гл. 7 Двое

                Глава 7 
                Двое


-  Я тебе уже много раз говорил,  что мне откровений свыше тоже не бывает: вот это, дескать   добро, а вот это зло... Это вот -  валяй, делай, а вот это -  ни-ни!  Я тут, собственно, как все, ощупью... Поэтому, как ты мог заметить, избегаю давать прямые инструкции  кому бы то ни было по части того, что такое хорошо, а что такое плохо... Заметил?
-  Конечно заметил,  господин Фантес! Вы говорите в таких случаях: "Если бы это решение нужно было принимать мне, то  я  поступил бы так..."
       - В общем, верно...
       - Ну, так вот и скажите, как бы вы поступили на моем месте?

                * * *

       Дружба молодого человека и настоятеля "краснокаменного" храма продолжалась уже больше двух месяцев.  Причем  Хаардик временами чувствовал,  что-то вроде вины перед Острихсом, как если бы в его отношении к юноше присутствовал обман.
       Хотя где тут обман?  В отличие от  любви, абсолютная иррациональность которой выражается известной формулой  "...полюбишь и козла",  дружба,  даже, так называемая  "бескорыстная",  в конечном итоге  основана на взаимном интересе. Это всегда в какой-то мере: ты - мне, я  - тебе...  И дело вовсе не в обмене материальными ценностями, знаниями,  или в оказании  физической  помощи, хотя и это бывает нелишним между друзьями. 
Главный  цемент  дружбы - обмен  пониманием.  Если для влюбленности  - непонимание бывает чем-то вроде острой приправы, провоцирующей бурные объяснения, приступы ревности и прочие непременные атрибуты страсти,  то для дружбы это  же самое - смерть.  Не получается дружить с человеком,  который тебя совсем не понимает. Дела какие-то вести еще можно, а дружить - нет.
    Казалось,  с этой точки зрения Хаардик должен был бы себя чувствовать абсолютно чистым.  Острихс, как всякий молодой человек в период самоопределения,  нуждался в понимании и  получал от своего старшего товарища на свой запрос самый щедрый ответ.
Однако чувство душевной неуютности  у настоятеля Фантеса  оставалось.  Он долго соображал, что ему мешает, пока не понял: не хватает спонтанности.  "У Острихса-то с этим все в порядке - объяснялся сам с собою Хаардик, -  Он-то полагает,  что наша  первая встреча и знакомство,  ни что иное, как  счастливая случайность. А вот я знаю,  что это не так. Это и  дает неприятный привкус неискренности. Хотя,  с другой стороны, так ли уж редки случаи, когда люди целенаправленно ищут чьей-нибудь дружбы  и идут для этого на маленькие хитрости?"

