Василий Иванович

1942 год. Немецкая оккупация. Середина  мая. Мы  со старшим  дядькой  копаем  огород,  вернее, он копает, а я ворочаю  лопаткой и усердно выдыхаю, когда нажимаю ногой на лемех.
С этого места хорошо  видна часть бухты  с маяком. Вдруг слышу отдалённый гул
и вижу низколетящий  истребитель И-16  с красной звездой на фюзеляже. Запукали
зенитки на Дарсане  и  ливадийской  слободке.  Истребитель  делает горку , крутой разворот  и,  внезапно задымив,  резко снижается и падает на чегире  под  санаторием «Узбекистан». Обернувшись , обнаруживаю отсутствие дядьки  на месте и вижу его за  забором на дорожке к бомбоубежищу. Об этом бомбоубежище я писал в рассказе «Подарок Антонеску». Забор   из деревянных кольев  почти двухметровой высоты, но калитка закрыта, значит,  дядька просто перемахнул через  забор.  И вот тут придётся рассказать о моём старшем дядьке  поподробнее.
Зиганиди   Василий   Иванович  (Янович)  родился в 1898 году, закончил  гимназию,
имел  каллиграфический  почерк, в  связи  с чем ему прочилось тёплое местечко на гос. службе. В начале первой мировой войны был исключён из гимназии за то, что его отец (мой дед) был  турецкоподданым.  Турция была на стороне Германии, отсюда такая реакция властей . Дед умер рано,  в 1911 году, так что дядька оказался жертвой чрезмерного патриотизма  и  подозрительности  некоторых чиновников.
Бабка (вдова с пятью детьми) пошла на приём к градоначальнику Думбадзе  и изложила  свою жалобу  на самоуправство гимназической  власти. На следующий день дядька был восстановлен  и блистательно закончил гимназию.
Началась революция и он  уезжает в Петербург. В 1918 году он возвращается в Ялту с мандатом революционного  Совета и назначается председателем Ауткинского поселкового совета, с  последующим назначением на должность управляющего городским  банком.  Местная элита строит козни и дядьку «подставляют» - режут племенного быка  и  подделывают подпись дядьки, якобы это сделано по его приказу.
Состоялся суд  и дядька был оправдан, поскольку сам судья видел разницу каллиграфической подписи дядьки  от  поддельной. Нагрянули зелёные - банда Макарютина - и дядьке  грозит расстрел.  Для исполнения приговора его везут в тюрьму в Севастополь. Но тут Крым оккупируют  немцы  и освобождают всех полит.заключённых. Ушли  немцы и начался  врангелевский  террор. Дядьке снова грозит расстрел и он ожидает его в Симферопольской тюрьме. Освобождают его уже Красные войска, но от каждодневного  ожидания  расстрела  он тихо  сходит с  ума и отходит от всех дел.
Соседом  бабушкиного дома  был  дом с дворянской  семьёй  Бакуниных и у них была дочь Люба, которая,  отказавшись от дворянства в годы революции,  уехала с дядькой  в Питер и они были  помолвлены. Уйдя от всех перипетий службы, отказавшись от борьбы,  дядька отказывается  и  от своего  слова, данного любимой женщине.
После  установления советской власти в Крыму дядька   нигде не фигурирует как участник  революции и установления советской власти в Ялтинском уезде,  как жертва белого  террора  и т.п.

И вот снова война. Дядю Васю  не призывают – у него белый билет и он остаётся дома, живёт в летней кухне, спит на деревянной скамейке, что-то делает по хозяйству, копает огород, колет дрова и сидит на маминой  шее ( моей бабушки) – опасности для окружающих он не представляет,  наоборот, сам боится всех и вся.
С приходом немцев  он  регистрируется  на бирже  труда и попадает рабочим на лесопилку фирмы  Marinebaumstelle (Морская строительная Организация)
получает там какие-то деньги и буханку хлеба на каждый рабочий день. Таким образом  при немцах он уже не был нахлебником,  а очень даже кормильцем. Мама
тоже работает  в парикмахерской и тоже получает марки. А бабушка  торгует  на рынке  тем, что даёт огород  и  фруктовые деревья, так что голода в войну мы не знали, слава Богу!...
И вот дядька переметнулся через забор и скрылся в погребе. Когда самолёт задымил, зенитки смолкли,  я  иду за дядькой в убежище  и говорю : дядь Вась, выходи!
Он нехотя вылез и пошёл на кухню  на свою лежанку. В этот день он больше на огороде не появлялся.

После освобождения Ялты дядьку забирают в рабочий батальон  и мы не скоро  увидели его, через несколько лет.
После окончания войны он подпадает под  спец.переселение  как грек и в Ялту уже возвратиться не может, оставаясь в Мордовском спецЛАГе. Постепенно власти НКВД  разбираются с ним и снимают с него 25 –летний срок за сотрудничество с оккупантами. Его освобождают от судимости, но  клеймо  спецпереселенца продолжает висеть на нём. Его  принимают на работу  в местный колхоз  счетоводом  (грамотный и  почерк!) и его берёт к себе  на постой одна местная баба с дочерью от первого брака. Так он и жил в Мордовии, покуда жива была его мать, моя бабушка.
После  смерти бабушки  в 1959 году из Мордовии приехала  якобы жена претендовать на имущество и квартиру. Имущества, представлявшего хоть какой-то интерес, у бабки   не было, а дом уже был поделён между детьми  и ей предложили летнюю  кухню, где она прожила лето со своей  дочерью.  В 1968 году дядя Вася переезжает с семьёй в Никополь, где жил его брат Юрий после  отсидки  в лагере в Коми  по 58 ст. и я навестил их в 1972 году. Умер дядя Вася в 1980 году в Никополе, где и похоронен.

  НА СНИМКЕ: в центре моя бабушка Прасковья Емельяновна -
            и пятеро её детей:
            Василий - высокий в гимназической фуражке,
            Григорий - слева в кепке,
            Георгий (Юрий) - справа в матроске,
            Константин - справа под рукой у матери, тоже в матроске,
            Анна - моя будущая мама.