Про Муню... Баян 2

ПРО МУНЮ, КОТОРАЯ ВЗЯЛА ДА И ВЫИГРАЛА ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ


Предыдущий рассказ

"Баян№1. Про Муню, которая взяла да и вышла замуж"

был ЗДЕСЬ: http://www.liveinternet.ru/users/5814203/post368607165

 

История с гражданской войной приключилась однажды жарким летом в Пушкинских Горах...

Впрочем, надо бы сначала рассказать вам о Языкове.

Итак, было жарко. Парило. Одиноко бредя из Михайловского в Тригорское, вышел я к знаменитым Трем соснам. Там за изгородью, защищающей сосны от напора туристов, стоит щит с пушкинскими стихами про «племя младое, незнакомое». В то лето возле щита стоял Языков и хохотал.

— Послушай-ка, что написали, — позвал он, будто знал меня сто лет, развернул листок и прочел какие-то развеселые стишата. Похохотали вместе. После чего листок был им аккуратно свернут и возвращен за раму, к которой крепится щит.

— Тут народный почтовый ящик... И чего только не пишут! Языков, — представился он, сделав облагораживающее ударение на букву «ы». Так я познакомился с прапрапраправнуком поэта — друга Пушкина.

Поскольку нынешний Языков был в четном поколении, природа на нем отдохнуть не смогла. Языков был чертовски талантлив. И тоже был поэтом. Хотя на поэта не походил ничуть — 190 см роста, плечи как две наковальни, кулачищи размером с булыжники. Удивительно, что при такой физической мощи он из всех видов спорта признавал только один единственный — шашки. Но о них чуть позже.

— А ты куда движешься? — спросил Языков, откровенно намереваясь составить компанию.

— В Тригорское.

— Э, нет, пожалуй, не дойдем... Давай-ка, завернем ко мне.

Перейдя мост через Сороть, мы берегом вышли к его одиноко стоявшей палатке. И тут же врезал ливень.

— Это что же, тут не воруют? — спросил я, забираясь в нагретое брезентовое чрево.

— А это? — ткнул Языков в фанерку, на которой каллиграфическим почерком было написано: «Товарищ, верь, 150 гр. пластита образуют воронку диаметром 1,5 м». — Ты в шашки играешь?

Я и забыл, когда последний раз брал в руки шашки. Но Языков уже расправлял сложенный вчетверо кусок моющихся обоев в шашечку. Затем высыпал горстку редиски. Разрезал каждую пополам и выстроил из половинок исходную позицию — красные и белые. Вынул две рюмашки и откупорил бутылку водки. И мы стали играть. Как только бралась очередная пара «шашек», мы молча чокались и закусывали жертвами, посолив их крупной солью.

Игра была необычной еще и тем, что число клеток на поле было не 64 и не 100, а 81. Оказывается, родилось это число нечаянно. Когда Языков стал вырезать из обоев походную шашечную доску, то просчитался,

и у него получилась доска не 10х10, а 9х9. А что, подумал Языков, даже интересно... А поскольку «шашки» были белые и красные, то называлась игра «Гражданская война на обоях», сокращенно ГВнО.

Прекрасно освоив нестандартную стратегию игры, Языков выигрывал у всех, даже у мастеров, ошалело глядевших на 81 клетку. Впрочем, не исключено, что проигрывали мастера еще и потому, что правила игры в ГВнО позволяли играть только редиской и только под водочку...

Не найдя равных себе, Языков купил у подземном переходе метро пару ярко красных корочек с надписью «Удостоверение» и в одни корочки вклеил выведенную на принтер красивую бумагу, из которой следовало, что он, Владимир Языков, является чемпионом мира по шашкам по версии ГВнО. Во вторые корочки была вклеена такая же бумага, но в ней графа ФИО была не заполнена: Языков полагал вручить «Удостоверение» тому, кто его обыграет. Затверждала чемпионство красная гербовая печать, и лишь очень внимательный глаз мог заметить, что головы византийской чудо-птицы смотрят почему-то в одну сторону...

