Пончик и Непляй. Кляча

(часть четвёртая)

Мы сидели на берегу моря и любовались закатом…
Если бы я был художником, я бы обязательно нарисовал это оранжевое солнце;  эту синюю, в золотистых чешуйках, воду…
А если бы стал музыкантом, то написал  бы музыку. И в ней бы слышался шум прибоя, шелест гальки и крики чаек над головой…
- Давай ещё разок скупнёмся? – предложил очкастый Богдан.
В  стёклах его очков отражался целый мир: белая пена прибоя, галечный пляж, солнце и, конечно,  мы с Непляем.
- Давай, - лениво ответил Непляй, забросил камешек в воду и пошёл купаться.
Богдан отправился следом, а я остался один на галечном берегу.
Сегодня мы весь день с пацанами ловили бычков, а по пути домой решили искупаться.
Вода в море – как парное молоко!
Жор сегодня был необыкновенный: голодный бычок клевал так, что руки устали закидывать удочку и снимать рыбу с крючка.
- Мамка  вкусных пельменей  налепит, - подумал я и сглотнул слюну.
Пельмени из бычка я, как и папка, очень любил!
Как хорошо, что завтра выходной - можно будет проваляться в кровати до обеда…

Но поспать до обеда не получилось.
Сквозь дрёму я услышал звук колокольчика, а потом  кто-то раскатисто закричал:
- Принима-а-юю  ве-еетошь… бара-а хло-оо… старьё-оо…
Я соскочил с кровати и побежал к двери, на ходу натягивая штаны…
Ура! Дядька Панас приехал, на своей  Кляче!
Старую кобылу так и звали – «Кляча». Была она хоть и старая, но вид имела  ухоженный.
Дядька Панас в ней души не чаял: в море купал, гриву расчёсывал и сахарок иногда давал.
Лошади, как и дети, очень любят сладкое. Только кормить сладким часто нельзя, а то зубы заболят…
Была Кляча спокойным, безобидным существом.
- Принима-а-а-ю ве-е-тошь, барахло-оо…
Я выскочил на крыльцо и зажмурился от яркого  солнца.
Кляча, запряжённая в повозку, скосила на меня  красивый карий глаз.
Она меланхолично жевала траву, пока хозяин созывал народ.
Был он коренаст, широкоплеч и тёмен лицом.
Под крупным носом его красовались  длинные чёрные усы.
Брови были такие же густые, как усы, а глаза  - голубые, с прищуром.
Левая нога ниже колена  отсутствовала - вместо неё у дядьки был скрипучий деревянный костыль…
Приезд дядьки Панаса – это всегда праздник!
Какое счастье, что именно сегодня он остановился напротив нашего дома…

- Здравствуйте, дядька Панас!
- А ну, глянь, малец, шо у мэнэ туточки имеется…
Повозка старьёвщика почти наполовину была завалена старыми вещами.
Прихрамывая, дядька Панас подошёл к облучку, на котором сидел, и открыл его.
Оказалось, это был большой деревянный сундук, оббитый железом.
О, чудо! Сколько разных сокровищ хранил в себе этот сундук!
Я в восхищении  разинул рот: чего  здесь только  не было!
И пахучее мыло «Сирень»; и одеколон «Шипр»; и леденцы на палочке; и нюхательный табак в железной коробочке; и носовые платочки с вышивкой; и карандаши; и чернильницы;  и папиросы;  и духи «Красная Москва»…
Но самым заманчивым экземпляром среди прочего товара был воздушный шарик!
Это был необыкновенный  шарик - не такой, с которым я ходил на первомайский парад.
Внутри каждого такого шарика была вставлена  специальная штучка. Нужно было надуть  шарик, а потом, не завязывая ниткой, отпустить.
 Шарик взлетал быстро, рывками, переворачивался в воздухе, и при этом  ещё и свистел!
Мы с Непляем даже соревнования проводили - у кого шарик дальше пролетит.
Тот, кто проигрывал, исполнял какое-нибудь  дурацкое желание…

