Ветеран, монах и гей

Майский вечер выдался теплым. Иеродиакон Афанасий кормил голубей с руки в садике при Никольском соборе, грелся на закатном солнышке и размышлял о мирском: Кресники подросли, он их не видел с Рождества - провалялся в больнице после инфаркта, потом в келье архидиакон продержал до полной поправки. А об какой поправке может идти речь, когда сердце подсказало, что собороваться пора?

На другом конце лавочки старый инвалид в морской форме шуршал газетой, поругивая американских империалистов. Каждый был занят своим, ни кто никому не мешал, просто лавочка оказалась на пути у подгулявшего Гришки.
Гришка жаждал скандала. Он напился с горя. Любовная лодка, которую он так старательно пытался удержать на плаву, окончательно разбилась о скалы и затонула. Его любимый и желанный друг, с которым так все ярко и радужно начиналось, отгулял положенный отпуск и, распив на прощание с мимолетным любовником бутылку водки в скверике при консерватории, под памятником Римского-Корсакова, приобщившись тем самым по мере сил к местной культуре, запрыгнул в такси и умчал в аэропорт, дабы окончательно вернуться в Мурманский порт приписки к жене и детям. Гришке этот прощальный ужин показался недостаточным, он взял в гастрономе еще, и отхлебнув из горла пошел в разнос. Кто знает, куда бы занесло его, но на пути оказалась скамейка с двумя стариками.
- Здравствуйте, дяденьки! А не сообразить ли нам на троих? Ну, кто первый из горла хлебнет? Вот ты, батюшка, за здравие души моей грешной выпей. Что, брезгуешь? Правильно брезгуешь! Кто я, пидор гнойный! А я и не отпираюсь! Одного любовника проводил, щас пойду другого искать. А ты, дедуля, чего брови насупил да морщишься? Возмущен? За кого кровь мешками проливал? А я тебя об том не просил!

В глубине души Гришка был раздосадован. Так хотелось подраться, а тут старики. Черт его дернул зацепиться именно за эту скамейку! Ну, ничего, сейчас ветеран-вояка начнет кричать и прибежит общественность. Тогда-то Гришка и оторвется по полной.
Но инвалид только хлопал глазами, а монах взял Гришку за руку, слегка встряхнул и спросил:
- Как зовут тебя, сын мой?
- Пидор Гнойный! Так меня сестра родная называет.
- А сестру твою как зовут?
- Танькой ее зовут! В дет-садик за ручку водил, косички заплетал, а теперь я для нее...
- Значит Татьяной зовут сестру твою. Ну, а тебя-то как родители нарекли?
- Гришей родители нарекли.
- Значит Григорием.

Странное чувство охватило Гришку, он так давно не плакал, а тут сидел на лавочке и заливался горючими пьяными слезами.
- Ладно, дяденьки, простите если что, я пойду.
- Иди с миром, сын мой, Бог простит, а я молиться за тебя буду. И за тебя, и за сестру твою, Татьяну.

Гришка встал и пошатываясь пошел по аллее, удаляясь от стариков.

- Но как же, уважаемый? - обратился ветеран к монаху - Ведь для христиан этот парень страшный грешник!
- Христианин прежде всего не судья человеку, ибо сказано в писании: "Осуди грех, но возлюби человека."
- Вот так просто?
- Остальное от Лукавого.