Ваш муж по должности, по званию? – следует объяснение для тупых.
   - Мой муж старший лейтенант Ярославцев, авиационный техник.
   - Так, понятно. И что же Вы хотите?
 Похоже, этот заместитель начальника штаба и сам тупой. Вторично объясняю, что хочу служить начальником склада. Хотя понимаю: желания не всегда совпадают с возможностями.
   - Дети есть? – спрашивает собеседник.
   - Есть сын, пяти лет.
   - Вот видите – сын. В садик, конечно, не ходит? Сейчас трудно с детскими учреждениями. Возьму я Вас на работу, Вы потом ультиматумы будете ставить: садик Вам давай, - забавляется как кошка с мышкой.
Уйти что ли? Здесь мне определенно ничего не светит. Но остаюсь.
   - Я вообще-то не мать одиночка. Мой муж стоит в очереди на детский сад в своей части. Можете считать: мне его не нужно. И вообще, мой сын сейчас живет у бабушки с дедушкой, - блефую.
Стучит пальцами по столу, изобретая новую каверзу:
   - А образование у Вас, какое?
   - Неоконченное высшее.
   - Нет такого образования. Нет! – доволен.
А у самого на кителе поплавок среднего училища. Тоже мне высокообразованный специалист.
   - Вы хоть представляете себе работу начальника склада. Это такая должность, такая должность. Нужно иметь корочки института или хотя бы техникума.
Я представляю себе работу начальника склада, когда-то в университетские каникулы подрабатывала на крупном заводе. И на склад приходилось по просьбе шефа бегать не раз в день, получать то одно, то второе. Заведовали складскими помещениями преимущественно пожилые люди, и если у них в активе было образование 7-8 классов, считалось уже хорошо. Случалось и того меньше. Я представляю, что такое начальник склада, и молчу. Мужик опять переходит в атаку:
   - А почему - бы Вам не закончить институт, не получить диплом…
   - Потом прийти к Вам? Нет, покорнейше благодарю. Будь у меня два диплома, да и аспирантура в придачу, взять меня Вы едва ли пожелаете. Первопричина такого нежелания: звание моего мужа, слишком сошка мелкая, не так ли? – теперь нападаю я.
   - Да нет, что Вы, упаси Бог! Просто знаете, у Вас ребенок пяти лет. Вас первый отдел не допустит к службе. Не положено.
Лениво парирую:
   - Сын не вписан в моем паспорте. Не узнают.
   - Докопаются, - собеседнику опять доставляет удовольствие издеваться надо мной. – Вы не знаете, что такое первый отдел.
Да уж, действительно, ничего-то я в этой жизни не знаю, ни первых отделов, ни складов. Встаю со стула: разговор окончен. На прощание бросаю:
   - Что такое первый отдел, я знаю не хуже Вас, а может и лучше. У меня мама начальник этого самого отдела.
Открываю дверь, чуть не сбив с ног Верочку, приникшую к замочной скважине. От нее получаю нагоняй:
   - Влада, неужели ты не могла с ним помягче. Глазки бы состроила, слезу пустила. Мужики это любят.
   - Перебьется. Шишка!


Месяца три я залечивала раны от неудачной кампании. К тому времени все ближайшее окружение, друзья, подруги, зная, как я ищу работу, включились в это предприятие. Муж тоже сменил свое безразличие к этому вопросу на активную заинтересованность. Евгения на досуге посетила мысль: не пора ли завести второго ребенка. А чтобы решиться на такой шаг, и обеспечить более-менее сносное существование возросшей семье, необходимо хотя бы заработать декретное пособие.


Следующий мой поход за должностью оказался, можно сказать, удачным.
Узнаю: в доме офицеров есть вакантное место дежурной бильярдного зала. Вернее, место еще не свободно, но женщина его занимающая, собирается увольняться – переводят мужа.
Договариваемся с ней провернуть комбинацию: одновременно кладем на стол начальника Розова, она – заявление об уходе, я  - о приеме на работу.  У увольняющейся все проходит без сучка и задоринки, майор визирует ее заявление, она уходит. Мне предстоит разговор. Стандартные вопросы о вехах жизни. Слава Богу, хоть этот работодатель не спрашивает, кто мой муж. Хвастаться пока нечем! Жду его решения: возьмет, не возьмет?
   - Вы знаете, сколько человек у меня уже на это место просились?
Ну, вот опять не повезло. Я не сдаюсь:
   - Как это просились? Ведь никто не знал, что дежурная будет увольняться.
   - Да?- начальник перестраивается на ходу,- все равно желающих работать так много. У меня целая очередь записана. Я должен подумать.
Ухожу опять ни с чем, по дороге заглядываю в библиотеку - девчонки просили. Те же вопросы:
   - Ну что, взял? Будешь работать у нас?
   - Похоже, я нигде и никогда не буду работать.
   - Не взял? – сочувствуют, - слушай, Влада, пусть к нему твой Ярославцев сходит, поговорит с ним, попросит.
   - А почему Ярославцев должен ходить? –  злюсь, - я что больная, глухая или немая. Почему я, вот уже несколько лет - бесплатное приложение к мужу.
Понимаю, нужно уходить, иначе в порыве гнева обижу ни в чем неповинных людей.
   - Я - это, прежде всего – я, а потом уже чья-то жена, неужели не понятно, - провозглашаю стоя на пороге.
Вылетаю из библиотеки и … Сталкиваюсь нос к носу с командиром дивизии. Стыдясь за свои разгулявшиеся чувства, стремглав пролетаю мимо, не поздоровавшись.
О дальнейшем знаю со слов свидетелей, происходившего без меня. Комдив Вячеслав Иванович, чуть было не прибитый дверью, задает библиотекарям закономерный вопрос:
   - Что у вас здесь происходит, красавицы? Что это женщины, как трепетные лани бегают, сметая все на своем пути?
Библиотекарши наперебой рассказали комдиву о последних событиях:
   - Да вот, женщина на работу приходила устраиваться, а Розов не взял.
   - Женщина хорошая?
   - Хорошая! Хорошая! – убеждают в один голос.
   - Почему же не взял? – интересуется Вячеслав Иванович.
   - Говорит, на эту должность у него целый список желающих.
   - И что же это за синекура?
   - Дежурная бильярдного зала.
Комдив убежденно говорит:
   - Думаю, по этому вопросу не стоит устраивать конкурсов красоты и ума. Возьмет вашу подружку, не переживайте.
На следующее утро, досматриваю еще последние сны, нежась в постели. В спальне появляется муж.
   - Вставай. К тебе посетитель.
   - Кто там еще? Пусть заходит.
В дверной проем заглядывает веселая хохотушка Василиса, комендант дома офицеров.
   - Привет. Кончай спать. Одевайся скорее. Розов велел тебя привести немедленно, - торопит гостья.
   - К чему такая спешка, только девять утра на часах. Он что всю ночь не спал, ждал повторения встречи со мной?
Василиса смеется:
   - Будешь тут ждать. Комдив вчера его песочил по поводу тебя.
В доме офицеров начальник, долго не разговаривая, подписывает мое заявление.
   - Можете приступать к работе, - и в завершение аудиенции не удерживается, - а вот комдиву жаловаться нехорошо.


Работалось в доме офицеров неплохо, коллектив, хоть и состоял из одних женщин, был отличным. Майор Розов - единственный наш мужик, оказался нормальным начальником, временами вспыльчивым, однако зла непомнящим. Перлы, которые он выдавал, позднее в виде анекдотов передавались из уст в уста. Однажды прознав про беременность уборщицы, Розов вызвал ее в кабинет и прямо с порога начал наезды:
   - Как Вы могли, как Вы могли?
   - Чего могла-то? - опешила девушка.
   - Как Вы могли забеременеть, не посоветовавшись со мной.
   - У меня для таких советов, вообще-то муж есть, - не растерялась уборщица.


И таких веселых моментов в нашей жизни было, хоть отбавляй. 
Так бы я, наверное, и работала в Доме офицеров до пенсии мужа, до той поры, когда придет время покинуть этот, ставший родным гарнизон.
Но пора снова вернуться в «О», именно туда, в офицерский клуб получил назначение мой любимый старший лейтенант Ярославцев, умудрившийся между обеспечением полетов, нарядами и засадами закончить музыкальное училище.
С трудоустройством в «О» было еще более глухо. На многие версты городок окружала тайга, до мало-мальски крохотных рабочих поселков с убогой, разваливающейся промышленностью, приходилось добираться по 30 - 40 минут на перекладном транспорте. Стояло, правда, рядом небольшое сельцо, но необходимости в кадрах там не испытывали, свои аборигены перебивались случайными заработками.
Повезло женщинам, обладающим дипломами учителей и медработников, так как я не являлась ни тем, ни другим пришлось опять свое жизненное пространство ограничить четырьмя стенами вначале коммуналки, а через год - квартиры.
Или идти на поклон к Фомину. Он, похоже, этого ждал, однажды намекнул моему старшему лейтенанту:
   - Что это Ваша супруга дома сидит? Зашла бы ко мне поговорить, что-нибудь подобрал бы ей.
Зная от коммунальной соседки Ирины Рождественской:  командир за услуги потребует оплату натурой, идти к нему на ковер очень не хотелось. Можно было бы прикинуться несчастненькой, поплакаться на жизненные трудности - характер не позволял.
Хотя среди дам, не блиставших внешними данными, такой прием практиковался. Долго  в «О» смаковался случай, когда ушлая, юная супруга юного офицера, придя к командиру, упала ему в ноги. Рассказ о злоключениях молодой семьи произвел впечатление на Владимира Александровича.  Бедняжку пристроили на военную должность писаря, а еще через три месяца она благополучно ушла в декрет.  Не понятно, как девушку к службе допустили военкоматские врачи.
Впоследствии на долгие годы за этой военнослужащей закрепилась в городке кличка «беременный солдат». Впрочем, ее это меньше всего волновало. На приличные декретные «несчастная семейка» приобрела автомобиль.
Вообще идти к Фомину жутко не хотелось.  Всевышний услышал мои молитвы, и все разрешилось самым наилучшим образом.
Владимир Александрович уехал в отпуск и именно тогда мой Женечка развил бурную деятельность. Выпив пару бутылок коньяка с комбатом Василием Егоровичем Киманко и батальонным замполитом Андреем Борисовичем Чеховым, пристроил меня личным секретарем к последнему. Должность моя называлась: старший кино- радиомеханик водитель. И если о шоферской баранке я имела хоть какое-то представление, то уж киноаппарат был для меня темным лесом.

               


             Потенциальные невесты
 

Так помимо секретарской деятельности, печатания многочисленных лекций по боевой подготовке, я стала глазами и ушами замполита. Чехову по долгу службы  предполагалось знать, чем дышат подчиненные, следить за их моральным обликом, докладывать обо всем вышестоящему начальству – Фомину.  В мои обязанности входило периодически постукивать на коллектив. Опускаться ниже плинтуса не хотелось, поэтому я просто передавала любимому начальнику все услышанное на лавочке возле дома, ни больше, а иногда и меньше. Мои доносы Андрея Борисовича не очень вдохновляли, но кроме меня у него в стукачах числились жена Светлана и ее приятельница Татьяна, уж они-то знали обо всем происходящем в «О» не менее самого  начальника гарнизона. Обе эти подружки служили телефонистками на местном коммутаторе, имеющем позывной «Ласковый».
Озабоченный моральным обликом подчиненных майор Чехов, забыв семейные дела, три раза в неделю посещал танцы в клубе, приглядывал, чтобы молодые офицеры и прапорщики не наливались спиртным под завязку, а солдатки, находившиеся у него в подчинении, не совращали юную поросль - надежду Советской Армии. Приходил в клуб Чехов с огромным кобелем восточно-европейской породы по кличке Атлант. Так и подпирали стену вдвоем псина и ее хозяин, пока  последние запоздавшие, затанцевавшиеся парочки не покидали очаг культуры. Были среди них и недавно заключившие браки, за такими надзора не требовалось. Основной упор майор делал на Жанну Азарову, в очередной раз заневестившуюся. Да кроме Жанны в городке жила еще пара - тройка периодически съезжающих с катушек и пускающихся во все тяжкие бабенок.


Такой достопримечательностью «О» являлась Анька Антонова, появившаяся здесь задолго до всех нас. Слыла Антонова роковой женщиной, вокруг нее и с ней постоянно происходили трагедии, и одно время командир полка Фомин даже подумывал, не спровадить ли «эту головную боль» куда-нибудь с глаз подальше, пусть куролесит в том - же штабе округа. Может, совесть полковнику так поступить не позволила, если, конечно, такое качество у него имелось. Может, поступить, таким образом, с Анькой мешал такой факт: много лет назад, выпускника вертолетного училища вводил в строй, учил летать Анькин отец. Фомин знал Антонову еще с подростков.
Анна родилась в семье, где из поколения в поколение  мужчины занимаются только одним: родину защищают. Дед - офицер, отец - офицер, брат – курсант.  Даже мамочка - капитан медицинской службы. Поэтому ребенком с раннего детства мечтала, нет, не мечтала – знала, ее судьбой станет человек в погонах. Жила семья в маленьком городке типа «О». В областной центр Анку вывозили раз в год, во время каникул, посему, можно сказать, других людей она попросту и не видела. Изо дня в день зеленая форма, погоны. Школьные подружки, вчерашние девчонки, подрастая, выходили замуж за лейтенантов своих или заезжих- командировочных. Мальчишки, приятели по совместным проказам, закончив десять классов, поступали в военные училища. Анка не стала исключением из правил этого сложившегося годами уклада. Едва исполнилось 18 – и поминай, как звали прежде, сменила громкую отцовскую фамилию Громова на мужнину. Парнишка, залетный лейтенант увез ее из одного захолустья в другое. Привычная к кочевой жизни новобрачная особых трудностей не испытывала. По натуре Анна  - общественница. Завела новых подруг, избрали ее в женсовет. Одно огорчало – мужа видела не часто: то полеты, то наряды, иногда командировки. Анка скучала, ждала, понимая – такой удел женщины – ждать. Ждать с самого раннего детства. Сначала когда вырастешь, затем - когда придет первая любовь; когда _ предложат руку и сердце, когда - родится первенец. Потом, когда он вырастет. Бесконечные «когда».
Если б Анюта знала, что ее ждет в будущем, едва ли сейчас задавала бы бессмысленные вопросы, торопя время.
Ее первенцы, сразу двое, тоже спешили появиться на свет белый за два месяца до срока. Муж нервно мял в руках фуражку, беспрерывно выходил курить на крыльцо приемного покоя. Роды протекали тяжело. Вышла из отделения усталая пожилая врачиха.
   - Детишки хорошие, только маленькие очень, слабенькие. Подержим их у нас в больнице дня три, а потом - в краевую. Там есть специализированное отделение – выходят, - доктор стала рассказывать про дорогостоящую, уникальную аппаратуру городской больницы.
 Анкин муж перебил ее:
   - Как моя жена? С ней что?
   - Пройдемте в мой кабинет, там поговорим, - акушер взяла его под локоть, поднялись на второй этаж. – Понимаете, товарищ Антонов, не хочу от Вас скрывать – дела неважные. Большая потеря крови. Делаем переливания. К утру потребуется еще кровь. Наши запасы небезграничны, у Анны – редкая группа. Может Вы у себя в части…
   - Да, да, конечно! Кровь будет.
   - Ну вот, это сейчас - главное. Все что в наших силах мы сделаем.
И полетело по громкой связи (разновидность радио) городка тревожное объявление: «Внимание! Требуется кровь четвертой группы, резус отрицательный. Внимание! Люди, желающие помочь роженице, имеющие кровь четвертой группы, резус отрицательный, просьба завтра собраться у штаба части в семь часов утра».
Люди: офицеры, прапорщики, солдаты пришли раньше. В семь утра машина части уже въезжала в тихий дворик сельской больницы.
Анку спасли. Поправлялась женщина долго и трудно, может потому, что душа болела за двойняшек, ни разу не виденных ею. Мальчишки все еще находились в краевой больнице.
Только три месяца спустя в ответ на Анкин еженедельный звонок по телефону, в отделении сообщили:
   - Дети готовы к выписке. В пятницу можете их забирать домой.
Молодая мать радовалась, будто сама стала ребенком. Споро готовила для новых маленьких жильцов квартиру, выделенную в срочном порядке семье. В поездку стали собираться с вечера. Два узла с детским приданым: пеленки, распашонки, одеяльца; медперсоналу – коробки конфет, цветы. Ничего не забыли.
Выехали рано по пустынному шоссе, по первому тихо падающему снежку. Подмораживало. В салоне уютно грела печка. Муж Иван о чем-то негромко переговаривался с водителем, Анна дремала на заднем сидении, вчера провозилась допоздна – не выспалась. Ей снился сон: большое лесное озер, лето и близнецы, не крохи, новорожденные, а уже – пятилетние, играют на солнечной поляне у воды, собирают землянику.
Вдруг скрип тормозов и резкий удар.
Анка, переходя от сна к состоянию близкому к небытию, не поняла, не ощутила, что это было.
Очнулась спустя несколько часов. От окружающей белизны слепило глаза.
   - Где я?
Над кроватью склонилось озабоченное лицо.
   - Очнулась. Вот и славно. Не пугайся, ты в больнице – небольшое сотрясение мозга. Нужно пока полежать, не делать резких движений.
   - А мальчики, где мои мальчики?
Озабоченное лицо становится еще озабоченней: бредит она что ли?
   - Какие мальчики? Никаких детей в машине не было.
Антонова вспоминает: действительно малышей в автомобиле не было. Они с мужем  ехали за детьми в городскую в больницу. Их там ждут! А  она здесь разлеживается.
   - Позовите Ивана! Нам нужно ехать в город. Там наши сыновья. Позовите Ивана!
   - Успокойся, тебе нельзя волноваться, - нахмурился врач, - Иван сейчас придти не может. Он ранен. Ты помнишь, как вы ехали по дороге? Помнишь встречный грузовик? Иван пока тоже не может вставать. Потерпи еще чуть-чуть, он придет обязательно.


