гл. 15 Встретились

                Глава 15
                Встретились
 
       Низкая набережная лежала, казалось, вровень с морем.  Небо  в этот  предполуденный час оставалось безоблачным, а на  берег  наседал  довольно сильный и порывистый ветер, придававший  открытому простору темно синей воды, выраженную  фактуру "букле" с  частыми вкраплениями коротких и жирных строчек из ослепительно-белых пенных гребешков.

    Тиоракис сидел  за столиком под изящной арочной металлической конструкцией, на которой  был туго натянут огромный упругий даже на вид купол тента, более всего напоминавший   надутый до звона парус, стремящийся  унести  подцепленный нему снизу берег куда-то  к черту на рога.  Романтическое  сооружение принадлежало небольшой  гостинице, номеров, наверное,  на тридцать.  В это время года почти все комнаты пустовали, но  кафе в первом этаже, непонятно из каких резонов, оставалось  открытым и в нем,  при  кофе-машине и нераспроданных остатках мороженного, томилась одинокая официантка.   
   
    Вокруг царило аккуратно выметенное безлюдье. Эта отдаленная от центра  курортного города часть многокилометровой набережной  и в самые жаркие летние месяцы не страдала от тяжких нашествий пляжной публики,  а  зимой, даже такой теплой, как нынче, всем своим видом  иллюстрировала значение  термина -  "мертвый сезон".

    Принесенный официанткой чай на травах моментально остыл на ветру, но уйти  из-под тента   в закрытое помещение, означало потерять львиную долю роскошного  морского пейзажа,  и Тиоракис решил пожертвовать вкусовыми ощущениями ради зрительных  восприятий. 

А зрелище было эффектным. Пологий склон моря плавно поднимался  над ярко выбеленной балюстрадой  до самого горизонта,  с чертежной четкостью отделявшего твердь земную от тверди небесной. Невысокие гряды волн,  плавно скатывались оттуда к набережной, а затем,  косо соприкоснувшись с бетонной преградой, вдруг начинали  со страшной скоростью нестись вдоль неё,  и наталкиваясь по дороге на какие-то невидимые препятствия,  выбрасывали  один за другим целые цепи вертикальных, как бы хрустальных,  фонтанов.

  Являя собою  диалектическое единство неповторимости и однообразия, этот завораживающий спектакль не мешал  думать.   Мысли  не   казались ни  мрачными,  ни  веселыми -  бухгалтерскими они были какими-то. Тиоракис  сводил баланс   своего трехмесячного знакомства с  "Чужим".

                * * *
    К явным достижениям следовало отнести то, что он сумел за это короткое время стать  для Острихса как минимум товарищем, причем таким товарищем,  общество которого воспринимается уже  как потребность.
 
    Острихс, за исключением своего дара, не являл собою ничего совершенно уникального и искал в дружбе  того же,  что ищет любой другой человек, а именно - дополнительной опоры в этой жизни.  Правда,  представления о должном характере и  совокупности качеств такой опоры у всех разные, и зависят от  свойств  личности самого соискателя.

Кому-то наиболее ценным в дружбе представляется  возможность в любое время занять денег; кто-то - воспринимает круг друзей как, своего рода,  корпорацию для  оказания взаимопомощи в карьерном росте;  для кого-то друг,  прежде всего тот, кто способен терпеливо выслушивать бесконечные повести о личных неурядицах и произносить сочувственные слова;  где-то требуется верный и всегда безотказный  собутыльник...  и так далее,  и тому подобное в самых разнообразных смесях и сочетаниях.  В  конце, концов,  получается, что дружбу рождает совпадение  соответствующего запроса и имеющегося предложения.

Угадайте, какая подпорка требуется человеку, предложите её ему,  и  статус  товарища вам обеспечен. А если это взаимно и продолжительно  - вот вам и дружба.