Большим приколистом был Языков. И еще он был великим компьютерщиком. Но об этом чуть позже, а пока расскажу, каким он был поэтом.

 

* * *

Стихи у него рождались мгновенно, но какие-то дюже нежные, вовсе не соответствующие его богатырскому облику. Судите сами: наигравшись в гражданскую войну, ложимся мы головами ко входу в палатку, умиротворенно покуриваем. Языков, щурясь, всматривается в заштрихованную дождем даль и сходу, без помарок, изумительно красивым почерком выводит в блокнотике:

Рожь намокла, клонится, на дороге топь,

И ржаная сыплется на дорогу дробь.

Окуная в лужины тонкий посошок,

Бродит в поле вымокший дождик-пастушок.

Не успел он точку поставить, как прямо из дождя возникло и перед нами на корточки присело насквозь вымокшее существо в сарафане, с рюкзачком за спиной и с полиэтиленовым пакетом на голове.  Внимательно всмотревшись в наши физиономии и, очевидно, не найдя в них ничего предосудительного, спросила:

— Можно я у вас дождь п-пережду.

— Залезай, — отодвинулся в сторону Языков, и в наше тихое мужское бытие вползла женщина. Забилась в уголок, притихла, но зубы у нее так громко лязгали, что Языков не выдержал:

— Там в углу тельняшка — переоденься.

Возникла пауза, но не сильно долгая. Послышалось шуршание одежек. Языков налил недоигранной водки и протянул рюмашку за спину. На сей раз паузы не последовало.

— Я тоже покурить хочу, м-можно?

— В помещении у нас не курят.

Мы с Языковым задвинулись в глубину палатки, а существо в тельнике до пят, уселось у входа. Светлые волосы стянуты в хвостик, тоненькая шея, высокий лоб, носик, губки — все так себе. Разве что ресницы роскошные, длиннющие...

Языков толкнул меня в бок. Я поначалу подумал, что он предлагает и мне поизучать узор кружев на трусиках, сохнущих как раз над нашими головами, но он кивнул на висящий рюкзачок. Там на клапане аккуратным девичьим почерком было выведено: «Осколочная граната Ф-1 даже очень крупного самца делит на множество мелких фрагментов». И из-под клапана что-то округло выпирало.

— Откуда ты? — спросил я пришелицу.

— Из Латвии, из Риги.

Языков удивленно и с нехорошим подозрением посмотрел на меня.

— Ну, а что тут такого, — успокоил я его, — от нашей границы до могилы Пушкина всего-то 70 километров.

— Да, Пушкин нам — ближе всех, — поддержала меня девчонка, но смотрела почему-то на Языкова, — Ну, а ты откуда?

— Я издалека. Из Москвы. Это отсюда километрах в семистах будет...

— Да, вы от Пушкина дальше... Меня зовут Муня.

Так мы с Муней и познакомились.

 

* * *

Языков — большой любитель ловли рыбы на спиннинг. Он спозаранок уходил вдоль Сороти, возвращаясь только к обеду. Рыбы, как правило, не приносил. Я же любитель ходить по усадьбам, со смотрителями беседовать, торчать у стендов с пушкинскими рукописями, разбирая перечеркнутые, надписанные и вновь зачеркнутые строчки. А Муня оказалась любительницей ходить просто так, в первом пришедшем на ум направлении.

Пробовал ее Языков к рыбалке приучить — не приучилась, потому как пойманной рыбины боялась. Рыбу чистить учил — не научилась, потому как жалела ее. Вроде неумёха, но костер поутру всегда разжигала с одной спички (говорила, дед-фронтовик научил), у Языкова так не получалось, у меня тем более.

— Муня, а ты в шашки, случайно, не играешь? — вяло спросил как-то вечерком чемпион мира.

— Так, немного, — тоже вяло отозвалась Муня.

— О! — и Языков исчез в палатке. Разложил свои клетчатые обои, нарезал редиски, прикинул что-то в уме, но бутылку открывать не стал... А чтобы дать фору новичку и показать класс

своей игры, взял спиннинг и спустился к реке, небрежно предложив Муне сыграть с ним вслепую. Муня пожала плечиком.

