гл. 14 Подходы

                Глава 14
                Подходы


     Тиоракис  догадывался  почему,  не слишком желанная для него роль главного звена в "коротком плече" между "заказчиком" и Острихсом  досталась именно ему.

Начать хотя бы с того, что был он более чем проверенным кадровым сотрудником. И не только проверенным, но даже заслуженным. Об этом свидетельствовала не только  почетная медаль, которую мог заработать любой гэберовец, без серьезных взысканий отпахавший на ведомство положенное число лет, но и серьезный боевой орден  за ту старую уже историю с баскенскими террористами,  в которой Тиоракис проявил способность во имя выполнения порученной миссии перешагнуть через такое,  отчего у иного мозги свернулись бы набекрень.  Опять же:  офицер, присяга, все такое...  Мамуля не зря упомянул об этом.   Одновременно, весьма полезным выглядело то обстоятельство, что его подвиги  здесь уже давно забылись, тем более что о них и так мало, кто знал. Все многочисленные,  в основном университетские, знакомства,  которые он имел когда-то, оборвались и, по прошествии многих лет,  вряд ли кто из прежних приятелей смог бы узнать его в лицо.    Наконец, он длительное время проработал за границей  по легенде и под чужим именем,  почти не поддерживая контактов на родине, и поэтому,  при соблюдении должной осторожности имел минимальные шансы оказаться кем-то и как-то случайно расшифрованным в своей новой роли. То обстоятельство, что  он был одногодком человека,   с которым предстояло войти в плотный контакт,  тоже  играло в пользу его  кандидатуры:  ровесничество давало  дополнительные возможности для достижения  взаимопонимание с "объектом".

- Но самое главное - сказал  во время их памятной встречи  Мамуля, формулируя  задание для Тиоракиса - вы у нас чрезвычайно обаятельный. Во всяком случае,  способны это обаяние замечательно сыграть. Вот и у меня в любимчиках ходите. Так уж постарайтесь  и "Чужого" обработать. А?

    Влезть, по возможности,  в сердечные друзья  к Острихсу  - было,  разумеется,  только первым шагом. Далее требовалось забраться к нему в душу, понять, за какие струны там  нужно дергать,  чтобы  заставить его играть в своем оркестре. 

    "Смог же в свое время Хаардик Фантес подойти к нему на мягких лапах - рассуждал Тиоракис, обдумывая наедине с собою план действий, -  В этом он сработал просто гениально! Другое дело,  что в   реализации своих идей  священник оказался  сущим ребенком и тут же напоролся на вилы в виде папаши Дрио.  Но мне-то папаши Дрио не страшны! А вот принципиальная возможность поставить "Чужого" под управление - это существенно. Правда,  с тех пор много воды утекло. Он может оказаться совершенно другим человеком.  Хотя, судя по досье...  Да что там! Судя по всему - остается записными идеалистом... В отличие от меня, например. Я уже - не записной, во всяком случае.   Не был бы  Острихс идеалистом -   давно бы плавал на леденцовой лодке по молочной реке меж кисельными берегами, и мы бы с шефом еще к нему на доклад ходили!  Точно - идеалист!  А на что у нас клюют идеалисты?   На идеализм!  По собственному опыту знаю. Только нужно ему наживку подобрать.  Идеализм, ведь, тоже разный бывает. Времени только больно мало для проб.   От силы  полгода.  Дальше парламентские выборы и  к этому  времени он  должен прочно стоять  в строю. А если нет?  Вот уж очень хотелось бы этого самого "нет" -  избежать.  В  противном случае, как совершенно определенно дал понять Мамуля,   придется  нашего "Чужого"  достаточно жестко изымать из политического расклада..."

                * * *   

       Слегка затемненные очки  уже почти перестали раздражать и мешать, а вот молодая еще борода противно щекоталась где-то внутри себя  и приходилось сдерживаться, чтобы поминутно не залезать в нее пальцами и не расчесывать ставшую труднодоступной кожу. "Еще немножко, и я приобрету  внешний вид классического вольнодумца:  небрежные космы на голове,  нерегламентированная растительность на роже и  интеллигентский "велосипед" на носу...  То ли вольный журналист из неправительственного издания,  то ли  молодой профессор философии, то ли    студент-перестарок..." - так оценивал свою маскировку Тиоракис, разглядывая себя в зеркале маленького туалета, в хвостовой части самолета.  Из-за  обшивки доносилось монотонное сипение  турбин, уже три часа несших крылатую конструкцию  к Хаспиру -  главному городу  административного кантона  Ограсса Южная. Вот-вот должны были объявить снижение, и Тиоракис, еще раз глянув в зеркало,  открыл дверь и отправился на  свое место.   