- Хлопчик,  мамку-то покличь!
- Ни мамки, ни папки  дома нет – на виноградники уехали…
- Ну, тогда прощай, малец, - сказал Панас и ласково погладил по голове.
- Погоди, дядька Панас! Я щас! Я - мигом!
Дядька задрал голову к небу,  будто что-то высматривая, задумчиво пригладил усы,  дотронулся до ноги с костылём:
- Дождик будэ – нога шибко ноет… Давай, малой, тильки мухой!
Я побежал в дом…
Быстрее!.. Ещё быстрее! Иначе Панас  уедет, а я останусь ни с чем...
Я на бегу схватил с вешалки мамкину синюю кофту.
Мне эта кофта никогда не нравилась – в ней мамка выглядела так, будто собиралась на похороны.

- Скорее! – подгонял я себя.
Голубая майка на мне была мокрой от пота – хоть выжимай!
В старом шкафу я нашёл бабушкину шаль и папкины шаровары.
Потом,  сообразив, я, словно кошка,  взлетел  по лестнице на чердак и вытащил оттуда  дырявое байковое одеяло.
Уф-фф… Успел!..
Я аккуратно положил свою добычу на телегу…
Дядька достал ручные весы и начал взвешивать то, что я приволок.
Мне чудилось, что это не весы взлетают вверх и вниз, а какой-то железный человек  двигает  своими железными плечами, будто поёживаясь от холода…
Дядька покрутил в руках мамкину кофту и подозрительно спросил:
- А мамка не заругает?
- Не заругает, она сама велела отдать.
- Брешешь?
- Не-ее, не брешу… Она всё равно её не носит!
- Пять кило и двести грамм… Товару - на целковый. Выбирай, сынок!
Знал бы дядька Панас, какой счастливый момент настал для меня!..
Я отложил в сторону  четыре воздушных шарика, два – себе, два – Непляю.
Для мамки взял красивый гребень  для волос, а  папке  - отвёртку.
Дядька Панас  снова погладил меня по  голове, а потом, с трудом взобравшись на телегу, натянул вожжи.
- Но-оо, пошла!
Кляча только этого и ждала…
Она перестала жевать, вытянула морду вперёд,  натянула поводья и  кое- как сдвинула телегу с места.
Кожа на её рёбрах  натянулась,  ещё сильнее подчеркнув  худобу.
Скрипя колёсами, повозка двинулась дальше по нашей Приморской улице.
Невдалеке, ожидая старьёвщика,  уже толпились соседки с ворохом  тряпья.
- Здравствуйте, дяденька Панас!
- Доброго ранку!
Я долго стоял и смотрел вслед удалявшейся телеге, прижимая к груди своё богатство…
Не знаю, кого мне было жальче всего  – то ли  старого Панаса с его деревянной ногой, то ли старую кобылу…
Все покупки я спрятал  в надёжное место  - пусть пока полежат,  до поры до времени.

Спустя некоторое время, мамка, выглядывая из окна, кричала отцу:
- Гриша, ты не видал мою синюю кофту?
Отец в это время собирал виноград:
- На что мне твоя кофта, Галя?..
- Вот же напасть – как корова языком слизала! – сокрушалась мать.
- Не бзди, Пончик, не бзди, - успокаивал я сам себя, сделав кукиш в кармане.
У нас была такая примета: если сделать кукиш, то ничего плохого не случится …
Вдруг мамка поманила меня пальцем:
- Сынок, а  сынок, ну-ка  поди сюда!..

Утром следующего дня пришёл Сашка:
- Пончик, айда на балку!
Я сделал такое лицо, как будто съел жабу или проглотил червя:
- Не хочу…
- А на море?
- Не пойду…
- Ты чё? – Сашка покрутил пальцем у виска. – Заболел?
- Отвяжись!
Но отвязаться просто так Сашка не мог. Он стал крутиться вокруг меня ужом, заглядывать в лицо и канючить:
- Мишаня, чего натворил? Признавайся!
В конце концов, я сдался: повернулся к Непляю спиной и приспустил штаны.
Сашка присвистнул:
- Ни фига себе!.. Кто?.. Мамка?..
Я кивнул.
- А за шо?
- Дядька Панас приезжал…
- Вот я так и догадался! – Сашка радостно хлопнул себя по лбу. – Ты хорошие вещи  Панасу отдал?
- Мамкину кофту, шерстяную…
- А шо прикупил?
- Шарики, которые пищат, -  довольно сказал я.
А потом с улыбкой добавил:
- И для тебя тоже взял!
- Вот молодец! – обрадовался Непляй. – Айда надуем?
- Не могу, я под арестом …
- Ну, ладно, тогда я домой пошёл! – сказал Сашка, делая вид, что собирается уходить.
- Погоди!
Из тайника я вытащил шарики и мы с Непляем побежали на пустырь.
Там никто – ни мамка, ни папка - не услышит, как пищат от радости воздушные шары…

