Цена человечности. Глава 2
Однако, сегодня он был в замешательстве. Два из трех доставленных трупа из сгоревшего отеля «Форрест Холидей» приводили его в крайнее недоумение и даже вызывали ужас. Нет, в сильно обгоревших телах, для него не было ничего необычного и пугающего – он писал диссертацию о воздействии неконтролируемого огня на человеческое тело и знал все нюансы повреждений от пламени. Пугало то, насколько нетипичными были эти повреждения у лежащих перед ним тел.
Он уже закончил обследование и собирался засесть за написание заключения, когда громкий голос, эхом разнесшийся под светом люминесцентных ламп, прервал его размышления.
– Что скажешь, Боуэрс?
Уэйд поднял голову и увидел старшего следователя Сида Питерса, которому предстояло вести дело сгоревших в отеле людей, как только было установлено, что возгорание имеет следы поджога.
– Пока ничего не могу сказать – отвечал он, одновременно кивая головой в знак приветствия.
- Есть некоторые … хмм, странности, которым я пока не могу найти объяснения. В любом случае, я все укажу в отчете.
- Что за странности, Уэйд? Какие могут быть странности в этом деле? Сгорели два торчка и один пьяница. Наверняка, поджог устроил кто-нибудь из недовольных толкателей этого дерьма, за то, что ему просрочили оплату.
- Странности… Ты знаешь, что огонь делает с телами, Сид? Знаешь, что происходит с телом под продолжительным воздействием пламени?
- Повидал я немало, но давай, умник, просвети меня! – следователь провел широкой ладонью по коротко остриженным волосам.
- Пожар случился на рассвете, двое пострадавших были найдены в своих постелях и один в коридоре, а значит, характер повреждений должен свидетельствовать, о том, что все трое были живы в момент возгорания. Однако, совершенно точно могу сказать, что двое из них были мертвы. Только у Тома Беллоу, найденного на первом этаже, я нашел характерные признаки горящего живьем человека - копоть в дыхательных путях, пищеводе и желудке. Наличие карбоксигемоглобина в крови, образующегося при соединении гемоглобина крови с окисью углерода - неизбежного спутника горения. И меньшее обгорание кожи в складках лица, что свидетельствует о зажмуривании живого человека в тот момент, когда пламя достигает его головы, - Боуэрс помолчал, собираясь с мыслями.
- Ты хочешь сказать, что владелец отеля и этот мальчишка-торчок, были уже трупами, когда начался пожар?
- В том то и дело, Сид. При продолжительном горении сгорают не только мягкие ткани, но и обнаженные кости. Они становятся хрупкими, чернеют, внутренние органы резко уменьшаются в размерах, но здесь, на трупах этих двоих, я вижу, что в момент возгорания мягких тканей в некоторых частях уже не было. Тот, кого нашли в коридоре, был обуглен до начала пожара с правой стороны – полностью сгорела рука, обнажились ребра. Я не нашел ни следов правого легкого, отсутствует печень и правая почка. При пожаре огонь горел и внутри него, чего не может быть, если тело сохраняет целостность. У владельца - Карла Пимана – подобные повреждения я нашел на груди – выжжены сердце и желудок, все мягкие ткани живота. Все говорит о том, что когда он начал гореть у него был обнажен позвоночник.
- Уэйд, ты уверен в этом? Того, о чем ты говоришь, просто не может быть. Тела не переносили и не двигали. Очевидно, что отель подожгли. Тот, кто это сделал, даже не пытался скрыть следы поджога. А находящиеся внутри, были слишком пьяны или под кайфом, чтобы заметить пожар, пока не стало слишком поздно.
- И тем не менее, я уверен. И сам удивлен и обеспокоен случившимся. Я перепроверил дважды, но все сходится. Я хорошо знаю свое дело, Сид, уж можешь мне поверить.
- И все-таки, я думаю, что ты ошибаешься. И я прошу тебя перепроверить все еще раз, прежде чем указывать в отчете эту… нелепицу.
Но Боуэрс не ошибался. Уже через 2 часа после того, как его отчет был прочитан вышестоящим руководством, делу был присвоен самый высокий ранг секретности. Старшего следователя Питерса отстранили, поблагодарив за проделанную работу и отметив про себя его удивительную способность, не замечать очевидное. По иронии, именно это и спасло ему жизнь, когда забравшее у него дело Агентство принялось устранять свидетелей.
