ДОМ над Темзой. Глава 56

ГЛАВА 56.

Яков Моисеевич уже несколько дней жил во дворце на улице Ричмонд-хилл.
Когда-то,  дворец являлся  собственностью Генри Эксона - выдающегося британского учёного и путешественника, а после его смерти, по завещанию, дворец перешёл во владение всемирного научного центра. Теперь здесь жили учёные, приезжающие в научный центр со всего мира. Сзади дворца со временем выстроили  огромное современное здание, где располагались научные лаборатории.
Якову Моисеевичу отвели для проживания просторные апартаменты  на втором этаже дворца. Апартаменты украшали огромные камины, высокие лепные потолки, старинная мебель из дуба, а полы покрывали богатые пушистые ковры. К роскоши, окружавшей его, Яков Моисеевич отнёсся совершенно равнодушно, а вот постоянно отирающийся около него людовед и душелюб Джеффри, страшно его бесил, своим неусыпным надзором. И, Яков Моисеевич решил, что нужно от этого обормота избавиться. Для начала, Яков Моисеевич выпотрошил на узорчатые ковры свой затасканный индийский рюкзак с драгоценными бумажными клочками. Затем, как и положено придурку,  разложил клочки равномерно, по всей поверхности пола, после чего,  стал на четвереньках ползать по клочкам, и загробным голосом зачитывать их содержимое на чудовищной смеси языков: хинди, санскрита и русского. Периодически отдыхая от своих каторжных трудов, Яков Моисеевич садился в позу лотоса, и истязал своего опекуна заунывным распеванием индуистских гимнов и псалмов, коим он обучился в своём индийском путешествии. Под монотонное завывание и бормотание на неизвестных языках, железный Джеффри, всё чаще впадал в сладостную дрёму, а однажды, не сходя с места, брякнулся на пол и заснул крепким сном, растянувшись на коврах во весь рост.
- Укатали сивку, крутые горки! – пропел Яков Моисеевич над своим храпящим цербером,и лёгким и неслышным кошачьим скоком, прошмыгнул на чердак, к драгоценному тайнику. Пока развесёлая троица бороздила просторы Ричмонда на Темзе, а замученный восточной мудростью Джеффри, дрыхнул на окаянных бумажных клочках, Яков Моисеевич углубился в изучение коленкоровой тетради
Дневник Сухомлинской содержал много слёзных причитаний о скитаниях и страданиях экспроприированной русской барыньки. Причитания регулярно перемежались описаниями случаев  настоящей бесовщины, отчего Яков Моисеевич читая убойные  строки мадам Сухомлинской, всё чаще подумывал:
- А не всучить ли эту коленкоровую галиматью,  зануде - Джеффри,  для расширения его психиатрических познаний.
С трудом, подавив это желание,  Яков Моисеевич продолжил продираться  через ухабы и колдобины жития, неугомонной Розалии. Наконец, он дошёл до описания удивительного сирийского  путешествия. Тут, Розалия, судя по всему, окончательно свихнувшись, описывала в красках, как используя древние знания, добытые ею в одном пальмирском подвале, она доблестно отбила полезный для общества  дворец, у алчных и наглых родственников Генри Эксона.
Тут, Яков Моисеевич не выдержал, злобно запихнул дневник обратно в тайник, и вернулся к себе. Джеффри уже начал просыпаться и пока он окончательно не пришёл в себя, Яков Моисеевич предложил:
- А, не освежиться ли нам с вами в местных достопримечательностях?
- Почему бы и нет? –  радостно отвечал, слегка очумевший,  от обилия впечатлений, ветеран психиатрии.
И парочка бодро закатилась в Roebuck. Там они  продегустировали все напитки, имеющиеся в ассортименте, что привело к тому, что у железного Джеффри развязался язык и он, после умело заданных наводящих вопросов Якова Моисеевича, стал рассказывать об истории возникновения научного центра имени Генри Эксона. Временами Джеффри, сам пугался того, о чём рассказывал, поэтому переходил на шёпот, и незаметно крестился под столом. 