Вечером я обязательно получил бы от мамки взбучку.
Но тут вмешался отец:
- Он больше так не будет… Правда,  Мишка?
- Вот вечно ты его защищаешь!.. А он, как был охламоном, так и остался! – вспыхнула мать. - В строгости надо детей рОстить…
- Ничего,  мать, повзрослеет – человеком станет! – сказал отец. – Ты тоже в детстве бедокурила, сама ведь рассказывала!
И мамка в ответ промолчала…

Я облегчённо вздохнул и пулей вылетел во двор – там, в дровянике, хранились мои подарки.
Мамка примерила гребень,  покрутилась возле зеркала, заулыбалась:
- Какой красивый гребешок!.. А шо ты сразу не сказал, что нам  подарков  прикупил?
Мамка поцеловала меня в макушку.
- Боялся, что заругаешься…
Папка покрутил отвёртку в руках:
- В хозяйстве пригодится… Я как раз такую собирался покупать… Кстати, а где моя старая?
Я опустил глаза – не скажу ведь я отцу, что отвёртку мы с Непляем давно потеряли.
Мы втроём  мирно поужинали и, под кукование кукушки, отправились спать…
Больше никогда в жизни я не сдавал дядьке Панасу тряпьё - ни плохое, ни хорошее…

В эту субботу мы с папкой  сидели за столом и мастерили  парусник.
- Завтра отправим  его в дальнее плавание, - сказал папка.
Я согласно кивнул, представляя, как покачиваясь на волнах, поплывёт наш парусник по Чёрному морю. А рядом будут резвиться дельфины, сверкая на солнце мокрыми плавниками. И лёгкий морской бриз, наполняя паруса,  погонит кораблик к далёким неизведанным берегам…
В сенках  кто-то сильно хлопнул дверью.
Мамка, не разуваясь, вошла на кухню и опустилась на краешек табурета:
- Ой, Гриша, новость такая плохая…
Она стянула с головы белый платок и уголком  его вытерла набежавшие слёзы.
- Шо случилось, Галя?.. Умер кто?
Мамка кивнула в ответ:
- Дядьку Панаса боженька прибрал…
 И, глядя на икону, перекрестилась.
- Как это - прибрал? Когда?
-  Вчерась… Лёг спать и боле не проснулся…
- Жалко, - сказал отец и отложил в сторону кораблик. – Хороший был мужик, правильный.
- А жил в нищите, - добавила мамка.
- Потому, что ногу на войне потерял, а инвалидам работу найти нелегко!  Вот и работал старьёвщиком,  за копейки…
- До слёз жалко! – сокрушалась мамка. – Муху никогда не обидел, не то, чтобы человека!
- И пожил мало…  Лет пятьдесят всего-то и было…
- Боженька, кого любит, тому лёгкую смерть посылает… Царствие  небесное Панасу Шевченко!
Я  недоумённо переводил взгляд с отца на мать, боясь поверить в плохую новость.
- Господи, Гриша! А Кляча теперь  как же? – вспомнила  вдруг мамка.
- Может, заберёт кто? – отец пожал плечами.
- Гриша, так она ж сдохнет! Зима не за горами…
Дальше я слушать не стал – я рванул к Непляю…
Дяденьку Панаса Шевченко  хоронили на следующий день.
Оказалось, не было у старьёвщика ни близких, ни родных, ни закадычных друзей.
Но тех, кто к нему хорошо относился,  была добрая  половина нашей  городской окраины.
Но ближе и роднее каурой подруги у него всё равно никогда не было…