  Первый же  опыт общения показал Тиоракису, что он, по очень удачному совпадению, как раз то самое, что нужно  "Чужому".  Почти ничего не потребовалось разыгрывать или  вживаться в какую-нибудь неудобную  личину.

    Острихс,  относился к той категории людей, для которых дружба означает  возможность смотреться в другого человека,  как в зеркало ради попытки объяснить себе самого  себя и  окружающий мир. Поэтому  та или иная практическая, даже в чисто материальном  смысле польза, которую можно извлечь из дружеских отношений  интересовала Острихса в самую последнюю очередь.  Главное  - обмен идеями и неподдельный интерес друга к  его внутреннему миру и интеллектуальным исканиям.  Высшей ценностью,  можно сказать апофеозом,  этого рода дружбы  выступает, представьте себе...  разговор.  Разговор, отсутствие которого  мучительно,  как голод, разговор, доставляющий самое высокое удовольствие,  разговор  дающий ощущение  полноты жизни и  осмысленности собственного предназначения...

       Острихс немедленно почувствовал совершенно искреннюю заинтересованность нового знакомого в глубоком общении с ним.  Было отчетливо видно, что здесь интерес именно к его,  Острихса,  личности,  а не к пресловутому дару и  тем возможностям, которые он сулил. Это и подкупало. Острихс слишком хорошо понимал, что многие, если не большинство из окружавших его людей набивались к нему в друзья из неких в той или иной мере корыстных соображений.

Кто-то  просто тешил свое тщеславие  тесным знакомством со знаменитостью,  кто-то,  сочтя его за посланца Великой Сущности  вожделел приобщиться к  тайной благодати, которая,  видимо,  распространялась вокруг такого волшебного объекта,  кто-то  жаждал засиять сам хотя бы и отраженным светом,  кто-то питался за счет  мелких спекуляций на любопытстве толпы к забавному "уроду", а кто-то рассчитывал напрямую приспособить Острихса вкупе с его даром, в качестве приводного механизма для построения собственного процветания... 

    Так уж вышло, что профессиональный интерес Тиоракиса к "Чужому"  чрезвычайно удачно маскировался его личным чисто человеческим интересом.  А то обстоятельство,  что самому Тиоракису  от  Острихса, как от обладателя  сверхспособностями  действительно ничего не было нужно, придавало особую достоверность его поведению.

    Кроме того, Тиоракис,  также  испытывал жгучую потребность в психологическом самораскрытии. Специфика  работы,  требовала  от него очень осторожно относиться к установлению  личных связей и слишком часто принуждала безжалостно и окончательно разрывать их во имя  исполнения служебного долга. Так что друзей, в полном смысле этого слова Тиоракис давно уже не имел, а штатные психологи ведомства,  сотрудником которого он состоял,  не  могли  дать и десятой доли того,  на что способно неформальное человеческое общение. Стиснутая постоянным усилием воли природная эмоциональность Тиоракиса требовала  хоть какого-то естественного выхода  и поэтому,   задание,  сутью которого было стать "Чужому", по возможности, другом, пришлось как нельзя кстати. 

    Можно сказать, что сотрудник политического сыска и объект разработки оказались обреченными  на взаимную симпатию. Это же представляло угрозу как для одного,  так и для другого.  "Чужой" полным ходом шел в расставленные для него сети, а агент  находился под риском  потерять способность в решительный момент действовать  холодно и расчетливо...
   
                * * *

       Органично войдя в окружение "Чужого" и даже сблизившись с самим Острихсом, Тиоракис  почувствовал  определенную скованность  в том,  что  касалось реализации второго  и основного этапа  комбинации,   затеянной Мамулей  с подачи, возможно, самого Президента. 

Пора было начинать "давить"  на объект в нужном заказчику направлении, и вот  здесь как раз,   успехами похвастаться было нельзя.  Мягко и околичностями ничего не выходило,  а перейти к более решительному наступлению Тиоракису мешало  неожиданное, ужасно неприятное, колкое (вроде печенья раскрошенного в постели) чувство  неловкости и какое-то собственное внутреннее сопротивление.

