Время первых

Книга написана по заказу издательства "ЭКСМО"

Пролог
Советский Союз; Украина; аэродром 10-й Гвардейской дивизии 69-й Воздушной армии
Лето 1959 года
 
Маленький Алексей быстро бежал по бескрайнему полю. Над головой синело безоблачное небо, а вокруг цвело жаркое солнечное лето: по кустам щебетали птицы, в траве стрекотали кузнечики, а на ближайшей к полю опушке шелестела листва молодых берез.
Внезапно – на склоне неглубокого овражка – Леша поскользнулся на скошенной траве и, вскрикнув, покатился вниз.
Докатившись до дна, замер, съежившись, закрыв глаза и вцепившись ручонками в колосья.
Он дрожал и был очень напуган. Все звуки, ранее окружавшие его, куда-то исчезли. Наступила тишина.
Алексей открыл глаза и осторожно поднял голову. Вокруг почему-то было темно, а слева и справа загорались крохотные огоньки. Словно мириады светлячков вылетали из травы и уносились высоко в черное небо.
Перестав дышать, он заворожено любовался этой сказочной картиной. Затем разжал ладони, оттолкнулся. И в ту же секунду ощутил, как лишенное веса тело, парит над землей.
Душу переполнял восторг, смешанный с испугом и новизной ощущений.
Он медленно перевернулся, обратившись лицом к небу. И улыбнулся: вместе с ним над землей парили миллионы светлячков…
– «Ноль двенадцатый», я – «Маяк»! «Ноль двенадцатый», ответь!..
В далекие картинки из детства стал прорываться гул. Вскоре этот звук превратился в рев реактивного двигателя.
Алексей открыл глаза.
Первое, что он увидел – знакомый изогнутый переплет остекления истребителя МиГ-15 с заваленным горизонтом; под остеклением чернела и подмигивала бликами приборная доска: высотомер, авиагоризонт, вариометр, радиокомпас… Правая ладонь крепко сжимала ручку управления.
«Кажется, я на несколько секунд потерял сознание, – подумал он, выравнивая самолет. – Немудрено от таких перегрузок…»
Из наушников шлемофона доносился требовательный голос командира части, руководившего полетами.
– «Ноль двенадцатый!», я – «Маяк». «Ноль двенадцатый», почему молчишь?!
Алексей выровнял машину, дал вперед левую ногу и, повернув голову вправо, посмотрел назад.
За самолетом тянулся дымный след. А на левом боковом щитке тревожно моргала сигнальная лампа «Пожар».
– «Ноль двенадцатый» – на связи, – нажав на кнопку «радио», как можно спокойнее ответил он.
– Почему не отвечал? – в голосе командира прозвучало раздражение.
– Пожар в двигателе. Задействую противопожарную систему.
– «Ноль двенадцатый», отставить пожаротушение – двигатель потом не запустишь! Бери курс на безлюдную местность, снижайся до тысячи метров и катапультируйся. Как понял?
Леонов посмотрел на приборную доску. Давление в гидросистеме упало до минимального значения. Электрика не работала, часть приборов отказала.
Толкнув ручку от себя, пилот заставил машину начать снижение.
– Вас понял, «Маяк», – ответил он. – Снижаюсь…
Продолжая экстренное снижение, истребитель дважды сменил курс и, наконец, приблизился к безлюдной зоне – впереди и внизу под самолетом пилот не увидел ни городов, ни поселков.
«Самое время», – подумал он.
Убрав ноги с педалей, Алексей взялся ладонью за красную рукоятку и попытался привести в действие катапультируемое кресло.
Но ничего не произошло. Пиропатроны не сработали, фонарь не отстрелился, а кресло осталось на месте.
«Чека! Вероятно, техник забыл выдернуть предохранительную чеку», – пронеслось в голове летчика.
И пока он раздумывал над планом дальнейших действий, из наушников доносился настойчивый голос руководителя полетов:
– «Ноль двенадцатый», почему не прыгаешь? «Ноль двенадцатый!..»
 
* * *
 
Техник-стажер Маркелов стоял между технических домиков и, поглядывая в небо, нервно затягивался табачным дымком, приканчивая вторую подряд папиросу.
В это время по тропинке от КДП быстрым шагом приближался один из летчиков эскадрильи. Узнав молодого техника, он свернул с тропинки и, подойдя вплотную, спросил:
– Маркелов, ты машину готовил?
Но тот, торопливо облизнув губы, по-прежнему пытался что-то рассмотреть в небе.
– Маркелов, оглох что ли?! – повысил голос летчик.
– Что?.. – растерянно оглянул тот.
И только теперь увидел стоящего рядом офицера.
– Ты чеку с катапульты снял? – вперил в него тот грозный взгляд.
 
* * *
 
Сгруппировавшись, Алексей еще несколько раз попытался привести в действие катапульту.
Безрезультатно. Либо вышла из строя система приведения в действие пиропатронов, либо технический состав забыл снять предохранительную чеку.
– «Ноль двенадцатый», ответь «Маяку»! – донимал командир. – «Ноль двенадцатый!..»
Стрелка высотомера упрямо ползла вниз. Поняв, что покинуть аварийный борт не получится, летчик развернул машину в сторону аэродрома.
В какой-то момент полковник не выдержал и, позабыв инструкции, перешел на открытый текст:
– Леонов! Ты слышишь меня, Леонов?! Какого черта у тебя там происходит?!
Тому было не до радиообмена. Его взгляд рыскал по поверхности земли в поисках взлетно-посадочной полосы.
– Леонов, почему молчишь?! Приказываю: прыгай! Слышишь?! Приказываю…
Летчик не дал командиру договорить, выключив приемо-передающую станцию. ВВП аэродрома находилась точно по курсу, но скорость для посадки была слишком велика.
Он убрал РУД до минимального значения, перекрыл краном подачу топлива и, откинув красный колпачок, нажал на кнопку системы пожаротушения.
Гул турбины стал стихать, а из специального баллона в двигатель под большим давлением начал поступать огнегасящий состав. Шлейф из черного дыма, растянувшийся за самолетом на многие километры, сменился белесой полоской.
Теперь все внимание Алексея было приковано к приборам. Обороты турбины почти достигли нуля, скорость и высота падали.
Отдав ручку управления от себя, он предотвратил сваливание, но при этом самолет стремительно терял последний запас высоты.
 
* * *
 
– Черт, кажется, он остановил двигатель! – в сердцах бросил микрофон командир части. – Ну что за разгильдяй, ей богу?! Все делает по-своему!
– Может, продувает после пожара? – предположил кто-то из присутствующих.
В этот момент с балкончика, окружавшего периметр вышки, вернулся помощник руководителя полетов.
– Там кортеж какой-то подъезжает, – робко проинформировал он.
– Какой еще кортеж?! – раздраженно процедил командир.
ПРП решил больше не беспокоить руководителя не относящейся к полетам информацией и тихо сел на свое место.
 
* * *
 
От гарнизона к аэродрому ехал кортеж из черной «Волги» и двух сопровождавших «газиков». Сидевший рядом с водителем «Волги» генерал Каманин заметил резко снижавшийся МиГ-15.
– А ну-ка помедленней, – опуская стекло своей дверцы, приказал он водителю.
Несмотря на поднявшийся шлагбаум, колонна автомобилей сбавила скорость.
Высунув голову, генерал несколько секунд наблюдал за эволюциями бесшумно летящего истребителя.
Затем крикнул:
– Езжай прямо к полосе!
Оставив позади машины сопровождения, черная «Волга» рванула к ближайшей рулежной дорожке…
 
* * *
 
Скорость полета восстановилась и стала расти. А вот высота по-прежнему уменьшалась. Не помогли даже выпущенные закрылки.
Внизу под самолетом промелькнуло строение дальнего привода. До начала взлетно-посадочной полосы оставалось три километра, но Алексей понимал: с неработающим двигателем до нее не дотянуть.
Нащупав большим пальцем левой ладони кнопку запуска, он нажал на нее. Двигатель натужно погудел, но запуска не произошло.
Поверхность земли приближалась с угрожающей скоростью. Под брюхом истребителя проносились ровные ряды кукурузы, которой было засажено огромное поле по соседству с военным аэродромом.
Леонов вторично вдавил кнопку запуска и одновременно потянул на себя ручку управления, стараясь отсрочить момент встречи с землей.
Движок снова издал неприятный звук. И вдруг ожил: из сопла сыпанули искры, а следом появилась ровная струя раскаленных газов.
– Давай, родной, давай!.. – пробормотал пилот, подбирая на себя ручку.
С каждым последующим мгновением истребитель становился послушнее. Его крутое снижение удалось выровнять в последний момент, когда фюзеляж прошелестел по верхушкам кукурузных початков.
Убедившись в том, что самолет слушается рулей, летчик выпустил шасси. Колеса вышли и встали на замки, о чем сигнализировали три зеленые лампы на приборной доске.
Оставляя за собой след из поднятых в воздух листьев и початков, небольшой истребитель преодолел последние пятьсот метров и плюхнулся на бетон.
Скорость была выше рекомендованной, поэтому самолет пару раз подпрыгнул. Удерживая педалями направление, Алексей приступил к торможению.
 
* * *
 
– Это еще кто? – недовольно спросил командир, заметив неподалеку от ВПП черную «Волгу».
– Кортеж приехал – я же вам докладывал, – напомнил сидящий рядом помощник.
– А почему он возле взлетной полосы?..
В этот момент на верхний этаж КДП ворвался взволнованный заместитель.
– Командир, комиссия пожаловала!
– Комиссия?.. А кто именно?
– Сам генерал Каманин.
Подтянув ослабленный узел галстука, командир поморщился:
– Как же он не вовремя…
 
* * *
 
Из-под заторможенных колес истребителя валил черный дым.
От прыжков и юза по полосе Леонова нещадно мотало в пилотском кресле. Спасали привязные ремни.
Скорость на середине ВПП оставалась довольно большой, и пилот опасался, как бы самолет не вылетел за ее пределы. Но вновь помогло чудо: истребитель остановился буквально на последней плите.
Резина колес дымилась, на передней стойке застрял слегка запеченный кукурузный початок.
Освободив лицо от маски, Алексей вдохнул полной грудью. Затем расстегнул привязные ремни и подвесную систему парашюта, сдвинул назад фонарь и, приподнявшись над креслом, с трудом дотянулся до наземного предохранительного механизма.
Так и есть – чека торчала на месте, лишая пилота возможности привести катапульту в действие.
Выдернув ее, Леонов посмотрел на красный «брелок» с четкой и довольно большой надписью «Снять перед полетом».
– Эх, Маркелов… – пробормотал он, пряча в карман улику. – Лоботряс…
 
* * *
 
«Газик» командира части настиг черную «Волгу», когда та тормознула метрах в ста от стоящего на краю бетонной полосы истребителя.
– Товарищ генерал-лейтенант, командир двести девяносто четвертого разведывательного… – начал он бойко докладывать вышедшему из машины Каманину.
Но тот отмахнулся и сердито спросил:
– Что это вы тут устроили?
Полковник лихорадочно формулировал в голове внятный доклад.
– Я вас спрашиваю! – настаивал генерал. – Что за цирковое представление с дымовыми эффектами?..
 
* * *
 
Покинув кабину, Леонов сделал несколько шагов по бетону. Ватные после перенапряжения ноги слушались плохо. Хотелось присесть и, закрыв глаза, полностью расслабиться.
Но позади послышались торопливые шаги.
Он обернулся. По полу со всех ног бежал техник-стажер Маркелов. Взмыленный. Испуганный.
– Леха, цел? – подскочив к летчику, взволнованно спросил он,
Тот кивнул.
– Ты чего не прыгнул? Мы тут все чуть не поседели!..
Леонов поднял руку и разжал кулак. На ладони лежала чека с красным «брелком».
Проглотив вставший в горле ком, стажер сдавленно прошептал:
– Господи… Меня ж теперь под суд…
– Возьми. И спрячь, – сунул чеку в его руку Алексей.
– Чего?.. А как… А что ты скажешь, Леха?.. – лепетал тот, пряча чеку в карман.
– Ну, чего-чего… Скажу, что спасал дорогостоящую советскую технику…
К самолету с воем сирены подкатила пожарная машина. Рядом с ней остановился грузовичок технической службы.
Хлопнув Маркелова по плечу, Леонов побрел навстречу бежавшим к нему сослуживцам: летчикам, врачам, техникам…
– Леха, ну ты красавец! – поздравлял с удачной посадкой один.
– Вся эскадрилья смотрела, как ты садился. Молоток!.. – вторил ему другой.
 
* * *
 
– Техника, товарищ генерал, старая. Вот двигатель и сдох, – семенил рядом с начальством командир части. – Но мы разберемся и накажем виновных в отказе.
Остановившись у края бетонной полосы, Каманин пристально рассматривал невысокого летчика, окруженного сослуживцами. Те громко обсуждали посадку, поздравляли, хлопали его по спине…
– Кто пилот? – спросил генерал.
– Лейтенант Леонов. С ним у меня будет отдельный разговор.
– Он давал для этого повод?
– В принципе, нет, – замялся полковник. – Но не сумасшедший ли?! Выключил в полете двигатель, потом едва успел запустить!
– Давай-ка его ко мне.
– Есть.
Каманин чему-то усмехнулся и, направляясь к черной «Волге», тихо сказал:
– Нам как раз нужны такие сумасшедшие…
 
 
 
Глава первая
СССР; Московская область
1964 год
 
Алексей Леонов родился тридцатого мая 1934 года в маленькой деревеньке Листвянка, затерявшейся на просторах Западной Сибири на шестьсот верст севернее города Кемерово. Алексей стал в семье девятым ребенком.
Задолго до рождения Леши в эту глубинку царское правительство сослало его деда, причастного к революционным событиям 1905 года. Затем уж сюда перебрались и его будущие родители. Мама – Евдокия Минаевна – поступила на службу деревенской учительницей; папа – Леонов Архип Алексеевич – вначале работал зоотехником, позже стал председателем сельского совета.
Будущие родители Алексея познакомились в церкви и полюбили друг друга с первого взгляда, но сразу создать семью не получалось – пришлось отстаивать чувства. Обе родни воспротивились выбору своих детей. Родня по отцовской линии заявляла: «Евдокия хоть и умна – на одни пятерки церковноприходскую школу закончила, да не красавица. К тому же из бедной семья». Родня по материнской линии не оставалась в долгу: «Архип – слишком красив, голосист и хорошо пляшет; все на него заглядываются. Нет на такого надежи. А семья слишком богата». Но Евдокия твердо заявила: «Или пойду под венец за Архипочку, или отправлюсь в монастырь!»
Так и поженились. Причем, первыми сдались и приняли молодых к себе жить родители Евдокии. Любовь молодых была настолько сильной, а брак настолько удачным, что отец Евдокии – дед Минай – потом не раз говаривал своим внукам: «Я Архипа усыновил, отличный у меня сын – Архипушка»…
И вроде бы все складывалось хорошо – семья росла, обживалась на новом месте в Листвянке. Отец работал от зари до зари, построил добротный дом, наладил хозяйство, поставил на ноги восьмерых детей. Когда создавался колхоз, первым привел на центральную усадьбу всех своих лошадей, коров, свиней и овец. Он искренне верил в звучавшие тогда лозунги и по-другому поступить не мог.
А в тридцать шестом на главу семейства написали донос.
На время уборки его назначили заведующим зерносушилкой. Погода была сырой – постоянно лили дожди; Архип Алексеевич пропадал на сушилке сутками. И тут прибегают односельчане: самая лучшая в колхозе корова не может отелиться, издыхает. Архип заметался – зерно не бросить и корову надо бы спасти. Подчиненные уговорили: «Мы за тебя подежурим, а ты беги в коровник…»
Корову и теленка Архип Алексеевич спас. А вот зерно его подопечные слегка пересушили.  И хоть все оно было принято на элеватор, наверх ушел донос. Сыграл в этой ситуации свою роль и другой примечательный случай. Будучи талантливым зоотехником, Леонов-старший специально для жесткого климата Сибири вывел прекрасного жеребца, которым очень гордился. А председатель, чтобы угостить приехавшего к нему родственника кониной, пустил этого коня под нож. Узнав об этом, Архип Алексеевич схватил топор и побежал разбираться. До кровопролития дело не дошло, но председатель затаил обиду и при первом же удобном случае решил расправиться с неудобным подчиненным.
Как тогда водилось, скорый суд, состоявшийся из-за пересушенного зерна, вынес стандартный приговор – «вредительство», от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества. И новоявленный «враг народа» отправился в сибирский лагерь. А Евдокия Минаевна с восемью детьми на руках лишилась всего, включая крыши над головой. Отобрали даже детскую одежду.
Старшая дочь к тому времени вышла замуж за простого паренька из Могилева и жила с ним в комнатке в одном из Кемеровских бараков. Узнав о горе в семье супруги, паренек в тридцатиградусный мороз примчался в село на розвальнях, забрал Евдокию Минаевну с детьми и перевез к себе.
Зятю было всего двадцать два; днем работал на стройке, вечерами учился в техникуме. И не побоялся приютить у себя семью врага народа…
 
* * *
 
Вытянувшись по стойке «смирно», Леонов и Беляев стояли у каркаса космического корабля «Восход-2».
Помимо будущих космонавтов в огромном цеху, где производилась сборка корабля, присутствовал Сергей Павлович Королев и несколько его ближайших помощников. Помощники стояли чуть поодаль – у огромного стола со стопкой чертежей. Главный конструктор, заложив руки за спину, прохаживался рядом с космонавтами.
– …Мы приступаем к подготовке и реализации программы «Выход». Задание непростое и сопряжено со смертельным риском, – остановившись, сказал он и внимательно посмотрел на молодых мужчин.
Для всех, кто так или иначе был связан с космонавтикой, Сергей Павлович Королев являлся живой легендой. После стартов первых космонавтов он заметно изменился: тише и короче стали его разносы, он чаще прощал ошибки и внимательнее прислушивался к чужому мнению, больше советоваться с коллегами. Он сделался мягче, добрее, спокойнее.
Но более всего коллег удивляла его работоспособность. Он никогда не делал различия между выходными, праздниками и буднями. Каждый день для него был рабочим, а праздники даже раздражали. Поговаривали, что родилось это раздражение первого мая 1953 года, когда Королеву помешали продолжить испытания ракеты Р-5. Похожие ситуации часто случались и на Байконуре. Четко выверенный старт «Луны-4» требовал заправки ракеты тридцать первого декабря 1962 года, Сергей Павлович искренне не понимал, когда его спрашивали: «Неужели вы заставите нас работать в предновогоднюю ночь?» В ответ он с раздражением возмущался: «Какая разница?!» Его присутствия вовсе не требовалось, но Главный не покидал стартовую площадку и встретил Новый год с рабочими бригадами инженеров и специалистов. Вероятно, находиться там ему было интереснее, чем восседать за праздничным столом с генералами и чиновниками…
Остановившись перед космонавтами, он посмотрел им в глаза и сказал:
– Если у вас есть малейшие сомнения – говорите.
Беляев едва заметно пожал плечами.
А Леонов прямо спросил:
– Когда летим?
 
* * *
 
Подготовка к полету «Восхода-2» началась задолго до весны 1965 года. Беляев с Леоновым частенько бывали в ОКБ №1, где изготавливались космические корабли. Однажды на проходивших там занятиях, к ним подошел Сергей Павлович Королев. Он провел космонавтов в отдельных закрытый цех и показал им макет корабля «Восход», снабженный какой-то странной камерой, прилепленной сбоку.
– Это шлюз для выхода в космическое пространство, – пояснил он, заметив недоумение молодых людей и предложил им примерить новые скафандры.
Дождавшись, когда они наденут их и немного привыкнут к тяжелой неудобной одежке, Главный конструктор попросил  Леонова попытаться выполнить эксперимент по выходу из шлюза на Земле.
Тот попытался и около двух часов потратил на выход и вход в шлюзовую камеру.
– Ну, как? – спросил Королев, когда Алексей вытер пот и отдышался.
– Справиться с задачей можно и быстрее, только надо все хорошо продумать, – ответил тот.
– Что ж, начинайте работать, – кивнул Сергей Павлович. И в шутку добавил: – Но уговор: все продумайте от начала до конца и, если в ходе следующего эксперимента что-либо пойдет не так – на глаза мне лучше не попадайтесь…
По сути к полету на «Восходе-2» Беляев и Леонов начали с готовиться с момента прибытия в Звездный городок. Подготовка шла одновременно со строительством корабля и созданием предназначенных для него модернизированных и совершенно новых систем. Изучая его конструкцию будущие космонавты порой совместно с инженерами и конструкторами решали сложные технические задачи.
«Восход-2» был построен как пилотируемый двухместный аппарат, предназначенный для выхода одного космонавта из корабля в космическое пространство с помощью шлюзовой камеры.
Корабль состоял из герметичной кабины для экипажа с аппаратурой регулировки жизнедеятельности, с запасами пищи и воды, средствами контроля и управления бортовыми системами.
В приборном отсеке размещалось радиооборудование, жидкостная тормозная двигательная установка, аппаратура управления, системы терморегулирования, источники электропитания.
Сбоку к кораблю крепилась шлюзовая камера для выхода через нее человека в безвоздушное пространство и возвращения в обитаемый отсек.
После завершения программы полета, гермокабина вместе с размещенным в ней экипажем и оборудованием должна была возвратиться на Землю. Перед этим приборный отсек отделялся и сгорал в плотных слоях атмосферы.
Герметичная кабина имела люк, через который экипаж мог покинут ее на Земле, и пару иллюминаторов, предназначенных для визуального наблюдения, кино- и фотосъемки.
Для предохранения от воздействия высоких температур на участке спуска кабина имела специальную теплоизоляцию, люки – надежную герметизацию, а иллюминаторы снабжались жаропрочными стеклами.
Управление люками шлюзовой камеры осуществлял командир корабля с пульта, установленного в кабине.
 
* * *
 
Едва улеглось эхо Второй мировой войны, как между ведущими державами стартовала новая война – холодная. К концу сороковых годов Соединенные Штаты обладали самым большим флотом стратегических бомбардировщиков, размещенных на многочисленных авиационных базах. Эти самолеты могли в считанные часы доставить к нашим крупнейшим городам мощнейшее на тот момент атомное оружие. Советское руководство в качестве ответной меры приняло решение развивать ракетную технику.
Решение было стратегически верным.
Во-первых, космические технологии могли использоваться не только в военных, но и в мирных целях.
Во-вторых, успешное освоение космоса стало бы весомым аргументом в пропаганде и в идеологическом противостоянии, в полной мере демонстрируя потенциал Советского Союза и его военную мощь.
В итоге четвертого октября 1957 года Советским Союзом был запущен первый искусственный спутник Земли. Для Соединенных Штатов, считавших себя самым технологически развитым государством, известие об этом прозвучало громом среди ясного неба, что подтолкнуло администрацию Эйзенхауэра к ответным действиям. С тех пор эту дату принято считать стартом космической гонки.
В ее начале американцев мучил один немаловажный вопрос: на земле и в океанах существовала строго определенная граница, но как обозначить границу в космосе? Если первый американский зонд (а то, что первым зонд будет именно американским – они не сомневались) окажется над территорией СССР, то не привет ли это к новой войне? И потому Эйзенхауэр стал рьяно отстаивать «свободу космического пространства». Согласно его меморандуму, свободным космосом являлось все, что находилось выше ста километров над уровнем моря.
Руководство СССР считало, что граница должна находиться существенно выше, но, тем не менее, подписало данное соглашение.
Радость американцев от этой маленькой победы была недолгой и сменилась жутким огорчением в октябре 57-го. Это бы первый победный ход страны Советов.
Менее чем через месяц был сделан второй ход – в космос стартовал «Спутник-2» с живым пассажиром на борту – собакой Лайкой.
Американцы смогли ответить лишь первого февраля 1958 года, когда после нескольких неудачных попыток ими был отправлен в космос искусственный спутник «Эксплорер-1».
Но уже следующим ходом молодой советской космонавтики США были отправлены в нокдаун – 12 апреля 1961 года в космосе побывал Юрий Гагарин. К слову заокеанские конкуренты смогли ответить лишь запуском космического аппарата с шимпанзе на борту.
Спустя четыре месяца последовал еще один сокрушительный удар: 6 августа Герман Титов совершил полет на корабле «Восток-2», длившийся более двадцати пяти часов. На борту его корабля была установлена профессиональная кинокамера, доработанная для орбитальной съемки. С ее помощью космонавт снял через иллюминатор десятиминутный сюжет, в котором запечатлел удивительную картину полета над планетой. Позже сюжет демонстрировался по многим телеканалам мира.
Соединенные Штаты не остались в долгу и ответили полетом на орбиту первого астронавта Джона Гленна.
Следующий шаг был снова за Советским Союзом – в космос полетели Андриян Николаев и Павел Попович. В ходе пилотируемого группового полета два корабля прошли в непосредственной близости друг от друга и поддерживали между собой связь.
В июне 1963 года Валерий Быковский на корабле «Восток-5» провел на орбите рекордное время – четверо суток и двадцать три часа. В это же время происходил полет корабля «Восток-6» с первой женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой на борту.
А в октябре 1964 года с Байконура бал запущен многоместный корабль «Восход-1» с экипажем из трех космонавтов…
Обе стороны в этой гонке наряду с победами и рекордами терпели неудачи и провалы. Тем не менее, останавливаться и уступать почетный титул ведущей космической державы никто не желал.
Вскоре советскому руководству стало известно, что НАСА готовит серию экспедиций для установки рекордов по продолжительности пребывания человека в космосе. Возникла необходимость ответить чем-то неожиданным, ранее не практиковавшимся.
После долгих обсуждений возникшей проблемы, было решено впервые опробовать выход человека в открытый космос.
 
* * *
 
Специально оборудованный самолет Ту-104 летел над облаками. Время от времени он задирал нос и приступал к резкому набору высоты. Затем плавно опускал его и следовал по нисходящей траектории, искусственно создавая внутри фюзеляжа эффект невесомости. За полуторачасовой полет самолет-лаборатория Ту-104 выполнял пять подобных «горок», в общей сложности набирая две минуты искусственной невесомости.
В его кабине был смонтирован макет шлюза космического корабля, полностью воссоздающий размеры и параметры настоящего. В шлюзе находился Алексей Леонов, облаченный в тяжелый стокилограммовый скафандр «Беркут». Ближе к носовой части самолета у переговорного устройства расположился его товарищ по экипажу – Павел Беляев. Сбоку все происходящее снимал на кинокамеру дублер Алексея Леонова – Евгений Хрунов. 
– Приготовится к выходу, – скомандовал в микрофон Беляев.
– Есть приготовиться к выходу, – послышался из динамика четкий ответ Леонова.
Павел щелкнул тумблером на пульте управления:
– Открываю внешний люк шлюзовой камеры.
Крышка люка на шлюзе медленно поднялась.
– К выходу в открытый космос готов! – доложил Алексей.
– Выход в космос разрешаю.
Леонов протиснулся сквозь узкий шлюз и покинул пределы «корабля».
И тут же период невесомости закончился – космонавт в тяжелом скафандре рухнул на пол салона самолета. Для смягчения его «приземления» пол специально был устлан спортивными матами.
Из висящего рядом с дверцей в кабину пилотов динамика послышался голос командира экипажа:
– Следующая фаза искусственной невесомости через три-четыре  минуты. Приготовиться…
Закончив снижение, Ту-104 приступил к очередному набору высоты.
 
* * *
 
Вечером поднялся сильный ветер, погода начала портиться; к ночи пошел сильный дождь.
Два автомобиля подъехали к воротам секретного объекта – «Особое конструкторскому бюро №1». Охрана узнала машину главного конструктора и моментально открыла створки ворот.
Прокатившись по ровной дорожке, автомобили подвернули влево и остановились у входа в здание, более похожее на заводской корпус, чем на КБ. С переднего правого сиденья наружу выбрался генерал Каманин. Сергей Павлович Королев покинул задний диван и, ступив на мокрый асфальт, решительно зашагал к ступенькам крыльца. Сзади семенили помощники, один из которых раскрыл большой зонт и порывался прикрыть Главного конструктора от проливного дождя.
Работа в конструкторском бюро по сборке космического корабля «Восход-2» шла круглосуточно – одна группы специалистов сменяла другую. Всего в создании первых космических кораблей было задействовано сто двадцать три организации, включая тридцать шесть крупных заводов. Здесь же трудились непосредственные исполнители, собирающие в единое целое комплектующие и сложное оборудование.
Несмотря на внешнюю схожесть с «Востоком», «Восход» разительно отличался от него. Нижняя часть корабля представляла собой технический модуль с топливно-двигательной установкой и набором различных антенн. Сверху к нему был пристыкован шарообразный спускаемый аппарат с дублирующим двигателем, люком шлюзового отсека и телекамерой. Обитаемая кабина стала двухместной, а общая масса достигла пяти тысяч трехсот двадцати килограмм. Кресла для космонавтов были оснащены амортизаторами, пульт управления выглядел более информативным и удобным. Аппарат оснастили усовершенствованной системой жизнеобеспечения, средствами радиосвязи, фотографической и телеаппаратурой, запасами воды и продовольствия.
Изрядно промокший Королев вошел внутрь корпуса; лицо его было мрачным.
Первыми появление Главного заметили члены его команды – начальник отдела систем управления НИИ-88 при ОКБ-1 Борис Черток, профессор Борис Раушенбах, инженер-разработчик Константин Феоктистов.
Всего в корпусе находилось около полусотни человек. Инженеры и младший научный персонал легко узнавались по белым халатам. Механик и электрики носили комбинезоны. Также здесь находилось несколько военных.
В центре корпуса на специальном стапеле, окруженном лесами, площадками и лестницами, возвышался освещенный электрическими лампами космический аппарат.
Королев прошел вдоль правой стены и остановился под большим стендом, на котором в числе прочего красовался график технических работ и испытаний корабля. Сбоку от графика висели фотографии двух будущих членов экипажа: Беляева и Леонова.
Глянув на конечную дату графика, обозначавшую полет в 1967 году, Сергей Павлович качнул головой и громко сказал:
– В шестьдесят пятом!
Эхо его голоса дважды прокатилось под потолком огромного корпуса.
Появление Главного всегда вызывало у сотрудников сборочного корпуса этакий трепет. Кому-то в такие визиты доставалось за медленную работу, кому-то влетало за промахи или ошибки. Некоторых и вовсе увольняли за головотяпство или недостаточное качество исполнения своих обязанностей. А этой ночью он привез не слишком приятную новость: дата полета сместилась аж на два года. Это означало, что весь график придется предельно уплотнить и работа превратится в сущий ад.
Оторвавшись от своих дел, специалисты подошли ближе и молча взирали на Главного.
Тот повернулся к стенду, вынул из кармана химический карандаш и нервным росчерком изобразил на графике стрелку переноса. Начиналась стрелка у колонки с датой «1967», а острие указывало на колонку «1965». После чего Сергей Павлович столь же энергично перечеркнул две последних колонки с датами «1966» и «1967».
– В шестьдесят пятом! – так же громко повторил он. – Все свободны! Продолжаем работу. 
Озадаченно переглядываясь, народ не спешил расходиться. Срок казался нереальным.
– Я же сказал: свободны!
Сотрудники разошлись по рабочим местам. Рядом с Королевым остались Раушенбах, Черток, Феоктистов, Каманин и пара помощников.
– Как в шестьдесят пятом?! Ведь изначально речь шла о шестьдесят седьмом! – негромко возмутился нокаутированный новостью Борис Черток. – Мы сможем стопроцентно подготовить «Восход-2» только к шестьдесят седьмому! Почему перенесли сроки?!
– Потому что американцы перенесли дату своего полета, – пояснил генерал Каманин. – Теперь они планируют выйти в открытый космос раньше нас. И допустить мы этого не можем.
Судя по всему, Королев тоже был не согласен с таким жестким переносом сроков полета. Приказ свыше он принял и готов был его выполнить, но… здравый смысл все равно противился.
– А допустить старт в космос неготового изделия с буквами «СССР» на борту можно?! – негромко возразил он, ткнув карандашом в улыбающиеся фотографии Беляева и Леонова. – Обосраться перед всем миром можно, получив два героических трупа вместо живых космонавтов?!
Когда Королев сердился, его ближайшие соратники Раушенбах и Черток предпочитали помалкивать. Каманину тоже нечем было ответить на реплику Главного.
Лишь один Феоктистов робко проговорил:
– Корабль мы подготовим со всей возможной тщательностью. Но времени, Сергей Павлович, слишком мало…
– Два корабля! – перебил тот. – Первый – для испытаний. Назовем «Космос-57» и отработаем на нем все возможные ошибки. Затем уж полетит «Восход-2».
– Постойте, – решил вмешаться Раушенбах, – но даже если мы успеем построить два корабля, то «Восходу» придется стартовать буквально следом за «Космосом-57»! На устранение выявленных проблем практически не останется времени. Не понимаю, как мы можем гарантировать надежность всех систем…
– Значит, Борис Викторович, отработаем максимум нештатных ситуаций и будем надеяться на людей. Слава богу, у нас два лучших пилота, – сказал Королев и, успокоившись, опять посмотрел на фотографии космонавтов.
 
* * *
 
Борис Викторович Раушенбах считался одним из основателей советской космонавтики, ближайшим соратником Королева.
Начинал он с юных лет столяром-сборщиком на Ленинградском авиационном заводе №23. В 1932 году поступил в военизированное учебное заведение – Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота. Одновременно с учебой увлекался планеризмом. В летнее время ездил в крымский Коктебель, где и познакомился с Королевым. Затем переехал в Москву и устроился в Ховринский институт №3 в отдел, которым руководил Сергей Павлович.
Позже случился арест Королева, эвакуация Института в Свердловск, депортация с другими немцами в трудовой лагерь…
Из поселения (а фактически из ссылки) его спас Мстислав Келдыш, добившийся вызова Раушенбаха в Москву – в Ракетный научно-исследовательский институт.
В 1949-м Борис Викторович защитил кандидатскую диссертацию, в 58-м – докторскую. Уже будучи профессором, он занялся новой темой: теорией управления космическими аппаратами. И преуспел в этом деле. Благодаря разработанным Раушенбахом системам управления, была впервые в истории сфотографирована обратная сторона Луны. И в этом мы тоже опередили американцев.
Позже он принимал участие в теоретической подготовке космонавтов, читая им лекции по готовой системе управления корабля «Восток». Она, по сути, оставалась неизменной и для последующих космических кораблей типа «Восход» и «Союз» – управление вокруг центра масс и управление центром масс. Простая схема, потому и гениальна. От космонавтов требовалось сориентировать корабль и заблаговременно раскрутить гироскопы.
«Очень обаятельный, мягкий, удивительно разумный человек», – так отзывалось о нем абсолютное большинство космонавтов.
 
* * *
 
Над военным аэродромом города Энгельса Саратовской области равномерно стрекотал Ан-2. В кабине сидели Беляев с Леоновым, одетые в летные комбинезоны. На головах были шлемофоны, за спинами – основные парашюты, на груди – запасные.
Павел дремал, Алексей глядел по сторонам.
Осмотрев скромное убранство «салона» и не отыскав ничего интересного, он уставился на командира.
– Паш, у тебя на фронте сколько боевых вылетов было? – толкнул он его в бок.
– Один, – неохотно ответил Беляев.
– А если серьезно?
– Отстань, Лёш…
Но отделаться от любопытного Алексея было не так просто. Спас пилот «кукурузника».
– Подходим к точке! – крикнул тот из пилотской кабины. – Впереди грозовой фронт – ветер усиливается!
– Сколько? – спросил Павел.
– Двенадцать метров в секунду. Возвращаемся?
Немного подумав, Беляев кивнул:
 – Да!
– Ты чего?! – азартно возразил Леонов. – Давай с ветерком!
– С таким ветерком только один прыжок из десяти выходит без последствий. На… – достав из кармана спелое яблоко, Беляев протянул его товарищу.
– А в космосе тоже заднюю дадим?
– В космосе, Леша, другие инструкции.
– А ты знаешь, почему именно нас выбрали, а не кого-то другого?
Павел удивленно поглядел на Алексея.
– Я пока не думал по поводу этой схемы.
– Ответ же очевиден! Чтоб мы решали там трудновыполнимые задачи, понимаешь?
– Ешь яблоко. Оно вкусное.
Мотнув головой, Леонов сунул его в карман.
– Дома съем.
И, встав с откидного сиденья, направился к двери.
– Лёш, ты не понял – мы сейчас не прыгаем, – решил остановить его командир.
– Кто сказал?
– Инструкция!
У обоих за плечами была служба в Военно-воздушных силах и десятки тренировочных прыжков с парашютом. Но в такую непогоду ранее прыгать не доводилось, и сейчас обоими овладел страх – обычное в таких случаях явление. Алексей понимал: единственный способ победить этот страх и навсегда от него избавиться – совершить прыжок.
– А на войне ты тоже всегда действовал по инструкции? – обернувшись, посмотрел он на Павла.
И, распахнув дверь, прыгнул в непогодную серость.
Вздохнув, Беляв тоже поднялся с откидного сиденья.
– Влад, закрой за мной дверь! – бросил он пилоту.
И сиганул в неизвестность следом за Леоновым.
 
* * *
 
В соответствии с заданием тренировки, купол парашюта в данном прыжке надлежало открыть с задержкой.
Беспорядочно кувыркаясь, Алексей пролетел вниз несколько сотен метров. Затем, раскинув руки и ноги, стабилизировал и замедлил падение. Мимо проносились клочки рваных облаков.
«Он наверняка прыгнул следом за мной!» – подумал Леонов и стал крутить головой в поисках товарища.
Беляев покинул самолет на несколько секунд позже и оказался в более сложной ситуации. Ан-2 во время его прыжка проходил сквозь мощную облачность; сильные воздушные потоки закрутили Павла и мешали сгруппироваться. Ветер и дождевые капли больно хлестали по лицу, сбивали дыхание.
Пробив одно облако, Беляев сориентировался и замедлил вращение тела. Но полностью упорядочить полет не успел – сбоку ударил плотный поток ветра. Высота таяла, но раскрывать купол парашюта, не стабилизировав положения тела, было опасно.
Он уже отчаялся бороться с ужасающими порывами ветра, как вдруг сбоку мелькнула тень, а за руку его кто-то схватил.
Это был Леонов, сумевший отыскать его в сумасшедшей круговерти. Он помог принять правильное положение, сам нащупал на подвесной системе кольцо основного парашюта и дернул его.
Ранец на спине раскрылся, купол распрямился и стал наполняться. Беляева резко дернуло – лямки системы впились в тело.
Алексей не стал медлить – высота не позволяла расслабляться – и тоже раскрыл свой парашют.
«Ну, слава Богу», – успел подумать он, осмотрев белевший над ним исправный купол.
И вдруг снова увидел товарища. Павел снижался на приличной скорости, траектория его полета проходила рядом. Еще через секунду Леонов понял, что он в опасности: из-за спутанных строп снижение было неуправляемым и слишком быстрым; парашют подчинялся только порывам бушевавшего ветра.
– Паша! – крикнул Леонов.
– Что? – донеслось снизу.
– Приготовься, Паша – земля близко!
– Знаю!
– Ноги! Ноги, Паша! Держи ступни параллельно поверхности!
Ответить Беляев не успел. Он врезался вытянутыми ногами в набегавшую землю и отчетливо услышал, как что-то хрустнуло.
Сильнейший порыв ветра подхватил купол и поволок Павла по пашне…
 
 
 
Глава вторая
СССР; Московская область
1964 год
 
– Давай-ка пошустрее, малец, – широко вышагивал по пыльной дороге Архип Алексеевич.
Проселок серой ленточкой извивался вдоль широкого засеянного пшеницей поля. По другую сторону зеленела молодая березовая рощица.
Сын поспевал за отцом, лишь перейдя на бег. В одной руке он нес узелок с куском хлеба и крынкой молока. В другой держал пруток, коим на ходу срубал растущие вдоль проселка одуванчики. После очередного взмаха из густой травы испуганно вспорхнула и унеслась прочь птица.
Удивленный Леша остановился и после секундной заминки осторожно ступил в траву, желая осмотреть то место, откуда вылетела пичуга. Приблизившись, он положил узелок, присел и осторожно раздвинул траву.
Перед ним лежало птичье гнездо с яйцами.
– Не тронь, – прозвучал рядом голос отца.
Вздрогнув, мальчишка обернулся. Заметив, что сын отстал, Архип вернулся и стоял чуть позади.
– Не тронь, – ласково повторил он. – Учует птица, что человек трогал и больше не вернется.
– А это домик ее?
– Домик.
Архип Алексеевич повернулся, чтоб продолжить путь. Но Леша не торопился встать с коленок.
– А спит она тут же? – спросил он.
– Да кто ее знает…
– Бать, ну скажи, где птичка спит: тут в гнезде или на ветке?
– Надо тебе – сам узнаешь, – проворчал тот. – Пошли, говорю!
Он уже вернулся с обочины на дорогу и вновь широко шагал, не оборачиваясь. Леша с явным сожалением бросил последний взгляд на гнездо и поспешил за отцом…
 
* * *
 
После ареста по ложному доносу Архип Алексеевич был отправлен по этапу в один из сибирских лагерей. Жилось там тяжело – работать приходилось по двенадцать часов в сутки, кормили плохо, на отдых и восстановление сил почти не оставалось времени. Там же он едва не погиб – якобы при попытке к бегству.
Охраной был изобретен довольно хитрый и жестокий способ для расправы с неугодными. Конвоиры заранее подговаривали кого-то из заключенных, и те по дороге из барака или после рабочей смены выталкивали обреченного на смерть из строя. Не ожидавший подвоха человек оказывался на обочине, и это было достаточное основание – охрана мгновенно открывала огонь на поражение.
Этим же способом они хотели покончить и с Архипом Алексеевичем. Но нашлись добрые люди – предупредили. Внутренне он был готов к провокации, и когда сосед по шеренге попытался вытолкнуть из строя, Архип увернулся. Не рассчитав свои силы, провокатор сам оказался на обочине и тут же получил пулю.
А немногим позже в Сиблаге начался массовый мор скота. Архип был опытным специалистом и помог остановить падеж.
Этот поступок оценило большое начальство и затребовало для изучения его личное дело. Ну, а далее в судьбу Архипа вмешался его величество Случай: дело попало к человеку по фамилии Лудьзиш. Именно с ним много лет назад Архип Алексеевич служил в дивизии латышских стрелков.
Прочитав в деле приговор, Лудьзиш схватился за голову: «Архип Леонов – враг народа?! Да вы с ума сошли! Кто угодно, только не он!..»
В результате в скором времени его освободили. Более того, даже предложили вчерашнему зеку занять должность управляющего хозяйством Сиблага. Но Архип отказался. Не хотел больше сотрудничать с этой властью.
В 1939 году Архипа Алексеевича полностью реабилитировали, и он вернулся домой к семье.
 
* * *
 
Из Дома офицеров на высокое крыльцо вышел генерал Каманин. В руках у него была стопка листов с напечатанным текстом; позади его сопровождали молодые адъютанты и помощники – майор и два капитана. Пробегая взглядом по написанному, генерал передавал помощникам листок за листком.
– По смыслу составлено правильно, а по форме – нет, – ворчливо говорил он, не отрываясь от текста. – Не хватает жесткости и официального тона…
В этот момент дверь Дома офицеров приоткрылась и на крыльцо, прихрамывая, вышел Леонов. Судя по сбившемуся дыханию, ему пришлось догонять Каманина.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться? – замер Алексей в двух шагах.
– Нет, – коротко ответил тот, продолжая изучать бумаги.
– Виноват. Просьба у меня небольшая.
– Вообще-то я сказал: нет.
Но от Леонова не так просто было отделаться. Он напористо продолжал:
– Пожалуйста, распорядитесь, чтоб меня впустили к подполковнику Беляеву!
Углубившись в чтение, Каманин начал спускаться по ступеням крыльца в направлении ожидавшей машины.
На ходу бросил:
– Это пусть доктора решают.
– Да они уже решили – не пускать! Но и Павел никого не желает видеть! Расстроился, понимаете? А я хочу поддержать боевой дух товарища. Пожалуйста, помогите, товарищ генерал.
– У Беляева очень серьезная травма, – проговорил Каманин, не отрываясь от прочтения текста. И процитировал по памяти диагноз врачей: «Закрытый оскольчатый перелом диафизов обеих костей левой голени со смещением отломков».
Алексей знал о сложном переломе, но отступать не собирался.
Остановившись на последней ступеньке, генерал обернулся, удивленно посмотрел на упрямого майора и только теперь заметил его хромоту.
– У тебя-то что с ногой? – тревожно спросил он.
– А? Да это так… отсидел, пока ждал вас.
С тяжелым вздохом прикрыв глаза, Каманин спросил:
– Леонов, знаешь, почему я тебе еще пинка под зад не дал?
– Никак нет.
– Вот и я не знаю, почему. Продолжайте тренировки…
Лицо Алексея расплылось в счастливой улыбке. От нахлынувшей радости он не знал, как отблагодарить начальство.
– Спасибо, товарищ генерал! Мы оправдаем ваше доверие! Скоро Павел выздоровеет и… Вот увидите!
– Отныне твой напарник – майор Хрунов, – сказал, как отрезал Каманин.
И двинулся дальше.
– Хрунов?.. – улыбка вмиг слетела в лица Алексея. Секунда ушла на полное осмысление информации, после чего он заговорил быстро и убедительно: – А как же Павел?! Послушайте, он не виноват в случившемся – честное слово! Я прыгнул первым и спровоцировал его прыжок, понимаете? Он же не хотел…
– Знаю. Читал я это в твоем рапорте, – подошел генерал к машине. Отдав адъютантам бумаги, распахнул заднюю дверцу. Но прежде чем расположиться на мягком диване, ободряюще хлопнул будущего космонавта по плечу: – Ты не волнуйся. Беляев немного отдохнет, подлечится. Офицер он все-таки немолодой – сороковник скоро. Пусть восстановит здоровье. А программу мы прерывать и тормозить – не имеем права. Так что продолжай тренировки с Хруновым.
– Так точно… Понял, товарищ генерал, – бормотал Алексей, глядя вслед отъезжавшей машине.
 
