Искра чиновничья

   В числе прочих стоял и я против колонны с челобитной в руке о мирских наших скорбях. Вдруг гул утих, и, словно плывя по воздуху, показался Пал Сергеич...
   Толпа расступалась пред ним, и он плыл в звенящей тишине. От чела его исходили небольшие молнии, и весь он источал свет небесной правды.
   Когда он поравнялся со мною, я пытался окликнуть его по имени, но от волнения к горлу подкатил ком, и я захрипел.
   Пал Сергеич остановился, посмотрел сквозь меня и отрешённым голосом молвил: «Строжайшее воздержание и глубочайшая медитация!». После слов сих он воспылал пронзительным светом и исчез...
   Все пали ниц. Кто был там. И даже я (чего греха таить), прошедший суровую военную школу, испытал катарсис и обильно прослезился.
   Челобитная выпала из моей руки и, не коснувшись мраморного пола, была охвачена искрой, слетевшей огненным пером... И бумажка истлела безвозвратно.
   Утеревши слёзы пустою рукой, я повторно испытал катарсис и ясно осознал всю тщету своих нелепых притязаний.
   Выйдя из присутствия, я вздохнул с облегчением, и невольно взор мой устремился в небо. Солнце ярко светило, и я отвёл всё ещё сырые глаза в сторону, где чёрная ласточка чертила острым крылом.
   Лавируя, она лихо влетела в проём огромного плаката: «Мюзикл Андрея Кончаловского «ИСКРА ЧИНОВНИЧЬЯ» по пьесе Александра Островского. В главной роли: Юля Высоцкая».
   В левом верхнем углу плаката размашистой прописью наискось ярко-алыми чернилами горела рецензия: «Строжайшее воздержание!!!».
   Глядя на плакат, я невольно разрыдался. Плечи мои сотряслись, и огромные, как баскетбольные мячи, жгучие слезы покатились по моим впалым с детства щекам, разбиваясь с хрустальным звоном о грязный московский асфальт*.

* поздняя апокрифическая вставка.