       Обдумывая  на пустынной курортной набережной это  свое состояние,  он достаточно быстро пришел к выводу,  что  имеет дело с деятельностью того самого фактора, который именуется совестью.  Нравственные переживания такого рода не были для Тиоракиса новостью, но единственное средство -  осознание конечной правоты - позволявшее    в прошлом переступить  через них и продолжать  выполнение задания,  в этот раз  не спешило прийти на помощь.

    Дело, совершенно очевидно,   было в объекте. Не тот попался объект!

Вот когда приходилось работать, например,  против террористов,  среди которых  тоже попадались в личном плане довольно  интересные и вполне симпатичные люди,  совесть придерживала свои нападки  на Тиоракиса перед очевидностью зла,  которое могло быть принесено в мир, если бы сам Тиоракис отказался действовать против врага необходимыми в подобных случаях обманом, коварством и жестокостью.

Используя в своей тайной  миссии за границей весь набор самых подлых  шпионских приемов для обработки кандидатов в агенты и введения в заблуждение контрразведчиков, он тоже находил для своей нравственности достаточное количество вполне  приемлемых и весомых оправданий: потенциальный противник отнюдь не невинен, хорошо вооружен во всех смыслах,  и действует против его Родины ничуть не более благородными методами...


А тут перед Тиоракисом  совершенно безоружный человек,  притом соотечественник,  к тому же  не имеющий никакого явного умысла на ниспровержение основ демократии и правопорядка, в том виде, как они прописаны в конституции и, судя  по всему,   не являющийся слепым инструментом  в руках какого-нибудь орудующего из-за кулис врага.

Вся  вина "Чужого" состояла только в несчастной способности  сбивать с привычного ритма отработанный механизм,  с помощью которого реальная государственная и административная власть обязана была  постоянно оставаться в распоряжении  довольно узкого круга людей,   возомнивших себя "элитой".  Собственно,  эти люди были не прочь принять в свою компанию еще одного и,  при этом, потенциально очень полезного человека - Острихса - но он, нелогично  отвергнув  сделанные ему безо всяких  обиняков соблазнительные предложения,  автоматически  стал для системы   чрезвычайно опасной помехой.  Особенно пугала немалая  вероятность того,  что  на ближайших парламентских выборах  этот  неуправляемый тип, которого то ли Бог, то ли черт зачем-то наделил фантастической способностью влиять на мнение избирателей,  может войти в альянс с какой-нибудь из более или менее увесистых оппозиционных партий и в одночасье перевернуть весь политический расклад.

    Что касалось Тиоракиса, то его подобные, достаточно своекорыстные тревоги, "элиты"  не слишком волновали.  Он себя к этим людям не относил и хотел бы думать, что не обслуживает их интересы. С того самого времени, когда он сделал самый важный жизненный выбор и  стал сотрудником ФБГБ,  на знамени его совести  было начертано: "Я служу Отечеству!"  Во всяком случае,  он сам так  вполне  искренно полагал, и всегда воздевал этот стяг к небесам,  когда получал задания,   подвергавшие его нравственность серьезным испытаниям.

А в случае с "Чужим" подъем  старого боевого флага  никак не  удавался. Слепить из Острихса врага не выходило, а желание застрявшего при власти бюрократического клана бесконечно долго сохранять захваченную когда-то командную позицию,  плохо ассоциировалось  с жизненной необходимостью для  Отечества,  даже  у очень лояльного  Тиоракиса.

    Слабо помогали и заклинания Мамули в том смысле,  будто высшей ценностью  организованного социума является стабильность, вследствие чего необходимо всеми возможными методами мешать нарушению устоявшегося баланса сил. В этих сентенциях флаг-коммодора слишком чувствовалось личное отношение пожилого человека,  уставшего за  длинную, неспокойную жизнь от опасных социальных турбуленций, и Тиоракису никак не удавалось скроить из "теории" своего начальника подходящую для себя мотивацию.  Такую мотивацию, чтобы,  участвуя в операции против... (да, конечно,  против!) "Чужого",  по крайней мере,  не считать себя окончательной сволочью.               
 