Если верить рассказу Джеффри,  то после смерти Генри Эксона, его дворец сразу же был захвачен жадной родней Генри Эксона  и нечистой силой. Во дворце творились жуткие безобразия: сама собой летала мебель, без причины разбивались стёкла и люстры, раздавались дьявольский вой и рычанье, внезапно появлялись неизвестные дикие обезьяны, и обижали нервных зксоновских аристократов. А, когда замордованная нечистой силой эксоновская родня, рассеялась по английским курортам и лечебницам, во дворце появилось привидение, изводившее всех, кто бы ни переступал порог заколдованного дворца… 
- Ты сам-то веришь, в то, что рассказываешь? - спрашивал Яков Моисеевич у Джеффри, при этом неутомимо пополняя рюмку рассказчика.
- Я то сам не видел, - заплетающимся языком поведал Джеффри, - но были очевидцы!
- Кто? Имена, фамилии! – быстро спросил Яков Моисеевич, но ответа не последовало.
Джеффри неожиданно повалился под стол, по пути утащив за собой скатерть
с посудой и напитками.
Кое-как расплатившись за угощенье и нанесённый ущерб, Яков Моисеевич взвалил на себя как мешок,  пытающегося ещё что-то петь, Джеффри, и  унёс его в апартаменты.   
После того, как Джеффри блаженно захрапел, Яков Моисеевич опять вернулся на чердак, и продолжил бороться с путаным и круто замешанным на чертовщине, повествованием  мадам Сухомлинской.  В конце дневника, находилось  несколько листков, испещрённых непонятными заклинаниями  и пояснениями к ним. Яков Моисеевич, посмеиваясь над дурой-Розалией, и желая, наконец, твёрдо убедиться в том, что всё, что наплели Розалия  и  Джеффри – есть враки и суеверия, отважно глотнул из пузырька и  мелко хихикая, стал зачитывать заклинания. Когда  Яков Моисеевич, закончил процедуру, он  почувствовал небольшую дурноту, а потом обнаружил себя под потолком.
- Караул? – спросил, неизвестно у кого,  перепуганный Яков Моисеевич, но на этот раз прибежать к нему на помощь было некому. Цепляясь за стены, Яков Моисеевич  кое-как опустился на пол и, чтобы успокоиться  взглянул на себя в зеркало.  Зеркало, равнодушно, отразило противоположную стену и даже ползущего по ней удивлённого  паука, а вот Якова Моисеевича не видно было нигде.
Если бы случилось чудо, и Джеффи – как матёрый людовед, смог бы сейчас обследовать  невидимого и лёгкого, как воздушный шарик, Якова Моисеевича, он бы припечатал ему  мудрёный диагноз, под названием  - биполярное расстройство. А, говоря понятным простым людям языком – раздвоение личности.
Первая из двоих личность -  это Яков Моисеевич, простой человек, с воспалённым инстинктом самосохранения.
Вторая из двоих личность – отважный учёный, который попав в неведомые  дебри, входит в азарт исследователя, и отключает тормоза.
- Этого не может быть, но это почему-то есть! - сказал Яков–человек и атеист, а потом стал усердно повторять «Отче наш», и мелко креститься.
А, Яков  – учёный, припомнив всё, что он знал из квантовой физики, успокоился и расслабился.  Его утешило то обстоятельство, что с точки зрения науки Физики, ничего сверхестественного,  с ним не произошло.
- Ну, поменял частотный диапазон существования! Бывает, – возбуждённо рассуждал сам с собой Яков - учёный, -  и все приличные люди, хоть раз в жизни должны пережить это захватывающее состояние!
Затем,  Яков-учёный, стал нашёптывать, попавшему в переделку Якову-человеку  о том, что надо бы провести исследования возможностей нашего нового состояния. И оба  Якова, опасливо двинулись к наружной стенке мансарды и без труда просочились сквозь неё на улицу Ричмонд-хилл.  Повисев над прохожими, Яковы  издалека увидели развесёлую троицу Тома, Тони  и Дженни, возвращающуюся домой с гулянки.
Тут Яков-человек, дал затрещину Якову-учёному, отчего они быстро объединились и задвинулись обратно на чердак.
Объединённый  Яков Моисеевич, по  каракулям Розалии, быстро разобрался, как осуществить реверс в общепринятую частоту существования приличных людей, и   вернулся к  себе в апартаменты.
Джеффри мирно спал на диване. А, Яков Моисеевич, не теряя времени, быстро нашёл среди разбросанных клочков монографию о царе Ашоке, которую он  умыкнул  из института перспективных исследований в индийском городе  Шимла.  Интерес к древнему индийскому царю у Якова Моисеевича  проснулся вследствие его чердачных приключений. В своём дневнике о нём неоднократно упоминала Розалия,  а к ней, как выяснилось, стоило присмотреться – возможно,  не такая уж она и дура.