* * *
 
Для выживания космонавта в открытом космосе – в условиях вакуума, сверхнизких температур и жесткого космического излучения – требовались специальные скафандры. Их разработка была поручена заводу №918 (ныне ОАО «НПП Звезда»). Для первых космонавтов был создан аварийно-спасательный скафандр СК-1.
Скафандры шились по размерам – индивидуально для каждого космонавта. Состояли их двух слоев: силового лавсанового и герметичного резинового. Сверху имелся ярко-оранжевый чехол для облегчения процесса поиска приземлившегося космонавта. Шлем был несъемным и не поворачивался вместе с головой владельца, поэтому на рукаве имелось специальное зеркало для увеличения обзора.
Немногим известно, что в создании СК-1 активное участие принимала Варвара Васильевна Чичагова – гордость советской науки, позже принявшая монашеский постриг и ставшая игуменьей Новодевичьего монастыря.
В скафандрах СК-1 побывали на орбите Юрий Гагарин, Герман Титов, Павел Попович, Валерий Быковский. Для Валентины Терешковой в 1963 году изготовили специальный СК-2, учитывающий особенности женской анатомии и физиологии.
Тем не менее, скафандры СК были легкими, весившими всего около тридцати килограммов и совершенно не приспособленными для выхода в открытый космос. Они годились для нормальной работы в герметичной, изолированной и защищенной от космического излучения кабине. При разгерметизации, но при сносной температуре, а также при отсутствии солнечной радиации космонавт мог продержаться в нем до пяти часов. Также СК обеспечивал защиту космонавта при катапультировании и сохранение тепла в течение двенадцати часов при нахождении в холодной воде.
Для работы в открытом космосе требовалась принципиально другая «одежка». И такая была создана.
Новый скафандр получил название «Беркут». Для увеличения надежности в его состав включили дополнительную герметичную оболочку, а верхний слой сшили из специальной металлизированной ткани – экранно-вакуумной изоляции. Готовый скафандр представлял собой термос, состоящий из множества слоев пластиковой ткани, покрытой алюминием. Поменялся и цвет скафандра – для лучшего отражения солнечных лучей он стал белым, а на шлеме с той же целью был установлен специальный светофильтр. В таком костюме, хоть и кратковременно, но с относительной безопасностью можно было находиться в открытом космосе.
В итоге «Беркут» прилично потяжелел. Сам скафандр весил двадцать килограммов, а ранец с заключенной в нем системой жизнеобеспечения – почти двадцать два. Помимо системы вентилирования в ранце находились два баллона с кислородом объемом по два литра каждый и манометр для контроля давления. Всевозможные шланги, штуцеры и прочие вспомогательные приспособления также добавляли килограммы веса.
В итоге скафандр получился тяжелым, однако в условиях невесомости его масса решающей роли не играла. Куда большее неудобство доставляло давление воздуха, который закачивался под герметичную оболочку. Именно он делал скафандр жестким и неподатливым.
Понимая сложности при эксплуатации данного изделия, руководство сделало упор на физическую подготовку космонавтов. Летом им ежедневно приходилось совершать кроссы, зимой – лыжные пробежки; в спортивном зале они занимались тяжелой атлетикой и спортивной гимнастикой. Помимо этого комплекс тренировок для более совершенного владения своим телом включал плавание, прыжки на батуте, упражнения на вращающейся «скамье Жуковского» и прочее.
 
* * *
 
После долгих усилий ритуал облачения был закончен.
Леонов с трудом поднялся со специального стула, потоптался на месте и дважды подпрыгнул, опробуя надетый скафандр.
Эти движения больших усилий не требовали. А вот шевелить руками в неповоротливых рукавах оказалось куда сложнее.
Морщась от напряжения, он с трудом согнул в локте правую руку, потом левую… И подумал: «Как же в нем неудобно! А если, выйдя в открытый космос,  придется что-то делать? Снимать крышки лючков, менять антенны, ремонтировать навесное оборудование?..»
– Чего там у тебя за проблема? – с улыбкой на лице спросил Хрунов. – Чешется? Давай почешу.
– Себе почеши, – огрызнулся Алексей.
Новый член экипажа в ответ засмеялся. Посмотрев на его кривую улыбку, Леонов с грустью вспомнил Павла Беляева…
 
* * *
 
И снова в небе над подмосковным военным аэродромом гудели турбины специального самолета-лаборатории Ту-104. Он то взмывал вверх, заставляя пассажиров и экипаж испытывать повышенные перегрузки, то плавно опускал нос, кратковременно создавая внутри фюзеляжа искусственную невесомость.
В его чреве находился все тот же полноразмерный макет космического корабля с присоединенным к выходу надувным шлюзом. В качестве командира экипажа работал Хрунов; он находился в капсуле «Восхода» и наблюдал за Леоновым.
Переход из корабля в шлюз и выход в «космическое пространство» одетый в тяжелый скафандр Алексей полностью освоил. Теперь перед ним стояла нелегкая задача вернуться обратно. И если покидание тесного цилиндрического пространства проходило без особых проблем, то обратный маневр не получался – в каждой попытке космонавт по той или иной причине терпел фиаско.
Вот и на этот раз он не вписался в отведенные временные рамки: экипаж вывел самолет из режима снижения, эффект невесомости закончился, и не успевший забраться в шлюз Леонов грохнулся на маты.
– Знаешь, что я думаю? – высунулся из макета Хрунов.
– Ну и что ты там думаешь? – раздраженно спросил Алексей.
Он с трудом принял сидячее положение и расправлял петли длинного фала. Движения были резкими, по сосредоточенному лицу стекали крупные капли пота.
– Двигаться тебе надо быстрее – вот что.
– Вот это точно! Правильно! Как же я сам раньше не догадался?! Только, видишь ли, в чем дело – скафандр весит под сотню килограммов и малейшее движение тела провоцирует в невесомости его инерцию, – покончив с фалом, Леонов смотрел на шлюз. Поморщившись, добавил: – Да еще приходиться лезть в него ногами вперед. Вот и получается, что ни хрена не видишь, куда двигаешься.
– Тогда перерыв? – предложил Хрунов уставшему напарнику.
Оттолкнувшись от матов, Алексей поднялся на ноги.
– Нет. Давай еще разок…
 
* * *
 
В ОКБ по-прежнему кипела напряженная работа. Десятки различных специалистов в три смены заканчивали работы по строительству и доводке «Восхода-2».
Готовый шлюз находился неподалеку от основного стапеля; рядом у большого стола с разложенными чертежами стояли Леонов и Хрунов. Перед ними на стуле сидел Королев. Лица у всех были озабоченными.
– Сколько сеансов невесомости отработали в последнем полете? – спокойно спросил Главный.
– Пять, – ответил Хрунов.
– И ни одного успешного возвращения в шлюз?
– Ни одного.
Сергей Павлович пристально посмотрел на Леонова.
– Хотелось бы услышать о причинах из первых уст. Что вам мешает, товарищ майор?
После секундного замешательства Алексей быстро заговорил:
– По нашему мнению причин несколько. Одна из них – неудобный скафандр. «Беркутом» он только называется, а на самом деле это какой-то… асбестовый гроб. Честное слово! Но у меня есть предложение. Можно?
Королев неохотно кивнул. И, обернувшись к Раушебаху, позвал:
– Борис Викторович! Подойди…
Леонов тем временем достал из тубуса чертежи, развернул их и разложил на столе перед Главным конструктором и подошедшим Раушенбахом.
К удивлению мэтров отечественной космонавтики на листе оказался вполне грамотный с инженерной точки зрения чертеж скафандра «Беркут». Проблемные узлы были изображены отдельно. Все чертежи снабжены сносками; расчеты и выкладки размещались в нижней таблице.
Королев с Раушенбахом склонились над столом и с удивлением наблюдали, как Леонов наложил на чертеж лист кальки с изображенными шарнирами. Выровняв кальку, он схватил лежащий рядом рейсфедер и прижал им бумажную конструкцию.
– Для того, чтобы подтягивать фал и управлять своим телом, необходима хотя бы минимальная гибкость, – с жаром принялся объяснять свою идею космонавт. – Обратите внимание: здесь изображены шарниры в местах плечевых, локтевых и кистевых сгибов для большей свободы движения…
Поворачивая лист кальки, он продемонстрировал улучшенную подвижность и торжествующе повернулся к Королеву.
– Сами чертили? – по-отечески тепло взглянул на него Раушенбах.
– Так точно, – кивнул Алексей и продолжил: – Кроме того, происходит корреляция с общим давлением внутри скафандра…
Борис Викторович с сожалением перебил:
– Мы предполагаем работу в этом направлении. Но вы, ребятушки, должны понимать: чтобы такой скафандр появился на свет, нужно год-два. А то и два с половиной. 
– А у нас их, товарищ Леонов, попросту нет, – раздраженно добавил Королев.
– Я понимаю, Сергей Павлович…
Евгений Хрунов решил помочь товарищу и, сделав шаг вперед, достал из кармана елочную игрушку на тонкой нитке.
– А если «поиграть» с местом крепления фала? – запальчиво сказал он, показывая качавшую на нитке игрушку.
– Что, простите? – не понял Главный. – Зачем?
– Сейчас фал крепится к поясу скафандра в районе центра масс космонавта и по технологии он должен войти в шлюз ногами вперед, верно?
Мэтры молча взирали на Хрунова.
– А что если закрепить фал в верхней части скафандра и войти в шлюз головой? Мне кажется, будет правильнее, если космонавт увидит, куда движется, – продолжил тот. – То есть пойдет головой вперед.
Переглянувшись в Раушенбахом, Королев оглянулся к инженерам, копавшимся у шлюза.
– Товарищи, оставьте нас на три минуты, – попросил он.
Те прекратили работу, и отошли на десяток метров.
– Вперед, – кивнул Главный конструктор.
– Что? – не понял Хрунов.
– В шлюз.
– Я?
– Да-да. Как вы там хотели – головой вперед? Прошу вас.
Евгений решительно подошел к открытому шлюзовому люку, наклонился и залез вперед головой.
– Давайте-давайте, – подначивал Главный. – Залезли?
– Так точно, – послышался сдавленный голос Хрунова.
– А теперь развернитесь мордой к люку.
– Зачем?
– Чтобы закрыть его вручную.
– Так он же автоматический!
– Он автоматический в девяти из десяти случаев – возразил Сергей Павлович. – А сейчас давайте представим, что вам не пофартило и автоматически крышка люка не закрылась. Попробуйте закрыть ее в ручную.
Из шлюза послышалось кряхтенье – Хрунов пытался развернуться на сто восемьдесят градусов, но застрял в узком горлышке.
– А теперь представьте, что на вас неудобный скафандр и заканчивается кислород. Представили?
– Так точно, – расстроено ответил Евгений.
Королев подвел итог короткого эксперимента:
– Все. Вы погибли. И ваш напарник – тоже.
Наблюдавший за этой картиной Леонов пристыжено вернулся к столу и свернул свой чертеж.
– Все ясно, Сергей Павлович. Извините за беспокойство – будем работать на текущую задачу, – негромко сказал он. – Мы готовы лететь хоть в кандалах, хоть в кольчугах.
– Мы и так – народ, который от рождения летает в кандалах, – примирительно сказал Главный. – А представляете, что было бы, если их снять? Потеряли бы равновесие и разбились бы к чертям собачьим. Вот такой мы народ. Идите.
– Есть.
– Чертежи оставьте…
 
* * *
 
В 1943 году Алексей Архипович начал посещать начальную школу в Кемерово. Среди прочих увлечений юноши была роспись старых русских печей, которой он научился у живших по соседству с его семьей украинских переселенцев. С годами одни увлечения забывались, на смену им приходили другие, но изобразительное искусство занимало все более значимое место в его жизни.
Однажды во время школьной перемены он увидел у своего одноклассника книгу с черно-белыми иллюстрациями картин художника Айвазовского. Картины произвели на Лешу огромное впечатление, и он загорелся желанием приобрести эту книгу. Обошлась она ему по тем временам невероятно дорого – в уплату пришлось каждый день в течение месяца отдавать однокласснику весь скудный ученический паек: пятьдесят граммов хлеба и маленький кусочек сахара.
Но зато книга с великолепными иллюстрациями теперь была собственностью Алексея, а художник Айвазовский стал его любимым художником.
 
* * *
 
Утро редкого выходного дня Леонов решил посвятить любимому хобби – живописи. Разложив на журнальном столике группу предметов: портативный радиоприемник, модель космической ракеты, планшет, блокнот с авторучкой, офицерскую фуражку и яблоко, он прикрепил к мольберту лист свежего картона и принялся делать набросок…
Сегодня у Алексея все получалось. Однако спустя пару часов в комнату заглянула супруга Светлана.
– Обед стынет, Леша, – напомнила она. Заинтересовавшись работой мужа, подошла ближе и, рассмотрев почти законченный натюрморт, оценила: – Похоже.
– Свет, я тебе уже говорил, что для художников «похоже» – наихудший комплимент.
– А это комплимент не художнику, а космонавту с кисточкой. Который, между прочим, мог бы стать и очень хорошим художником.
– Чуть-чуть в сторонку от освещения, – попросил он. – А космос как же?
– Разве настоящему художнику чтобы попасть в космос – обязательно лететь туда на ракете?
– Да я сквозь потолок звезды вижу. Точнее, потолка не замечаю – смотрю сквозь него и вижу небо. Да я бы и до луны на велике доехал бы! Жаль, что таких великов нет…
– Обедать, – с театральной строгостью сказала Светлана.
И отправилась на кухню.
Вместо нее в комнату забежала дочь Вика. Увидев на столике яблоко, она схватила его.
– Ой, а мне можно?
– Можно. Но после обеда, – ответил папа, забрав у дочери спелый фрукт.
– Тогда пойдем обедать прямо сейчас! –  крикнула она, выбежав в коридор.
Алексей посмотрел на яблоко. Покрутив его в ладони, он заметил темное пятнышко.
«Им же угостил меня Павел, – припомнил он. – Тогда… в самолете. Перед роковым прыжком…»
 
* * *
 
Сквозь единственное окно палаты травматологического отделения была видна верхушка дерева, покачивающаяся от слабого ветра на фоне синего неба. Врачи навещали Беляева три-четыре раза в день. Столько же раз медсестра приносила поднос с разнообразным питанием. А остальное время он либо читал книжки, либо подолгу глядел в небо.
Сейчас его бездонную голубизну расчерчивал инверсионным следом маленький истребитель, летевший куда-то на юго-восток. «Тренировочный полет, – догадался Павел. – Эх, когда теперь доведется полетать?..»
Истребитель поравнялся с краем оконного проема и скрылся из вида. Постепенно стих доносящийся из-за приоткрытой рамы далекий гул. В палате снова стало тихо.
Беляев вздохнул, перебирая возможные варианты развлечений. До обеда еще было далеко и следовало чем-то себя занять. В окно таращиться надоело. Спать не хотелось. Последнюю книгу он вчера дочитал, а парочку свежих ребята из отряда обещали принести только вечером после ужина.
Внезапно за окном появилась тень. Павел вновь повернул голову вправо и увидел довольное лицо Леонова.
– Здорово, – тихо сказал тот, толкнув раму.
Рама со крипом отворилась внутрь палаты; Алексей нагнулся, подцепил что-то тяжелое и с усилием приподнял. Через секунду он поставил на подоконник тяжелую гирю. Затем рядом, странно звякнув, опустился набитый каким-то железом рюкзак.
Беляев смотрел на все это спокойно и без эмоций.
– Правильно – лучше молчи. Говорить буду я, – прокомментировал Леонов холодную встречу и залез в палату. – Так, ну что? Начинаем программу по восстановлению физической формы. Ты согласен?..
На самом деле вопрос прозвучал так… из вежливости и согласия не требовал. Все товарищи по отряду космонавтов знали: если Алексей чего-то удумал – остановить его могло только чудо.
Он проворно извлек из рюкзака составные части странного механизма и принялся собирать их, прилаживая к кареткам кровати. Судя по виду конструкции, это был противовес для травмированной ноги товарища.
– Жизнь у меня одна. И напарник тоже один – с другим я не полечу, – деловито рассуждал Леонов, закручивая на винтах гайки. – Сейчас, конечно, приходится тренироваться с Хруновым, чтобы не терять форму и не прерывать учебный цикл. А как только ты восстановишься – мы с тобой сразу идем к начальству и подаем рапорт на прохождение медкомиссии. Улавливаешь, Паша? И все будет хорошо…
Покончив со сборкой, он начал протягивать через конструкцию металлический тросик.
– …Хорошо, что у тебя нет перелома, да? Это очень хорошо! Старая травма дает о себе знать – так это вообще ерунда. Это – тьфу! Залечится! Люди вон головы пробивают. А ты говоришь нога…
– Алексей, посмотри на меня, – впервые подал голос Беляев.
– Ну, – ковыряясь с последней железкой, отозвался тот снизу.
– И заодно услышь.
– Ну. Смотрю и слушаю.
– Я с тобой никуда не полечу.
– Чем же я тебе так противен? – как ни в чем ни бывало, спросил Леонов.
Павел приподнялся, поправил сбившуюся в комок подушку.
– Да не в этом дело. Страха ты не знаешь. А это очень плохо.
– Есть страх. Слушай, я тебе сейчас одну историю расскажу – из детства…
– Уйди, Леша.
– …И ты сразу поймешь, о чем я тебе говорю…
Он торопливо доделывал противовес. А Беляев неподвижно лежал на кровати и смотрел в белый потолок.
Внезапно он повысил голос и достаточно жестко произнес:
– Ты не понял меня?!
– Нет, ну ты чего? – на секунду прервался молодой коллега. – Леоновы просто так не уходят. Ты чего в самом деле? Сейчас доделаю и тогда уйду.
Ему оставался последний штрих. Приподняв гирю, он подвесил ее на крюке, висевшем на болтавшемся тросике. Травмированная нога Беляева тут же пружинисто приподнялась над кроватью.
– Вот так! Понял?! Давай, качай!
От неожиданности Павел забыл обиду и злость. Поднапрягшись, он потянул ногой механизм вниз. Получилось – натянувшийся тросик приподнял гирю.
– Раз-два, раз-два, – командовал Алексей. – Посмотри, как хорошо все работает!
Несколько раз проделав упражнение, Беляев так увлекся, что в следующий раз сделал это слишком резко. Из конструкции со звоном вылетела какая-то металлическая пластина. Нога резко упала на кровать.
И тут же палату огласил истошный крик Павла.
– Давай помогу! Давай… – суетился вокруг него Леонов. – Больно?..
Тотчас распахнулась дверь – в палату вбежали медсестры. Следом появился встревоженный дежурный врач.
– Иди к чертовой матери! Убирайся отсюда! – превозмогая боль, запустил Павел подушкой в Алексея.
Поймав пущенный в него «снаряд», тот сунул его в руки медсестры и направился к выходу.
– У нас все нормально. Мы разобрались, – говорил он на ходу.
– Убирайся!.. – мчалось ему вслед из палаты. – И чтоб я тебя больше не видел!..
 
 
 
Глава третья
СССР; Московская область
1964 год
 
В 1948 году Архипу Алексеевичу предложили в Калининграде хорошую работу, и семья Леоновых перебралась к новому месту жительства. Послевоенный город встретил разрушенными кварталами, разбитыми дорогами, почерневшими окнами сгоревших домов, застывшими портовыми кранами. Калининград нужно было восстанавливать из руин.
Юный Алексей как мог помогал родителям: после занятий в школе помогал отцу с ремонтом жилища, разбирал завалы мусора во дворе, чинил водопровод и не гнушался любой другой работы.
Через пять лет он получил свой аттестат зрелости. К тому моменту он серьезно увлекся летным делом: поименно знал известных в стране авиаторов, пересмотрел все киноленты про летчиков, а в свободное от учебы время мастерил авиамодели и писал свои первые картины.
Петр – старший брат Алексея – получил хорошее образование и работал авиационным техником. По его конспектам юный Леонов с завидным упорством изучал основы теории полетов, авиационные двигатели и конструкцию самолетов. И долгое время не мог решить, что же больше ему нравиться: авиация или живопись?..
Жизнь многих известных людей изобилует крутыми поворотами. Забегая вперед, скажем: судьба Леонова тоже могла стать совершенно иной. Благодаря незаурядным способностям к рисованию, после школы он подал документы в Рижскую академию художеств. Просмотрев привезенные им картины, ректор академии вынес вердикт: принят. Но вскоре выяснилось, что жить новоявленному студенту негде – общежитие предоставлялось лишь после трех лет обучения. Стипендия в академии (а ее еще нужно было заслужить) составляла всего пятьсот рублей – небольшие по тем временам деньги. И именно такую суму требовалось заплатить за съем скромной комнаты в Риге.
Это было сравнимо с ушатом ледяной воды. Мечта стать художником ускользала прямо из рук. Но молодой человек не унывал. Если не устраивал один вариант, значит, нужно было искать другой. И, скорректировав свои планы, он решил посвятить свою жизнь второй мечте. Мечте о небе.
Учась в школе и предполагая связать жизнь с авиацией, он понимал: без спорта достичь заветной цели будет значительно труднее. Потому в свободное время Алексей уделял внимание и спорту – посещал некоторые секции.
В результате хорошая учеба в школе, страстное желание и занятия спортом стали тем заветным ключиком, который без особых проблем открыл перед Леоновым дверь летной школы – в августе 1953 года он был зачислен в десятую Военную авиашколу, осуществлявшую первоначальное обучение летчиков.
Находилась данная школа в Полтавской области в городе Кременчуг. Окончив ее, он решил получить профильное высшее образование и до 1957 года продолжил обучение в высшем военном училище летчиков-истребителей, расположенном в городе Чугуеве.
 
* * *
 
Так получилось, что с небольшим украинским городком под названием Кременчуг будущего космонавта связывало очень многое.
В свои девятнадцать лет он впервые оказался с этом городе. Тогда в здешнюю Авиационную школу начального обучения летчиков был объявлен комсомольский набор. Проходя обучение, молодые мальчишки-курсанты впервые самостоятельно поднимались в небо. А в свободное от полетов время восстанавливали учебные корпуса, строили казармы для себя и дома для своих преподавателей и командиров. Время было тяжелое, послевоенное; кругом была разруха.
Но и в непростое время молодые парни находили время и силы для озорных выходок. Однажды Алексею с однокашниками удалось на целые сутки лишить местный горком партии геральдики, висевшей над крыльцом главного входа. Леонову поручили выпустить стенгазету с гербом города, а как он выглядит – никто из курсантов не представлял. Решение созрело моментально: нужно снять герб с «Белого дома» и скопировать.
Сказано – сделано. И утром стенгазета с изображением герба висела на положенном месте, а на пропажу оригинала никто не обратил внимания. Следующей ночью будущие военные летчики снова забрались на фасад здания и вернули «образец» на место.
Многие из выпускников Кременчугской авиашколы потом – после окончания Чугуевского военного авиационного училища – вновь возвращались сюда для усовершенствования летного мастерства. Вернулся и Леонов, получив после Чугуева назначение в местный гвардейский истребительный полк. И это возвращение стало для него судьбоносным.
Гавриил Трифонович Ганус закончил службу в Группе советских войск в Германии и был переведен в Кременчуг. Здесь его семья получила двухкомнатную квартиру в хорошем сталинском доме. А «трешку» напротив отдали ватаге молодых холостяков-лейтенантов из истребительного полка, среди которых был и Леша Леонов. Начинающие летчики с удовольствием общались с асом, который был всего на четыре года старше. Без особого стеснения они приходили к нему и терзали вопросами на профессиональные темы. По выходным, как и полагалось летчикам, они часто устраивали веселые застолья. И если с закуской случались проблемы, то к Ганусам снаряжали гонца – Алексея.
Через некоторое время у Гавриила Трифоновича и его супруги Клавдии Васильевны сложились с этим озорным и одновременно вдумчивым лейтенантом теплые приятельские отношения.
Как-то с такими же друзьями-лейтенантами отправился он вечером прогуляться. Навстречу попалась стайка девушек. Ребята остановились, чтобы уступить им дорогу, а проказник Алексей не придумал ничего лучше, как подставить кареглазой смуглянке подножку.
В шутку, разумеется. Думал, перепрыгнет. А она не заметила и… споткнувшись, упала. Он кинулся поднимать ее, а пока извинялся и успокаивал – влюбился. 
Так и познакомились. Красивая смуглянка оказалась работницей КрАЗа, звали ее Светлана Доценко. Она была скромной и очень красивой девушкой.
Через некоторое время она пригласила молодого человека к себе домой – Светлана проживала с родителями в частном доме. Он пришел. И когда увидел на столе в ее комнате редкий альбом с репродукциями, который будучи начинающим художником давно хотел приобрести, понял: это судьба. И не ошибся. Светлана тоже любила искусство и разделяла многие убеждения Алексея.
Через некоторое время Леонову предстоял перевод на новое место службы – в Группу советских войск в Германии. За советом он пришел к Клавдии Васильевне:
– Как быть? Сделать Светлане предложение сразу или подождать, пока закончится моя служба в Германии?
– Любите друг друга? – спросила женщина.
– Да.
– Тогда женись и не раздумывай.
И вскоре состоялась свадьба.
У Клавдии Васильевны и Алексея сложились настолько крепкие дружеские отношения, что он позвал ее на свадьбу шафером. И такой свадьбы, пожалуй, жители Кременчуга не видели – свидетелем со стороны жениха была замужняя женщина.
 
* * *
 
До старта космического корабля «Восход-2» оставалось сто двадцать дней. В сборочном корпусе Особого конструкторского бюро ни днем, ни ночью не прекращалась работа. Все комплектующие, настроенные системы, сложное оборудование к концу 1964 годы были доставлены в ОКБ. Корабль был собран, но на его корпусе по-прежнему отсутствовали многие листы обшивки – специалисты копались в агрегатах, в жгутах электропроводки и отдельных узлах.
Королев, Черток и Феоктистов также постоянно находились здесь, покидая свой «пост» лишь на короткое время сна.
«Устали люди, – оторвавшись от чертежей, подумал Главный конструктор корабля. – Еле двигаются, зевают…»
Оглядев сияющий в свете прожекторов практически готовый «Восход», он заметил у его верхней части инженера-электрика Никишина. Согнувшись пополам, тот закопался в жгуты проводки и что-то монтировал. В какой-то момент из его руки выскользнула отвертка и, встречаясь на пути с проводами и балками, полетела вниз. Изловчившись, инженер каким-то чудом поймал ее у верхней площадки стапеля.
– Никишин! – окликнул Черток.
Инженер обернулся.
– Никишин, ступай-ка ты домой – выспись. Завтра закончишь, – приказал Борис Евсеевич. И, обращаясь к Королеву, пояснил: – Отдых людям нужен, Сергей Павлович. Третью неделю пашут в три смены. Куда это годится?..
Один из специалистов прокатил мимо грузовую тележку с огромным энергоблоком, похожим одновременно на радиатор центрального отопления и на электронно-вычислительную машину с торчащими во все стороны проводами.
– Сразу после отчетной комиссии всем – выходной, – вздохнул Королев. – На сутки.
– Может, председателя комиссии в корабль посадить? – предложил Феоктистов. – Пусть на пять минут почувствует себя Гагариным и успокоится. Потом за стол в банкетном зале и под зад коленом.
– Под зад коленом – пожалуйста. А в корабль никого из посторонних не пущу. Будь это сам Брежнев…
Внезапно из-за округлого бока «Восхода» вырвался густой сноп искр, сопровождаемый треском и громкими щелчками. Стоящего на верхней площадке стапеля Никишина отбросило в сторону; отлетев на пару метров, он рухнул вниз на инструментальный стол.
Под потолком разом заморгали и погасли все лампы с прожекторами. Через секунду зажглись боковые фонари аварийного освещения.
Все, кто находился поблизости, бросились к пострадавшему инженеру. Вокруг моментально скопилась толпа людей.
Расталкивая их, к Никишину подошли Королев и Черток.
– Дышит? – озабоченно спросил Главный конструктор.
– Не видно… – ответил кто-то. – Темно…
– Пропустите врача!..
Комбинезон на Никишине дымился. Кожа предплечий потемнела, а ладони обуглились.
Над пострадавшим склонился дежурный врач. Он осмотрел грудную клетку, ощупал запястье, приподнял веко…
– Ну, что? – прозвучал в напряженной тишине голос Королева.
– Мертв, – поднялся доктор.
Стоявший рядом Раушенбах прошептал:
– Господи…
– Я хочу точно знать, что произошло. Точно! – громко произнес Сергей Павлович. – Борис Евсеевич, доложи мне через полчаса: что произошло с электрикой.
– Есть.
– Я так понимаю, что комиссию отменяем? – спросил Феоктистов.
– Ни в коем случае! – строго глянул на него Королев. – Я желаю, чтобы они увидели все это! Нам крайне необходимо, чтобы они об этом знали! И пускай доложат, кому следует…
 
* * *
 
У Королева не было близких друзей, так как он всегда был одержим идеями, а не людьми. Существовали коллеги, преданные единомышленники. В молодые годы – Сергей Люшин, Петр Флеров. В зрелости – Василий Мишин, Николай Пилюгин, Борис Раушенбах, Борис Черток. А друзьями Главный так и не обзавелся.
Сотни людей вспоминают его, описывают в своих книгах и мемуарах, но ни один из них не имеет права сказать: «Я был близким другом Сергея Павловича».
Вероятно, так происходило потому, что не разделявшие его идей люди не были ему интересны, а близкая дружба с коллегами страшила усложнениями деловых взаимоотношений. Ведь друзьям всегда труднее приказывать. Он жертвовал дружбой ради Дела всей жизни.
Наконец, имелась еще одна веская причина: настоящая дружба всегда требует времени и внимания, а времени у Сергея Павловича было в обрез. И в молодости, и в зрелые годы.
 
* * *
 
Очередной рабочий день в клинике не предвещал сюрпризов. До тех пор, пока в ординаторскую к доктору Карпову не ворвалась медсестра.
– Евгений Анатольевич, там с Беляевым плохо! – взволнованно доложила она.
Дежурный врач нес полную ответственность за подопечного космонавта, потому подскочил с кресла словно ужаленный:
– Как плохо?!
От ординаторской до палаты они шли быстрым шагом, изредка переходя на легкий бег.
Распахнув дверь, доктор Карпов удивленно замер. Беляев стоял на здоровой ноге с торца кровати и, вцепившись в каретку руками, с хриплым ревом то поднимал ее, то опускал. Специальная кровать была тяжелой, и космонавту приходилось изрядно напрягать все мышцы тела. Лицо заливали капли пота. По всему было видно, что каждое движение из-за острой боли дается ему крайне тяжело.
– Товарищ Беляев, что же вы творите?! – бросился к нему врач.
– Как что творю?! – на мгновение прервал тот упражнения. – Вы же сами сказали, что ногу надо нагружать.
– Я имел в виду небольшие нагрузки, возрастающие постепенно и понемногу.
– Простите, Евгений Анатольевич, но времени у меня нет. Совсем нет…
 
* * *
 
Павел Беляев пользовался большим уважением в отряде космонавтов и его травма здорово расстроила товарищей. Даже Юрий Гагарин встречался с врачами и лично просил поставить Павла в строй.
Началось продолжительное лечение. Беляева постоянно мучил вопрос: оставят ли его в отряде космонавтов?
После пяти месяцев различных процедур, кости срослись, однако больная левая нога оказалась чуть длиннее здоровой правой. Хирург предложил сделать сложную операцию.
– Вы можете дать гарантировать, что после операции нога срастется правильно и меня оставят в отряде? – спросил Павел.
– Нет, – честно признался врач.
И тогда Павел отказался от хирургического вмешательства и предложил другой выход – усилить физические нагрузки на ногу. При этом попросил отпустить его домой, не беспокоить и дать возможность полечиться самостоятельно.
– Если через три недели не приведу ногу в норму – вернемся к вашему предложению, – пообещал он.
Хирург согласились. И потянулись изнурительные тренировки в домашних условиях…
Татьяна – супруга Павла – сразу почувствовала внутреннюю тревогу, обеспокоенность мужа. Успокоила, как могла и помогала во всем.
В квартире появились две тяжелые гантели. По пятнадцать раз в день Беляев брал их в руки, опирался спиной о стену, переносил вес тела на больную ногу и стоял на ней по двадцать – двадцать пять минут. Было невыносимо больно, по лицу стекали капли пота, но он, стиснув зубы, стоял. Думал о чем-то отвлеченном, вспоминал…
Вспоминал далекое детство в Северо-Двинской губернии или учебу в школе на Урале; работу на заводе или первые годы службы в Красной Армии.
Более всего во время придуманной им терапии помогали воспоминания об одном неординарном случае на Дальнем Востоке.
В тяжелые послевоенные годы он проходил службу в Приморском крае в составе гвардейского истребительного авиационного полка Военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Служил командиром экипажа, затем старшим летчиком, командиром звена, заместителем командира эскадрильи по политической части.
Однажды, патрулируя акваторию Японского моря, Беляев вел группу самолетов Ла-11 по маршруту, соединявшему несколько островов с материком. Когда до берега осталось двести километров, начал барахлить мотор – отказал топливный насос.
Под самолетом – куда ни глянь – бесконечная гладь океана. Глазу не за что зацепиться – ни торчащего скалистого островка, ни корабля, ни рыбацкого траулера. Истребитель вел себя нормально, но обороты двигателя изредка проседали, и высота в эти моменты стремительно уменьшалась.
Через несколько минут нервного полета, положение усугубилось – двигатель заработал с явными перебоями. Баки были заполнены топливом, но на перемещение РУДа он не реагировал.
При отказе двигателя в полете, самолет превращался в обычный планер с той лишь разницей, что быстрее терял высоту. Если отказ происходил над землей, то шанс удачно приземлиться оставался – была бы подходящая ровная площадка. Но на этот раз под самолетом раскинулся океан.
Павел дотянулся до рукоятки ручного насоса подкачки топлива и несколько раз энергично двинул ее вверх-вниз. Двигатель моментально отреагировал и восстановил нормальные обороты; самолет прекратил снижение. Из чего летчик сделал вывод: двигателю попросту не хватает топлива.
И, схватившись за рукоять, он принялся постоянно подкачивать из бака бензин. Так и летел в сторону ближайшего берега – левой рукой ворочал ручку управления, правой совершал возвратно-поступательные движения…
Рука довольно быстро устала.
«Надо сбавить темп и работать спокойнее», – решил летчик-истребитель. Но машина тут же отреагировала на снижение темпа и пошла вниз. Беляеву снова пришлось поднапрячься, подавая в прожорливый двигатель порцию бензина за порцией…
 Никто не считал, сколько ему пришлось сделать одной рукой мощных возвратно-поступательных движений, чтобы самолет успешно преодолел двести километров пути. Тысячу, три, пять. Или, может быть, десять… Он работал «на автомате» и практически ее не чувствовал. Сердце гулко колотилось под кожаной курткой, по лицу струился пот.
Ведомый и другие подчиненные весь маршрут следовали рядом с командиром, наблюдали за его попытками достичь заветного берега, но ничем помочь не могли. Только поддерживали словами и неистово запрашивали КДП ближайшего аэродрома, чтобы Беляеву обеспечили аварийную посадку «сходу».
Наконец, вдали показалась полоска земли; постепенно стала различима неровная линия разновысоких сопок. Ближайший аэродром находился недалеко от моря. Руководитель полетов разрешил садиться «сходу» – без полета по «коробочке».
На глиссаде снижения Павел сбавил темп подкачки топлива – двигателю не требовалась полная мощность. Выполнив посадку, зарулил на стоянку. А когда покинул кабину, рука буквально повисла бесчувственной плетью – ни поднять, ни пошевелить.
Почти неделю он потом приводил ее в порядок: делал массаж, прогревал, обкладывал на ночь компрессами…
Вспоминая об этом случае, Беляев с завидным упорством продолжал каждодневные многочасовые тренировки по восстановлению травмированной ноги. Было невыносимо больно, но он терпел и занимался. Когда совершенно не оставалось сил, он падал на диван и полчаса отдыхал. Потом снова принимал стойку на одной ноге с гантелями в руках. И так три недели подряд.
В апреле он снова появился в кабинете у хирурга. Тот сделал рентгеновский снимок и, не дожидаясь, пока высохнет пленка, стал у окна рассматривать последствия сложного перелома.
И удивлено проговорил:
– Вы победили, голубчик – нога практически здорова.
Но лечение продолжалось: специальные грязевые ванны, комплекс упражнений, компрессы… Потом строгая медицинская комиссия.
И, наконец, единодушный вердикт: «Годен к обучению в отряде космонавтов».
 
* * *
 
Отпустив всех специалистов по домам, Королев остался в сборочном корпусе один. Аварийная бригада наладила электрику – под потолком снова ярко горели все лампы и прожекторы, освещая стоявший посередине космический корабль.
Сергей Павлович неподвижно сидел за столом. Прямо перед ним на чертежах лежала докладная записка, составленная Борисом Евсеевичем по результатам проверки электросистемы корабля. В результате замыкания выгорела одна из шин, на замену которой ушло несколько часов работы. Теперь корабль вновь был исправен, и Главный решил дать людям передышку.
Медленно поднимая голову, он осмотрел свое детище снизу до самого верха. Тяжелый «Восход-2» выглядел внушительным даже внутри огромного сборочного корпуса. Сидевший под ним Королев казался маленьким и беспомощным человечком.
– Ну, мы еще посмотрим, кто кого, – сказал он, надевая шляпу и поднимаясь со стула.
Пока он шел к выходу, под потолком корпуса носилось эхо его шагов. Когда за Главным конструктором закрылась дверь, основной свет погас. Вместо него включились фонари дежурного освещения.
В корпусе впервые за последние три недели установилась абсолютная тишина…
 
* * *
 
Погода испортилась: заморозки сменялись ледяным дождем и холодным ветром; солнечных дней почти не было.
Покончив с теоретическими занятиями, Леонов шагал по своим делам мимо открытой спортивной площадки. И вдруг остановился – в секторе тяжелой атлетики он заметил знакомую фигуру.
– Паша! – воскликнул он, приблизившись к Беляеву. – С возвращением тебя!
Узнав голос бывшего напарника, тот даже не повернул головы. Как тягал в приседании штангу, так и продолжил.
Улыбнувшись, Алексей направился к крытому спортивному залу. Следующая пара занятий по расписанию проходила именно там.
 
* * *
 
Весь летный отряд будущих космонавтов собрался в большом спортивном зале.
После десятиминутной разминки, состоящей из легкого бега, наклонов, приседаний и махов, инструктор по физической подготовке скомандовал:
– Отряд, становись!
Народ быстро разобрался и встал в одну длинную шеренгу.
– Упор лежа принять!
Леонов вместе со всеми остальными лег и уперся руками в деревянный пол.
– Отжимания. По тридцать раз. Начали!..
На втором десятке отжиманий Алексей вдруг заметил, как в зал, прихрамывая, вошел Беляев.
– Виноват, – обратился Павел к инструктору. – Разрешите встать в строй?
– Становитесь.
– Есть.
Беляев занял место на левом фланге и, приняв упор лежа, тоже начал отжиматься от пола.
– С возвращением, – улыбнулся инструктор.
– Спасибо…
 
* * *
 
Утро следующего дня Леонов с Хруновым должны были провести на испытательном стенде. Переодевшись в скафандры, они сели в служебный автобус и в сопровождении сотрудников отряда поехали в сторону нужного корпуса.
Маршрут короткой поездки проходил мимо стадиона. По гаревой дорожке бежала немногочисленная группа будущих космонавтов, среди которых Алексей сразу узнал Беляева. Тот заметно прихрамывал и, находясь в конце, едва поспевал за основной группой.
– Во дает дедушка советской авиации! – прыснул смешком Хрунов.
Леонов недовольно покосился на напарника и сказал:
– Знаешь, Хрунов, что мне больше всего в тебе нравится?
– Что?
– Твоя улыбка. Вот улыбнись еще раз, Гагарин!..
Евгений и сам неоднократно сетовал на то, что не обладает яркой внешностью. И уж конечно его улыбка не шла ни в какое сравнение со знаменитой улыбкой Юрия Гагарина.
Поняв, к чему клонит Алексей, Хрунов перестал смеяться, отвернулся и уставился в другую сторону…
 
* * *
 
Во второй половине дня Леонов незаметно просочился в здание медицинского блока. Строгая медицинская комиссия, занимавшаяся отбором кандидатов на полет, обычно заседала на втором этаже. Осторожно подойдя к стеклянной двери, он заглянул внутрь помещения.
Точно посередине комнаты возвышалась конструкция специального велотренажера. Перед ним ближе к окну располагался стол, за которым сидела женщина-врач. Рядом со столом на стульях сидели члены медкомиссии, а на велотренажере трудился Беляев, одетый в спортивный костюм.
– Понятно. Можно заканчивать, – кивнула женщина. – Начали вы лучше, товарищ подполковник.
Беляев продолжал крутить педали, но делал это тяжело и медленно.
«Не справился», – с досадой подумал Алексей. И вдруг увидел шедшего по коридору молодого мужчину – медика.
– Минуточку, – шагнул навстречу Леонов. Протянув букет цветов, он попросил: – Вы не могли бы передать это Светлане Егоровне?
– Хорошо, передам, – пожав плечами, согласился медик. – А что ей сказать? От кого?
– Просто в честь хорошего солнечного дня.
– Ладно.
– …И в честь ее мудрого решения.
Молодой мужчина исчез за стеклянной дверью, а Леонов продолжал наблюдать за происходящим через стекло.
– Это просили передать вам, – протянул женщине цветы медик.
– Мне? От кого?.. – на миг растерялась он при виде роскошного букета. Но быстро что-то сообразив, показала на стоящую на подоконнике вазу. – Сюда поставьте, пожалуйста.
Полюбовавшись цветами, она вернулась к исполнению обязанностей. Однако теперь на строгом лице блуждала едва заметная улыбка.
– Ну, что ж, товарищ подполковник, пока у меня к вам претензий нет, – подытожила она. – Отдохните пару минут и приступим к следующему упражнению с удвоенной нагрузкой. А заодно померяем давление…
Довольно потирая руки, Алексей на цыпочках пошел к лестнице.
 
* * *
 
В один из последних выходных осени погодка выдалась замечательной: днем солнце разогрело воздух до плюсовой температуры, ветер стих.
Космонавты решили воспользоваться этим и отправились на пикник. В красивое местечко неподалеку от Звездного городка многие пришли с семьями.
Атмосфера царила праздничная. Дети играли на лужайке в бадминтон и с визгом бегали друг за другом. Женщины колдовали над «столом» – расстелив покрывала, выкладывали прихваченные напитки и закуску. Мужчины чуть поодаль установили мангал, собрали по округе сухих дровишек и принялись жарить шашлык; здесь же в разожженном костерке запекали картошку.
Когда все было готово, а походные стаканчики наполнены, кто-то из космонавтов произнес первый тост:
– Ну, что ж, за присутствующих дам!
– Ура!! – подхватили остальные мужчины.
Подняв свой стаканчик, Хрунов пошутил:
– А вообще, как правильно говорить, если дама побывала в космосе – космонавт или космонавтша?
– Женя, сказали уже: за дам, а не за космонавтш, – засмеялась сидящая напротив молодая женщина. – Или ты Валентину как женщину уже не воспринимаешь?..   
Усаживаясь за «стол», Леонов выбрал местечко рядом с Беляевым. После второго тоста, он негромко поинтересовался:
– Как прошла медкомиссия?
Обида у товарища поутихла, но большой охоты говорить на данную тему не было. Выпив и поставив пустой стаканчик, он решил покурить – встав, отошел к ближайшему дереву, достал из кармана пачку сигарет.
– Что говорят врачи? – последовал за ним Алексей.
– Не пропустили, – щелкнул тот зажигалкой. – Вот такое, Леша, решение.
– Так, секундочку. Что значит – «решение»? А чем они мотивируют и что конкретно говорят?
– Не годен. Возраст. Травма. Дескать, с такой ногой уже не побегаешь.
– А мы с тобой в космосе бегать, что ли собирались?! – возмутился Леонов. – И зачем ты дал заднюю? С кем я полечу? Ты – мой напарник и почему ты меня бросаешь?
– Леша, чего ты выдумываешь – какой я тебе напарник? – поморщился Павел. И кивнул в сторону смеющегося Хрунова: – Вон твой напарник.
Леонов посмотрел на Евгения и, вздохнув, направился вдоль опушки. Беляев последовал за ним.
– Пойми, мы здесь не по своей прихоти служим, – негромко сказал он, словно оправдывая решение медиков. – Они правы: я для выполнения задания не гожусь.
– Плевать мне на врачей! – взорвался Алексей. – Если лететь, то только с тобой. Мы в космосе должны головами работать, а не ногами!..
В это время на дороге, что плавно огибала полянку метрах в семидесяти, показался автомобиль. Заметивший его Хрунов скомандовал:
– Главный едет! Стройся!
Пикник моментально превратился в организованное построение. Женщины сбились в кучку у ближайшего деревца, а мужчины встали в одну шеренгу, пряча за спинами бутылки со спиртным.
– Ровняйсь! – громко произнес Хрунов. – Смирно!
И в этом строю Беляев с Леоновым стояли рядом плечом к плечу.
– Согласен, работать в космосе ногами не придется. Как и бегать, – шептал Павел. – Но от судьбы не убежишь. В общем, не сложилось у меня…
Проезжая мимо полянки, автомобиль лишь слегка притормозил, но не остановился. Вероятно, Королев решил не мешать отдыху космонавтов.
– Не убежишь, да? – вдруг воскликнул Леонов. – Это мы сейчас посмотрим!
И рванул с места за уезжавшей машиной.
– Леш! Леха!.. – изумленно крикнул вслед Беляев.
Понимая, что подобная выходка может выйти другу боком, Павел побежал следом.
 