Был пасмурный  и ветреный осенний день.
Казалось, что природа скорбит вместе с нами по усопшему.
Издалека был слышен глухой рокот остывающего  Чёрного моря. 
По небу плыли низкие серые облака.
Мы с Непляем затесались среди  толпы тех, кто пришёл проститься с покойным.
Слишком близко к гробу мы подходить не стали, потому что нам было страшно.
Почему – непонятно…
Траурная процессия вот-вот должна была двинуться в сторону кладбища.
И вдруг мы услыхали странный  глухой звук, будто кто-то  неизвестный бьёт в большой  деревянный барабан.
У меня мурашки побежали по спине.
Все одновременно повернулись  в сторону старого сарая, покрытого соломой.
- Это Кляча  по хозяину убивается, - сказал кто-то в толпе.
Мы с Мишкой  испуганно переглянулись.
- Что теперь будет с бедной животиной? Сдохнет ведь без хозяина! – переживала маленькая худая старушка в чёрном платке.
Удары, доносившиеся из сарая, всё не прекращались.
Тогда кто-то догадался:
- Откройте сарай, а то лошадь  совсем обезумела от горя…
Мы с Непляем, как и все, не сводили глаз с низенькой сараюшки.
Наконец, какой-то мужчина открыл дверь  сарая и выпустил лошадь.
Оказавшись на воле, Кляча затрясла головой, зафыркала, а потом, еле перебирая ногами, двинулась к гробу.
Толпа  расступилась, и лошадь беспрепятственно прошла к своему хозяину.
Животное осторожно опустило голову к покойнику и застыло на месте.
Наступила тяжёлая тишина, нарушаемая только криком горлицы,  шумом ветра и рокотом прибоя…
Так и стояла лошадь, не двигаясь, несколько минут. А после подняла морду и мы с Сашкой увидали, как из карих глаз её покатились  крупные горошины слёз…

Расталкивая людей, какой-то высокий мужчина пробирался вперёд.
- Хорошая лошадка…Умница… Хозяин твой теперь на небесах, - приговаривал незнакомец и гладил лошадь по мокрой морде. – Пойдём, милая, я тебя не обижу.
Кляча будто разом обмякла, дала взять себя под уздцы и покорно пошла  за незнакомцем.
Я повернул голову к другу –  Сашка Непляев  часто-часто моргал и шмыгал носом.
А я сильно вспотел – я всегда потею, когда  волнуюсь… Даже, если на улице холодно.

На следующий день Сашка подошёл ко мне на перемене и сказал:
- Пончик, а спорим, что этот мужик, который Клячу забрал, моряк?!
- А почему  ты думаешь, что моряк?
- А ты видел, как он шёл? Так только моряки ходят  - вразвалочку…
- Какая разница – моряк или нет?
- Твоя правда!.. Солдат лошадку не обидит! - убедительно сказал Непляй.
Иногда Сашка Непляев говорит удивительно умные слова...

Однажды, катаясь по городу на велосипеде, мы с Сашкой  увидели того самого моряка.
Он шёл в сторону моря, ведя под уздцы Клячу.
Даже издалека было видно, что лошадь и её новый хозяин прекрасно ладят друг с другом.
Кляча нисколько не изменилась, разве что немного поправилась…
Она вдруг повернула морду в нашу сторону, а потом тоненько заржала.
- Сашка, ты слыхал?
- Чего?
- Чего, чего… Как Кляча заржала?.. Это она нас с тобой узнала!
- Послышалось тебе, Пончик.
- Ничего мне не послышалось!.. Это просто ты глухой на оба уха.
- Это я-то глухой?
- А кто, я, что ли?
- Да пошёл ты, Пончик, знаешь куда?
- Куда?
- На кудыкину гору, вот куда!
- Ах, так!
Я развернул велосипед в сторону дома и нажал на педали…
А Сашка пошёл домой пешком.
Ну, и фиг с ним! Завтра сам первый прибежит и будет канючить:
- Мишаня, дай покататься!
А я что, жадный, что ли? Пусть катается, мне не жалко.
Потому что Сашка  Непляев – мой самый лучший друг.