Иван не пришел ни через день, ни через два. Лишь спустя неделю, когда на крыльце больницы, ее выписывающуюся встречала мама, приехавшая из невесть какого далека, Анна узнала – ей не суждено больше увидеть мужа ни живого, ни мертвого. Похороны прошли без нее. Мама настойчиво уговаривала Анку оставить неласковый гарнизон, ехать домой, где и стены помогают. Женщина отказалась. Началась беспросветная вдовья жизнь. От тоски и отчаяния спасали только сыновья. Росли они умненькими, послушными ее Андрюша и Алеша. Через год командование части, приняв во внимание тяжелое материальное положение – жили на одну пенсию по потере кормильца, предложило Анне Антоновой работу. Детишек оформили в ясли.
Спустя еще два года появился в Анькиной судьбе Костя Ермолов. До красавца он явно недотягивал, но был молод и заботлив. Отвыкшая за время одиночества Анна потянулась к его нежности и вниманию. Радовалась каждому дню, проведенному с Константином.
По причине своей немногословности Ермолов не объяснялся робко Анне в любви, не делал предложений руки и сердца. Просто собрал нехитрый багаж и переселился в ее запущенный без мужского догляда дом. Ребятки к нему привыкли, стали звать «папа». Зарплату друг сердечный отдавал всю Анне. Что еще нужно для счастья? Косте для счастья хотелось только одного, чтобы родители приняли его «молодую». Анна долго отнекивалась, боясь показаться будущей свекрови на глаза.
Прожили год. Дальше тянуть некуда – собрались в отпуск. Из близнецов взяли одного, о существовании другого Костя решил родственникам пока не говорить.
Молодая родне понравилась. Скромная, работящая: хоть пол подмести, хоть посуду помыть – просить ее не надо. А что дитё у Анны, так у других есть по двое, по трое, ничего, и с таким хвостом замуж берут. Мальчонка глянулся «бабке», чистенький, воспитанный, не свой, конечно, но со времен можно к нему привыкнуть. Этот парнишка и испортил всю малину. Сели вечером родственники за стол, он возьми да скажи:
   - А у нас дома еще братик остался.
Немая сцена.
Будущая свекровь охладела к Анке. Та была догадлива, собрала вещички, заторопилась домой. Костя остался, в надежде умаслить родню.
Вернулся через месяц с законной молодой, постаралась мамаша. Нашла.
Анна боялась встретиться с ним после такой скоропалительной женитьбы. Ощущая себя шестнадцатилетней девчонкой, еще любила его, ждала. Все произошло обыденно. Зашел в квартиру, когда вчерашняя любимая была на работе, минут десять поговорил с ребятишками, забрал вещи – ушел.
А еще через неделю случилось несчастье, всколыхнувшее мерное течение гарнизонной жизни. Константин, то ли нервы не выдержали нахлынувших на него перемен, то ли действительно Анна была ему небезразлична, придя на ужин во время своего дежурства по части (наряда) застрелил из табельного оружия молодую жену, а потом и себя. Ходили слухи: застал он новую подругу жизни в объятиях соседа. Но, Бог его ведает, как все происходило.
Когда печальное известие дошло до Антоновой, она одно лишь могла вымолвить:
   - Не виновата я! Не желала им зла, - и долго безутешно плакала.


После вышеописанных событий к Анне надолго пристал ярлык «роковой женщины». Мужики обходили ее за версту. Женщины – многие жалели такую невезучую, многие – злорадствовали: поделом, детей растить надо, а не о женихах думать. Анка не слушала злых языков, действительно из-за любовных дел детишки оказались позаброшены. Окунулась в домашнюю работу, поставила крест на личной жизни. Правда, иногда болтливые кумушки «О» на лавочках утверждали, что нет-нет захаживают к Антоновой приятели. Слухи возникали и стихали, свечку никто не держал.


Прошло еще пять лет. Алеша с Андрюшей ходили в школу.
И вот как-то ко мне забежала бывшая соседка Ирка Рождественская. Прожили мы в одной коммуналке год, тогда особой любви  друг к другу не испытывали, но и не ссорились. Разъехавшись в отдельное жилье, начали скучать по нашим ночным посиделкам. Недоставало спины соседки, которую постоянно задевала, готовя на кухне обед. Рождественская, жена прапора, заочно заканчивала юридический институт и работала в ближайшем селе регистратором браков и рождений. Короче, тем, который говорит: «Объявляю вас мужем и женой». В этот раз у забежавшей ко мне на огонек Ирины, определенно имелась какая-то новость, ее аж распирало. Но, неторопливо отхлебывая кофе, она многозначительно безмолвствовала, в ожидании вопросов.
Я, издеваясь, тоже хранила молчание, подогревая ее нетерпение.
   - Ты знаешь, Влада, кто ко мне сегодня приходил подавать заявление на регистрацию? – не выдержала моя бывшая соседка.
   - Кто?
   - Да Анка наша. А с ней лейтенант, новый начальник финансовой службы. Господи, ведь из училища только, только.
   - Ну и что?
   - Как что! Анке ведь уже лет 27. А еще, представляешь, торжественно расписываться собираются. Как будто впервые,- Ириша делает совершенно круглые глаза, ожидая, что я буду охать вместе с ней.
   - Он- то жених впервые, - парирую я
   - Влада, ты знаешь, Анка из загса куда-то вышла, он один остался, я ему, сказала: « Ну куда ты лезешь, мальчик. Она же старше тебя и детей двое, да и разговоры о ней идут разные».
   - И он с тобой, Ириша, согласился?
   - Он ответил, что его это не интересует.
   - Вот и молодец. И вообще, Ирка, не твое это дело. Пришли расписываться – расписывай. Придут разводиться – разведешь, - сказала я.
И как в воду глядела. Через месяц после Анькиного замужества Иринка снова забежала ко мне.
Начала прямо с порога:
   - Нет, ты представляешь, какой подлец?
   - Господи, кто подлец? Что у тебя опять произошло? – ничего не понимаю я.
   - Жених, тьфу ты, муж этот новый Анькин! С утра ко мне домой притащился, я сегодня выходная. Говорит: «Вы можете срочно меня развести. Она такая, она сякая» Я ему: «Я же тебя предупреждала – подумай, помнишь?» А он: « Если Вы хотите знать, я женился на ней только на два- три года, пока в вашей дыре живу. Чтобы по столовкам не мотаться, да носки самому не стирать. А через два года – академия. И поминай меня, как звали. Вот так» - Ирка передает с негодованием состоявшийся диалог.
   - Развела их?
   - Разведу. Хорошо, что только месяц прошел. Если б действительно два года, Анка к этому козлу бы привыкла. Да и горбатиться на такое дерьмо, портки его стирать, - обычно выдержанная подруга в выражениях не стесняется.
Так закончилась очередная любовь Антоновой.
Городок разделился по данному вопросу на два лагеря. Половина, перефразируя старую пословицу, говорили: « не гонялась бы ты старуха за молодыми». Другие, и в том числе  майор Чехов,  - жалели Анну, а начфина  считали «молодым да ранним». Так или иначе, в последнее время Антонова стала завсегдатаем танцевальных вечеров и наравне с другими потенциальными невестами: девчонками десятиклассницами, дочками офицеров и прапорщиков, а также дивами, приходящими из окрестных деревень, лихо отплясывала под зажигательную музыку и высматривала какого-нибудь, хоть самого завалящего жениха.



Говоря о потенциальных невестах, не могу ни сказать о женихах. Если Анкин начфин слыл «молодым, да ранним», то следующий представитель племени мужского был явно «поздним».
Приехал он в «О» в начале сентября, когда лейтенанты – выпускники училищ уже заступили на свои должности и исправно несли службу. Огромного роста, и вероятно, обладающий недюжинной силой, но из-за своей наивности, граничащей с глупостью, он постоянно бывал обижаем. Предметом насмешек служила его фамилия – Дурнев.
Фамилия как фамилия, принадлежи она другому человеку, способному поспорить с насмешками судьбы – фамилии, как известно, не выбираются. Юрик же Дурнев спорить не стал, решил соответствовать тому, что дано свыше. Помимо вышесказанного Дурнев отличался редким занудством. Прибыл лейтенант на должность пожарного, к выполнению обязанностей приступил рьяно. Днями ходил по служебным помещениям, совал нос в каждый закуток, стремясь изловить нарушителей пожарной безопасности, пользовавшихся самодельными обогревателями, курящих в местах не отведенных для этих целей. Вначале на Дурнева лишь махали руками, затем стали посылать:
   - А не пошел бы ты подальше, пожарник!
Он терпеливо и нудно объяснял, что  не «пожарник», а «пожарный». Далее следовала получасовая лекция о правилах безопасности с требованием либо выкинуть самопального обогревающего «козла», либо завтра он (Дурнев) зайдет снова, и если «козел» будет также источать тепло, последует составление пожарным акта и наказание виновного.
Я познакомилась с Дурневым, когда по заданию замполита, замещала заболевшую библиотекаршу в солдатском клубе, «сидела» на выдаче книг. Заходит такой вежливый, огромный.
   - Здравствуйте, товарищ библиотекарь.
Тут же зыркает глазами налево - направо, видит «козла».
   - О, непорядок: обогреватель самодельный, возможно загорание.
Лучший способ защиты – нападение:
   - Что ж мне тут замерзнуть прикажете, господин пожарник, на улице плюс двадцать, здесь всего плюс десять градусов.
В самом деле холод был собачий, зуб на зуб не попадал, через каждые тридцать минут работы в библиотеке я выходила на солнышко - погреться.
   - Во-первых, я пожарный, а не как Вы сказали «пожарник», товарищ библиотекарь. А во- вторых, такими предметами пользоваться нельзя, - следует длительная беседа, почему нельзя.
Я стараюсь перевести его мысли в другое русло, спрашиваю:
- Вы, кажется, хотели что-нибудь взять почитать?
Выкладываю на стол пред ним несколько самых читаемых книг
Встречаемся с Дурневым через два месяца и опять, по иронии судьбы, на подмене в библиотеке.
   - Здравствуйте, товарищ библиотекарь!
   - Здравствуйте, господин пожарник!
Поправляет:
   - Пожарный!
Заглядываю в карточку, что там он должен мне принести, сдать. Там выданные моей рукой Булгаков и Пикуль.
   - Что-то, Вас давно не было видно? Читали долго. Понравилось?
   - Вот эта книжка понравилась, - кладет на стол томик Пикуля. – А эту книжку вначале прочитал – не понял, второй раз прочитал, тоже не понял, потом еще раз прочитал – понял. Вроде понравилась.
Разговор идет о Булгакове «Мастер и Маргарита».
   - Да, сложная книга, - говорю я, а сама думаю, вот уж воистину: «Как надену портупею, все тупею и тупею».
   - Поэтому так долго читал, - вторит пожарный.


Друзей у Дурнева мало. Общался только с соседом по квартире, временно холостым (жена у родителей) начальником службы вооружения Генкой Комаровым, таким же молодым летёхой. Потенциальные невесты клевали на колоритную внешность пожарного Юрика – отбоя не было от девиц. Но редко которая выдерживала более трех-пяти дней его бестолковые речи, сводящиеся к  бесконечным жалобам или поучениям. Впрочем, одна все же задержалась на месяц. Дурнев даже хотел одно время жениться на ней – передумал. Не сладилось.
Пожарный бегал по части и городку с озабоченным лицом, «О» гадал, что случилось с его всегда постной и невозмутимой миной. Он, ничего не объясняя, стрелял деньги. Дело происходило перед получкой, наличностью  офицеры были небогаты. Неохотно давали по пятерке, десятке, необходимую сумму Дурнев набрал с трудом. На вопрос дающих, зачем понадобились деньги, Дурнев отвечал невразумительно или отмалчивался. Выяснилось все спустя несколько месяцев. По зиме Юрок по-соседски зашел к Жанне Азаровой. Опять затянул свою заунывную жалобу на серую и убогую гарнизонную жизнь. Жанна его оборвала:
   - Хватит ныть, Дурень! Молодой, красивый, жениться тебе нужно.
   - Ну, их этих баб совсем!
   - Нет, Дурень, тебе определенно нужно жениться. Ходишь как одичавшая собака, неприкаянный какой-то. Была же у тебя девчонка, упустил что ли?
   - Ну, их этих баб, - видно кто-то сильно обидел пожарного. – Их только деньги интересуют. Хотел на ней жениться, и она вначале хотела. Потом забеременела. Я ей говорю: «Рожай». Уперлась: «Не хочу, дай денег на аборт». Дал, и все ни здрасте, ни до свидания, глаз в городок из своей деревни не кажет.
Жанна, как всякая продвинутая женщина, знала: аборты в сельской больнице делаются бесплатно, если уж хотелось с навороченным наркозом, нужно было заплатить в то время 60 рублей.
   - И много ты ей дал, Дурень, на это мероприятие?
   - Триста рублей, как просила.
Жанна онемела. Медленно приходя в себя, только и смогла промолвить:
   - Дурак ты, Дурень. Ты хоть видел справку из больницы, что ненаглядная твоя в положении?
   - Нет.
   - Ты бы зашел ко мне. Спросил, как такие дела делаются. За спрос и консультацию я денег не беру.
   - Неудобно как-то было, - промямлил пожарный.
   - Ладно, в следующий раз умнее будешь, - сделала заключение Жанна.
Дурнев стал умнее – девушки его теперь не интересовали. Пожарный копил деньги на автомобиль.

               


                «Дравия желаю»


В этой главе, я ни в коем разе не хочу бросить тень на всех жен военнослужащих, за годы  странствий, встречались разные женщины, в большинстве своем умные, терпеливые, образованные. Волею случая, брошенные в такие обстоятельства, когда вузовский диплом становился самой ненужной вещью в доме. Знала филолога, работающего няней в детском саду, биохимика – сторожа. Артистка балета, объездившая весь Советский Союз, работавшая в концертах с такими звездами эстрады как Винокур, Хазанов, Боярский, по причине лютого безденежья мыла полы в медицинской части. Но рассказ сейчас не о них.
Есть очень старый анекдот. Заходит в медицинский кабинет дама в чернобурке, богато одета. Доктор спрашивает:
   - Ну-с, на что жалуемся?
   - Доктор, у меня ухи болят.
   - Вы жена офицера, да?
   - Да! А как Вы узнали, по мехам?
   - Нет, по «ухам».
К Мане Маркиной этот шедевр народного фольклора подходит как нельзя кстати. Не знаю, что уж она вытворяла в отпуске, в городе, если, находясь в своей среде – военном городке, никогда не упускала возможность подчеркнуть, что является женой «целого капитана». У нее было красивое имя: Мария, Машенька, однако, иначе чем «Маня» ее никто не называл.
Будучи еще 25-летним старшим лейтенантом, Маркин слыл закоренелым холостяком. Наверное, так и остался бы таковым, если бы эскадрилью, где он служил борттехником вертолета, не послали в полном составе в командировку в Эстонию, в те времена это была дружественная республика.
Что такое пятьдесят здоровых мужиков, вырвавшихся на волю, свободных от семейных обязанностей, объяснять нет нужды.
До обеда работали – летали, вечером развлекались, как умели. Первый месяц ходили по кабакам, цепляли местных див, немногословных эстонок. К концу второго месяца деньги стали медленно, но верно уплывать. О девушках и ресторанах пришлось забыть, довольствовались несколькими бутылками водки, двумя банками килек в томате, хлебом. На третий месяц отчаянно захотелось выть от желания попасть домой, к родному очагу, вкусной и здоровой пище. В местной столовой кормили отвратительно. Резвиться без повода  надоело. Тут кто-то подкинул идею:
   - Можно найти повод. Маркин у нас холостой. Вы видели, как на него Маня-телефонистка лупится? Нужно Маркина женить. Какая ему разница, все равно жениться пора. А мы хоть поедим на свадьбе по-людски. Надоели каши молочные, да «кирзуха с тушняком».
Алик Маркин, пребывая в состоянии тихой меланхолии после выпитого накануне, даже не понял:  разговор идет о нем. Другой приятель поддержал первого:
   - Точно, Маркин, необходимо тебя женить. Пусть эта Маня не красавица, зато не уведет никто, верная будет. И семья у них богатая, свиней выкармливают. На свадьбу уж обязательно порося забьют. Так хочется свининки жареной.
Алик врубился, стал лениво сопротивляться:
   - Вы что, мужики? Денег то совсем нет, какая свадьба? К тому же, вроде мне и так не плохо.
   - Да скинемся мы у кого, сколько есть, опять же в часть телеграмму дать можно: «Женюсь, срочно вышлите денежное довольствие за следующий месяц». Что уж там не люди, в положение не войдут.
Не теряя времени, кто-то снял пилотку, и посыпались в нее мятые трояки, пятерки (дело происходило в андроповские времена). К Мане заслали сватов из двух офицеров побойчее. Дело сладилось. Свадьба получилась пышной, на праздничном столе нашлось место и вожделенному поросенку и другим домашним разносолам. Родители безумно радовались, сбыв с рук престарелую тридцатилетнюю дочь, у мамы с папой оставалось еще три девки на выданье. Такова история появления Мани в «О».
Детей у Маркиной не было, лет пять, сказался тяжелый труд по уходу за свиньями. Когда родилась Алиса, счастье не имело предела. В этот период Маня растеряла всех многочисленных приятельниц. Многие ее сверстницы, а иногда и более младшие подруги уже прошли через период новорожденности, младенчества и детского сада своих отпрысков, и достойно вступали в эпоху школьного образования. Дикие Манины восторги по поводу Алискиных зубов, слов, улыбок, причем, говорилось об этом на протяжении целого вечера, и противной стороне не давалась возможность открыть рта, утомляли и раздражали. Маня осталась одна. Но и случайному слушателю она не упускала возможности сообщить, какая у них с Аликом умная, красивая и развитая не по годам дочь.