— Ну, так я пошла: с g3 на f4.

— А я с с7 — на d6! — донеслось с берега.

Но уже где-то на седьмом ходу Языков спиннинг бросил, поднялся к палатке, уставился в обои и надолго задумался... А когда на двадцатом ходу Муня провела в дамки вторую редиску, ушел в палатку и стал там возиться.

— Как твое настоящее имя и как фамилия? — спросил он таким могильным голосом, что Муня тут же все и назвала.

Языков вышел с «Удостоверением» и молча пожал Муне руку. А на следующий день сказал, что ему срочно надо в Москву.

 

* * *

Так мы встречались в Пушкинских Горах не один год. Я останавливался то в гостинице, то у пушкиногорских друзей. И Муня нашла подругу, у которой и жила, неподалеку от турбазы. А вот Языков упорно ставил палатку на своем постоянном месте.

Странно, но в Риге мы с Муней почти не пересекались, о поездке в Пушкинские Горы ни с ней, ни с Языковым не договаривались. Но стоило кому-то из нас там появиться — приезжали и остальные. Я искренно радовался этим встречам и, казалось, радости моей не будет конца. Но мне так только казалось...

Сидели мы с Муней как-то на берегу, смотрели как на вечерней зорьке Языков свой спиннинг забрасывает. Муня была тиха и задумчива. Молчала так, молчала, да вдруг и говорит:

— Как скоро лето кончается... Так же скоро и второй звонок прозвенит.

— Что за звонок?

— Первый звенит в 23 года, второй в 26, третий в 29, после чего открывается занавес и начинается трагикомедия под названием «Старая дева»...

— Муня, я тебе давно хотел сказать: ну присмотрись ты к Языкову! А? Ну чем плох?

— Не плох. Но мне до него никак не достучаться. Я б за тебя пошла.

— За меня нельзя.

— Я знаю. Я для тебя уже старая.

Сказала и ткнулась мне в плечо. А я ее отечески приобнял. Мне дозволено — я старше Муни почти в два раза.

 

* * *

И Муня и Языков с моего горизонта исчезли одновременно. Но первым исчез Языков. Помните, я говорил, что он был классным компьютерщиком? По этой причине и исчез. А виноват в том Усама бен-Ладен.

Началось с того, что Языков поспорил с известным Касперским, заявив, что знает, как можно обходить его антивирусные защиты. Касперский от него отмахнулся, но об этом тут же узнал некто Боря — торговец живым товаром. Он выискивал по Москве классных программистов и хакеров и сбывал их в Америку, где те после событий 11 сентября строили электронный забор против е-террористов. Оформляя товар, Боря поинтересовался:

— Языков, а ты случаем не еврей?

— Кто его знает, но мой прапрапрапрадед точно был русским.

— Жаль! Я в том смысле, что проще было бы тебя отправить через Израиль. Хоть какое-то основание, понимаешь, нужно... Ну кругом, блин, одна бюрократия! Даже в США.

— А это не годится? — и Языков протянул Боре «Удостоверение».

Ровно через неделю DHL-почта принесла в Москву пакет, в котором отпечатанное на роскошном бланке министерства юстиции США было приглашение для «m-r Jazikoff, Тhe Ex-World Сhampion on checkers under GVnO version». Экс-чемпиона приглашали преподавать игру в шашки в американских тюрьмах.

Я провожал его в Шереметьево. Когда мы подошли уже к самому таможенному барьеру, Языков внезапно осипшим голосом сказал:

— Ты это… увидишь Муню — передай ей... в общем...

— Козел ты! Ну, какой же ты, Языков, козел!.. Такую девчонку упустить!

— О чем ты говоришь... Она ж!.. Мне ж до нее не дотянуться.

 

 

Следующий рассказик

с названием "Баян №3. Про Муню, которая 11 сентября совершила невесть что"

можно прочесть ЗДЕСЬ: http://www.liveinternet.ru/users/5814203/post368680675