    В  Хаспире  уже недели две обретался Острихс со своей небольшой "свитой", и Тиоракису необходимо было сделать попытку войти в эту разношерстную компанию, так сказать с ходу. Времени на раскачку и наступление с дальних подступов не имелось.    Поэтому, легенда, с которой Тиоракис летел к месту начала операции предоставляла ему возможность действовать максимально свободно,  без лишних церемоний.

       Он  - журналист-любитель.  Когда-то,  по настоянию родителей, получив юридическое образование,  так и не смог найти себя в этой скучной профессии. Пробовал  стажироваться на адвоката, недолго поработал клерком в нотариальной конторе, затем попытался прибиться к юристам-корпоративщикам... везде тоска. 
Однажды он решил, что настоящее дело его жизни — журналистика. Начал писать, и проявил в этом деле завидное упорство, но  его писания ни одному изданию не пришлись ко двору,  и, соответственно, не приносили никакого дохода.  От бедствования спасала неплохая рента,  которую имели родители, любившие непутевого сына и обеспечивавшие его необходимым минимумом для относительно комфортного существования.  В конце-концов  оба родителя умерли  и с недавних пор в   распоряжении непризнанного  светила журналистики  оказался  кругленький капиталец,   составлявший основу  той самой ренты.  Согласно легенде,   Тиоракис (он же Воста Кирик),   со всем пылом нерастраченного идеализма решил пустить  родительское наследство на создание собственного ежемесячника весьма эклектической направленности, шеф-редактором  и основным автором которого  собирался стать сам. На  имя Восты Кирика всего неделю назад   было зарегистрировано  свежеиспеченное  издание под названием «Независимое обозрение» (никак не меньше!), и даже снят под «редакцию»  крохотный офис. Два сотрудника - секретарь и уборщица - составляли весь его штат. А сейчас он летел как бы в свою первую  журналистскую командировку,   в которую, по праву  босса,  отправил себя сам. 

Целью  вояжа виделся сбор материала и написание обширной статьи  для премьерного  номера журнала. Предметом  исследования  должен был стать Острихс Глэдди,  как та фигура,  которая вызывала последнее время все больший общественный интерес...

                * * *

       - Ты хороший парень,  Воста, но нельзя же быть таким наивным! В тридцать-то  с хвостиком лет!
       Говоря это Альгема  смотрела на него снисходительно и даже как-то жалостливо. 
     «Жалостливо — это даже хорошо отметил для себя Тиоракис,  - у некоторой категории женщин чувство к мужчине развивается из глубинного материнского инстинкта, из  желания опекать... А там, глядишь и привязанность, и самопожертвование... Собственно, вряд ли  это нам понадобится. Ладно, посмотрим!»
       - Что ты меня все время ребенком пытаешься выставить?  Ты,  между прочим,  на шесть лет младше меня...
    - А у меня такое впечатление, что я на тридцать лет старше! - перебила его Альгема, - Твоя затея с собственным журналом это даже не авантюра, это просто какая-то детская ерунда! Игрушка какая-то дурацкая! Причем,  явно тебе не по средствам. Ты хоть это понимаешь?   
     - Мне так кажется,  что ты мне просто завидуешь...
    -  Я?! С чего бы это!?
     - Ну, как это,  с чего?  Я — издатель. У меня собственный журнал. Я могу публиковаться в любое время. Надо мной нет никакой цензуры в виде редакторской политики...
    -  Да смешно же это! Никакой ты не издатель! Ты просто играешь в издателя! Чтобы стать издателем,  нужно   или волчарой быть с мертвой деловой хваткой и  во-о-от  такими зубищами, либо, если это просто хобби - миллионером, а лучше - миллиардером... Тогда, может быть, не разоришься...  А твоего тощего капитала хватит от силы на полгода, чтобы издавать мизерным тиражом убогий журнальчик, который никто не будет покупать и читать!
    - А если я все-таки раскручусь? Что ты скажешь тогда?
  - Я в  профессиональной журналистике  уже восемь лет. Кое-что понимаю... Не раскрутишься! Ни малейшего шанса. Даже говорить об этой глупости  больше не хочу! Давай лучше выпьем...