Маркина, кстати, оказалась первым существом, с которым я познакомилась в «О». Так получилось: перевез муж из прежнего городка вещи в коммуналку (соседи Рождественские отдыхали в отпуске), затем меня с Тимошкой. Приехали поздно, среди хаоса вещей кое-как устроились на ночлег. А утром: «Прощай дорогая, горнисты зовут. Я еду в командировку. Когда вернусь - не знаю, но постараюсь поскорее». Исчез Ярославцев на неделю. У меня состояние близкое к сердечному приступу. Груда разбросанных ящиков и коробок, элементарную кастрюлю найти невозможно. Где находится школа? Где - магазин? Где - аптека? Посылая все существующие кары на голову комбата Киманко, отправившего в поездку Женьку, про себя молюсь: только бы не заболел ребенок. Вот тогда, в самом деле, хоть вой, выходи на улицу и кричи:
   - Люди добрые, помогите!
Средь этого моего смятения нарисовывается соседка по подъезду Маня Маркина.
   - Здратуйте, вы наши новые соседи? Я зашла спросить, не хотите с нами Новый год встречать?
Я отвечаю ей: до праздника еще две недели и мы с мужем пока не думали о встрече Нового года. Начинаю задавать соседке чисто бытовые вопросы, когда в городок привозят молоко, колбасу, где живет доктор? О, слава Богу, теперь я хоть что-то знаю об «О».
Через неделю возвращается Ярославцев, врывается с мороза довольный и веселый. Встречаю его без упреков. За время отсутствия благоверного наше жилище приобрело нормальный вид. Тимоша пошел в школу, очень понравилась учительница и новые друзья.
Накануне праздника опять заглядывает Маркина.
   - Ну, вы придете?
Смотрю на Евгения, жду, что он скажет.
   - Пойдем, не сидеть же всю ночь вдвоем. А вообще, как хочешь, – вопросы культурных развлечений начальник клуба привык взваливать на мои плечи.
Наступает 31 декабря. Укладываем пораньше Тима спать, пообещав, что утром он получит подарок от Деда Мороза, при условии, если будет хорошо себя вести. Берем дефицитное «Шампанское», водку, не менее дефицитную закуску (дело происходило в 1992) поднимаемся на этаж выше к соседям.
У Маркиных кроме нас собрались еще три пары. Все незнакомые нам, поэтому чувствуем себя не в своей тарелке. До боя курантов остается 40 минут, поднимаем первый бокал за уходящий год. Второй - опять же за него. Знакомимся ближе, компания хоть разношерстная по возрасту, но вроде приятная. Наконец - бой курантов, гимн – открываем «Шампанское». Встретили.
За столом сидеть уже не хочется. Гости сыты, самое время потанцевать. К сожалению, в двухкомнатной квартире Маркиных негде повернуться от коробок, ящиков мешков - не потому, что Маня с мужем недавно переехали сюда. Живут супруги тут лет шесть. Просто Маня сверх меры домовита. Хранит еще свои детские вещи, привезенные из родного дома в Эстонии, маленькие одежки Алиски – вдруг пригодятся. Время такое, в магазинах - пусто.
Гости заскучали.  Хозяйка предлагает: может, поиграем во что-нибудь, в города, например, или в виселицу, а то - споем? Не поется, не играется, выпить не предлагают, плясать - негде. Вяло течет беседа. На часах всего два ночи. Хозяйка собирает тарелки с остатками трапезы со стола, уносит их на кухню – понимаю: пора уходить, нагостились. Шепчу Женьке на ухо:
   - А пошли в столовую на дискотеку.
Маня делает круглые глаза:
   - Как, вы уже уходите? Может чай? Или в карты сыграем?
Ну, на фиг, думаю я, в карты можно и дома поиграть, и не в новогоднюю ночь.


Маня Маркина работала заведующей солдатской библиотекой  (не путать с гарнизонной, которую возглавляла жена командира полка Галина Ивановна Фомина). Именно Маркину,  из-за ее плохого здоровья, мне приходилось так часто заменять на выдаче книг.
Маня работала в библиотеке, а в тайне мечтала перейти на солдатскую должность, на телефонную станцию. Начальник - же «Ласкового», такой позывной имел коммутатор, капитан Ермилов тянул резину. На «Ласковом» имелась незанятая «клетка», и хотя Маня в девичестве своем, в Эстонии, служила телефонисткой, Ермилова отпугивала ужасная дикция соискательницы на вакансию. Она не выговаривала буквы, глотала слоги. Человек, не привыкший к ее манере разговора, ничего не мог понять из такой мешанины. Как бы Маня общалась по телефону, не знаю, когда совершенно нормальные девчонки-телефонистки к концу смены начинали заговариваться от обилия звонков.
Маркину взяли в штаб – писарем. Умела она писать? Читать, определенно, не умела.
Перед тем как приступить к новой работе, Мане необходимо было сдать библиотеку новому сотруднику – провести инвентаризацию.
Я служила в подчинении батальонного замполита, курирующего солдатский клуб, была брошена на подмогу Маркиной и новой библиотекарше Аллочке. Чтобы долго не возиться, решили: Маня станет снимать с полок книги, зачитывать номер и заглавие. Мы с Аллой – искать эти книги по инвентарным журналам.
Чего только не наслышались мы в процессе работы. Маркина безбожно склоняла Дюма (Дюмы, Дюмой, Дюме). Золя у нее проходил под именем Эмаль. В той - же компании оказались «СтЕндаль» (ударение на первый слог), «Цвек» (Цвейг), «Хэмингуй». Бедные великие!
Спустя некоторое время, когда чета Маркиных уже уехала из «О», и если разговор каким-то образом касался Маниной персоны, многие не могли вспомнить: кто такая Маня. А, правда, кто такая? И ни какие примеры из ее жизни: там-то работала, жила; так-то одевалась - не давали желаемого результата. Стоило – же сказать:
   - А помните, она входила в кабинет, и говорила: «Дратвуйте, вам».
Маню вспоминали.


При всей вычурности и скудоумии у Мани имелась одна замечательная черта характера – терпение.
Не многие жены военных способны воспринимать наряду с бытовыми трудностями, частые разлуки с любимыми, длительные командировки, наряды, да просто  службу, порой без выходных.  Маня являла таким пример стойкости, философски утверждая:
   - Пусть служит день и ночь, лишь – бы не пил.
За весь период жизни с Аликом она ни разу не устроила скандала, не пожаловалась начальнику. Только однажды, когда Маркин вернулся из трехдневного запоя домой, Маня не открыла дверь. Алик грязный и бездомный ходил по городку в поисках ночлега. Пустить несчастного, нетрезвого сослуживца никто не решился.  Смилостивился только лишь Ярославцев, пустил Алика в гарнизонный клуб на ночлег. Строго на строго приказал – не курить, и запер на замок до утра.
Запои случались у Маркина в последнее время регулярно. Пивший и до этого, раньше  Алик умело маскировался. На службу приходил трезвый, Маниными стараниями. Если в конце трудового дня удавалось улизнуть от бдительности второй половины, опять – же, по городку не шмонался, пробирался обходными путями к гаражам, где его дожидались такие - же неприкаянные сотоварищи.



Вообще капитан был беззлобный, милый человек. Также мило он мог подставить под гнев супруги своей  любого, когда желание выпить пересиливало в нем иные чувства. Досталось некогда и мне.
Суббота - в городке день всеобщей помывки. С обеда тянутся к бане мужики с сумками, тазиками, вениками.
Я тоже отправила своих в баню. Заходит сосед, вроде чуточку навеселе.
   - Привет! Где твои?
   - Привет, Алик! Женя с Тимкой в бане. Хочешь, посиди, подожди. Скоро должны вернуться.
   - Что вы делаете вечером?- следует вопрос.
   - Да ничего особенного. Как обычно, телевизор смотреть будем.
   - Давайте соберемся. Возьмем бутылочку, посидим. Приходите к нам.
Честно говоря, памятуя о совместно проведенном Новом годе, мне совсем не хочется идти к Маркиным, но Алик еще долго уговаривает – соглашаюсь. Даю ему пятьдесят рублей – наш вклад за спиртное. Алик уже у двери мнется, не решаясь о чем-то попросить. Наконец мямлит:
   - Влада, только, пожалуйста, ты скажи Марии, вернее я ей скажу, будто это ты предложила собраться.
Я как последняя идиотка, не видя подвоха, попадаюсь на его удочку.
   - Ладно, скажи, что я предложила, какая разница: кто предложил.
Алик ретируется, появляясь через несколько минут, чтобы вручить мне бутылку коньяка. Почти следом возвращаются из бани мои мужики. Сообщаю Евгению, что приглашены в гости к Маркиным. Вижу его недовольную физиономию: он то мечтал поваляться на диване с книгой - не часто предоставляется такая возможность.
   - Хорошо, идем, люди ждут, - смиряется со сложившимися обстоятельствами муж.
Звоним в соседскую дверь, торжественно держа бутылку на вытянутых руках.
Открывает Маня, смотрит на нас: постепенно ее лицо из нормального принимает вытянутое выражение.  Из глубины квартиры выбегает Алик – он само радушие.
   - Проходите, проходите.
Хозяйка вопросительно смотрит на супруга.  До меня доходит: Маркин ничего не сказал благоверной о запланированном визите. Пока мы топчемся в прихожей, Алик уводит жену на кухню, до нас долетают обрывки его тихого монолога:
   - Сами пришли, не звал я. Машенька, не выгонять - же их. Некрасиво ведь получится.
Садимся за стол. Маркина с остервенением режет хлеб, вспарывает банку сайры.
Я чувствую себя последним алкашом.


Надо сказать, в службе Алику Маркину страшно везло. Иной старший лейтенант или капитан днюет и ночует в части, «горькую» - ни-ни, замечаний по работе не имеет, а к пенсии, если майора получит – хорошо.
Маркин, некогда приехавший в «О» борттехником вертолета, не долго болтался между небом и землей, перешел на более спокойную должность командира роты охраны. Имел под своим началом, ротного замполита, старшину, солдат. Однажды эти солдаты круто подвели своего начальника.
На территории роты, в казарме располагалась оружейная комната, где хранились автоматы. Ключ от этого арсенала постоянно находился у офицера, заступающего на дежурство по батальону. Иногда по просьбе бойцов дежурный выдавал им ключ, чтобы они могли почистить оружие.
В тот день в наряде стоял капитан Маркин. Стоя на посту, решил заодно погонять солдат: через день ожидалась окружная комиссия с проверкой. Приказал подчиненным навести чистоту в казарме – проконтролировал. Затем выдал ключ от оружейной комнаты, заставил привести в порядок оружие. И с удовлетворением от выполненного долга лег спать. Ключ солдаты вернули командиру утром.
Вечером, накануне проверки, обнаружилась недостача двух автоматов. Начали искать, допрашивали солдат – не нашли.
Пропажу обнаружили спустя несколько дней, когда в дело вмешалась военная прокуратура. Бойцы, стоявшие в тот злополучный день в карауле, сознались, что разобрали оружие на запчасти, вынесли из оружейной комнаты и спрятали в трубе на крыше казармы.


Солдат судили – дали дисбат. Старшину роты уволили на пенсию. Алика Маркина, учитывая его безудержные запои, тоже хотели уволить. Но очень плакала и просила за него жена. Пожалели – оставили, вписав в личное дело полное несоответствие занимаемой должности.
Капитана перевели из роты на другую должность - начальника штаба батальона.
Какие только чудеса не случаются на свете. Еще через месяц Маркин щеголял новенькими майорскими погонами. Комбат не поднимая глаз на подчиненных, объяснял:
   - Некомплект у нас офицеров, мужики. В армии  никто служить не хочет. А майор Маркин, что ж, он не самая плохая кандидатура. Пьет? Так это не вина его – беда. В положение войти, мужики, нужно.
Комбат Киманко сам страдал таким недугом, и кто как не он мог понять товарища по несчастью. 

               


                Финик и другие овощи


13 число официальный день получения ежемесячного денежного довольствия в войсках, его ждали, к нему готовились. Накануне все разговоры жителей «О» сводились к одному: ездили за деньгами в город  - не ездили; привезли – не привезли; когда будут выдавать. С раннего утра в коридоре штаба выстраивается огромная очередь; лениво переругиваются телефонистки с полковыми и батальонными.
   - Мы в шесть утра занимали, - утверждают последние. – На все подразделение.
Девчонки с «Ласкового» парируют:
   - Да, щас! Мы вообще здесь всю ночь стояли - сидели, на смене. Умные какие! За нами будете.
Ругань переходит в эйфорию:
   - А мы вас не пустим, а мы вас не пустим, - припевают полковые. – В очереди нужно стоять, а не спать за коммутатором. А мы вас не видели.
   - Глаза разуйте, - «Ласковый» злится. – Не видели они нас, не пустят. Сейчас отключим коммутатор и уйдем. На дом деньги принесете. Уговаривать будете: «возьмите Христа ради».
Очередь продолжает выяснять, чья служба значимей и важнее. В перепалке проходит полчаса, час. Самые нетерпеливые и ленивые, махнув рукой расходятся. В стане жаждущих денег устанавливается мир, и вот уже кто-то просит телефонистку:
   - Светланочка, набери финслужбу, что они там, заснули. Может, не привезли? Тогда и стоять нет смысла.
   - Набирала уже, не поднимают трубку.
   - Постучать что - ли в окошко, - к окну кассы тянется рука.
   - Ага, постучи, постучи, тебе финик так постучит.
Финика (общераспространенное в войсках название начальника финансовой службы) боятся. Не приведи Господи чем-то ему насолить, зарплату получать замучишься.
В коридоре появляется еще одно действующее лицо - командир.
   - Что за сборище, - грозно вопрошает Фомин. – Быстро расходитесь по своим рабочим местам.
Кто-то, спрятавшись за спинами собравшихся, пытается комментировать ситуацию:
   - Само-то  начальство деньги давно с заду получило. У окошка им стоять недосуг. Только нас за дураков держат.
   - Я сказал, расходитесь, денег сегодня не будет, - сердится на толпу полковник.
Шквал негодования:
   - Когда будут? Детей уже кормить нечем. Зима на носу, заготовки делать надо.
   - Пайка - нет! Денег - нет! Почему нет? – бушует толпа. – Может, они крутятся где-нибудь в банках. На какие шиши финик, прослуживший с гулькин хрен, новую тачку купил? Поди, на проценты от наших кровных.
Командиру ответить нечего – разворачивается, уходит. Страсти не стихают, разносятся по кабинетам, службам.