* * *
 
Все присутствующие с интересом смотрели на забег. Леонов старался перегнать автомобиль, а Беляев бежал следом и пытался остановить друга.
– Похоже, Димка, космос будем штурмовать мы с тобой, – прошептал Хрунов стоящему рядом Заикину.
Поначалу единственным дублером экипажа «Восхода-2» считался Евгений Хрунов, которого готовили по двум программам: в качестве командира и пилота. Затем к подготовке дублирующего экипажа привлекли Виктора Горбатко. Ну, а позже окончательно сформировали дублирующую пару. Заикин готовился лететь вместо Беляева, а Хрунов в случае необходимости должен был заменить Леонова.
Быстрому и юркому Алексею все же удалось настичь по обочине тяжелый и неповоротливый автомобиль. Рискуя оказаться под колесами, тот выскочил на дорогу и встал перед машиной.
Послышался визг покрышек. Из остановившегося автомобиля выскочил генерал Каманин.
– Вы что себе позволяете, майор?! – разгневанно крикнул он. – Хотите вылететь из отряда?!
Леонов молчал.
Из салона не спеша выбрался Королев и, остановив Каманина, спросил:
– Вы что-то хотели, товарищ Леонов?
Тот продолжал молчать и лишь косился в сторону подбегавшего товарища.
– Ну, это уже ни в какие ворота! – выходил из себя генерал. – Он еще и отвечать за свои проделки не хочет!
Наконец, Павел подбежал и встал рядом с другом.
– Разрешите обратиться, товарищ генерал? – запыхавшись, произнес он.
И тут Леонова прорвало:
– Вы видели?!
– Что? – не сразу поняли Королев с Каманиным.
– Бегает! Значит, годен для полета! Еще как годен!!
– Это все? – внимательно посмотрел на майора Сергей Павлович.
– Да. То есть… так точно!
– Вы свободны.
– Есть, – по-военному развернулся Беляев.
– Вы свободны, – грозно повторил Каманин, заметив, что Леонов не торопится освобождать дорогу.
Напарники пошли к полянке, где их ждали товарищи.
А Главный конструктор, вновь усевшись в машину, сказал Каманину:
– Вот что, Николай Петрович. Я хотел бы сам взглянуть на результаты медицинской комиссии…
 
* * *
 
Павел Беляев появился в отряде космонавтов позже других – сдавал выпускные экзамены в академии. Но стоило ему влиться в группу, как Леонов сразу обратил на него внимание. Молодого летчика поразила его собранность, невозмутимость и способность хладнокровно принимать правильные решения в любой критической ситуации.
Задолго до полета «Восхода-2» произошел примечательный случай. Проводились испытания космонавтов на нервно-психическую устойчивость в так называемой «комнате тишины» – сурдокамере.
В числе первых на «отсидку» отправился майор Беляев, назначенный старшим группы обучаемых космонавтов. Им – молоды летчикам – Павел казался суховатым и излишне правильным, хотя и ровным в общении. Правда, когда он рассказывал о своей службе в истребительной авиацией, к нему прислушивались, как к опытному летчику.
Длительный «полет» в сурдокамере проходил нормально, по утвержденному плану. По утрам Павел проделывал гимнастический комплекс, завтракал, проверял показания приборов и делал в журнале необходимые записи, затем читал книги, постоянно находясь в абсолютной тишине.
Но однажды вечером над его головой что-то затрещало. Тут же запахло горелым, повалил дым и посыпались искры – от короткого замыкания загорелась электропроводка.
Свои действия Павел просчитал за секунду. «Если нажать тревожную кнопку – эксперимент прервется и тогда… Нет, лучше справиться самому», – подумал он и принялся за работу.
Обмотав руку резиновым жгутом, которым пользовался, занимаясь гимнастикой, он приложил усилие и оторвал дымивший провод. Основной свет погас. Вместо него загорелся тусклый, аварийный. Беляев сорвал и затушил тлеющую изоляцию, затем снял трубку телефонного аппарата и спокойно произнес:
– У меня все в порядке, продолжаю «полет».
И на всякий случай продублировал сообщение ключом морзянки: «Не волнуйтесь. Чувствую себя хорошо».
Потом он тщательно соединил оборванные провода, дочитал книгу и лег спать. А утром попросил, чтобы на линию дали ток для проверки. Но проводившие эксперимент не рискнули это сделать.
Впрочем, Павел и не настаивал:
– Мне хватает и аварийного света.
Главным для него в тот момент было продолжение эксперимента, чтобы врачи его не прерывали.  С обесточенной основной электросистемой в камере было невыносимо душно и жарко, но Беляев как и прежде занимался гимнастикой, выполнял заданную программу, читал и даже пел.
Врачебная комиссия дважды собиралась на совещание, обсуждая создавшееся положение и дважды соглашались с летчиком: эксперимент отменять нельзя. Более всего медиков покорили собранность, настойчивость и воля майора.
Алексей Леонов по-настоящему, по-мужски уважал старшего товарища. Через некоторое время и Павел обратил внимание на молодого слушателя отряда космонавтов – Алексея. Несмотря на подвижность, веселый нрав и озорной характер, тот отличался живым умом, цепкой памятью, смелостью и сообразительностью.
Через некоторое время Беляев с Леоновым стали друзьями, а чуть позже руководство объединило их в один экипаж и с выбором не прогадало.
 
* * *
 
Спустя несколько дней самолет-лаборатория Ту-104 поднялся в небо для очередной тренировки экипажа космического корабля «Восход-2». На его борту помимо Леонова, Хрунова и Заикина после долгого перерыва вновь присутствовал Павел Беляев. Сергей Павлович Королев лично оценил заключения врачей медкомиссии и допустил его к тренировкам.
Заняв пилотажную зону и набрав нужную высоту, самолет приступил к выполнению первой горки. В салоне появилась искусственная невесомость.
В это день снова отрабатывалось возвращение космонавта в шлюз. Как оказалось, это был один из самых непростых этапов предстоящего полета.
Одетый в тяжелый скафандр Леонов аккуратно выбирал фал и двигался к шлюзу. После многократных тренировок данный этап получался у него безукоризненно.
Наконец, наступил наиболее ответственный момент – вход во внешний люк шлюза.
Сгруппировавшись, Алексей прицелился, точно попал ногами в круглое отверстие и практически сразу вошел в него.
– «Азмаз-2», я в шлюзе! – радостно доложил он по внутренней связи.
– Молодец, Блондин! – засмеявшись, поздравил Павел.
 
 
 
Глава четвертая
СССР; Московская область – Казахстан; Байконур – Москва
1964–1965 годы
 
Окончив Высшее военное училище летчиков, Леонов распределили для прохождения дальнейшей службы на Украину в десятую гвардейскую дивизию 69-й Воздушной армии.
Алексей с удовольствием служил, изучал теорию, осваивал авиационную технику и новые виды боевой подготовки. Не бросал он и другое свое увлечение – живопись. В училище свободных минут для этого не хватало, зато став офицером, вечерами или в выходные он мог вволю отдаваться любимому делу. Постепенно в его жилище образовалась целая коллекция из собственных работ: космические и земные пейзажи, фантастические темы, портреты друзей. Картины были выполнены акварелью, маслом или голландской гуашью.
Находил Леонов время и для посещения выставок, галерей, музеев. Регулярно покупал альбомы старых и современных мастеров. В короткий трехмесячный период службы в Группе советских войск в Германии, он успел несколько раз побывать в знаменитых картинных галереях Дрездена и Альтенбурга.
Леонов часто вспоминал тот далекий день, когда впервые повстречал генерала Каманина. Произошло это вскоре после аварийной посадки истребителя МиГ-15 на аэродроме 10-й Гвардейской дивизии. Та встреча перевернула всю жизнь Алексея.
Вызвав молодого лейтенанта в кабинет командира части, Каманин предложил ему сесть, пододвинул пачку сигарет, зажигалку, пепельницу. И, не разъясняя своих намерений, поинтересовался здоровьем, а также планами на будущее.
Алексей полагал, что встреча с генералом явилась следствием недавнего полета, поэтому без задней мысли отметил, что полностью здоров и мечтает продолжить летную карьеру.
Тогда Николай Петрович, подпалив сигарету и прогулявшись вдоль открытых окон кабинета, внезапно предложил:
– А не хотели бы попробовать себя в качестве летчика-испытателя?
Такой поворот стал для Леонова полной неожиданностью. Он был готов к взбучке, к нотациям и к долгому разбирательству аварийной посадки. А тут…
– Конечно, товарищ генерал, – пролепетал он в ответ. – Стать испытателем – заветная мечта любого нормального летчика.
Собственно на этом первая беседа с Каманиным и закончилась.
Второго октября 1959 года в часть пришел вызов, и Алексей убыл в Москву. В Авиационном госпитале ЦВНИАГ, расположенном в  Сокольниках, он прошел строгую медицинскую комиссию. Кстати, там он впервые повстречал Юрия Гагарина. Зашел в палату – небольшую комнату с сильно натопленной печкой, оставшейся с купеческих времен, и увидел по пояс раздетого молодого человека. Темно-коричневая пижама с белым воротничком, в коих ходили все пациенты госпиталя, аккуратно висела на спинке стула. Парень сидел на кровати и увлечено читал «Старика и море» Хемингуэя. Леонов слышал об этом писателе и об этой книге, которую только мечтал прочесть, а тут какой-то незнакомец ее уже читает.
Молодой человек был примерно того же возраста, что и Леонов. Он посмотрел на него ясными голубыми глазами и представился:
– Старший лейтенант Юрий Гагарин. Прибыл с севера…
Познакомились, разговорились. И спустя короткое время стали близкими друзьями.
Уже после гибели первого космонавта Алексей Архипович так охарактеризовал своего друга: «Он ничем не выделялся, однако все равно пройти мимо него было невозможно – обязательно остановишься и посмотришь на него. Обычная речь, классический русский язык, понятный и запоминающийся человек. Только позднее я осознал, какая это незаурядная личность – он схватывал все на лету, обладал удивительным системным анализом, был обязателен, трудолюбив и беззаветно предан дружбе…»
 
* * *
 
В день запуска испытательного беспилотного модуля «Космос-57» – точной копии «Восхода-2» – в квартире Леонова царила жуткая неразбериха. Дело заключалось в том, что по распоряжению руководства к Алексею и его супруге Светлане пожаловала в гости киносъемочная группа. Сюда же была приглашена и вся семья космонавта Беляева.
Алексея и Павла попросили надеть парадные мундиры. По задумке режиссера они должны были сойтись в центре зала и пожать друг другу руки. Помимо камеры в относительно небольшой комнате ассистенты режиссера установили дополнительное освещение. Вокруг главных действующих лиц сновали члены съемочной группы: оператор, осветители, реквизиторы, молодая ассистентка в модной кепке из красного кожзаменителя…
Леонов с Беляевым уже несколько раз сошлись в центре под объективом камеры, но режиссера постоянно что-то не устраивало. То ракурс был не тот, то счет падал не под тем углом, то на кителе космонавта он замечал пылинку…
– Стоп! – опять остановил он съемку. Поправив на тощем лице темные очки, подошел к космонавтам и сказал: – Не могли бы вы вести себя более… естественно, раскованно? Вы же друзья, верно?
– Да, – хором отвечали те.
– Вот и отлично! Представьте, что это обычная встреча. А когда будете пожимать друг другу руки, скажите что-нибудь.
– А что сказать-то? – спросил Леонов.
– Без разницы. Звук мы все равно не пишем. Камера, приготовились!
Алексей с Павлом вновь разошлись по разным углам комнаты.
Ассистентка подошла с хлопушкой к камере.
– Сцена первая. Кадр первый. Дубль седьмой.
– Начали!..
 
* * *
 
Столь же шумно было и в сборочном корпусе ОКБ. В его центре на стапеле под десятками ярких ламп и прожекторов по-прежнему высился «Восход-2». Разве что теперь все технологические люки были на своих штатных местах, и корабль производил впечатление полностью готового к полету.
У подножия основной стапельной лестницы собрались все те, кто принимал участие в сборке: ученые и военные, механики и инженеры, рабочие и лаборанты. Среди собравшихся было довольно много женщин.
Сергей Павлович Королев поднялся по лестнице на нижнюю площадку стапеля, окинул взглядом большую группу специалистов и сказал:
– Сегодня мы собрались здесь не для того, чтобы праздновать победу. Мы собрались для того, чтобы убедиться в самой возможности этой победы…
 
* * *
 
Волнуясь, за съемкой сюжетов наблюдали жены и дети космонавтов: Светлана Леонова с дочерью Викой, и Татьяна Беляева с двумя дочерьми – Ирой и Людой.
Покончив с первой сценой, режиссер разобрал с участниками детали следующей, что-то пометил в рабочем блокноте и громко сказал:
– А теперь снимаем встречу дочери с отцом. Камера, готова?
– Готова.
– Сцена вторая. Кадр первый. Дубль первый, – отработала хлопушкой ассистентка.
– Побежала! – скомандовал режиссер.
Светлана шепнула дочери:
– Давай.
Вика бросилась к отцу. Тот со счастливой улыбкой шагнул навстречу, раскрыл объятия, но… не добежав до папы трех шагов, девочка споткнулась и упала.
– Ой! – вскрикнула она.
– Тихо-тихо! Не ушиблась? – подхватил ее Алексей.
– Не успела…
– Стоп, – недовольно проворчал режиссер. – Давайте сначала.
Мужчины восприняли эту заминку как маленькое недоразумение. А вот обе мамы были не на шутку встревожены…
– Плохая примета, – тихо прошептала Татьяна.
 
* * *
 
Ракета с модулем «Космос-57» была готова к старту. Ее баки заправили топливом и окислителем, технический персонал произвел последние проверки систем и доложил о готовности на Командный пункт.
ЦУПа в современном исполнении тогда еще не было. Имелся так называемый КИК – командно-измерительный комплекс, созданный по инициативе Сергей Павловича Королева в 1956-1957 годах. Он представлял собой просторный зал с множеством рабочих мест; рядом с залом располагалось несколько вспомогательных помещений. В КИК стекалась вся информация о полете, была налажена прямая радио и телефонная связь со всеми НИП* и другими отслеживающими космический полет точками. В просторечье большинство сотрудников именовали КИК «Командным пунктом»…
Все было готово. Ждали доклад офицеров Государственной безопасности, без которого запуск ракеты в космос запрещался.
Проблема заключалась в том, что иногда рядом с полигоном Байконур появлялись агенты иностранных разведывательных структур. Они проезжали мимо на поездах или автомобилях, пролетали пассажирами на гражданских самолетах. Наши контрразведчики о них знали, но задержать или воспрепятствовать появлению рядом с секретной зоной в силу дипломатической неприкосновенности не могли. И тогда через Генштаб они сообщали об опасности короткими кодированными сигналами.
Сигнал «Скорпион-1» означал, что в поезде мимо полигона следует иностранный дипломат, который может пеленговать работу радиостанций и тем самым определить координаты и количество стартовых площадок. «Скорпион-2» означал пролет разведчика в качестве пассажира на самолете гражданской авиации. А «Скорпион-3» предупреждал о других еще более серьезных акциях вражеских разведок. По любому из этих сигналов жизнь на полигоне замирала минимум на тридцать минут.
Но в этот раз обошлось – офицеры ГКБ не беспокоили.
Специалисты и офицеры управления заняли места. Выслушав доклады, руководитель полета включил селектор, подвинул поближе микрофон и произнес:
– Ключ на старт!
– Есть, ключ на старт, – повернув галетный переключатель, доложил один из офицеров.
– Протяжка – один!
– Есть, протяжка – один.
– Продувка!
– Есть, продувка.
– Протяжка – два!
– Есть, протяжка – два.
– Ключ на дренаж!..
 
* * *
 
Сценку встречи маленькой дочери с отцом удалось снять со второго дубля. Они любили друг друга, и им не пришлось напрягаться, изображая безмерное счастье при встрече.
– Сцена вторая. Кадр первый. Дубль второй, – объявила ассистентка.
– Начали!
Максимально осторожно пробежав по залу, чтобы больше не споткнуться и не рассердить строгого очкастого режиссера, Вика радостно прыгнула в объятия отца. 
– Папа!
– Да, моя девочка! – подхватил он ее.
Обвив ручонками его шею, она прижалась к нему.
– Снято, – кивнул режиссер и объявил перерыв для подготовки к съемке следующей сцены.
 
* * *
 
– Сегодня на Байконуре в десять часов тридцать минут будет осуществлен запуск модуля «Космос-57», – продолжал говорить Королев, стоя на нижней площадке стапеля. – Как вам известно, корабль выйдет на орбиту с испытательной целью…
Обступившие стапель специалисты действительно знали и о сегодняшнем старте, и о задачах испытательного модуля. Тем не менее, все слушали Главного с полным вниманием. Слов тот на ветер не бросал и всегда говорил по делу.
– Основные узлы и надувной шлюз будут считаться успешно испытанными только после того, как «Космос-57» благополучно вернется на землю. Ну, а наша с вами задача на ближайшие дни – досконально проверить системы и оборудование корабля «Восход-2». На кон, товарищи, поставлено очень много! Мы должны убедиться в правильности расчетов прежде, чем на орбиту отправятся летчики-космонавты Павел Беляев и Алексей Леонов – наши герои, на которых мы возлагаем особую миссию: впервые в истории покинуть борт космического корабля и выйти в пространство открытого космоса…
Замолчав на несколько секунд, он оглянулся на возвышавшийся за ним корабль, смерил его пронзительным взглядом.
И сказал:
– Успех этого полета позволит нам приблизиться к тому моменту, когда мы сможем быть с космосом на равных. Быть с ним на «ты»…
 
* * *
 
Пока съемочная группа готовила антураж следующей сцены, Алексей с супругой стоял в узком коридоре. Светлана была чем-то расстроена.
– Ну, ты чего? – обнимая ее за плечи, озабоченно спрашивал Алексей. – Нет, ну, правда – чего?..
– Мне страшно, – тихо сказала она.
– Страшно?! Почему?
– Не знаю… Обещай, что вернешься.
– Я тебе обещаю.
Света едва сдерживала слезы. Вздохнув, он прижал ее к себе…
 
* * *
 
На командном пункте Байконура истекала последняя минута перед стартом ракеты-носителя с модулем «Космос-57». Офицеры и специалисты застыли у смотровых щелей и экранов радаров.
– Зажигание! – скомандовал руководитель полета.
– Есть зажигание.
Ракета висела над стартовой платформой. Башню обслуживания отвели от ее тела около часа назад.
Внезапно под носителем сильно заискрило; следом из сопел выбило пламя. Пару секунд оно ослепляло беспорядочными вспышками, затем обрело форму ровных и мощных струй. Сбоку из-под «пускового стола» повалили клубы светлого дыма.
– Старт!
От ракеты в сторону отвалила кабель-мачта, с помощью которого к бортовому разъему подавалась электроэнергия. Следом синхронно разошлись «лепестки» технологических ферм, обеспечивающих жесткое крепление ракеты в вертикальном положении.
Обретя свободу, ракета медленно поползла вверх.
– Подъем, – доложил один из наблюдателей.
– Понял, – кивнул руководитель.
– Три секунды – устойчивый подъем. Пять секунд – устойчивый подъем. Десять секунд – полет устойчивый…
 
* * *
 
Съемка в квартире Леоновых продолжалась.
После встречи отца с дочерью по задумке режиссера надлежало запечатлеть еще несколько сцен с космонавтами. Для этого Павла и Алексея попросили снова надеть парадные кители, усадили за стол и поставили перед ними шахматную доску.
Затем в зале квартиры установили и нарядили елку, а на столе вместо шахмат появилось праздничное угощение.
– Сцена четвертая. Кадр первый. Дубль первый, – щелкнула хлопушка.
– Начали! – воодушевленно взмахнул рукой режиссер.
Ассистенты стали забрасывать главных героев лентами серпантина и конфетти, а Леонов подхватил со стола бутылку шампанского и попытался ее открыть.
– Так… так… еще немного…
Пробка с хлопком полетела в дальний угол, из горлышка брызнула струя пены; Алексей наполнил бокалы. Космонавты поочередно произнесли тосты и сделали по глотку.
– С Новым годом! – забывшись, произнес Павел.
– Можно не стараться – звук все равно не пишут, – с улыбкой напомнил Леонов.
– Снято! – объявил режиссер. – Перерыв двадцать минут, ставим последнюю сцену: прощание с семьями в коридоре…
 
* * *
 
Двадцать второго февраля ракета с опытным космическим кораблем «Космос-57» успешно стартовала с космодрома Байконур и исчезла за тонким слоем облачности.
– Одна минута – полет нормальный, – сверяясь с секундомером, диктовал оператор РЛС.
На командном пункте по-прежнему сохранялась напряженная тишина. Все присутствующие знали: этап полета до момента отделения первой ступени – самый трудный и ответственный.
– Полторы минуты – полет нормальный…
После ухода ракеты из зоны визуальной видимости, контроль ее полета осуществлялся при помощи радиолокаторов.
– Две минуты – полет нормальный. Наблюдаю отделение разгонных блоков первой ступени.
В работу включилась вторая ступень. Полет ракеты и вывод корабля на орбиту проходил штатно…
Напряжение, связанное с запуском и выводом на орбиту, постепенно исчезало. Однако в начале третьего витка связь с кораблем внезапно пропала.
– До окончания витка осталось полторы…
Не закончив фразы, оператор замолчал.
– Что? – взволнованно спросил руководитель. – Что случилось?!
– Отметка, – потерянно ответил тот. – Отметки корабля нет.
Все бросились к пультам.
Тонкие лучи, вращающиеся по кругу, не оставляли за собой ни единой точки. Ни единого пятнышка.
Корабль находился в зоне видимости четвертого, пятого и седьмого НИПов, но ни один его не видел. Не отвечали на запросы «Трал», «Факел», телевидение и имитация телефона.
Руководитель полетов тут же обратился за помощью к средствам ПВО и отправил им целеуказания, но и они ничего похожего на космический корабль не обнаружили.
На КП сразу собрались члены Государственной комиссии во главе с Королевым. Все были потрясены потерей корабля, ведь поначалу его полет проходил нормально.
После короткого обсуждения, большинство пришло к выводу, что корабль был взорван системой АПО**. Никто не понимал, почему она сработала, но… других версий не было.
 
* * *
 
Спустя сутки Королев прибыл в Кремль. В сопровождении сотрудников 9-го отдела КГБ он проследовал в Кремлевский дворец съездов.
– Разве нам сюда? – недоуменно спросил Сергей Павлович.
– Леонид Ильич просматривает один из своих любимых кинофильмов, – пояснил старший сотрудник.
Поднявшись по мраморной лестнице, Королев вошел в главный зал.
– Проходите, Леонид Ильич ждет, – прошептал сотрудник.
С трудом ориентируясь в темноте, изредка озарявшейся светлыми всполохами с экрана, Королев заметил вдалеке одинокую фигуру Брежнева. Тот неподвижно сидел в третьем или четвертом ряду и увлеченно смотрел картину.
Идти по центральному проходу гигантского зала пришлось долго. На экране шел фильм Павла Клушанцева «Планета бурь» – Сергей Павлович однажды видел его. Получивший повреждения робот тонул в раскаленной лаве; жизни русского космонавта и американского астронавта висели на волоске. Вокруг бушевал ураганный ветер, а экипаж «Сириуса» спешил им на помощь.
На фоне этих грандиозных событий крошечная фигурка сидевшего в зале человека казалась микроскопической и одинокой. На огромном экране великаны в скафандрах боролись со страшной стихией, с апокалипсисом, выживали под метеоритными дождями и в огненной лаве. А маленький одинокий зритель попросту терялся в полутемном пространстве.
Однако, шагая по проходу, Королев прекрасно осознавал обманчивую суть зрительного восприятия. На самом деле «маленький одинокий зритель» являлся самым могущественным человеком на одной шестой части суши. Это была влиятельнейшая фигура в советском социуме, называвшаяся «Генеральный Секретарь ЦК КПСС».
Подойдя ближе, Сергей Павлович разглядел стоявший рядом с Брежневым маленький журнальный столик. Не отрываясь от фильма, тот изредка протягивал руку и брал из вазочки маленькую баранку. Колечко в его ладони с хрустом разламывалось, после чего обломки отправлялись в рот.
– Здравствуйте, Леонид Ильич, – подошел к Брежневу Королев.
– Здравствуйте. Сергей Павлович, – мимолетно отвлекся тот от экрана. – Досмотрим кино и поговорим. Садитесь.
Конструктор устроился на соседнем кресле. Генсек продолжал увлеченно следить за развитием сюжета, где многометровые фигуры космонавтов боролись с выдуманными режиссером и сценаристом трудностями.
– Некогда мне кино смотреть, Леонид Ильич, – осторожно напомнил Главный конструктор. – Я наперегонки… Земля из-под ног уходит.
– Она не уходит из-под ног только у тех, кто топчется на месте. А ты, Королев – двигатель прогресса, – проворчал в ответ тот.
Сергей Павлович показал пухлую папку:
– Вот здесь у меня полный отчет со всеми техническими выкладками. Давайте, я попробую рассказать вам вкратце. Что будет непонятно – спрашивайте.
– Да, знаю-знаю. Первый этап твоей циклограммы выполнен – корабль выведен на орбиту, условный выход в космос и возвращение обратно в корабль осуществлен. Теперь повтори то же самое с двумя космонавтами и получай звезду Героя.
Королев сурово посмотрел на Брежнева.
– Мы не знаем, что произошло после отстрела шлюза. Данных нет. Модуль самоуничтожился.
– Ну и хрен с ним! Выход в космос зафиксирован?!
– Условно – да.
– Значит, теперь давай мне безусловно! Соединенные Штаты намерены запустить корабль в мае. Наш «Восход» должен отправиться в космос раньше, чтоб весь мир знал: мы – первые! Продолжается наше космическое время, советское. Время первых.
Королев устало глядел в темноту перед собой.
Потом сказал:
– Да плевать мне на американцев. Я понимаю, что главное для нас и для страны – не ударить в грязь лицом. Будем стараться, Леонид Ильич. Но пока я руковожу всем этим, сырое изделие в космос не полетит. Тем более, если внутри его будут мои люди. Только через мой труп.
– Ну, уж сразу так.
– Да, именно так.
Сдвинув густые брови, Генеральный секретарь недовольно пожевал губами.
– Давай-ка, переспи со своими мыслями и успокойся. А забузишь – другого найдем. Незаменимых у нас нет.
Сергей Павлович вздохнул:
– Я в лагере только потому и выжил, что мне снился космос. Он до сих пор мне снится.
Вероятно, чудовищная усталость Главного конструктора была заметна даже в полумраке.
– Сейчас тебя проводят до нашей гостиницы; доведут до самого номера. И сны твои будут бдительно охранять, – взглянув на него, примирительно сказал Леонид Ильич.
– Спасибо. Сам доберусь…
Королев тяжело поднялся и пошел по центральному проходу вверх – к выходу из зала. Сзади по-прежнему освещался экран, а из установленных повсюду колонок доносилась озвучка кинофильма, внезапно превратившаяся в удушливый кошмар. Футуристические космические корабли, фигуры в странных скафандрах, неестественный рубиновый свет, черные могилы кратеров, тугая петля Млечного пути…
Покинув зал и оказавшись в холле, Сергей Павлович вдруг почувствовал себя неважно: голова закружилась, легким не хватало воздуха.
Схватившись за грудь, он стал оседать на устланный ковровыми дорожками пол.
Заметив это, к нему подбежал сотрудник 9-го отдела Комитета госбезопасности.
– Охрана! Быстро сюда! – крикнул он, подхватив под руки ослабевшего Королева. – Вызывайте скорую!!
Спустя несколько минут по вечерней Москве мчалась машина скорой помощи в сопровождении нескольких автомобилей с номерами Комитета государственной безопасности…
 
* * *
 
Королев лежал в отдельной палате НИИ скорой медицинской помощи имени Н.В. Склифосовского. Рядом с ним колдовала бригада самых квалифицированных врачей, экстренно вызванных в клинику.
Кардиолог изучил только что снятую кардиограмму и, посоветовавшись с коллегами, спросил у больного:
– Давно отдыхали?
– Отдыхает тот, кто устал, – поднимаясь с постели, ответил тот. – А я не устал.
– Куда вы, Сергей Павлович? – заволновался доктор.
– Не до постельного мне режима, – одевался он и собирал свои вещи.
– Вы, возможно и не устали, но ваше сердце говорит обратное.
– Сердце у меня капризное. Но я думаю, мы с ним как-нибудь договоримся.
Встретившись взглядом с мэтром ракетостроения, врач помедлил, но все же сказал:
– Видите ли… я не хочу вас пугать, но… неприятность с вашим здоровьем может произойти в любой момент. И я бы на вашем месте…
– Спасибо, доктор, что вы не на моем, а на своем месте, – оправив пиджак, пошел Королев к двери. – Честь имею. До свидания…
 
* * *
 
Шел февраль 1965 года.
Полностью подготовленный к полету экипаж «Восхода-2» проживал в гостинице Байконура. Недавняя неудача с запуском «Космоса-57» привнесла в планы неизвестность, а в судьбы Леонова и Беляева – неопределенность. Настроение у обоих после гибели испытательного корабля было ни к черту. Главный улетел в Москву на доклад Генеральному секретарю. Как тот отреагирует на провал? На какой срок перенесут старт «Восхода»?..
По стенам гостиницы медленно плясали блики качавшихся желтых фонарей. Светало, но их еще не успели выключить. На стоявших вдоль гостиничного комплекса деревьях лежали белые шапки, а вокруг на многие километры простиралась укрытая снегом степь. Оконные стекла украшали морозные узоры.
Беляев в задумчивости вышагивал по номеру и собирал в чемодан вещи, стараясь ничего не забыть. Ленов, точно статуя, стоял у окна. Растопив дыханием на замерзшем стекле тонкую ледяную корку, он смотрел наружу.
За окном шел снег, и медленно светлевшее небо сливалось с бесконечной белой степью. Лишь где-то в километре – на краю видимости – сквозь мутное марево просматривался стартовый комплекс с раскрытым «тюльпаном» ферм.
Перенеся из шкафа и сложив в чемодан последнюю стопку вещей, Беляев тоже подошел к окну и встал рядом.
– Интересно, а в Москве идет снег, или уже подтаяло? – задумчиво спросил он. – Успею с девчонками на лыжах сходить?..
Леонов выудил откуда-то початую бутылку коньяка.
– А правильно… Снеговиков слепить, пирогов поесть… – сказал он, наливая в стакан крепкого алкоголя. – Будешь?
– Не хочу. А ты пей, раз налил, – вздохнул Павел, возвращаясь к раскрытому чемодану.
– Считаешь, не полетим?
– Я ничего не считаю. Есть регламент.
– Мы столько сил и времени положили, а теперь весь пар в гудок?! Регламент… Скажи, чем они там думают?
– Ты хочешь, чтобы Королев «на авось» старт назначил?
– Да не на авось, Паша! Мы с тобой этот кораблик по винтику разобрали и потом обратно собрали. Я уверен в нем, как в родной маме. А ты стоишь и спокойно вещички пакуешь!
– Думаешь, ты один «горишь»? Да я этот космос… Короче, как Родина прикажет.
– Плевать я хотел на приказы! – вскипел Алексей. – Я заднюю не дам…
В этот момент в дверь кто-то тихо постучал.
Беляев быстро спрятал открытую бутылку и крикнул:
– Да-да, войдите!
Дверь раскрылась, в номер вошел Королев.
Павел с Алексеем были крайне удивлены его внезапным появлением. Во-первых, они не знали о возвращении Генерального на Байконур. Во-вторых, странно выглядел и его ранний визит, ведь на часах еще не было и девяти.
– Доброе утро, Сергей Павлович, – поздоровались космонавты.
– Доброе утро. Давно встали?
– Недавно. Вот чай пьем, – кивнул Леонов на стакан с коньяком.
Королев медленно прошелся по номеру, поглядел на тот же безрадостный пейзаж за окном…
Беляев с Леоновым в напряжении ждали, что же он скажет. А Главный не торопился, и его затянувшееся молчание почему-то выглядело виноватым.
Наконец, вздохнув, он произнес:
– Испытательный полет «Космоса-57» окончился неудачей. Риск запуска «Восхода» с людьми на борту слишком велик. На днях мы используем ваш корабль для повторного запуска манекена. За год построим новый корабль и полетите.
– Выяснили, что произошло с «Космосом»? – спросил Беляев.
– Проанализировав, какие команды использовались для передачи «Космосу» по его командной радиолинии, наши специалисты установили, что если один из сигналов по управлению шлюзом подавать одновременно с двух наземных пунктов, то он преобразуется в команду цикла спуска.
– АПО восприняло это как незапланированный спуск и уничтожило корабль? – догадался Беляев.
– Совершенно верно. В общем, комиссия довольно быстро разобралась в ситуации. Причиной срабатывания АПО стала выдача камчатскими пунктами НИП-6 и НИП-7 двух одинаковых команд №42. Наложившись друг на друга, они были восприняты бортовым дешифратором как одна команда №5 – «спуск».
– Понятно, – потерянно сказал Леонов.
– А что вас не устраивает? – приметил его неважное настроение Королев. – Или смущает тот факт, что первыми выйдут в космос американцы?
– Да, смущает! – запальчиво ответил Алексей. – Сергей Павлович, мы находимся на пике физической формы! Мы отработали на земле три тысячи аварийных ситуаций!
– А в космосе случится и три тысячи первая, и три тысячи вторая, и третья… Не могу я вас отпустить. Это смерть, орёлики, без некролога.
– А зачем вы тогда пришли? – едва сдерживая обиду, спросил Леонов.
В другой раз Главный непременно взгрел бы его за подобную бестактность. Но сейчас, глядя на расстроенного космонавта, по-доброму улыбнулся:
– Ну ты деревня.
– Село Листвянка, Кемеровская область, – вздохнув, согласился Леонов. – Я мог умереть в три года, когда отца арестовали как врага народа, на семью повесили клеймо «диверсантов». Сразу нагрянули соседи: забрали еду, мебель, а потом и дом, выгнав нас на улицу – в мороз. Мамка на сносях, нас – восемь ртов. А сосед еще вернулся и снял с меня штаны – я так и остался в одной длинной рубашке… Слава богу, старшая сестра с ее мужем приютили в комнате общежития – шестнадцать метров на всю ораву. Мое место прямо под кроватью было. И ничего – выжили. Потом война, все мужики ушли на фронт; остальные – на передвижные госпиталя, оборонку, воссоздавать переброшенные с запада страны заводы. А я учиться пошел. Мамка в школу привела – у меня вид гордый. А вниз посмотрел – босыми ногами в луже от стаявшего снега стою. Ботинок-то не было… И тоже выдержал, выучился. Потом победа великой ценой. Все мои дядья и братья погибли. И так у всей страны, в каждой семье. Сергей Павлович, да мы такое прошли! Мы столько пережили! Так не для того же, чтоб теперь испугаться внештатной ситуации! Да я дыру в этом люке прогрызу и выйду!..
Королев слушал пылкие фразы молодого космонавта молча и смотрел на него с отеческой любовью. Он тоже прошел череду тяжелейших испытаний и прекрасно его понимал.
– Сергей Павлович, мы готовы рискнуть, – добавил к эмоциональной речи друга Беляев.
Главный конструктор оглядел обоих потеплевшим взглядом. Затем взял со стола стакан с «чаем». Космонавты при этом перестали дышать.
Опрокинув в себя содержимое стакана, Королев направился к двери.
– Очень крепкий чай, – проворчал он, закрывая за собой дверь.
Беляев с Леоновы продолжали стоять, пялясь на пустой стакан…
 

* НИП – наземный измерительный пункт для контроля и управления космическими аппаратами. НИП-6 и НИП-7 территориально расположены на Камчатском полуострове. Всего на территории бывшего СССР было создано двадцать три подобных пункта. Ныне продолжают действовать девятнадцать.
** АПО – система принудительной ликвидации корабля при нештатном спуске, когда есть опасность приземления спускаемого аппарата на чужой территории.
 
 
 
Глава пятая
СССР; Казахстан; Байконур – Московская область
Орбита Земли – открытый космос
18 марта 1965 года
 
В госпитале над Леоновым и его будущими коллегами проводили многочисленные, зачастую изнурительные и неприятные исследования. Много позже Алексей Архипович вспоминал: «С точки зрения здравомыслящего человека в ходе обследования допускалось множество глупостей. Среди врачей встречались люди, занимавшиеся научной работой и относящихся к космонавтам, как к материалу для своих диссертаций. Из-за всякой ерунды, которую спустя несколько лет отменили, наш отряд лишился многих талантливых ребят. Если к современным космонавтам применили бы старые медицинские требования, то, вероятно, ни один человек не прошел бы. После того, как я стал руководителем, многое с этими же докторами пересмотрел и ослабил требования…»
В шестидесятом году Леонова – уже летчика-испытателя – зачислили в первый отряд космонавтов. Потянулись месяцы кропотливых теоретических занятий и упорных тренировок, в процессе которых будущие космонавты подвергались различным медицинским экспериментам в НИИ-7 ВВС (ныне Институт авиационной и космической медицины). Некоторые из них были неоправданно жестоки. К примеру, вращение на центрифуге сопровождалось колоссальными перегрузками, достигавшими четырнадцати «G». На спинах испытуемых после таких тренировок появлялись следы кровоизлияния. В другом случае Алексея на пятнадцать суток поместили в сурдобарокамеру. При этом на тело при помощи какой-то непонятной пасты прикрепили датчики. На десятый день пара датчиков отвалилась вместе с кусками кожи, открылось кровотечение. На этом несчастья не закончились – на тринадцатые сутки у горе-экспериментаторов закончился кислород и Леонова в срочном порядке извлекли из камеры.
А немногим позже в такой же сурдобарокамере трагически погиб от вспыхнувшего пожара молодой Валентин Бондаренко.
 
* * *
 
В последний вечер накануне полета «Восхода-2» Сергей Павлович Королев нашел время для того, чтобы поговорить с теми, кого он отправлял с ответственным заданием в космос.
Зайдя к Павлу и Алексею в домик на космодроме, он неторопливо снял пальто, присел на стул, вздохнул…
Космонавты смотрели на него и понимали, что он сильно устал от напряжения предстартовых дней. В глазах его отражалась невысказанные забота, тревога и вместе с тем уверенность в предстоящем полете.
– Как настроение, орёлики? – задал он свой неизменный вопрос.
Павел скупо, по-военному ответил:
– Нормальное, Сергей Павлович.
Кивнув на коробку цветных карандашей, Алексей пошутил:
– Да вот запасаюсь – хочу стать художником-косминистом.
Королев посмеялся, но тут же стер с лица улыбку.
– Подготовка к старту идет нормально. Были мелкие неполадки, но они устранены, – сказал он. – Полет и сам эксперимент по выходу очень сложны. От вас требуется четкое выполнение намеченной программы. В полете может случится так, что вам придется самостоятельно учитывать обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на Земле, как вы догадываетесь, предусмотреть невозможно. Повторяю: надо действовать по обстоятельствам. Земля, на все время полета останется вашим надежным помощником и советчиком, но на корабле жизнь и судьба эксперимента будут в ваших руках. Если заметите неполадки – на рожон не лезьте. Вы меня поняли?..
Космонавты кивнули.
– Нам нужны не рекорды, нам нужен серьезный научный эксперимент. То, что нам предстоит сделать завтра – откроет целое направление в космических исследованиях…
Беседа с космонавтами была недолгой. Потом Королев пожелал поговорить с каждым по отдельности.
Сначала он оставил в комнате Алексея и задал ему несколько общих вопросов. Выслушав ответы, попросил выйти и пригласить Беляева.
Разговор с командиром затянулся на добрых полчаса. Затем Сергей Павлович позвал Леонова и стал прощаться.
– Ложитесь спать, орёлики, завтра у вас сложная работа, – сказал он.
Взгляд его при этом потеплел.
После ухода Главного космонавты улеглись на кровати, но долго не могли заснуть. Алексей честно поведал Павлу, о чем говорил с ним Королев.
– А с тобой он о чем так долго беседовал? – поинтересовался Леонов, закончив рассказ.
Но товарищ не ответил. Отвернувшись к стенке, он должно быть, спал…
 
* * *
 
Ранним мартовским утром специальный автобус медленно ехал к стартовому комплексу.
Погода в день старта не задалась: небо заволокло десятибальной облачностью, иногда моросил мелкий дождь.
Над комплексом возвышалась готовая к запуску ракета, и на ее фоне автобус казался игрушечным. Белые облака пара, неизменно образующегося при дренаже жидкого кислорода, успели рассеяться.
При выезде автобуса из городка навстречу попалась женщина. Кажется, это была директриса студии «Центрнаучфильм», приехавшая снимать старт ракеты. «Не к добру», – посмотрел на Алексея Павел. Космонавты трижды сплюнули через левое плечо и мысленно приготовились к тому, что полет пройдет не совсем гладко.
На полпути автобус остановился. Дверца открылась и из салона вышли Леонов с Беляевым с опущенными по пояс скафандрами. Подойдя к заднему колесу, космонавты по традиции справили малую нужду…
Неподалеку от стартового комплекса была сооружена временная трибуна. Вокруг нее собралась толпа народа: инженеры, техники, военные… Ближе к трибуне стояли Королев, Каманин и их помощники. Все ждали прибытия автобуса.
И все же сегодня народу здесь было несравнимо меньше, чем вчера – во время многолюдного митинга, посвященного сегодняшнему старту.
Наконец, автобус подъехал и плавно остановился в десятке метров от собравшихся людей. Первым на бетон спустился Беляев. За ним на короткой лесенке появился Алексей; на мгновение задержавшись на последней ступеньке, он окинул восхищенным взглядом громадную ракету, на которой вскоре предстояло совершить первый полет…
Люди взволнованно смотрели на шедших к ним космонавтов. Растроганный теплыми поводами, Павел кивал, отвечая на приветствия и пожимал протянутые ладони. Леонов широко улыбался и был готов обнять каждого.
Подойдя к трибуне, Беляев как и положено доложил: 
– Товарищ Председатель Государственной комиссии! Экипаж космического корабля «Восход-2» к полету готов! Командир экипажа – подполковник Беляев.
Королев наклонился к нему, что-то прошептал на ухо и постучал по шлему. Это тоже была своеобразная традиция.
Затем пожал руку Леонову и тихо сказал:
– Ты вот что, Алексей… Ты там особо на рожон не лезь. Просто выйди из корабля, помаши нам рукой и назад. И мы поймем, может ли человек работать в открытом космосе. Понял меня?
– Так точно, Сергей Павлович.
– И еще… После выхода в открытый космос проговаривай все свои действия по радио. Даже когда шевельнешь мизинцем или почешешься носом о стекло шлема.
– Зачем? – не понял тот.
– Чтоб знать, когда песня оборвется.
– Понял, – кивнул Алексей, оценив юмор Главного.
– Попутного тебе солнечного ветра!
Космонавты направились к лестнице, ведущей к лифту. Оставшиеся внизу люди продолжали махать вслед…
Подъем в открытой лифтовой кабине занял полминуты. На верхней площадке, находящейся на уровне обитаемого отсека «Восхода-2», их встретили специалисты, которые помогли занять места внутри корабля и пристегнуться к ложементам.
– До встречи! – крикнул им Беляев.
Крышка мягко опустилась на проем люка, щелкнул запорный механизм.
Оставшись наедине в тесном замкнутом пространстве, космонавты переглянулись. И, не сговариваясь, одновременно выдохнули.
– Ну что, Леша, готов? – спросил Беляев, опуская прозрачное забрало шлема.
– Давно готов, – повторил он действия командира.
Окинув сигнальные табло на пульте управления, Павел нажал кнопку «радио»:
– Заря, «Алмазы» к старту готовы…
 
* * *
 
На командном пункте все было подготовлено к старту, ждали Королева.
Появившись вместе с Каманиным, тот быстрым шагом проследовал до своего кресла. Черток, Раушенбах, Карпов сидели на рабочих местах; Феоктистов дежурил за пультом.
– Товарищ генерал, к старту готовы, – отрапортовал Каманину Комарь – молодой офицер из космодромного расчета.
– Ясно. Доложите товарищам Брежневу и Косыгину о готовности к старту космического корабля «Восход-2», – приказал тот.
Комарь кинулся исполнять ответственный приказ.
Тем временем заработали все телекамеры, направленные на устремленный в небо силуэт ракеты. Возле экранов с транслируемыми картинками дежурили два офицера с рациями.
– Внимание! Сброс ШО! – объявил в микрофон Шаталов.
Спустя несколько секунд штепсельный разъем оторвался от обтекателя корабля, а заправочно-дренажная мачта отошла в сторону.
– Есть отрыв ШО. Минутная готовность!
По истечении объявленной минуты, старший офицер командного расчета скомандовал:
– Ключ на старт!
– Есть, ключ на старт, – отозвался Шаталов.
– Протяжка – один!
– Есть протяжка – один! – дежуривший у самописца офицер протянул бумажную ленту, на которой фиксировались параметры бортовых систем ракеты-носителя.
– Продувка!
– Есть – продувка!
По топливным коммуникациям с низким гулом пошел азот для противопожарного освобождения ракетных двигателей от паров горючего и окислителя.
– Протяжка – два!
– Есть – протяжка – два! – офицер перешел к другому самописцу, фиксировавшему на бумажной ленте информацию о стартовом комплексе.
– Ключ на дренаж!
– Есть – ключ на дренаж.
Посланная с командного пункта команда перекрыла дренажные клапаны, и белые облачка, окутывающие тело ракеты, исчезли.
– Земля-борт!
– Есть – земля-борт.
От ракеты послушно отвалила кабель-мачта.
– Пуск!
– Есть – пуск.
Началась подача топливных компонентов в двигательные установки.
– Зажигание!
– Есть – зажигание, – нажал Шаталов соответствующую клавишу и рядом на пульте загорелась лампа «Зажигание».
Топливная смесь воспламенилась. Струи раскаленных газов обрели ровную форму.
– Предварительная… Промежуточная… Главная… – диктовал офицер управления величину возраставшей тяги. Когда ее значение доросло до максимального, раздалась главная команда: – Подъем!
– Есть – подъем.
«Тюльпан» из ферм раскрылся. Датчики зафиксировали отрыв ракеты от стартового стола.
– Есть контакт подъема! – доложил Шаталов.
– Удачи вам, орёлики, – прошептал Королев.
Ракета нехотя пошла вверх. С каждой последующей секундой она отдалялась от «стола» и набирала скорость. Рев вырывавшихся из сопел газов усиливался.
В командном пункте то и дело звучали доклады офицеров и специалистов:
– Десять секунд – полет нормальный.
– Двигатели первой ступени работают устойчиво.
– Двадцать секунд – полет нормальный.
– Параметры систем управления ракеты-носителя в норме. Стабилизация изделия – устойчивая.
– Тридцать секунд – полет нормальный.
– Давление в камерах сгорания – в норме.
– Сорок секунд – полет нормальный.
– Тангаж, рысканье, вращение – в норме.
– Пятьдесят секунд – полет нормальный.
– Работа систем корабля – стабильная.
– Одна минута – полет нормальный…
 
* * *
 
– Внимание! Говорит Москва! Говорит Москва! – торжественно звучал из динамиков голос Левитана. – Работают все радиостанции и Центральное телевидение Советского Союза…
В студии на своем рабочем месте находился известный на всю страну диктор. За стеклом снаружи замерли от волнения люди. Перед Юрием Борисовичем лежал листок с только что составленным текстом срочного сообщения.
– …Сегодня, восемнадцатого марта 1965 года в десять часов утра по московскому времени на орбиту планеты Земля выведен искусственный космический корабль-спутник «Восход-2»…
Настроение у людей было праздничным, глаза горели восторгом и гордостью за свою страну.
– …С бортом корабля непрерывно поддерживается радио-связь, – четко проговаривал каждую фразу Левитан. – Товарищи Беляев и Леонов проводят работу в полном соответствии с заранее подготовленной программой…
 
* * *
 
18 марта 1965 года ровно в десять утра по московскому времени ракета оторвалась от Земли и ушла со стартовой позиции.
Когда корабль прорвался сквозь слой облачности, Беляев через иллюминатор впервые так близко увидел космическое небо. Иссиня-черное, усеянное яркими немигающими звездами.
– Как небо? – послышался в наушниках вопрос.
Космонавты узнали голос Юрия Гагарина.
– Очень красивое, – коротко ответил Павел.
И склонил голову к другому иллюминатору, где во всей красе уплывала виз Земля. В просветы между облачностью он увидел коричневые горы, зеленоватые лесные массивы и покрытые снегом равнины.
– Машина работает отлично, – снова подбодрил Гагарин. – Траектория полета – расчетная.
«Это хорошо, – подумал Павел. – Теперь все зависит от нас с Алексеем, от наших знаний и навыков».
И снова послышался голос с Земли. На этот раз говорил Королев:
– Я двадцатый! Счастливого пути!
– Спасибо! – ответил командир.
Первые полторы-две минуты полета Беляев с Леоновым не решались пошевелиться, разве что слегка крутили головами. Во-первых, большая перегрузка буквально вдавила их тела в кресла. Во-вторых, внимание было полностью поглощено процессом взлета и контролем бортовых приборов. Наконец, в-третьих, оба испытывали колоссальное волнение.
На исходе второй минуты от корабля отделились двигатели первой ступени – вначале космонавты почувствовали это по легкой тряске, а мгновением позже сработала световая и звуковая сигнализация.
Тут же оба заметили всплывший откуда-то снизу карандаш.
«Невесомость», – догадался Алексей и, подняв руку, подтолкнул его. Оставаясь на месте, карандаш закрутился вокруг своей оси.
Переглянувшись, космонавты заулыбались.
– «Заря», я – «Алмаз». Есть небольшие вибрации, но все приборы и системы работают в штатном режиме, – доложил Беляев. – Самочувствие отличное.
– Поняли вас, «Алмаз».
В первом полете «Восхода» над головой Владимира Комарова имелся только один щиток – основной пульт управления кораблем. На «Восходе-2» над головой командира Павла Беляева появился второй: пульт управления шлюзовой камерой. И разместили его конструкторы таким образом, чтобы при случае оба члена экипажа без труда могли дотянуться до его кнопок и тумблеров.
Для того, чтобы один из космонавтом успешно вышел в открытое космическое пространство и выяснил возможности работы человека вне кабины корабля, экипажу требовалось произвести около двухсот пятидесяти манипуляций с органами управления.
Павел скользнул взглядом по надписям на втором пульте. «Люк ШК», «Клапан ШК», «ШК»… И мысленно представил, как переключает один тумблер, второй, третий… Как внутри шлюзовой камеры загорается матовое дежурное освещение, как плавно открывается входной люк шлюзовой камеры, как его товарищ входит в ограниченное пространство, и перед ним остается последняя «дверь», за которой пребывает холодный мрак и полная неизвестность…
Внутри герметичной кабины на космонавтов «смотрели» теле- и кинокамера. Земля наблюдала все, что происходило на борту корабля: как вели себя космонавты, что делали. В любую минуту с Командного пункта мог поступить вопрос, приказ или совет по дальнейшим действиям.
– Как идет привыкание к невесомости? – послышался голос Германа Титова.
– Привыкаем, – кивнул Беляев.
Он понимал подоплеку данного вопроса. После дебютного полета Юрия Гагарина всем последующим экипажам на «привыкание» к невесомости отводилось по одному витку вокруг Земли. Программа полета Беляева и Леонова отличалась от всех предыдущих: выход в космос Алексей должен был осуществить на стыке первого и второго витков. Это означало, что времени в их распоряжении имелось значительно меньше, и Герман своим вопросом намекал на скорый старт подготовки к выходу.
Павел освободился от привязных ремней и, чуть приблизившись к приборной доске, глянул на показания давления, состава дыхательной смеси, температуры, влажности…
Показания держались в пределах нормы. Записав их в бортовой журнал, он заметил, что товарищ также отстегнулся от кресла и плавает по тесному пространству кабины…
Корабль к этому моменту уже находился над Камчаткой.
– Ну и как ощущения? – справился Беляев.
– Все в порядке, командир! – с улыбкой ответил неунывающий Алексей.
В кабине было тихо. Лишь слабый шум работающих вентиляторов да монотонное тиканье бортовых часов слегка нарушали полную тишину.
Отразив гладким бортом последние лучи солнца, «Восход-2» вошел в густую тень Земли.
Павел включил освещение. В кабине стало светло и уютно.
– Ну что ж, Леша, пора?
Тот с готовностью кивнул:
– Начнем…
 
* * *
 
Напряжение первых и самых ответственных минут полета спало, но на командном пункте по-прежнему царила рабочая обстановка. Офицеры и специалисты через равные промежутки времени докладывали со своих рабочих мест:
– Двенадцать минут – полет нормальный.
– Параметры систем управления корабля – в норме.
– Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета – расчетная. Высота… – докладывавший специалист на пару секунд замешкался.
– Что там с высотой? – спросил Королев.
– Немного выше расчетной.
– Назовите конкретную цифру!
– Четыреста девяносто пять километров.
– Это может помешать выполнению задания? – заволновался Каманин.
Точного ответа на этот вопрос пока никто не знал.
Уточнив новую орбиту, Шаталов переключился на внешнюю связь:
– «Алмазы», я – «Заря». Вы на орбите. Доложите о готовности к работе.
– «Заря», я – «Алмаз». Готовы приступить к выполнению задания.
Шаталов обернулся и встретился взглядом с Королевым. Тот кивнул.
– «Алмазы», приступайте к выполнению.
– Вас понял, «Заря». Начинаем выпуск шлюза.
Беляев дотянулся до пульта и щелкнул тумблером.
Одна из телевизионных камер была закреплена на краю шлюза. Как только внутрь прочной прорезиненной ткани стал подаваться воздух, камера зафиксировала движение – шлюз распрямлялся и медленно обретал заданную форму.
Передаваемую с камеры картинку наблюдали и на командном пункте. Сидящий перед монитором офицер управления доложил:
– Шлюз распрямлен.
Шаталов вновь посмотрел на Королева, но на сей раз одобрения не получил. Главный ждал доклада из космоса.
И тот вскоре поступил.
На приборной консоли перед космонавтами загорелось зеленое табло «Шлюз готов». Беляев немедленно доложил:
– «Заря», шлюз распрямлен. Начинаем выравнивать давление в шлюзе.
Офицер у самописца сделал пометку на бумажной ленте о раскрытии шлюза. Сидевший неподалеку Черток пристально следил за ростом давления.
Тем временем Леонов переключил тумблер в положение «Наддув ШК». Манометр зафиксировал рост давления в шлюзовой камере.
– «Заря», я – «Алмаз», начали выравнивать давление. Разрешите начать подготовку к выходу в шлюз.
Сергей Павлович кивнул.
– Приступайте.
Часть сотрудников командного пункта переместилась к мониторам, транслировавшим картинки с установленных на корабле телекамер.
 