                * * *
    Первый раз  Хаардик услышал  об Острихсе от начальника отдела муниципальной статистики,  с которым он  года два не без удовольствия  приятельствовал. Чиновник любил пофилософствовать и  при этом позиционировал себя как агностик.  А большинство людей, склонных  поговорить на отвлеченные темы,   находили в настоятеле Фантесе  прекрасного собеседника, с которым можно было всласть подискутировать  в рамках  необременительного обмена мнениями и приятного фехтования  доводами, при этом без какого-либо риска нарваться на  какую-нибудь оскорбительную эскападу, вследствие  имевшихся идеологических или мировоззренческих расхождений.
    В начале весны  Хаардик был приглашен к статистику  в гости по случаю  дня рождения последнего, в качестве своего рода интеллектуального десерта для собравшейся там  весьма  образованной компании. Через некоторое время вокруг настоятеля с неизбежностью образовался кружок  любителей  зацепиться языками по поводу  подходящей  "умной"  темы. Ну и понеслось: основы бытия, познаваемое и трансцендентное,  материализм и метафизика, сила и бессилие науки..., -  короче, обычный  философский винегрет.
И вот тут, иллюстрируя  наличие необъясненных и,  возможно, необъяснимых  явлений, хозяин дома преподнес гостям свежую статистическую выкладку относительно резкого снижения  числа несчастных случаев на льду озер прошедшей зимой и несомненной, по его мнению,  связи этого феномена с необыкновенными способностями гимназиста, привлеченного к участию в профилактических мероприятиях.  Скептики  сочли необходимым сразу же  атаковать выдвинутый тезис. Кто-то предположил,  что  лед  в этом сезоне  был более толстым,  кто-то -  что разъяснительная компания была более массированной, кто-то -  что имеет место самое обыкновенное совпадение...
Статистик авторитетно парировал, что толщина ледяного покрова на озерах демонстрировала самые средние значения,  что статистический скачок  явно выходит за рамки случайного отклонения, а интенсивность разъяснительной компании  отличалась от привычной ровно на тот параметр, что в ней принял участие упомянутый гимназист...  Сюда же рассказчик добавил слышанную им историю про деньги мадам Вектроны  и  мнение директора гимназии о неординарной способности мальчика к убеждению. В конце концов, образованная компания пришла к обычному в таких случаях  глубокомысленному умозаключению: "Возможно, в этом что-то есть..." А Хаардик Фантес,  возвращаясь из гостей  домой,   подумал, что если бы такой дар действительно  существовал,  то его обладатель  легко мог бы стать вровень с самыми знаменитыми пророками.   
    И вот,  где-то уже в середине лета,  во время  состоявшейся по совершенно случайному поводу беседы,  все тот же статистик  напомнил Хаардику:
  - А помните,  я рассказывал вам  про Острихса Глэдди?
  -  Нет, извините, не припоминаю -  не сразу поняв,  о ком идет речь,  ответил настоятель.
  - Я про гимназиста говорю. Ну, про того, помните? С необыкновенным даром убеждения.  Ну, мы еще спорили, по его поводу,  у меня на дне рождения!
  -  А! Да, да... Ну и что с ним?
  - С ним, я надеюсь,  ничего, - отвечал статистик, -  Но,  зато есть новые подтверждения,  что это своего рода феномен!
    - Вот как? -  совершенно искренне заинтересовался Хаардик, - Расскажите! Очень любопытно...

                * * *

    "Это еще ничего не доказывает",  -  рассуждал сам с собою настоятель Фантес, переваривая  услышанную им от статистика историю о фантастическом успехе рекламной компании, к которой некий ловкий предприниматель смог привлечь Острихса Глэдди.  Вместе с тем, Хаардик ловил себя на том,  что сопротивляется известию о возможном чудесном даре с упорством, какое скорее  пристало матерому атеисту, чем человеку вполне искренне верующему в Господа, по всемогущей воле которого природа способна на любую самую причудливую игру. В священной истории случались и более невероятные вещи.
  "И вот теперь, - продолжал копаться в своих сомнениях Хаардик, -  когда, возможно, само Провидение выкладывает передо мною инструмент для осуществления миссии, я его не узнаю, и стараюсь  опасливо  отодвинуть  от себя подальше. Почему?  Боюсь, что Великая Сущность  на самом деле уготовила мне именно тот путь, по которому я иду уже много лет?  Путь,  на котором я должен рассчитывать только на самого себя?  Может именно поэтому  мне необходимо сопротивляться новому  соблазну,  возможно, пустому миражу, который не способен принести ничего, кроме надежд, сколь суетных, столь и беспочвенных?  Хоть бы,  в самом деле, знак какой!  Однако, единственный  вид откровений который мне до настоящего времени был доступен  - это волевой толчок. Он будет! Будет обязательно!  Мне и раньше случалось с его помощью выходить из тупиков..."               
  И  ожидаемое произошло. Решимость  испытать вызов судьбы пришла к Хаардику как-то сама собой, вместе с мыслью о том, что  возможная неудача ровным счетом ничего в его положении не изменит. Потерянное время? Сколько его уже  утекло! Ему  за пятьдесят, а он все на той же стартовой позиции.  Если он  с неё так и не сдвинется, всего-то  и придется, что   окончательно смириться со своей долей,  назначенной  Провидением.  В общем-то,  он к этому готов. А вот если в его руки действительно попадет чудесный инструмент, то, значит, таков уж Промысел,  сопротивляться которому, во-первых  -  грех,  а во-вторых - бессмысленно.
  Придя к этому простому заключению,  настоятель Фантес все через того же знакомого статистика  аккуратно навел  самые простые справки  об Острихсе Глэдди и,  обладая этой  минимальной информацией,  легко организовал  свою с ним "случайную" встречу около университетских ворот.