Увы, сетованиями сыт, не будешь. Да и пора привыкнуть: денежное довольствие в войсках давно не выплачивают вовремя.
Кто-то, возможно, упрекнет меня в излишней драматизации ситуации. Мол, не одни военные, вся страна ждет – рабочие, учителя, шахтеры.
То все люди оседлые, хозяйство какое-никакое имеют, подспорье.
А вояки, воистину «ни кола, ни двора», все казенное. Сегодня - здесь _ завтра - там.
В последнее время, правда, стали появляться огурцы-помидоры в цветочных горшках; лук укроп вместо кактусов. В дом иных знакомых завелась «книга скупости», где учитывается, на что потрачена каждая копейка.
Обнищали господа офицеры, впору идти с протянутой рукой. Да гордость не позволяет, еще в памяти иная жизнь: работали до седьмого пота, но и получали за службу соответственно.
Сейчас и служат уже не так, нет былого рвения. Голова забита заботой о хлебе насущном, увы, не в переносном смысле.
Кто же довел тебя до такого состояния, армия родная? Впору браться за оружие и делать новую революцию. Но, нет! Мы всем довольны, мы счастливы. Стадо баранов, боящихся своей тени. Хваленая, только зародившаяся демократия, не смогла протоптать тропку в наши ряды.
Армия – маленькая модель общества. Нельзя сказать, что сей институт такой уж нищий. В нем, как и в государстве, есть свои классы: богатые, бедные, середняки.
Бедные –  военнослужащие -первогодки (пришедшие из училищ и еще не успевшие внедриться в систему, узнать где, что и почем); младшие и старшие офицеры, стоящие на недоходных должностях.
Середняки – семьи, в которых и муж, и жена состоят на военной службе; люди успевшие послужить за кордоном.
Богатые – большей частью командиры соединений; начальники складов из числа прапорщиков, начальники служб, работающие с материальными ценностями.
Прописная истина – нехорошо считать деньги в чужом кармане. Только народ от голодной жизни дотошный стал сверх меры. Да и на фоне всеобщего обнищания слишком бросается в глаза выпендреж имущих. Задаются служивые вопросом «откуда?». При  почти равных окладах, равных условиях существования: откуда достаток небывалый?
   - Жить уметь надо, - усмехаются счастливчики.
Завидное умение в наши дни. Часто думаю, почему - бы полковнику Фомину не поставить в штабе огромный щит, по типу «застойных» досок почета передовиков. Пусть армия знает своих героев в лицо. Помимо самого начальника гарнизона, его приятеля и подельника Киманко достойным образцом «как надо жить» стал бы капитан Полежаев – начальник вещевой службы. Неоднократно ходивший под следствием, изворотливый капитан откупался. Какой заезжий ревизор устоит перед лётной меховой или кожаной курткой. За пять лет службы Полежаев создал прочный тыл: дом - полная чаша, автомобиль - иномарка, навороченная видеотехника и бытовая техника самых престижных фирм. Жена, похожая на маленькую скукожинную обезьянку, наряды меняет по два раза в день. Капитан - обеспеченный человек, чего и не скрывает. В какой-то мере это единственное, чем он может гордиться. Так-как по природе Полежаев туп, его мозг работает в пределах тех шмоток, коими он распоряжается.


Однажды довелось пообщаться с ним в неформальной обстановке.
По субботам мы регулярно собирались на посиделки с Чеховыми. Замполит был начальником моим и Ярославцева, его жена телефонистка Светлана – ближайшей подругой.  Не помню, по какому поводу попал Полежаев в нашу теплую компанию. Скорее всего, просто забрел на огонек.
В военных городках, случайно зашедших гостей, не принято было выгонять, их приглашали к столу. Капитан сидел за столом молча, слушал наши, в его понимании, странные беседы о музыке, литературе, прочем нематериальном. Было видно, гость скучает. Чтобы его расшевелить, Андрюха Чехов задал вопрос о новой армейской форме. Здесь начвещу не было равных. О майках, трусах, ботинках, он мог говорить часами. Незаметно перешел к своей сытой жизни:
   - Вот вы все жалуетесь, денег мало. Крутиться нужно! Я кручусь – на хлеб с маслом хватает. Завидуют мне многие, а вы знаете, как я живу, особенно накануне ревизий. Ночи не сплю, не ем, не пью.
Оно и, похоже, Полежаев толстый как колобок – от недоедания, недосыпания.
   - Раньше жил с оглядкой, нельзя при моей должности достаток показывать. Сейчас проще – времена другие. Вещи стали покупать, каждую неделя с Ленуськой - женой ездим в город в ресторанчик. Да всякий раз в новый, так сказать, составляем представление обо всех культурных точках.
Света Чехова под эти разглагольствования встает из-за стола, выходит в кухню. Прикрыв дверь в комнату, где продолжается монолог о способах извлечения нетрудовых доходов, иду следом. Подруга сидит в кресле, откинув голову вверх, дабы стоящие в глазах слезы не пролились ручейками, не испортили макияж, а может, не хочет, чтобы я увидела ее печаль.
   - Светлана, что ты здесь одна, пойдем в комнату, не тоскуй.
   - Сейчас приду, - голос срывается. Еще минута – разревется. Не успокою.
   - Свет, в самом деле, возьми себя в руки. Не кисни.
   - Боже мой, я жена майора, по дырам этим с ним езжу тринадцать лет. На хлеб денег не хватает, а Полежаев по ка-а-ба-а-кам,- все рыдает в голос.
   - Светочка, тише, тише. Успокойся, неудобно же! Прекрати истерику, - увещеваю женщину.
   - Не хочу! Не прекращу! Вор Полежаев, вор! Со своей макакой по кабакам шастает. А я молодая, красивая, что я в жизни видела, кроме занюханных гарнизонов? Чем макака лучше меня?
   - Не лучше, ты лучше. Только успокойся.
Вихрь чувств стихает.  Светка размазывает по щекам слезы вперемешку с тушью.
   - Ведь Полежаев на наши деньги жирует. Там рубашку, там ботинки кому недодал. Продал потом их на сторону – процветает. А я китель не могу два года получить, - похоже успокоилась, начала здраво рассуждать.
 Я даю подруге зеркало, помогаю привести себя в порядок.
   - А про китель мы сейчас у Полежаева спросим, может, пообещает по пьянке. Завтра не отвертится – пойдешь и получишь, - заверяю Чехову.
Возвращаемся со Светланой к мужскому обществу, сразу беру быка, вернее начвеща, за рога:
   - Сергей, помоги, Светке нужен китель повседневный, размер 46.
   - Нет на складе!
   - Сергей, ты прикажи пусть твой прапор Зуев поищет, вдруг, где и завалялся, размер-то небольшой – не очень ходовой, - клянчу я.
Полежаев, молча что-то соображает. Ход его мыслей мне знаком.
   - Сергей, пойми, не может же Светлана  постоянно у всех брать форму напрокат. Особенно во время комиссий, ведь и не дает никто. Поищи на складе, а. Мы с тобой рассчитаемся.
   - Ладно, там видно будет, - вальяжно развалившись в кресле, милостиво пообещал Полежаев.
К слову сказать, начвещ обещание свое сдержал.


Благословенная пора для капитана Полежаева - конец лета. Начинается миграция военнослужащих, «замены».
Перед тем как уехать к новому месту службы, вояки должны подписать обходные листы. Вот тут-то «золотое дно» начвеща.
Механизм обогащения прост. Военнослужащий помимо подписи в обходном листе получает от вещевой службы аттестат, в который заносится довольствие, то есть обмундирование, полученное отъезжающим за определенный период. Этот документ выдается, с тем чтобы, скажем, офицер или прапорщик не смогли вторично получить что-либо из вещей в новой части.
Хитрая голова капитана придумала, как использовать ситуацию. Вначале робко, среди особо проверенных отъезжающих, начвещ заикнулся: мол, могу выдать чистый вещевой аттестат, будто ты в нашей части шмотки и не получал. Желающие нашлись. Только идиот откажется от лишней меховой куртки, когда ее цена на рынке - баснословная. Не хочешь лишнюю куртку или ботинки, можешь по приезду в новую часть получить взамен вещей компенсацию. Такса у вещевика небольшая – 1,5 тысячи рублей. Через некоторое время Полежаев поставил  бизнес на поток,  отъезжающие шли косяком. И надо же было случаю вмешаться в успешное коммерческое предприятие.
Стоял август, большинство постоянных работников вещевой службы находились в очередных отпусках. Полежаев пожаловался начальству: работы невпроворот, он один – как в поле воин. На подмогу капитану прикомандировали со склада Жанну Азарову.  Здесь еще новая беда: послали начвеща в незапланированную командировку. Очень не вовремя! Наскоро объяснив Жанне как работать с документами, отбился от жаждущих незаконных аттестатов, дескать, вернусь - всем все сделаю. Уехал.
Тут-то все и произошло. Жанна совершенно не умела отказывать людям. Пошли ходоки с шоколадками, конфетами, шампанским, просто добрым словом.
Вернувшегося из командировки начвеща,  несколько удивило полное равнодушие отъезжающих к «аттестационным» делам. Выловил в коридоре одного из бывших страждущих:
   - Ну, что же ты не заходишь. Я выписал тебе чистый аттестат.
   - Зачем заходить-то? Я уже завтра уезжаю, контейнер отправил. А аттестат, спохватился, еще на прошлой неделе получил. Жаннка выдала.
У Полежаева перехватило горло, только и смог выдохнуть:
   - Чистый?
   - Чистый, чистый.  Главное - бесплатно.
   - Вот дура! Вот стерва! – негодовал капитан.


Подчиненным и ближайшим приятелем Полежаева был прапорщик  Витя Зуев – начальник вещевого склада.  Делали они одно дело «обували и одевали» военнослужащих. К Витюше на склад без презента – соваться бесполезно. На все вопросы народных масс, наивно полагающих, будто начальник склада им что-то должен, следовал ответ:
   - На складе ничего нет.
Иногда прапорщик, пребывая в благодушном настроении, спрашивал у очередного визитера:
   - Тебе что нужно, рубашка повседневная? Какой размер?
   - Пятидесятый. – В надежде отвечал проситель.
   - Пятидесятого размера – нет. Вообще ничего _ нет.
Разговор протекал в ином русле, если вояка, идя в Витенькину вотчину, запасался подарком. Подходил любой товар – прапор страдал приступами жадности. Брал спиртным, хорошими консервами. Однажды мой Женька, для того чтобы получить причитающуюся ему шинель сволок Зуеву старый телевизор. Тащили офицеры подержанные приемники, магнитофоны, фотоаппараты, не хотелось им на очередном строевом смотре, да перед окружной комиссией представать обшарпанными и неухоженными. Приказ командира « выглядеть, соответствовать», опять же не отметешь. Не объяснишь отцу - командиру: нет, мол, на складе то одного, то другого. Фомин не поверит, ведь для него у Витеньки есть все.


С подобным порядком вещей я столкнулась как-то раз сама. За два года службы из причитающегося обмундирования, смогла получить лишь «мабуту», полевую форму песочного цвета и не моего размера. Долго ходила за прапором, уговаривала выдать полагающийся китель с юбкой и рубашки. На все следовал один ответ:
   - Нет на складе!
Я прекрасно знала – Зуев врет. Два его пацана-близнеца, учащиеся с моим Тимкой в одном классе, были обмундированы по всем правилам Российской армии: от нательного белья до летных курток и высоких ботинок, предмета зависти не только детворы мужского пола, но их пап.
Нашла у нас с Витькой коса на камень. Я принципиально считала: за свое кровное тряпье ничего ему не должна, он думал иначе. На склад ходить- клянчить бросила, тем -более мой непосредственный начальник замполит Чехов не настаивал на ношении формы. Скорее наоборот обожал, если я появлялась в кабинете в короткой юбке или экстравагантных штанишках.
Но как-то по весне грянул гром. С вечера комбат предупредил: утром в части ожидается высокая комиссия и соответственно строевой смотр.
   - Офицеры должны явиться побритыми, подстриженными, никак волос на погонах. А милые дамы при кителях. И чтобы без самодеятельности, - Киманко угрожающе поднял брови и пообещал наказать тех, кто проигнорирует приказ.
На моей памяти уже бывали подобные мероприятия – выкручивалась, брала форму у подруг, находящихся в отпуске. В данной ситуации перебрала всех знакомых, бесполезно. У приятельниц  по одному комплекту проклятущей форм, занять не у кого, всем нужна самим.
Вечер. Пришел домой Евгений, он в курс моих дел, виделись в штабе.
   - Нашла? – спрашивает муж.
   - Не-а! - безразлично отвечаю. Господи, как же надоела эта суета.
   - Что делать собираешься?
   - Пойду в том, что выдал Зуев.
   - Да ты что! Это же полевая форма, не повседневка, и размерчик 48, великоват будет–   утонешь.
   - А, плевать! Пусть им же хуже будет. Штанов побольше поддену вниз, рукавчики подогну и вперед.
   - Нет, ты серьезно? – Женя озабочен, знает, если я упрусь – не переубедить.
   - Вполне! Дашь свою тельняшку напрокат?
   - Дам. Нет, ты серьезно, так и пойдешь? – не может поверить Ярославцев.
   - Тебя это шокирует?
   - Влада, а может тебе заболеть? – ищет выход из положения
   - Может сразу уж, и умереть, - я начинаю психовать. – Не делай проблему из ничего. И вообще, оставь меня в покое.
Со злостью устанавливаю гладильную доску – глажу свое песочное недоразумение.
На следующий день, к девяти утра пробираюсь при полном параде в часть. Евгений, обычно идущий на службу вместе со мной, на сей раз, не вынеся такого позора, ушел раньше. Мой вид действительно комичен: песочный штаны подвернуты в три слоя, заканчиваются, или скорее начинаются где-то на уровне груди, ближе к шее. Чтобы данное безобразие не спадало, подвязала их шнурком, но помогло плохо. Длинная армейская куртка свободно спадает до колен, рукава тоже подвернуты. Завершают туалет неуставные кроссовки, тельняшка Евгения и единственное, что подходит по размеру - кокетливое кепи.
Строимся на плацу, стараюсь встать в последнюю шеренгу, на глаза начальству попадаться нет желания. Замполит меня уже видел – ничего не сказал, но Чехов свой человек – нужды подчиненных понимает правильно.
Перед строем появляется комбат Киманко:
   - Товарищи офицеры, прапорщики, женщины. Вы знает, что в части работает сегодня комиссия. Поэтому просьба и приказ: по штабу праздно не шататься, быть на рабочих местах. На обед раньше времени не уходить. Все остальное по распорядку.
Фу, кажется, миловало. Сейчас побазарит и разойдемся. Но нет! Сказав еще несколько напутственных фраз, комбат решает бросить более пристальный взгляд на своих орлов и орлиц. Обходит строй. Самое время отползать. Делаю попытку приблизиться к стоящим невдалеке деревьям.
   - А это что такое? Что это такое, я спрашиваю? Я обращаюсь к Вам старший сержант Ярославцева, – заметил, - Что у вас за вид охламонистый. Вчера русским языком было сказано, что форма должна быть повседневной. Чего это вы нацепили, маскарад устроили! Взрослый человек,  а в голове черт знает чего. Это а-р-м-и-я, а не концерт сатиры и юмора!
   - Но, Вы сказали придти при форме, не уточняя какой именно, у меня другой нет – только такая, - перехожу в наступление.
   - Меня это не интересует! Мы ждем комиссию…
   - У нас на неделе по пять комиссий бывает, надоели уже. И вообще, встречают по одежке, а провожают по уму, - наглею я.
Строй заходится от хохота.
   - Так…! - Киманко багровеет. - Убирайтесь отсюда – позор батальона. Убирайтесь, чтобы я Вас не видел!
   - Куда убираться - то? – наивно осведомляюсь я
   - Куда хотите.
   - Ну, тогда я домой, пожалуй, пойду.
Под насмешливые взгляды сослуживцев пересекаю плац и плетусь, поминутно поддергивая спадающие штаны, в сторону городка.
За ужином Евгений спрашивает:
   - Что, влетело по первое число?
   - Прямо таки! Поблагодарили за службу.
   - Слышал я, как комбат тебя на весь плац благодарил, - издевается муж.
   - Все едино. Зато теперь как комиссия большая приедет, могу на службу не ходить - не в чем.


Помимо тех, кто нас обувал и одевал, есть еще те, кто по долгу службы обязан – кормить. Кормили год от года все хуже и хуже. Пайковой, перемороженный минтай, именуемый в народе «минтаем в шоколаде» большей частью сразу со склада (полученный на паек) перекочевывал на местную помойку, на радость ее постоянным обитателям - бомжам.
Нередки стали случаи отравления некачественными продуктами. Армия как рачительная скупая хозяйка, экономя средства, закупает что подешевле, и как следствие, – похуже. В последнее время паек вообще по три - четыре месяца не дают. А есть что, или нет на складе - одному Богу известно. Простые смертные на продовольственный склад не вхожи, отоваривают их, не отходя от входа. Как-то несколько лет назад был случай: ограбили склад. Вызвали, как полагается военного дознавателя, составить акт, что исчезло. Так тот бедняга потом долго удивлялся:
   - Надо же тридцать килограмм окорока пропало, пять коробок шпрот, балык, масло оливковое. Надо же, что у нас на складе имеется!
Да, есть. Но, как говориться: не про нашу честь. Есть рыбка красная, крабы, привезенные начальником гарнизона из своих коммерческих вояжей, приготовленные на продажу, а пока до лучших времен хранящиеся в мощных складских холодильниках.
   - Мой вчера принес на паек три мешка картошки. Один выкинули – переморожена, - жалуется знакомая. - Октябрь на календаре. Они бы еще по снегу поехали заготавливать картофель.
   - Не переживай, ведь два-то мешка осталось, перезимуете на макаронах, - успокаиваю приятельницу.
От безвыходности хочется смеяться и шутить. Вероятно – это признак психического расстройства, либо особая защита от оного.
В магазинах пусто, впрочем, как и в карманах – деньги и паек дают от случая к случаю. Раньше, чтобы затоварить холодильник за продуктами ездили в город. Сейчас слишком накладно, такие поездки - не по карману.
Встречаю на улице начальника склада.
   - Рома, когда паек будет, - чувствую, ему надоели вопросы такого плана. Ничего – пусть терпит.
   - Не знаю, может на той неделе, может - через неделю. Может - вообще не будет, - обнадежил. Спасибо.
 В отличие от близких по благосостоянию вещевиков прапор Рома Зайцев не выпячивает свой достаток. Иногда при общении с ним складывается мнение: равный среди равных. Ан нет, Зайцев скупает «зеленые», копит на квартиру в Киеве, отсюда и скромность, доходящая до аскетизма. Вообще он парень неплохой, с ним можно договориться, не бесплатно конечно, главное ласково подойти и всплакнуть на предмет тяжелой и голодной жизни.