* * *
 
Освободившись от привязных ремней, Леонов покинул кресло. Слева в нише, образованной благодаря отсутствию третьего кресла, находились два ранца; взяв один, он подал его Павлу и повернулся к нему спиной. Товарищ расправил лямки и помог Алексею приспособить его на спине. Затем подсоединил к тройнику шланг подач из ранца кислорода и переключил клапан из режима «вентиляция» в режим «кислород».
Оба космонавта опустили на шлемах прозрачные «забрала». Беляев вторично проконтролировал давление в шлюзе. Оно было в норме – стрелка манометра показывала триста миллиметров ртутного столба.
– «Заря», я – «Алмаз». Давление в шлюзе выровнено, – доложил Беляев. – Перехожу на подачу кислорода из ранца.
Леонов включил подачу кислорода и проверил давление в скафандре. Оно полностью соответствовало давлению в шлюзе.
С этого момента пошел отсчет времени дыхания Алексея чистым кислородом…
– «Заря», скафандры герметичны. Открываю внутренний люк шлюзовой камеры, – полетел на Землю следующий доклад.
По расчетам командира экипажа, корабль должен был подлетать к юго-западному побережью Африки. Дабы убедиться в этом, он внимательно посмотрел в иллюминатор.
Под кораблем проплывал сине-бирюзовый океан, чуть дальше пролегала желтая песчаная полоса, за которой темнела зеленая масса джунглей.
«Самое время», – опустив «забрало» гермошлема, надел Павел перчатки и загерметизировал скафандр.
То же самое проделал Леонов.
Беляев дотянулся до приборной консоли и переключил тумблер «СА» в положение «открыт». Через секунду рядом загорелось красное табло «Люк СА открыт».
Сбоку от Алексея плавно открылась крышка люка.
– Я скоро! – сказал тот и развернул тело головой к люку. – Паш, подтолкни. Только нежно.
– Пошел, Леша, – аккуратно подтолкнул товарищ Леонова.
Втиснувшись наполовину в тесное пространство шлюза, тот остановился и протянул руку к висевшей на стенке бухте с фалом.
Фал служил не только гарантом безопасного возвращения Алексея на корабль. Одновременно он был и каналом радиотелефонной связи. Так же внутри него имелись электрические кабели, по которым в кабину поступали данные о состоянии космонавта: давление, частота пульса и дыхания, температура тела и внутри скафандра.
Закрепив карабин фала на скафандре, Леонов двинулся вперед по узкой утробе.
– Я – «Алмаз-2», нахожусь в шлюзе, – известил он через несколько секунд.
– Понял тебя, – отозвался Беляев. – «Заря», я – «Алмаз». Закрываю внутренний люк шлюза.
Он вновь потянулся к тому же тумблеру и поставил его в положение «закрыт». Загоревшееся зеленое табло сигнализировало о штатном закрытии люка.
– «Заря», начинаю сброс давления в шлюзе.
Стрелка манометра медленно поползла влево по шкале.
 
* * *
 
«Восход-2» сделал полный оборот вокруг Земли. К этому моменту на командном пункте исчезло напряжение, связанное со стартом ракеты и выводом корабля на орбиту. Теперь здесь царила рабочая атмосфера, связанная с выполнением следующего этапа – с выходом Алексея Леонова в открытый космос.
Сидя на излюбленном месте позади других сотрудников командного центра, Королев наблюдал всю картину работы целиком и оценивал действия каждого в отдельности. Он прекрасно слышал радиообмен с Беляевым и представлял последовательность действий членов экипажа.
Любая фраза, любое движение космонавтов фиксировались и заносились в журналы. Ассистент периодически менял бумажные рулоны в самописцах; специалист по планированию расшифровывал данные; операторы, глядя в мониторы, отслеживали место корабля.
Кто-то тихо покашливал, прочищая горло; кто-то вытирал платком вспотевшие ладони…
Тем временем корабль пошел на второй виток вокруг планеты. Оператор, в чью обязанность входило слежение за его местом, нанес на карту очередную отметку. Судя по ней, находящийся над Атлантикой «Восход» только что пересек экватор. Это означало, что теперь за ним будут следить НИПы, расположенные на западе СССР…
 
* * *
 
Леонов находился в замкнутом пространстве шлюза и, закрыв глаза, ждал команды. В абсолютной тишине он слышал биение своего сердца и учащенное дыхание, от которого на внутренней поверхности шлема появилась испарина.
– «Алмаз-2», у тебя повышенный расход кислорода, – предупредил Беляев, наблюдая за товарищем по показаниям приборов. – Леш, дыши ровнее.
– Я и так почти не дышу, – проворчал тот.
Наконец, стрелка манометра опустилась до нужного значения.
– Внимание, приготовиться к выходу! «Заря», давление в шлюзе – ноль. Открываю внешний люк шлюзовой камеры, – сказал в микрофон Павел и переключил тумблер «Люк ШК» в положение «открыт».
Тотчас загорелось красное табло, сообщавшее о разгерметизации шлюза. Крышка внешнего люка начала плавно открываться, выпуская из шлюзовой камеры остатки воздуха и впуская в ее темное нутро лучи солнца.
Света с каждой секундой становилось все больше и больше…
– «Алмаз-2», доложите обстановку, – прорвался в эфире голос Шаталова.
Леонов с изумлением и восторгом смотрел в круглый проем почти полностью открытого люка. Ему был виден кусочек земли, обрамленный ярко синей полоской атмосферы. Отраженный от земли свет так сильно слепил и обжигал глаза, что Алексею пришлось опустить на шлеме светофильтр.
– Леша, доклад, – требовательно напомнил командир. – Как у тебя дела?
– Я – «Алмаз-2». Докладываю… – передал тот. – Все в норме. Нахожусь на обрезе люка. К выходу в открытый космос готов.
 
* * *
 
После доклада Леонова о готовности, на командном пункте внезапно стало тихо. Умолкли голоса; казалось, будто приборы контроля и слежения заработали вполсилы.
Это был момент истины. Момент, к которому тысячи людей, занятых в подготовке ответственного полета, шли долгие годы.
Королев медлил. Оторвав взгляд от приборов, он посмотрел на таблетку, лежащую на раскрытой ладони. Секунду подумав, запихал ее обратно в раскрытую баночку.
Черток с Каманиным обернулись в его сторону и ждали.
Сергей Павлович взял микрофон рации.
– «Алмаз», как меня слышно?
– Хорошо слышно, – ответил Беляев.
– Приступить к выходу в открытый космос.
– Есть приступить к выходу.
Офицер у самописца смахнул со лба каплю пота, поставил на бумажной ленте отметку и запустил секундомер…
 
* * *
 
– «Алмаз-2», начинаем выход в космос, – продублировал Беляев разрешение с Земли.
– Понял. Приступаю к выходу, – осторожно подвинулся Леонов к выходу.
Выбравшись наполовину из шлюза, он остановился и осмотрелся вокруг. Затем поднял светофильтр, чтобы ничего не мешало насладиться открывшейся его взору неописуемой красотой.
Душа восторженно пела. Внизу проплывала Земля, сбоку и сверху мерцали мириады звезд. Он был наедине со Вселенной.
И тишина. Его потрясла глубочайшая тишина. Только звук собственного дыхания и учащенный стук сердца.
– «Заря», я – «Алмаз-2», нахожусь на обрезе шлюза. Состояние отличное. Под собой наблюдаю облачность, море… Вижу Черноморское побережье! В Сочи хорошая погода!
– Без тебя знаем! Выполняй задание, – напомнили из Командного пункта.
Земля медленно вращалась под парившим Алексеем как гигантский и необыкновенно красивый глобус. Новороссийск, Цемесская бухта… Так же медленно проплыли и ушли к горизонту черные поля Кубани, серебряная лента Волги…
– Понял-понял, – отреагировал на команду Леонов. – Только что прошли Кавказский хребет! Вижу небо, вижу землю! Волга! Прямо подо мной Волга! Нормальные условия работы…
Из-за восторженности голоса доклад Алексея получился нестройным, сбивчивым. Но в ту минуту никто на это не обращал внимания: ни те, кто был в космосе, ни те, кто руководил полетом.
– «Алмаз-2», приготовиться к отходу от шлюза! – вернул его в реальность голос Павла.
– Да, понял, – ответил он, подаваясь вперед.
В правой руке он держал кинокамеру. Свободной вытравил наружу фал, крепко ухватился за металлическую скобу, выбрался из шлюза и повис возле корабля.
– «Алмаз-2», снять крышку с объектива кинокамеры, – вновь напомнил о себе Беляев.
Отцепляться от поручня Алексей не решался. Пришлось отпустить камеру и аккуратно свинтить с объектива крышку.
– Крышку снял, – доложил он. – А-а… куда ее девать? Куда?..
Вероятно, данный вопрос застал врасплох всех, включая Королева, потому как ответ последовал не сразу.
– Да просто выброси ее, – посоветовал Главный.
– Выбрасываю…
Леонов толкнул крышку. Вращаясь вокруг собственной оси, она поплыла в сторону от космического корабля.
– «Заря», я – «Алмаз-2», готовлю фал…
Все так же одной рукой Алексей расправил пятиметровый фал и приготовился оттолкнуться от внешнего люка шлюза.
 
* * *
 
В квартире Леоновых у телевизора сидели жены и дети космонавтов. Все с интересом и небывалым напряжением следили за происходящим на экране. Даже самые маленькие дети вели себя на удивление спокойно и тоже не отводили глаз от экрана.
– Внимание, советское космовидение ведет свой очередной репортаж… – торжественно произносил голос диктора, – …из космического пространства с борта космического корабля «Восход-2»…
На экране черно-белого телевизора человек в скафандре неуклюже кувыркался на фоне проплывающей далеко внизу голубоватой планеты.
– Мама, это наш папа? – тихо спросила Вика.
– Да, доченька, это наш папа, – улыбнулась Светлана и еще крепче прижала к себе кроху.
– …Мы становимся свидетелями явления, – продолжал диктор, – о котором еще вчера можно было говорить лишь как о фантазии…
 
* * *
 
– «Алмаз-2», начать отход, – скомандовал Беляев.
– Начинаю…
Алексей неуверенно и очень разжал пальцы…
Но ничего не произошло – невесомость и отсутствие каких-либо внешних возмущений удерживали его тело на месте.
Однако спустя несколько секунд, вероятно из-за упругости фала, его все же медленно поволокло в сторону.
Он поспешно вцепился в скобу, словно это был спасательный круг.
Беляев поторопил:
– «Алмаз-2», отходи.
– Да, сейчас-сейчас… Я пошел!
Сделав глубокий вдох, он оттолкнулся от люка и отплыл от корабля на всю длину фала.
– «Весна», «Заря», я – «Алмаз»! – полетел на командный пункт доклад Беляева. – Человек в космическом пространстве! Человек вышел в космическое пространство! «Алмаз-2» находится в свободном плавании!..
 
* * *
 
Спустя несколько минут по радио передавалось срочное сообщение.
– Внимание, внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза и центральное телевидение! – праздничным голосом вещал Юрий Левитан. – Сегодня, восемнадцатого марта 1965 года, в одиннадцать часов тридцать минут по московскому времени при полете космического корабля «Восход-2» впервые осуществлен выход человека в космическое пространство…
Миллионы советских граждан в эти счастливые мгновения прильнули к радиоприемникам. Радиолюбители слушали сообщение по самодельным устройствам, военнослужащие в казармах сгруппировались у репродукторов, владельцы автомобилей подстраивали настойки магнитол. Рабочие и инженеры заводов даже прервали на несколько минут работу, чтобы услышать важную новость.
 
* * *
 
Оттолкнувшись от люка, Леонов отплывал от корабля все дальше и дальше. Длинный фал, тянувшийся от шлюза до скафандра, понемногу расправлялся, пока не растянулся на полную длину.
Процедура выхода в открытый космос была многократно смоделирована в искусственной невесомости на борту самолета-лаборатории, поэтому все действия Алексей выполнял автоматически. Движения давались легко. Раскинув руки, словно крылья, он стал свободно парить в безвоздушном пространстве.
Картина космической бездны не переставала поражать и очаровывать Алексея своей грандиозностью и необъятностью, яркими красками, гармонией и чистотой темноты. Солнце предстало раскаленным огненным диском на фоне абсолютной черноты.
Потеряв представление о времени, он замер, любуясь великолепной картиной…
С борта корабля за выходом человека в космос следила пара телевизионных камер, сигнал с которых сразу передавался на землю. И хотя разрешающая способность их объективов оставляла желать лучшего, позже специалистами из многочисленных фрагментов будет смонтирован замечательный фильм о первом выходе человека в космос.
 
* * *
 
В доме Леоновых по-прежнему работал телевизор, громкость была включена на максимум. Жена Беляева – Татьяна – сидела на диване и держала за руку Светлану. Та, наблюдая за кульбитами супруга над Землей, пребывала в полуобморочном состоянии.
– …На втором витке полета второй пилот летчик-космонавт подполковник Леонов Алексей Архипович в специальном скафандре с автономной системой жизнеобеспечения совершил выход в космическое пространство и удалился от корабля на расстоянии до пяти метров… – сопровождал трансляцию голос Левитана.
Ирина и Люда – дочери Павла – сидели за столом. Дочь Алексея Вика прижалась к матери и во все глаза смотрела на экран телевизора. Она долго не могла признать в человеке, одетом в большой неуклюжий скафандр, своего отца; к тому же лицо космонавта было скрыто за темным светофильтром. Но потом детское чутье что-то подсказало.
– Мам, наш папа – настоящий космонавт! – восторженно пошептала девочка.
– Да, моя хорошая…
 
* * *
 
В последние минуты обстановка на командном пункте резко поменялась. Тишина сменилось шумом. Военные и гражданские специалисты в радостном возбуждении поздравляли друг друга, обнимались и аплодировали улыбавшемуся Королеву. Ведь то, о чем мечтали и к чему готовились сотни специалистов самых разных профилей – свершилось.
За двенадцать минут свободного полета в безвоздушном космическом пространстве с Леоновым не произошло ничего экстраординарного, чувствовал он себя хорошо  даже мог выполнять несложные действия. Корабль за это время пролетел от Черного моря до восточных окраин Советского Союза. Это был огромный прорыв в космонавтике.
Подойдя к Главному, Каманин пожал его руку.
– Ну что, Сергей Павлович, осталось освоить стыковку и можно формировать военно-космические войска!
– Молодцы-молодцы, – кивал тот в ответ. – Все молодцы! Но расслабляться рано – еще много работы! Очень много!..
Королев выглядел очень уставшим. Потемневшее лицо, воспаленные от бессонницы глаза, дрожащие кончики пальцев.
Отдыхать он не любил, да и не умел. Словно созданный для смертельного боя танк, оказавшийся непригодным для пахоты, Сергей Павлович чувствовал себя на отдыхе не в своей родной стихии. Он работал практически без перерывов на выходные и праздники. В отпусках бывал, но и там тяготился бездельем.
Приехав в какой-нибудь южный санаторий, он поначалу исправно ходил на все назначенные процедуры, гулял с супругой по паркам, вечерами смотрели кино, пробовал играть в бильярд и даже появлялся на танцплощадке. Однако при этом продолжал работать, подсознательно обдумывая узлы и системы будущих космических кораблей. Уже через несколько дней подобного отдыха ему начинали названивать коллеги из Москвы, звонил им и сам Королев.
Случалось, что в соседних номерах санатория отдыхали «свои» – Козлов, Бушуев, Ключарев, Ивановский… Не говорить с ними о работе он не мог. Но если даже и не говорил, то мысли все одно возвращались к делам…
 
* * *
 
Минимальный запас кислорода в ранце скафандра был рассчитан на тридцать – тридцать пять минут. Экономные движения и спокойное дыхание могли добавить к этому времени еще несколько драгоценных минуток. Максимальное время пребывания Леонова в открытом космосе согласно задания было ограничено двенадцатью минутами.
Вначале свободного полета в безвоздушном пространстве Алексей никак не мог приноровиться к безопорному положению. Отойдя на полную длину фала, он себя подтягивать себя за него. И не рассчитал усилие – долбанулся о корабль всем своим усиленным весом. Удар удалось смягчить, но после него случился рикошет – Леонов отскочил в обратную сторону, да еще с вращением.
Вращение он уже остановить не мог. Выручил фал. Точнее, его реакция на скручивание. Остановившись космонавт понял, что надо действовать поосторожнее.
Через две-три минуты он приноровился к новым для себя условиям и замер в трех метрах от «Восхода».
Алексей с кораблем медленно вращались вдоль его продольной оси. Земля оказывалась то снизу, то сбоку, то сверху. Внизу проплывала бесконечная темно-зеленая тайга, прочерченная серебряными нитями рек…
Любуясь этой красотой, Леонов совершенно забыл о времени. Но когда корабль пролетал над Енисеем, поступила команда готовиться к последнему этапу работы перед возвращением на борт корабля.
 
 
 
Глава шестая
Открытый космос
СССР; Московская область
Март 1965 года
 
В пятидесятые и шестидесятые годы двадцатого века существовало множество научных теорий о пребывании человека в открытом космосе.
Некоторые из них на полном серьезе утверждали, что космонавт неминуемо «приклеится» или «привариться» к космическому кораблю. Эти опасения основывались на опытах по холодной сварке, проводившихся в то время в вакууме.
Из других теорий следовало, что лишившись привычной опоры, человек не способен сделать за бортом корабля ни одного движения.
В третьих ученые делали вывод, будто пребывание в бескрайнем космическом пространстве весьма негативно отразится на психике космонавта. И восстановить ее после полета уже никогда не удастся…
Как дело будет обстоять в действительности – в точности не знал никто, включая Сергея Павловича Королева. Первопроходцы космоса, дерзнувшие подняться с поверхность Земли на орбиту, могли надеяться только на себя и на космическую технику. Спасательных систем на первых кораблях не существовало: невозможно было пристыковаться к другому кораблю или перебраться в него через безвоздушное пространство.
Королев говорил тогда космонавтам:
– Будет трудно – сами принимайте решение в зависимости от ситуации.
В крайних случаях экипажу разрешалось открыть люк и выставить за борт руки. Правда, зачем это было нужно – не объяснялось.
За месяц до сорокалетия первого полета человека в космос, члены экипажа российско-американской космической станции астронавты Джим Восс и Сьюзан Хелмс установили новый мировой рекорд по пребыванию в безвоздушном пространстве. Их «прогулка» вне станции продлилась почти девять часов – на полтора часа больше запланированного, так как пришлось ловить упаковку инструментов, которую обронила женщина-астронавт.
Тем не менее, их проблемы не шли ни в какое сравнение с теми, которые обрушились в марте 1965 года на экипаж советского корабля «Восход-2». Алексей Леонов и Павел Беляев ожидали неприятностей с самого старта, «напоровшись» на плохую примету при переезде на автобусе к стартовому комплексу. Так и произошло – за сутки пребывания на орбите им пришлось пережить несколько чрезвычайных происшествий, каждое из которых могло прервать их жизни.
Первым ЧП стала ошибка в расчетах, в результате чего корабль вместо трехсот пятидесяти километров «выстрелили» на высоту четыреста девяносто пять. Опасность подобной высоты состояла в том, что первый губительный для человека радиационный слой находится на высоте пятисот километров. Экипажу «Востока-2» повезло – они летали по орбите, находящейся всего на пять километров ниже. Если бы в этот момент на Солнце произошла сильная вспышка, то космонавты получили бы смертельную дозу радиации.
Но это было только начало. Все последующие неприятности экипажу еще предстояло пережить…
 
* * *
 
Леонов парил в невесомости на фоне черного звездного неба уже около десяти минут. Согласно полетного задания ему оставалось еще дважды отойти от шлюзовой камеры для оценки работы вестибулярного аппарата и заключительной съемки всего корабля на камеру.
Засмотревшись на окружавшие красоты, Алексей опять упустил тот момент, когда фал полностью распрямился. Натянувшийся «поводок» резко одернул его за скафандр.
Не ожидая толчка, он беспомощно закрутился и совершенно потерял ориентацию.
Судорожно отыскав руками фал, космонавт ухватился за него, как за единственную спасительную соломинку. С его помощью он стабилизировал положение и начал потихоньку сближаться с кораблем…
 
* * *
 
В центральное помещение Командного пункта, где все еще рукоплескали очередной победе, ворвался взволнованный Комарь.
Подбежав к Каманину и сбиваясь почти на каждом слове, он доложил:
– Товарищ генерал!.. Кремль на связи! Просят… напрямую соединить с космонавтами.
Находившийся неподалеку Королев услышал доклад молодого офицера. Подняв руку, он остановил аплодисменты и добился полной тишины.
– Ну, соединяйте-соединяйте.
– Соединяйте! – вторил Главному Каманин.
– Есть! – бросился к выходу Комарь.
 
* * *
 
Приближаясь к кораблю, Леонов прицеливался и готовился ухватиться за расположенную возле внешнего люка скобу. После этого он намеревался спокойно оттолкнуться и заняться медицинским экспериментом.
Внезапно наушники шлемофона ожили незнакомым голосом:
– Алексей! Алексей, как ты себя там чувствуешь?
Он отлично знал голоса всех тех, кто был причастен к управлению полетом с земли. Но этот голос по радио слышал впервые.
– Ну как, хорошо, – откликнулся космонавт. – А кто это?
О неожиданности Леонов забыл про скобу и врезался левым боком в шлюз.
– Мы тут собрались все… Мы – члены Политбюро.
Спокойный голос, проглатывающие некоторые согласные, который Алексей где-то и когда-то слышал. «Мы – члены Политбюро…» Мысли в его голове путались, но он все же сообразил, с кем разговаривает.
– Леонид Ильич?.. – растерянно переспросил Леонов, лихорадочно нашаривая ладонью в пустоте.
– Да, Леша, это я.
– Докладываю, Леонид Ильич! Сознание ясное. Зрение не нарушено. Ориентация в норме. Человек может работать в космическом пространстве! Может работать!
– Вижу-вижу, как ты там кувыркаешься, – довольно проворчал Брежнев. – Вся страна за тобой наблюдает. Весь мир! Мы очень гордимся тобой.
– Служу Советскому Союзу!
Левой рукой Алексей держался за скобу, в правой находилась камера. Выпустив ее на мгновение, он попытался отдать честь, но упругий скафандр сковывал движения, и ладонь в перчатке едва дотянулась до шлема.
– Мы тебя очень ждем. Возвращайся!
– Спасибо, Леонид Ильич! Постараюсь сделать все, чтобы с вами встретиться…
 
* * *
 
Наблюдавший за Леоновым по телеканалу Королев заметил скованность движений Леонова и обратился к медику – Евгению Карпову, контролирующему параметры членов экипажа:
– Какие у него показатели?
Тот развернул бумажный рулон самописца с кривыми чернильными линиями.
Проанализировав сигналы, сообщил:
– Давление и температура понемногу ползут вверх. Остальные показатели в норме.
– Воздух? – обернулся Сергей Павлович к Феоктистову.
– Использовано пятьдесят процентов, – сверившись с записями и показателями секундомера, доложил он.
– Давайте к следующему этапу.
Шаталов поднял микрофон внешней связи.
– «Алмазы», работаем дальше по циклограмме.
 
* * *
 
– «Алмаз-2», приготовиться к отходу для оценки работы вестибулярного аппарата в невесомости, – произнес Беляев.
– Понял.
Держась за скобу, Леонов чуть подвернул вправо корпус и плавно оттолкнулся от шлюза…
Делая очередную запись в бортовом журнале, Павел бросил взгляд на панель приборов, где отражались пульс, давление, температура тела и частота дыхания Леонова.
Пульс заметно участился.
Перестав писать, Беляев вновь потянулся к микрофону:
– «Алмаз-2», как самочувствие?
Покончив с предпоследним отходом, Леонов вновь вернулся к шлюзу и с трудом ухватился за скобу. Дыхание было глубоким и учащенным.
– Отличное самочувствие, – ответил он. – Готов к заключительному этапу – к съемке корабля.
 
* * *
 
Внимание специалистов Командного пункта по-прежнему было приковано к мониторам и самописцам.
Пожалуй больше других в эти минуты волновался медик Евгений Карпов – заместитель начальника Государственного научно-исследовательского и испытательного института авиационной и космической медицины. Он буквально не отходил от приборов, принимавших с орбиты зашифрованные данные о состоянии обоих космонавтов.
– У Леонова резко поднимается давление, – доложил он.
– Сколько? – Королев поймал на себе тревожные взгляды Шаталова и Раушенбаха.
– Сто сорок на девяносто. Пульс – сто двадцать пять. Температура – тридцать семь.
– Волнуется, – предположил генерал Каманин. – А кто бы на его месте не волновался?..
Взвесив все «за» и «против», Сергей Павлович подавил нараставшую тревогу и все же решил довести рабочий цикл выхода в открытый космос до финала. Как и было задумано в соответствие с программой.
– «Алмаз-2», сделай несколько снимков и возвращайся на борт, – сказал он в микрофон внешней связи. – Только давай без резких движений. Потихоньку.
– Есть, потихоньку, – ответил космонавт.
 
* * *
 
Легко оттолкнувшись от шлюза, Леонов отошел в сторону на всю длину фала. После десятиминутной тренировки отход от корабля стал получаться плавным, без вращения.
Повернувшись лицом к кораблю, он опять невольно залюбовался картинкой. Освещенный ярким солнцем «Восход-2» словно висел над звездной бесконечностью.
С трудом подняв правую руку, Алексей поймал корабль в видоискатель, предвкушая фантастический кадр.
– Паш, ты там улыбаешься? – в шутку спросил он.
– Улыбаюсь.
– Снимаю.
– Времени осталось мало, – поторопил товарищ. – Делай снимки, Леш, и возвращайся.
– Да-да…
В это время под Леоновым проплывала сверкавшая ленточка Енисея. Он потянулся к спусковому механизму фотокамеры, чтобы сделать снимок, но… не смог его нажать.
Космонавт повторил попытку. И снова безрезультатно – перчатки отказывались сгибаться.
– Что?.. Что с давлением?.. – тихо пробормотал он.
По лицу побежала тень. Алексей с невероятным усилием поднял руки, попробовал пошевелить пальцами. Но они едва доставали до перчаток – скафандр сильно раздуло внутренним давлением, и он увеличился в своих размерах.
Пытаясь исправить ситуацию, он не заметил, как его развернуло спиной к кораблю. Фал распрямился, натянулся и дернул его обратно к кораблю.
Пролетая мимо шлюза, Леонова хотел ухватиться за скобу, но тщетно – пальцы снова не дотянулись до болтавшейся рукавицы. Из-за череды неловких попыток космонавта закрутило еще сильнее и ударило спиной о корпус корабля.
Услышав глухой удар, Беляев перестал делать записи в журнале. С нехорошим предчувствием он посмотрел в монитор, но товарища на черно-белой картинке не увидел. Вместо него на маленьком экране слабо подергивался белый фал.
– «Алмаз-2», у тебя все в порядке? – настороженно спроси он.
Алексей на запросы не отвечал. Его бешено крутило вблизи корабля; перед защитным стеклом шлема мелькали сменяющие друг друга картинки: земля, черная бездна космоса, борт корабля и опять земля.
Несколько раз он пытался ухватиться за скобу или поймать фал, но прерывать неуправляемый полет не получалось…   
 
* * *
 
– «Алмазы», что у вас там происходит? – сдвинул брови Королев.
– «Алмаз-2» не отвечает, – доложил Беляева. – Только что слышал глухой удар по корпусу корабля, визуальный контакт с ним потерян.
Покинув свое место, Сергей Павлович стремительно подошел к главному пульту связи.
– Что со связью?
– Все приборы исправно работаю, – доложил офицер. – Технически связь с «Алмазом-2» не нарушена.
Королев резко повернулся к Карпову.
– Какие у него показатели?
– Давление, пульс, температура – все стремительно растет, – сказал тот, не отрываясь от самописцев.
Волновался и Шаталов, не выпускавший из рук микрофона радиостанции.
– «Алмаз», продолжайте вызывать напарника, – твердил он. – «Алмаз», вызывайте напарника…
– Слишком хорошо все шло, – согнувшись над своими приборами, не сдержался профессор Раушенбах. – Слишком гладко!
Королев одернул:
– Не каркаем! Работаем!
– Прекратить вещание выхода в космос в эфир! – распорядился Каманин.
– Есть!..
 
* * *
 
Жены и дочери космонавтов смотрели в экран телевизора, стоящего в просторном зале квартиры Леоновых. Уже с минуту на экране вместо космонавта в скафандре на фоне черного неба дергался длинный светлый фал.
– Мам, а где наш папа? – тихо спросила Вика.
– Он там… Его просто не видно, – ласково ответила Светлана.
Она старалась держаться, но беспокоилась за мужа все сильнее и сильнее.
Внезапно трансляция из космоса резко прервалась. Вместо вяло шевелившегося фала вдруг появилось изображение сцены Большого театра. А из молчавшего доселе динамика полились разноголосые звуки настройки инструментов.
Диктор буднично объявил:
– Предлагаем вниманию телезрителей балет Сергея Сергеевича Прокофьева «Каменный цветок» на сцене государственного ордена Ленина академического Большого Театра СССР.
Встав с дивана, Татьяна переключила канал. Но и там транслировали тот же балет.
– Подождем, – вздохнула она.
 
* * *
 
С востока на землю медленно наползала тень. До входа «Восхода» в мертвую зону и прекращения с ним связи оставалось несколько минут.
– …«Алмаз-2», как слышишь меня? Прием! «Алмаз-2», прием! – не смолкал встревоженный голос Беляева. – «Заря», связь с «Алмазом-2» не подтверждаю. Продолжаю вызывать…
Королев снова повернулся к Карпову. В эти минуты врач, следивший за состоянием космонавтов, являлся едва ли не главной фигурой на Командном пункте.
– Какие показатели у «Алмаза-2»?
– Давление – сто пятьдесят пять на сто; пульс – сто пятьдесят; температура – тридцать восемь и пять.
– Значит, живой?
– Живой-живой.
– Ну, какие у кого имеются варианты? – справился Сергей Павлович.
Первым на вопрос Главного отреагировал Раушенбах:
– Тут надо думать! На земле ничего подобного не возникало. Даже близко ничего похожего не было!
– Мы давно не на земле. И думать некогда. Что будем делать?..
 
* * *
 
До входа «Восхода» в мертвую зону оставалось чуть более пяти минут.
– Леша, запас кислорода на исходе! Леша, как меня понял? – не выпускал из рук микрофона Беляев.
Леонов покачивался рядом с кораблем и ничего не мог поделать. Ни-че-го. Скафандр прилично раздулся от возросшего внутреннего давления. Кисти рук полностью вышли из перчаток, стопы – из сапог. Он болтался внутри скафандра, как маленький яичный желток в объемной скорлупе и даже не мог ухватиться за фал, не говоря уж о том, чтобы сгруппироваться и управляемо подвести тело к люку шлюза.
Это было преддверием очередной нештатной ситуации. На Земле во время тренировок на борту самолета-лаборатории ничего похожего не происходило.
«В чем причина?! Почему скафандр так раздуло?!» – лихорадочно соображал Алексей.
Пытаясь совладать с накатывавшей паникой, он закрыл глаза и сосчитал до десяти. Сердце в груди бешено колотилось, по лицу катились крупные капли пота…
«Понял!! – внезапно догадался он о причине неувязки. – На не расчетной высоте, куда по ошибке закинуло корабль, вакуум космического пространства оказался более разряженным, чем ожидалось. Специалисты предполагали, что скафандр может деформироваться, поэтому перед выходом я максимально затянул все ремни. Но этого оказалось мало – из-за большей разницы между внутренним и внешним давлением все сегменты облачения угрожающе распухли».
Причину Алексей определил, но легче от этого не стало.
Вдруг он снова услышал Павла. Только теперь тот обращался не к нему, а взволнованным голосом вызывал Командный пункт.
– «Заря», я – «Алмаз»! Прошу разрешения на выход в шлюз. Герметичность скафандра проверил, к выходу готов…
 
* * *
 
– Сколько до мертвой зоны? – спросил Королев.
– До потери связи с «Алмазами» меньше пяти минут, – доложил один из офицеров.
Приняв решение, Главный решительно приказал:
– Успеваем. Товарищи, готовимся к выходу «Алмаза»!
– Сергей Павлович! – обернулся удивленный и не согласный с решением начальник отдела систем управления Особого конструкторского бюро №1 Борис Черток. – Выход второго космонавта означает полную разгерметизацию корабля!
Феоктистов добавил:
– И возвращаться им придется самостоятельно – связи-то к тому моменту не будет. Как они это сделают без нашего контроля?
– У вас есть другие варианты? Есть? У меня – нет.
– Но как поведет себя корабль после полной разгерметизации? –развел руками Черток. – Это известно одному Богу…
– Значит, начинайте молиться, – негромко ответил Королев.
– Сергей Павлович, – так же тихо заметил Раушенбах, – Если мы ничего не предпримем, то погибнет один. А если вы отдадите приказ о разгерметизации – могут погибнуть оба.
Тот «одарил» его тяжелым взглядом и поднес к губам микрофон.
– «Алмаз»! Приготовиться к разгерметизации корабля!
– Вас понял, «Заря»! – ответил Беляев.
– Двухминутная готовность.
 
* * *
 
Внизу проплывало Охотское море.
Грудь от учащенного дыхания ходила ходуном, глаза заливал пот, внутренняя поверхность прозрачного «забрала» запотела, а температура тела подскочила до тридцати девяти градусов.
Внутри скафандра становилось жарковато. Светофильтр, защищавший лицо космонавта от ярких солнечных лучей, раскалился. Он здорово поглощал тепловое излучения, но конструкторы, зная об этом, почему-то разместили его внутри шлема, а не снаружи. И теперь, эта «печка» создавала Леонову дополнительное неудобство.
Сознание слегка затуманилось. Запас кислорода при таком учащенном дыхании мог закончится намного раньше расчетного срока.
Советоваться с Землей времени не оставалось. Было ясное понимание: если сознание окончательно покинет, то в корабль и на Землю он уже никогда не вернется.
Помимо входа в шлюзовую камеру, Алексею необходимо было произвести еще две операции: поместить внутрь шлюза камеру и, смотав в бухту фал, забросить его туда же. Если этого не сделать – внешний люк не закроется.
Космонавт кое-как приноровился наматывать кольца фала на левую руку. Таким образом он медленно притягивал себя к кораблю, одновременно готовя фал к загрузке в шлюз. Ни одного резкого движения. Ни одного рывка.
Словно сапер, пробиравшийся по минному полю, он с каждой секундой приближался к заветной целью.
Оставалось совсем немного…
 
* * *
 
– Сергей Павлович, если Беляев не справится, то результаты работы тысяч советских граждан останутся болтаться на орбите, – наклонившись, вполголоса произнес Каманин.
– Сейчас меня волнуют не тысячи, а двое, – резко ответил Королев.
Беляев к этому моменту успел надеть ранец и подсоединить к скафандру кислородную магистраль.
– «Заря», я – «Алмаз», готов к выходу в шлюз, – доложил он. – Жду команду.
Сотрудники Командного пункта нервно переглядывались в ожидании приказа Главного.
А тот вынужден был слушать опасливый шепот Каманина.
– …Мы не имеем права провалить космическую программу ради одного человека! Отменяйте команду, Сергей Павлович!
– Внимание! До входа в «мертвую зону» осталась минута, – оповестил один из офицеров.
Главный медлил. Да, был огромный шанс провалить всю миссию. Но и оставить на погибель Леонова он не мог.
– Зачитайте показатели «Алмаза-2», – приказал он.
– Давление сто семьдесят на сто десять, пульс – сто шестьдесят пять, температура – тридцать девять!
– Живой, – кивнул Сергей Павлович. И прямо в лицо Каманину повторил: – Он живой, понял?!
 
* * *
 
Беспокойство Беляева нарастало с каждой секундой ожидания. Он был готов к разгерметизации корабля и к выходу в шлюзовую камеру. Оставалось лишь повернуть кран подачи в скафандр кислорода, выровнять давление в корабле и шлюзе, и поставить тумблер управления крышкой люка на пульте в положение «открыто». Но команды почему-то не поступало.
Находясь перед люком, он регулярно поглядывал на монитор. Вместо товарища на картинке по-прежнему дергался фал.
– «Заря», я – «Алмаз». Повторяю: скафандр герметичен, я готов к выходу в шлюз. Жду вашего разрешения! – торопил он Командный пункт.
Но Земля молчала…
 
* * *
 
– Уверен, ты знаешь, что делаешь, – почти вплотную приблизился к Королеву Каманин.
Они давно были знакомы. На людях их общение всегда выглядело предельно вежливым и корректным, но наедине и в критических ситуациях они могли перейти «ты» и поговорить на высоких тонах.
– Тридцать секунд до входа в «мертвую зону», – начал отсчет офицер. – Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Королев зажал кнопку на микрофоне, готовясь отдать команду.
В этот момент прозвучал повторный доклад Беляева о готовности к разгерметизации:
– «Заря», жду команды.
– Приступить к разгерметизации, – приказал Главный.
– Вот он!! – вдруг крикнул дежуривший у мониторов Комарь. – «Алмаз-2» возле шлюза!!
На всех мониторах, подключенных к внешней камере «Восхода-2», действительно мелькнул белый скафандр Леонова. На Командном пункте снова стало шумно – люди вскакивали со своих мест, обнимались и восторженно аплодировали.
 
* * *
 
Обматывая фал вокруг предплечья левой руки, Алексей кое-как подобрался к внешнему люку шлюза.
К этому моменту он провел в открытом космосе около двенадцати минут, то приближаясь, то отдаляясь от корабля, делая снимки и выполняя несложные медицинские эксперименты. Все это время внутри скафандра автоматика поддерживала «комнатную» температуру, а его наружная поверхность разогревалась на солнце до плюс шестидесяти и охлаждалась в тени до минус ста градусов. И если с температурой внутри, не считая нагретого светофильтра, был относительный порядок, то возросшее давление не давало Леонову покоя и возможности нормально работать. Нужно было срочно решать эту проблему. 
Беляев также заметил появление товарища на мониторе.
– «Заря», подтверждаю: «Алмаз-2» рядом со шлюзом! – радостно доложил он.
 
* * *
 
Доклад ошеломил и одновременно обрадовал Главного. Схватив микрофон, он прокричал:
– «Алмаз-2», твою за ногу – бегом домой!!
Однако ответа или «квитанции» на свою команду он не услышал – связь с кораблем прервалась.
– «Восход-2» вошел в мертвую зону, – отрапортовал офицер, запуская секундомер.
Королев в раздражении отбросил микрофон. Впереди ждал длительный период неизвестности…
 
* * *
 
Тяжело дыша, Леонов обнимал руками внешний люк. Ухватиться за спасительную скобу возможности не было – не позволял увеличившийся в размерах скафандр и болтавшаяся перчатка. Руки попросту не работали. Поэтому удерживался как мог – всем предплечьем одной руки.
– Я здесь, Паша, – слегка отдышавшись, сказал он.
– Что случилось? – взволновано спросил тот.
– Скафандр раздуло. Жесткий стал – не согнуть ни рук, ни ног, ни пальцев.
– Почему молчал?
– Не хотел создавать суету и панику.
– Понятно. Ладно…
– Сколько у меня осталось кислорода? – спросил Алексей.
Беляев посмотрел на прибор.
– Впритык, Леша. Поторопись.
– Я бы рад, Паша. Не получается.
– Леша, совсем времени нет. Бери камеру и быстро в корабль!
– Сейчас, Паша, сейчас…
Проплывавшая внизу поверхность Земли почти полностью ушла в тень. Прямо под кораблем космонавт едва различил восточную окраину страны: Камчатский полуостров, Чукотку…
Чуть подтянувшись вверх, он попытался осторожно отсоединить непослушными руками камеру.
– Давай-давай-давай. Молодец, – подбадривал товарищ.
Отделавшись от камеры, Леонов толкнул ее внутрь шлюза и сразу же ухватился освободившейся рукой за скобу. Теперь предстояло залезть в шлюз самому. И эта задача представлялась куда более сложной.
– Давай, Леша, пробуй. По-другому никак.
Первым делом Леонов решил на свой страх и риск – не докладывая на Землю – сбросить давление в скафандре до 0,27 атмосферы. Иначе он попросту не совладал бы с раздувшейся одежкой и не влез бы в шлюз.
Уменьшив давление вдвое, космонавт почувствовал облечение – скафандр обмяк, слегка уменьшился в размерах. Дышать стало немного труднее, но двигаться и управлять телом – проще.  Теперь настало время засунуть себя в шлюз.
Передвигаться, используя страховочный фал, приходилось как по канату на уроке физкультуры. Алексей предпринял одну попытку, другую, третью… И каждый раз подходил к люку шлюза головой вперед, тогда как по инструкции следовало входить в камеру ногами.
Темнота уже подступала к кораблю. Внизу уже виднелась северо-западная часть Атлантического океана.
– Да чтоб тебя! – выругался Леонов, в очередной раз тюкнувшись шлемом в металлический обод люка.
– Пробуй, пробуй! Других вариантов нет, – торопил Беляев. – Соберись, Леша!
– Я же говорю: скафандр – дерево, – оправдывался тот. – Зацепился. Получилось…
Вероятно, специалистам на Земле было сложно представить и точно просчитать ситуацию, когда космонавту необходимо вернуться в шлюз в раздутом неподатливом скафандре. Да еще ногами вперед. Одним словом, в космосе завершающий этап выхода пошел совсем не так, как происходило на тренировках.
Когда Алексей, отделавшись от фотокамеры, схватился руками за скобу, ступни его ног оказались много ниже обреза люка. Чтобы войти в шлюз ногами – как требовала инструкция – ему нужно было согнуть тело в пояснице и коленных суставах. Ставший упругим скафандр сделать этого не позволял.
«Ну почему бы не сделать вместо низкой скобы специальный поручень, ну, хотя бы надувной или приставной?!» – сердился на разработчиков Леонов, раз за разом не попадая ногами в люк.
Наконец, растратив последние силы и отчаявшись, Алексей решил войти в шлюз головой вперед. Ибо понимал: выполнить вход по инструкции – не получится.
– Не могу войти, – с максимально возможным спокойствием сказал Алексей. – Скафандр не позволяет. – Потом добавил: – Паша, это, кажется, серьезно. Попробую головой…
– Куда?! Не сметь! – попытался остановить его командир. – Только ногами, Леша! Только…
Но Леонов был уже внутри камеры – войти в шлюз головой вперед оказалось гораздо проще.
– Закрывай! Закрывай, я сказал!
Павлу ничего не оставалось, кроме как поставить тумблер управления крышкой внешнего люка в положение «закрыто».
Это был момент истины. Воспрепятствовать закрытию крышки могло одно из колец фала или какой-то элемент экипировки скафандра; наконец, мог отказать электрический механизм закрытия. На этот случай было предусмотрено ручное закрытие с небольшим механическим воротком. Но! Для приведения его в действие космонавт должен был располагаться в шлюзе головой к внешнему люку.
Крышка пришла в движение и плавно закрыла отверстие. Беляев смотрел на приборную панель и ждал, когда загорится зеленое сигнальное табло. Однако вместо него ожило другое – красного цвета.
«Внешний люк не герметичен», – прочитал Павел. И побледнел.
Отсутствие герметичного закрытия внешнего шлюзового люка означало еще одну проблему. И весьма неприятную.
 