                * * *

     Они познакомились всего два дня назад в пресс-центре избирательной комиссии по выборам Хаспирского мэра.  Прежний недавно подал в отставку, "в связи с состоянием здоровья",  хотя злые языки говорили, будто он просто зарвался и у него земля начала гореть под ногами.  Опасаясь громкой истории,  высокопоставленные соратники по Объединенному Отечеству доходчиво объяснили чиновнику, что достойный уход на почетный отдых определенно приятнее скандальной  разборки, которая лавров никому не принесет, тем более,  что до парламентских выборов оставалось чуть более полугода.  Последнее обстоятельство, кстати, делало выборы нового мэра региональной столицы особенно захватывающими, ибо рассматривалась всеми сторонами политического процесса в качестве своего рода  разведки боем.  Неудивительно, что на этот мёд  в Хаспир слетелся целый рой  пишущей,  снимающей и комментирующей  братии, назойливое жужжание которой  создавало картину общественного мнения.

    Альгема давно  и плодотворно сотрудничала в "Старой газете" где вполне пришлась ко двору. Она относилась к той категории людей, которые,  например,  чудом оставшись в живых после кораблекрушения и выплыв на неизвестный берег, первым делом спрашивают у случайно подвернувшегося туземца: "У вас правительство есть?"  - и  если им выпадает счастье услышать   утвердительный ответ,  они  тут же  заявляют: "Тогда я - против!", - после чего  могут себе позволить со счастливой улыбкой помереть от голода, скажем...  или, там, от жажды...  или даже быть съеденными тем же туземцем...
     "Старую газету", в силу сложившихся исторических обстоятельств, финансировали люди,   много лет назад решительно отодвинутые от  кормила власти,  что в основном и определяло её вечную оппозиционную линию.

Кроме того,  почтенное издание прикармливали некоторые из обладателей крупных капиталов, пребывавшие в трогательном  симбиозе с существующим режимом,  но считавшие очень удобным иметь под рукою эдакий небольшой  инструментик,  неприятными уколами которого можно  давать знать  правящей  камарилье о своем недовольстве,  и напоминать ей ту неприятную истину, что все на свете имеет свой конец.  С  помощью этого же механизма запускались разного рода  пробные информационные шары, в случаях,  когда через официозы делать это было неловко.

Несмотря на  раздражение, которое  доставляли властям  наскоки "Старой газеты ",   её,  тем не менее,  терпели,  поскольку  она, а также еще несколько подобных, но более мелких изданий,  прибавляли респектабельности демократической облицовке политического фасада страны. Даже в годы Стиллеровского правления  "Старую газету",  официально никогда не закрывали, хотя она и пережила несколько погромов со стороны патриотически настроенных граждан.  Так что,  хотел того кто-то, или не хотел, но рупор оппозиции  в конечном итоге также работал на систему.  Это, кстати,  вполне отвечало "теории  балансов", которую исповедовал  руководитель Пятого департамента ФБГБ Ксант Авади, не говоря уже о том, что сообщество "единомышленников" сложившееся вокруг редакции  представляло из  себя удобнейший портал  для засылки в ряды оппозиции любого количества агентов или провокаторов.

                * * *

     Подход к Острихсу через  Альгему представлялся очень естественным. Она,   хотя и не входила  в близкий круг «Чужого», но постоянно вращалась рядом и была хорошо знакома с большинством из тех, кто это окружение составлял.

    Еще года полтора назад,   редакция  "Старой газеты", дала  напористой журналистке задание войти в контакт с Острихсом Глэдди, который,  судя по всему, в течение короткого времени должен был превратиться в регулярный источник политических сенсаций.  Держать поблизости от него своего корреспондента  представлялось очень перспективным. Надо сказать, что подобная мудрая мысль пришла в головы многих газетчиков,  но провернуть дело с должным тактом и добиться относительного успеха  из всех соискателей смогла только Альгема.

    Основная проблема состояла  в том, что Острихс явно недолюбливал журналистов. Корни этой неприязни,  скорее всего,  находились в том самом  теперь уже далеком дне,  когда его вызвали к судебному следователю в качестве свидетеля по делу об убийстве Хаардика Фантеса.   Он так и не смог забыть  хамской атаки  банды репортеров напавшей на него после допроса.  Не складывались  отношения с  этими ребятами и  после его возвращения на родину. 