                * * *
И вот теперь на него свалилась эта ответственность.  Хаардик сам сделал все, чтобы  взвалить её на себя  и,  к собственному удивлению, оказался не вполне готовым принять такой груз.  Проблема лежала,  прежде всего,   в нравственной плоскости. 
  Настоятель "краснокаменного"  храма никак не мог отделаться от отвратительного ощущения, что по отношению к Острихсу он выступил в роли довольно циничного соблазнителя.  Воспользовавшись своим совершенно очевидным  и,  кроме того, хорошо тренированными обаянием,   он легко завоевал сначала интерес,  затем расположение,    и,  наконец,  полное доверие юноши, граничащее даже с обожанием.  Обожанием  именно того рода,  какое   ищущие молодые люди могут  испытывать,  если им случится встретить старшего по возрасту человека,  обладающего некой совокупностью свойств, за которыми видятся одновременно и ум,  и опыт,  и понимание,  и,  вроде бы,  доброта,  и много еще такого,  что остро необходимо растущей душе.
Это  такие природные таланты -  педагоги, не по образованию, а по призванию.  От таких  - любые уроки  молодыми воспитанниками воспринимаются  с энтузиазмом, легко и надолго.  И научить такие воспитатели могут всему,  чему угодно, в зависимости от  направленности  собственной личности: добру или жестокости,  праведности или преступлению,  разуму или фанатизму... Это - кому как повезет.
    Хаардик,  наверное,  обладал  такого рода  талантом и,   общаясь с Острихсом, смог  предложить ему что-то такое,  чего  тот  не мог получить в необходимой  дозе  ни  от заботливых  родителей,  ни  от  почтенных и, может быть,   даже отличных преподавателей,  ни  от друзей-сверстников...
А взамен священник  приобрел  право использовать дар Острихса.
  Все получилось так ловко, что Хаардику не пришлось никакими намеками наводить Острихса на нужную тему. Вышло как в известном анекдоте: лучше полчаса подождать, чем всю ночь уговаривать…
Юноша совсем недавно получил от своего отца (мнение которого, несомненно,  очень уважал) совершенно определенную отповедь в отношении постановки дальнейших экспериментов со своим даром, однако,  острый интерес к самому себе, к собственной необычной способности и постоянное искушение найти ей хоть какое-то применение, увидеть результат, продолжали жечь молодую  и,  уже только поэтому нетерпеливую душу. Острихс подспудно искал некий противовес мудрой осторожности и зрелому прагматизму родителя.  Ну  и, разумеется, нашел.
    Особенно молодому человеку был приятен тот факт, что в заочном споре с умудренным отцом  он вышел (как ему представлялось) победителем.  Хаардик  действительно "не заикался" на тему  о необычном даре  Острихса. Вот так прямо -  ни словом,  ни намеком  и какой-либо  иной околичностью. Создавалось полное впечатление, что священника  интересует только само дружеское общение с молодым человеком. В самом этом факте также нельзя было почувствовать никакого подвоха. Это было совершенно в духе настоятеля Фантеса,  с удовольствием заводившего новые знакомства с любыми людьми, которые казались ему чем-то интересными и, которых он мог чем-то заинтересовать  сам.