* * *
 
Беляев смотрел через иллюминатор внутреннего люка на искаженное лицо друга и понимал, что не в состоянии ему помочь.
– Он не закрылся? – переспросил Леонов.
– Нет…
Это действительно было преддверием катастрофы. Леонов зашел внутрь камеры головой вперед. Если бы он сделал это так, как предписывала инструкция, то сейчас перед ним была бы крышка неисправного люка, которую требовалось просто закрыть вручную. А в данной ситуации он беспомощно взирал в иллюминатор и понимал всю безвыходность ситуации.
– Ясно, – Алексей от бессилия закрыл глаза. – То есть мне надо развернуться…
– Не получится, Леш.
– Другие варианты есть?
– Один имеется. Я распечатываю внутренний люк и втаскиваю тебя.
Леонов открыл глаза и посмотрел на друга.
– Предварительно разгерметизировав корабль?
– Да, будем рисковать.
– Рисковать всей операцией?! Нет, Паш, я попробую… – нащупал он на скафандре воздушный клапан с тем, чтобы еще больше стравить из него давление.
– Леша, стой! – крикнул Беляев. – Леша, у тебя совсем не останется кислорода!
– Значит, отстрелишь меня вместе со шлюзом…

* * *
 
Алексей Леонов тогда еще не догадывался, что его напарник оказался в не менее тяжелых условиях. Морально тяжелых. И связано это было с непростым разговором, который состоялся накануне старта между Беляевым и Главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым в домике на Байконуре. Леонова Главный попросил выйти из комнаты, поэтому содержания того разговора он не знал.
– Как вы оцениваете готовность экипажа к выполнению полета и программы? – спросил Беляева Сергей Павлович.
– Экипаж к полету полностью подготовлен, – просто ответил тот.
– Возможно, на орбите сложится настолько безвыходная ситуация, что корабль не сможет вернуться на Землю. Готовы ли вы к такому развитию событий?
Павел удивленно воззрился на Королева.
– Космос – чрезвычайно агрессивная и смертельно опасная для человека среда, поэтому не стоит удивляется, – заметил его взгляд Сергей Павлович. – В космосе возможно все, включая отказ системы ориентации и тормозного двигателя. При неизбежном в таком случае кислородном голодании у вас нарушится сознание. И лучше до этого не доводить.
Беляев молчал. Ни на одном теоретическом занятии о подобном исходе с экипажем не говорили. Взгляд командира вопрошал: «Что же нам в такой ситуации делать?..»
– Надо будет мужественно покончить с собой, – твердо сказал Королев – Для этого твой НАЗ* будет укомплектован пистолетом. Ты хорошо понимаешь глубину ответственности этого шага?
– Так точно.
– Вы с Алексеем найдете в себе мужество для такого поступка?
– Да, – уверенно ответил Павел.
Поведение Беляева и его ответ удовлетворили Главного. Но это еще было не все. 
– А сам ты, как командир, готов? – плавно подводил он ко второму не менее важному вопросу.
– Так точно.
– Хорошо. Сейчас проверю. Вероятность того, что все пойдет штатно по намеченной программе на сегодняшний день равна семидесяти процентам. Если еще полгода поработаем в таком же плотном режиме, то сможем подтянуть ее максимум до восьмидесяти. А теперь, Павел Иванович, ответь мне, что будешь делать, если Алексей не сможет вернуться в шлюз?
– Во время тренировок я отрабатывал такую нештатную ситуацию, – кивнул Беляев, – и у нас в итоге все получалось.
– Ну, а если вдруг не получится с возвращением – сможешь отстрелить Алексея вместе со шлюзовой камерой?
Прямой и беспощадный вопрос поставил командира экипажа в тупик. Однако собравшись, он сказал:
– Я уверен в себе. Такого произойти не может.
Помедлив, Королев неожиданно подытожил:
– Что ж, Павел Иванович, я спрашивал о твоей готовности. Не зря спрашивал. К полету ты пока не готов.
После тяжелой минутной паузы Беляев тихо выдавил:
– Если это потребуется сделать для успешного выполнения задания – я попробую.
– Спасибо, – спокойно воспринял его готовность Главный.
И вот теперь на космической орбите ситуация фантастическим образом подвела экипаж к тому, о чем говорил с Павлом Беляевым Сергей Павлович.
Леонов решал одну проблему: как войти в корабль за таявшие минуты отведенного ему Богом времени.
Беляев решал другую: как избежать того, на чем мягко настаивал перед полетом Королев.
 
* НАЗ – носимый аварийный запас (иногда расшифровывается как «неприкосновенный аварийный запас»). Герметично упакованный минимальный набор инструментов, высококалорийных продуктов питания, медикаментов, патронов, средств связи, рыболовных снастей и т.п. Входит в оснащение летчиков, космонавтов, а также в состав комплектации морских спасательных судов. Состав каждого НАЗа зависит от условий и местности применения.

 
* * *
 
Зажав между ребрами перчаток клапан, Алексей начал стравливать давление. Тонкая струйка воздуха вырвалась из отверстия и мгновенно распылилась по шлюзу в виде серебристого облачка. Стрелка манометра, контролирующего давление внутри скафандра резко переместилась в красную зону. Скафандр окончательно «сник», заметно уменьшился в объеме, стал более мягок и податлив.
Покончив с клапаном, космонавт пошевелил конечностями. Они плохо, но все же повиновались.
– Дурак, заканчивай свою гимнастику! – рявкнул из корабля Беляев. – У тебя воздуха осталось на тридцать секунд!
Алексей начал разворачиваться в узком пространстве. Скафандр был оборудован ребрами жесткости и согнуть в нем спину практически не представлялось возможным. Шлюзовая камера хоть и состояла из надувных резиновых цилиндров, но тоже не отличалась мягкостью.
Испытывая невероятное физическое напряжение, Леонов сгруппировался, прижал к себе согнутые в коленях ноги, а руками стал отталкиваться от стенок шлюза. Делал он все это на ощупь, так как глаза заливал пот. К тому же его кульбитам мешал скомканный пятиметровый фал и постоянно попадавшаяся под руку камера…
Испытывая невероятное волнение за друга, Беляев наблюдал за ним через небольшой круглый иллюминатор.
– Черт, я застрял, – запыхавшись, пробормотал Алексей. – Застрял! Не могу продвинуться.
– Соберись, Леш – времени совсем мало.
От напряжения на лбу и висках у него проявились вены. Прекратив двигаться, он попытался успокоить дыхание и собрать в кулак последние силы…
– Вперед, – прошептал он, понимая, что каждый вздох может стать последним.
По миллиметру, не обращая внимания на боль, он согнулся пополам…
«Наверное, я сейчас похож на младенца в утробе матери, – подумал он, медленно разворачиваясь в шлюзе. – Поза – один в один; фал, в точностью повторяющий беспорядочные витки пуповины; теснота…»
Получилось. Он понял это, когда заметил тонкий луч света, проникающий внутрь шлюза из-за неплотно прикрытого люка.
– Молодец, Леша! – похвалил Беляев. – Ну-ну, еще немного!..
Просунув руку сквозь мотки фала, Леонов дотянулся до люка и нажал рычаг механизма ручного закрытия.
На пульте управления тотчас загорелось зеленое сигнальное табло «Внешний люк герметичен».
 
* * *
 
– Да! Молодец! – воскликнул Павел и кинулся к пульту. – Теперь держись, Леша! Продержись хотя бы минуту!..
Он с невероятной скоростью защелкал тумблерами, приводя в действие систему, заполняющую шлюз воздухом.
Леонов не двигался. Истратив на принудительное закрытие люка последние силы, он старался дышать как можно реже. Легким было все труднее втягивать в себя остатки воздуха. А стрелка манометра, показывавшего давление внутри шлюза, ползла к нужному значению слишком медленно.
– Сейчас, Леша… Еще немного… – будто издалека доносился подбадривающий голос товарища.
Алексей старался не закрывать глаз, но сил не осталось даже на то, чтобы управлять веками. Да и капли пота, все так же катившиеся по лицу, мешали.
Вскоре он почувствовал, что дышать в скафандре больше нечем.
– Нет, Леша, нет! – крикнул Беляев, заметив движение его руки. – Воздуха в шлюзе еще недостаточно!!
Но остановить товарища было невозможно – поднимая стеклянное «забрало» шлема, он просто хотел глотнуть воздуха. Внутри скафандра его уже не осталось.
Поднятое защитное стекло со щелчком встало на верхний фиксатор. Собравшиеся под шлемом капли пота веером разлетелись по шлюзу…
Павел не стал дожидаться, пока стрелка манометра доползет до нужного деления шкалы, а с силой рванул крышку внутреннего люка.
Леонов неподвижно висел в узком шлюзе; Беляев схватил его за ноги, быстро втащил в корабль, снял и отбросил в сторону шлем.
Глаза друга были закрыты, на прикосновения он не реагировал.
– Леша! Леша, дыши! – принялся трясти его Павел. – Не вздумай подыхать, слышишь?!
Он продолжал трясти его и бить ладонями по щекам.
– Не сметь, Леша! Не сметь!!
Но признаков жизни тот не подавал…
 
 
 
Глава седьмая
Орбита Земли
СССР; Московская область
Март 1965 года
 
Маленький Леша быстро бежал по склону неглубокого оврага. Вокруг все так же звенело жаркое лето. Сверху синело чистое небо, внизу журчал прохладный ручей, вокруг пролеска и молодой березовой рощицы зеленели и колосились поля…
Вдруг споткнувшись о кочку, Леша упал, больно ударился плечом и покатился вниз. В глазах все замелькало, закружилось; сознание на несколько секунд померкло.
Очнулся он на дне овражка, съежившись и отчего-то прикрывая ручонками светловолосую голову. Сверху все так же светило солнце, где-то рядом в кустах щебетала птица.
Встав, он ощупал ушибленное плечо, отряхнулся и побежал вверх…
 
* * *
 
В 1963 году, после того как на орбите планеты побывало шесть одноместных кораблей типа «Восток», возглавляемое Королевым Конструкторское бюро приступило к проектированию нового космического корабля той же серии, но рассчитанного на экипаж из трех космонавтов. Одновременно с подготовкой к полету нового корабля (он был успешно выполнен в октябре 1964 года экипажем в составе Комарова, Феоктистова и Егорова) на основе данной конструкции создавался двухместный корабль, позволяющий человеку выйти в безвоздушное пространство. Освободившуюся после демонтажа лишнего кресла нишу, предполагалось использовать как площадку для надевания скафандра и для входа в шлюзовую камеру.
Изначально предполагалась провести эксперименты над животными. После разгерметизации ящика, находящийся в нем и одетый в специальный скафандр зверь оказывался в открытом космосе. Спустя несколько минут ящик должен был закрыться, и корабль возвращался на землю. Но от подобного эксперимента решили отказаться.
Во-первых, неизбежно возникали проблемы, связанные с разработкой особого скафандра для животного, а это требовало времени и дополнительных расходов. Во-вторых, подобный эксперимент не давал ответа на главный вопрос: сохранит ли человек способность двигаться и ориентироваться в такой необычной обстановке.
В итоге решили сразу отправить на орбиту космонавтов, но до этого еще требовалось продумать систему выхода в открытый космос.
В результате рассмотрения нескольких вариантов технического решения данной проблемы, Сергей Павлович Королев выбрал довольно простую шлюзовую камеру из прочной прорезиненной ткани. В сложенном состоянии она имела длину всего семьдесят сантиметров, а при наполнении воздухом увеличивалась более чем в три раза. Вышедший из корабля космонавт должен был находиться в камере до тех пор, пока из нее не выйдет весь воздух. После этого он открывал люк и выбирался наружу.
Возвращение в корабль по задумке конструкторов происходило в обратном порядке: космонавт забирался в шлюзовую камеру; полностью закрытый снаружи и изнутри шлюз постепенно наполнялся воздухом до тех пор, пока давление в нем и в корабле не сравняется; затем открывался внутренний люк, и космонавт перемещался в корабль.
Длинна надувной камеры составляла два с половиной метра, внутренний диаметр – один метр, два сантиметра. При росте Леонова в скафандре метр девяносто и при ширине в плечах – шестьдесят восемь, ее размеры выглядели вполне комфортными. Основу конструкции шлюза составляли двенадцать аэробалок – полых резиновых цилиндров, в которые накачивался воздух из специальных баллонов. К слову данная конструкция была разработана и создана с нуля всего за девять месяцев.
Во время выхода на орбиту шлюзовая камера размещалась под обтекателем в свернутом виде. Перед спуском на Землю ее резиновая часть отстреливалась, и космический корабль достигал плотных слоев атмосферы в своем обычном виде, не считая небольшого нароста вокруг входного люка. Баллистика при спуске от наличия этой «лишней детали» не страдала.
 
* * *
 
Леонов шевельнул рукой. Открыв рот, резко набрал полную грудь воздуха. Зыркнул глазами влево-вправо.
– Ну, слава Богу! Наконец-то! – шумно обрадовался его воскрешению Беляев.
Увидев и узнав товарища, Алексей выпалил:
– Все!
– Что все?
– М-м-мандец космосу!
– Ну ты, Леха, даешь! – воскликнул Павел. И, смеясь, добавил: – Между прочим, радиостанция включена и нас на Земле слышат…
 
* * *
 
Многие скептики и неучи до сих пор пытаются оспорить некоторые феноменальные факты, произошедшие во время пребывания Леонова в открытом космосе. Любители раскрыть «тайный заговор» постоянно ищут какие-то нестыковки и несоответствия. То находят «неправильные» тени и солнечные блики на фотографиях скафандра свободно парящего над Землей космонавта и заявляют, что съемка производилась в бассейне на Земле. То проводят в Интернете целые расследования, цепляясь к словам Алексея Архиповича, когда он говорит о длительном пребывании «под кислородом».
Полагаю, в открытом космосе блики возникают не только от прямых солнечных лучей, но и от отраженных от поверхностей расположенного рядом корабля. Соответственно и тени могут быть направлены под разными углами.
Теперь касаемо фразы: «…И тут я, нарушая все инструкции и не сообщая на Землю, перехожу на давление 0,27 атмосфер. Это второй режим работы скафандра. Если бы к этому времени у меня не произошло вымывание азота из крови, то закипел бы азот – и все… гибель. Я прикинул, что уже час нахожусь под чистым кислородом и кипения быть не должно…»
Что ж, при большом желании придраться можно – запас кислорода в ранце был рассчитан всего на тридцать пять минут.
Но, во-первых, его изначальное давление в баллоне могло быть и выше – а это уже лишние минуты.
Во-вторых, весь запас кислорода Леоновым был полностью израсходован. Об этом говорит хронометраж подготовки к выходу, пребывания в открытом космосе и непростого возвращения в корабль. Когда Павел Беляев втащил Алексея внутрь корабля, тот уже начинал задыхаться.
Наконец, в-третьих, скептикам стоило бы не воспринимать буквально сказанную прославленным космонавтом фразу, а поразмышлять над тем, в каких условиях и в каком эмоциональном состоянии он «прикидывал» время пребывания под кислородом.
Уверен, многих из нынешних критиков Алексея Леонова авиационная медицина не только не допустила бы до полета в космос, но и порекомендовала бы никогда не покидать своих диванов.
Дабы не навредить слабому здоровью и столь же ослабленной психике.
 
* * *
 
Семьи космонавтов по-прежнему ждали новостей, находясь в квартире Леоновых. Прошло уже несколько часов с того момента, как по Центральному телевидению резко прервалась прямая трансляция выхода Леонова в открытый космос. За это время в новостях лишь однажды прорвалось сообщение Юрия Левитана.
– …Алексей Леонов успешно провел комплекс намеченных исследований и наблюдений, после чего благополучно возвратился в корабль, – торжественно проговорил он. – С помощью бортовой телевизионной системы процесс выхода товарища Леонова в космическое пространство, его работа вне корабля и возвращение в корабль передавались на Землю и наблюдались сетью наземных пунктов. Самочувствие товарища Леонова Алексея Архиповича в период его нахождения вне корабля и после возвращения в корабль хорошее. Командир корабля товарищ Беляев Павел Иванович чувствует себя также хорошо.
Это было дежурное сообщение, в котором не прозвучало подробностей. Но женщины обрадовались и ему, ведь оно означало, что с Павлом и Алексеем все в порядке, что они живы и, возможно, скоро вернутся на землю.
Но время шло, других вестей не поступало…
За стеклянной дверью зала виднелся силуэт Светланы. Услышав, что она говорит с кем-то по телефону, Татьяна тихо открыла дверь и проскользнула в комнату.
– …Хорошо, но нам-то вы можете сказать? – с жаром убеждала она невидимого абонента. – Я понимаю… Но а что это означает? Хорошо… Спасибо…
Положив на аппарат трубку, она повернулась к Татьяне.
– Алексей просил этого не делать, но я… В общем, я позвонила в Командный пункт.
Таня напряглась и побледнела.
– Нет-нет, – поторопилась объяснить Светлана. – Мне сказали, что «полет проходит в штатном режиме». Правда, Леша всегда так отвечает, когда ему мешают работать или…
– Или когда все плохо, – добавила Татьяна.
Предчувствуя беду, женщины посмотрели друг на друга.
– Все будет хорошо, – взяла Света подругу за руку. – Я в Леше уверена.
Но та забрала ладонь, отвернулась и, молча вернувшись в зал, снова села в кресло.
Супруга Леонова ее прекрасно понимала. Она и сама не находила себе места…
 
* * *
 
В Командном пункте стояла напряженная тишина. Все сотрудники находились на своих рабочих местах и ждали, когда корабль выйдет из «мертвой зоны».
Дверь распахнулась и в основное помещение вошла девушка в аккуратном белом фартуке и с подносом в руках, на котором стояли стаканы с горячим чаем. В первую очередь она направилась к Королеву.
Следом за ней появился генерал Каманин.
– В Москве, Ленинграде и других крупных городах прошли митинги в честь полета Беляева и Леонова, – объявил он.
Уставшие сотрудники почти не отреагировали на это сообщение.
Подойдя к Главному, Каманин наклонился:
– Светлана Леонова только что звонила.
– Зачем она звонила?
– Спрашивала, что да как? Волнуется, – пояснил он. Заметив подошедшую девушку с подносом, мотнул головой: – Нет, спасибо.
– А почему она волнуется? – удивился Королев. – Разве что-нибудь случилось?..
– Внимание! – послышался голос одного из сотрудников. – Через минуту «Восход-2» выходит из «мертвой зоны».
Сергей Павлович резко поднялся и, направляясь к столу, распорядился:
– Начинаем вызывать.
С этого момента внимание присутствующих было приковано к большой карте, на которой по заданной траектории перемещалась отметка корабля. Точка приближалась к зоне ответственности первого НИПа…
 
* * *
 
Обстановка внутри корабля понемногу пришла в норму.
Леонов отдышался, напился воды, восстановил силы. И теперь, сидя в кресле, смотрел в иллюминатор, в котором была отчетливо видна Луна.
Беляев заполнил бортжурнал. Покончив с писаниной, он глянул на приборы.
– Леша, очнись. Леш! Выходим из «мертвой зоны».
– Знаешь, Паша, о чем я подумал, – задумчиво сказал тот. – В следующий раз, когда полетим с тобой на Луну…
Тот рассмеялся:
– КВЦ вот-вот запросит, фантазер. Сейчас нам с тобой по башке стучать будут, а ты про Луну!..
– Думаешь, будут ругать?
– Сейчас вряд ли. А на земле точно достанется.
Оставшееся до связи время оба сидели молча и любовались ярким спутником Земли…
– «Алмаз», я – «Заря», – прорвался сквозь треск помех голос Шаталова. – Как меня слышите?
Предвкушая непростой разговор, Павел дотянулся до микрофона.
– «Заря», я – «Алмаз». Слышу вас отлично.
 
* * *
 
Командир экипажа «Восхода-2» откликнулся, и это уже было неплохо. Но оставался главный вопрос: что с Леоновым? Этот вопрос мучил всех, кто находился на Командном пункте и за его пределами.
С наибольшим напряжением ждал ответа Королев.
– «Алмаз», что с «Алмазом-2», – спросил Шаталов и, как показалось сидевшим рядом офицерам, перестал дышать.
Прошла секунда, вторая…
И вдруг ответил сам Леонов:
– «Заря», «Алмаз-2» тоже слышит хорошо.
Его голос все сразу узнали. По Командному пункту прокатилась волна облегченных вздохов.
– Вот засранец, – сняв запотевшие очки, проворчал Раушенбах.
– Есть телевизионный сигнал! – крикнул связист. – Получаю картинку!
Все мониторы разом засветились, демонстрируя полосы помех, сквозь которые едва просматривались контуры двух космонавтов.
– «Алмаз-2», поздравляю с возвращением! – всматриваясь в нестабильное изображение, сказал Каманин. – Благодарю за службу!
Королев все это время неподвижно сидел на своем рабочем месте. Сидел, слушал радиообмен. Возможно, оценивал проведенную экипажем работу. Или мысленно готовился к следующему этапу полета, который по его мнению был не менее сложным, чем все остальные…
 
* * *
 
Нагоняя не последовало. Судя по первой реакции, на Командном пункте все остались довольны благополучным возвращением Леонова на корабль.
– Спасибо. Спасибо, – радостно кивал тот. – Служу Советскому…
Договорить он не успел – в эфир ворвался рассерженный голос Королева.
– Какого черта не выходил на связь?! – рявкнул он.
Беляев виновато посмотрел на товарища. Его прогноз не сбылся – нагоняй все-таки последовал и не от кого-нибудь, а от самого Главного.
Алексей с растерянностью и испугом глядел куда-то перед собой.
Пришлось командиру брать инициативу в свои руки и прикрывать друга:
– «Заря», проблемы были со связью. Причину установить пока не удалось.
– «Алмаз-2», что, сам за себя ответить не можешь? – недовольно, но уже спокойнее спросил Сергей Павлович.
– Подтверждаю перебои со связью, – нехотя ответил Алексей.
Беляев поспешил добавить:
– «Заря», у нас все в прядке. Корабль – тоже в порядке. Готовы к отстрелу шлюза.
Королев не стал усугублять ситуацию разносом и промолчал.
Последовала команда Шаталова:
– Внимание, отстрел шлюза через одну минуту.
– Поняли – минутная готовность.
– «Алмазы», надеюсь, что вы не забыли: цикл испытаний был осуществлен нами только до этого момента, – совершенно остыв, спокойно напомнил Главный. – Что может произойти после отстрела шлюза – мы не знаем.
– Да, мы в курсе, – отозвался Беляев.
– Будьте готовы ко всему…
 
* * *
 
Космонавты отлично знали, чем закончился полет «Космоса-57», но услышав от Королева подобное напутствие, невольно переглянулись.
– Хуже уже быть не может, – проворчал Алексей, надевая шлем.
– «Алмаз», приготовиться к отстрелу шлюза, – приказал Шаталов.
– Есть приготовиться, – протянул Беляев руку к пульту.
После ряда манипуляций с тумблерами и клавишами, на пульте загорелось красное сигнальное табло «ПШК», что означало готовность пиропатронов к отстрелу камеры. Последним действием Павел выключил блокировку отстрела.
– «Заря», я – «Алмаз». К отстрелу шлюза готовы, – доложил он.
– «Алмаз», подтвердите давление воздуха в кабине!
Экипаж работал слаженно – как на одной из многочисленных наземных тренировок. Беляев поставил тумблер питания в положение «пит. ПСА» и дождался срабатывания синего индикатора «ПСА». Леонов следил за панелью рядом с «Глобусом». На ней загорелось зеленое табло «СА герметичен», а манометр показал нормальное значение давления внутри корабля.
– Давление в норме, – передал на КП Беляев.
– Проверить контакты пиропатронов!
Рука Павла дотянулась до кнопки «ПШК». Рядом загорелось желтое табло «Детонаторы готовы».
– Есть контакт!
Павел уперся четырьмя пальцами в панель. Пятый – указательный – застыл над кнопкой отстрела. Потянулись секунды ожидания команды…
Оба космонавта представляли, как Шаталов, держа в руках микрофон, оборачивается и смотрит на Главного. Как тот, помедлив, кивает…
– «Алмаз», я – «Заря». Отстрел!
– Есть..
Беляев вдавил кнопку. Тут же по контуру крепления шлюзовой камеры к корпусу корабля произошло несколько коротких вспышек.
Шлюз отделился и поплыл в сторону. Корабль при этом вздрогнул и медленно вращаясь, пошел в противоположную сторону.
Солнечный луч, врывавшийся в маленький иллюминатор прополз по лицу Павла, затем скользнул по Алексею.
– «Заря», отстрел произвели. Разгерметизации и других неполадок не наблюдаем. Но корабль слегка закрутило…
 
* * *
 
Услышав последний доклад с орбиты, Королев взволнованно поднялся со своего кресла и быстро подошел к пульту, за которым сидел Борис Черток.
– Как сильно закрутило, «Алмазы»? – спросил он, всматриваясь в показания приборов.
– Примерно… Градусов двадцать в секунду, – прозвучал неутешительный ответ.
Черток вытер платком взмокшую шею.
И предложил:
– Можем запустить автоматическую ориентацию. Тогда корабль стабилизируется.
– И что? – недовольно спросил Главный. – Хочешь спалить все топливо, предназначенное для ручной посадки?
К пульту подтянулись Раушенбах с Феоктистовым.
– Сергей Павлович, я за автоматику головой отвечаю, – уверенно сказал Раушенбах. – Ручная посадка не потребуется.
Королев не торопился принять решение. Что-то в этой ситуации его смущало и беспокоило. Что именно, он пока не понимал.
Наконец, решившись, он поднял микрофон:
– «Алмазы», как самочувствие?..
 
* * *
 
Как и Раушенбах, Борис Евсеевич Черток являлся крупным советским ученым, конструктором и ближайшим соратником Королева.
Родился он в Польском Лодзе. Во время Первой мировой войны с потоком русскоязычных беженцев оказался в Москве.
Несмотря на прекрасно сданные экзамены, в МВТУ его не приняли из-за происхождения – родители Бориса были служащими. Пришлось в августе 1930 года начинать трудовую деятельность электромонтером на Московском авиазаводе №22.
Работая на этом прославленном заводе, Борис Евсеевич принимал участие в строительстве самолетов ТБ-1, ТБ-3; при сборке знаменитого Н-209С, на котором через Северный полюс в США летал Сигизмунд Леваневский, Черток уже был ответственным инженером по электрике и радиооборудованию.
В сороковом году он заочно окончил Московский энергетический институт. В годы войны трудился в ОКБ В.Ф. Болховитинова. А в апреле 1945 года в составе специальной комиссии был командирован в Германию для изучения захваченной советскими войсками ракетной техники.
С 1946 года вся деятельность Бориса Евсеевича так или иначе была связана с разработкой и созданием систем управления ракетами и космическими аппаратами. В 1951 году он стал начальником отдела систем управления Особого конструкторского бюро №1.
 
* * *
 
В кабине явственно ощущалось вращение. Это явление не добавляло комфорта, но и не представлялось космонавтам критичным.
Когда с Земли прозвучал вопрос Королева о самочувствии, Беляев вопросительно глянул на товарища: «Ты как?»
Тот показал большой палец.
– Нормальное самочувствие, «Заря».
– Ну, что покатаемся на карусели?
– Покатаемся. А как долго?
– Пятнадцать витков, – сказал Королев. – Примерно двадцать два часа. Дело в том, что сажать вас можно на восемнадцатом или на двадцать втором витке. Мы готовимся к восемнадцатому.
Леонов кивнул, и Беляев ответил за двоих:
– Поняли, «Заря». Потерпим.
– Потерпите, орёлики, потерпите…
Космонавты принялись разоблачаться: сначала сняли перчатки, затем шлемы.
– Подумаешь, двадцать два часа, – комментировал Алексей. – Это как до Туапсе на верхней полке.
Корабль в полной тишине летел по орбите над Землей. Медленно вращаясь вокруг собственной оси, он подмигивал единственным светящимся иллюминатором…
 
* * *
 
На Командном пункте настало затишье. «Восходу-2» предстояло накручивать долгие витки вокруг планеты, на его борту был относительный порядок, оба космонавта – живые и здоровые –сидели в креслах. Поэтому все сотрудники КП немного расслабились: кто-то решил перекусить или выпить кофе; кто-то, оставив на рабочем месте сменщика, отправился вздремнуть.
– Борис Викторович, хотите свежий анекдот? – обращаясь к Раушенбаху, спросил Комарь.
– Где ты его услышал – свежий-то? – лениво откликнулся тот. – Сутки почти безвылазно здесь сидим.
– А прямо здесь и услышал, – зашелестел Комарь газетой. – Вот, в «Комсомольской правде» только что прочитал.
– В «Комсомольской правде»? Ну, давай…
Сидевшие поблизости невольно прислушались.
– Итак, заметка. Цитирую. «Товарищ Королев запускает в космос аппарат для измерения солнечной активности. Наши читатели интересуются, можно ли на этот аппарат сразу установить прибор для исследования дна океана? Ну чтоб два раза не запускать…
Командный пункт огласился громким смехом. Но внезапно он резко стих – в зал вошел Королев. Кто-то начал подавать Комарю знаки…
Наконец, до него дошло, и он обернулся.
– Про меня? – спросил Главный.
– Не совсем, – стушевался чтец и рассказчик. – Виноват, Сергей Павлович.
Но Королев вовсе не сердился, а смотрел весело и ободряюще.
– Смешно?
– А-а… не знаю.
– Смешно, – подсказал кто-то из зала.
На этой волне общий смех возобновился. Посмеялся и Главный конструктор. Затем вытер промокнул платком вспотевший лоб, подошел к самописцам и проверил их показания…
– Как вы себя чувствуете, Сергей Павлович? – поинтересовался Каманин.
– Нормально. Только душновато здесь.
– Да, есть немного…
 
* * *
 
Шел восемнадцатый час полета. До включения автоматики оставался последний виток.
– Чего молчишь? – спросил Леонов.
– Считаю, – отозвался Беляев.
– Чего считаешь?
– Сколько нештатных ситуаций случилось за наш полет.
– Ну, сколько… Закинуло не на ту орбиту – раз. В шлюз пришлось лезть башкой вперед – два. Внешний люк не закрылся автоматически – три. Вроде три.
– А я пять насчитал.
– Ну-ка озвучь.
– Ты едва не задохнулся в шлюзе без кислорода – четыре. И корабль закрутило после отстрела шлюзовой камеры – пять.
– Да, ты прав – целых пять. – согласился Алексей. – Надеюсь, на этом наши приключения закончатся, и мы нормально сядем в расчетном районе.
– Я тоже на это надеюсь. А то перебор получится…
Ни тот, ни другой не догадывались о том, что следующая – шестая по счету нештатная ситуация уже случилась, и ее последствия начнут сказываться совсем скоро.
Оба космонавта выглядели уставшими и измотанными, но к постоянному вращению корабля привыкли. Время от времени Павел брал в руки бортовой журнал и заполнял его страницы. Зевая, Алексей делал в небольшом альбоме наброски – каждый раз, когда в маленьком иллюминаторе появлялась Земля, он вытягивал шею и, поглядывая на нее, быстро работал карандашом…
В спокойной умиротворяющей остановке космонавты не заметили, как крышка люка слегка сдвинулась со штатного места. Отойдя от круглого проема, она образовала микронный свищ, через который стал постепенно улетучиваться находящийся в кабине воздух.
Внутри корабля видимых изменений не произошло, а снаружи металл вокруг щели моментально покрылся налетом белого инея…
– Поспал бы – не железный, – отреагировал Беляев на очередной зевок товарища.
– Успеется, – отмахнулся тот. – Тут дорисовать надо… Третьяковка ждет.
Командир улыбнулся.
– Третьяковка?
– Ну, а ты как думал? Первая картина, написанная в космосе. Это тебе не подсолнухи в горшках строгать. Непременно повесят рядом с мишками в бору. Знаешь, как меня в Художественный звали? Мне ж место до последнего держали.
– Чего не пошел-то?
– А смысл? Можно летать и рисовать, а вот рисовать и летать – это вряд ли.
– Согласен… А меня вот на Кубу позвали.
– Тебя? – карандаш Леонова замер.
– Представляешь? Прямо из посольства звонили в корабль – поздравляли. «Приезжайте, – говорят, – Пал Иваныч, к нам отдыхать»!
– Ага. Так я тебе и поверил. А я где был, когда тебе звонили?
– Не знаю. Вышел куда-то.
– Точно. Меня ж в это время Брежнев как раз поздравлял. Сказал, что лично в аэропорт встречать приедет. «Леш, – говорит, – вот как с трапа сойдешь, с левой стороны увидишь. Ну, узнаешь меня по каракулевой шапке», – распалялся в своих сатирических фантазиях Леонов. – А потом на дачу к нему… Нет, сначала в Кремль, а потом на дачу…
– Лучше бы ты, Леш, рисовал, – слушая друга, посмеивался Беляев.
Вскоре товарищ и впрямь затих. Сделав еще пару записей в журнале, командир экипажа глянул в его сторону. Выпустив из рук альбом, Алексей дремал.
И тут Павел почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Поработав ладонями, он растер их, но странное ощущение не исчезло.
Это насторожило, и тогда он растолкал друга.
– Леша! Леш!..
– А? – проснулся тот.
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Да… Только слегка мутит. Но так вроде и должно быть.
Беляев завозился в кресле и с тревогой посмотрел на панель управления. Протянув руку, он включил газоанализатор.
– Сколько кислорода? – спросил он.
Соответствующий прибор находился на другой панели. Повернувшись к ней лицом, Алексей побледнел, увидев стрелку в районе значения «300».
– Сейчас… – принялся он стучать пальцем по стеклышку прибора в надежде на погрешность показаний. Но стрелка отказывалась менять положение. – Мать твою! – выругался Леонов. – Почти триста! Вызывай!
– «Заря», я – «Алмаз», – схватил Беляев микрофон.
– Да, «Алмаз», «Заря» на связи.
– У нас парциальное давление в два раза выше нормы!..
 
* * *
 
Услышав тревожный доклад, Королев едва ли не бегом преодолел десять метров до рабочего места Бориса Чертока.
– Каково значение?
Проведя несколько манипуляций с тумблерами и клавишами, Борис Евсеевич доложил:
– Двести девяносто шесть и продолжает расти.
Главный вернулся к столу и взял микрофон.
– «Алмазы», ни одного резкого движения, – приказал он. – У вас не воздух, а чистый кислород. Малейшая искра и сгорите заживо!
– Поняли, – отозвался Беляев. – Что нам делать?
– Для начала погасите основное освещение. И ждите наших инструкций…
Бросив микрофон, Сергей Павлович обвел присутствующих строгим взглядом.
– Жду ваших комментариев и предложений, – сказал он. – Прошу высказываться…
 
* * *
 
Получив единственное на данный момент указание, Беляев выключил основное освещение, состоящее из двух матовых плафонов. Внутри космического корабля стало темно; лишь одна дежурная лампа, да подсветка панелей управления освещали небольшое замкнутое пространство.
– Освещение погасил, – машинально произнес Павел. – Но я так и не понял, откуда поступает кислород.
Леонов поймал летавший рядом альбом.
– Разберутся…
 
* * *
 
Самый большой стол в центре Командного пункта спешно расчистили от лишних предметов и уложили на него схемы космического корабля.
– Где-то происходит утечка, – комментировал Черток, разглаживая ладонями швы на плотной бумаге.
– Возможно из ранцев, – предположил Феоктистов, обходя стол. – Леонов оставил свой в шлюзовой камере. Значит, кислород травит из ранца Беляева.
– И сразу значение – двести девяносто шесть? Не многовато ли из одного ранца?  – усомнился Раушенбах.
Склонившись над схемами, Феоктистов чертил пальцем путь кислородной магистрали.
– Значит, не в порядке система компенсации утечки, – озвучил он другую возможную причину неисправности. – Либо кислородный баллон, либо магистраль, либо датчик компенсации утечки.
Раушенбах снова возразил:
– Но в работе систем корабля нет сбоев. Герметичность кабины не нарушена, и все функционирует в штатном режиме…
Сложив на груди руки, Королев стоял по другую сторону стола и слушал коллег, пытаясь отыскать рациональное зерно, причину неисправности или хотя бы намек не нее.
– …Черт его знает, – потирал ладонью затылок Раушенбах. – Может быть, во время отстрела шлюза отошла крышка люка?
– В этом случае датчики зафиксировали бы резкое падение температуры и давления, – развел руками Черток. – А ничего подобного не было.
– А если крышка отошла незначительно, образовав микроскопическую щель?..
Дискуссию прервал встревоженный голос Карпова:
– Товарищи, у обоих «Алмазов» падают пульс и давление. Если они не погибнут от случайной искры, то вскоре наступит кислородное отравление.
Доклад врача словно выдернул Королева из оцепенения.
– Нужна схема центральной потолочной зоны! – сказал он, опираясь обеими руками о стол. – Самая подробная!
Двое сотрудников кинулись исполнять приказ. А Главный, схватив ближайший микрофон, вызвал Беляева:
– «Алмаз», я – «Заря».
– «Заря», «Алмаз» на связи! – сразу отозвался тот.
– «Алмазы», скорее всего в корпусе корабля или в районе крышки люка образовалась микроскопическая щель, в результате чего датчики зафиксировали небольшое падение давления и включили автоматическую подкачку кислорода, – продиктовал Сергей Павлович. – Искать щель бесполезно – на это не хватит времени. Ваша задача: вручную отключить датчик компенсации.
– Что для этого нужно сделать? – спросил Павел.
Главный вернулся к большому столу, на котором только что разложили и расправили схему потолочной зоны.
– Придется кое-что разобрать, – снял он пиджак и бросил на стул.
– Поняли…
– Сергей Павлович, нельзя этого делать! – схватил его за руку Раушенбах. – Там все под напряжением!
– Вы можете предложить другой путь?
Пиджак медленно сполз со стула на пол.
Стоявший неподалеку Феоктистов поднял его, отряхнул и аккуратно повесил на спинку. Это был пиджак от любимого костюма Королева, который он считал счастливым талисманом и поэтому надевал на каждый пилотируемый запуск…
 
* * *
 
Константин Петрович Феоктистов был восьмым по счету советским человеком, побывавшем в космосе. Но кое в чем его лидерство было неоспоримо: он являлся первым гражданским и первым беспартийным космонавтом.
Родился Константин в Воронеже седьмого февраля 1926 года. После начала Великой Отечественной войны при эвакуации семьи на восток пятнадцатилетним подростком сбежал на фронт и был зачислен разведчиком в войсковую часть Брянского фронта. Во время одной из разведывательных операций в родном городе он был схвачен фашистами и приговорен к расстрелу. К великому счастью выстрел в горло оказался не смертельным – парня выходили в госпитале советские медики. После излечения юного разведчика отправили в эвакуацию к родителям – в узбекский Коканд.
После войны Константин поступил в МВТУ им. Н.Э. Баумана, которое окончил в 1949 году. После успешной защиты дипломного проекта молодой инженер-механик отбыл в Новый Златоуст к первому месту работы.
Его встреча с Главным конструктором Королевым произошла в середине пятидесятых в ОКБ №1, где будущий космонавт стажировался после окончания адъюнктуры и защищал ученую степень кандидата технических наук. По предложению Сергея Павловича он остался работать в ОКБ и принял активное участие в разработке первого спутника Земли, кораблей «Восток» и «Восход».
В 1964 году Феоктистов приступил к тренировкам для полета в космос на первом многоместном корабле. Свой единственный полет он совершил двенадцатого октября 1964 года на корабле «Восход-1» в качестве космонавта-исследователя. Также в составе экипажа были Владимир Комаров и врач Борис Егоров. Полет «Восхода-1» был примечателен тем, что космонавты впервые находились в корабле без скафандров.
Константин Петрович Феоктистов занимался проектированием и разработкой «Восходов» от самого начала и до полного завершения. К тому же он имел опыт полета в космос. Поэтому Сергей Павлович Королев считал обязательным и крайне полезным его присутствие в Командном пункте, а также его участие в руководстве полетом.
 
 
 
Глава восьмая
Орбита Земли
СССР; Московская область
Март 1965 года
 
Параллельно с изменениями конструкции космического корабля «Восход», подготовку к полету проходили два экипажа космонавтов: Павел Беляев с Алексеем Леоновым и их дублеры – Виктор Горбатко и Евгений Хрунов.
При выборе оптимального состава экипажа, руководство отрядом космонавтов, медики, психологи и другие специалисты брали в расчет не только задачи и цели полета, его сложность и продолжительность. Еще в обязательном порядке учитывались индивидуальные и психологические особенности каждого космонавта. Не оставались в стороне и те взаимоотношения, которые складывались между будущими членами экипажа. Когда Королев узнал, с какой настойчивостью Алексей Леонов добивается возвращения в строй космонавтов травмированного Павла Беляева, он понял: лучшего экипажа для выполнения столь ответственного задания не подобрать.
Во время подготовки к полету, к экипажу корабля «Восход-2» предъявлялись самые жесткие требования по критериям психологической совместимости и слаженности в работе. Предполагалось, что такую сложнейшую задачу, как выход в открытый космос через шлюзовую камеру можно было решить лишь при абсолютном доверии и полном взаимопонимании.
В соответствии с исследованиями врачей-психологов, Павел Беляев характеризовался как волевой и выдержанный человек, не опускающий руки даже в самых сложных и нестандартных ситуациях. При достижении поставленных целей, он всегда проявлял огромную настойчивость и включал логическое мышление.
Леонов по темпераменту был холериком: порывист, смел, решителен, легко развивал кипучую деятельность по любому поводу. Кроме того специалисты отмечали его художественный талант, способность мгновенно запоминать представленные его взору картины, а затем очень точно воспроизводить их.
Эти два человека, имея совершенно различные характеры и темпераменты, великолепно дополняли друг друга. По словам психологов, они создавали «высокосовместимую группу», способную успешно решать поставленные перед ними задачи и составлять детальные отчеты обо всех проблемах и неожиданностях, связанных с пребыванием на космической орбите.
Павел с Алексеем и в жизни стали настоящими друзьями. И даже когда судьба перед полетом в космос подвергала их суровым испытаниям, они цеплялись друг за друга и старались всегда быть вместе.
 
* * *
 
Два последних года Сергей Павлович появлялся в Особом конструкторском бюро и в главном зале Командного пункта в одном и том же костюме, пиджак от которого только что поднял Феоктистов и аккуратно повесил на спинку стула.
Королев вообще никогда не следил за модой и к одежде оставался равнодушным. Это не относилось к ее виду – одежда всегда была чистой, выглаженной и опрятной. Но к примеру, галстук он надевал лишь при крайней необходимости – в случае высочайшего официоза.
Как-то супруга купила ему несколько мягких серых рубашек, которые носят без галстуков. Он настолько их полюбил, что носил, пока не протерлись воротнички. Других подобных рубашек супруга в продаже не отыскала. Пришлось ей сесть за швейную машинку. В итоге из нескольких старых рубашек вышла одна практически новая, чему Сергей Павлович был очень обрадован.
В теплое время года он предпочитал легкие рубашки на «молнии», которые заправлял в светлые бумажные брюки. Брюки носил самые дешевые – китайской фирмы «Дружба». Обут, как правило, был в коричневые летние туфли с дырочками.
Главный конструктор крайне не любил менять свои туалеты: если начинал носить костюм, то заставить его переодеться было невозможно.
– Надень другой, а этот я почищу и поглажу, – предлагала супруга Нина Ивановна.
Но муж отказывался и опять обряжался в старый.
А еще Королев считал счастливым свое пальто из дорогого драпа – с ним были связаны все удачные космические старты.
Как и многие другие ракетчики и авиаторы, Сергей Павлович верил в приметы. К примеру, он считал, что разбитое зеркало – к несчастью. Однажды, найдя подкову обрадовался и приколотил ее к дереву у своего останкинского дома.
Был у него и своеобразный талисман: две монетки достоинством по одной копейке, которые он всегда носил с собой. Пятого января 1966 года, уезжая из дома в последний раз, он долго искал эти монетки в пиджаке. Проверял и выворачивал карманы, но не нашел и очень расстроился…
 
* * *
 
Космонавты внимательно слушали инструкции, звучавшие по радио с Земли.
– «Алмазы», датчик компенсации утечки прямо над вами – под панелью в центральной потолочной зоне, – терпеливо объяснял Сергей Павлович.
– Рядом с клапаном сброса давления? – уточнил Беляев.
– Да-да, совершенно верно.
Павел с Алексеем переглянулись и начали расстегивать привязные ремни.
– Для вскрытия обшивки по контуру, – продолжал Главный, – удобнее всего воспользоваться инженерным ножом. – Напоминаю: он находится в инструментальном отсеке.
Освободившись от ремней, Беляев дотянулся до небольшого инструментального отсека и вооружился специальным ножом.
– «Заря», я «Алмаз», приступаем…
 
* * *
 
– Это авантюра! Авантюра, Сергей Павлович! – яростно жестикулируя, возмущался Раушенбах. – Обшивка скрывает оголенные контакты, находящиеся под напряжением! Вспомните, как во время сборки «Восхода» убило нашего техника. А ведь он был опытным и квалифицированным специалистом!
Королев упрямо молчал.
Отшвырнув мешавшую линейку, Борис Викторович ткнул пальцем в точку схемы, где сходились сотни электрических линий.
– Посмотрите, какая здесь плотность укладки! А у них ни инструментов, ни нормального света! Остановите их, пока не поздно! Остановите!
Но Главный уже принял решение. А когда он что-либо решал – остановить его было невозможно.
– «Алмазы», слушайте меня внимательно, – сказал он в микрофон.
 