    Журналисты ведь, тоже  недолюбливают людей, которые с  одной стороны  представляют известный общественный интерес, а с другой  подчеркнуто избегают контактов  с прессой, лишая их основной профессиональной пищи - информации.  Здесь  для газетчика кроется очевидная опасность  остаться   уже без самого, что ни на есть,  хлеба насущного. Кому же это понравится?   К счастью,  существует известный метод: если фактов не хватает, их додумывают или просто сочиняют. Если объект репортерского внимания сам не дает о себе сведений,   можно в ходе "журналистского расследования",  насобирать циркулирующих вокруг него отрывочных слухов,  в просторечии именуемых сплетнями,  натаскать мелких бытовых деталей и раздуть все это в  знаковые события... А то еще коронный номер -  беззастенчивое выдирание из контекста и произвольная интерпретация любого неосторожно сказанного слова...
 
     Острихс,  не собирался штурмовать никакие политические вершины и, поэтому,   не считал нужным специально заботится  о  поддержании по отношению к себе лояльности прессы, однако,  как человек   вполне  обыкновенной душевной организации,  не мог совершенно безразлично относиться к  полувранью,  вранью и дикому вранью,  которое сплошь и рядом  публиковалась о нем в средствах массовой информации.  Все это заставляло  его относиться с еще большей подозрительностью к людям,  проявлявшим к нему профессиональный журналистский интерес.

    Альгема приложила массу такта, психологической тонкости и терпения,  чтобы   Острихс для начала хотя бы перестал от нее шарахаться, как от зачумленной. Для этого она задвинула  свои  обычные  профессиональные приемы в дальний угол, и, не гонясь за скорейшей выдачей на гора материала для печати перешла к долгой и планомерной осаде. Редактор  её   не торопил, так как тоже понимал ценность   стратегического преимущества, которое можно получить, в случае,  если его   корреспонденту удастся стать для Острихса  более или менее своим человеком.
   
Умение ждать и такт свершили, казалось,  невозможное. В конце-концов,  "делатель депутатов" перестал ожидать от  Алгемы подвоха и даже проникся по отношению к молодой женщине некоторой симпатией. Она получила практически свободный доступ в  его  компанию, могла слышать многое из того,  что там обсуждалось и даже, если приходилось кстати,  вставлять собственное словечко.

  Альгема  так и не опубликовала ни одной, даже самой завалящей статейки об Острихсе, но взамен получила возможность первой из журналистов узнавать,  кому из  охотников за избирателями удастся заполучить в свою колоду козырного туза.  В результате,  "Старая  Газета" стала  не только очень точно предсказывать поражения кандидатов "Объединенного Отечества" на некоторых выборах, но и  давать удивительно верный прогноз по победителю. Такое - для репутации и рейтинга политического печатного издания дорогого стоит!

     Правда,  для  самой Агельмы подобное положение  по отношению к Острихсу  в плане удовлетворения  профессионального честолюбия,   не давало почти ничего, так как    добытая   ценнейшая информация  реализовывалась под другими именами. Зато и  статус её в редакции был особым:  "главный"  постоянно изыскивал различные возможности, чтобы компенсировать своей сотруднице  жертвы, приносимые на общий алтарь.  Материалам,  которые Агельма готовила по любым другим темам  предоставлялась "зеленая улица", а оплата производилась по наивысшим ставкам...

                * * *               

    Знакомство   с  журналисткой из "Старой газеты"  было жестко запрограммировано, хотя Тиоракис приложил все старания для того, чтобы их первая встреча выглядела случайной.
 
    Он подкараулил Агельму в небольшом кафе при  пресс-центре  Хаспирской мэрии, где в ожидании последней информации от избирательной комиссии и представителей кандидатов предпочитали  проводить  время  официально  аккредитованные  корреспонденты. Улучив момент, когда  журналистка оказалась за столиком одна,  Тиоракис попросил позволения подсесть на свободный стул. Попивая чай на травах, он, сначала как бы вскользь,  мазнул взглядом по лицу читавшей  пресс-релиз Агельмы, а затем,  будто бы  вспоминая что-то уставился на неё с хорошо сыгранной "неосторожной пристальностью".