Когда поздним вечером молодая компания Том, Тони  и Дженни заглянула в апартаменты, они увидели, что Яков Моисеевич усердно занимается за письменным столом, а рядом, на диване отдыхает, сильно переутомившийся, Джеффри.
- Дела идут неплохо – радостно потирая руки, заявил Том, и вся компания  после тяжёлого дня,  отправилась спать.

На другой день, поутру, Яков Моисеевич,  явил миру кротость и благоразумие, которых от него уже никто не ждал. Он, выразил своё страстное желание немедленно влиться в научный процесс. Через несколько дней, которые были потрачены на утряски и согласования, Яков Моисеевич, наконец,  вступил под просторные своды храма науки, вознёсшегося на месте чудесного сада, когда-то ласкавшего взоры семьи Генри Эксона. Яков Моисеевич вместе с Дженни,  шёл по светлым  залам, заполненным сложнейшим оборудованием, на котором  трудились люди разных национальностей. И, тут произошло неожиданное: Яков Моисеевич увидел двух  сотрудников, когда-то работавших с ним в Москве. Звёзд с неба  они не хватали, но были  добросовестны и исполнительны, и с усердием, свойственным  посредственностостям, выполняли рутинные работы, которых в большой науке очень много. Об этих чернорабочих науки,  бродили тогда по университету мутные слухи,  но Яков Моисеевич  гордился тем, что всегда был выше сплетен и слухов. А, вот  вездесущие и ретивые секретные службы, давно рыли подкоп под этих двух товарищей, подозревая их в шпионаже, однако убедительных доказательств в этом, отрыть так и не успели. О своих подозрениях, спецслужбы Якова Моисеевича  неоднократно уведомляли, но он подозрениям не верил, списывая их на профессиональную паранойю рыцарей контрразведки и сыска.
И, вот, на чужой территории,  он наткнулся на своих московских недоказанных шпионов. Яков Моисеевич  мгновенно узнал мудрёные устройства, на которых усердно трудилась шпионская парочка. Это были устройства, созданные им в далёкой Москве, незадолго до его тибетской экспедиции. Первым желанием, возникшим у  Якова Михельсона  при виде  бывших соратников - было желание набить им морду!  Но, его остановила мысль:
- А, кто же теперь я сам?
И, не получив вразумительного ответа на этот сакраментальный вопрос, Яков Моисеевич
решил пока не спешить с мордобоем, а поглубже разобраться, в постигшей его ситуации. Наблюдая за работой своих бывших подчинённых, Яков  Моисеевич понял, что украв его разработки,  они так и не сдвинулись с той точки, на которой когда-то застрял он сам. Более того,  у них не получалось даже то, что было достигнуто в московских лабораториях.
- А, тупицы! Наука - это вам не то же самое,  что тырить чужие чертежи!!  – злорадно прошипел Яков Моисеевич, поняв, что  удравшие из отчизны прохиндеи, беспомощны в его изобретениях, как младенцы.
 
Тут тупицы-прохиндеи увидели Якова Моисеевича и от ужаса на время превратились в соляные столбы. Немая сцена продолжалась несколько минут. Потом Бобкин и Добкин, изобразили дикую радость и, если бы обстоятельства и приличия позволяли, бухнулись бы в ноги, к своему бывшему руководителю и заныли бы:
- Не покинь нас надёжа-царь Яков Моисеич! Не дай пропасть – кормилец!
Под недобрым взглядом Якова Моисеевича, горе-учёные затараторили, заикаясь от волнения, спеша  и перебивая друг друга. Из их сбивчивой речи следовало, что никакие они не воры, а просто очень сильно переживают за будущее мировой науки.
И, тут опять Яков Моисеевич раздвоился. Яков-человек, брезгливо послал  наглых  паразитов  подальше. А, Яков-учёный, загорелся решением сложнейшей  задачи. После приключений на чердаке, и изучения трудового дневника мадам Сухомлинской, у него появились новые идеи, и сильно чесались руки, чтобы их проверить.
- Да, несомненно, мадам Сухомлинская была большая авантюристка  и происходила из   праздной среды эксплуататоров-кровососов, но, несомненно, и то,  что она обладала большим  лингвистическим талантом и пытливым умом.