* * *
 
Справившись с обшивкой, космонавты на секунду замерли.
– Японский бог! – прошептал Леонов.
Они неплохо знали устройство своего корабля, но такое нагромождение электропроводки предстало перед ними впервые. Самые толстые жгуты, туго обвязанные пластмассовыми стяжками, сидели в центре специальной ниши; по краям и сверху их окружали жгуты потоньше.
Для устранения внезапно появившейся проблемы, космонавты должны были разрезать фиксирующие стяжки, раздвинуть освободившиеся жгуты и, добравшись до датчика компенсации утечки, обесточить его. Включался и выключался данный агрегат автоматически и другого способа прервать его работу попросту не имелось.
– Зря мы вскрыли обшивку, – вздохнул Павел и вытер со лба испарину.
– Ты чего? – озаботился Алексей его нездоровым видом. – Нормально себя чувствуешь?
– Так себе… Ничего. Держусь…
В этот момент в эфир прорвался голос Королева:
– «Алмазы», система датчиков находится под жгутами электрических проводов. Чтобы до них добраться, нужно перерезать фиксирующую жгуты обвязку.
– Мы уже поняли, «Заря», – ответил Беляев. – Леш, давай… свети…
Космонавты максимально приблизились к нише и принялись за работу…
 
* * *
 
– Евгений Анатольевич, что с ними будет, если у нас ничего не получится? – не оборачиваясь, тихо спросил Королев.
Немного помедлив, Карпов ответил:
– Сначала они почувствуют онемение конечностей. Потом начнутся судороги: от безобидного подергивания мышц до продолжительных и болезненных спазмов. Все это будет происходить на фоне частичной потери слуха, ослабления координации и зрительных галлюцинаций.
– А потом? – повернулся к доктору Каманин.
– Потом они просто заснут.
– Заснут и все?
– Вот именно – все…
 
* * *
 
Евгений Анатольевич Карпов родился в 1921 году в Киевской области. Учась в школе мечтал о двух профессиях: военного и врача. Узнав о том, что их можно совместить, не раздумывая отправился в Ленинград, где поступил в Военно-медицинскую академию имени С.М. Кирова.
Окончание академии пришлось на тяжелый военный 1942-й год. Для распределения в войска действующей армии, выпускников вывезли из Ленинграда по ладожской «Дороге жизни». Свою службу Евгений Карпов начал в дивизии авиации дальнего действия, укомплектованной опытными экипажами, многие из которых в августе-сентябре 1941 года наносили бомбовые удары по столице фашистской Германии. Так авиационная медицина стала его призванием и главной специальностью.
Приобретенный в годы Великой Отечественной войны опыт, Карпов приумножал научной работой в Институте авиационной медицины. Поэтому, когда встал вопрос о назначении первого начальника Центра подготовки космонавтов, выбор пал на него.
В кратчайшие сроки, продиктованные стремительно развивающейся космонавтикой, Евгений Анатольевич решил ряд сложнейших проблем: выбрал в Подмосковье место для будущего Звездного городка, организовал там строительство жилья, лаборатории, спорткомплекса, многочисленных стендов и всего остального, что требовалось для качественной подготовки будущих космонавтов.
Пройдет совсем немного времени, и Карпову наряду с Королевым и дежурным врачом Никитиным доведется охранять сон Гагарина и Титова в ночь на двенадцатое апреля 1961 года.
И именно Карпов, помогая первому в мире космонавту надеть перед полетом скафандр, вдруг срочно потребовал красную краску. И, выводя кисточкой на его белом гермошлеме буквы «СССР», сказал:
– Чтоб те, кого ты встретишь на Земле после полета, поняли – ты свой…
 
* * *
 
Леонов освещал место работы небольшим электрическим фонарем, привязанным к запястью нейлоновым шнуром.
Его напарник, упершись коленками в кресло, осторожно просовывал ладонь с инженерным ножом между раздвинутых жгутов. В нише поблизости от жгутов поблескивали в лучах желтого света открытые клеммы электрических контактов.
– Стоп, Паша! Тихо! – заметил Алексей, как рука товарища скользнула мимо жгута, и лезвие нож едва не ткнулось в клеммы.
С Павлом творилось что-то неладное: голова безвольно покачивалась, руки не слушались; в какой-то момент он просто стал неподвижен.
– Паш, ты чего? – посмотрел Леонов на друга.
Тот спал.
Перестав светить фонариком в нишу, Алексей осторожно отвел руку товарища от клемм и попытался растормошить его.
Не получилось.
Тогда он отодвинул Беляева в сторону, вооружился ножом и решил действовать в самостоятельно…
– «Алмазы»! «Алмазы», вы слышите меня? – доносился из динамика встревоженный голос Королева. – «Алмазы», вы слышите меня? Ответьте!..
Отвечать было некогда. Кое-как пристроив включенный фонарь в проводах на краю ниши, Леонов резал скрепляющую жгут стяжку. При этом он приговаривал:
– Хорошо светишь, Паша… Лучше всех. Ровно… Светло так. Ага, молодец…
Расправившись с несколькими стяжками, он медленно раздвинул жгуты, как когда-то в далеком детстве раздвигал ладошками траву перед найденным птичьим гнездом.
И, наконец, увидел нужный датчик.
– «Заря», есть! Вижу датчик! – доложил на Землю Алексей.
– Молодцы! – чуть спокойнее произнес Сергей Павлович. – Теперь главное: желтый провод, подходящий к датчику видите?
– Да, «Заря», вижу.
– Надо осторожно выкрутить его из гнезда. Как поняли меня, «Алмазы»?..
Последние слова Королева Леонов не разобрал – в голове появился нестерпимый шум; перед глазам поплыл туман, смешавший разноцветные провода в нечто невообразимое.
Сжав ладоням уши, он попытался избавиться от шума. Тряхнув головой, переспросил:
– «Заря», повторите!
Начало фразы было неразборчивым, но окончание он понял:
– …Выкрутить желтый провод… Из гнезда!
– А… понял… Гнездо…
– Как поняли меня?!
– Понял… Так вот где она живет…
– Не понял вас, «Алмазы»!
– Вот, где она спит… – бубнил Алексей, – вот, где ее домик…
Он пытался дотянуться до датчика, но в глазах все плыло. Вместо окружающей действительности мозг выуживал из глубин памяти яркие картинки далекого детства.
– Какой еще домик?! Не понял вас, «Алмаз». Повторите!
– Сейчас… сейчас…
– Отсоединили? Не молчите, «Алмазы»! Говорите! Отсоединили? – надрывался Главный. – Не слышу вас! Отсоединили?..
Сейчас нагромождение проводов и впрямь представлялись Леонову густой травой, в которой он, будучи маленьким мальчиком, искал птичье гнездо. Гнездо то исчезало, то появлялось…
Просовывая руку через скопление жгутов, он зацепился за что-то рукавом скафандра. Ладонь замерла, не добравшись до цели каких-то пяти сантиметров.
– Где домик?.. Где нож?.. – невнятно бормотал он. – Сейчас-сейчас…
Нащупав другой рукой нож, Алексей разрезал рукав скафандра, освободив путь к датчику. Оставалось дотянуться до искомого желтого провода и выкрутить его из гнезда датчика.
Однако сознание мутнело с каждой секундой. Все перемешалось: провода, клочки травы, поселочная дорога по краю поля, яркое солнце…
 – Нашел, – едва пошевелил он непослушными губами.
Пальцы дотянулись до датчика, нащупали нужный провод и даже совершили несколько движений против часовой стрелки, вывинчивая его гнезда, но… он уже был не в космосе. Леонов лежал на мягкой пахучей траве и ему ужасно хотелось спать.
– «Алмазы», я – «Заря», – порывался сквозь треск помех голос Королева. – «Алмазы», вы слышите меня?.. Отсоединили?..
Оба космонавта спали. Главный продолжал вызывать, но его никто не слышал.
– Не молчите! Говорите! Отсоединили провод, «Алмазы»?..
Пристроенный Алексеем фонарик медленно выскользнул из скопления проводов и отправился в свободное плавание по кораблю. Желтоватый луч скользнул по приборной панели, по скафандру Беляева, по лицу спящего Леонова; по его пальцам, по-прежнему сжимавшим желтый провод у самого гнезда… 
Внутри «Восхода» горела единственная лампа дежурного освещения. Слегка подсвечивал антураж и крохотный электрический фонарь, паривший в невесомости около вскрытой потолочной панели. Полумрак, неподвижные тела космонавтов и тишина, изредка прерываемая встревоженными голосами с Земли, создавали странное ощущение, будто жизнь на корабле угасала.
Все так же вращаясь вокруг собственной оси, «Восход-2» подходил к краю освещенной зоны. Впереди была ночь…
 
* * *
 
– «Алмазы», вы слышите меня? Я спрашиваю: отсоединили? – устало повторял Королев. – «Алмазы»! «Алмазы», ответьте!
– Сигнала нет, Сергей Павлович, – доложил офицер связи. – Корабль ушел из видимой зоны.
Черток, Феоктистов, Раушенбах молча собирали со стола схемы и документы. Главный сидел на своем месте и отрешенно смотрел куда-то в сторону. От уверенности и прежнего энтузиазма не осталось и следа. Локоть правой руки лежал на краю стола, свисавшая ладонь все так же сжимала микрофон.
Давящую тишину нарушил Раушенбах.
– Система автоматической ориентации включится еще до выхода из «мертвой зоны», – напомнил он.
Королев поднял на него тяжелый взгляд, как бы спрашивая: «И как это сможет спасти космонавтов?»
– Цикл-4 посадит их на Землю автоматически, – пояснил Борис Викторович.
Сергей Павлович привстал и отыскал среди сотрудников Командного пункта Евгения Карпова. Кивнув ему, спросил:
– У них есть шанс?
Доктор отрицательно качнул головой.
Тяжело опустившись на стул, Главный дотянулся до стакана с давно остывшим чаем и залпом допил его…
 
* * *
 
На часах было около десяти вечера.
Из Командного пункта никто не звонил. Это казалось странным, но по телевизору тоже не передавали новостей о завершающей фазе полета «Восхода-2».
Попрощавшись, Татьяна забрала дочерей и ушла к себе домой. Света накормила Вику и отведя в спальню, уложила спать. Но та долго не мгла успокоиться.
– Мама, а в космосе сейчас ночь? – спрашивала он.
– Конечно. Давай засыпай.
– А папа тоже спит?
– Ну конечно, – Света заботливо укрывала ее одеялом. – Все должны спать. И ты тоже.
– А когда я проснусь, папа уже прилетит?
Молодая женщина очень хотела ответить на этот вопрос утвердительно, но боялась обмануть ребенка. Вместо ответа, она склонилась над детской кроваткой и прижала к себе Вику. По щеке покатилась слеза…
– Он постарается, – тихо сказала Светлана. – Очень-очень постарается.
 
* * *
 
Вращаясь вокруг своей оси, «Восход-2» летел над темной зоной Земли. Внутри корабля стояла мертвая тишина – даже динамик из-за отсутствия связи молчал.
Оба космонавта неподвижно висели в центре кабины. Вокруг них летало множество мелких предметов: элементы обшивки, капли пота, перчатки, инженерный нож, тускло светивший фонарик…
Лицо Беляева сохраняло безмятежную неподвижность и выглядело так, словно оно вытесано из гранита. У Леонова дергались веки и мышцы у губ – ему снился эмоциональный и беспокойный сон их детства…
 
* * *
 
Маленький Леша бежал со всех ног по полю. Бежал туда, где, как он думал, жила повстречавшаяся ранее птичка.
Он упрямо пробирался через высокую траву, прыгал через кочки и приямки. Им двигало любопытство: там, в густой траве, было спрятано ее жилище – свитое гнездо.
Кажется, где-то здесь.
Леша медленно присел и сделал движение руками, разведя в стороны последний травяной кустик, отделявший его от заветного гнезда…
И вдруг птица – большая, черная и страшная – нервно крикнув, вспорхнула с того места, где должно было находиться гнездо. Вспорхнула и полетела прямо на Лешу.
От неожиданности мальчик тоже вскрикнул и, отшатнувшись, упал на спину.
 
* * *
 
Леонов резко дернул во сне рукой. Непокорный провод, державшийся на последней нитке резьбы, наконец-то, вышел из гнезда.
Цепь разомкнулась, лишив датчик питания. Электрический клапан перекрыл магистраль, по которой из баллона подавался кислород.
Стрелка манометра, измерявшего парциальное давление внутри корабля, плавно остановилась, «подумала» и… медленно двинулась в обратном направлении.
«Восход-2» подходил к краю темной зоны. Вперед занимался рассвет…
 
* * *
 
Шел двадцать второй час полета и двадцать пятая минута с момента включения механизма автоматической посадки. К этому моменту траекторию снижения «Восхода-2» над заданным районом должны были отчетливо наблюдать службы радиолокационного контроля, но… корабль исчез.
Королев нервно вышагивал по центральному проходу Командного пункта.
– Что со связью? – мимоходом справился он.
– Эфир проверяем постоянно, но пока тишина, – доложил офицер-связист. – Радиолокационного контакта тоже не установлено.
– Плохо, – качнул головой Главный.
Феоктистов, Черток, Раушенбах и некоторые другие сотрудники устало посмотрели в его сторону. Настроение у всех было отвратительным.
– Толпа здоровых, крепких мужиков! – распалялся Сергей Павлович. – Сидите сиднями, протираете штаны и еще вздыхаете, будто на поминках! Если мы не можем товарищам помочь, то давайте хотя бы не устраивать преждевременных похорон! Барышня!
Приносившая чай девушка обернулась.
– Всем по чашке кофе! И мне в том числе – покрепче.
Глянув на работавший секундомер, Раушенбах поднялся со своего места.
Послушайте, ну давайте рассуждать логически, – сказал он, потирая от волнения подбородок. – Корабль должен был произвести посадку в заданном квадрате двадцать три минуты назад. Возможно, при входе в атмосферу он сбился с курса,  посадка произошла в незапланированном районе.
Королев вспылил:
– У вас постоянно одно и то же, Борис Викторович: «возможно», «наверное», «кажется»! Дайте мне расчеты предполагаемых отклонений от точки посадки!
– Слушаюсь. Сейчас рассчитаем…
– Все, больше ждать не имеет смысла, – повернулся Главный к Каманину. – Поднимаем технику и приступаем к поиску корабля с воздуха.
Сидевший в наушниках Комарь внезапно вскочил.
– Сергей Павлович, звонят из Кремля! Хотят поздравить с успешным завершением…
– Перезвонят, – категоричны жестом остановил его Королев.
– Понял… Так точно…
И тут встрепенулся Карпов:
– Показатели «Алмазов»! Они живы! – крикнул он на весь Командный пункт. – Они живы, товарищи!
– Принимаю сигнал с корабля! – вторил ему офицер связи.
Через мгновение прозвучал доклад Шаталова:
– Есть картинка! Есть картинка с корабля!
– Подстроить картинку! – засуетился Раушенбах.
Понимая, что Главному не до разговоров с высоким руководством, Каманин решил подстраховать его и подошел к Комарю.
– Передай, что Королев уехал встречать космонавтов.
– Есть!..
А сам Сергей Павлович уже склонился над столом с зажатым в руке микрофоном.
– «Алмазы», черти! Слышим и наблюдаем вас! Где вы? Где сели, орёлики?
 
* * *
 
Когда состав воздуха внутри космического корабля нормализовался, Беляев с Леоновым очнулись ото сна. Причем пробудились они практически одновременно.
За остаток времени, пока «Восход-2» приближался к краю «мертвой зоны», космонавты успели навести в корабле относительный порядок, вернуться в кресла, пристегнуться и надеть шлемы.
И теперь на их лицах были написаны смешанные эмоции: удивление, растерянность, радость.
– Мы в ложементах, – ответил на вопрос Главного Беляев. – Как сидели так и сидим. Находимся на орбите. Только что вышли из «мертвой зоны».
– Понял вас, «Алмазы». Датчик компенсации утечки отключили?
– Так точно, «Заря».
– Как самочувствие?
– Нормальное.
– А что с механизмом автоматической посадки?
– «Заря», «Цикл-4» не запущен. Повторяю: «Цикл-4» не запущен. Причина отказа – не известна…
 
* * *
 
Лишь после этого доклада взоры сотрудников Командного пункта устремились к большой карте, по которой ползла святящаяся точка.
Королев повернулся и вопросительно посмотрел на Раушенбаха, который несколько часов назад ручался головой за работу автоматики.
– Сергей Павлович… я… Объяснений у меня пока нет… – бормотал тот. – Возможно, вращение корабля оказалось слишком сильным. Это нештатная ситуация…
– Да неужели?! И какая уже? – едва сдерживал тот рвавшиеся наружу эмоции. Окинув гневным взглядом присутствующих, громогласно спросил: – Кто-нибудь ведет счет нештатным ситуациям, произошедшим в этом полете?
Черток вел учет, но, заглянув в свой блокнот, решил не усугублять ситуацию и промолчал.
Откликнулся лишь один офицер от самописцев, обязанный фиксировать все происходящее на «Восходе»:
– Я веду.
На робкое признание никто не обратил внимания. Всех интересовал вопрос: что делать дальше?
– Сколько у них осталось воздуха? – спросил Раушенбах.
– Так… – склонился над расчетами Феоктистов. – На два часа. Ровно на два часа.
Это давало скромный шанс – возможно, экипажу хватило бы воздуха на еще один виток и процесс посадки.
– Пробуем перезапустить систему, – несколько оживившись, приказал Королев.
Раушенбах тотчас продублировал команду:
– Подготовиться к перезапуску системы!
– …И сажаем корабль на следующем витке.
Но внезапно заволновавшийся Каманин вплотную подошел к Главному.
– Мы не имеем права сажать их на следующем витке!
– Почему?
– Корабль будет над территорией противника!
– Мы должны вернуть ребят на Землю, – спокойно ответил Сергей Павлович.
– А если они…
– А с территорией разберемся позже.
Спор прервал голос Беляева.
– «Заря», я – «Алмаз». Прошу разрешения немедленно перевести корабль на ручное управление и совершить посадку прямо сейчас. Прием…
Опешив, Королев переглянулся с Каманиным. И резонно заметил в микрофон:
– «Алмазы», для этого необходимо рассчитать район посадки, и быстро – прямо сейчас – мы это сделать не успеем.
 
* * *
 
– «Заря», не волнуйтесь – все расчеты у нас имеются, – опередив Беляева, выдал в эфир Алексей.
Саркастически улыбнувшись, командир экипажа посмотрел на товарища, держащего в левой руке карту. Указательным пальцем правой он водил по линии последнего витка.
– Значит, «Заря», я до полета подготовил карту – нанес все витки. Сейчас тут прикинул пока летели в «мертвой зоне»… – продолжал Леонов. – Мы сейчас идем над районом Москвы, наклонение орбиты – шестьдесят пять градусов. Если начнем снижение в ближайшие минут пятнадцать, то сядем на Урале – километрах в ста пятидесяти от Соликамска с курсовым углом двести семьдесят градусов.
Над коленями Алексея действительно трепыхалась полностью подготовленная карта с аккуратно нанесенными зигзагами многочисленных витков.
Тем не менее, все это казалось несерьезным, и Павел его одернул:
– Леша, заканчивай фантазировать.
С Земли после недолгой заминки ответили:
– Минуту ждать…
 
* * *
 
Положив на стол микрофон, Королев задумался. Каманин же был явно раздражен услышанным.
– Сергей Павлович, прошу: будьте благоразумны и не поддавайтесь соблазну, – ворчливо уговаривал он. – Что это еще за расчеты?! Прикинул он… «На Урале, километрах в ста пятидесяти»!..
На сторону космонавтов встал Феоктистов.
– С другой стороны, они оба – опытные летчики. Зная скорость и время снижения с орбиты, рассчитать место приземления не так уж и сложно.
– Никто и никогда не сажал космический корабль в ручном режиме, – подал голос Раушенбах. – Ручной управление, это… я не знаю… как соломинка для утопающего. Оно создано исключительно для безвыходных ситуаций!
– А разве сейчас не такая? – ровным голосом спросил Главный.
– Сергей Павлович, можно вас на минуточку? – направился Каманин к выходу из основного помещения Командного пункта в коридор.
Тот нехотя поднялся со стула и, потирая грудь под расстегнутым пиджаком, пошел следом за генерал-лейтенантом.
Сотрудники молча провожали их встревоженными взглядами…
 
* * *
 
Космонавты терпеливо ждали решения. Корабль по-прежнему вращался, подмигивая одним светящимся кружком; за иллюминатором монотонно менялась картинка: Земля, солнце, бездонная чернота, слегка разбавленная яркими звездами…
– Что-то долго у них там проходит совещание, – заметил Беляев.
– Пока всех соберут, выберут председателя комиссии и секретаря; пока заслушают докладчика, пока пройдут прения… – вздохнул Леонов. – А ты спрашивал, почему я молчал. Да я б там уже ласты склеил…
Павел молча слушал друга и не переставал удивляться его энергии, его неиссякаемому оптимизму.
– …Да посадим мы нашу колымагу, Паш. И не такие корыта с тобой сажали! – не унывал Алексей. – Ты же посадишь? Других вариантов ведь нет?
– Ну, почему нет? – пожал тот плечами, вспомнив о лежащем в НАЗе оружии. – Либо сейчас посадим вручную, либо навсегда останемся на орбите. Короче, как Родина прикажет.
– Полагаешь, не разрешат рискнуть?
Подумав несколько секунд, Беляев уверенно ответил:
– Я б не разрешил…
 
* * *
 
Сложа руки за спиной и нахмурившись, Королев слушал Каманина.
– Мы с вами не сестры милосердия, Сергей Павлович, а государственные тайны – не предмет для экспериментов… – запальчив говорил он, изредка затягиваясь сигаретой.
Они стояли рядом с курилкой – небольшим закутком в общем коридоре. Когда к закутку подошел Королев в сопровождении генерала Каманина, два дымивших сигаретами инженера тут же потушили окурки и исчезли, оставив их наедине.
– Честно говоря, я вас не понимаю. Или наоборот, что еще хуже, – возразил Главный. – У них остался единственный шанс вернуться на Землю. Через виток скорее всего закончится воздух, и внутри корабля уже будут два трупа Вы что, предлагаете оставить их на орбите? Я правильно вас понял?
– Идет война. Холодная, но вполне реальная. Что произойдет, если они сядут в Европе? Или, не дай бог, залетят в Китай? Вся подноготная нашей космической программы окажется в руках неприятеля!
– Ну и что им погибнуть просто вот так – на всякий случай?! Чтобы «не дай бог» не улететь куда-нибудь не туда!
– Они – солдаты, Сергей Павлович, – бросил докуренную до фильтра сигарету Каманин. – А солдатам иногда приходится умирать ради интересов своего государства.
– Понятно. Да, хорошо. Мысль не новая, но конструктивная, – кивнул Королев. – Спасибо, спасибо. Я, видимо, буду думать над этим…
Возвращаясь в главный зал Командного пункта, Королев столкнулся с Гагариным.
– Юрий, ты здесь очень кстати, – взял он его под руку. – На орбите нашим ребятам сейчас очень несладко – отказ за отказом. Нужно их поддержать.
– Я готов, Сергей Павлович, – без раздумий согласился тот.
– Выйди в эфир и дай им добро на посадку в ручном режиме. Твой голос успокоит и подбодрит их…
 
* * *
 
Внутри «Восхода» пару минут было тихо – космонавты, думая о своем, ожидали решения.
Наконец, рация ожила знакомым голосом Юрия Гагарина:
– «Алмаз», «Алмаз», это – «Заря»!
– Юра! – обрадовался Беляев и ответил: – «Заря», я – «Алмаз»! Слышу вас отлично!
– «Алмаз», ваш доклад принят. Подтверждаем, что автоматическая система корабля не сработала. Государственная комиссия разрешает использовать ручное управление на восемнадцатом витке. Как поняли?
Леонов облегченно выдохнул и улыбнулся.
Воспрянул духом и Павел.
– Поняли вас, «Заря». Использовать ручное управление разрешили, – выдал он квитанцию и принялся переводить корабль на ручное управление.
Панели управления «Восхода» почти полностью копировали панели инструментов «Востока». Главным недостатком данной компоновки являлось то, что даже с поворотом кресел экипажа управлять кораблем в ручном режиме было крайне неудобно. Не помогали решить данную проблему и иллюминаторы; оба были слишком маленькими, к тому же один занимал комплексный прибор под названием «Взор».
Основным прибором, обеспечивающим посадку в ручном режиме, являлся оригинальный оптический ориентатор – тот самый «Взор». Он был вмонтирован в стену корабля по левую руку от кресел космонавтов и представлял собой иллюминатор с кольцевой зеркальной зоной и матовым экраном для проектирования изображения. На экране имелись стрелки, указывающие направление смещения земной поверхности; при правильной ориентации корабля относительно горизонта все восемь визиров кольцевой зеркальной зоны освещались солнцем. Прибор был незаменимым помощником при ручной посадке, но вся беда заключалась в том, что основным методом завершения полета считался автоматический режим, поэтому «Взор» инженеры и конструкторы разместили крайне неудачно.
Время начала маневра экипажу помогал определить другой прибор – небольшой глобус с часовым механизмом, показывающий текущее положение корабля над Землей. Зная точку начала маневра, космонавты могли с относительной точностью назвать район предстоящей посадки.
Готовясь к посадке, Беляев с Леоновым были предельно сосредоточены. Оба понимали: на спасение имеются весьма небольшие шансы.
Отработанными на тренировках движениями Беляев включал датчики угловой скорости, оптический прибор для визуальных наблюдений, блок логики и формирования управляющих сигналов…
– «Заря», я – «Алмаз». К ориентации корабля готовы, – доложил он.
Не смотря на внутреннее волнение (никому ранее из летавших космонавтов сажать спускаемый аппарат в ручном режиме не доводилось), его голос был ровным и спокойным.
– Все-таки хорошо, что не ты решал, – с улыбкой на лице пошутил Алексей.
«Восход» продолжал вращаться вокруг своей оси. На панели управления загорелись табло, сигнализирующие о готовности к работе систем ручного управления.
– «Заря», повторяю, – произнес Леонов, – место нашей посадки приблизительно…
– Угомонись, Леш, – остановил его Павел. – Найдут как-нибудь, если приземлимся.
– А хочешь прям на Красной площади сядем и сломаем Спасскую башню?
– Хватит болтать. Приступаю к стабилизации корабля…
Леонов развернул тело влево и склонился над «Взором», а Беляев положил руки на маленький штурвал и в 11 часов 19 минут включил систему ручной ориентации.
Из управляющих сопел поочередно стали вырываться струйки азота, останавливая вращение и постепенно стабилизируя положение корабля в пространстве.
Не отрывая взгляда от матового экрана «Взора», Алексей фиксировал появление стрелок и подсказывал командиру направление.
– Вроде вырулил, – сказал тот, убрав ладони со штурвала.
– Вот! Можешь, когда захочешь! Осталось только в Землю попасть.
Приближалась точка начала снижения. Леонов переносил взгляд с глобуса на «Взор» и обратно.
– Паша, осталось небольшое вращение, – встревожено сообщил он, – Стрелка «Бег Земли» не совпадает с направлением.
Руки Беляева вновь легли на штурвал. Управляя кораблем, он пытался самостоятельно рассмотреть параметры вращения на «Взоре», но скафандр товарища загораживал прибор.
– Леша…
– Я вжался.
– Леш, я так ни хрена не увижу.
– Может, мне выйти?
– Направляй. Я готов!
– Запад.
– Есть – запад.
– Юго-запад.
– Есть – юго-запад…
И вновь срабатывавшие клапана подвали азот из шарообразных емкостей к управляющим соплам. Газ с коротким шипением выбрасывался в вакуум, заставляя корабль вращаться в обратном направлении.
– Север, – продолжал выдавать коррективы Леонов. – Нет, северо-запад.
– Север или северо-запад?
С помощью «Взора» было видно, как чутко корабль реагировал на малейшее отклонение штурвала. Из-за этой «чуткости» Беляеву никак не удавалось ликвидировать небольшое угловое вращение.
– Тише-тише-тише… По часовой, по часовой, – подсказывал Алексей. – Вот-вот. Еще тише… А теперь юг…
– Есть.
– Куда?! Много! Назад! Стоп!..
Понимая, что данный способ управления не годиться, Беляев негромко выругался и, максимально приподняв голову, попытался сам увидеть искомый прибор. Леонову тоже надоела бесполезная трансляция команд – он вытянулся в кресле в струнку, стараясь освободить товарищу сектор обзора.
Однако все усилия оказались напрасными – Павел видел только край матового экрана.
– Крути на запад, – скомандовал Алексей. – Давай, Паш – время теряем.
– Так не получится, Леш. Я сам попытаюсь, – сказал командир и отстегнул привязные ремни.
– Ты что делаешь? Сейчас центр тяжести сместишь!
– Ты тоже освобождай ложемент, – кивнул Беляев в сторону небольшого свободного пространства за креслом.
Подчинившись, Леонов отстегнулся и взлетел над креслом.
– Ну и куда мне?
– Давай туда – под «Взор».
– Попробую…
– Придержи мои ноги.
– Держу!
После разворота над креслами, голова Павла оказалась рядом со «Взором», руки при этом кое-как дотягивались до штурвала. Ухватив его за ноги, Алексей зафиксировал это удачное положение. И сам неплохо видел положение корабля на глобусе.
– Леша, я сейчас прицелюсь, и мы с тобой аккуратненько – как мышки – нырнем обратно… – манипулировал Беляев штурвалом.
– Только быстрее целься, родимый, – обнимая его ноги, глядел тот, как приближается точка начала снижения, – а не то в Китае присядем.
– Не торопи. Промахнусь – улетим еще дальше в космос…
Наконец, после многократных попыток корабль вроде бы удалось сориентировать по трем осям: тангажу, крену и курсу. После чего вращение планеты совпадало с направлением стрелки «Бег Земли», а все восемь визиров зеркальной зоны прибора ровно освещались солнцем.
– Тихонько обратно в ложементы! – почти шепотом приказал Павел.
Теперь корабль летел по орбите, практически прекратив вращение. Космонавты вернулись в кресла и пристегнулись ремнями.
– Земля ровно? – еще раз спросил командир.
Повернув голову, Леонов посмотрел во «Взор». Небольшое вращение все же наблюдалось.
– Смещается.
– Сколько?
– Уже градусов семь.
– Черт… Сколь у нас азота?
– Почти на нуле.
– Ты пристегнулся?
– Ага.
Вариантов исправить положение больше не было. И Беляев с каменным лицом щелкнул тумблером включения тормозной двигательной установки. 
Из расположенного в кормовой части корабля двигателя вырвался яркий сноп огня. «Восход-2» стал энергично терять скорость и снижаться…
 
 
 
Глава девятая
Орбита Земли
СССР; Московская область
СССР; Пермская область
Март 1965 года
 
На самом деле включение тормозной двигательной установки (ТДУ) и начало спуска с орбиты вовсе не означали счастливого завершения всех проблем для экипажа. Это был очередной этап космического полета, также сопряженный с возможными отказами техники и электроники, с опасностями, чрезвычайными ситуациями, с ошибками в расчетах… Со всем тем, что является следствием «человеческого фактора» и «отказа матчасти».
Еще перед полетом Гагарина, во время испытательных беспилотных запусков четвертый по счету корабль выполнил всю орбитальную программу, однако из-за отказа в системе управления работой ТДУ, спуск с орбиты начался в нерасчетном районе и спускаемый аппарат был подорван системой самоуничтожения. На борту корабля находились две собаки – Пчелка и Мушка.
Не дублированная тормозная установка «Восхода» была так же скопирована с «Востока» и имела те же недостатки, главным из которых являлась однократность включения. Рассчитал время, щелкнул тумблером и… молись, что все сделал правильно. Второго шанса на то, чтобы исправить ошибку у тебя попросту нет.
Имелась, правда, резервная мера безопасности при невозможности штатного возвращения на Землю. «Востоки» и «Восходы» выводились на низкие орбиты, с которых они за неделю сошли бы сами – естественным образом за счет пассивного торможения о верхние слои атмосферы.
Однако самая первая ошибка в расчетах, из-за которой «Восход-2» закинуло на добрых полторы сотни километров выше, ставила жирный крест на данном способе возвращения. Ресурсов жизнеобеспечения – и в первую очередь воздуха – в спускаемом аппарате оставалось всего на несколько часов. Чего уж рассуждать о неделе пребывания на орбите и тем более о долгих месяцах?..
 
* * *
 
Почти сутки рабочая атмосфера на Командном пункте напоминала муравейник или пчелиный улей. Руководство металось от одного стола к другому, беспрестанно кому-то названивало по местным или прямым линиям, совещалось. Связисты копались в радиостанциях и настраивали менявшиеся частоты. Офицеры и гражданские специалисты почти не отходили от своих рабочих мест, лишь изредка передавая дела сменщикам, чтобы пару часов поспать или перекусить.
Когда экипаж перешел на ручное управление и занялся ориентацией «Восхода», Королев попросил сотрудников КП не отвлекать их лишними командами и фразами в эфире. Четкая ориентация корабля перед включением тормозной двигательной установки – дело крайне сложное и ювелирное. Любая команда, сказанная под руку, может все испортить, а запас азота на борту не такой уж большой, чтобы раз за разом исправлять допущенные ошибки.
– Зафиксирован запуск ТДУ, – доложил Феоктистов.
Дыша в затылок Королеву, Каманин проворчал:
– Зафиксирован запуск… Понять бы еще, куда они сядут…
– Сядем мы с вами, если что, – не оборачиваясь, сказал Главный. – А они приземляться.
Офицер у самописца сделал очередную пометку на ползущей бумажной ленте и доложил:
– Согласно данным телеметрии, у космического корабля появился крен.
– Что это значит? – обернулся по сторонам Каманин, словно ища того, кто мог бы прояснить ситуацию. – Почему появился крен после стабилизации?
– Это означает, что космонавты покидали ложементы, чтобы прицелится, – предположил Феоктистов. – А когда возвращались в кресла, центр тяжести сместился.
И без того мрачный генерал с раздражением спросил:
– Чем это грозит?
– Траектория снижения может измениться, – ответил Королев.
Черток быстро подошел к висевшей на боковой стене доске.
– Сергей Павлович, вы позволите? – начал он что-то чертить мелком. Свои художества он сопровождал пояснениями: – При отклонении в шесть-семь градусов они столкнутся с атмосферой под достаточно острым углом. Корабль при этом может срикошетить и снова оказаться на орбите. Затем гравитация опять притянет корабль к Земле…
Главный внимательно слушал, затем резко качнул головой.
– Все последующее случится нескоро и сейчас нас не интересует. Борис Викторович, рассчитайте все возможные квадраты посадки, – попросил он. И, обращаясь ко всем, призвал: – Не расслабляемся! Ждем сигнала передатчика и надеемся на лучшее!..
Сам же вернулся на место, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Заметив это, к нему подошла девушка в белом фартуке, разносившая сотрудникам напитки и легкую закуску.
– Сергей Павлович, вы почти сутки ничего не ели, – наклонившись, сказала она.
– Разве? – удивился он.
– Хотите, я принесу вам рассольник или куриный суп? У нас сегодня очень вкусный и наваристый куриный суп.
Пожав плечами, Главный сказал:
– Ну, принесите, раз я столько часов не ел.
– А что именно?
– Все равно…
 
* * *
 
К еде Королев относился ровно так же, как и к одежде – был абсолютно неприхотлив и непривередлив.
«Обедал Сергей Павлович очень быстро, на скорую руку, – вспоминала Антонина Алексеевна Злотникова, долгое время работавшая секретарем в приемной Главного конструктора. – Правда, вечером – часов в девять – любил выпить стакан чая с лимоном. Обильной пище предпочитал легкий бутерброд из черного хлеб с толстым куском вареной колбасы, которую, смеясь, называл «собачьей радостью».
Подолгу находясь в командировках на испытательных космодромах в письмах домой просил прислать чего-нибудь вкусненького только тогда, когда есть уж совсем было нечего. В такие суровые времена он обращался с просьбой к повару в столовой приготовить хорошо известный по военным годам суп «кондер» – похлебку из желтого пшена, слегка приправленную мясными обрезками.
Его домашний стол в московской квартире был самым простым. Супруга Нина Ивановна затруднилась назвать любимые блюда Сергея Павловича. Иногда он просил сварить обычную пшенную кашу на воде, но со шкварками. Кстати, очень ценил кулинарные таланты своей тещи – Серафимы Ивановны. Всегда нахваливал ее голубцы под сметаной и пышные пироги.
А в целом, как говорится, ел что давали.
 
* * *
 
Принудительно включив ТДУ, космонавты снова ощутили сильную перегрузку, вдавившую их в ложементы специальных подпружиненных кресел. Тормозной двигатель работал недолго.
Выработав все топливо, он отключился. Перегрузка исчезла, а в кабину корабля вернулась тишина.
Дабы нарушить тягостное молчание, Леонов спросил:
– Сегодня четверг или пятница?
– А хрен его знает…
– Как считаешь, дети уже проснулись? Интересно… Вика в садик пошла или опять сопли текут?..
– Леш, не переживай, – вяло отозвался Беляев. – Если промахнулись – года через три притяжение все равно сработает.
– Сработает. И похоронят с почестями наш прах…
Похоже, в этот момент космонавты про себя решили, что лучше уж помолчать, чем красочно рассуждать о своей смерти и похоронах. И снова замолкли.
Оба смотрели через маленький иллюминатор на Землю. Теперь картинка за бортом корабля не менялась – постоянно была видна родная планета…
– Тогда может, пожрем? – встрепенулся через несколько минут Алексей. Не дожидаясь ответа, он дотянулся до упаковки бортового питания, открыл «молнию». – Ого, ничего себе! Какие у нас тут разносолы!..
Первым делом Леонов вытащил из кармашка тюбик с надписью «борщ». Отвинтив крышку, выдавил себе в рот немного содержимого.
– А ты знаешь, неплохой нам положили борщ. Жаль, чесночка к нему нет. Будешь?
Павел сидел в соседнем кресле и молчал, вероятно, понимая бессмысленность затеянной трапезы. Ни он, ни Алексей не знали, насколько удачно был сориентирован корабль, в нужном ли направлении сработало тормозное двигательное устройство, и по какой траектории сейчас двигается «Восход-2». То ли они войдут в плотные слои атмосферы, то ли через несколько часов их ждет мучительная смерть от недостатка воздуха.
И в эти долгие минуты томительного ожидания Павел опять со вздохом припомнил о лежавшем в его НАЗе пистолете…
Тем временем из тюбика вылезла крупная капля борща. Оторвавшись от горлышка, она медленно полетела от Леонова к Беляеву. Оба в тишине наблюдали ее полет…
Внезапно их внимание привлекли мелкие пылинки, летавшие по всему обитаемому пространству. Разом вздрогнув, они почему-то медленно двинулись в одном направлении – к полу кабины. А следом за ними красная капля, проплывавшая над Пашиным лицом, вдруг шлепнулась на его нос.
– Леша, твою!.. – смахнул он ее рукой.
Леонов хохотнул, но тут же смолк – все летавшие по кабине предметы обрели тяжесть и дружно посыпались на пол. Плавно, с небольшой скоростью, но посыпались.
– Похоже на гравитацию! – встрепенулся Беляев.
– Очень похоже!
– Так… отставить разносолы! Домой летим.
– Есть домой, товарищ командир, – застегнул Алексей упаковку с провиантом и убрал ее на штатное место.
Космонавты закрыли «забрала» шлемов; Беляев подрегулировал подачу кислорода.
Снаружи стал доноситься шум. Его мощность нарастала, спустя несколько секунд он перерос в чудовищный рев.
Корабль входил в верхние слои атмосферы, обшивка понемногу раскалялась.
 
* * *
 
Сила гравитации и перегрузка все сильнее вжимали космонавтов в кресла. Мелкие предметы, оставшиеся после разборки верхней панели, позвякивали и гремели, ударяясь о пол и стенки корабля.
 Серия резких щелчков под полом кабины известила о срабатывании замков с пиропатронами, отстреливающих конический агрегатный отсек от спускаемого аппарата.
– Отделение орбитального и приборного отсеков, – прокомментировал Беляев.
Общение происходило с помощью переговорного устройства, но даже его полной громкости порой не хватало, чтобы перекричать мощный рев. Каждую команду приходилось повторять дважды или трижды.
– Подтверждаю, – доложил Леонов, заметив мигавшее сигнальное табло.
– Приготовиться к отстрелу агрегатного отсека. Отстрел!
Не обнаружив срабатывания сигнальной лампочки, Леонов крикнул:
– Один из отсеков не отстыкован!
– Тогда держись, Леш – сейчас закрутит!..
Корабль сильно тряхнуло и стало разворачивать. Стабильная до этого перегрузка стала знакопеременной, из-за чего космонавтов сильно болтало из стороны в сторону. По обитаемому отсеку вновь заплясали незакрепленные предметы.
Причиной очередной нештатной ситуации стал межблоковый электрический кабель, соединявший спускаемый аппарат с приборным отсеком и тормозной двигательной установкой. Будучи довольно толстым и крепким, он продолжал удерживать капсулы вместе.
Тем временем «Восход-2» снижался по баллистической траектории. Атмосфера становилась все более плотной, заставляя корабль вращаться вокруг не расчетного центра масс.
В эти страшные мгновения космонавтам пришлось испытать самые тяжелые нагрузки за весь полет. Их то с силой вдавливало в кресла, то норовило выбросить вверх, то швыряло в сторону…
 
* * *
 
Спускаемый аппарат с агрегатным отсеком вошли в плотные слои; обшивка обоих отсеков предельно раскалилась. Нагрелся и кабель, препятствующий их разделению.
Вокруг него вспыхивали искры. Загорелась и начала разваливаться на лоскуты плотная изоляция, затем стали плавиться и разрываться многочисленные жилы…
Наконец, кабель полностью разрушился, и блоки распались.
Отделившись, агрегатный отсек отправился в свободное падение – ему предстояло полностью сгореть в атмосфере. Спускаемый аппарат довольно быстро стабилизировал свое положение и полностью прекратил вращение.
Теперь снижение происходило нормально.
 
* * *
 
– Есть! Отошел! – ликовал Леонов, заметив загоревшееся сигнальное табло и нутром ощущая стабилизацию полета. – Отошел, Паша!
– Рано радоваться, Леша, – прокричал тот.
Алексей и сам знал, что опасностей впереди поджидало немало. Он помнил, как на теоретических занятиях им доводили подробности испытательного сброса макета «Восхода» с самолета, летевшего на высоте десять тысяч метров. По невыясненной причине у макета не отстрелился люк парашютной системы, и корабль разбился всмятку. Но даже штатный выход из отсека парашютов все равно не гарантировал успешной мягкой посадки.
После стабилизации спуска космонавтов больше не швыряло, норовя выбросить из ложементов. Однако значение перегрузки не снизилось, а напротив – возросло.
Вдавленный в кресло Алексей скосил взгляд влево – на иллюминатор. По его внешнему защитному остеклению на фоне огненных всполохов, подобно тонким дождевым струйкам перемещался расплавленный металл.
 
* * *
 
Спускаемый аппарат был похож на огненный шар, оставлявший на небе черный дымный след. Все выступающие части полностью расплавились; в объятиях плазмы догорал нарост возле люка, оставшийся после отстрела шлюзовой камеры.
Но плотная атмосфера постепенно замедляла скорость падения аппарата. Огненные всполохи слабели, их становилось все меньше; стенки корабля остывали.
 
* * *
 
Перегрузка слегка уменьшилась.
Беляев не отрывал взгляда от прибора, показывающего внешнее атмосферное давление. Оно стремительно росло; стрелка уверенно приближалась к обозначенному красной риской значению.
– Высота отстрела крышки ПО! – крикнул он, когда она поравнялась с риской.
Будто услышав его, сработал электрический контакт, и над головами космонавтов бухнули пиропатроны.
 
* * *
 
Возвращение на Землю пускаемых аппаратов типа «Восход» выполнялось в несколько этапов.
На первом этапе с орбиты до высоты двенадцать километров торможение происходило за счет сопротивления атмосферы и правильной ориентации спускаемого аппарата относительно набегающего потока. На двенадцати километрах скорость падения корабля оставалась весьма высокой – около двухсот сорока метров в секунду, и для дальнейшего ее снижения вступала в действие парашютная система.
На высотах девять-одиннадцать километров автоматически по команде барометрического прибора отстреливалась крышка парашютного отсека и наружу выводился небольшой вытяжной парашют. Он в свою очередь вытягивал тормозной парашют площадью четырнадцать квадратных метров, задачей которого являлось дальнейшее уменьшение скорости падения спускаемого аппарата.
Погасив его скорость до значения девяносто метров в секунду, тормозной парашют вытягивал из контейнера купол основного собрата, который наполнялся постепенно, дабы не превышалась предельная для него нагрузка.
Основной парашют частично выводился на высоте семи километров и всего за четыре секунды эффективно гасил скорость снижения до тридцати пяти метров в секунду.
Полностью раскрыв свой купол, основной парашют в итоге уменьшал скорость падения корабля до шести метров в секунду, что в принципе обеспечивало сохранность спускаемого аппарата и безопасность экипажа.
 
* * *
 
С громким треском от верхушки спускаемого аппарата строго вверх отскочила крышка парашютного отсека. Она увлекла за собой небольшой вытяжной парашют. Следом за ним потянулся чехол.
Когда чехол полностью распрямился, из него показался и стал нехотя выходить небольшой тормозной парашют…
Ничего этого космонавты не видели. Они лишь изредка ощущали телами толчки или слышали характерные хлопки над головами. И Беляев, и Леонов отлично помнили из курса подготовки порядок работы тормозной парашютной системы. Эти знания помогали по малейшим признакам представлять и моделировать происходящее снаружи.
Внутри капсулы вновь ощутимо возросла перегрузка – несмотря на свои скромные размеры, тормозной парашют эффективно замедлял скорость падения.
Секунд через тридцать он отделился от спускаемого аппарата, а на его месте стали плавно «распускаться» два огромных купола основных парашютов. Медленно наполняясь воздухом, они окончательно уменьшили скорость снижения «Восхода» до расчетной и безопасной.
В процессе дальнейшего спуска под днищем спускаемого аппарата отстрелилась небольшая круглая пробка; из освободившегося углубления развернулась длинная антенна-щуп, направленная вертикально вниз.
Утеряв скорость, корабль нехотя раскачивался под куполами. Внизу под ним лежала бескрайняя заснеженная тайга… 
 
* * *
 
В 11 часов 56 минут при раскрытии основной двух-купольной парашютной системы, корабль и космонавтов еще раз здорово тряхнуло.
Впившись руками в поручни ложементов, Беляев с Леоновы выдержали это испытание и многозначительно посмотрели друг на друга. Взгляды не выражали недовольства от тряского спуска. Напротив, оба были счастливы, ведь каждый толчок означал штатное срабатывание систем спасения.
Над головами по-прежнему покачивались свисавшие жгуты проводов. Вырванные элементы обшивки, винты и прочая мелочь с незакрепленным инструментом продолжали свободно «путешествовать» по кабине. Однако теперь эти «путешествием» ограничивались размерами пола.
 