- Я не знаю, не знаю, не знаю… Что нам делать? Как мы могли это допустить? Как мы позволили этому зайти так далеко? – доктор Прайс тихо бормотал, сидя на металлической койке и уткнувшись взглядом в неокрашенную бетонную стену. Шла вторая неделя его заключения, но нервный срыв, послуживший причиной его суровой изоляции, так и не закончился. Временами он тихо плакал, временами панически метался по комнате, но чаще просто сидел, лелея сломанную руку и разговаривая с призраками коллег, которых видел так же ясно, как и многие годы до этого момента, когда все они были еще живы. Глядя в маленькое зарешеченное окошечко в двери – за ним наблюдали двое. Один был высок и подтянут, что в его годы приводило в восхищение большинство знакомых ему мужчин и абсолютное количество встречавшихся на его пути женщин. Другой, словно по воле веселого карикатуриста – был мал ростом и очень толст. Эти двое наблюдали за доктором уже несколько дней, но существенных изменений в его состоянии, позволявших провести допрос, по-прежнему не было.
- Дальше тянуть бессмысленно – толстяк нервно вздохнул и перевел взгляд на своего спутника. – Реактивный психоз прогрессирует. Он все глубже погружается в депрессию. Разговаривает с мертвыми коллегами, плачет, просит прощения.
- Да – высокий также не смог удержаться от тяжелого вздоха. - Кто бы мог подумать, что Прайс, окажется эмоционально неустойчив. Его генотип вполне отвечал требованиям работы – я проверял варианты генов серотониновой, дофаминовой и норадренолиновой систем. Особенностей функционирования нейромедиаторов, предрасполагающих к быстрой истощаемости психики в реакции сильного стресса не было.
- Теперь – это уже не важно, Рурк. Нам остается только выяснить, что произошло и попытаться устранить последствия, до того как обо все станет известно руководству.
- Им уже все известно, Павел. Неужели ты думаешь, они не следили за ходом эксперимента? Кроме тех отчетов, что мы отправляли им каждую неделю – у них были дополнительные источники. Мы не можем знать, как много им известно на самом деле. Я лишь удивлен, что они тянут так долго, никого к нам не посылая. Видит Бог, сейчас их помощь нам просто необходима.
Толстяк промолчал и помедлив некоторое время, кивнул в сторону бормочущего Прайса.
- Хочешь, я пойду один?
Рурк покачал головой и достал ключи от изолятора, бывшего некогда подсобной комнатой, но утратившего свое первоначальное применение практически сразу после начала эксперимента.
Они вошли – осторожно, стараясь не делать резких движений, боясь спровоцировать паническую атаку у доктора Прайса. Их было уже четыре за последнюю неделю, и каждая заканчивалась еще большим погружением доктора в пучину безумия.
- Ричард – тихо позвал Павел Вяземский, один из лучших психиатров широкого профиля, согласившийся работать на экспериментальном проекте не столько из-за денег, сколько из профессионального интереса. – Ричард, ты меня слышишь?
Ричард Прайс не отреагировал. Если он и видел двоих вошедших к нему мужчин, виду он не подал, продолжая сидеть, уставясь в стену и бормоча свои бесконечные вопросы, на которые уже некому было дать ответ. Он вздрогнул, когда Вяземский и Рурк приблизились достаточно близко, но взгляда от стены не оторвал.
- Ричард, нам надо с тобой поговорить – голос Вяземского был монотонен и тих. Он старательно игнорировал свою нервозность и торопливость, подстраиваясь под оцепенение, охватившее сидевшего перед ним человека. – Нам необходимо знать что произошло.
В комнате повисло молчание, нарушаемое еле слышным бормотанием Прайса. Он так глубоко ушел в себя, переживая ужас произошедшего, что вытянуть его из бездны разрушающейся психики мог только гипноз. Что в случае с Прайсом, было технически невозможно - одним из условий работы на эксперименте была абсолютная невосприимчивость к гипнозу. Руководство страховалось от неприятностей любого типа.
Поняв, что и сегодня им не удастся добиться от Прайса хоть сколько-нибудь вразумительных ответов, мужчины медленно пошли обратно к двери. Рурк уже переступил порог и собирался закрыть дверь, когда мимолетно брошенный на доктора взгляд приковал его к месту. Ричард Прайс смотрел прямо на него. Он шумно глотнул, расфокусированный прежде взгляд был точен, зрачки расширены.
- Мы ничего не понимали – вдруг очень чётко произнес он. – Мы не обращали внимание на очевидные факты, а он мог уйти в любой момент. Он просто терпел нас, понимаете? А мы гадали, изучали, исследовали… Он просто терпел, хотя мог уйти… Может быть, он тоже изучал нас?