    - Что-нибудь не так?  -  довольно нелюбезно  спросила Агельма,  заметив упертый в неё взгляд незнакомца.
    Тиоракис слегка дернулся и, тщательно изображая виноватое смущение, забормотал:
    - Нет, нет! Что вы! Боже упаси! Это я так... Извините...
- Да,  ладно! - великодушно смягчилась Агельма,  приняв разыгранный перед нею этюд за чистую монету, -  Продолжайте созерцать, если вам это доставляет удовольствие!
            Тиоракис выдержал небольшую паузу в ходе которой  умудрился даже  несколько покраснеть лицом, чем вызвал еще большее сочувствие к себе со стороны сидевшей напротив молодой женщины,  после чего,  "преодолевая  чувство неловкости", поинтересовался:
- Вы ведь  Агельма Лиис? Я не ошибся?
    
     Дальше - дело техники. Получив заверение, что это она, собственной персоной, Тиоракис назвался Востой Кириком и  достаточно тонко польстил  журналистке тем, что  показал неплохое знакомство с её публикациями.  После такой приятной затравки  молодая женщина охотно приняла предложение выпить за знакомство.  Этому способствовало с одной стороны то,   что она как раз располагала свободным временем,  с другой -  что  Тиоракис был по-мужски весьма привлекательным объектом,  а женские инстинкты играли не последнюю роль в жизни Альгемы. 

    Стандартная  методика  обольщения  следующим пунктом ставила демонстрацию щедрости,  ибо  слабость к жмотам испытывают  наверное, лишь какие-то особо утонченные  извращенки, к каковым визави Тиоракиса отнюдь не относилась.  После краткого выяснения  вкусовых предпочтений  Агельмы, которые, в общем-то,  позволяли кавалеру ограничится,  банкой пива,  был заказан  самый раздорогущий  коктейль имевшийся в заведении.  Необходимое ценное очко  было заработано, и  процесс укрепления завязавшегося знакомства начал развиваться каталитически.
 
    Агельма сама довольно быстро  сломала,  церемонность,  которую  её новый знакомый по собственной неистребимой привычке вносил в отношения с женщинами,  и  они перешли "на ты".

Не желая форсировать события,  Тиоракис поначалу намеренно  увел разговор от всякого рода профессиональных журналистских тем. По удачно подвернувшемуся поводу заговорили о новинках литературы, а точнее о том, что ничего нового и по-настоящему интересного никто сейчас не пишет.   Все закоснели  в  унылых  формалистических поисках или попытках шокировать читающую публику, что само по себе уже превратились в  надоевшую рутину.  Вспомнили старую добрую классику времен империи: Вела Йолтсо, Эмома  Мэрсора,  Мела  Ешикла и прочих. Тут, разумеется, обнаружилось,  что оба являются горячими поклонниками и знатоками творчества  Вада   Тараба.

Подоспевшая вторая порция  коктейля  сильно повысила градус восторженности собеседников  -  и  понеслось:  цитирование наперебой ударных мест,  ахи - по части  мастерски выстроенных сюжетов,  охи  -   по  вопросу потрясающих социально-политических пророчеств писателя...

Вот здесь-то разговор и соскользнул на день сегодняшний со всеми его довольно точно предсказанными гениальным автором идиотизмами и подлостями.   Тиоракис позволил себе обозначить  осторожное несогласие с  некоторыми  оценками,  политических событий и персоналий,  которые Агельма высказывала в своих журналистских публикациях. Та не то чтобы обиделась, но с жаром слегка захмелевшего человека стала отстаивать свою позицию. Тиоракис,  аккуратно и постепенно, чтобы не дать  заподозрить себя в игре в поддавки,  сдавал пункт за пунктом как бы под напором  логики и неотразимых аргументов  своей собеседницы, чем еще более расположил её к себе. 
   
Даже очень умные женщины,  легко ведутся на  признание  мужчиной  (если это, конечно не очевидный дурак) силы их логики и  интеллектуального превосходства. 