* * *
 
Сильная раскачка после наполнения основных парашютов успокоилась. Теперь – на последнем этапе снижения – спускаемый аппарат двигался почти ровно. Лишь ветер, усиливавшийся по мере приближения к земле, легонько вращал его вокруг собственной оси.
Местность, над которой снижался корабль, представляла собой глухую тайгу. Кругом, куда не брось взгляд – темнели вековые ели, сосны, лиственницы и пихты. Ни одной полянки, ни одной седой проплешины.
Последние метры высоты таяли. Спускаемый аппарат с выставленным вперед щупом чудом проскочил меж острых верхушек и с треском обломал несколько длинных горизонтальных веток.
Затем щуп воткнулся в толстый сук и погнулся. Однако сигнал о встрече с препятствием привел в действие последнюю посадочную систему – несколько небольших реактивных двигателей, сопла которых были направлены вниз и в стороны от корабля.
Кратковременная работа этих двигателей скорее походила на взрыв. Мощные огненные струи сбросили скорость снижения до минимальной. При этом в радиусе пятидесяти метров со всех деревьев слетел снег, а «лапы» ближайших елей и лиственниц изрядно обгорели.
 
* * *
 
После невероятных кульбитов спускаемого аппарата, жуткой болтанки и страшных перегрузок, последние две минуты снижения показались космонавтам приятным путешествием на комфортабельном лайнере. Даже легкое покачивание под куполами внутри корабля абсолютно не ощущалось.
Тем не менее расслабляться Беляев с Леоновым не собирались. Оба отлично знали: впереди встреча с Землей. И мягкой она не будет.
При срабатывании тормозных двигателей их тела резко вдавило в кресла. Снаружи послышался грохот и треск ломаемых деревьев.
Мимо иллюминатора пронеслись струи дыма, затем мелькали мохнатые ветви и комья снега.
Круглое тело спускаемого аппарата несколько раз обо что-то сильно ударилось…
 
* * *
 
На пути к поверхности черный обгоревший шар сносил толстые ветви, словно те иссохли до тлена и давно ожидали своего часа.
Запутавшийся в верхушках деревьев и увлекаемый весом корабля первый парашют изорвался в клочья. Второй парашют накрыл собой две кроны соседних деревьев; его стропы каким-то чудом отсоединились от подвесной системы, что позволило огромному куполу остаться неповрежденным.
Последние метры спускаемый аппарат просто падал, увлекая за собой стену обломанных веток и тонны снега. Ухнув в глубокий сугроб, он слегка подпрыгнул и, прислонившись к ободранным стволам трех соседствующих сосен, замер.
Прорезая клубы дыма, оставшегося от работы тормозных двигателей, рядом с протяжным треском рухнула разломанная и тлеющая сосна.
После невероятного грохота и шума над местом приземления снова установилась мертвая тишина.
Черный обугленный шар, беспорядочно свисавшие стропы, белеющий купол на верхушках высоких сосен, продолжавшее дымить тормозное устройство, тлеющие сломанные ветви…
Эта картина пугала и жутко контрастировала с завораживающей взгляд, нетронутой человеком природой.
 
* * *
 
Внутри спускаемого аппарата было темно и тихо.
– Живой, Паш? – спросил Леонов.
Тот молчал.
Отстегнув привязные ремни, Алексей развернулся к товарищу.
– Паша!
– Да живой я, живой!
– Дурак!
– Ха, попался! – засмеялся Беляев.
– Чего ты пугаешь-то меня?!
– Все! Все… Вот как сейчас выйдем…
– Погоди… Выйдем… Тут еще отстегнуться надо и люк открыть…
Корабль стоял на земле не совсем ровно. Кресло Леонова оказалось выше кресла Беляева.
– Готов? – покончив с ремнями, спросил командир.
– Готов. Тихо-то как.
– Сейчас громко будет, – взялся Павел за ручки выходного люка.
– Погоди, – попросил Алексей и зажмурился.
Но… ничего не произошло. Крышка люка не открывалась.
– Этого нам еще не хватало, – проворчал командир, повторно дергая рукоятку механизма открытия.
Алексей решил помочь, и они стали дергать ее вместе.
– Бесполезно, – сел обратно в кресло Павел.
– Так, давай спокойно разберемся в причине, – предложил Леонов. – Что это может быть? Крышку заклинило из-за воздействия высокой температуры? Долбануло об дерево перед приземлением? Или просто чем прижало извне?..
Поразмыслив над проблемой, а заодно осмотрев ближайшие окрестности в иллюминатор, космонавты пришли к выводу, что спускаемый аппарат зажало между мощными стволами деревьев.
– Тогда у нас остается один способ выбраться наружу, – сказал Алексей.
– Какой?
– Давай попробуем раскачать корабль.
– Думаешь – поможет?
– Как говорит Сергей Павлович: других вариантов нет…
Встав, космонавты долго раскачивали спускаемый аппарат, периодически проверяя, не открывается ли крышка. Наконец, круглое отверстие люка немного сместилось, крышка сдвинулась с опорных болтов и, отлетев, упала в сугроб. Кабина моментально наполнилась светом, дурманящим свежим воздухом и крупными снежинками. 
– Свобода! – воскликнул Леонов.
– Все, выходим, – кивнул командир.
– Ага…
Вывалившись из проема люка, Беляев осторожно наступил в белый ровный снег. Провалиться на всю глубину сугроба ему не дали сломанные ветви, ковер из которых устилал поверхность в радиусе пятнадцати-двадцати метров от спускаемого аппарата. Некоторые из ветвей продолжали тлеть.
Подняв голову, командир посмотрел вверх. Среди темных сосновых крон отчетливо светлела проделанная кораблем «просека», в самом начале которой виднелся оранжево-белый купол парашюта. Под ним болтались обмякшие стропы.
Чуть ниже дымили тлеющие очаги – ветви и стволы, подпаленные огненными струями тормозных двигателей. От очагов изредка отлетали искры с хлопьями пепла, которые тотчас смешивались со снежинками и, кружа, падали вниз.
В пяти метрах от «Восхода» лежала рухнувшая сосна.
Павел с трудом, держась за деревья, сделал несколько шагов вперед…
Сзади на снег из корабля вывалился Леонов. Ощутив лицом холод воздуха, он вздрогнул и оглянулся по сторонам.
Место приземления со всех сторон – насколько хватало взгляда – окружали черны стволы огромных сосен и елей. Сплошную черноту разбавляли темно-зеленые хвойные «лапы» ветвей и лежащие на них белые снежные шапки. Кроны деревьев были настолько плотными, что не давали пробиться вниз солнцу, изредка светившему сквозь облака.
Зацепив ладонью снег, Алексей слепил снежок, слегка подкинул его и поймал. Затем оглянулся по сторонам, с интересом всматриваясь в каждую деталь…
Странно, но привычные с раннего детства картины после череды космических приключений и переживаний почему-то ужасно радовали. Снежные сугробы, деревья, беспорядочно кружащие снежинки, медленно ползущие по небу облака…
Беляев отошел на два десятка метров и, стоя у основания огромной сосны, внимательно вглядывался вдаль.
Вдруг о его шлем разбился снежок, но тот не отреагировал – голова была занята размышлениями.
Подошедший Леонов встал рядом и устремил взгляд в ту же сторону.
Космонавты находились недалеко от края огромного каньона. Вокруг них раскинулась бескрайняя тайга – такая же неприступная и опасная, как космос.
Это означало, что неприятности для них еще не закончились…
 
* * *
 
Через три часа после предполагаемого времени посадки экипажа «Восхода-2», в стране велась масштабная поисковая операция. Из-за отсутствия точных данных о месте посадки, район поиска был огромен. Экипажи самолетов и вертолетов осматривали местность с различных высот полета. Диспетчеры наземных и морских станций радиолокационного контроля, прощупывали всю Западню Сибирь. Радисты вслушивались в эфир в надежде услышать заветный сигнал от космического экипажа…
Высоко над облаками летел Ту-126 – первый в мире самолет, оборудованный средствами дальнего радиолокационного обнаружения воздушных и морских целей. Над его фюзеляжем медленно вращалась исполинская круглая антенна бортовой РЛС «Лиана». В первом отсеке верхней палубы перед экранами и пультами управления склонились члены радиотехнического экипажа: офицер наведения, инженер и четыре оператора.
– Это борт «Два-семнадцать», – вышел в эфир командир экипажа. – Закончил расширенный поиск в квадрате «24» – сигнала и следов посадки не обнаружил…
Несколько спасательных вертолетов утюжили огромную зону предположительной посадки. Их экипажи выполняли поиск визуально, осматривая таежные массивы, поймы рек и невысокие горные хребты.
– Докладывает борт «Два-двенадцать», – нажал кнопку «радио» командир одного из вертолетов. – Осмотр квадрата «22», закончил. Следов посадки не обнаружил. Следую на дозаправку…
Не прекращали поиски сигналов и многочисленные связисты, работавшие как на мощных стационарных постах, так и на небольших мобильных пунктах.
– Просканировал частоту «143,625», – докладывал молодой старший лейтенант, сидящий перед пультом в кунге передвижной автомобильной станции. – Сигнал маяка не обнаружен. Сканирую следующую частоту…
Были задействованы в поисках и НИПы – наземные измерительные пункты. Бесперебойно работали НИП-1 и НИП-2, расположенные на Байконуре. НИП-3 прочесывал вверенное пространство в районе полигона Сары-Шаган в Казахстане. НИП-4 и НИП-5 действовали в Енисейске и Туруханском районе, сканируя Красноярский край и соседние области. Действующий в Новосибирске НИП-12 искал следы корабля в юго-восточной части Западно-Сибирской равнины. Находящийся в пятидесяти километрах от Улан-Удэ НИП-13 искал пропавший корабль на огромной площади вокруг Байкала – в Иркутской области, в Бурятия и в Забайкальском крае. Воркутинский НИП-18 отвечал за мониторинг Северного Урала.
– Это «Ангара», – докладывал диспетчер одного из НИПов. – В тридцатом районе – пусто.
– Говорит «Север-2», – вторил ему диспетчер другого пункта контроля и управления космическими кораблями, – в зоне ответственности «объект» не обнаружен. Продолжаю поиск…
НИПы отслеживали с Земли все параметры полета космических кораблей; получая информацию с борта орбитального корабля, они транслировали ее в Центр управления полетами. Однако с помощью расположенных на территории СССР НИПов, невозможно было отследить полет космического корабля по всей его траектории. С подобным положением дел руководство отечественной космонавтики мирилось при запусках спутников и автоматических станций, но с началом пилотируемых полетов данный пробел необходимо было ликвидировать, и с 1959 года начал активно создаваться космический флот.
В открытом штормовом море качался на больших волнах один из кораблей, оборудованных мощной радиолокационной станцией, способной отслеживать объекты на космической орбите, в атмосфере и даже на поверхности земли. Имелись на борту корабля и современные на тот момент приемопередающие станции.
– Тишина в эфире по всему рабочему КВ-диапазону. Сигнала нет, – передал в центр судовой радист. – Продолжаю слушать эфир…
 
* * *
 
На Командном пункте закончилась нервная, напряженная работа, связанная с космическим полетом и началась суета, сопровождаемая поисковую операцию. Сюда стекалась вся информация от поисково-спасательных отрядов, самолетов, вертолетов, кораблей и станций радиотехнического контроля. Главной задачей руководства являлся сбор и анализ этой информации, а также принятие правильных решений, касающихся координации поиска.
Вокруг большого стола, на котором была развернута карта предполагаемого района посадки «Алмазов», собрались Королев, Каманин, Черток, Раушенбах, Феоктистов, Шаталов и Карпов.
Протирая платком вспотевшую шею, Главный ткнул пальцем в центр карты:
– Почему вся мощь советской науки и техники не способна засечь единственный радиомаяк в заданном квадрате?!
Режим снижения и входа в плотные слои атмосферы всегда сопровождался сильнейшим нагревом корпуса спускаемого аппарата. Температура достигала тысячи двухсот – тысячи пятисот градусов, и передать что-либо с борта корабля в этот момент было невозможно. Сигнал появлялся только тогда, когда скорость уменьшалась и происходил отстрел крышки парашютного отсека с последующим раскрытием парашюта. К этому моменты плазменный «кокон» исчезал, поверхность корабля успевала охладиться, и радиосигнал беспрепятственно уходил в эфир.
– Сигнал пропал при входе корабля в атмосферу – это явление объяснимо, – робко пояснил Раушенбах. – А то, что сигнала нет с земли, может означать…
– Не может! – резко оборвал его Королев. – Нужны конкретные версии!
– Сергей Павлович, очевидно, что «Алмазы» приземлились не там, где мы ожидали, – предположил Каманин. – Тем не менее, развернута полномасштабная поисковая операция – их ищут даже за пределами данного района. Вам нужно успокоится и отдохнуть.
– Я отдохну, когда мы их найдем, – поморщился тот. И, обратился к коллегам: – Какие предположения?
Поправив очки, Раушенбах выдвинул несколько версий:
– Во-первых, при жесткой посадке мог выйти из строя маяк. Во-вторых, они могли повредить его проводку, когда вскрывали обшивку верхней панели.
– Да, но на этот случай у них имеется портативный радиопередатчик из НАЗа, чтобы продублировать сигнал вручную на аварийной частоте, – резонно возразил Черток.
Главный еще ниже склонился над картой.
– Тогда почему мы не фиксируем сигнал аварийной радиостанции?
– На то есть простое объяснение, – сказал Феоктистов.
– Да? Слушаю.
– Батарея передатчика способна работать только при положительной температуре. А в том месте, где они приземлилось – минус двадцать пять.
Каманин криво усмехнулся:
– По-вашему, опытные летчики не догадались бы, как согреть небольшую батарею?
– Сперва им надо озаботиться, как согреть себя, – вставил доктор Карпов. – Минус двадцать пять после комфортной положительной температуры внутри корабля – это очень холодно. Огромный перепад! А не подключенные к системе обогрева и вентиляции скафандры, не рассчитаны на отрицательные температуры.
После слов врача вокруг большого стола повисла тяжелая пауза.
Спустя полминуты ее прервал Феоктистов:
– Есть еще одно предположение.
Сергей Павлович с надеждой посмотрел на молодого инженера, – первого гражданского человека, полгода назад побывавшего в космосе в составе первого группового экипажа на опять-таки первом «Восходе».
– Возможно, все у экипажа нормально: сели, отогрели батарею, включили станцию на аварийной волне. Но просто не проходят радиоволны. Нам всем известно, что качество КВ-сигнала сильно зависит от рельефа местности и метеоусловий.
Данная версия была наиболее близка к истине, но снова не устроила Королева. Опустив голову, он сказал:
– Допустим, это так. Допустим, они оказались в неблагоприятных погодных условиях. Как долго они сумеют продержаться?
На этот вопрос точнее других мог ответить только врач.
И Карпов, после трехсекундной паузы ответил:
– Сутки…
 
* * *
 
После приземления первым делом следовало позаботиться о связи и обустройстве места, где экипажу, возможно, придется провести несколько часов до прибытия группы эвакуации.
Достав сектант, определили по высоте солнца приблизительное место посадки. Ближайшим крупным городом, судя по всему, была Пермь.
Проверили работу бортового радиомаяка – он был исправен. По его сигналам поисковая группа довольно оперативно должна была засечь место приземления «Восхода». 
Затем в глубоком снегу протоптали вокруг спускаемого аппарата дорожки для того, что бы было проще перемещаться и собирать дровишки для костра. Сам костер решили развести поблизости от корабля – метрах в шести-семи.
За сбором дров, несмотря на приличный морозец, Леонов радовался как мальчишка. Еще бы! Слетать в космос, впервые в истории выйти в безвоздушное пространство и после череды опасных отказов произвести мягкую посадку на родной Земле – как же этому не радоваться?!
А вот Беляев был почему-то задумчив.
– Слушай, я тут прикинул… – сказал он, подтаскивая большой обломанный еловый сук. – Если бы мы пошли на посадку на следующем витке, то сели бы аккурат в вологодских лесах. Может быть, недалеко от деревни Челищево, где я появился на свет.
– Да, это было бы здорово, – согласился товарищ.
Во время подготовки места для костра, память унесла Павла в далекое детство…
 
* * *
 
Деревня Челищево Рослятинского района умещалась на одном небольшом пригорке: перекрестье двух дорог, три десятка дворов с аккуратными домишками. Чуть дальше – густые леса. А между деревенькой и лесом – засеянные поля.
Зимой деревня походила на белый гриб – вся утопала в снегу; от дома к дому тянулись сугробы и переметы. Летом деревенька хоронилась от ярких солнечных лучей в буйной зелени. Весной, когда солнце ласкало теплом, пригорок первым сбрасывал снежный покров, и в Челищево появлялись рыжие проталины. Вниз к полям и лугам устремлялись многочисленные ручьи. Полнея и набирая силу, они несли талые воды в речку Юзу, по берегам которой стоял пропитанный запахами хвои чистый воздух.
Дом сельского фельдшера Ивана Парменовича Беляева располагался на бугре так, что во все окна виднелся великий простор, а одна из комнат просторного дома всегда освещалась солнцем.
В каждой избе родной Беляевской деревеньки имелось по двустволке, а то и по две. Как посреди бескрайних лесов обходиться без охотничьего оружия? По наличию ружья определяли, мальчишка ты или уже взрослый. Коль есть у тебя своя двустволка, стало быть, не «босоногий малец», а взрослый самостоятельный человек.
У Павла долго не было своего ружья, но охотничьими тропами он с отцом хаживал: на косачей, на зайцев, на лося, а то и на медведя.
Однажды после неудачной охоты сидели они, отдыхая у сооруженного шалаша.
 – Побудь здесь, а я пойду подранка поищу, которого мы упустили, – поднялся Иван Парменович и скрылся в лесной чаще.
Павлик слышал, как трещал сушняк под сапогами отца. Потом стало тихо. Мальчишка оглянулся. Отцовское ружье висело на сечке ближайшего дерева. Сняв его, он погладил ладонью вороненый гладкий ствол и положил оружие рядом.
А вскоре увидел, как неподалеку сели два косача.
Павел сидел под кустом не шелохнувшись. «Надо бы попробовать выстрелить. Вдруг получится попасть?!» – лихорадочно размышлял он.
От волнения у него перехватило дыхание, громко стучащее сердце рвалось из груди, а рука уже сама тянулась к ружью.
Тихонько подняв его, он приспособил цевье на левой ладони, правой ухватился за приклад, прижав его к щеке и плечу.
Зажмурив левый глаз, Павлик наскоро прицелился и резко дернул спусковой крючок.
Раздался громкий выстрел.
Сперва показалось, будто кто-то ударил палкой по голове – мальчуган отлетел назад и повалился в траву. В ушах звенело, губе было больно, а во рту появился привкус крови.
Скоро из леса вышел взволнованный отец. Немало удивился он, увидев потиравшего вспухшую губу Павла и неподвижно лежащего рядом крупного косача.
Отогнув губу и осмотрев рану, Иван Парменович спокойно сказал:
 – Пустяковая рана, сынок – скоро заживет. Молодец, что не растерялся. Видно, пора тебе заиметь свое ружьишко.
Спустя короткое время знакомые ребята стали наведываться в дом Беляевых, чтобы посмотреть и подержать новенькое Пашкино ружье.
 
 
 
Глава десятая
СССР; Пермская область – Московская область
Март 1965 года
 
Беляев и Леонов несомненно являлись опытными летчиками  и знали назубок содержание документов, регламентирующих летную работу. Одним из таких документов была «Памятка летному экипажу по выживанию».
Она гласила: «Вынужденная посадка или приземление (приводнение) с парашютом… может произойти в безлюдной местности и вдали от населенных пунктов. Где бы ни случилось приземление, к вам на помощь обязательно вылетят поисковые самолеты и вертолеты. Если в силу обстоятельств вы оказались в течение некоторого времени в условиях автономного существования, помните: благоприятный исход зависит от вас, от вашего умения выживать в непростых условиях.
Выживать – это значит активно, целенаправленно действовать, используя аварийное снаряжение и подручные средства, а также умело применять знания и опыт для защиты от воздействия неблагоприятных факторов внешней среды.
Оказавшись в безлюдной местности, прежде чем принять какое-либо решение, сначала следует успокоится, собраться с мыслями и оценить создавшееся положение. Необходимо вспомнить все, что вы знаете о выживании в подобных условиях и действовать в соответствии с конкретной обстановкой, временем года, характером местности и состоянием здоровья членов экипажа. В любом случае не теряйте оптимизм и надежду на спасение. Воля, мужество, активность и находчивость способствуют успеху в самой сложной обстановке».
Особенностям выживания в безлюдной местности при низких температурах в данной Памятке был посвящен целый раздел.
«Принимайте все доступные меры для предупреждения переохлаждения организма, – говорилось в его вступлении. – Не забывайте, что при увлажнении одежды, ее тепло-изоляционные свойства значительно понижаются. Для их восстановления одежду необходимо высушить. Перед выполнением любой физической работы обязательно снимите часть верхней одежды, расстегните воротник и манжеты, чтобы уменьшить потоотделение. При появлении неприятных ощущений в конечностях активными движениями восстановите нормальное кровообращение…»
 
* * *
 
– Хлюпает, – задумчиво сказал Алексей, переминаясь с ноги на ногу у сосны.
– Что хлюпает? – не понял Павел.
– Вода в сапогах скафандра хлюпает. Я ведь при выходе в открытый космос и в шлюзе не меньше шести килограмм веса потерял. Вот этот вес теперь и хлюпает в скафандре. Поддевка вся насквозь мокрая.
– Чего ж ты раньше молчал?! Надо просушиться, – решительно заметил командир. – Вот что… дров мы натаскали с запасом. Я займусь розжигом костра, а ты…
– А я?
– Чтобы не прекращать движение и окончательно не замерзнуть, попробуй на всякий случай наладить связь со спасателями по аварийной радиостанции.
– Полагаешь, работающего маяка недостаточно? Могут не принять сигнал?
– Кто его знает. Рельеф здесь непростой – сигнал может теряться. Действуй. Как распалю нормальный огонь – позову…
Так и поступили. Определив наилучшее место для кострища, Беляев соорудил из тонких сучьев пирамидку и принялся ее подпаливать. А Леонов вынул из упаковки аварийную радиостанцию, влез на капсулу и стал расправлять антенну…
Через некоторое время метрах в семи от спускаемого аппарата весело потрескивал костер. Павел звал Алексея вниз – погреться и просушить одежду, а тот никак не мог наладить связь.
– Тайга и сложный рельеф глушат сигнал, – кричал он сверху. – Сейчас закину антенну повыше и попробую передать сигнал морзянкой. Морзяночкой – оно надежнее!..
Занимаясь сбором дров и розжигом огня, Беляев тоже успел прилично замерзнуть. Отыскав поблизости обрывок парашютного шелка, он пытался закоченевшими пальцами привязать его меж деревьев, дабы не ветер не задувал слабый огонь.
– Леша, иди согрейся и займись одеждой – кому сказал? – настаивал он.
– Сейчас-сейчас…
Устроившись на краю капсулы, Леонов поежился от ледяного ветра и отбил в эфир несколько сигналов: короткий, два длинных; длинный и короткий…
 
* * *
 
Вечером в районе дальнего военного гарнизона прошел сильный снегопад, а к ночи поднялся ветер. Добротное двухэтажное здание штаба как и прежде высилось перед небольшим плацем, а вот десяток типовых дощатых бараков основательно занесло снегом. Из выросших у черных стен сугробов торчали лишь верхние половинки окон.
Над крышей одного из бараков ветер раскачивал причудливую металлическую конструкцию – антенну местного радиолюбителя. От конструкции тянулся провод, свисавший с края крыши до форточки ближайшего окна. В окне горел тусклый желтоватый свет.
Источником света была самодельная настольная лампа, освещавшая рабочий стол радиолюбителя. Стол был завален книгами и учебниками по радиомеханике, листами с наспех записанными координатами и частотами.
Хозяин этого «творческого беспорядка» крепко спал, подложив руки под голову. Тонкие простенькие наушники немного съехали в сторону: левый остался на месте, а правый оказался на помятой щеке.
Внезапно молодой человек вздрогнул и, подняв голову, несколько секунд глядел в пустоту. Сон мгновенно отлетел.
Схватив чистый лист, он стал лихорадочно искать карандаш, попутно роняя со стола толстые книги. Отыскав, записал на листке две буквы.
– ВН… ВН… ВН… – повторил он несколько раз. – Что бы это значило?..
Вскочив и подбежав к шкафу, радиолюбитель схватил общую тетрадь, шумно полистав ее, отыскал нужную страницу с расшифровкой закодированных сигналов.
– У тебя совесть есть?! – вдруг послышался голос супруги.
Он резко обернулся. Та стояла в дверях маленькой спальни. Заспанная, с растрепанным волосами и явным раздражением на лице.
– Мне же завтра в первую смену! – зашипела она.
– Приземлились! – бросился он включать свою аппаратуру. – Орелики-то наши приземлились! Они «ВН» передали только что, понимаешь?!
– Чего?
– Да «ВН»! Это означает «Все нормально»!
– А у тебя с мозгами все нормально? – женщина решительно подошла к супругу и сняла с его головы наушники.
– Да подожди ты! – воспротивился он. – Сейчас самое интересное начнется – спасательная операция!
– Ничего, без тебя как-нибудь спасут. Завтра все покажут по телевизору.
Она протянула руку к рубильнику и выключила его. Темно-красные лампы под кожухом аппаратуры медленно погасли.
– Ой, ну что ты ей богу?!
– Ой, посадят тебя за все эти прослушки! – передразнила она его, покидая комнату.
 
* * *
 
Близился вечер. Некоторые сотрудники Командного пункта отправились отдыхать, уступив свои рабочие места сменщикам. Те, кто мог и хотел продолжать работать – пил горячий чай и перекусывал бутербродами, которые разносила на подносе все та же девушка в аккуратном белом фартуке.
– Сергей Павлович, Кремль ждет от нас официальное заявление, – настаивал Каманин, прохаживаясь рядом с поникшим Королевым. – Мы должны сделать его завтра в десять утра.
– Нам пока не о чем заявлять, – вздохнул тот.
– А вам, Сергей Павлович, пора отдохнуть. От вас уже ничего не зависит. Ровным счетом ничего.
– До утра еще уйма времени! – раздраженно ответил Главный. – Если не тратить его попусту.
В этот момент к ним подошел Комарь.
– Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант?
– Докладывай.
– Пришла свежая метеосводка.
Заинтересовавшись, Королев посмотрел на офицера.
– Что там обещают?
– В направлении Уральского хребта движется арктический циклон. Ожидается сильный снегопад; температура ночью упадет до минус тридцати пяти градусов.
Услышав неприятную информацию, сник и Каманин.
Королев же напротив воодушевился и уверенно сказал:
– Это будет ночью. А сейчас ведь день – не так ли?..
 
* * *
 
Николай Петрович Каманин родился в октябре 1909 года во Владимирской губернии. В 1927 году окончил девять классов школы и, приписав себе лишний год, добровольцем ушел в армию. В 1928 году окончил Ленинградскую военно-теоретическую авиационную школу; еще через год – Борисоглебскую военно-авиационную школу летчиков.
По распределению был отправлен на Дальний Восток, где служил рядовым летчиком, а затем командиром звена легких бомбардировщиков.
В феврале 1934 года старшего лейтенанта Каманина назначили командиром смешанного отряда самолетов для спасения экипажа и пассажиров терпящего бедствие парохода «Челюскин». В сложнейших метеоусловиях на самолете Р-5 он провел свой отряд с камчатской Олюторки до чукотского Ванкарема. Затем выполнил девять полетов с посадками на льдину и вывез из ледового лагеря тридцать четыре человека. За этот подвиг в апреле того же года Николаю Петровичу было присвоено звание Героя Советского Союза №2 с вручением ордена Ленина.
В 1938 году Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского и в должности командира бригады участвовал в советско-финской войне. Отправки на фронт в Великую Отечественную полковник Каманин добился в июле 1942 года.
За время войны командовал дивизией штурмовой авиации, смешанным и штурмовым авиационным корпусом: освобождал о немецких захватчиков Украину, Польшу, Румынию, Венгрию, Чехословакию. В марте 1943 года получил звание «генерал-майор авиации».
После войны генерал-лейтенант Каманин продолжал командовать корпусом. В пятидесятых окончил академию Генштаба и принял под командование воздушную армию. В 1958 году его назначили заместителем начальника Главного штаба ВВС по боевой подготовке, и он стал активно заниматься отбором и подготовкой первых советских космонавтов.
 
* * *
 
Март в Пермской области считался полноценным зимним месяцем без каких-либо намеков на потепление и весну. К слову, Гайнский, Косинский и Кочёвский районы области приравнивались к районам Крайнего Севера. А Усольский, где произошла посадка спускаемого аппарата, граничил с ними. Зима в этих краях была продолжительной и снежной со средней температурой минус восемнадцать градусов. Но иногда столбик термометра опускался и до рекордных значений в минус пятьдесят.
Просушив одежду и передав сигналы по радиостанции, космонавты перекусили небольшим запасом продуктов из НАЗов и решили выпить кофе из единственного тюбика.
Алексей предложил выпить его, не разогревая.
Павел не согласился:
– Лучше попить горячего – согреемся.
– Хорошо, – Леонов вылез из спускаемого аппарата, подбросил дров в костер и установил в метре от него тубу.
Вернувшись в корабль, продолжил обсуждать с Павлом прошедший полет.
Вдруг оба услышали шипение и последовавший за ним взрыв. Подобно ракете, туба пронеслась мимо открытого люка и взлетела выше сосен, разбрызгивая по пути кофе.
 – Так какой будем пить: горячий или холодный? – усмехнулся Алексей.
– Теперь я согласился бы и на холодный.
Оба рассмеялись.
 
* * *
 
С момента окончания полета прошло несколько часов. За это время в районе посадки «Восхода-2» не появился ни один поисково-спасательный вертолет.
Поначалу это вызывало недоумение. «Не принимают сигналов нашего радиомаяка? Или не могут точно определить его координаты?..» – путались в догадках космонавты.
Чуть позже недоумение сменилось раздражением. «Что же это получается: полет корабля по космической орбите отслеживался НИПами с точностью до сотни метров, а на траектории снижения мог запросто исчезнуть с радаров, а потом затеряться на просторах родной страны?!»
Погода портилась, мороз крепчал, и на смену раздражению могло придти отчаяние.
 
* * *
 
Пару часов назад Леонов все же влез в спускаемый аппарат, снял скафандр, просушил одежду и немного согрелся. Беляев из солидарности с товарищем выполнил аналогичные действия, хотя и не был таким мокрым.
Приближалась ночь, а вместе с ней с севера надвигался арктический циклон: небо заволокло тяжелой низкой облачностью, ветер усиливался, становилось холоднее.
Ветер разносил от костра искры; дабы тот не затух, приходилось постоянно собирать и подбрасывать в него ветви. Благо спускаемый аппарат при падении наломал их вдоволь.
Намотав вокруг шеи лоскут парашюта, Павел занимался костром.
Алексей через короткие промежутки времени продолжал отстукивать в эфир закодированный сигнал в виде двух букв: «ВН».
– Ты все еще надеешься? – вздохнул командир, походя мимо с охапкой мелких ветвей.
– Конечно!
– Тогда почему до сих пор в небе не появилось ни одного борта?
– Если наш сигнал получен, то на триангуляцию* уйдет минимум два часа.
– Ну, это если его получили.
– Погоди, Паш, сейчас прилетят. Сейчас…
– На вот лучше обмотайся, – потянул Беляев кусок ткани. – А то уж синий совсем.
Леонов взял лоскут, затем вынул из-за пазухи аккумуляторную батарею, соединенную с радиостанцией толстым прорезиненным поводом и потянул товарищу:
– Держи. Твоя очередь. А то мое холодное пузо ее уже не согревает.
Тот взял рацию с аккумулятором и бросил их в снег.
– Ты чего? – не понимая, глядел на него Алексей.
– Кончай суетиться. Знали, на что шли… Если журнал найдут, считай задание выполнено.
Леша застыл с куском парашютной ткани в руках.
Командир опустил глаза и бережно протер ладонью обложку бортового журнала от снежинок.
– Что значит «выполнено»?! – возмутился Леонов. – Ты о своих девчонках случайно не забыл? Они там форму наглаживают – папу встречать готовятся. Живого, между прочим, понял? Живого! А не замерзший кусок говна мамонта.
Тот посмотрел на товарища. Судя по взгляду, он обо всех помнил и все понимал.
– Нет, друг, так не пойдет. Подсоби… Мне мои не простят. Кто Вику в первый класс поведет?.. В общем так, товарищ Беляев. Приказа сдаваться не было. Не скучай – я скоро…
Алексей достал из упаковки НАЗа ракетницу с коробкой патронов, схватил гермошлем и, резко поднявшись, пошел в строну ближайшего холма.
Павел с минуту смотрел ему вслед… Затем, стиснув зубы от холода, засунул аккумулятор под скафандр и принялся отстукивать в эфир сигнал.
Замершие пальцы почти не слушались…
 
* Триангуляция – триангуляционно-гиперболический способ определения местоположения радиоизлучающих объектов в пространстве с помощью средств пассивной локации. При определении используются триангуляционный способ, гиперболический и их комбинации, реализуемые в многопозиционных системах.
 
 
* * *
 
Каждый сотрудник Командного пункта имел строго регламентированные обязанности и занимался своим делом. Сергей Павлович Королев осуществлял общее руководство космическим полетом; чаще всего он находился на своем излюбленном месте, с которого была хорошо видны позиции всех сотрудников. Иногда он вставал и, заложив руки за спину, прохаживался по широкому проходу между рабочими столами.
Николай Петрович Каманин руководил отбором и подготовкой космонавтов. С 1960 года он осуществлял эту деятельность, находясь на должности заместителя начальника Главного штаба ВВС по боевой подготовке. Посему никаких обязанностей в пределах Командного пункта он не имел, однако перемещался по нему стремительнее других и разговаривал громче всех.
Подойдя к склонившемуся над картами Шаталову, генерал-лейтенант распорядился:
– Передайте мой приказ: поднять в воздух все, что летает и увеличить район поиска в два раза. Пуст ищут!
– Есть, – кивнул Шаталов.
Быстрым шагом Каманин перешел в одно из вспомогательных помещений.
– Отправляйте текст для записи сообщения, – сказал он, обращаясь к девушке-секретарю.
– У нас два варианта сообщения, – вопросительно посмотрела она. – Какой из них отправлять, Николай Петрович?
Секунду помедлив, Каманин бросил:
– Отправляйте оба…
 
* * *
 
На звукозаписывающую студию Юрия Левитана привезли заранее – за полчаса до назначенного времени. Поздоровавшись с руководством и сотрудниками, он повесил на крючок пальто с шапкой и прошел в знакомую кабинку, отделенную от основного помещения звукоизолирующей стенкой с длинным окном.
Усевшись за стол, выровнял дыхание.
– Здравствуйте, товарищи. Нет, еще раз… – покашляв в кулак и почистив горло, диктор попробовал проговорить тренировочную фразу еще дважды: – Здравствуйте, товарищи. Здравствуйте, товарищи…
На зеленое сукно перед ним легли два листка с похожим текстом.
Он поднял ближайший, поправил очки, внимательно прочитал текст сообщения. Затем перевел взгляд на стоящих за стеклом людей…
За стенкой в соседнем помещении замерли сотрудники студии, военные, чиновники…
Кто-то из руководителей студии вздохнул и коротко кивнул Левитану.
– Воды можно? – попросил тот.
Девушка-ассистент метнулась вглубь помещения и вскоре поставила перед диктором стакан с водой. Он сделал глоток, шумно выдохнул и склонил голову к микрофону.
– Я готов…
 
* * *
 
Леонов не терял веры в то, что их найдут, но раздражение командира ему было понятно. Они справились с чередой смертельно опасных происшествий на космической орбите, и теперь едва ли не замерзали здесь на земле после успешной посадки.
С трудом преодолев по глубокому снегу несколько сотен метров, Алексей выбрался на самый край каньона. В этом месте лес становился реже, последние ряды деревьев росли с наклоном и были ниже своих соседей.
Край каньона заметно возвышался над окружающей местностью, с него открывался потрясающий вид. Но, осмотревшись, космонавт не увидел ничего, кроме однообразных холмов, покрытых все той же  тайгой. На многие десятки километров вокруг простиралась холмистая местность, равномерно покрытая густым смешанным лесом.
Замерзшими руками Леонов достал из-под скафандра ракетницу, с трудом вставил сигнальный патрон и поднял ствол к небу…
 
* * *
 
– Восемнадцатого марта 1965 года в Советском Союзе с целью летных испытаний на орбиту Земли был выведен новый космический корабль «Восход-2», пилотируемый летчиками-космонавтами СССР полковником Беляевым Павлом Ивановичем и подполковником Леоновым Алексеем Архиповичем, – читал Левитан текст сообщения. – В течение испытательного полета, продолжавшегося более суток, ими была полностью выполнена намеченная программа отработки систем нового корабля и проведены запланированные научные эксперименты. На втором витке полета летчик-космонавт Леонов Алексей Архипович в специальном скафандре с автономной системой жизнеобеспечения совершил первый в истории выход в космическое пространство продолжительностью двенадцать минут девять секунд. Он неоднократно удалялся от корабля на расстояние до пяти метров, а также успешно провел комплекс намеченных исследований и наблюдений, после чего благополучно возвратился в корабль…
Пока производилась лишь запись, в течение которой Юрий Левитан должен был зачитать два разных текста: первый, сообщавший о гибели экипажа на завершающей стадии полета; второй – о позитивном завершении космической экспедиции. Несколько позже в эфир должен был выйти один из вариантов. Какой именно – пока никто не знал.
– …В это время командир экипажа, летчик-космонавт Беляев Павел Иванович, осуществлял управление и проводил испытания основных систем корабля в различных режимах, а также давал квалифицированную оценку техническим характеристикам нового космического аппарата, – продолжал ровным поставленным голосом диктор. – По окончании программы испытаний с Земли была дана команда на прекращение полета и совершение посадки. После осуществления всех операций, связанных с подготовкой к посадке, корабль благополучно прошел наиболее трудный и ответственный участок торможения в плотных слоях атмосферы и полностью погасил первую космическую скорость. Однако при открытии купола основного парашюта, по предварительным данным, произошло скручивание строп, и космический корабль продолжил падение на большой скорости, что явилось причиной смерти экипажа…
 
* * *
 
Несколько раз подряд Леонов выстрелил в мутное серое небо. Укрываясь рукой от порывистого ветра, он смотрел, как в снежной пелене исчезала очередная сигнальная ракета.
Глянув в намокшую картонную коробку, он обнаружил там последний патрон.
– Да вы что там, охренели совсем?! Вы чего?! – задрав голову к небу, зло выкрикнул в пустоту Алексей. – Эй! Где вас черти носят? Вы охренели что ли?! Мы живые здесь! Эй, мы живые!! Вы что не слышите башкой вашей? Эй, мы живые!..
Поспешно зарядив в ракетницу последний патрон, он вскинул ствол к небу, но… передумав стрелять, повернулся и пошел по своим следам обратно к кораблю…
 
* * *
 
– …Безвременная гибель выдающихся космонавтов-испытателей Алексея Архиповича Леонова и Павла Ивановича Беляева является тяжелой и невосполнимой утратой для всего советского народа. Им присвоено звание героев Советского Союза. Посмертно.
Закончив читать первый текст, Левитан отложил в сторону листок, но приступать ко второму не торопился. Сняв очки, он достал из кармана платок и принялся тщательно протирать стекла.
У наблюдавших за ним людей были серые каменные лица.
– Почему Юрий Борисович молчит? – шепотом спросила у звукорежиссера молодая ассистентка, бегавшая за водой.
– Не мешай. Ему надо успокоиться. Голос должен быть ровным…
 
* * *
 
Обратная дорога с края каньона показалась Леонову чрезвычайно долгой. Вроде бы и шел по своим же следам, оставленным в глубоком снегу, а спускаемого аппарата среди частокола черных сосновых стволов все никак не мог разглядеть. К тому же с неба вновь посыпал снег. Подхватываемый порывами ветра, он беспорядочно метался перед глазами.
– Это из-за метели, – шептал космонавт, смахивая налипшие на лицо крупные снежинки. – Когда шел к каньону, она только начиналась. А сейчас вон как разыгралась…
Преодолев еще с десяток метров, Алексей в отчаянии упал на колени – сил пробираться по свежим сугробам больше не было.
И вдруг сквозь снежную пелену проступили контуры обугленного шара, прислонившегося к толстому стволу дерева. Рядом виднелась лежащая сломанная сосна, наполовину занесенная снегом.
Ощутив прилив сил, Леонов вновь поднялся и с зажатой в ладони ракетницей двинулся дальше…
Подойдя ближе, он заметил Павла, сидевшего рядом с кораблем с запрокинутой головой и закрытыми глазами.
Сорвав с себя гермошлем и выронив ракетницу, Алексей рванул к другу.
Упав перед ним на колени, обнял.
– Паша, Паша! Паш, очнись! Эй, а ну не спать, Паша! – из последних сил тряс он товарища за плечи.
Тот с трудом разлепил присыпанные снежком веки. И едва шевельнул непослушными губами:
– Все, Леш.
Немного успокоившись и переведя дух, Леонов плюхнулся рядом.
– Нет не все, Павел Иванович! Давай мы сейчас с тобой речь для журналистов отработаем, – предложил он, чтобы хоть чем-то отвлечь Беляева. – А то ты вечно перед микрофонами стоишь как дерево.
– Сам справишься, – пошептал тот. – Ты же теперь – герой. 
– Да какой я… Ты участвовал в войне и был героем, когда я еще коров пас. Я только о небе мечтать начал, а ты уже врага бил. Сколько боевых вылетов сделал!
– Один…
– Что один?
– Всего один боевой вылет, Леш. Ты думал, я тогда пошутил в самолете перед прыжком? – натянуто улыбнулся Павел. – Я ведь правду сказал. Один боевой вылет, за который даже не успел нажать на гашетку.
Леонов вопросительно уставился на друга.
Тот продолжил рассказ ослабевшим голосом:
– Это наши «старики» японцев громили, а мы – «зелень» – самолеты заправляли и аэродром подметали. И вот мне, наконец, позволили совершить боевой вылет. Ну, думаю, наступила моя очередь. И я на что-то сгодился… В тот день нас япошки атаковали – наскоро отбомбились, не прицельно побросав бомбы, и пошли обратно на базу. Мы их и догнать не успели. А на следующий день Япония капитулировала. Вот тебе и герой войны Павел Беляев.
Алексей с интересом смотрел на товарища. Потом, забыв про холод, снял перчатку и вытер снег, прилипший к его лицу.
– Ну и что! Ты на таких машинах летал, какие мне и не снились. Ла-11 – это же зверь, а не машина!
Развернувшись, он прислонился спиной к кораблю и почувствовал ужасную слабость во всем теле. Его тоже постепенно покидали силы.
– А я знаешь, почему в летное пошел? – тихо сказал он, глядя в тяжелое серое небо.
– Почему?
– Там стипуха была больше, чем в художественном. Сейчас писал бы свои картины и горя не знал. Так нет же… Зато теперь весь мир видел, как я на шланге болтался с раздутым как у жабы скафандром. Чуть не обделался, пока в шлюз залазил. Вот тебе и покоритель космоса Алексей Леонов. Пашка, прости меня…
– За что?
– За то, что за собой в космос потащил.
– Не-ет. Это хорошо, что я с тобой полетел.
– Чего же хорошего?
Беляев через силу попытался улыбнулся. Заиндевевшие мышцы вокруг губ чуть натянули кожу – улыбка вышла неестественной.
– Хорошо, что ты не стал художником, – прошептал он. – А то с кем бы я полетел, а?..
Леонов обнял друга. А тот неожиданно сказал:
– Это ты прости меня, Леш.
– За что?
– Я должен был тебе рассказать об этом. Раньше… Но все как-то не получалось…
– Да о чем?! – недоумевал Алексей.
– Разговор у меня состоялся серьезный перед полетом.
– Какой разговор? С кем?
– С Главным. С Сергеем Павловичем. Помнишь, он приходил к нам в домик накануне полета?
– Конечно помню. И что?
– Так вот… Разговаривая со мной наедине, он спросил, буду ли я готов отстрелить шлюз вместе с тобой, если ты вдруг не сумеешь вернуться. А потом еще… Подай-ка мой НАЗ…
Алексей пододвинул упаковку НАЗа, принадлежавшего командиру.
– Открой…
Тот вжикнул молнией, откинул крышку. И сразу увидел лежавший сбоку пистолет.
– Откуда он у тебя? – с удивлением спросил Леонов.
На всем протяжении подготовки к полету «Восхода-2» никто и никогда не заводил речи об оружии в снаряжении космонавтов. В комплект НАЗа входили только ракетница с коробкой сигнальных патронов и пара ножей.
– Положили. По приказу Главного, – объяснил Беляев. – В общем, шансов на то, что полет завершится успешной посадкой было не так много, как хотелось бы. И в критической ситуации на орбите – перед тем как потерять сознание от удушья – мы с тобой должны были по очереди застрелиться.
Признание командира потрясло до глубины души. Алексей знал, на что шел и морально был готов ко всему – даже к собственной смерти там – высоко в космосе. Однако услышав подробности того, каким образом это должно было случиться, подавленно молчал…
Безусловно, Сергей Павлович Королев был гением. Являясь Главным конструктором, он обязан был предусмотреть каждую мелочь, включая самые невероятные ситуации. Вот и в данном случае он руководствовался исключительно принципом прагматизма. При таком рискованном и важнейшем эксперименте как первый выход человека в открытый космос, могло произойти что угодно. К примеру, Леонов вполне мог лишиться сознание или умереть от резкого перепада давления. И если его нельзя было вернуть на корабль живым, то тело естественно пришлось бы оставить за бортом. Трезвый расчет диктовал: не погибать же двоим, если сохраняется возможность выжить и вернутся хотя бы одному.
Все это Алексей отлично понимал. Но леденил душу сам факт того, что лучший друг Павел еще до полета дал согласие отстрелить шлюз вместе с ним – возможно еще живым и нуждающимся в помощи.
– Я никогда бы этого не сделал, – словно прочитав мысли товарища, прошептал Паша. – Я скорее застрелился бы из этого пистолета, чем вернулся бы на Землю один…
И тут Леонов припомнил, с какой настойчивостью Беляев запрашивал у Земли разрешение на разгерметизацию корабля и как поспешно собирался выйти в шлюз, чтобы оказать помощь. А еще он отчетливо представил, что пришлось пережить в те минуты его товарищу, как молился он о том, чтобы у Алексея все получилось. И какое счастье испытал, когда он – измученный выходом в космос – все-таки очнулся на борту, избавив его от моральной муки считать себя убийцей.
На душе вновь потеплело. Приказы – приказами, а настоящий друг никогда не предаст и в беде не бросит.
– Может, повезет и еще полетаем, – крепче обнял он товарища. – А, Паш? Ты не против?
– Это как Родина прикажет…
Две крохотные фигурки космонавтов сидели, привалившись к своему кораблю, в окружении высоких сосен и елей. Метель усиливалась; на шлемах Павла и Алексея, на плечах, руках и коленках постепенно нарастали шапки снега…
 
 
 
Глава одиннадцатая
СССР; Пермская область – Байконур – Московская область
Март 1965 года
 
Сотни наземных служб, так или иначе связанных с космосом, следили за полетом «Восхода-2» и ждали возвращения его экипажа на Землю.
Основные этапы работы по обеспечению посадки космического корабля планировались на следующий день после запуска, то есть девятнадцатого марта 1965 года. Расчетной точкой приземления являлся квадрат, центр которого находился в семнадцати километрах юго-западнее города Кустанай.
Погода в этом районе была сложной, но летной: десятибалльная облачность с нижним краем в двести метров, слабая дымка, видимость – два километра.
Один из главных участников поисковой операции – новый тяжелый вертолет Ми-6 с оранжевой молнией на фюзеляже – взлетел и, набрав высоту сто пятьдесят метров, взял курс на юго-запад. Через двадцать две минуты полета он вышел в район предполагаемой посадки и встал в круг.
Под вертолетом простиралась ровная степь, сверху белел такой же ровный слой облачности…
Свои районы патрулирования вдоль трассы снижения «Восхода» заняло и звено вертолетов Ми-4. Выше за слоем облачности на высотах от тысячи двухсот до двух с половиной тысяч метров кружили самолеты Ил-14. Еще выше – на пяти с половиной тысячах – работал в качестве ретранслятора самолет Ан-12, обеспечивавший непрерывную связь с места ожидаемой посадки с Командным пунктом.
В расчетное время с Командно-диспетчерского пункта Кустанайского аэродрома поступила команда: «Всем оставаться на приеме».
В эфире воцарилось молчание. Все участники поисковой операции ждали появления в наушниках характерных сигналов, подаваемых с борта спускаемого аппарата.
Но эфир удивлял гробовой тишиной.
Вначале отсутствие сигналов соотнесли с временным нахождением спускаемого аппарата в верхних слоях атмосферы. В этот непродолжительный период его окружала раскаленная плазма, и связь естественным образом прерывалась. Однако время шло, а «Алмазы» о себе не напоминали.
Дежурившие в воздухе экипажи беспокойно посматривали на часы. Расчетное время вышло. Секундная стрелка отматывала уже десятый круг сверх установленного рубежа, а в наушниках вместо голосов Беляева и Леонова по-прежнему присутствовал лишь звуковой фон и слабое потрескивание.
Полезных сигналов не было. От экипажей самолетов, которые могли бы зафиксировать визуальный контакт со спускаемым аппаратом, тоже никакой информации не поступало.
Давящую тишину «взорвал» возглас руководителя зоны поиска:
– Внимание! Всем экипажам на своих высотах немедленно взять курс на аэродром Кустаная! На аэродроме срочно дозаправиться и ждать дальнейших указаний!
– По-моему, они просто не знают, куда и во сколько приземлится корабль, – проворчал командир Ми-6, доворачивая на нужный курс.
 
