Стрекоза

Каждое утро Вера Васильевна одевалась и направлялась в городскую мэрию, чтобы почтить своим присутствием местное руководство. Её гардероб не отличался большим разнообразием и, судя по его серости и унылости, принадлежал к эпохе советского застоя. Впрочем, от хозяйки ему была прибавлена ещё и некая игривость и вычурность.

В летнюю пору на женщине было надето шифоновое платье с невыразительным рисунком, доставшееся ей по случаю от какой-то щедрой души, широкими оборками вокруг горловины и внизу по подолу. Из старых, видавших виды коричневых босоножек на невысокой танкетке виднелись телесного цвета капроновые носки. Всё это убранство венчали когда-то ярко-красные, но со временем, ставшие с коричневым оттенком бусы из мелкого бисера. Брови увядающая красавица подводила рукой, утратившей твёрдость, старым косметическим карандашом, смачивая его слюной, отчего линии получались резкими, зигзагообразными. Две точки нижней губы – справа и слева – она смазывала остатками ярко-красной краски, выскребленной спичкой со дна футляра старой губной помады, которые в изобилии валялись в ящиках её туалетного столика, размазывая затем краску привычным движением пальца по всем губам.

Причёску Вера Васильевна, несмотря на движения моды, не меняла уже лет двадцать пять-тридцать. Раз в полгода она неизменно делала химическую завивку и умела так уложить свои кудри, что от героинь кинофильмов 50-х годов минувшего столетия её было не отличить. Ей было уже далеко за шестьдесят. Её осунувшееся и уставшее от жизни и вредных привычек лицо выдавало в ней женщину с нескучным прошлым.

В нём было всё: и многочисленные мужчины, с которыми у любвеобильной дамы были краткосрочные бурные романы, всегда заканчивающиеся громкими скандалами и разрывами связей, и нежелательные беременности, от которых она без сожаления освобождалась, рождение ребёнка, ставшее для неё обузой, и непростые отношения с алкоголем, словом, - длинная история, связанная с её поисками лучшего места под солнцем для себя любимой. Этим она напоминала мне персонажа известной басни Крылова – Стрекозу, которая «лето красное пропела, оглянуться не успела»… Старую, потрёпанную жизнью, с выцветшими и поломанными крыльями попрыгунью. Так я её про себя и называла.

Вот уже несколько лет женщина практически каждый день посещала здание в центре города, в котором размещалась местная власть. Вначале это были вынужденные походы, связанные с необходимостью решать какие-то житейские вопросы, которые буквально сваливались на неё. То не было воды в кране, то, наоборот, в период осенних дождей вода из-за ветхости кровли потоком лилась на неё с потолка. Нередко эпатажная пенсионерка жаловалась и на мешающих её жизни благонравных соседок.

Руководство терпеливо относилось к проблемной горожанке, по мере возможности, как водится, помогало женщине в разрешении её бед. Но постепенно Вера Васильевна, имевшая от природы характер общительный и смелый (если не сказать наглый), познакомившись с местным руководством поближе, стала постоянной посетительницей учреждения власти. То есть, она могла позволить себе, например, прийти в любой кабинет просто так, без видимой на то причины, предстать, так сказать, пред светлы очи в полном своём великолепии. И, надо сказать, это ей это позволялось, так как Веру Васильевну уже давно определили в категорию «городских сумасшедших». Кто же с ними будет конфликтовать?

В ту пору я, не обладая большим чином, занималась жалобами граждан. Это и послужило, вероятно, причиной  того, что женщина включила и меня в список посещаемых ею людей. Происходило это, как правило, так. Придя на работу и едва успев привести себя в порядок, я уже имела счастье лицезреть на пороге своего скромного кабинета Веру Васильевну. Она без приглашения заходила и вальяжно усаживалась на стул для посетителей, закинув ногу на ногу и нежно обняв спинку соседнего стула.

Далее всё происходило приблизительно по такой схеме. Женщина рассказывала мне все последние новости, не утруждая себя хотя бы как-то их классифицировать по темам и значению. Она просто выкладывала обо всём, о чём узнала за прошедшие сутки: здесь, в этом здании, на рынке, на улице, от соседей. Вначале я внимательно слушала её, пытаясь в этом разговорном «бульоне» уловить какие-то тайные смыслы и движения её мыслительного процесса, свою причастность к ним. Но мне это не удавалось – и я перестала себя мучить. Я просто занималась своими делами, изредка ловя какие-то слова посетительницы и кивая изредка ей в ответ, когда впопад, а чаще – нет.