В арии воровали, воруют, и будут воровать. Чаще всего такие деяния благополучно сходят с рук. В войсках всегда все было в порядке, никто не хотел огласки. Чтобы за преступлением последовало хоть минимальное наказание, требуется огромное ЧП, которое невозможно скрыть от вышестоящего (окружного) командования. Как это произошло с начальником службы вооружения батальона Генкой Комаровым.
Молодым лейтенантом Комар залетел в наши края. Поселили его с семьей в одной квартире с пожарным Юриком Дурневым. При всем том, что Дурень был резко положительным и старался вести здоровый образ жизни, с соседями ему явно не повезло. Молодая парочка то чесотку где-то в нашем закрытом городке умудрится подцепить, то еще какую заразу.  Кроме того, лейтенант молодой без бдительного ока училищного командования и вдали от родителей резко покатился по наклонной, ни дня не проходило без выпивки и гостей. Денег на веселую жизнь и покупку пеленок, распашонок явно не хватало, расходов было больше чем доходов, да и доходы эти задерживали. Геннадий искал выход из сложившейся ситуации  и кажется, нашел.
Встреча нового 1995 года стала, наверное, одним из самых грустных праздников для жителей «О».  Обещанную зарплату к Новому году не дали. Расчеты, что на паек получим мясо и хоть так разнообразим и украсим наш скудный стол - не оправдались.
Аккурат 31 декабря Рома Зайцев отвесил нам по норме минтай, а вместо говядинки, или хотя бы тушенки, отоварил шестнадцатью банками перловой каши с мясом. О подарках чадам и домочадцам можно было смело забыть. Те крохи, кои завалялись в карманах, решили направить на фрукты, конфеты для детей и горячительное - для взрослых.

Подруга Светлана Чехова - настоящая офицерская жена, умеющая находить выход из любого положения, чистила картошку, вырезала в ней дырки и фаршировала это произведение кулинарного искусства  пайковой кашей.
Как назло, наш прежде убогий военторг ломился от деликатесов. Ходили туда на экскурсию, ничего не покупая.
Только Генка Комаров бегал по нескольку раз в магазин, возвращался с туго набитыми сумками. Скатался летёха и в город, прикупил жене в подарок шубу из волка и кучу мягких игрушек гигантского размера для младенца.
Ходили разговоры: Генкины родители спонсировали молодой семье праздник, но в это верилось с трудом. Уж больно невзрачный и обшарпанный приехал Комаров к своему первому месту службы, и явно на отпрыска миллионера не тянул.
Причина Генкиного рождественского богатства выяснилась в начале марта.
После выходных по случаю Женского дня мы лениво тащились на службу.
В штабе офицеров и прапорщиков ждал сюрприз в лице следственной бригады военной прокуратуры и фэсбешников. Несколько кабинетов было опечатано.
А произошло следующее: в декабре лейтенант Комаров умыкнул с подведомственного ему склада несколько гранат. Штук пять продал на сторону. Один из этих снарядов впоследствии  в своих разборках использовали местные рэкетиры, бросив в окно частного предпринимателя. По номеру на ручке установили, что поставщиком «адской машинки» стал склад вооружения нашей части.
Следствие шло два месяца, Генку держали в  изоляторе в городе, привозя на следственные эксперименты в «О» худого, несчастного и в наручниках. Вызывалось близкое окружение лейтенанта, делались обыски у приятелей. Часть боеприпасов нашли в комаровской квартире - под ванной. Еще часть гранат собрали по друзьям Комарова. Оказалось, была у него такая фишка: в качестве новогоднего подарка, чтобы не тратиться, своим гостям вручил по гранатине. Круто!
Городок с нетерпением ждал вынесения судом приговора, гадали, во сколько лет встанет Генке его проделка.
Но радетелей за справедливость постигло разочарование. Комаров оказался действительно не так прост, у него отыскался какой-то троюродный  или четвеюродный дядя, занимающий высокий пост в Министерстве обороны в Москве. Летёху отмазали, дав пару лет условно, и естественно уволили из рядов Вооруженных Сил.

               

                Ваше сиятельство               


Забав в «О» у народа немного. Ну, понаблюдали за катавасией с Генкой, людей больших, приехавших из города, посмотрели - разговоров впоследствии на долго хватило.  В обычное же время городок - летом жил походами за грибами и ягодами, до тайги метров 200 и сразу собирай дары лесные. За час можно набрать не одно ведро крепких подосиновиков, если повезет и белых.
В жару народ, обвешанный сумками с провизией и малыми детьми, стремился к речке, правда, обилие комаров, слепней и мошкары не давало оторваться на всю катушку. Возвращались из воскресного похода потные и покусанные, потом еще неделю истово чесались.


Зимой у жителей «О» существовало одно развлечение - чтение затрепанных до дыр, взятых в библиотеке детективов, любовных романов.
Часто ходили в гости, пели песни под гитару. Хорошо если в компании присутствовал мастак, владеющий этим инструментом.  Несколько лет назад имелось еще одно развлечение – кино в клубе, но в последнее время крутили лишь познавательные фильмы, патриотической направленности для солдат.
Те, кто побогаче, как начальник гарнизона, начвещ Полежаев катались на своих автомобилях за впечатлениями в город. Те, кто победнее развлекались сами, как могли. Кто-то находил удовлетворение в рюмке с горячительным. Иные, в том числе начальник клуба мой Ярославцев, занимались творчеством,  периодически появляясь на краевом радио и в эфире кабельного телевидения. Мой благоверный тратил огромные деньги на запись невиданных в ту пору профессиональных фонограмм своих песен – мечтал поехать на конкурс солдатской песни в Москву.  Все эти «засвечивания» можно считать жалкими потугами в сравнении с событием, которое надолго нарушило спокойную жизнь «О».


К нам приехала  съемочная группа краевого телевидения. Почти все жители «О», волей или неволей, стали участниками массовки. Взрослых киношники заставили чинно разгуливать парами по единственной улице городка. Дети, самые привлекательные естественно, получили приказание  бежать по полю навстречу камере с одуванчиками в руках. Затем шло интервью, из-за которого, собственно говоря, и случился весь переполох. Главной фигурой пятнадцатиминутного фильма стала бывшая жена командира роты связи капитана Ермилова – Елена. Носатая, сутулая, носящая очки, она не страдала комплексами неполноценности и не испытывала недостатка в сиюминутных кавалерах. А хотелось чего-то «большого и светлого», да и дефицит впечатлений в последнее время имел место.
Своего первого мужа плечистого, рослого, голубоглазого красавца Леночка застала в недвусмысленной ситуации с соседкой. Происходили эти события в 1987 году, эскадрилья в полном составе вылетала в Афганистан, Ленкин муж в том числе. Огорчать экстренным разводом вертолетчика, отправляющегося на боевое задание, она не стала, писала ему полные нежности письма. Однако, как только герой вернулся - ребром поставила вопрос о разводе. Муж, поступив в академию, навсегда исчез из Ленкиного поля зрения, то что «бывший» жив, знала по регулярно поступающим немаленьким алиментам на ребенка. Наслаждаться вновь обретенной свободой Елена не планировала, а тут и случай подвернулся вновь выйти замуж. Да еще какой случай!
Некогда, еще молодой девушкой Леночка отдыхала у бабушки в Ленинграде, по соседству  в одном подъезде жил мальчик - ровесник Дима Ермилов. Молодые люди подружились, ходили в кино, гуляли. Димка заканчивал какое-то военное училище и, соблазнившись молодой провинциалкой из Сибири, сделал ей предложение. Елена совсем не так представляла своего будущего избранника. В ее представлении достойную партию мог составить интересный, даже красивый мужчина. А Димка, помилуйте, выходить за него, хоть и коренной ленинградец, но какой-то он обычный – совсем не то, что нужно. Курсантик переживал, будучи домашним мальчиком из хорошей семьи, лил слезки на плече у родительницы.
   - Значит не судьба, - утешала мама, а в тайне радовалась, мечтая найти более подходящую пару - жительницу северной столицы.
 И вот несколько лет спустя, разбежавшись со своим «красивым и достойным» высокого полета, в маленьком «О»  в магазине Леночка случайно встретила друга юности.
Сам  Дмитрий попросился служить в наш отдаленный гарнизон, или так фишка легла - никто не знает. Стоит ли говорить, сколько радости испытали встретившиеся.
Дима Ермилов до сих пор помнил далекое лето 1981.
Елена устала жить на одни алименты, свою зарплату вольнонаемной Российской армии деньгами назвать было трудно. С приходящих - уходящих любовников много ли возьмешь?
Дмитрий сказал Елене, что его давнее предложение руки и сердца остается в силе, на что получил долгожданное согласие. Удочерил девочку.
Новобрачная недолго пробыла примерной женой, за время безбрачия привыкла к вольному образу жизни. Как прежде меняла друзей - любовников, нисколько не стесняясь показываться с очередным офицериком, да помоложе, на танцах в клубе.
Ермилов на проделки жены закрывал глаза, на уколы соседок:
   - Твоя-то опять с молодежью на дискотеке тусовалась. Все в темный уголок лейтенантика какого-то тащила.
Мужественно отвечал:
   - Что ж еще делать в нашей дыре красивым женщинам, театров - нет, ресторанов - нет. Нужно же как-то развлекаться.
Она развлекалась – он убирал квартиру, готовил обед, занимался уроками с ребенком. Порой доходило до смешного:
Сидим на работе в штабе. Конец недели, конец рабочего дня.
   - Опять погода испортилась, - сетую я, - собиралась постирать форму мужа. Постираю - вдруг дождь пойдет , сколько сохнуть будет!
   - Счастливый твой муж, - вздыхает зашедший по делам в наш кабинет Ермилов, - а я вот сам свои вещи стираю, да и дочкины тоже.
Жаль его: умный, хозяйственный, только пить начал – сломался.
   - Дим, почему вы ребенка еще одного не заведете? – задаю невинный на первый взгляд вопрос.
   - Влада, ты же знаешь, Леночке нельзя рожать, у нее очень больное сердце. Какие могут быть дети?
Знаю прекрасно, весь городок «О» знает. Один ты, бедненький слепой и глухой.
Сменив столько мужиков, не брезгуя спиртными напитками и не выпуская сигареты изо рта, другая «сердечница» давно бы уже откинула ноги.
Димка жил, не замечая ничего вокруг. Постепенно дошло до того, что ему стали отказывать в ночлеге. Приют и он, и малолетняя дочь - Аленка находили у друзей и сослуживцев. В то время в родной квартире Елена веселилась с очередным хахалем. Кто знает, как долго команд роты связи продолжал бы цепляться за совместную жизнь с Ленкой, если б не счастливый случай. Ермилова перевели служить на далекую Камчатку, жена с ним не поехала, предпочла развестись. Дочь Аленку  водворили на поселение к бабке.
Теперь Елене опять ничто не мешало жить в свое удовольствие. Тревожило одно:  запавший в душу, новый воздыхатель младший лейтенант Стас Самарин охладел к подруге, стал избегать ее общества. Не помогало ничего: ни вкусные обеды, приготовленные ухоженными, не знавшими труда леночкиными руками, ни хороший ежевечерний коньяк.
По натуре Ермилова была неплохой актрисой, и надо сказать, времена способствовали расцвету ее дарования.
В те годы газеты и журналы, в погоне за сенсацией, на бескрайних просторах России стали выискивать отпрысков знатных фамилий и печатать интервью с ними. Елене как-то попался на глаза старый номер газеты «Аргументы и факты», где публиковалась заметка о потомках графа Орлова. Женщина решила: а почему бы и нет? Ее девичья фамилия – Орлова.
На следующий день Ермилова – Орлова проснулась с графским титулом. У Леночки открылся дар прозрения, вспомнила всех родовитых родственников до десятого колена. Чтобы придать значимости событию и посвятить в него непосвященных, написала письмо на краевое телевидение. Падкие на сенсацию работники голубого экрана не замедлили появиться.
Городок «О» «стоял на ушах». Под руководством съемочной группы дети с одуванчиками в руках бежали навстречу солнцу, взрослые чинно гуляли по единственной улице. Новоявленная графиня восседала перед телекамерами, демонстрируя фамильные драгоценности: массивную золотую цепь, серьги, многочисленные кольца и перстни с камнями.
Тайна Ермиловско - Орловского титула и «золотого запаса» стала известна через несколько дней. Леночкина подруга, обидевшись, что ее не пригласили на съемки, хотя бы на роль второго плана, пришлось довольствоваться массовкой - шляясь туда-сюда, поведала соседям:
   - Не фамильные эти драгоценности. Мое золото, в антикварке в Киеве покупала. Вот вам истинный крест, - обиженная крестилась, дабы у слушателей не возникло сомнения в ее правдивости.
Но передача уже ушла в эфир, опровержения на телевидение никто давать не стал. Жители смогли поглазеть на себя во всей красе, некоторые даже сделали видеозапись момента. У тех, кто в кадр не попал, осталась обида на оператора и режиссера. Негодовали и по другому, более праведному поводу: липовую графиню Орлову по телику показали, а настоящего князя Милославского обидели.
В «О» действительно такой проживал. Был он личностью тихой и незаметной. За славой не гнался - работал сантехником, часто говаривал:
   - Прадед имел заводы в Сибири. А я вот чужие толчки чищу. Судьба такая! Кто-то должен и это делать.
Благодаря произошедшим событиям, Ленка стала известной не только в «О», но и во всех окружающих рабочих поселках и деревнях. Неверный, ветреный Стас Самарин, завороженный непростым происхождением подруги, вернулся к ней и зарегистрировал брак.
У четы родилась титулованная дочь. Будут ли сиятельные отношения прочными, Бог ведает.

               

                Любовь замполита


Должность майора Чехова давно уже официально называлась «заместитель командира батальона по работе с личным составом», но так длинно майора редко кто именовал, все больше по старинке – замполит.
В его обязанности входило бдить за моральным климатом в коллективе. Самой большой группой подчиненных являлись солдаты срочники.  Серьезных проблем они не доставляли. Не знаю, как в других гарнизонах, но в нашем, в начале – середине 90-х имели место только единичные случаи дедовщины. Да, в общем, делить бойцам было нечего, в нашу дыру деток богатых родителей не посылали. Естественно гигантских денежных переводов и богатых посылок с провизией бойцам ждать не приходилось.
Помню, Чехов заставил меня вскрывать письма бойцам от родственников и друзей, чтобы негативные новости не настигли служивых, идущих в караул и наряд (имели место самоубийства в других гарнизонах из за неустойчивой психики солдат). Открыв очередное письмо и обнаружив пятирублевку, я чуть не расплакалась. Тогда зарплата у офицеров исчислялась сотнями. Бабушка из деревне, где колхоз приказал долго жить, посылала такие крохи внуку, извиняясь, что не может послать больше, - сами еле сводят концы с концами.


Бывало, солдаты ударялись в бега, гонимые тоской по дому, выходили из гарнизона и шли, куда глаза глядят. Тогда батальон поднимали по тревоге и беглецов разыскивали. Как правило, они далеко не уходили: на сотни километров вокруг шумела тайга. Некоторые служивые действовали более хитро, предпочитали шастанью по таежным окрестностям, откосы от армейских будней всевозможными способами: писали в кровать; ели всякую гадость, в надежде попасть в окружной госпиталь и благополучно комиссоваться. Таких было в части немного, с ними замполит и проводил работу, направленную на поднятие сознательности и укрепление морального духа.


Мне работалось с Чеховым легко, доставала всего лишь его дурацкая мания: Андрей вечно все забывал и заставлял иной раз перепечатывать одну бумагу по несколько раз. Ругаться с начальником на эту тему было бесполезно. Чтобы уж совсем не ошизеть от такого сизифова труда у меня имелся свой секрет. Вернее маленькая тайна, в которую никто не был посвящен, существовала у майора. Я сумела ее разгадать – и сразу стало легче жить.
В очередной раз откомандированная в библиотеку, находящуюся в клубе на первом этаже казармы, я зашла в туалет: на полу лежал солдатик. Окликнула его – не отзывается. Решив не трогать бедолагу, чтобы не сделать хуже, отправилась в родной кабинет в штаб к замполиту.
   - Андрей Борисович, в туалете в клубе солдат лежит, - проинформировала начальника с порога.
В ответ тишина. Наверно, так и должно быть. Чехову по фиг кто, там в солдатском клубе валяется. Налила себе стакан чая, замполитский чайник только вскипел. Закурила сигарету.
   - Чехов, как ты думаешь, солдат -то почему в клубе в туалете валяется?
Опять ноль внимания, перебирает бумаги на столе, попивает чаек.
   - Ты завтра опять в клубе работай, а послезавтра придешь сюда, лекции по политучебе напечатать надо. – Дает распоряжение майор.
   - Ладно, - делаю последнюю затяжку, поднимаюсь со стула, снова обращаюсь к замполиту, уже чуть громче. – Андрюша, в туалете-то солдат лежит. Может, все же сходишь, посмотришь, что с ним. Я звала - не отвечает мне. А вдруг неживой.
Чехов подскакивает со стула, рывком распахивает дверь и в секунду исчезает из вида. До меня доходит - Андрюха плохо слышит, глуховат немного.
Впоследствии его глухоту я стала использовать для снятия своих стрессов. Озаботит он меня перепечатыванием в десятый раз одного и того же документа, причем, составленного неправильно по его вине. Рожи не корчу, сажусь за машинку и тихо пришептываю:
   - Ах ты, козел, придурок. Достал. Задолбало  каждый раз по десять страниц переделывать. – При этом мило улыбаюсь.
Андрей Борисович улыбался в ответ. И никаких тебе трудовых споров, конфликтов и обид.
Все так и шло бы своим чередом несложная, приятная во всех отношениях служба под началом Чехова. Праздники в компании с тем же Чеховым, его женой Светкой и еще одной общей подругой - телефонисткой Танюшкой и ее супругом Эдиком. Перемены пришли в одночасье. Сверху поступил приказ о расформировании полка, на его месте оставляли отдельную эскадрилью, наш батальон подвергся значительному сокращению.