Вследствие  одержанной и честно признанной оппонентом победы, в Агельме проснулось безотчетное желание взять  искреннего и несколько наивного Восту Кирика, которого разыгрывал перед нею  Тиоракис, под свое покровительство. Правда, немедленно приступить к осуществлению душевного порыва не удалось, поскольку бармен, воздев к потолку руку с трубкой от телефонного аппарата, стоявшего на стойке,   громко провозгласил: "Вызывают Агельму Лисс!"
    - Извини, Воста!  У меня срочная встреча, -  совсем трезвым и очень деловым голосом сообщила Альгема  возвратившись  к столу после короткого телефонного разговора, - С удовольствием еще потрепалась бы, но... Ей Богу! С тобой как-то легко... Кстати я так и не поняла,  что ты сам  здесь делаешь. Что-то на журналиста ты мало похож...
    - И тем не менее! - гордо отозвался Тиоракис,  -  Более того, я владелец журнала!
    - Ну-у!! - изумилась Альгема,  -  Врешь! Ладно, потом обсудим... У тебя вечер свободен?
      
                * * *
 
    С удивлением  убедившись, что Воста Кирик  действительно владеет зарегистрированным печатным изданием, Агельма поначалу решила, что обзавелась очень полезным знакомством, сулившим ей еще одно надежное место для  публикации собственных творений и дополнительные  заработки.  Однако,  расспросив поподробнее охотно разворачивавшего перед нею свою легенду Тиоракиса, она убедилась, что "Независимое Обозрение" мало чем отличается от  бесплотного миража.  Это была всего-навсего довольно беспомощная попытка реализации идеи фикс,  с какой-то стати засевшей в голове её  симпатичного, но немного сумасшедшего нового знакомого.

  Наличие легкого помешательства, само по себе не могло, отвратить Альгему  от понравившегося ей человека.   Напротив,   сколь-либо интересная личность по её мнению не могла считаться таковой без какого-нибудь  присущего только этой личности "задвигона".  А попытка создать независимое печатное издание с почти стопроцентным риском разориться -  это вполне тянуло на  благородное безумие.
            
     Более циничный человек поняв ситуацию, скорее всего попытался бы выжать из новоявленного и по наивности широкого душой издателя несколько солидных гонораров под какой-нибудь завалявшийся в творческой мастерской хлам (пока этого не успели сделать другие), но Агельма твердо решившая покровительствовать Восте Кирику,  бросилась спасать его от финансового самоубийства.

     Воста Кирик слушая неприятные для себя  аргументы очень натурально дулся, злился,  расстраивался,   но,  признавая  высокий уровень компетентности  Агельмы в этом вопросе,  похоже,   постепенно поддавался её влиянию. 