Иногда Веру Васильевну заносило – и между «новостями» она рассказывала мне какие-то истории из своей жизни. Так я узнала её нехитрую биографию. Вера Васильевна была единственной дочерью у своей матери. Та воспитывала её одна, зарабатывая на жизнь нелёгким трудом уборщицы, и души в ней не чаяла. Работая на нескольких работах, женщина лезла из кожи вон, только чтобы её доченька ни в чём не нуждалась. Став взрослой, та «отблагодарила» ей тем, что стала вести разгульный образ жизни. Её замужество было недолгим: муж не выдержал такого жизненного уклада своей непутёвой супруги – и был таков. Вера осталась одна на руках с годовалой дочерью. Недолго предаваясь печали, она сбыла малышку на попечение своей матери и забыла о ней, отдаваясь разгульному веселью со случайными друзьями и подругами, путешествуя долгие годы незнамо где. Жизнь пролетела как-то незаметно. И гулёна это поняла, только когда умерла вымученная тяжёлыми трудами и лишениями мать, а дочь стала взрослой и мамой своему первенцу.

В интонациях Веры Васильевны я чувствовала какое-то недовольство и злость на дочь. Уж не на неё ли она ходит жаловаться? Женщину раздражало всё в своём взрослом ребёнке, выросшем без материнской ласки: и то, что она – серьёзна и самостоятельна,  не в пример своей матери, после школы и училища трудится на местной швейной фабрике. Хоть и не с первого раза, но нашла всё же себе в спутники жизни порядочного мужчину, на совесть воспитывает своего ребёнка. Всё это не увязывалось с представлениями Стрекозы о правилах жизни.

Она не раз приходила к дочери и пыталась навязать ей свои понятия. Говорила ей, что муж дочери – ей не пара: слишком старый, да и характер у него скверный. Давала «мудрые» советы, как вести домашнее хозяйство, что и как готовить, какие вещи приобретать. Дочь терпеливо относилась к поучениям матери, хотя не раз еле сдерживала желание высказать ей за давнишнюю обиду - отказ от неё в детстве и вручение её на воспитание бабке. Но была она от природы доброй и незлопамятной, а потому обиду эту в себе решила не ворошить.

Но однажды не выдержала. Это произошло, когда в маме Вере вдруг проснулись чувства бабушки - и она начала активно вмешиваться в процесс воспитания внука. То высказывала нарекания дочери, что она не так кормит ребёнка, то не так воспитывает его. Первым не сдержался зять – завязалась ссора. А там и дочь не смолчала, высказала всё, что о ней думала, а затем стала сторониться матери.

- Так Вы что, Вера Васильевна, жалуетесь на свою дочь? А что она, собственно говоря, нарушила или не так сделала?
- Ну, как что? Ведь по Конституции дети должны досматривать своих родителей. А моя Катька ведёт себя так, будто меня и вовсе нет. С внуком не разрешает видеться. Говорит, что ничему хорошему я его не научу. Сама от меня морду воротит. Мужика своего на меня опять же натравила. Нехорошая дочь, нужно её привлечь за это.

Я смотрела на эту уже немолодую женщину и думала: вот он, живой ответ, на беспокоящий меня давно вопрос: «Куда деваются со временем женщины, ведущие разгульный образ жизни, порхающие, словно мотыльки, в весёлом вихре жизни, матери-кукушки, подбрасывающие своих детей матерям, продающих их за «недорого»? Во что они превращаются? А вот, как оказалось, в таких вот благонравных требовательных старушек, которые и на уважение к себе претендуют, и на любовь близких.

Однажды, когда посещения Веры Васильевны стали изрядно мешать моей работе и службе моих коллег, я решила встретиться с её дочерью и поговорить. Мне открыла дверь небольшого роста симпатичная женщина.  Лицом она была похожа на свою мать, но осмысленный взгляд серых грустных глаз выдавал в ней человека серьёзного и по-житейски мудрого. Узнав о причине моего визита, Катя пояснила, что ничего не имеет против общения матери с внуком. Понимает, что она – бабушка! Но при этом ставит лишь одно условие  - чтобы мать не вмешивалась в их семейную жизнь. Ни словом женщина не обмолвилась о том, как мало в детстве она получила ласки от этой женщины, в которой очень запоздало проснулись материнские чувства.
Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы ни болезнь Веры Васильевны. Женщина стала таять буквально на глазах. Оказалось, онкологическое заболевание. Промелькнула мысль: не возмездие ли это за легкомысленную, пустую жизнь? В последние свои визиты она говорила исключительно о своём здоровье, вернее, его отсутствии, о мучительных болях, не дающих ей покоя. Удивительным было то, что лечилась она по чьему-то наущению очищенным керосином, принимая определённые его дозы внутрь. И даже в этом её действе мне виделась какая-то её эпатажность, странность, непохожесть на других.  Вскоре Вера Васильевна перестала посещать наше учреждение -  и мои коллеги стали постепенно забывать о ней. Лишь однажды до нас дошёл слух, что Стрекоза тихо скончалась. До последнего вздоха за ней ухаживала её дочь Катя.