В «О» началась эпоха сборов и отъездов. Люди паковали контейнеры, оставляли уютные, обжитые квартиры, привычный уклад жизни, уезжали в никуда: кто в распоряжение Московского, Ленинградского военных округов. Кто – на пенсию, хватит, послужили Отчизне. Уехали Маркины. Анюта Антонова с детишками подалась к родителям. Уехали ушлый Полежаев, глуповатый Дурнев, Графинюшка со своим Стасом. Уезжающих было столько, что командование приняло решение закрыть один четырехподъездный пятиэтажный дом. Недостатка в квартирах теперь никто не испытывал.
Из ближайших друзей первым мы проводили мужа телефонистки Татьяны Плехановой - Эдика.


Эдуард, в прошлом летчик, герой -афганец ехал недалеко – на повышение в штаб округа. Танька переживала, боялась отправлять Эдуарда одного, но поехать вместе с мужем не могла. На новом месте службы не было ни квартиры, ни работы, а последнее обстоятельство являлось самым решающим для Плехановой. Работа на телефонной станции стала единственным смыслом жизни бездетной Татьяны. Правда, на правах ребенка в этой семье всегда находился Эдик.
С самых первых дней брака Танюхе приходилось вылавливать его в различных компаниях, разгонять собутыльников, кататься за супругом по госпиталям. Причем, ранения афганец получил отнюдь не в боях с душманами, оттуда он вернулся без единой царапины. Серьезные травмы майор Плеханов приобрел, взрывая по пьяни чей-то, ставший ненужным хозяину, гараж. Не зная основ саперно-минерного дела, намудрил с взрывчаткой, вот ему и обломилось.
Эдик уезжал, Татьяна хоть и психовала, но у нее теперь появилась возможность хоть немного пожить спокойно, не видя проделок спутника жизни.


Почти следом пришел приказ Чеховым. Андрей, разочаровавшийся в авиации, шел служить в другие войска и сразу на новом месте получал звание подполковника.
Уезжали многие, легче назвать тех, кто остался. Не захотел покидать родные пенаты полковник Фомин, видно не все еще было растащено здесь и вывезено на продажу, а может, так решило вышестоящее командование, имеющее в «О» свой интерес. Остался комбат Киманко.


Место замполита в отдельном батальоне предложили Ярославцеву. Я не уговаривала и не отговаривала Женьку. Морока моему мужу на новом месте службы предстояла серьезная, как и ответственность за личный состав.
Мне предстояло искать новое место, должность кинорадиомеханика сокращали, да и солдатский клуб фактически прекратил существовать. Так я оказалась  в строевой службе роты, уйдя с головой в освоение нового и неизведанного, училась писать приказы, заполнять трудовые книжки гражданского персонала. Работу приходилось брать домой, на общение с немногочисленными оставшимися в «О» подругами совсем не осталось времени.


Татьяна заглянула к нам вечером, прошла сразу на кухню - любимое место сборищ. Водрузила на стол бутылку вина. Я поставила тарелки с жареной картошкой, молча поужинали, выпили. Плеханова попросила выйти Тимошку в комнату и плотно прикрыла дверь. Это так не походило на подругу. Не имея собственных детей, к моему сынуле и чеховским отпрыскам Таня сумела найти подход, живо интересовалась их детскими проблемами, задаривала ребятню дорогими подарками, при этом в общении с молодым поколением не допускала сюсюканья.
   - Влада, Женя, я зашла посоветоваться. Мы с Эдиком решили взять ребенка на воспитание.
Сказать, что я опешила, значит, не сказать ничего – я потеряла дар речи.
Несколько лет назад городок испытал бум усыновления. В те благословенные годы только семья, имеющая детей, считалась успешной. Особенно почетом пользовались многодетные семьи. Сами обладатели многочисленных чад шутили;
   - Зимой постоянно свет отключали, батареи еле теплились. Вот и... Короче, получилось так.


Иметь трех и более детей было выгодно, их родители и не стояли длинных очередей за продуктами,  получали дефицитные талоны  на шмотки в военторге. Им завидовали мамы и папы, у которых на иждивении находились один - два чада. И неимоверно - те, кто лишен радости материнства. Такие объезжали окрестных бабок - знахарок. И, в конце концов, истратив кучу денег на народные средства, вынуждены были брать крошек из приютов. Очереди на отказных деток  были огромные Но бездетным жителям «О» повезло, дочь прапорщика Коваля работала в роддоме и  благодаря ей в «О» появился с десяток новых жителей.


Случился как-то и казус с приемно - брошенными детками. Одному из прапорщиков выпало счастье продолжить службу в благословенной и сытой Германии. Жена прапора, имевшая двух крошек, на момент оформления документов оказалась сильно беременной третьим младенцем. Подсчитав в уме, какая куча марок уйдет на новорожденного, дама сочла третьего – лишним. До последнего дня беременности женщина отчаянно скрывала факт своего интересного положения, а когда пришел срок разрешения от бремени, прямо в родильном доме написала отказ от своей кровинушки. Девочку забрали в семью в близлежащий поселок, приемные родители в ней души не чаяли. А прапор вместе с женой, естественно, ни в какую Германию не поехал. Слухи о неблаговидном поведении пары дошли до командования. Оно побоялось, а вдруг семейство что-то похожее отмочит за рубежами Родины. Кроме того, папу с мамой-кукушкой пропесочили ни на одном собрании. Маманя, не долго думая, правдами и неправдами добыла адрес приемных родителей и еще долго мотала им нервы, всячески заставляя вернуть дитя в лоно родной семьи. Не добившись ничего, семейство быстренько настрогало еще одного отпрыска и попало в разряд уважаемых многодетных. К счастью, это был единственный случай. А, в общем, детей в «О» любили и своих и чужих.   
Но это -  в начале 90-х. На дворе стоял 95. При нашей сложной жизни мы завидовали  не многодетным, а тем, кто волею судьбы  был лишен подобных радостей. Честно говоря, я бы не то чтобы взять из детдома, родить не решилась. Татьяна ждала ответа.
   - Что ты хочешь услышать от меня? Если вы с Эдиком решили, значит, так тому и быть. В этом деле советов не дают. Конечно, Танюша, чем смогу - помогу.
   - Кроватку Тима отдадим, да и вещи кое-какие остались, - включился в разговор Ярославцев, - Не боись, Танюша, дети - это замечательно. А кого ты хочешь мальчика или девочку?
Напряженная Татьяна впервые за все время разговора улыбнулась:
   - Лучше, конечно, девочку. Для нее и приданое есть, - у Тани еще со времен службы заграницей, в надежде на наследника была собрана огромная коллекция детских вещичек, их она периодически к праздникам раздаривала малышам знакомых. - Но ведь нужно куда-то ехать, в органы опеки, справки собирать. Ты не могла бы со мной съездить, Влада? Одной страшновато.
Безусловно, я согласилась, мы отправились в органы опеки, где еще только успевшей открыть рот подруге, предложили сразу две кандидатуры: двухлетнего паренька и четырехмесячного младенца.


На смотрины сыночка Татьяна и Эдик поехали уже без меня, роддом, в котором находился мальчик, находился на самой окраине нашего района. Хоть и хотели будущие родители девочку, глянув на маленького Андрюшу, в одночасье решили для себя: «берем», уж больно он походил на Эдика.
Быстренько оформили документы, переименовав Андрея в Сеньку, младенчика привезли в «О». Отвыкшие от малых детей, к Плехановым пошли толпами гости с подарками, вещей натащили столько, что хватило бы на трех Сенек. От желающих понянчиться с хорошеньким голубоглазым мальчонкой, не было отбоя. Сеньке такое внимание было по барабану, привыкший к больничному одиночеству, он довольствовался многочисленными яркими игрушками, забавлял себя сам.
Через неделю после водворения нового жильца на новом месте приехали с поздравлениями Чеховы. Я радовалась встрече с Светланкой, Андреем, их ребятами Павлушей и Настей. Даже всегда злобный Чеховский кобель Атлант на этот раз вызывал приятные эмоции. Наш замполит, обожавший крохотных детей, активно включился в процесс ухода за мелким. Пока мы трепались и в десятый раз варили себе кофе на кухне у Плехановых, Андрей квохтал над мальцом как  заправская мама-наседка.


Из «О» Светка с детьми и псом уезжали без мужа и отца, новоиспеченный подполковник послал с женой рапорт своему вышестоящему командованию с просьбой предоставить отпуск по семейным обстоятельствам на десять суток.
   - Свои-то уже большие, а Андрюша так малышей любит. Да и Танюшке помощь нужна, ведь никогда не имела дела с новорожденными. Ты, Влада, помочь не сможешь – работа. Эдуард из города только раз в неделю приезжает. Пусть уж Андрей ей поможет, - говорила на прощанье Светка.
Десять дней замполит, не доверял заботы о малом никому: гулял с Сенькой, играл, менял, привезенные им и невиданные до этого в нашей дыре, чудо-подгузники.
Краткосрочный отпуск закончился, уезжая, подполковник составил молодой маме целый список наставлений по уходу за карапузом.


Спустя неделю после отъезда Андрея Борисовича я получила письмо. В конверте кроме маленькой записки, адресованной мне, лежал сложенный треугольничком, заклеенный листок. Это послание Чехов просил передать Татьяне.
Сердце подсказывало – нужно прочитать. Искушенная в приемах, использованных при копировании чертежей в университете: переворачиваешь табурет, кладешь на ножки стекло, снизу в качестве подсветки ставишь лампу, - весь текст виден как на ладони. Лучше бы я ничего не видела, не знала. Чехов в своем послании объяснялся в любви к Татьяне и Сеньке, собираясь уходить от Светки, рисовал перспективы совместной жизни с Плехановой. Нужно было решать, что делать с письмом. То, что я должна его отдать Таньке, вопрос не стоял, а вот стоило ли о планах подполковника извещать его вторую половину?
Пока пребывала в раздумьях, Чехов приехал опять вместе с посвященной во все Светкой. В этот свой приезд враждующие супруги поселились у нас. Вернее, Андрей Борисович с утра пораньше уходил к Татьяне, целый день занимался Сенькой, возвращался только к ночи. Светлана цеплялась за уходящего Андрея, падала ему в ноги с мольбой не оставлять ее, лила слезы, проклиная бывшую лучшую подругу. Я разрывалась между четырьмя огнями: Андреем, Светой, Таней и Эдуардом. Всех необходимо было выслушать, пожалеть, накапать Светлане в стакан то пустырника, то валерьянки.
Я молилась, чтобы все стало как прежде. Андрюха вернулся в семью, Татьяна осталась с совершенно неприспособленным к жизни Эдиком. И все мы вместе по-прежнему дружили и общались.
Рассудительнее всех оказался непрактичный Эдик. Он не стал ни во что вмешиваться, собрав вещи, уехал в город, предоставил решать жене с кем ей оставаться. Правда, дней через пять известил ее по телефону, что нашел  съемную квартиру и если Танюха желает остаться с ним, пусть пакует вещи.
Гости тоже стали собираться, так ничего не решив.
   - Света, может тебе ребенка родить, ты еще девушка у нас не старая. Андрей ведь не к Татьяне уходить собрался, неужели ты не поняла. На Сеньку он запал, - на прощанье увещевала я подругу.
   - Нет, Влада,  эта любовь, наверно, давно у них. Просто я ничего не замечала – не хотела замечать. А Сенька только ускорил дело. Пусть уходит Чехов, чего уж теперь. Переживем и это.
Чехов продолжал посылать полные любви письма. Татьяна - не отвечала, если звонил – бросала трубку. А спустя месяц, собрав самые необходимые вещи, остальное пока осталось в квартире в «О», подалась к Эдику.

               

                Наш любимый клоун

 
В «О» еще ждали писем от уехавших, скучали по ним, но появлялись новые персонажи. Появилась диспетчер по полетам Мариша Корабельникова.
В конце лета Киманко привел в строевую худенькую, почти прозрачную девчонку, лет пятнадцати на вид.
   - Вот тебе помощница, Ярославцева. А то ты вечно ничего не успеваешь. Оформи ее быстренько на работу, у нас, кажется, клетка слесаря свободна. Обучи всему, что сама умеешь, она девка грамотная, техникум закончила. – Отрекомендовал новенькую сотрудницу комбат.


Ксюшку Василий Егорович подобрал на трассе. Со спортивной сумкой через плечо девица, прослышавшая что в «О» требуются работники, топала в гарнизон и на свое счастье встретила комбата.  Егорович в тот день пребывал в благодушном настроении. Бледная, жалкая Ксюша напомнила ему дочь-студентку, скитающуюся по городским общежитиям и наезжающую к родителям только в каникулы. Дрогнуло комбатовское сердце: взял девчонку на работу и даже нашел квартирку.
Ксеньку действительно стоило пожалеть. Судьба с ней обошлась более чем немилосердно. Мама умерла от рака, когда девочке  шел четвертый годочек. Папашку за мелкое хулиганство посадили. Ребенка забрала к себе бабушка, причем,  не родная – мачеха отца. Папик ввязавшись на зоне в драку, получил удар ножом и безвременно скончался. Ксюха осталась у бабули. Закончила школу, поступила в техникум. В качестве подарка на пороге взрослости бабка отдала внучке ключи от двухкомнатной квартиры, оставшейся от родителей. И девушка начала самостоятельную жизнь.
На недвижимость в краевом центре нашлось много охотников, один из них и задурил голову бедной сиротке. Пока Ксюша мечтала выйти за парня замуж, дружок вынашивал свои планы. Однажды он предложил подруге обменять двухкомнатную квартирку на меньшую с доплатой, на эту доплату купить иномарку. Ослепленная любовью, Ксюшка согласилась без колебаний. Квартирный обмен состоялся.
На купленной машине дружок ездил полгода, затем разбил ее в хлам. Дура - Ксенька радовалась, что сожитель остался жив. Через некоторое время под давлением любимого была продана и однокомнатная квартира, приятель предложил переехать девушке в деревню, обещав, уж там-то обязательно женится на ней. Ксюша опять согласилась. Поругавшись окончательно с бабкой, уговаривавшей внучку  не делать глупостей, отбыла в деревню, где сняла избу.
Работы для парочки не нашлось, дружок заскучал, и однажды прихватив оставшиеся от квартирной сделки деньги, убыл в неизвестном направлении. Ксения ждала его. Когда стало нечего есть и нечем платить за жилье, покидала в сумку шмотки и отправилась, куда глаза глядят.
Заваленной выше крыши работой, мне некогда было проводить с девицей курс молодого бойца,  но девчонка отличалась сообразительностью, старалась въехать во все сама, правда, безалаберности у новой сотрудницы тоже хватало. Как-то Ксения круто подставила комбата.
Киманко никогда не прочитывал заранее предоставленные ему документы, если знал, о чем в них говорится.  Как-то раз перед праздником я заставила печатать Ксеню выписку из приказа на присвоение очередных воинских званий. Ксюня напечатав, отнесла бумагу комбату. Утром Киманко на построении стал зачитывать приказ:
   - Присвоить очередное воинское звание «старший прапорщик» - прапорщику Ху..у.
Моя машинистка, развив приличную скорость печатания, случайно стукнула на клавише с буквой «Х» стоящей рядом с «З».
Строй лежал от хохота. Киманко сразу после построения пришел наводить разборки в строевую. Пришлось взять Ксюшкины огрехи на себя. Мне, как жене заместителя командира, прощалось, то, что девчонке, случайно забредшей в наш гарнизон и зацепившейся здесь, не простили бы никогда.
После этого случая мы с Ксюхой, не смотря на ощутимую разницу в возрасте, стали подругами. Она больше не звала меня: «Влада Сергеевна».


Осень принесла новые перемены – увольнялся Василий Егорович Киманко. Благодаря крепким возлияниям здоровье комбата значительно пошатнулось. А последней каплей переполнившей чашу стала пьянка в бане: Васька любил хорошо попариться и одновременно хорошо принять на грудь. Из бани его увезли на «скорой» в госпиталь, где, всесторонне обследовав, сочли не пригодным для дальнейшей службы.