                * * *

    ...Ну,   давай выпьем,  - обреченно согласился Тиоракис, плотно влезший в шкуру своего героя, - Что до меня, так впору даже напиться! Если не повеситься...         
    -  Да ладно тебе! - продолжала увещевать его (а точнее - Восту Кирика) Альгема, - Я надеюсь, ты не серьезно? Что собственно такого, в том,  что твой журнал - неудачное предприятие?  Мало ли неудачных предприятий на свете! Большинство бизнесов вообще разваливается. Иначе все сто процентов населения были бы успешными капиталистами и давно наступил бы золотой капиталистический век...
    - Да не бизнес это вовсе! Я тебе сто раз объяснял! - горячо говоря это Тиоракис (или Воста Кирик?), не забыл сделать официанту жест, означавший желание повторить порцию выпивки, -   По милости родителей я довольно обеспеченный человек. Далеко не олигарх,  конечно, но добывать хлеб свой  в поте лица своего мне совершенно не нужно. Кстати, я  мог бы и сам сделать карьеру. Перед тобой,  между прочим,  неплохой юрист... У меня мозги  для этого хорошо приспособлены...  Умею я это, уж поверь! Умею, но не люблю, понимаешь? Не люблю -  даже  еще слабо сказано. Испытываю от-вра-ще-ни-е!   Если  бы этим   нужно было  заниматься, чтобы не помереть с голоду  - тогда  понятно.  Но у меня-то средства есть! А вариться в постылом деле ради того, чтобы  прибавить к тому,  что уже имеется  еще сколько-то... зачем?  Мои  реальные потребности, в общем-то, довольно скромны и   с лихвой покрываются  имеющейся рентой...
    - А-а! Так может,  ты специально хочешь разориться, чтобы  мотивацию получить? - съехидничала Альгема, -  Тогда, флаг тебе в руки! Могу даже поспособствовать  поскорее добиться результата.
    - Ну, вот опять!  Ты все время даешь мне понять, что я - придурковатый бездельник, который с жиру бесится... Так?
  - А ты бы себя со стороны послушал!  Что бы ты сам сказал?
-  Не знаю... Может быть... Я не очень пьян?  Ну, все-таки постарайся понять... Как бы это...  половчее-то...  Только не подумай, что я хочу, чтобы мне сопли утирали! Лады?  В общем... речь-то о смысле жизни...  Черт! Как не хочется красивые слова говорить!  Ты, собственно права... отчасти... Тут как бы внутренний конфликт вполне сытого человека со своим собственным благополучием... Эдакий когнитивный диссонанс. С одной стороны от кормушки страшно оторваться, с другой -  кажется, что, глядя в корыто,  самое главное пропустишь... а что главное - хрен его знает!  Я не очень пьян? ...Хор!  Старо, как мир:  что могу - то не хочу, что  хочу - то не могу... Знаешь, такой бред: желание творить есть, а способностей  - нет! Вот мечтал я быть музыкантом... Аж снилось, что потрясающую музыку  сочиняю и играю... Как играл! Во сне, конечно... А на деле - ни слуха,  ни  ритма. Или картину хочется написать!  ...Я точно не пьян? Отлично! М-м-м! Официант!   Будьте любезны! Еще повторите! ... Так вот! Картину...  У меня воображение - будь здоров! И зрительная память... Кажется все изгибы помню все оттенки... Чего оттенки? Да какая разница! Всего! А переложить на бумагу... в смысле,  на холст,  не могу... Хрень какая-то получается... Каля-маля... Зато,  какой иск я могу написать! Какую жалобу! Пальчики оближешь!  А меня блевать от этого тянет... Извини! Хорошо! А ты тоже выпей и слушай дальше! Хор? Хор! Так вот показалось мне как-то, что можно некий синтез  учинить: писать,  но  не иски...  Попробовал творить что-то художественное... да,  вроде, как повесть... Опять фигня! Сам вижу. Ну, тогда осталось - нечто на  актуальные общественно-политические темы... Журналистика, одним словом. А тут другая фигня: мне самому нравится, но никому не нужно... То есть, может,  кому-то и нужно... я не знаю...  но ни одна редакция не берет... Вот тогда я  и придумал это самое ... с журналом...  А ты меня мордой об стол!  Да не извиняйся ты ни хрена! Прости! Ох,  и напился же я!  Все правильно!  Никакой из меня журналист! Я же приперся статью про этого... как его? ...про Острихса  написать. Так даже встретиться с ним не смог! Ты представляешь?  Послал он меня! ... Ну да,  ну да,  верно  ты говоришь: не он сам послал, а какой-то то ли Перт,  то ли  Репт, черт его разберет! В общем, который   к телефону подходил... Разница-то какая? Все равно ведь послал!  ...Погоди,   я сейчас вернусь!

     Воста Кирик действительно сильно напился, а Тиоракис, хотя и чувствовал  состояние опьянения, но тем не менее жестко контролировал  каждое слово произнесенное  маской, каждую краску и интонацию игры  своего персонажа.  Более того - он получал  определенное удовольствие,  ощущая себя одновременно и драматургом,   выписывающим роль, и режиссером  -  раскрывающим её общий рисунок,  и актером  дающим точную нюансировку образа. Тиоракис теперь специально взял небольшую паузу, поскольку навел Агельму на разговор об интересующем его объекте, но не хотел показать своей острой заинтересованности  в продолжении разработки именно этой темы.

  Поход в туалет  - очень удобная отмаза. С одной стороны - есть дела поважнее Острихса, с другой  -  очень логично по возвращении возобновить  прерванный на полуслове разговор. Тиоракис внимательно осмотрел в зеркало  надравшегося Восту,  остался доволен и,  подмигнув ему,   отправился  к своему столику.

