3. Детство

      Родилась я на востоке  бывшего Советского союза в роддоме малюсенького городка. В палате вместе с мамой  лежала очень симпатичная  женщина, которую необычно  звали. Мама назвала  меня так же, чтобы вместе с именем  «унаследовать» и привлекательность хозяйки. В советском Казахстане, не оказалось ни одного ребенка с таким же именем, и я часто плакала, высказывая претензии  неудачному выбору! Я не на шутку стеснялась своего имени. А, однажды, в бабушкином толстенном религиозном словаре прочитала, что оно, оказывается, мужское и означает «брошенный»!  Ну, тогда тем более всё понятно – даже имя у меня не как у всех! Такая, казалось бы,  мелочь, но сыграла начальную роль в формировании зарождавшейся самооценки. Так сказать: «как корабль назовешь, так он и поплывет».
 С семи месяцев я начала задыхаться и мне поставили диагноз «наследственная врожденная бронхиальная астма», а вместе с диагнозом приклеился липкий  ярлык – «больная», который я без сомнений несла с самого раннего детства всю  дальнейшую жизнь.
  – Что с неё взять? Гнилушкой родилась, такая и судьба, – постоянно повторяла мама.
 А я всегда чувствовала  личную вину за то, что не такая здоровая, как другие дети.  И это также строило мою самооценку в неправильном направлении.
  С двух лет меня воспитывал отчим. Я называла его папой и никак не могла  понять, почему какой-то незнакомый мужчина частенько наблюдает за мной, скрываясь за домами, или приходит в садик. Я боялась его.
  – Папа пришел, – звала воспитательница, а я выходила и видела чужого дядю, который,  улыбаясь, протягивал  ко мне руки.
Стояла, как вкопанная и удивлённо смотрела на него,  совершенно не понимая, при чём тут я и чем могу помочь.
  Через час опять зовут: «Папа пришел!»
 –  Не хочу его видеть, оставьте меня в покое! – кричала  я в ответ, убегая в спальню, окончательно запутавшись и ничего не понимая.
  Детский ум, не сумев разобраться  в непонятной взбудораженной реальности, начинал деформироваться под влиянием взрослой несостоявшейся жизни. Маленькая девчушка  понимала: так быть не должно, это ненормально.  Было жутко стыдно за то, что все видят и знают наше неправильное. Но как вести себя в такой ситуации и как реагировать я не знала. 
 – Почему у меня опять не как у всех – два папы? Значит,  я непутёвая,  не такая как все, ошибка!
 Дома отчим с обидой рассказывал маме о моих выходках, и  мне доставалось опять. Да и собственная детская совесть обвиняла меня за то, что неуважительно отношусь к человеку, заменившему мне отца! И я опять понимала, что всё во мне не такое и поступаю я всегда не так!
  До пяти лет мы жили в бараке, которых на целине было много. Это одноэтажное деревянное здание  с одним длинным коридором и комнатами по обе его стороны. На всех один туалет и один умывальник с холодной водой.  Я росла диковатой,  любившей одиночество, девчушкой. Иногда, по словам мамы, выйдя на крыльцо барака, могла  подолгу стоять на одном месте и когда случайно грязь попадала на сандалии, тут же быстро вытереть её  и опять неподвижно застыть в непонятном оцепенении. Я не переносила шумного веселья и посиделок со спиртным, которых в бараке бывало не мало. Взрослые  частенько собирались на крыльце  поиграть  в лото на копейки, что по обычаю заканчивалось бутылочкой.
  Мама, боевая, задорная и смелая, когда  начинала петь, она любила петь, нарушала мою  внутреннюю тишину, и я почему-то сразу кричала, чтобы она замолчала,  убегая от неё по всему коридору  в нерушимые границы своей комнаты. Я любила одиночество и покой. Хотелось, чтобы лишний раз никто не трогал. А когда пытались переделать, вела себя как маленький волчонок, защищающий свою территорию.
 Мама была душой компании,  и ей казалось, что со мной что-то не в порядке. Она не могла понять, что я просто другая, совершенно непохожая на неё. Поэтому иногда предупреждала знакомых , чтобы случайно не опозориться, что её дочь дикая и имеет сложный характер. Меня это сильно обижало и  раздражало, потому что уже тогда я точно понимала, что знаю как надо, потому что глубоко в сердце были заложены правила хорошего тона, но моя внутренность всем своим естеством противилась напористой, боевой, физически крепкой и выносливой деревенской девушке, которой была моя мама. Она хотела, чтобы я стала такой же, а я не хотела, да и просто не могла такой быть!  Огрызаясь, пытаясь сохранить свои границы  и свою индивидуальность, я  всё больше и больше уходила в себя, лелея и взращивая  многочисленные комплексы.