                * * *

    "А можно ли превратить это самое "против"  в "за"?  - продолжал свою бухгалтерию Тиоракис ,  заворожено уставившись на методично выраставшие и опадавшие за белой балюстрадой  ажурные столбы  подсвеченных солнцем водяных брызг, -  Вот может же  этот  самый прибой сочетать в себе  однообразие процесса с  неповторимостью его проявлений... Хотя бы  в эстетическом восприятии...  Чем, простите,  хуже "за" -  и "против"?  Попробуем-ка эту  "борьбу  противоположностей" представить в виде "единства".  Что у нас получается?  Ну, просто поперек горла мне это задание!  Так? Так! Крайне симпатичен мне этот очумелый Острихс...  Общаться с ним  для меня,  во всяком случае, настоящее удовольствие.  Единственное, что мешает идиллии  - постоянное осознание того, что я не просто "погулять вышел", а на задании.   Я понимаю, что в конечном итоге вожу хорошего человека за нос а, может быть - копаю ему яму, и поэтому чувствую себя свиньей.  Воспринимал бы я его сам как   настоящего врага - другое дело... А так, по чьей-то указке  - свинство!  Причем ссылки на приказ,  присягу и все такое, без личного отношения к делу  явно не помогают. Это, знаете ли для оправданий перед другими более или менее годится.   В суде, кстати,  тоже  подойдет...  А себя этим не обманешь. Можно только притвориться обманутым. Однако, это уж будет такой суррогат! Даже для меня  - слишком.  Ну,  ладно... хорошо... В смысле - плохо, конечно!  Выскочить из этого дела можно?  Просто отказаться?    Вряд ли... Вот тут уж точно: приказ,  присяга и так далее...  Это выход, простите, через трибунал. Если честно - не готов!  Есть вариант разыграть какую-нибудь болезнь... Какую?  Психа свалять? Самострел организовать?  Наши моментально раскусят и,   опять же  - трибунал...  Ладно! Все это на крайний случай.  Теперь смоделируем такой  поворот, что я все-таки сумел  соскочить...  Каким именно образом - неважно. Для данного мысленного эксперимента это несущественно. А вот как это отразиться на "Чужом", о котором я тут, вроде бы,  пекусь?  Подсовывать к нему кого-то вместо  меня,   для попытки  решить проблему  по мягкому  сценарию,  уже не будут:  слишком мало времени до выборов остается. Организуют сразу жесткий... Хреново придется "Чужому" в этом случае! Значит, что?  Значит,  мне  устраняться от операции,  пока я не попробовал  сам реализовать мягкий вариант нельзя.  Потому что последствия мягкого варианта  для "Чужого", скорее всего,   обратимы,  а  жесткий  - наверняка   окажется фатальным.  Ну, как-то так...    Сляпал  на скорую руку  "за" из "против"! Хорошая вещь диалектика..."

     Тиоракис  потряс головой, выводя себя из оцепенения, яростно  расчесал обеими пятернями надоевшие  "вольнодумные" космы на голове,  оставил на столике  рядом с  фаянсовой чашкой два металлических  четвертака, и зашагал  по набережной к центру города.  Налетавший с моря хулиганистый ветер  трепал его за отросшую бороду и   привел в состояние окончательного хаоса кое-как приглаженные волосы.  Откуда-то из запасников памяти  выскочила и начала назойливо прокручиваться в мыслях  ехидная антидиалектическая цитатка: "...Да будет слово ваше: "да, да"; "нет, нет";  а  что сверх этого, то от лукавого". 

    "Да, знаю,  знаю!"  - сердито проворчал себе под нос Тиоракис, ускоряя  шаги - "Пока так... А там, видно будет!"