Неудачи преследовали Будимира Перича с самого утра. И горячий кофе, пролитый на свежевыглаженную белоснежную рубашку – являлся самой незначительной из неприятностей, с которых начался этот день. Он просматривал отчеты, попутно стряхивая с них коричневые капли и размышлял, пытаясь проанализировать в какой момент все пошло прахом. За долгие годы работы в Агентстве – он создал отлаженную систему, ни разу не дававшую повода усомниться в ее совершенстве и практичности. Люди – слабое звено любой ориентированной на дисциплину организации – отбирались им лично по четко установленным критериям соответствия. Случайных людей в системе не было - Перич не оказывал протекций, не продавал мест и не приглашал в свою организацию лиц, склонных к какой-либо зависимости. Все сотрудники были одобрены не только по психологическим, но и по генетическим параметрам, что позволяло исключить ненужных и непредвиденных реакций.
Долгие годы система работала безупречно. До тихого декабрьского вечера три дня назад, когда из засекреченной лаборатории вдруг поступил сигнал тревоги. Перич устало потер глаза - он не спал уже почти двое суток, безостановочно читая все, что удалось выкачать из поврежденного сервера. Воскресный отчет не успели отправить и данные последней, перед катастрофой недели были уничтожены. Произошла ли диверсия или кто-то из ответственных сотрудников допустил ошибку – этого Перич не знал. Впрочем, теперь это было уже не важно. Погибли люди, много людей. И Перич получил приказ свернуть проект – что означало уничтожение лаборатории и предотвращение утечек информации. Каждый из этих этапов требовал тщательного планирования и подготовки. Это было бы обычной, почти рутинной задачей, если бы Перич, привыкший к методичному и скрупулезному анализу данных, не стал интересоваться информацией на жестких дисках, внутреннего лабораторного сервера. Запросив материалы для максимально точного определения времени происшествия, Перич понял, что столкнулся с самой чудовищной фальсификацией за все время его работы. Все поступавшие ранее отчеты оказались фальшивкой, вся информация, которую он знал о курируемом объекте – ложью. Те, кто нанял его поддерживать порядок и защищать эксперимент от промышленного шпионажа и других угроз, не потрудились предоставить полную информацию о деятельности объекта, позволив думать, что он осуществляет защиту одного из секретных филиалов крупного фонда по исследованию крови. После инцидента, в сути которого Перич пока не разобрался, он получил единственное сообщение от руководства по внутренней связи. Дальнейшие попытки связаться с ними ни к чему не приводили – линию заблокировали сразу после отправки последнего сообщения. И теперь Перичу предстояло самостоятельно разобраться, на что он потратил пятнадцать лет своей жизни. Он отложил в сторону, испещренные таблицами и графиками отчеты и погрузился в воспоминания.
Тогда Агентство было не такой крупной, но уже мощной и надежной организацией, отвечающей за безопасность многих государственных и коммерческих проектов. Благодаря тщательно отобранным сотрудникам и личности самого Будимира Перича, а также разработанной лично им системе охраны объектов от любого проникновения Агентство выигрывало тендеры практически любой крупной организации. Перич сам выбирал компании, защиту которых ему хотелось осуществлять, и всегда придерживался принципа потенциальной полезности. В сферу его интересов входили исследования и борьба с раком, СПИДом и другими неизлечимыми болезнями, изучения заболеваний крови и костного мозга, профилактика эпидемий и пандемий.
Поэтому когда крупный гематологический фонд, занимающийся проблемами лейкемии у детей раннего возраста, обратился с предложением выстроить службу безопасности в одном из новых филиалов, Будимир особо не раздумывал. Его привлекла амбициозность проекта и атмосфера строжайшей секретности, которой окружали себя представители фонда. Секретность объяснялась новейшими разработками и небывалым клиническим прорывом в лечении рака крови у экспериментальной группы. На тестирование нового лекарства требовались годы и Перич не задумываясь, подписал многомилионный контракт на двадцать лет, обеспечивающий его семью и семьи его сотрудников практически на всю жизнь. Он очень гордился этим проектом, верил, что имеет отношение к благому делу, приобщается к тайне исцеления. Сейчас Будимир Перич чувствовал себя обманутым и разочарованным. Он просто обязан докопаться до истины и понять – каким махинациям он служил прикрытием долгие годы, что за эксперименты скрывались за исследованиями крови и с какой целью его так долго водили за нос.
Свидетельство о публикации №217041800933