Яков Моисеевич открестившись от своих московских околонаучных дельцов, вытребовал себе отдельное помещение и несколько надёжных лаборантов, после чего приступил к исследованиям наследства мадам Сухомлинской. Мракобесные заклинания и волшебная жидкость из пузырька, постепенно преобразовывались в расчёты, формулы и сложнейшую аппаратуру. Работая в недрах лондонского научного центра, Яков Моисеевич-человек, с грустью признал, что и организация научного процесса и его снабжение, здесь несравнимо совершеннее, чем в его родных московских пенатах. Там, дома, каждую деталь приходилось добывать с применением изощрённых хитростей и интриг, а если и это не давало результатов, то местные Левши, исполняли необходимое оборудование, буквально, на коленке. Конечно, это способствовало развитию личной смышлености и изворотливости небалованных российских учёных и техников, но в целом, российская наука сильно теряла в мощности, тратя силы на преодоление  славянской безалаберности, неистребимого бюрократизма, и особенностей костенеющей плановой экономики.
Работая в условиях, близких к идеальным, Яков-учёный блаженствовал. Колдуя над колбами и пробирками, он становился таким же самоотверженным  фанатиком, как древние алхимики в поисках философского камня. Чтобы не терять время, Яков Моисеевич поселился в лаборатории насовсем, завёл там чайник и небольшой диванчик, для ночного сна. Больше всего хлопот доставляла волшебная жидкость. Читая и перечитывая дневник Сухомлинской, он нигде не обнаружил даже намёка на то, что объясняло бы, каким образом пополнялся заветный пузырёк. А, ведь  химический состав жидкости, был настолько сложен, что понадобилось несколько недель и серьёзное оборудование, чтобы вывести сначала  формулу, а потом, привлекая достижения нанотехники, воссоздать магическое зелье.
Но, каким же способом, эта старая кочерыжка-Розалия, обновляла свои боеприпасы, чтобы затем с их помощью сводить с ума британский истеблишмент?   
Мучила Якова Моисеевича ещё одна загадка - даже химически точно воспроизведённая жидкость, к сожалению, не обладала магическими свойствами оригинала.   Ответ  нашёлся случайно. Несколько суток Яков Моисеевич не спал, колдуя над колбами и приборами.  Борясь со сном, он собрался выпить крепкого чая. Когда, утративший координацию из-за смертельной усталости, Яков Моисеевич  проносил  воду над колбой, где плескалась  непостижимая жидкость, в неё попало несколько капель воды.  И, тут произошло чудо – подопытная жидкость непостижимым  образом вскипела сама собой, и начала расти в объёме. Достигнув определённого уровня, жидкость замерла.
Боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть происходящее чудо, Яков Моисеевич крепко задумался. Он столкнулся с непонятной ему технологией, но как учёный и материалист  списать всё происходящее на бесовские происки он, не мог. Главное, он понял, что Розалии достаточно было капнуть несколько капель воды в её пальмирский пузырёк,и объём восстанавливался, не теряя при этом своих магических свойств. Но, об этом в дневнике не было ни слова.   
Яков Моисеевич привязал себя к стулу, подобно тому, как  на взлёте и посадке самолёта пристёгиваются ремнями к креслу авиапассажиры, а затем  глотнул подопытной жидкости, и включил  высокочастотный генератор, воспроизводящий звуковые модуляции древних заклинаний.
Несколько минут ничего не происходило, и Яков Моисеевич опечалился. Тайна была, почти у него в руках, и, опять выскальзывала непостижимым образом.
И, тут, Яков Моисеевич вспомнил пояснения из дневника Сухомлинской, и понял, что третий необходимый компонент – это мыслеобраз. Он подумал, представил и взлетел…
Со стулом вместе. Наконец, пазл сложился! Третий компонент – мысль и воображение и он был всегда у него под рукой.   Яков Моисеевич, сделал несколько торжествующих кругов над лабораторией,  а затем плавно опустился на своё рабочее место.
Он ликовал. Свершилось то, что он считал невозможным. Запустив генератор на реверсный режим, Яков Моисеевич, проявился  в плотноматериальном виде.
Теперь огромная усталость навалилась на Якова Моисеевича, и он блаженствуя, от сознания, хорошо выполненной работы, заснул крепким сном, на своём походном диванчике. Перед тем, как заснуть, Яков Моисеевич, суеверно спрятал у себя под свитером тетрадь и пузырёк, словно это был волшебный талисман, позволивший ему совершить эпохальное открытие в Науке.