       Он еще только опускался на стул, когда Альгема,  встретила его неожиданной тирадой:          
- Знаешь, Воста,  пока ты в сортире ошивался, в мою  не очень трезвую голову  пришло несколько умных мыслей! И я тебе сейчас кое-что расскажу про тебя. Готов?  ...Значит так. Для начала могу тебя успокоить: то,  что ты не смог подойти к Острихсу, само по себе,   как о журналисте,  о тебе ничего не говорит. Он вообще нашего брата к себе на пушечный выстрел  не подпускает. Это известный факт.  Вот я с ним довольно часто  общаюсь только потому, что никогда  ничего о нем не пишу. Ясно? ... Да я его неплохо знаю...  Разве я тебе не говорила?   ...Ну, в общем-то,  это  ни для кого не секрет...  Зачем мне это нужно - вопрос отдельный и я об этом говорить не буду. Речь, вообще-то не обо мне,  а о тебе!    И вот теперь я тебя   огорчу, не обижайся! Именно,  то, что ты приперся сюда не узнав для начала самых элементарной вещей, об интересующем тебя человеке,   как раз и показывает  - не газетчик ты! ...Погоди! Ты же сам просил  сопли тебе не вытирать! Тогда слушай до конца! Может быть,  я сейчас приятные вещи начну говорить...  Мне кажется,  ты не в том месте ищешь.  Может быть, даже уже нашел, но не осознаешь этого.   Как бы тебе это... Ага, вот!  При  таком как у тебя материальном статусе нормальный обыватель  просто и с удовольствием су-щест-ву-ет!  Семья, дети, расширение потребления,  по возможности... Никаких сверхсмыслов ему в этой очевидности не нужно. А вот тебя распирает.  Стезю творца ему подавай!   Тайну предназначения он хочет вызнать!  Свое место во Вселенной не много не мало.  Ну и замечательно!  Вот этим и занимайся! Это же  вполне может быть самоцелью. Философия - называется. Она ведь не наука, не профессия, а склад ума, образ мыслей.  С другой стороны,  сказать -  что это просто хрень никому не нужная -  совершенно точно нельзя. Заметь, даже когда говорят о вполне признанных в каких-нибудь областях людях, присовокупление к их регалиям "философа" всегда выглядит почетно... Писатель и философ такой-то, математик и философ имярек, художник-философ...  В любом мировоззренческом споре - опять же к авторитету философов прежде всего отсылают. В общем,  зачем-то нужна философия человечеству! Однако мало кто  из склонных к такому роду деятельности может себе позволить заниматься этим в свое удовольствие.  На жратву надо зарабатывать! А философия - это почетно, но малодоходно,  а чаще - разорительно. Кстати, ты заметил? Словосочетание "нищий философ" встречается   гораздо чаще,  чем "сытый философ"...  А вот ты  - редкий счастливчик.  Можешь философствовать в свое удовольствие. Твори, излагай... Формулировать ты, умеешь, сам ведь хвалился...   К тому же, насколько я успела понять,  ты не слишком честолюбив. Я не права? ...  Ну,  так вот! Раз ты не гонишься за немедленным признанием... Вообще не гонишься? Тем более! Удовлетворяйся  тем,  что продукция  твоих самопоисков  пока что ляжет в общую копилку человеческой мысли  и, может быть, когда-нибудь будет востребована... Вон сколько веков  о  философии древних никто ничего не слышал, а  теперь - в каждом учебнике до оскомины...

    Тиоракис слушал весь этот почти монолог Альгемы,  через пелену опьяненного алкоголем сознания Восты Кирика.  При этом он   не забывал изображать на лице  честное желание сосредоточить, как бы  непослушные мысли и вникнуть в  адресованные  его маске слова.  Подавая необходимые по ходу сцены реплики  Тиоракис  лихорадочно соображал как бы  поестественнее вновь вернуть разговор к теме Острихса  и как-нибудь незаметно натолкнуть Альгему на мысль познакомить его с "Чужим".

  И тут произошло то, что уже неоднократно  случалось с ним ранее. Оказалось, что плод, который он старательно и бережно растил,  как-то  исподволь, незаметно для самого садовника созрел  и  неожиданно упал к самым его ногам.

    -  Знаешь, что мне пришло в голову? -  услышал он голос Альгемы, -  Ты чем-то очень похож на Острихса.  Тот тоже все ищет свое предназначение. Имеет,  понимаешь,  на руках выигрышный билет национальной лотереи и  вместо того, чтобы пользоваться свалившимся счастьем, все думает: а почему мне?  А достоин ли я?  А правильно ли я пользуюсь выигрышем?  А может быть этот выигрыш только знак чего-то другого?  А чего именно?  А что я без этого?  А зачем я вообще?  Хочешь,  познакомлю?  По-моему, вы друг-друга поймете.  Только, чур!  Не лезь к нему с дурацкими интервью! Вообще забудь,  что ты считал себя журналистом! Понял?  А то задушу своими руками...