Батальон замер в тревожном ожидании нового командира. Знали: хорошего не пришлют – сам не поедет, в сдыхающий, бесперспективный для дальнейшей службы гарнизон.
Новый батяня - комбат прибыл в последний рабочий день недели – пятницу. Пришел на построение и сразу огорчил личный состав.
   - В субботу работаем, в воскресенье работаем. Подготовьте всю документацию по своим службам. Хочу со всем познакомиться.
Приехал командир откуда-то из столиц, ползли упорные слухи, что наш «новый» в чем-то провинился, вот его и сослали на край света.  В «О» он временно, ждет место в штабе округа - хоть и провинившийся, но «птица высокого полета».
В выходные все службы батальона принимали бои местного значения. Комбат вместе с Ярославцевым ходил по кабинетам и выискивал недостатки в работе. Досталось всем. Служивший исключительно по столицам и заграницам, новый начальник страдал занудством и педантизмом, придирался к каждой запятой и точке в документах.
Злые на язык подчиненные быстро придумали комбату кличку «новая метла». Мы с Ксюшей для краткости и конспирации окрестили его «клоун» - звали новоиспеченного командира, как и руководителя театра «Лицедеи», - Вячеслав Полунин.
С приездом Полунина батальон стал забывать, что такое выходные. Если раньше мужикам случалось работать по воскресениям,  женщин сия участь миловала. Понятие «женщина» для комбата не существовало. Мы все были солдаты.
В ночь- полночь Ярославцев,  мог заявиться домой, вытряхнуть меня из теплой постели, запихнуть в командирский газик и отвезти в штаб, готовить документы для какого-нибудь очередного аврала.
Жены батальонных роптали. Не роптала, привыкшая к постоянному отсутствию мужа, супруга Полунина. В общем, пока супруга налаживала комбату надежный тыл, почти двухметровый сорокалетний красавчик начал пользоваться бешеной популярностью у гарнизонных дам. Молодые и старые, холостые и замужние мечтали раскрутить его на легкую интрижку. У кабинета Полунина всегда толпилась небольшая очередь из особ женского пола: кто приходил по делу, а кто с глупыми вопросами – лишний раз построить глазки Аполлону.
Новый год Ярославцев встречал в казарме. Пришел часа в два ночи, выпил стопку водки, быстро зажевал бутербродом и отбыл на кочегарку, поздравлять солдат и контролировать их трудовые порывы.


С комбатом мой замполит стали неразлучны: постоянно совещались, ездили что- то добывать для городка и части. Они как-будто нашли друг друга. Оба обожали устраивать проверки и нервировать личный состав.
Больше всего «наш клоун» зверствовал в отношении строевой. Мы с Ксюхой пахали как папы Карлы, но комбатушке все не нравилось. Рабочий день нам сделали длиннее, чем у кого бы то ни было. От такой службы впору было завыть волком.
Как-то в пятницу комбат, отправив своего дружочка  майора Ярославцева в командировку, заскочил в строевую и по привычке начал нас строить.
   - Я не понял, почему Вы не подготовили список заступающих в караул на выходные,- рвал и метал «клоун».
   - Вячеслав Игоревич, я просила командира роты охраны занести список – он не принес. - А звонить в караул я не имею права - нет допуска, - начала оправдываться я
    - Ничего не знаю, ничего не хочу слышать. Будете сидеть на службе хоть до утра, и ждать этот список, - командир хлопнул дверью.
Отпустив Ксюху домой, уставилась в начавшее темнеть окно. На территории части было уже пусто – люди разошлись отдыхать. Опять зашел комбат
   - Список не принесли, буду сидеть, и ждать, - упредила его вопли.
   - Влада, ну зачем ты так, ведь я тебя не ругаю, хотя конечно недочетов в вашей работе немало. А твоей подчиненной Ксении я буду вынужден подарить словарь русского языка, уж больно много ошибок в выписках из приказов, которые она печатает. Ладно, не обижайся, - комбат коснулся моей руки. - Я ведь тоже жду у себя в кабинете, кстати, муж не приехал еще.
Оказывается, зашел справиться о своем дружке – заскучал.
Чаша моего терпения переполнилась в Женькин день рождения, накрыв стол, я успела вздремнуть, когда появился благоверный.
   - Владушка, извини, сначала было совещание, а потом мы с комбатом, так сказать, немного отметили мой день рождения.
   - «Мы с комбатом отметили! Мы с комбатом ездили! Мы с комбатом совещались!», - взорвалась я. - Может я уже - лишняя. Только и слышно «мы с комбатом». Учти, ты меня довел, я уведу у тебя твоего любимого комбата.
Приближалось восьмое марта, мужчины городка, наконец, вспомнили, что среди них служит и работает слабый пол. Командование эскадрильи и батальона приняло решение отметить праздник в летной столовой части.
Восемьдесят дам, а на них пять мужиков из числа  командного состава это, конечно, - круто. Банкет оплачивали обе части: ряду офицеров выписали громадные премии, они и были пущены на накрытие столов.
Такого празднества в «О» не видели, наверное, со времен его основания.
Мы сидели с Ксюхой и Маришей у самого выхода. Пили шампанское и наблюдали, как парятся наши «звездатые» командиры  Мужиков было так мало, что им пришлось совсем туго, каждой подчиненной требовалось оказать знак внимания – пригласить танцевать.
   - С праздником девочки, - к столику подошел Фомин, - Влада, что это у тебя вид такой кислый? На мужа обижаешься, что к тебе не подходит? У него должность такая. Пора привыкнуть.
Собственно говоря, мне было все равно, с кем танцует Ярославцев. Но и сидеть, как дуре не хотелось. Я одернула свое маленькое черное платьице, окинула зал и уперлась в направленный на меня призывный взгляд темных-темных глаз.
Пригласить так командира, проиграть так миллион.
Полунин при своем огромном росте оказался неожиданно приятным партнером. В тот вечер комбат больше никого танцевать не приглашал, не оправдал ожиданий многих и многих. Мы танцевали, курили, снова танцевали. На очередном перекуре командир больно сжал мою ладонь:
   - Пойдем куда-нибудь отсюда. Я прошу тебя, пойдем.
   - Куда же мы пойдем, Вячеслав Игоревич? И, уход наш сразу заметят. Сколько пар глаз за нами наблюдает. Пошлите-ка лучше танцевать.
Вечер заканчивался, видно что-то заподозривший Ярославцев, впихнул меня в шубу и потащил домой.
Первый после праздника рабочий день начался с визита начальства.  Открыв дверь рывком, Полунин ввалился в строевую,  молча уставился на меня.
   - Товарищ майор, что делать с водителем, который вчера ваш газик помял? Увольнять? - глупее вопроса придумать было невозможно.
Казалось, Полунин не въезжает в смысл сказанного мною, молча созерцает мою персону.
   - Да, да, конечно увольняйте, сколько можно терпеть его пьянство. Хотя, водитель он  неплохой, - спохватывается комбат. – Я вот что хотел, занесите сейчас мне на подпись, документы, которые накопились.
  - Какой-то он не такой сегодня, - подмечает Ксюшка, лишь за начальником закрывается дверь, - Влада, он ведь не из-за водителя приходил, он к тебе приходил, ждал от тебя слов каких-то. А ты!
  - Все хватит обсуждений. Давай работать, подруга. Кстати, нужно бумаги отнести «клоуну» на подпись.
Беру папку и спускаюсь на этаж ниже, прохожу с гордо поднятой головой между женщин стоящих у кабинета, ох и перемывают сейчас они мои косточки.
  - Закрой дверь с той стороны, - орет на меня комбатушка, и уже более мягко, - зайдите попозже, я сейчас занят.
Командир борется с дедовщиной: без церемоний отвешивает тумаки дембелю, поднявшему руку на первогодка.
Приказ на Полунина пришел в конце марта, «нашему клоуну» нашли новое место, соответствующее его деловым качествам. Многие в «О» вздохнули спокойно –«уезжает наконец-то». Особенно радовался Фомин: правдолюбец Полунин, вечно выискивающий везде нарушения и режущий «правду матку» в глаза, сильно напрягал начальника гарнизона.


Батяня - комбат готовился к отъезду, собирал вещи, но на службу ходил исправно.
В «О» приехал с Камчатки Сашенька Куликов, ехал приятель в отпуск к только что родившей сына молодой жене - медсестричке  Катюше, заскочил в наши края повидать сослуживцев и друзей.
Мы втроем в строевой пили кофе, сдобрив его хорошей порцией коньяка. Сашенька рассказывал о своем житье-бытье, службе в суровых краях. Ксюха без зазрения совести строила ему глазки, мне даже пришлось ее пару раз одернуть, дабы не наглела. Как-то незаметно разговор перетек в русло профессиональной деятельности Куликова – психологию.
   - Саша, а вот если женщине нравится мужчина, и она не знает, как он к ней относится, как проверить его отношение? - подруга задала, на мой взгляд, странный вопрос, но кто их поймет этих молодых.
Санечка пустился в длинные рассуждения…
   - Саша, а если женщина скажет мужчине, что она его хочет. Если она ему безразлична – он ей откажет? - Ксюху явно заносило.
   - Откажет, если безразлична.
Только за Куликовым закрылась дверь, мне стал понятен Ксюшин ход мыслей.
   - Владка, ты ведь «клоуну» не безразлична, скажи ему, что ты его хочешь.
   - Ты что - идиотка? Мне прямо сейчас пойти к нему в кабинет, сообщить ему радостную новость и сразу отдаться на рабочем столе? Ты вообще думаешь, о чем говоришь?
   - Но ведь  ты мучаешься. Давай, хоть просто проверим, ведь интересно же, как он отреагирует, - заныла противная сиротка.
Время уходило, Полунин собирался уезжать. Перед последним построением, которое проводил комбат, нам выдали долгожданную зарплату. Девчонки в штабе загорелись: «Новый год отметили кое-как, денег не было. Давайте, сегодня его по- новой отметим. А заодно и отъезд «любимого клоуна».
Попросили у Ярославцева машину съездить в военторг за закуской и спиртным. Накрыли стол, нужно было кому-то звать комбата. Ксюха, принимавшая самое деятельное участие в предпраздничной суете, выловила в коридоре прапорщика и дала ему задание, сказать комбату, что его ждут девочки и попросила «стрельнуть для Влады Сергеевны беломоринку». В «О» Полунин единственный пользовался таким экзотическим куревом.
Быстрый на ногу прапор притащил сразу три штуки «беломора» и сказал: командир подойдет.


Когда Полунин открыл дверь, девицы хлопотали, накрывая стол. Я в томной позе возлежала в кресле с «беломориной» в зубах. От моего вида командир слегка офигел.
   - Влада, у меня в сейфе лежит коноплюшка, отобрал у солдат, может принести, забьешь косячок, - подколол он.
В тесноте разместились за столом, выпили по первой - за Новый год, по второй - за отъезд батяни, девушки занялись своими разговорами, каждое празднество сводилось к обсуждению мужей и детей.
«Клоун» скучал. Ксюха усиленно толкала меня ногой под столом, момент был подходящий.
Я взяла командира за руку и пролепетала, внутренне сжимаясь от ужаса:
   - Слава, я тебя хочу.
   - Прямо здесь и прямо сейчас? - комбат, не ожидавший такой наглости, почему-то рассмеялся.
   - Да, наверное, очень смешно это слышать, - я обиделась.
   - Владушка, ты как всегда неправильно поняла. Я просто не ожидал. Конечно, я очень-очень рад.
В кабинет подошли еще офицеры и замполит. Ксюха, не сводившая глаз с Полунина, потащила меня зачем–то прихорашиваться и секретничать в туалет.
   - Ну что проверили, моя маленькая дурочка, - злость на себя и подругу переходила границы. -  Теперь что делать будем.
   - А теперь я буду тебя отмазывать, и быстренько сматываемся, ты - ко мне домой, а «клоун» подойдет туда попозже, - опыта в любовных делах юной подруге, явно, было не занимать.
Ксюша, выпившая наравне со всеми три рюмки, вернулась к праздновавшим «Новый год» совершенно пьяной, при подходе к столу ее занесло и девка, рухнув на колени замполита, стала бессвязно извиняться.
Актрисой коллега оказалась неплохой, но вот поверили ли ей собравшиеся?
   - Женя, девчонки, - я обратилась к компании, избегая смотреть в глаза Полунину, - мы, пожалуй, пойдем. Вы тут продолжайте без нас, сами видите: Ксения уже никакая. Того и гляди упадет.
   - Может машину вызвать, - проявил сочувствие Полунин.
   - Не нужно, Вячеслав Игоревич, мы погуляем, подышим, может девчонке полегчает. А вы не обращайте на нас внимание, зачем праздник портить.
Я помогла подруге натянуть куртку, взяла ее под руку, на прощание кинула призывный взгляд на «клоуна». Он вышел следом за нами – проводить.
С совершенно трезвой Ксюшей расстались на пороге ее дома, она торжественно вручила ключ от квартиры и отправилась на поиски приключений без меня, уже нашедшей их.


Руки тряслись, пока отпирала чужую дверь, тряслись ноги, когда прозвучал звонок, известивший о приходе комбата.
Вошел. Скинул прямо на пол камуфляжную куртку, пригладил пятерней непослушные густые волосы.
Я обвила его, такого огромного, руками где-то на уровне подмышек и прошептала:
   - Слава, я боюсь.
   - Я тоже……..
Потом мы курили «Беломор» на Ксюшиной кухне, он, сидя в кресле, я на полу у его ног. Говорить было не о чем. Мой «любимый клоун» послезавтра уезжал.
В дверь застучали, сначала тихо, затем - громче.
   - Ксюша, открой, пожалуйста,  у тебя все в порядке? Тебе помощь не нужна? – вопрошал из-за двери Ярославцев.
Похвальное качество для замполита – забота о пьяных подчиненных.
   - Господи, он ведь не уйдет. Я знаю его упертость, будет ломиться до победы. Что делать станем? Дверь такая хлипкая: еще раз стукнет и откроется, - я подняла голову с колен комбатушки.
   - Есть только два выхода: открыть или как в плохих анекдотах, спуститься вниз по веревке. Но у Ксении пятый этаж, я, пожалуй, не рискну.
Замполит еще попризывал через дверь Ксению, спросил, не видела ли подруга меня, не получив ответа - убрался.
Комбат ушел следом, оставив меня обдумывать ситуацию.
Дома ждала забавная картинка: Ярославцева, обычно знающего свою норму спиртного, а сейчас пьяного в дым обхаживали Маришка Корабельникова и Жанна Азарова. Они подобрали бедолагу на подходах к дому, довели до квартиры, раздели, и к моему приходу, готовились класть эти «дрова» спать.
   - Где ты была? Я искал тебя, - Женька попытался сфокусировать на мне взгляд пьяных глаз.
   - Сидела на лавочке с девчонками.
   - А Ксюха где? Я у нее был.
   - Спит, наверное, ей сейчас не лучше чем тебе, - подколола замполита
   - Ты нигде не сидела, не ври. Ладно, я, пожалуй, спать лягу, устал сегодня. С тобой поговорим завтра.
Утро началось с визита комбата. С бутылкой шампанского и коробкой конфет, приятель пришел прощаться и узнавать обстановку.
Накрыла стол. Полунин  потребовал, чтобы замполит взял гитару. Как два соловья командиры стали состязаться в пении. Вынести это было выше моих сил. Отправила «клоуна» за женой Людочкой.
Полунин долго сопротивлялся, намекая, что в лес со своими дровами не ходит. В конце концов, смирился.
Натягивая в коридоре куртку, улучшил момент, когда Ярославцев стриг очередную порцию закуски на кухне, притянул меня к себе и прошептал:
   -Вот и все…. Ты знаешь, я ничего не могу тебе дать, ничего не могу обещать. У тебя - муж, сын, собака. У - меня жена, дети, собака.
   - Вот и все, Вячеслав Игоревич. Так и должно было быть. Может, в другой жизни все сложится иначе….



Первого апреля, после длительной оттепели, на городок обрушился снегопад. Мело так, что нам всем сменившим зимние одежды на весенние, пришлось вновь влезть в шубы.
Первого апреля Полунин прощался с личным составом части: поблагодарил всех за совместную службу, пожал офицерам руки, пообещал наезжать, если представится случай.
В одних кабинетах радовались отъезду «новой метлы», в других - горевали. В строевой, я пришедшая с построения, застала ноющую, красноносую Ксеньку.
   - Перестань сопли глотать, - оборвала  очередной всхлип сиротки, - и ты, и я, и все знали, что он у нас временно. Разнылась тут: «Что делать будем, что делать будем». Ноги на столы - и спать будем. Отоспимся по-человечески за все время, что Полунин здесь командовал. Кстати, за командира части майор Ярославцев пока остается. Хоть месяц женой комбата побуду!
   - Какая же ты бездушная, Владка, - всхлипнула напоследок Ксения.
Моя душа вылезла наружу лишь к вечеру. Собрав у себя подруг Ксюшу и  Марьянку – устроила в отсутствии Ярославцева девичник. Выпили на троих бутылку водки, выкурили по пачке сигарет на сестру, между делом покрасили мне голову в дичайший оранжевый цвет.
Когда дом вернулся Женька я пьяная и апельсиновая со всей дури рассказала ему о неземной любви к уехавшему.