* * *
 
В дальнем гарнизоне все так же шел снег и было холодно. Сугробы выросли настолько, что почти полностью закрыли и без того подслеповатые окна старых деревянных бараков.
В общем коридоре, разделявшем барак на две половины, было холодно, но радиолюбитель выскочил в него в тренировочных шароварах и легкой майке. Подбежав к телефонному аппарату, он схватил трубку и стал накручивать диск, набирая какой-то номер.
Дверь позади него приоткрылась, в образовавшуюся щель выглянула молодая женщина.
– Ты совсем спятил? – зло спросила она.
– Они сели! – обернувшись и встретившись взглядом с супругой, пояснил мужчина. – Удачно сели. И просят помощи. А за ними не летят, понимаешь?
– Зато за тобой скоро прилетят! И ты сядешь. Тоже очень удачно. Только мне с ребенком помощи просить будет не у кого…
Закончив набор, радиолюбитель слушал гудки и напряженно смотрел в пол.
Супруга сверлила его гневным взором.
– Ну, а как ты предлагаешь поступить?.. – оправдываясь, пробормотал он.
Но в ответ услышал тяжелый вздох и звук захлопнувшейся двери.
– Двадцать восьмое отделение, – раздался в трубке усталый голос. – Дежурный слушает.
– Алло, здравствуйте, – сказал мужчина.
– Что у вас? Говорите.
– Понимаете… кроме вас мне обратиться не к кому…
– Говорите, я слушаю.
– Я случайно поймал радиосигналы космонавтов с корабля «Восход-2»…
 
* * *
 
С момента предполагаемой посадки прошло девять часов.
Сказывалась жуткая усталость персонала Командного пункта. Некоторые специалисты, занятые исключительно контролем параметров космического полета, покинули его. Осталось руководство; специалисты, координирующие действия поисковых групп и те оптимисты, которые, не сдаваясь, верили в счастливый финал полета «Алмазов».
Королев неподвижно сидел на своем месте, рядом на столе стоял стакан с недопитым чаем. Вид у Главного был усталый.
Несколько человек собралось в углу основного помещения у радиоприемника. Сквозь помехи слышался голос новостного ведущего, говорившего по-английски.
– …The Russians surprise with another first in the person of Alexey Leonov, who they say became the first man to walk around in space. If the spectacular accomplishment is all that is claimed, Russia has moved ahead of the US once more in the race for the Moon…
Находившийся рядом связист переводил:
– Русские удивляют – они снова первые. Алексей Леонов, по их сообщению, стал первым человеком, вышедшим в открытый космос. Если сообщение об этом выдающемся достижении правдиво, русские вновь вырвалась вперед в космической гонке.
– Погода совсем испортилась, – доложил Королеву вернувшийся от метеорологов Каманин. – Я вынужден приостановить поисковую операцию. 
– Понятно, – кивнул тот.
– Как только шторм пройдет, мы…
– Да-да, само собой, – тяжело поднявшись, Главный направился к выходу. – Надо бы сообщить родственникам.
– Сергей Павлович, может быть, не стоит торопиться?
– А что вы хотите? Чтобы они узнали об этом от Левитана?
Внезапно у дальней стены грохнул упавший стул. Остававшийся до конца на рабочем месте молодой офицер Комарь вскочил и бросился к Королеву.
– Сигнал, Сергей Павлович! – кричал он на ходу. – Вроде бы поймали сигнал!
Самую малость не дойдя до двери, Королев резко остановился и, обернувшись, посмотрел на офицера. В глазах мелькнула слабая надежда.
– Что значит «вроде бы»?! – перехватил Комаря Каманин.
– Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Докладываю! Только что позвонили из Комитета. С ними связался какой-то радиолюбитель с Сахалинского военного гарнизона. Говорит, что случайно поймал сигнал космонавтов!
Генерал не унимался.
– Случайно? Что за чушь?!
– Случайно… Радиолюбитель?.. – удивленно и еще не веря в правдивость новости, переспрашивал Сергей Павлович. – Сахалин?..
– Так точно.
– Из Алма-Аты передают о приеме сигнала «ВН»! – сняв наушники, громко доложил связист.
Это уже был не намек и не желанные фантазии, а серьезная заявка на успешную посадку. Правда, где она произошла – пока никто не знал.
Раздумья Королева длились ровно секунду, после чего он бросился к большому столу с картой.
–  Квадрат какой?! Необходимо вычислить квадрат!
Здесь уже колдовали Шаталов и два офицера с набором необходимого для расчета инструмента.
Дочертив последнюю линию, Шаталов ткнул пальцем в обширное зеленое поле:
– По триангуляции получается  квадрат №62. Вот здесь…
– В «62-м» у нас есть кто-нибудь? – озабоченно сморщил лоб Каманин.
– Был один борт, – кивнул Шаталов.
– Вызывайте!
– Есть.
Радиосвязь с находившимся в квадрате «62» вертолетом удалось установить по КВ-связи через несколько минут.
– Борт «Двести шестнадцатый», как меня слышите? – запросил Шаталов.
– Я – «Двести шестнадцатый», – ответил командир. – Слышу вас нормально.
– Сигнал космонавтов засекли в вашем районе. Как поняли?
– «Двести шестнадцатый» понял.
– Вы ближе всех к квадрату «62». Постарайтесь установить визуальный контакт! Повторяю: постарайтесь установить визуальный контакт!
 
* * *
 
Надежные вертолеты Ми-6 стали привлекаться к участию в космических программах едва ли не сразу после принятия их на вооружение. В основном они задействовались в поисково-спасательных операциях, проводимых после приземления спускаемых модулей советских космических аппаратов. Кроме специальных авиационных подразделений, в поисках принимали активное участие экипажи 157-го и 181-го Отдельных вертолетных полков.
Основной задачей Ми-6 являлась доставка спускаемых аппаратов на аэродром, с которого далее они транспортировались на борту транспортных Ан-12. Масса космических модулей доходила до четырех тонн; в зависимости от типа они перевозились вертолетами как внутри фюзеляжа, так и на внешней подвеске. Последний способ применялся гораздо чаще, и подобную ношу «шестерке» зачастую приходилось таскать по триста-четыреста километров.
В поисковую группу, как правило, входило три-четыре Ми-8 и пара Ми-6, один из которых работал в качестве заправщика. Вертолетчики выходили в район приземления спускаемого аппарата, поддерживая связь с Командным пунктом через самолет-ретранслятор, и приступали к поиску.
Основным инструментом обнаружения искомого объекта на Ми-6 служил радиокомпас АРК-УД, принимавший сигналы радиомаяка и определявший направление на него. Вспомогательным способом являлся визуальный поиск – в хорошую ясную погоду огромный яркий купол парашюта спускаемого аппарата можно было заметить с приличной дистанции.
Чаще спускаемые аппараты обнаруживались экипажами «восьмерок», шедших первым эшелоном поиска. Однако районы предполагаемых приземлений были огромны, и «шестеркам» случалось оказаться у космического корабля первыми.
Согласно инструкциям, посадку на тяжелых вертолетах следовало выполнять на площадку, уже обследованную и подготовленную высадившимся заранее экипажем Ми-8. Но в реальности командирам Ми-6 частенько приходилось приземляться, полагаясь исключительно на свой опыт и свои навыки.
Имея полные топливные баки или приличную загрузку, «шестерки» были вынуждены садиться no-самолетному, что привносило дополнительный элемент риска, особенно зимой. Если «восьмерка», зависнув, могла раздуть под собой снег, то «шестерка» в таких случаях поднимала в воздух тонны снега, который накрывал вертолет, ухудшал видимость и зачастую приводил к потере летчиками пространственной ориентации.
Экипажи, работавшие «по космосу», выполняли свои задачи в любую погоду и в различное время суток. Большинство пилотируемых спускаемых аппаратов приземлялось в зоне ответственности карагандинской эскадрильи, троицкого и джамбульского полков. На счету данных подразделений было абсолютное большинство поиска, обнаружения и эвакуации космонавтов.
Однако возвращение с орбиты не всегда происходило штатно. Так случилось и девятнадцатого марта 1965 года.
 
* * *
 
Поисково-спасательный Ми-6 с оранжевыми молниями вдоль обоих бортов летел над тайгой на высоте ста пятидесяти метров. Все члены экипажа внимательно осматривали подстилающую поверхность.
– Это борт «Два-шестнадцать», – приблизительно через час поисков доложил командир экипажа – Маркелов. – Северную часть квадрата «62» осмотрел – объект не обнаружен. Приступаю к осмотру центральной части.
– «Двести шестнадцатый», как погода в районе поиска? – запросил Шаталов.
– Облачность – десять баллов; нижний край от ста восьмидесяти до двухсот пятидесяти метров. Слабые осадки в виде снега, густая дымка. Видимость – полтора-два километра. Ветер северо-западный – двадцать пять километров в час.
– Понял вас, «Два-шестнадцать». Продолжайте поиск…
 
* * *
 
Переговорив с экипажем поискового Ми-6, Шаталов повернулся к Королеву и Каманину.
– Пока безрезультатно, – доложил он. – Погода в районе очень сложная – видимость на пределе.
– Надо искать. Они там, – уверенно сказал Сергей Павлович.
В этой ситуации Каманин не отважился спорить.
– Пусть продолжают поиски, пока есть возможность, – приказал он.
– Есть, – снова повернулся к рации Шаталов.
 
* * *
 
Погода не баловала. Ветерок усилился, температура упрямо ползла вниз, а снегопад не прекращался. Тяжелые облака проползали так низко, что порой цепляли самые высокие холмы, окружавшие глубокий каньон и его окрестности.
– А знаешь, как я грелся, когда пацаном работал на Синарском трубном заводе? – не открывая глаз тихо проговорил Павел.
– Ты раньше не рассказывал, – так же тихо отозвался Алексей.
– Раньше я об этом и не вспоминал. Только сейчас вспомнил. Потому что замерз сильно, как тогда в юности…
– И как же ты грелся?
– Меня вначале в цех на токарный станок поставили – по двенадцать часов в сутки растачивал гильзы для снарядов. Там нормально было, тепло. А потом перевели в цех готовой продукции. Цехом он только на бумаге был – трубы лежали под открытым небом.
– Чего ж ты там делал?
– Считал трубы в связке, сверял с накладными. Зимой там жутко холодно было…
Пару часов назад Леонов с Беляевым переместились к костру и сидели возле него, прижавшись друг у другу. Пока оставались силы, по очереди вставали и, стряхнув с себя снег, подбрасывали в огонь ветви. Костер горел давно, снег под ним подтаял, и все кострище постепенно опустилось до самой земли.
Но теперь силы иссякли. Оба сидели, припорошенные снегом и не двигались. Со стороны могло показаться, что жизнь уже покинула их тела.
– …Рядом с цехом была маленькая каморка с единственной трубой центрального отопления, – продолжал тихо рассказывать Беляев. – Так к этой трубе всегда очередь выстраивалась из таких же как и я подростков. Набьемся в каморку, обхватим ладошками трубу и отогреваемся. Помню, на складе девчонка работала четырнадцатилетняя – Маруся. Так ее всегда без очереди греться пропускали. А когда народу было поменьше, грел о трубу спину и даже коленки…
– Эх… сейчас бы сюда ту трубу, – вздохнул Алексей.
Закончив рассказ, Павел затих. Молчал и его товарищ…
Спустя четверть часа сквозь завывания ветра послышался тарахтящий звук.
Леонов с трудом разлепил глаза, прислушался…
– Паша, слышишь? – толкнул он товарища. – Ты слышишь?
Беляев зашевелился. Покашлял, выпуская изо рта облачка пара.
И спросил:
– Это за нами?
– Ну, а за кем же еще! – поднялся на ноги Алексей. – Где ракетница? Паш, ракетницу не видел?..
Он начал спешно обшаривать ближайшие снежные сугробы.
– Неужели я ее потерял? – обеспокоено приговаривал он. – Неужели посеял?.. Вот мудила!..
 
* * *
 
– Командир, топливо на пределе, – доложил по СПУ* правый летчик.
Маркелов бросил взгляд на топливомер. Керосина действительно оставалось мало – в самый раз долететь до базы.
– Это борт «Два-шестнадцать», – нажал он на кнопку «радио». – Осмотр центральной части квадрата «62» закончил – объект не обнаружен.
– Понял вас, – ответил Шаталов.
– Прошу «добро» на завершение поиска. Нам пора на дозаправку…
В разрешении Маркелов не сомневался – малый остаток топлива, равно как и аварийная ситуация на борту всегда оставались самыми весомыми причинами для прекращения любого задания и возвращения на базу.
Посему, ожидая «добро» он заранее развернул машину в сторону аэродрома…
 
* СПУ – самолетное переговорное устройство.
 
 
* * *
 
Услышав доклад командира поискового Ми-6, Королев подошел к рации.
– Им надо возвращаться, – тихо сказал Шаталов.
– Пусть возвращаются! – не раздумывая, бросил реплику Каманин. – Без топлива от них нет толку. Как бы самих потом не пришлось искать.
– Есть, – потянулся Шаталов к микрофону.
Но Главный перехватил его руку и, взяв микрофон, сам вышел в эфир:
– «Двести шестнадцатый», это – Королев. Сергей Королев. Вас как зовут?
– Майор Маркелов, – растерялся опытный летчик.
Имя Главного конструктора для широкой советской общественности было засекречено. Однако специалисты служб, занятых в обслуживании космоса, его хорошо знали. 
– А по имени? – спросил Сергей Павлович.
– Владимир.
– Володя, послушай меня… Где-то в том районе на деревьях должен быть парашют. Даже не один, а два очень больших и заметных оранжево-белых купола. Пожалуйста, присмотрись хорошенько. Их трудно не заметить. Слышишь?
– Есть, хорошенько присмотреться, – ответил майор и развернул тяжелую машину на обратный курс.
 
* * *
 
Шум от летящего где-то поблизости вертолета усиливался, а Леонов не находил в снегу ракетницу. Он совершенно не мог вспомнить, где именно ее выронил. К тому же поиск затруднял задубевший от холода скафандр, сопротивлявшийся каждому движению тела и конечностей.
– Ну, почему все через жопу-то?! – ругался он, припоминая свой маршрут от края каньона и обшаривая ближайшие к нему сугробы.
– Кажется, нашел, – пробормотал Павел, почти полностью погрузив руку с снег.
– Это точно она?
– Да… – товарищ вынул из снега ракетницу, которая мгновенно примерзла к его ладони.
– Помоги, Леш! Не могу отодрать…
– Погоди, Пашка! Погоди!.. Это ты молодец, что нашел…
Торопливые попытки отогреть металлически части ракетницы, дабы высвободить кожу ладони, ни к чему не привели – оружие следовало постепенно отогревать у костра. Но летящий поблизости вертолет ждать не станет.
– Давай, Паша, сделаем так… – приговаривал Леонов. – Сейчас, мы сообща пальнем в воздух, а после я тебе помогу… Сейчас…
Алексей зарядил в ствол последний сигнальный патрон, общими усилиями они согнули в локте непослушную руку и направили ракетницу в небо.
Из последних сил Леонов и Беляев удерживали ствол, чтоб единственная ракета ушла не в сторону, а вертикально вверх…
 
* * *
 
«Шестерка» выполнила еще один вираж над центральной частью района под номером «62». Все члены экипажа самым тщательным образом осматривали темневшую под вертолетом тайгу. Все искали оранжево-белый купол – хотя бы один из двух. Ведь об этом попросил лично Сергей Павлович Королев – легенда и основатель советского ракетостроения.
«Ничего страшного, – думал Маркелов, поглядывая на остаток топлива. – Даже если керосина не хватит дотянуть до базы – присядем рядом с трассой – в пятидесяти километрах от аэродрома и вызовем топливозаправщик. В конце-концов, мы же не ерундой занимаемся, а космонавтов ищем! Наших героев-космонавтов. Может быть, мы остаемся для них единственной надеждой на спасение…»
Завершив вираж, он выровнял машину и пролетел три-четыре километра на восток. Там снова встал в вираж и приказал экипажу смотреть «в оба»…
Безрезультатно. Ни парашютного купола, ни сигнальной ракеты, ни следов от посадки космического корабля.
– Командир, у нас аварийный остаток, – мрачно сообщил правый летчик.
Ему, как и всем остальным членам экипажа было совестно прекращать поиск.
«Ну, подайте же сигнал, парни!» – взмолился про себя Маркелов.
– При таком раскладе даже до трассы не дотянем – придется в тайгу плюхаться, – пробасил сидевший в носовой стеклянной кабине штурман. – Но вы не робейте, парни, – приободрил он товарищей, – я знаю пару местечек, куда можно упасть…
«Шестерка» закончила вираж и повернула в сторону аэродрома. В эфир полетел доклад:
– Это борт «Двести-шестнадцать». Парашютов и следов посадки спускаемого аппарата не наблюдаем. Сигнала нет. Мы сделали все, что могли. Простите…
 
* * *
 
– Пальцы не гнутся, – прошептал Беляев.
– Давай-давай-давай… – подбадривал Леонов. – Потихонечку. Ну?..
Сообща они пытались нажать непослушными пальцами на курок…
Не получалось. Ладонь Павла намертво прилипла к металлу рукоятки, он морщился от боли и отчаяния.
Вертолет пролетал немного в стороне. Из-за густых сосновых крон космонавты не видели его, но отчетливо слышали гул двигателей и равномерное посвистывание лопастей.
Тогда Алексей улегся на спину, одной рукой обхватил скрюченную ладонь Беляева, а другой надавил на спусковой крючок.
Эхо бахнувшего выстрела заметалось меж толстых сосновых стволов. Единственная ракета взвилась в воздух.
Лежа на снегу, космонавты замерли и с надеждой смотрели в прорехи меж кон деревьев…
Гул усиливался. Верхушки сосен и елей раскачивались все сильнее и сильнее.
Внезапно сквозь свисавший парашют и пучки строп пробилась яркая точка – мощная поисковая фара. Желтоватый луч осветил темный шар спускаемого корабля, потом скользнул по изможденным лицам Беляева и Леонова.
 
* * *
 
– Борт «Два-шестнадцать», возвращайтесь на базу, – приказал далекий голос Шаталова.
– Понял, – ответил Маркелов. – Возвращаемся…
Внезапно сквозь пургу и отвратительную видимость экипаж заметил отблеск сигнальной ракеты.
– Командир, ты выдел?! – указывая вперед и вправо, крикнул правый летчик.
Пригнув голову, тот проводил взглядом взмывшую к облакам ракету.
– Вот они где, голубчики! – воскликнул штурман. – Командир, сейчас продиктую точные координаты…
А командир уже спешил доложить:
– Внимание! Это «Двести шестнадцатый»! Ракета! Только что в тайге между населенными пунктами Сороковая и Щучино видели сигнальную ракету! Записывайте точные координаты…
 
* * *
 
Вся многочисленная поисково-спасательная эскадра, состоящая из различных типов самолетов и вертолетов, успела к этому часу дозаправиться и пройти техническое обслуживание на аэродроме Кустаная.
Внезапно по радио прозвучала команда срочно взлетать и на своих эшелонах следовать на Свердловск. Далее, если хватит светлого времени, идти на Пермь.
День уже клонился к закату – светлого времени оставалось не так много. Залитого в Кустанае топлива до Перми однозначно не хватало – пилоты это прекрасно понимали. Вылетев из Кустаная, на максимальной скорости пошли на Свердловск.
На аэродроме Кольцово оперативно дозаправились и запросили вылет, чтобы следовать в Пермскую область. Самолетам взлет был разрешен, а вертолетчикам неожиданно отказали.
Все экипажи поисково-спасательных вертолетов были опытными, имели за плечами не одну успешную спасательную операцию. И в этот раз они спокойно и уверенно готовились к ночному перелету на безопасном эшелоне, но… в то время отношение к вертолетчикам и к вертолетам было предвзятое и очень осторожное. Дескать, техника новая, не обкатанная. Все дальние перелеты и перегонки осуществлялись исключительно в светлое время суток, в хорошую погоду и при визуальной видимости наземных ориентиров.
Почти все экипажи были вынуждены остаться в Кольцово на ночевку. Лишь два вертолета Ми-4, которые находились в Кустанае в качестве резервных и в зоны поиска не вылетали, благополучно долетели до Пермской области и в сумерках произвели посадку в аэропорту Перми Большое Савино.
Переночевав в авиационной комендатуре, все экипажи вертолетов ранним утром вылетели в Пермь. Перелет занял два часа десять минут.
К их прилету на полосу этого аэродрома приземлился самолет Ан-12, доставивший с космодрома Байконур специальную группу эвакуации. Перегрузив их имущество в «вертушки», летный состав принялся ожидать доклада экипажа вертолета Ми-4, взлетевшего с рассветом к точке посадки спускаемого аппарата. Он должен был подобрать площадку вблизи корабля, а заодно определить возможность посадки в этом районе вертолета Ми-6.
 
* * *
 
Практически все, кто находился на Командном пункте, обступили рабочее место Шаталова. Самое главное происходило в эти минуты здесь. Королев с Каманиным буквально нависали над радиостанцией.
– Борт «Два-шестнадцать», записываю точные координаты! – прокричал в микрофон Шаталов. – Диктуйте!
– Записывайте! Район находится в тридцати километрах юго-восточнее города Березники. Координаты точки приземления спускаемого аппарата: пятьдесят девять градусов, тридцать четыре минуты, пятнадцать секунд северной широты и пятьдесят пять градусов двадцать восемь минут восемь секунд  восточной долготы, – зачитал командир Ми-6.
Закончив строчить цифры, Шаталов крикнул:
– Принял, «Двести шестнадцатый»! Высылаем спасательную бригаду!
Каманин обернулся к помощнику и продублировал:
– Немедленно отправьте по указанны координатам спасательный отряд!
Королев тяжело распрямился, вздохнул. И вдруг недоуменно посмотрел по сторонам – окружавшие люди аплодировали ему.
Смутившись, он вскинул руку, призывая к тишине и, вновь склонившись к микрофону, поблагодарил майора Маркелова:
– Спасибо, Володя.
Затем он отыскал в толпе девушку в белом фартуке. Поймав его взгляд, та моментально оказалась рядом.
– Слушаю вас, Сергей Павлович.
– Хотелось бы чего-нибудь выпить.
– Чай, кофе, минеральная вода, лимонад?
– А покрепче?
– Конечно, – улыбнулась она. – Одну минутку…
 
* * *
 
Как и во многом другом, в застольях Королев был и скромен, и непредсказуем.
Известный инженер-конструктор Евгений Александрович Фролов вспоминал, как однажды на космодроме он вместе с ведущим испытателем Аркадием Осташовым повстречал у бетонки «Площадки №2» Сергея Павловича. Тот пребывал в удивительно благодушном настроении. Поинтересовавшись рабочими вопросами, он к величайшему удивлению, пригласил их вечером к себе в гости и даже предложил свою машину.
Те приехали, прихватив в магазине нехитрую закуску, большой пакет черешни и четыре бутылки коньяка.
В тот вечер Фролов, Осташов и Королев выпили весь коньяк и неизвестно откуда взявшуюся бутылку «Рижского бальзама». Сергей Павлович протестовал, что гости пьют его, словно воду, а не добавляют как заведено для аромата. Но это не подействовало.
Сергей Павлович ставил пластинки Чайковского, Моцарта; читал наизусть Пушкина, Лермонтова и даже прочел одно собственное стихотворение, которое написал, когда поспорил с Бушуевым, кто из них лучше сочиняет. После, расчувствовавшись, достал еще одну «заветную» бутылку дорогого коньяка. И ее они тоже «уговорили».
По словам Евгения Фролова, от выпитого Главный совершенно не был пьян.
Разошлись около четырех часов утра, и на прощанье Сергей Павлович предупредил, что в восемь они должны быть на работе, так как «могут понадобиться»…
Так что исключения тоже бывали.
 
* * *
 
Беляев с Леоновым сидели на снегу со счастливыми улыбками на изможденных лицах. Над верхушками сосен завис огромный Ми-6 с красной звездой на голубом брюхе; мощный воздушный поток от его несущего винта поднял жуткие снежные вихри. Но даже это не могло испортить отличного настроения.
Их нашли. Их, наконец-то, нашли!
Алексей поднял правую руку и помахал пилотам. Вряд ли они видели его слабые движения, но он все равно махал. Как сутки назад перед камерой в открытом космосе.
Левой рукой он поднял ладонь своего друга, чтобы тот тоже поприветствовал подоспевших спасателей.
– Давай, Паша! Давай, помаши!..
Как же они в ту счастливую минуту ошибались, думая, что на этом их злоключения закончились!
Грохочущий винтами и редуктором Ми-6 буквально через минуту улетел – вероятно, он истратил все топливо в поисках спускаемого аппарат и ему требовалась дозаправка.
Другой вертолет – такая же «шестерка» с оранжевой молнией на борту – появился только через несколько часов, следующим утром. А до этого космонавтам пришлось пережить тяжелую холодную ночь и несколько невыносимо трудных часов ожидания.
Побороть все трудности помогало осознание того, что теперь товарищам точно известно их местонахождение, и они обязательно придут на помощь.
 
* * *
 
Дабы пережить холодную ночь, воодушевленные космонавты начали переделывать свое обмундирование. Вначале сняли жесткие скафандры, спороли с них ножами экранно-вакуумную теплоизоляцию. Всю жесткую часть выбросили, а остальное снова надели на себя.
Оставшееся после доработки – это ни много ни мало девять слоев алюминизированной фольги, покрытой сверху слоем дедерона. Сверху Беляев с Леоновым обмотались парашютными стропами.
Теперь со стороны они напоминали батоны вареной колбасы. Но зато обоим стало гораздо теплее. В такой «усовершенствованной» одежде появлялся реальный шанс дожить до утра… 
 
* * *
 
На следующий день погода порадовала. Нижний край облачности поднялся до шестисот метров, видимость улучшилась до десяти. Правда, температура по-прежнему была низкой.
Когда ранним утром в обозначенный район прибыл специально снаряженный поисково-спасательный Ми-6, его экипаж увидел бескрайнюю тайгу, простиравшуюся до самого горизонта. Командир самолета-ретранслятора, бороздившего на верхних эшелонах, посоветовал подвернуть вправо, и вскоре командир «шестерки» заметил краешек бело-оранжевого купола.
Сделав вираж, осмотрелись. Радист настроился на канал аварийной радиостанции и установил связь с экипажем.
– Самочувствие нормальное, – передали космонавты. – Ждем эвакуации…
В непосредственной близости от точки нештатного приземления произвести посадку возможности не было – кругом частокол вековых сосен и елей. Более или менее пригодную площадку обнаружили в пяти километрах, где уже находился вертолет Ми-4. Его экипаж предупредил по радио о небольших размерах площадки и о глубоком снежном покрове.
Зайдя по крутой глиссаде, Ми-6 снизился и произвел зависание на высоте тридцать-сорок метров. Снег был настолько свежим и пушистым, что поднятый потоком от несущего винта, практически полностью лишил экипаж видимости.
Повисев некоторое время и раздув свежий снег, «шестерка» приступила к снижению.
Сугробы на площадке оказались двухметровой глубины – после посадки фюзеляж полностью лег на снежную поверхность. Передний блистер штурмана наполовину скрылся из виду, колеса всех трех стоек исчезли полностью. Как выяснилось позже, круглый блистер антенны радиокомпаса, расположенный под фюзеляжем, был раздавлен.
Самые нетерпеливые члены оперативной группы попытались выскочить из севшего вертолета, но, оказавшись по грудь в снегу, возвратились на борт и начали надевать лыжи.
После обследования окрестностей площадки спасателям стало ясно: работать в таких условиях будет крайне нелегко. Весь мир моментально сузился до размеров небольшой поляны, обрамленной высокими деревьями. Кругом тайга, частокол деревьев вперемешку с буреломом; глубокий снег, перемещаться по которому возможно только на лыжах.
Помог случай. Для усиления поисковой группы в полетах был задействован небольшой вертолет Ми-1. Выполнив доразведку местности, он обнаружил еще одну площадку. Точнее, редколесье из молодых деревьев высотой не более четырех метров. И располагалась эта площадка всего в двух километрах от спускаемого аппарата.
Первыми людьми, прорвавшимися к Беляеву и Леонову как раз и стали три пассажира этого вертолета.
 
* * *
 
Пассажирами Ми-1 была группа из трех человек, прибывшая с Байконура. Старшим являлся однофамилец космонавта Павла Беляева – подполковник Беляев. Помимо людей на борту маленькой винтокрылой машины имелись лыжи, веревки, топоры, пилы. И, разумеется, веревочная лестница для спуска. Словом все, что могло потребоваться в процессе спасения и эвакуации.
Покружив над редколесьем, пилот Ми-1 отыскал приемлемое для высадки место и завис над ним. Пассажиры побросали вниз груз, затем поочередно спустились сами. Пилот показал направление движения и улетел.
А у группы на земле нарисовалась проблема. Беляев без труда приспособил лыжные крепления к сапогам, а двое других были в унтах и сделать этого не смогли. Пришлось этим двоим остаться на месте, вооружаться топорами и заниматься расчисткой площадки. А старший группы, выставив направление на компасе, направился к спускаемому аппарату в одиночку…
Два километра по заснеженной тайге он сумел преодолеть за пять часов – рыхлый снег глубиной до полутора метров порой приходилось преодолевать ползком.
Когда спасатель почувствовал запах дыма, а сквозь частокол древесных стволов увидел черный силуэт корабля, сил и оптимизма прибавилось. Подобравшись ближе, он заметил сидящего верхом на спускаемом аппарате космонавта Беляева. Сверху на относительно небольшой высоте барражировал самолет, и командир «Восхода», используя не самые печатные выражения, объяснял его экипажу, что пора бы вызволить из зимнего плена голодных и до костей промерзших космонавтов.
Вокруг спускаемого аппарата были потоптаны дорожки. Спасатель Беляев освободил ноги от лыж и подошел ближе. Звездный однофамилец глянул на него с полнейшим безразличием и снова показал кулак пролетавшему самолету. И вдруг, съехав вниз с корабля, кинулся обнимать гостя.
– А я подумал, что у меня галлюцинации! – тряс он знакомого спасателя, с которым не раз общался на Байконуре. – Как так получилось – ты провожал нас в полет и оказался здесь?! Ты что раньше нас сюда прилетел?!
Леонов в это время занимался костром. Услышал возбужденные голоса, прибежал и тоже принялся радостно тискать спасателя.
Ответив на все животрепещущие вопросы космонавтов, спасатель Беляев попросил у них воды – пока добирался до места потерял много влаги.
Те дали небольшой бачок с пресной водой; присосавшись к его кранику, он выпил почти всю. Космонавты были уставшими, измученными, но находили силы шутить.
– Вот видишь, нам есть нечего, а ты и последнюю воду отнял, – смеялся Алексей.
Отдышавшись, спасатель Беляев достал рацию и доложил руководству:
– Прибыл на место приземления. Все в порядке. Принимаем меры к эвакуации. В первую очередь экипажу необходима теплая одежда, спальные мешки, палатка, питание.
Опытный спасатель понимал, что моментально эвакуировать экипаж «Восхода-2» не получится. Возможно, придется провести в глухой тайге еще одну ночь.
Вскоре прилетел вертолет и сбросил рядом с местом приземления восемь небольших контейнеров. Правда в глубоком снегу из восьми получилось отыскать всего два. Но на этот раз повезло – в них оказались одежда, спальные мешки и палатки.
Первым делом Беляев с Леоновым переоделись в меховые летные комбинезоны. После неудобных и холодных скафандров эта одежда показалась им превосходной. Потом совместными усилиями стали готовить место отдыха.
Оба космонавта испытывали голод – продуктов у них совсем не осталось, а воду приходилось добывали из снега, разогревая его на костре в алюминиевом контейнере от НАЗа.
Вторым заходом с вертолета сбросили еще несколько мешков, в которых оказались долгожданные вода и продукты: макароны, сухари, шоколад…
Ближе к вечеру до места нештатной посадки спускаемого аппарата добралась группа спасателей из ВВС. Вместе с ней прибыл доктор Туманов. Народу возле корабля прибавилось, стало веселее.
Развели еще один костер. У врача были с собой кубики мясного бульона; он размешал их в кипятке и угостил космонавтов. Надо было видеть, с каким удовольствием Беляев и Леонов пили этот горячий бульон…
Затем Туманов осмотрел их, послушал.
Леонов и тут не растерялся, спросив:
– Доктор, а нельзя ли нам в честь удачного окончания полета по-настоящему согреться?
– В порядке исключения можно, – с улыбкой достал тот фляжку со спиртом.
Налив понемногу в кружки, те выпили и действительно согрелись. Впервые за последние двое суток.
– А теперь спать, – приказал Туманов.
– Погодите, я должен вас отблагодарить, – схватил Алексей фляжку.
За пару минут кончиком ножа он нацарапал на ее зеленом боку пейзаж места приземления: круглый спускаемый аппарат посреди высоких сосен; ниже в ровную строчку вывел слова благодарности и пожелания долгих лет.
 
* * *
 
А неподалеку от временного пристанища космонавтов до самой ночи кипела работа.
На площадке в пяти километрах уже находилось несколько вертолетов и был организован Оперативный штаб по эвакуации Беляева и Леонова. Помимо летчиков, техников и спасателей, здесь собралось все руководство Пермской области, включая первого секретаря обкома КПСС.
Наибольшую полезную активность проявлял председатель исполкома Пермского областного совета депутатов Борис Всеволодович Коноплев, занимавшийся организацией питания и пункта обогрева. Кто-то из авиаторов посетовал на то, что в скудном рационе в основном преобладает копченая колбаса.
– Жители нашей области месяцами не видят ее на прилавках магазинов! – отрезал он. – А вы тут зажрались! Ресторанное меню им подавай…
Из окрестных леспромхозов «вертушками» в тайгу доставляли лесорубов с бензопилами; те расширяли две площадки – большую и малую, находящуюся ближе к спускаемому аппарату.
Все работали в авральном режиме, но руководство штаба по спасению космонавтов понимало, что в этот день эвакуировать Беляева и Леонова не получится – просто не хватит светлого времени. Поэтому решено было позаботиться об их безопасности, так как в тайге водились опасные хищники: рыси и медведи. Так на краю большой площадке кто-то из лесорубов обнаружил свежие медвежьи следы, размер которых в полтора раза превосходил отпечаток ступни взрослого человека. Потревоженный голодный зверь представлял большую опасность.
 
* * *
 
Работы продолжались даже ночью и к утру обе площадки к эвакуации космонавтов были готовы. На рассвете, надев лыжи, Беляев с Леоновым в сопровождении спасателей двинулись к малой площадке…
Два километра по проложенной в глубокому снегу лыжне группа преодолела за полтора часа. К ее прибытию на площадке уже ждал вертолет Ми-4.
Поприветствовав экипаж, космонавты залезли в грузовую кабину. Двигатель чихнул, выплюнул клуб дымом, запустился; начали раскручиваться винты…
Перелет на большую площадку отнял не более двух минут. Там героев космоса встретила довольно внушительная группа: руководство Пермской области, сотрудники штаба спасательной операции, военнослужащие, вертолетчики, инженеры, техники, лесорубы…
Приняв горячие поздравления от всех присутствующих, экипаж «Восхода-2» пересел в кабину Ми-6 и отправился в Пермь.
Даже теперь, когда все трудности и испытания были позади, Павел Беляев был молчалив и невозмутим. Устроившись на откидном кресле, он поглядывал в иллюминатор и, скорее всего, вспоминал минувший полет.
А вот Леонов как всегда излучал оптимизм и позитивную энергию. Перед посадкой кто-то подсунул ему целую пачку открыток. Усевшись на место бортрадиста и облокотившись на выдвижной столик, он подписывал их, размашисто ставя в конце каждой подписи свой автограф…
В целом, оба космонавта выглядели уставшими, но счастливыми.
За пять минут до посадки в аэропорту Перми, Алексей повернулся к другу.
– Паша, сколько ты насчитал нештатных ситуаций за наш полет? – спросил он.
– Семь, – вымученно улыбнулся тот.
– И у меня получилось столько же. Вот это нам с тобой подфартило.
– Еще как подфартило…
– Ребята, кофе не хотите? – неожиданно прервал их разговор бортрадист.
– Паш, ты какой кофе больше любишь: горячий или холодный? – вдруг спросил Леонов.
Переглянувшись и вспомнив «космический» запуск разогретой костром кофейной тубы, оба весело расхохотались…
Произведя посадку на полосу, «шестерка» солидно прокатился по рулежным дорожкам и остановился на перроне. Ближе к зданию аэровокзала ждала огромная толпа встречающих.
Двигатели огромного вертолета смолкли; сделав несколько оборотов, лопасти винтов остановились.
Встречающие подошли к вертолету, но почему-то не с той стороны борта, где располагалась дверца основного выхода. В середине шестидесятых годов вертолет Ми-6 для многих был в диковинку, люди видели его только на картинках или по телевизору. Но стоило бортовому технику открыть дверцу и установить трап, как все бросились к другому борту.
По трапу с улыбками на лицах уже спускались космонавты. И тут же попали под «обстрел» фотокамер и киноаппаратов. Пионеры преподнесли им букеты цветов. Со всех сторон их окружили люди, потом спонтанно образовался живой коридор, по которому Беляев с Леоновым последовали до поджидавшего автомобиля.
На машине далеко ехать не пришлось – героев-космонавтов привезли к отдельно стоявшему домику, где их ждали все те же корреспонденты и руководство партийных и советских органов Пермской области и города.
Первый секретарь, как водится, толкнул пламенную речь, вручил космонавтам памятные подарки; передал толстую пачку поздравительных телеграмм, поступивших в их адрес. Затем состоялась небольшая пресс-конференция, в процессе которой Беляеву с Леоновым пришлось ответить на ряд вопросов, касающихся полета.
В ответ на звучавший чаще других вопрос: «Что вы почувствовали, когда вышли в открытый космос?», Алексей улыбался и, припоминая недавнее свидание с безвоздушным пространством, говорил:
– Я хочу вам сказать, что картина космической бездны, которую я увидел через открывшийся люк шлюза, своей грандиозностью, необъятностью, яркостью красок и резкостью контрастов густой темноты с ослепительным сиянием звезд просто поразила и очаровала меня. В довершение картины представьте себе: на этом фоне я вижу наш космический советский корабль, озаренный ярким светом солнечных лучей. Когда я выходил из шлюза, то ощутил мощный поток света и тепла, напоминающий электросварку. Надо мной было черное небо и яркие немигающие звезды. Солнце представилось мне раскаленным огненным диском. Чувствовалась бескрайность и легкость, было светло и хорошо…
В заключении космонавты поблагодарили пермяков за сердечную встречу и направились к самолету Ан-10, который готовился доставить их на космодром. Там ждали члены Государственной комиссии, ученые, конструкторы, инженеры, рабочие и многочисленные друзья по отряду космонавтов.
 
* * *
 
Две ночевки Беляева и Леонова в лесу стали большим провалом и серьезным испытанием для поисковых служб. Невозможно было внятно объяснить всему миру, почему после блестящего эксперимента на космической орбите, космонавтов более двух суток продержали в глухой тайги при крайне низкой температуре воздуха.
Причина провала была комплексной. Это и перестраховка руководства, и отсутствие самых современных на тот момент средств связи и пеленгации, и огрехи в организации проведения поисково-спасательной работы.
 
* * *
 
Прошло ровно трое суток с момента старта «Восхода-2».
На космодроме командир экипажа «Восхода-2» Павел Беляев подробно доложил членам Государственной комиссии о полете и выполненной миссии.
Свой доклад он закончил словами:
– Программа полета выполнена полностью. Система ручного управления кораблем является надежной и может успешно применяться в последующих космических полетах. Приземление было осуществлено с использованием системы мягкой посадки, которая уже применялась на корабле «Восход». Данная система сработала безукоризненно и полностью оправдала свое название. Корабль-спутник «Восход-2» в условиях космического полета показал превосходные качества. После завершения полета никаких изменений в состоянии своего организма не отмечаю, чувствую себя хорошо.
За ним выступил Алесей Леонов и доложил о прекрасном самочувствии.
После незабываемой и теплой встрече на земле космодрома «Байконур», Беляев, Леонов, Каманин и несколько корреспондентов центральной прессы заняли места в самолете Ил-18. Теперь героям-космонавтам предстояло лететь в Москву…
К столице самолет подошел только под вечер, пробив толстый облачности. При подходе к пригороду самолет встретили семь истребителей, и в сопровождении этого почетного эскорта пассажирский Ил-18 несколько раз прошелся над Москвой.
Приземлившись на полосу подмосковного аэродрома, лайнер замедлил скорость, повернул с полосы на рулежку и, доехав до заранее определенной стоянки, остановился.
Близ перрона поджидали десятки черных лимузинов, автобусы, пара автомобилей аэродромных служб. Чуть ближе стояли Королев, Каманин, жены и дети космонавтов, несколько высокопоставленных военных, десяток человек в штатском, фотографы, множество корреспондентов, включая иностранных.
Все пребывали в напряженном ожидании.
Воздушные винты замерли. Трап еще не успел подкатить к фюзеляжу, а дверца уже распахнулась.
Весь перелет космонавты проделали в привычной летной одежде: меховых комбинезонах, свитерах, унтах. А перед приземлением переоделись в приготовленную для них парадную форму.
Первым в темном проеме появился Леонов. Фуражка как всегда немного съехала вправо, на плечах светло-серой шинели поблескивали новенькие погоны подполковника.
Рядом с Алексеем появился и помахал рукой полковник Беляев.
Завидев Королева, космонавты кивнули ему. Он в ответ улыбнулся и тоже кивнул.
Наконец, к самолету подвезли трап. Космонавты начали спускаться по ступеням – командиру космического экипажа предстояло рапортовать высокому начальству о выполненном задании.
Неожиданно от толпы отделилась маленькая девочка. Вырвавшись из рук матери, навстречу отцу бежала Вика.
Узнав ее, Алексей буквально перепрыгнул через последние ступеньки трапа.
– Папа! – радостно крикнула дочь.
И с разбегу кинулась в его объятия.
Леонов подхватил дочку на руки, закружил, несколько раз поцеловал и крепко прижал к себе.
 
 
 
Эпилог
 
Стояла дивная безветренная ночь; небо было усыпано звездами.
Все окрестные села спали. По кустам не щебетали птицы, не шелестела листва молодых берез на ближайшей к полю опушке. Лишь где-то вдалеке дружно пели свои песни сверчки.
Маленький Леша мчался через широкое поле навстречу отцу. Вечерами тот всегда возвращался с работы по проселку, а задержавшись до ночи – срезал через поле.
– Батя! Батя! – загодя начал звать малец.
– Лешка! – остановился тот во тьме, едва услышав звонкий мальчишеский голосок.
– Батя!
– Ты чего творишь-то, а? – присел Архип Алексеевич перед запыхавшимся сыном. – Куда это тебя посреди ночи-то понесло, а?
– В гнезде она спит! – выпалил тот. – Я узнал!
– Кто?
– Птичка.
– Ты отыскал ту птичку?!
– Да! Она спит в своем гнезде.
– А-а… Ну, ты молодец! Страху-то, поди, ночью натерпелся, а? Сердечко-то вон как колотится! Того и гляди из груди выскочит. Набегался, а?..
– Нет, батя, я не бегал.
– Как не бегал?! А что же ты делал?
– Я летал.