Острихс  легко и  как бы совершенно естественно  получил доступ в небольшой  круг людей, которые могли приписать себе  тесную дружбу с  Хаардиком и составили около него нечто вроде  клуба для интеллектуального общения.   Встречи эти были всегда спонтанны, происходили в произвольном составе случайно заглянувших на огонек знакомцев и не имели никакого заранее оговоренного плана или темы. Как правило,  общение  происходило за скромным чаем в неуютном и скудно обставленном домике  настоятеля при храме, а если позволяла погода — то в старой,  но  очень милой беседке,    в небольшом  церковном саду.
Далеко не все среди  участников этих чаепитий были людьми верующими, но все любили в той или иной мере пофилософствовать,   по возможности  изящно поиграть словами и аргументами, в общем — предавались обычному интеллигентскому трепу,  как форме удовольствия и никаких манифестов не вырабатывали. 
     Острихс был в этой кампании самым молодым, неопытным и,  посему, в основном,  благоразумно помалкивал, боясь попасть впросак с каким-нибудь незрелым суждением.  Однако,  за случайными дискуссиями о литературе,  искусстве,  на темы истории или, паче чаяния, о проблемах нравственности, а то и об основах бытия,  ему виделись необыкновенные глубины мудрости и вызовы  его собственному предназначению, постоянные мысли о котором не давали покоя ни  уму,  ни совести, ни  честолюбию  юноши.
Выкладывать всю эту беспокойную продукцию своей души на общее обсуждение он не решался, а поделиться своей готовностью облагодетельствовать человечество открывшимся у него даром очень хотелось. И лучшей кандидатуры для этого, чем    деликатный, все понимающий, обладающий большим жизненным опытом, и, по-видимому, совершенно бескорыстный  Хаардик, найти было нельзя.

                * *  *

    - Может быть, как раз самый правильный образ действий именно тот, о котором говорит твой отец: подождать пока с этим. А?  Ну,  неужели  оно тебя  и в самом деле   так жжет?
  - Ну, во первых, отец-то предостерегал меня от того, чтобы я не пробовал с помощью этого обогащаться...  И чтобы был осторожен, если  меня кто-то захочет использовать... А вот в смысле общего блага, так сказать...  он, как бы,  допускает... Вот только не знает,  как поточнее определиться... ну, в общем, куда можно с этим влезать, а куда - нет... 
  - Вот я и говорю: мудрый человек, твой отец, Острихс! Я тебе практически тоже самое...
  - Погодите, господин Фантес! Есть еще и во-вторых.
  - Ну, изволь...
  - Так вот, во вторых. А вдруг это временно?    
  - Что именно?
  -  Ну, вот эта способность моя, если она у меня действительно есть? Бывает же такое, что способности неожиданно пропадают? Вот я  сколько таких историй слышал, что, скажем, лет до пятнадцати  человек пишет, например, стихи  чуть ли не гениальные, а потом - все! Конец.
  -  Разумеется. Бывает. А что:  обыкновенным человеком  прожить так уж плохо? Недостойно?
  -  Ну,  вот и вы туда же,  господин Фантес! Ну,  прямо, как отец! А ведь даже по вере вашей:   если имеется возможность сделать доброе дело -  надо делать!  Я же сам читал в Завете Истины: "Способный дать добро, но уклоняющийся от того,  идет по дороге  зла".
  - О Боже! Ну,  что мне с тобой делать, Острихс?!
  - Ничего. Хотя бы посоветуйте! Что мне можно?
  - Хорошо, подожди немного. Мне нужно подумать...

                * * *

    "Ну, в самом деле! - размышлял Хаардик с некоторым даже раздражением против самого себя - Какие мне еще знаки нужны? Вот хороший чистый мальчик, из которого, учитывая его дар, может получиться проповедник необыкновенной силы. Я могу открыть его  этому миру, и  тем самым, возможно, приблизить Новое Явление Великой Сущности? "Глаголавша пророки", так сказать...Открыл же в свое время  святой  Бруслэ глаза пророку Инсаберу, а тот, обретя  второе зрение,  принес человечеству Завет Истины... Могу мальчика оттолкнуть... Как бы  даже для его блага, сохраняя его покой, оберегая от возможных опасностей, которых  на пути любого пророка предостаточно... То есть, могу отнять у него его же предназначение?  А ведь он не отступится! Уж больно горит... Он обязательно будет искать того, кто даст ему первый толчок, покажет направление... Почему не я? Почему тот, другой - лучше? Только потому, что решительнее? Разве мои помыслы недостаточно высоки?  Разве я буду делать это для себя?  Нет нужно решаться! Нужно подыскать ему пробный камень. Что-то такое... простое, совершено и несомненно позитивное, общеполезное... Чтобы он почувствовал одновременно и силу, и  нравственную опору... А дальше? Дальше Провидение подскажет!