Вячеслав Игоревич не обманул , наезжал в «О» несколько раз. Правда, особой теплоты во взаимоотношениях с Ярославцевым уже не было. В отношении меня всегда происходила одна и та же история. Бывший комбат заходил в строевую, здоровался с нами, Ксенька тут же вскакивала со своего рабочего места и исчезала, по спешно обнаружившимся делам. Славка смотрел на меня и молчал. Молчала и я. Затем в строевую нарисовывался новый комбат Ярославцев и бывшие закадычные приятели уходили вместе, не попрощавшись.
Я продолжала писать в тетради очередной приказ, слезы капали на буквы, старательно выведенные чернильной ручкой и в главном талмуде части появлялись отвратительные кляксы.
Так повторялось из раза в раз, как дубли какого-то фильма.
   - Влада, ты как зомби. Отомри, в конце концов. Скажи ему хоть что-нибудь, - укоряла после встреч с Полуниным Ксения.
 

Я сподобилась позвонить комбату через три месяца после его отъезда.  Позывной части, где он служил, знала наизусть, только вот возможности выйти через штаб округа у меня, простого сержанта запаса, естественно не было. Допуском обладал лишь командный состав и некоторые избранные «О».
Выход нашелся неожиданно: у диспетчера Марьянки в кабинете находился прямой телефон связи со штабом округа.
Прихожу к ней в кабинет, когда ее начальство отсутствует.
   - Марья, мне нужно выйти на «Быстрый». Соедини срочненько. А сама спустись к телефонисткам, проследи, чтобы они не подслушивали мой разговор.
   - Владка, ты с ума сошла. Я не могу, правда, не могу. А если узнают, что я кого-то соединяла? - пугается Маринка.
   - Я не кто-нибудь. Я - жена майора Ярославцева, между прочим - командира батальона.
Марина не стала спорить, подняла трубку, назвала позывной и попросила кабинет Полунина. Вышла за дверь.
   - Слава..
   - Вячеслава Игоревича сейчас нет: он в отпуске с семьей. Ему что-то передать, когда он приедет?


Нагоняй мы с Мариной получили, к счастью, не от вышестоящего командования – от комбата, прознавшего, что я выходила на линию и звонила на «Быстрый». Командир обещал уволить меня  и в двадцать четыре часа выселить из «О». При этом право воспитывать нашего ребенка он оставлял за собой. Ну естественно, ни один суд не присудит дите безработной мамаше.
Ярославцев не разговаривал со мной месяц. Я стала пустым местом для мужа.
Женька сам был, отнюдь, не безгрешен. О его похождениях мне, не желая того, проболталась соседка Иринка Рождественская.
Дело было так. Однажды по какой-то причине обиженная на благоверного, я пригрозила ему разводом, отправилась к Ирине за консультацией, она являлась профессиональным юристом. Если честно, ни о как разводе я не помышляла, Евгения любила, но уж очень хотелось поплакаться в жилетку. Ирка для этих целей подходила как никто другой. Спросила, какие бумаги нужно собрать для оформления развода
   - Влада, тебе грех жаловаться, сейчас твой майор ни на кого и не смотрит. Что было - все давно прошло, - запереживала Ирина.
   - Так. А что было, и что прошло? - не въезжала я.
Ирка, поняв, что проболталась - прикусила язык. Но я не отставала.
   - Ну ладно, дело давнее, - смирилась болтушка. - Роман имел место, пока ты с Тимом в отпуск ездила. Видели Женечку неоднократно с дочкой прапорщика Коваля, той, что в роддоме работала. Потом она спешно замуж вышла и уехала из «О». Кстати, -  из Ирины поперла откровенность, - говорят, она сильно беременной замуж выходила. Сынок у нее родился. Муж и она сама светленькие, а у мальчишечки волосики как угольки, смугленький такой весь получился.   
   - Действительно, по твоим описаниям – копия Ярославцев. Спасибо тебе, подруга, что так долго молчала. Ценю твою женскую солидарность.
   - А я чего – я ничего. Жена ведь всегда все последняя узнает, - простодушно заметила Рождественская.
Но эти грешки мужа были уж очень давними, и по понятиям Евгения, по сравнению с моим прегрешением - попадали под амнистию.
Наконец Ярославцев созрел для серьезного разговора: по его глазам было видно – надоело молчать.
Покормив ужином Тимофея, отправила его гулять, села напротив мужа.
   - Прости меня, Женя.
   - И за что же, интересно, я должен тебя простить?
   - Ну, я не знаю, - растерялась я, такого сарказма в голосе любимого прежде не слышала.
   - И я не знаю, за что должен тебя прощать, может, поделишься своими размышлениями на этот счет.
   - Прости меня, Женя, - я собралась с мыслями, - за то, что хорошо относилась к комбату.
   - Издеваешься, - голос мужа звенел от гнева
   - За то, что я немного влюбилась в Вячеслава Игоревича.
   - За то что, как ты говоришь «влюбилась немного», я может со временем и прощу. А вот что ты влезла в наши дружеские отношения со своей сопливой «немножко любовью» - прощу вряд ли. Впрочем...    

               

                Начало конца
 

Мечта идиотки исполнилась: Ярославцев стал командиром батальона. Теперь меня эта радость не грела. Хотелось уехать, не видеть заросший по пояс травой и неухоженный городок; по вечерам - темные окна,  глазницы домов. Совсем недавно в них жили друзья: Чеховы, Плехановы, Сашенька Куликов.


Имелась и другая причина, гнавшая из «О»: Тимофею шел четырнадцатый годок, сынок как-то незаметно вырос. Наступала пора подумать о его дальнейшем образовании. Тим серьезно занимался музыкой, а музыкальных училищ и консерваторий еще никто в тайге построить не догадался.
Жизнь в таежном гарнизоне становилась все сложнее и сложнее. Паек задерживали на два месяца, а когда соизволили выдать, в городке отключили на три дня свет. На улице стояла жара плюс тридцать, сохранить продукты: масло, мясо рыбу не было возможности. Съесть же все разом тоже - в квартирах стояли электрические плиты.
Бывший муж Анны Антоновой начфин Даньков совсем обнаглел. Поступившее на счета части пособие на детей, он спокойно не выдал – уехал на наши деньги в отпуск к новой молодой жене.
Финансы стали самой больной проблемой для жителей «О», многие не могли выехать в очередной отпуск, проводили его в таежной глуши.
Однажды в строевую зашел печальный муж Ирки Рождественской.
У Рождественских долго не было детей: сначала Иринка училась, потом лечилась и вот теперь, не в самое не подходящее время, - родила. Естественно необходимы были вещи для младенца, а зарплату задерживали.
   - Влада, я искал комбата, говорят, он в командировке. Может, ты поможешь. Мне бы хоть часть зарплаты получить. Послезавтра Иру забираю из роддома, а у меня еще не все куплено. Я бы завтра хоть в город смотался, - грустно попросил Рождественский.
Я спустилась в финслужбу и униженно стала просить начфина, если нет возможности выплатить прапорщику зарплату, выдать материальную помощь. На все следовал один ответ: «Денег нет». Все доводы, что  рожают у нас нечасто (за последний год – первый случай) оказались бесполезны.
   - Чтоб твоя молодая жена двойню принесла, а тебя за махинации наконец-то посадили. Посмотрела бы я, как она с протянутой рукой пойдет,- в сердцах проговорила я, выходя от финика.
Деньги Рождественскому собирали всем миром Кто сколько мог- давал.
Да что говорить о прапорщиках, когда мой новоиспеченный комбат, зарплату не носил месяцами. Как-то деньги поступили, в тот же день в часть приехала комиссия. Иду по коридору, вижу  - навстречу начальник армейской авиации, в свите Фомин и Ярославцев. Поздоровавшись с вышестоящими, подхожу к мужу.
   - Товарищ майор, деньги сегодня будут? Люди волнуются, спрашивают.
   - Сегодня денег не будет, - отвечает комбат.
   - В таком случае поставь себе кровать и ночуй в штабе, - разворачиваюсь и полная гнева ухожу.
На другой день по утру в строевую прибегает Фомин.
   - Влада, как ты себя ведешь, что позволяешь при комиссии! Нельзя путать личные отношения со служебными. На работе ты должна забыть, что Ярославцев твой муж. Он, прежде всего, комбат. В какое положение ты его ставишь.
   - Очень кушать хочется, Владимир Александрович, - на полном серьезе парирую я
   - Могла бы ко мне подойти, я бы нашел для тебя деньги.
Да, конечно, для меня бы может, и нашел. А для других, им как жить?
А других выручали дети. Наши отпрыски нашли способ, чтобы помочь семьям.
Некогда в нескольких километрах от части располагались артиллерийские склады. В году 80-м при таежном пожаре все это хозяйство нехило рвануло. Старожилы говорят: осколки мин и гранат летели на шестьдесят километров. Погиб ли кто при ЧП, история умалчивает. Склады не стали отстраивать, перенесли в другое место.
На Клондайк наткнулись местные бомжи, они и начали добывать зарытые в землю снаряды, офицерские детки присоединились позже.
Какой-то ушлый заготовитель открыл прямо рядом с бывшим арсеналом пункт приема металла. Самые старательные старатели в день зарабатывали до 300 рублей. Существовала, конечно, опасность, что в один момент ржавая мина или патрон рванет. Бог миловал.


Все чувствовали приближение конца. Вертолеты не летали, из-за отсутствия керосина и запчастей. Ходили слухи: эти самые новенькие запчасти командир эскадрильи вместе с инженером прямо в смазке сдают на металл, насколько слухи были обоснованы – не знаю, но дочери на очередной день рождения полковник Фомин подарил автомобиль.
Офицеры пьянствовали, и ночи напролет играли в карты.
Прапорщики, сидящие на складах, тащили все напропалую. Никогда еще воровство не достигало таких размеров. Зуев, умыкнувший сразу сорок летных курток со своего склада, списал кражу на дембелей. Я грудью встала на защиту чести уволенных солдат. Мы с Ксюшей, не ровно дышавшие к роте охраны, вышли  проводить наших парней. Ребята уезжали со спортивными сумками, которые вряд ли могли вместить столь емкие куртки.  Так или иначе, Зуеву все сошло с рук.   
Видя пофигизм командиров, солдаты пустились во все тяжкие. Курили коноплю, произрастающую прямо в городке, сбегали в деревни на свидание к девкам, пьянствовали.   
Женька, получивший от Полунина хорошую выучку: как надо работать, дневал и ночевал в казарме. Личный состав требовал постоянного контроля.
Иногда солдаты устраивали такое, что, слушая рассказы моего комбата, мы только диву давались.
   - Представляете, прихожу ближе к полуночи с очередной проверкой в казарму. Считаю спящих бойцов. Обычно считаю личный состав по количеству ног под одеялом, так как любители прогулок после отбоя могут вместо своих голов засунуть под одеяла муляжи.  В общем, считаю ноги: на одной кровати – есть; на второй кровати – есть; подхожу к третей, трогаю руками и ничего не могу понять - ног не две, а четыре. Покрываюсь потом, в мыслях проносится: «голубые». Сдергиваю одеяло, приготовившись увидеть противоестественную картинку. И вижу, слава богу, солдата и девчонку. Еще через кровать тоже самое - четыре ноги и опять такая же картинка.
   - И что ты с ними сделал?
   - Девок выгнал, пусть до своей деревни по темноте добираются, а солдатам до двух ночи лекции читал.
Да, жив в Женьке замполит.
Но, такие мелочи были ничто в сравнении с тем, что бойцы привели один раз девиц в святая святых – караул. Обнаружив палароидные фотографии пьяных бойцов обнимавших одной рукой девиц другой автоматы, комбат чуть не поседел.
Городок напоминал Содом и Гоморру, пора было покидать его.
Удача улыбнулась Ярославцеву, ему единственному из всего «О» предложили замену в Московский военный округ.



Мы ехали домой, все шесть суток пути в голове вертелись незамысловатые слова песенки «Завтра я буду дома, завтра я буду пьяным».
Душа болела о тех, кто остался: как они переживут грядущую зиму.

                Эпилог

Рядом с моим домом проходит железная дорога. Раньше, стоя у окна, я часто провожала и встречала поезда, идущие в восточном направлении.
Все сложилось, так как сложилось.


Прослужив еще три год, Ярославцев так и не смог привыкнуть к порядкам новой Российской армии. Ему было с чем сравнивать: свою военную карьеру мой майор начинал в Советской армии: несокрушимой и легендарной без кавычек.
Евгений благополучно уволился в запас, и сейчас воспитывает юных кадетов, вдалбливает в их головы основы воинских знаний, уставы, формирует у молодежи чувство патриотизма.


Я, пройдя путь от простого корреспондента криминальной хроники, стала заместителем редактора маленькой, но независимой газеты.
Тимоша, блестяще окончив музыкальное училище, не пожелал дальше тратить годы молодые на сиденье за фортепиано. Избрал стезю педагога, учится в университете и работает в социальном приюте для беспризорников. Увы, в нашем обществе появились такие, никому не нужные дети.
Разбросало по свету друзей - однополчан. Письма от них приходят редко. У каждого своя жизнь, своя судьба.
Иногда я звоню Марише Корабельниковой, осевшей с мужем Сергеем в Москве. Маринка плачет в трубку и мечтает встретиться. Живем мы недалеко друг от друга, а увидеться не получается. Бывший диспетчер по обеспечению полетов бегает с одной работы на другую, зарабатывает средства на собственную квартиру.
Марьяна рассказывала: последняя зима действительно стала трудным испытанием для «О». Без денег, пайка, с выключенным отоплением городок напоминал блокированный Ленинград.
Умерла от воспаления легких новорожденная и долгожданная дочь  Рождественских.
Жанна Азарова, растапливая печь-буржуйку, вспыхнула как факел. Врачи спасли, получившую тридцать процентов ожогов тела больную. Жанка бросила искать мужа в погонах,  вышла замуж за простого незамысловатого парня, уехала с ним жить в деревню.
Мое пожелание начфину частично сбылось: его жена родила двойняшек, но хапугу пока не посадили. Думаю – это вопрос времени, каждому должно воздаться по заслугам.
Недавно по телевизору в фильме, посвященном работе МЧС, мелькнуло знакомое лицо - Графинюшкиного Стаса Самарина.
Живет и процветает Фомин. Построив себе коттеджик в поволжском городке,  бывший начальник гарнизона сейчас депутат. С его неправедными деньгами и до губернаторства рукой подать.
В Сибири обосновались Чеховы. Светланка, которой я настойчиво рекомендовала родить Андрею Борисовичу ребенка, не решилась на такой шаг. Но чадолюбие бывшего замполита было вознаграждено двумя внуками, подаренными дочерью.
Недавно из небытия появилась Татьяна Плеханова, позвонив нам по телефону.
Сенька вырос шпанистым малым, учиться не хочет. Как говорит подруга, то ли гены подкачали, то ли сказывается отсутствие мужского воспитания. Эдик  по-прежнему пьет и собирается увольняться в запас. В этой семье есть и отрадные новости: в сорок лет Татьяна неожиданно забеременела и родила доченьку.
Исчезла из виду маленькая сиротка Ксенька. Уехав из «О», Ксюша помирилась с бабулей, устроилась работать в какую-то солидную фирму, поступила в университет. Дальше ее следы теряются.
«Мой любимый клоун»….
И я, и Ярославцев долго ждали от него вестей. Каждый праздник не сговариваясь, первый тост поднимали за комбатушку. Такой вот любовный треугольник

      
1997-2003гг


Не думала, что спустя ровно 20 лет найду в старых архивах, посвященных "О", эту свою «нетленку», с удовольствием прочитаю как будто впервые. Окунусь в атмосферу гарнизонной жизни. Я – не Александр Дюма, написавший продолжение к «Трём мушкетерам» - «Двадцать лет спустя». Собственно, добавить к вышенаписанному нечего. Гарнизон "О", как точка на карте, уже не существует более 10 лет. Каждую весну группка добровольцев из бывших детей "О" отправляется  в путешествие в «детство». Но «детство» совсем не радостное. Выбитые стекла разрушенных домов, снятые перекрытия балконов, кажется, вандалы унесли все, что было можно. Повзрослевшие ребятишки выкладывают отчеты о своих поездках в соц.сетях, городок и аэродром представляются огромной декорацией к фильму ужасов. Совершенно нет сил, смотреть на такие жуткие фото. Хочется помнить "О" таким, каким он был 20-30-40 лет назад, маленьким, уютным городком с замечательными людьми. Люди? Их разбросало по свету, у всех своя непростая жизнь, порой уже  не до общения  в соц сетях или по телефону. Смотрю на них на старых записях,  оцифрованных с видеомагнитофона.


С появлением в нашей жизни интернета, состоялась  виртуальная встреча с командиром, которого я теперь даже мысленно не называла «наш клоун». Похоже, грустным Арлекином в этой Love story оказалась я. И, как прежде в нашей строевой, я могла часами сидеть в майл-агенте, в ожидании, когда загорится зеленый значок рядом с его именем. Значит, он здесь, значит он рядом.
Прошло двадцать лет. Казалось, что те далекие события похоронены навсегда, осталось лишь легкое чувство ностальгии…



А 28 марта на электронную почту пришло странное письмо, во вложении стихи «Ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не забудешь». Есть у этого произведения и другое название - "Офицерский романс".
 28 марта в 12 часов дня (19 часов по Хабаровскому времени)!!!!! Спустя двадцать лет в день и час нашего первого и последнего свидания с комбатушкой. Совпадение, в которые я, проработав пять лет криминальным обозревателем, верить разучилась.
Шутка? Или привет из прошлого? Прошлого, которое не хочет отпускать……

29 марта 2017 г.